Драконовские сказки (джен)

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, то есть аккурат на границе между тем и другим, нарушая закон о гражданстве и визовый режим, жил-был дракон. Дракон жил не то чтобы очень одиноко, — какое уж тут одиночество, когда до ближайшей деревни за два часа дойти можно, а долететь и того быстрее, — но обособленно. Он жил в глубокой пещере на высокой скале, которая лет пять назад совершенно противоестественным образом выросла в лесу на границе тридевятого царства и тридесятого государства — неслыханная наглость! Последние несколько веков лет здесь не вырастало ни одной горы, а тут на тебе, пожалуйста. Дракон, разумеется, был непобедим — ну то есть, первые несколько месяцев никто так и не собрался пойти его победить, а потом к горе как-то привыкли, по полетам дракона стали сверять часы и решили, что раз овец он не таскает и девственниц в жертву не требует, пусть уж дракон будет непобедимый. И жителям царства и государства, и дракону повезло, что он был вегетарианцем.

Рыцарь Роберт несколько минут постоял у входа в драконью пещеру. Ни один из рыцарей, вошедших в пещеру, чтобы убить дракона, не вернулся из нее. Честно говоря, никто не мог точно сказать, зачем надо убивать дракона, поскольку, как и сто лет назад, когда гора с его пещерой неожиданно вылезла на границе, он никому особенно не мешал, но рыцарям было скучно, а наличие дракона неподалеку от жилых деревень всех нервировало. Когда же первая пятерка рыцарей вошла в пещеру и не вернулась, убийство дракона стало делом чести. Стало быть, и Роберту придется идти убивать дракона. Роберт положил руку на рукоять меча и пошел по мрачному пустому коридору вглубь пещеры.

Из глубины коридора доносился неясный гул. Постепенно он становился все более похож на человеческую речь, пока не стало наконец слышно каждое слово, а коридор не закончился добротной дубовой дверью.

"Накопление хаоса даёт дополнительное влияние на течение механики системы..." — раздавался из-за двери хорошо поставленный баритон. Роберт тихонько постучал в дверь.

"Таким образом, мы можем получать во внешне идентичных вселенных совершенно разные результаты... — Роберт постучался погромче. — Входите, у нас открыто".

Порядком сбитый с толку Роберт толкнул дверь и ворвался в логово дракона. Его доспехи неуместно громыхнули, дверь захлопнулась со зловещим стуком. Из темноты большого зала на него смотрели несколько пар слегка светящихся глаз. Сваленные в углу пустые доспехи наводили на самые печальные мысли о судьбе предшественников Роберта.

— У нас сквозняк, — пояснил дракон, не поворачивая головы. — Так вот, как вариант — один из вариантов существования параллельных вселенных...

— Эй, дракон, — наконец воззвал Роберт. Он несколько растерялся от драконьей наглости и не сразу вспомнил, что предписывает говорить при встрече с драконом этикет. — Эй, дракон. Выходи, биться будем!

— Биться? А зачем? — дракон впервые обернулся и заинтересованно посмотрел на Роберта.

— Ну, ты же дракон. А я рыцарь. Нам положено биться, — терпеливо пояснил Роберт.

— Как занятно. А почему вы так уверены в том, что я дракон, а не рыцарь, а вы именно рыцарь, но никак не дракон? Может, мы оба драконы? или оба рыцари?

— Ну, вы чешуйчатый, а я нет. Я в доспехах, — уверенно сообщил рыцарь. К тому же, я чту рыцарский кодекс, а ты убиваешь рыцарей!

— Мне кажется, вы что-то путаете. Я, конечно, могу допустить, что где-то и когда-то, в других вероятностях, я мог бы убить рыцаря, но обычно я не трачу время на очевидно бессмысленные и неинтересные вещи.

— А это чьи же доспехи?! — обличающе ткнул пальцем в угол Роберт. — Они все пришли убить тебя, и ни один из них не вернулся...

— А эти доспехи им больше не понадобятся. Господа рыцари решили, что быть драконами гораздо интереснее, не так ли, коллеги? — в глубине зала согласно моргнули пять пар глаз. — Ведь драконом быть легко: достаточно отпустить прошлое и будущее, перейти в вероятностную форму, отбросить все жёсткие связи... Да вы присаживайтесь, снимайте эти ваши доспехи, и чуть позже мы поговорим, а пока, с вашего позволения...

Дракон развернулся обратно к светящимся глазам и продолжил:

-Так вот, если говорить о параллельных вселенных, можно принять вероятность, что это просто вселенные с разным количеством хаоса в них, и каждая вселенная — это будущее или прошлое её же самой, только через разные промежутки времени...

Роберт прошел в угол, стараясь громыхать доспехами поменьше, и присел там. Через полчаса его глаза стали почти незаметно светиться.

Не то чтобы дракон презирал законы — он просто не интересовался ими. Поэтому когда ему захотелось яблок, он отправился за ними в чужой сад. Яблоки в том саду были определенно лучшие во всем тридевятом царстве, а может быть, и в тридесятом государстве лучше не получилось бы найти. Дракон уже собрался было сорвать пару яблок, как вдруг за его спиной раздался голос хозяйки сада:

— Значит, яблоки у меня таскаем, практически из-под носа? И как у тебя только наглости хватает, нахал крылатый?

— Я думал, ты спишь, — виновато сказал дракон. — Не хотел тебя беспокоить. Ты же все равно не стала бы переживать из-за пары яблок, правда?

— Не знаю-не знаю, — отозвалась хозяйка сада. — Если ты такой охотник до яблок, завел бы собственный сад и выращивал там что хочешь.

— Видишь ли, это слишком ненадежный вариант, ведь я не знаю, буду ли я хотеть яблок к тому времени, как созреет урожай в моем саду, и буду ли я вообще любить яблоки, и в любом случае, тот, кто получит эти яблоки, будет совсем не тем драконом, которые хочет эти яблоки прямо сейчас. Ну, не то чтобы хочет, но...

— Ну что с тобой поделать, — вздохнула хозяйка сада, — иди сюда, дам я тебе пару яблок.

Дракон подошел к Яблоне-Хозяйке, удивительному дереву, которое ухитрялось цвести и плодоносить одновременно (то, что она умела говорить, — куда менее удивительный факт по сравнению с этим), и сорвал два яблока с протянутой ему ветки.

— Ну, я пошел? — спросил дракон, отступая к выходу из сада.

— Ну, иди, — вздохнула Хозяйка, зашелестев всеми листьями.

"Интересно, что это она сегодня так быстро дала себя уболтать?" — подумал дракон, надкусывая яблоко — спелое и сочное, как всегда у Хозяйки сада.

"Интересно, действует ли яд на дракона?" — подумала Яблоня-Хозяйка, спешно начиная выращивать еще пару отравленных яблок, чтобы укомплектовать партию, заказанную королевой.

— Пчелы? — вежливо удивился дракон Роберт.

— Пчелы, — подтвердила Яблоня-Хозяйка. — Все остальное еще можно было бы терпеть, но здешние пчелы совершенно невыносимы. Они гудят в три раза громче, а еще у них дурной характер, а самое ужасное...

— Что же? — поддержал разговор дракон, видя, что Яблоня никак не решается что-то сказать.

— Ни одна из них, — Яблоня перешла на доверительный шепот, — ни одна! ни разу мне даже комплимента не сказала во время опыления! Не говоря уж о том, чтобы познакомиться, поговорить по душам... да, у меня хорошее воспитание! Да, быть может, я старомодна! Но я так не могу!

Роберт молчал, пытаясь своим видом выразить сочувствие. Остатки человеческого в нем подсказывали, что получалось не слишком достовено, но Яблоне, в общем-то, было все равно.

— Так что если хочешь получить моих яблок, слетай ко мне на родину, это за Кудыкиной Горой, и официально пригласи тамошних пчел в мой сад. Вот когда они прилетят, тогда я и дам тебе яблок. А то ишь, повадились лазить, паразиты крылатые!

— Мешок, — поразмыслив сказал дракон.

— Что — "мешок"? — оторопела Хозяйка Сада.

— Яблок — мешок, — пояснил Роберт. — Не думаешь же ты, что я полечу за Кудыкину Гору за два яблока?

— Мешок так мешок, — торопливо согласилась Яблоня и осторожно поинтересовалась: А как там поживает этот ваш... самый первый, который из пещеры?

— Не знаю, — ответил Роберт. — Из его пещеры весьма дурно пахнет, так что мы пока что обходим ее стороной. Думаю, он обдумывает какую-то экзистенциальную проблему, иначе с чего бы ему так вонять?

Роберт расправил крылья и улетел в направлении Кудыкиной Горы. Яблоня прикрыла глаза и успокоительно зашептала: "Заказ — фигня, еще яблок отращу. Сроки — тоже фигня, выплачу неустойку. Мешок — фигня. Всё фигня. Кроме пчел".

— Слышь, ты, перерозззток! Ты ззз какова района? Зззакурить есть? — небрежно поинтересовался у Роберта предводитель пчелиного роя.

— Есть, — как можно дружелюбнее ответил Роберт и выдохнул в предводителя струю пламени. Глядя, как улепетывают уцелевшие представители жужжащего бандформирования, дракон с сожалением подумал, что это были неправильные пчелы. Это были пятые неправильные пчелы за последние полдня, которые Роберт провел за Кудыкиной Горой по поручению Яблони.

Ему здесь не нравилось. Если в тридевятом царстве жители попривыкли к драконам и обращали на них внимание только когда те пролетали всей стаей (крестьяне считали, что это к грозе, а драконы их не разубеждали, они и правда иногда вызывали грозы после коллективного полета), то здесь, за Горой, к появлению дракона отнеслись нервно и то и дело пытались начать ему поклоняться, впарить какую-нибудь больную козу в жертву или всадить вилы в зад.

В садах было поспокойнее, здесь были только пчелы и растения, но пчелы попадались сплошь неправильные и злые. Такие уж точно не стали бы миндальничать с яблоней, а она говорила про существ интеллигентных и душевных. Логика подсказывала дракону, что тех пчел надо искать неподалеку от яблонь, но вот где искать яблони он не знал, поэтому решил немного отдохнуть на слегка подпаленной поляне. Общение с пчелами оказалось очень утомительным. Но стоило ему устроиться на поляне, как из-за деревьев странными зигзагами вылетел очередной пчелиный рой. "С виноградников, что ли?" Подумал Роберт.

— Ты нас уважжжаижжжь? — нестройно прожужжал рой.

— Вероятно, — осторожно ответил Роберт. — Если принимать во внимание различие в подходе к толкованию термина "уважение" в вашей и моей системе координат, то можно с некоторой долей уверенности сказать, что я вас уважаю.

Пчелы безмолвствовали.

— Не подскажете ли, где я могу найти яблони? — поинтересовался Роберт, истолковав молчание пчел как знак одобрения.

— Подззззкажжжжем, — согласились пчелы. — Мы тут главные по яблоням. Но тебе туда не надо!

— Почему?

— Патамужжжжта! Какой может быть сад безззз яблони-хозззяйки? А она от нас ушла! Вечером была, а утром разззз — и нету! Деззззять лет прожжжло, а мы ее не зззабыли! О, Хозззяйка!

— Похоже, с тех пор вы поселились в винограднике, — предположил Роберт.

— Хужжже! В сарае у пивовара! Мы так страдаем, так зззтрадаем!

— Зззнаете, господа, у меня есть подозрение, что я могу вам помочь, — сказал Роберт и улыбнулся. Он думал о мешке яблок.

— Это ничего, что ты дракон, — говорила матушка Роберта, пока он затаскивал мешок яблок в ее погреб (ну куда одному дракону мешок яблок, в самом деле!).-Был рыцарем, а стал драконом, ну и ладно, бывает и хуже. Я же хорошая мать, я все понимаю. В конце концов, это же твой выбор, кому что нравится, правильно? Каждому свое.

— А я так и говорю подругам, — говорила матушка Роберта, пока он ел суп, с трудом уместившись в углу на кухне, — что вот я бы, конечно, ни в жизнь не согласилась стать драконом, кто бы мне ни предлагал, но если моему сыну это нравится, то пусть будет драконом, да? И это совершенно ничего, что он чешуйчатый, холодный и склизкий — дотронуться противно... не перебивай меня! Что ты говоришь? Не склизкий? Но чешуйчатый же? Значит, и склизкий тоже... так вот, я и говорю им всем: сын-то вполне доволен. Каждому свое, я всегда так считала.

— Ну и что, что ты дракон? — говорила матушка Роберта, сидя у изголовья его кровати, когда он согласился переночевать дома. Кровать скрипела, но пока держала его вес. — Оно, конечно, глупо, но дети имеют право совершать собственные ошибки. А ты это, кажется, еще и ошибкой не считаешь. Ничего, когда-нибудь ты поумнеешь, так что это все, конечно, совсем не страшно. Каждому свое.

— Я все равно тебя люблю, детка, — говорила матушка Роберта, пытаясь найти не очень чешуйчатое место, в которое можно было бы поцеловать сына, — спокойной ночи.

Ночью Роберт встал с кровати, черкнул маме благодарственную записку, тихонько вышел за дверь и улетел. Домой.

— Деточка моя, ты ведь, наверно, давно хочешь замуж — ну, там, свою семью, детей, да? — в глазах королевы под притворным сочувствием отчетливо виднелся страх перед положительным ответом.

— Нет, — привычно ответила деточка, — меня и так все устраивает.

Деточка и вправду не хотела замуж. Но она прекрасно знала, что королева все равно в это не поверит. Королева давно уже решила за нее, что она хочет замуж, не может не хотеть, поскольку это единственный способ сместить с трона регентшу-королеву и усесться на него самой. Ну не может же такого быть, чтобы принцесса, которой трон принадлежит просто по праву рождения, не захотела править страной! Принцесса действительно не хотела. Это было нервно, неинтересно и незачем — у королевы вполне неплохо получалось. Так что, в принципе, они могли бы жить вполне довольные друг другом: королева, которой хотелось править, а потом видеть на троне своего сына, а не падчерицу, и принцесса, которой власть была совершенно не нужна — пускали бы в библиотеку!

Но королева ей не верила. Она вообще никому не верила — профессиональная привычка.

— Но это же неправильно, — с притворной озабоченностью говорила королева. — Ты у нас красавица, умница, не должна такая красота пропадать втуне.

"А ум, значит, должен?" — усмехнулась про себя принцесса. А вслух сказала:

— Но в мире есть столько вещей гораздо более интересных, чем замужество!

— Что же, например? — недоверчиво спросила королева.

— Загадки. Все то, о чем мы не знаем. Заклинания. Драконы. Книги. Много всего, — мечтательно вздохнула принцесса.

Королева поднялась и вышла из комнаты принцессы

"Видно, решила, что я издеваюсь, — подумала принцесса. — Если ничего не сделать, она меня точно скоро яблочками от Хозяйки накормит. Фирменными, ядовитыми. Или не яблоками. Это хуже. Яблоки можно не есть, но нельзя же не есть вообще ничего. И противоядий у меня всего-ничего... Можно бы сбежать из дворца, но как там жить-то? И на что? Правда, что ли, замуж выйти и свергнуть ее к черту? Так не даст же королева приданого, а без приданого никто не возьмет — несолидно. Значит, нужны деньги на приданое. Надо думать".

Принцесса думала долго, часа полтора. Придуманный ею план нельзя было назвать удачным, но другого у нее не было. Ее должен был похитить дракон. Уж дракону-то выкуп наверняка заплатят.

В драконовой пещере было шумно, визгливо и пахуче. Пахло цветочными духами, шумело драконом, который от них чихал, а визжало тонким девичьим голосом, который пугался драконьего чиха. Голос принадлежал забившейся в угол бледной девушке, в кружевах и с золотоволосой косой до пояса, все как положено по ГОСТу для принцесс. Дракон на досуге изучал этот документ, поэтому догадывался, с кем имеет дело. Его это почему-то не радовало.

— Апчхи, — сказал дракон. Где-то неподалеку от носа проскочила искра.

— Айайай! Не пугайте меня, Ваша Чешуйчатость, — жалобно попросила принцесса.

— А Вы не пугайтесь, барышня, — посоветовал дракон. — А рассказывайте, зачем пришли. Только давайте выйдем на воздух. Вас сегодня, кажется, по ошибке обрызгали средством от моли.

— Ничего не от моли, а лучшая розовая вода от Хозяйки сада, — надулась было принцесса, но послушно двинулась к выходу.

— Это от той, которая яблочки растит такие, что после них даже дракон страдает экзистенциальным кризисом и несварением желудка? — откликнулся дракон. Не то чтобы он был зол на Яблоню, но и забывать этот эпизод пока что не собирался.

— Это был всего лишь разовый заказ... — заикнулась было принцесса, но вовремя замолчала, вспомнив обещание мачехи подать ей на завтрак яблоко из той самой партии в случае, если она будет слишком много болтать.

— Разовый, разовый... апчхи! — продолжал ворчать дракон, торопливо продвигаясь к выходу из пещеры. Вдохнув наконец свежего воздуха, он уже дружелюбнее посмотрел на перепуганную до белизны принцессу. — Рассказывайте, барышня, зачем пришли.

— Видите ли, Ваша Чешуйчатость, дело в том, что вы меня похитили, — улыбнулась девушка.

— В самом деле? И зачем? — спросил поинтересовался дракон, выпуская в сторону предупредительную струю пламени.

— Ради выкупа, конечно! То есть, ради половины выкупа, — поспешно поправилась принцесса. — Если попросить выкуп публично, то мачеха наверняка заплатит, выручку поделим пополам, и тогда...

— Девушка... Ваше Высочество, мне жаль вас расстраивать, — почти искренне сказал дракон, — но меня не интересуют деньги, особенно когда из-за них предстоит столько мороки.

— А разве у вас есть выбор? — притворно изумилась принцесса. — Я уже здесь, значит, Вы уже меня похитили. Теперь вы можете меня либо убить, но это тоже хлопотно, либо отпустить за выкуп. А просто так я от вас не уйду.

Принцесса развернулась, подобрала юбки и решительно прошла обратно в пещеру.

— Мой тихий, мой уютный уголок, — тоскливо прошептал дракон. — Надо было сразу ее убить...

"Это уже слишком", — подумал дракон, когда понял, что проснулся от постороннего шума и запаха. Он же убедительно просил эту нахалку не высовываться из комнаты, раз уж пришла!Там же все есть, даже окно и уборная, что ей еще было нужно? Вышла, шумит, гремит... неужели одна принцесса в состоянии произвести столько шума? И чем же это все-таки пахнет? Не цветами, вроде...

Пахло едой. Настоящей горячей едой, которой дракон не ел уже века три. Не то чтобы он не мог ее приготовить сам — мог, он же огнедышащий, — но ему это было не нужно. Но раз уж еда пришла к нему сама, то почему бы не позавтракать, прежде чем спалить мерзавку за то, что сунулась без спроса в его пещеру с припасами? Так думал дракон, выходя в центральный зал и понимая наконец, откуда столько шума.

Шум производили шесть молодых и зеленых драконов, благосклонно снимавших пробу с принцессовой стряпни. Принцесса сияла, суетилась и принимала посильное участие в светской беседе.

— А вообще, забавная мысль, — продолжал какую-то начатую реплику Роберт, вдохновенно размахивая блинчиком, — если предположить, что для всего в мире существует некая оптимальная скорость протекания процессов, можно было бы рассчитать... и получить занятные цифры...

— Например — для чего? — отозвалась принцесса, укрываясь салфеткой от брызг.

— Например — для жизни человека, или для скорости его восприятия, или, скажем, для неких циклических процессов на земле, — подхватил соседний дракон, — думаю, формула была бы, в целом, универсальна.

— Не знаю, — нахмурилась принцесса, — учитывая, что у людей довольно много неодинаковых параметров, не думаю, что можно вычислить для них универсальную скорость чего-либо.

— Оптимальная скорость не вычисляется в абсолютных величинах, это в любом случае будет что-то типа пропорции и отношений — это раз, — возразил Роберт.

— Два: это будет формула с множеством переменных, которые будут меняться в зависимости от типа изучаемого объекта, а следовательно, результаты будут разниться, — подхватил дракон из дальнего угла, отодвигая пустую тарелку.

— Ну и три: далеко не факт, что, строго говоря, для некоего человеческого тела нельзя высчитать нечто оптимальное, другой вопрос в том, что могут быть разные настройки, — поддержал третий, незаметно изымая блинчик из робертовой тарелки.

— Надо это обдумать, — отозвалась принцесса. — Кому добавки?

Сосчитав поднятые конечности и хвосты, принцесса удалилась в другой конец зала.

Дракон подошел к столу, сел на свободное место и поинтересовался:

— Вы понимаете, что вы делаете? Вы же с ней разговариваете! А если она одраконится? Роберту вон получаса хватило... давно вы с ней тут... общаетесь?

— Часа полтора, — ответил Роберт за остальных, смущенно опустивших глаза в тарелки.

— Ну вы даете... — пораженно прошептал дракон.

— Знаете, Ваша Чешуйчатость, — задумчиво произнесла вернувшаяся с добавкой принцесса, — я тут подумала: может, ну его, этот выкуп? Я бы где-нибудь на вашей горе с удовольствием осталась. У вас здесь так... интересно!

Дракон посмотрел ей в глаза. Они нисколько не светились. Зато волосы, кажется, стали немного темнее.

— Надо было все-таки убить тебя, — вздохнул он.

— Ну, не убили же, что теперь сделаешь, — пожала плечами принцесса. — Так что, нет ли у вас в горе незанятой пещерки?

— Ваша Чешуйчатость, а можно?.. — в драконью пещеру сунулся веснушчатый нос принцессы.

— Нельзя, — отрезал дракон.— В этой пещере вам, Ваше Наглейшество, ничего нельзя, покуда вы не отрастите интеллекта достаточно хотя бы для того, чтобы понять неуместность такого обращения. Оставьте эти ваши придворные ужимки за порогом моей пещеры, пожалуйста.

— Гляди-ка, заметил наконец! — восхитилась принцесса. — А я уж думала, придется так и звать вас чешуйчатым до конца... чего-нибудь. А как же вас еще звать, Ваша Золотистость, если вы до сих пор в глаза зовете меня барышня, а за глаза "эта с косой", хотя косу я уж три дня как отстригла?

— В самом деле? — дракон внимательно посмотрел на собранные в недлинный хвост рыжеватые волосы и констатировал: действительно, отстригла. А зачем?

— Так удобней, — пояснила принцесса. — Но дело не в этом. Так вот, как же вы прикажете звать вас, Ваша Когтистость, если до сих пор не поинтересовались, как зовут меня, и до сих пор не сообщили мне, как вас называть? Как тебя зовут-то, дракон?

— Имя?.. Было же, вроде... Не помню, — честно соврал дракон. На самом деле он, вероятно, мог бы вспомнить какое-нибудь из имен, но не видел повода напрягаться.

— Да? — расстроилась принцесса. — И как же мне тогда вас звать?

— Ну, зови меня Дракон, например, — нашелся дракон.

— Не хочу показаться навязчивой, господин Дракон, но вас тут таких шестеро, — хмыкнула принцесса, — один Роберт при имени остался. И что, всех звать драконами — кто-нибудь да отзовется, да?

— Ну да, — кивнул Дракон, — кто-нибудь на "Дракона" отзовется, так в чем проблема, барышня?

— В самом деле, в чем проблема? — эхом откликнулась принцесса и в задумчивости вышла из пещеры.

— О боже, — выдохнула принцесса, немного отдышавшись. — Роберт, я в жизни не испытывала ничего подобного! Это было... это было просто божественно!

— Мне тоже было приятно, — согласился Роберт, — но ты все-таки отпусти мою шею, пожалуйста. Дышать трудно.

— Да-да-да, конечно, — принцесса торопливо разжала руки и, не удержавшись, благодарно погладила чешуйчатую шею. — Извини, пожалуйста, дорогой.

— А нельзя ли без фамильярности? — поморщился дракон.

— Я... ничего такого в виду не имела, — растерялась принцесса. — Я просто... очень тебе благодарна. И поэтому как-то себя почувствовала... ближе к тебе. Разве мы с тобой теперь не стали ближе друг к другу?

— Ну ты еще скажи, что мы с тобой теперь должны пожениться и нарожать маленьких зеленых крокодильчиков. Ты попросила, я тебе помог, вряд ли стоит придавать этому такое уж значение. И может, ты все-таки с меня слезешь, если уже пришла в себя? Ты все же не пушинка, извини, конечно...

Принцесса слезла на землю, одернула юбки, пригладила волосы, посмотрела дракону в глаза и спросила:

— Значит, все это для тебя ничего не значило, да? Ничего особенного, да? Мне тут всю душу перевернуло, а тебе все равно? Какой же ты все-таки... дракон!

— Ну, знаешь... — опешил Роберт, — странная у тебя манера благодарить за услугу! Во дворце научили? Тебе же понравилось, насколько я понимаю. Какие ко мне претензии-то?

— Ты... ты... ты прав, — вздохнула принцесса. — Извини меня. Расчувствовалась тут... я пойду.

Принцесса всхлипнула, развернулась и поспешно пошла к своей пещере.

— Вот и катай её после этого... Сама же просила: "Повыше, побыстрее..." Странная какая-то, — пробормотал Роберт и взлетел снова.

По голубому безоблачному небу летела, крутясь и извиваясь, черная странная фигура. Не дракон, не человек, не облако, не птица — нечто. Оно не было похоже ни на что, кроме разве что ожившего сгустка тьмы. Из поднебесья доносился негромкий, но проникновенный вой.

— Что это? — испуганно прошептала принцесса. — Какая жуть!

— Где? — равнодушно поинтересовался Дракон.

— Вон там, на небе!

— А, это... не знаю. Оно тут летает периодически. Вроде безвредное.

— Ну ничего себе! — принцесса отвлеклась от созерцания хаотичного полета темной фигуры и возмущенно уставилась на дракона. — У вас тут летает какая-то неизвестная потусторонняя жуть, а Вы говорите — "не знаю"!

— Но я действительно не знаю. Оно мне не мешает, так почему бы ему не летать? А зачем тебе знать?

— У нас в деревне, — подал голос Роберт, — считали, что это Горе-Беда. Когда я был маленьким, меня им пугали. Мол, если буду себя плохо вести, обязательно Горе-Беда прилетит и душу высосет. Или удача тогда отвернется? Не помню.

— Значит, никто его вблизи не видел и не может сказать, что оно такое? Ну, дела... Тогда, Роберт, у меня к тебе дело, — принцесса улыбнулась обаятельнейшей из своих улыбок. Роберта такого рода оружие, вообще-то, не брало, но так принцессе было спокойней. — Вот переоденусь, приду и буду тебя просить.

— Да пожалуйста, кто же мешает, — отозвался Роберт и вновь погрузился в раздумья.

Принцесса вернулась через рекордные для нее десять минут, в невесть откуда раздобытых штанах и рубахе, с небольшой сумкой через плечо.

— Роберт, не мог бы ты мне помочь?

— Пока не знаю. Что тебе нужно?

— Мне нужно, чтобы ты помог мне догнать это твое Горе. Или узнать, где оно живет.

— Оно не мое.

— Да мне без разницы, чье! Ты мне поможешь?

— Да зачем оно тебе?

— Роберт, у него нет крыльев, оно летает, и никто не знает, что это такое! А я хочу знать!

— Ну, в принципе... я все равно собирался полетать.

Принцесса вскарабкалась Роберту на спину, схватилась понадежней за его шею и обернулась к Дракону:

— До свидания, господин Дракон.

— Прощайте, барышня.

Роберт вернулся через три часа — в одиночку.

— А где эта с косой? — спросил Дракон. — Не то чтобы меня это интересует, но...

— А я ее высадил у норы, в которую Горе-Беда от нас забилось. Черт знает сколько гоняло нас туда-сюда, а потом как юркнет!.. Она сказала, чтоб я ее не ждал. Ну, она взрослый человек, вроде... наверно, знает, что делает, — Роберт зевнул, свернулся калачиком и тут же уснул.

— Наверно, — отозвался Дракон. — Надеюсь, там ей будет интереснее.

Принцесса появилась около драконьей горы примерно через две недели. Вид у нее был усталый. Даже не поздоровавшись с драконами — чего раньше она никогда себе не позволяла — она двинулась к своей пещере.

— Как прошел визит в нору к Горю, барышня? — окликнул ее Дракон. — Узнали что-нибудь интересное?

— Да, научилась летать, — отмахнулась принцесса и двинулась вверх по горе.

Драконы подняли головы и дружно уставились ей в затылок. На затылке среди рыжеватых волос отчетливо выделялись две седые пряди.

— Все равно не понял, — озадаченно сказал Дракон. — Какая связь между твоими седыми прядями, умением летать и сим Горем?

— Вообще-то, обычно это я говорю, что не поняла, — улыбнулась принцесса. — Неужели даже между двумя из трех условий связь не выстраивается? Скажем, между седыми прядями и Горем? Это же просто.

— Для меня, видимо, нет, — признался Дракон.

— А ты разве не знаешь, что иногда люди могут поседеть от горя?

— Вообще-то, это совершенно антинаучный вымысел, ну или, если мягко выразиться, миф... — начал было Дракон.

— Миф, говоришь? А горе, по небу летающее, — это не миф? — прищурилась принцесса. — От мифического горя вполне можно немифически поседеть.

— Так это и правда было Горе?

— Да, самое настоящее человеческое горе. Только не будущее, которое еще придет, а прошлое, которое человек уже испытал и пережить не смог. Много-много разных горестей, вернее, все это горе разом, сплетенное в один черный ком. Его уже столько накопилось, что рано или поздно оно должно было ожить.

— Должно было? Для меня это не очевидно. Но как ты уцелела во время встречи с ним? Ты с ним сражалась? Или запугала его? Или подкупила чем-то?

— Дракон, а с чего ты взял, что я не должна была уцелеть? Ты же сам говорил — оно безвредное. Очень несчастное, очень пугливое, но безвредное. Так что мне не отбиваться от него пришлось, мне пришлось его приманивать.

— И чем же можно приманить Горе? — скептически поднял бровь Дракон.

— Дракон, ну подумай, это же совсем понятно. Любому горю надо или помочь, или, если не можешь, хотя бы посочувствовать! Этим я и занималась. Слушала и сочувствовала. На этом я и заработала седину.

— Впечатлительная какая, — фыркнул Дракон.

— Я просто чувствовать умею, в отличие от некоторых, — парировала принцесса.

— Ну ладно, с горем и сединой понятно. Ты ему посочувствовала, и... оно научило тебя летать? Но как? Как оно само-то это умеет? И как у тебя это может получаться, если у тебя совсем иная природа? Ты-то человек.

— А я соврала, — весело призналась принцесса. — Ничему оно меня не научило, только нагрузило своими историями. Надо же мне было хоть как-то компенсировать эти потраченные десять дней! У вас так смешно морды повытягивались...

Дракон молча встал, вышел из пещеры принцессы и пошел вниз по горе, к себе. Не то чтобы он обиделся на ее розыгрыш, просто нелетучая принцесса тут же стала ему неинтересна.

Принцесса же подождала, пока Дракон скроется из виду, вышла из пещеры и пошла вверх по горе, туда, где располагалась импровизированная взлетная площадка драконов. Удостоверившись, что поблизости никого нет, она взмахнула руками, будто бы расправляла крылья, и взлетела вопреки всем законам физики.

— Что бы ты знал о человеческой природе, Дракон, — шепнула она, набирая высоту.

— Пожалуй, я буду звать тебя Рыжик, барышня, — проговорил Дракон не открывая глаз.

— Рыжик? Дурацкое имя какое-то, — оторвалась от шитья принцесса. — К тому же, у меня уже есть имя.

— А это не имя, это кличка, — объяснил Дракон. — Имена дают чаще всего просто так, а вот клички по конкретному поводу. Потому они гораздо чаще, чем имена, действительно описывают суть своего обладателя.

— Но все равно, почему Рыжик-то?

— Думаю, любой из моих коллег подтвердит, что за последнее время ты заметно порыжела. Даже для драконов заметно. И совершенно очевидно, что это неспроста. Вполне подходящий повод для клички.

— Кличка, — презрительно фыркнула принцесса. — Как у кошки какой-то или лошади. Я что тебе, домашнее животное?

— Интересный вопрос, — задумчиво произнес Дракон. — Ну давай думать. Ты пришла ко мне, поскольку, как я понял, идти тебе было некуда. Я выделил тебе место в своем доме. Ты обустроила его под какие-то свои нужды. Ты ешь мою еду, таскаешь мои нитки и книги, постоянно отвлекаешь меня от размышлений, требуешь внимания и не понимаешь половины из того, что мы говорим. И цветы эти распихала по всем углам... Ну, и кто ты мне после этого?

— А в награду за услугу — яблочный пирог! — объявила принцесса.

Драконы молчали.

— Каждому!

Роберт поднял было голову, но глянув на неподвижно лежащих остальных драконов, поспешно опустил ее обратно.

— Каждый день в течение недели, и это мое последнее слово! — пустила в ход последний козырь принцесса.

— Вот так бы сразу, — зевнул Дракон. — Рыжик, неужели ты действительно надеялась отделаться от нас одним пирогом на всех?

— Это был бы очень большой пирог, — объяснила принцесса. — И отделываться я от вас как раз не собираюсь, наоборот: мне очень нужна ваша помощь.

— За обещанное вознаграждение мы готовы выслушать твою просьбу, — важно кивнул Дракон.

— А меня еще убеждали на рынке, что драконы не торгуются! — расхохоталась принцесса. — Страшно представить, что вы потребуете от меня собственно за помощь!

— А это зависит от того, какая помощь тебе нужна.

— Мне нужно попасть в дворцовую библиотеку, а для этого мне нужен портал. Ну да, что вы так на меня смотрите? Думаете, я не слышала, как вы шептались, не запихнуть ли его ко мне в уборную, чтобы отправить меня обратно во дворец? Так что я знаю, что портал у вас есть. Не знаю только, чей он. Поэтому обращаюсь ко всем вам разом.

— Что значит — чей? Кто его создаст, того и портал. Или ты думаешь, что это что-то вроде шкафа, который можно таскать туда-сюда?

— Честно говоря, да, так я и думала, — признала принцесса. — Но если это не так, это даже лучше. Ну что? Кто-нибудь из вас наколдует мне портал?

— А выбираться из замка ты вообще собираешься? Порталы вообще-то односторонние, — улыбнулся Дракон.

— А выбираться из замка мне не впервой, есть у меня парочка ходов. Так что насчет портала?

— Вот ведь приставучая! Когда тебе нужен этот твой портал?

— Сегодня ночью, — принцесса радостно подпрыгнула. — Спасибо большое, ты замечательный дракон! С меня всю неделю пироги.

— Две недели, с яблоком, вишней и любой другой начинкой, которую мы достанем, — поправил Дракон.

— Я серьезно подумаю, возвращаться ли мне сюда. Во дворце меня печь не заставляли, — отозвалась принцесса.

Ночью она шутливо помахала драконам рукой и шагнула в портал. Впервые она была уверена, что они ждут ее возвращения. В конце концов, пироги — это серьезный повод ждать.

Горе сидело в своей норе и плакало. Горю было плохо — впрочем, как всегда. В самые лучшие моменты его существования ему просто казалось, что его больше не существует, на него наваливалось тяжелое бессилие, безразличие, усталость и сон без сновидений. В остальное же время его разъедало изнутри и гнало, гнало вперед, и заставляло лететь, выть, царапать стены своей норы, кидаться оземь, биться о скалы в попытках хоть на минуту забыться и притупить боль внутри. Ничего не помогало. Выхода не было и не будет никогда.

Горе прислушалось: снаружи раздался какой-то шум. Это была подруга Горя. Пригнувшись, она зашла в его нору и села напротив.

— Я принесла тебе гостинцев, — сказала она и положила рядом с Горем вкусно пахнущий узелок.

Горе разрыдалось и лишь через минуту, всхлипывая, проговорило:

— Спасибо. Мне никогда не приносили гостинцев. Никто... никогда... — Горе неразборчиво запричитало, поглаживая узелок.

— Я была в библиотеке, — помолчав, сказала гостья. — Перерыла все книги, библиотекаря достала расспросами, еле успела удрать до рассвета... я ничего не нашла.

Горе безнадежно молчало. Повисшая в пещере тишина была пропитана отчаяньем.

— Пока не нашла, — мягко проговорила гостья и придвинулась поближе. — Но я обязательно узнаю, как тебе помочь.

— Даже если разучишься летать? — вздохнуло Горе.

— Даже если разучусь летать, — кивнула гостья и ободряюще дотронулась до Горя.

Минуту спустя по округе разнесся негромкий, но тоскливый до жути вой на два голоса.

— Тебя не учили, что подглядывать нехорошо? — спросила принцесса, приземляясь.

— Во-первых, я не подглядывал, а просто вышел размять крылья, — начал Дракон. — Во-вторых, ты тоже не образец порядочности. Ты же сказала мне, что не научилась летать, а значит, солгала. Признаться, я несколько удивлен увиденным.

— Чему же тут удивляться? — спросила принцесса, почти достоверно изображая наивность. — Ты же, например, летаешь, так чего удивительного в том, что и я тоже умею?

— Я — другое дело. Во-первых, у меня есть крылья.

— И кого ты сейчас обманываешь? — насмешливо спросила принцесса. — Крылья у тебя, конечно, есть, но мы же оба понимаем, что если бы дело было только в них, то ты смог бы продержаться в воздухе только в одном случае: если б тебя сбросили со скалы. И ровно столько времени, сколько летел бы до земли. Надеюсь, "во-вторых" будет более весомое?

— Во-вторых, я дракон! Ты права, крылья всего лишь вспомогательный механизм, их, вероятно, могло бы и не быть вовсе. Но поскольку я дракон, я летаю.

— Тебе не кажется, что это, мягко говоря, не ответ? "Я дракон, поэтому я летаю", какая прелесть! Какое же отличие драконов от прочих живых существ, по-твоему, дает вам возможность летать?

— Ну, исходя из сделанных мной наблюдений и косвенных данных можно сделать предположение, что наш особый взгляд на мир, а также способность общаться со стихиями обуславливают...

— А короче?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю, — удовлетворенно кивнула принцесса, — зато почти уверена, что возможностью летать я обязана вам, драконам.

— Но ты же не у нас этому научилась? — уточнил Дракон.

— Нет, не у вас. Зато у вас я получила саму возможность научиться, способность получить в распоряжение тайное знание вроде ваших. Все-таки я одраконилась у вас. Спасибо, хоть без чешуи обошлось.

— Это маловероятно, — покачал головой Дракон. — Ведь ты по-прежнему ничего не понимаешь из наших разговоров. И ты по-прежнему чрезмерно шумное существо со странными реакциями. Ты не дракон.

— Не дракон, — легко согласилась принцесса, — но уже, вероятно, и не человек. А что до ваших разговоров... ну неужели вы думаете, что ваши размышления о перемещении во времени, шестимерном пространстве, хаосе, моделях миров и прочем — единственные важные знания в мире?

— А что же, по-твоему, может быть столь же важным? — вопросительно наклонил голову Дракон.

— Эмоции и чувства, — ответила принцесса. — Ведь именно после встречи с Горем и того, что я пережила у него, я научилась летать. Подозреваю, что я не только этому научилась.

— Вы, люди, склонны придавать такое значение мелочам! — наставительно начал Дракон. — Чувства замутняют разум и не дают мыслить спокойно. Если бы люди были разумнее, они выбрали единственное уместное чувство: чувство отстранения.

— Если бы драконы были разумней, они бы не считали, что если они чего-то не умеют, то это что-то не важно и не значительно, — фыркнула принцесса. — Как бы то ни было, я ведь летаю, Дракон. Летаю благодаря мелочам, которым не стоит придавать значение.

Принцесса взмыла в небо и заложила крутой вираж.

— По-моему, кого-то распирает чувство собственной значимости, — не без осуждения вздохнул Дракон.

— Ну, и где наши честно заработанные пироги? — спросил Дракон у принцессы. — Интересно будет посмотреть, как ты выполнишь свое обещание.

— Ты седьмой дракон на этой горе, который спросил меня об этом за сегодняшнее утро, — вздохнула принцесса. — Вы, кажется, подозреваете, что я не смогу выполнить обещание?

— Ну, похоже на то, — согласился Дракон. — Ведь только сегодня ты должна нам семь пирогов, по одному на каждого, а ты почему-то не у печи в пещере, а здесь, у подножия горы. Неужели решила не держать слово?

— Как плохо ты думаешь о людях! — притворно возмутилась принцесса. — Или — только обо мне? А слово я сдержу, раз уж дала. Но если ты помнишь, Дракон, я не обещала печь пироги собственноручно. Я сказала только, что они у вас будут.

— Не совсем понял. Кроме тебя, печь тут явно некому, мы, драконы, в силу конструкции конечностей к такому занятию не очень приспособлены.

— По-моему, это отговорки — насчет конечностей. Но подозреваю, что вы у печи действительно были бы настоящим стихийным бедствием, — усмехнулась принцесса. — Нет, все гораздо проще. Пока я была во дворце, я успела не только порыться в библиотеке, но и заскочить к себе, и взять несколько безделушек. Денег как раз хватило на то, чтобы оплатить приготовление и доставку пирогов... ну, и еще немного осталось.

— По-моему, это было не совсем честно с твоей стороны — обещание с двойным дном, — с сомнением проговорил Дракон.

— А портал, который вместо библиотеки вел в спальню моей мачехи, — это было честно? — оскалилась принцесса. — Шуточки у вас похуже, чем у меня обещания! А вот, кстати, и телега с пирогами едет. Пойдем со мной, поможешь затащить их на гору.

— С какой стати? — возмутился Дракон.

— А твои коллеги есть хотят. И ты тоже хочешь, — на ходу сказала принцесса.

— Ну, не то чтобы хочу, но... — обреченно вздохнул Дракон и поплелся следом.

Королева спала и видела самые приятные сны. Ей снились бескрайние просторы тридесятого государства, с полноводными реками, водяными мельницами и кораблями. Ей снились плодородные зеленые рощи сада за Кудыкиной горой. Ей снилась сама гора со скрытыми в ее недрах сокровищами. Ей снилось, что все это — ее земля, которой она будет править до конца жизни, и о процветании которой она будет заботиться всегда, всю душу вкладывая в правление. Но внезапно в спальне раздался негромкий звук и кто-то шепотом выругался.

Королева спала очень чутко. Сон моментально покинул ее, она села на кровати и увидела перед собой девушку, рыжую с седыми прядями. Ее кожа слегка светилась, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: перед королевой стоял не человек. Всмотревшись внимательнее, королева поняла, что это странное потустороннее существо — ее падчерица.

— Что ты здесь делаешь? — спросила королева.

— Я тебе снюсь, — ответила принцесса и улетела в раскрытое окно.

Королева не поверила — она никогда никому не верила. В ту ночь стража обыскала дворец и сад сверху донизу, но так и не нашла принцессу. Однако утром, зайдя в комнату принцессы, королева поняла, что там не хватает некоторых вещей.

"Значит, ты действительно приходила ко мне, — думала королева. — Зачем? Неужели ты собиралась мне навредить? А ведь я считала тебя почти безвредной! Но раз я ошиблась в тебе, теперь я могу поступить с тобой так, как поступаю со своими врагами".

Через неделю стража по всему королевству искала принцессу — подозреваемую в организации бунта.

"Быть того не может, — переговаривались стражники между собой. — Она же даже не замужем, не принцесса, а так, недоразумение". Но на всякий случай внимательно вглядывались в каждую симпатичную девушку.

— Господа драконы, мне снова нужна ваша помощь! — торжественно объявила принцесса. — И на этот раз вы мне ее окажете совершенно бескорыстно, потому что именно из-за вас я больше не могу свободно перемещаться по тридевятому царству в поисках того, что мне нужно.

— Это почему же? — поинтересовался Роберт.

— А меня ищут, — гордо заявила принцесса. — Я теперь государственный преступник, поскольку только они под покровом ночи проникают в комнату королевы... бедная королева, никакой личной жизни!.. Стражники по всем окрестным селениям ищут рыжеволосую девушку с седыми волосами и почему-то светящейся кожей — это ж надо, что королеве с перепугу померещилось!

— И что, если тебя поймают, тебе отрубят голову? — с живейшим интересом спросил Дракон.

— Вряд ли, — огорчила его принцесса. — Мачеха ни разу в жизни никого не приговаривала к смертной казни. Обычно она ограничивается тюрьмой, а тюрьма у нас весьма неплохая, так что, может быть, я там даже посижу.

— В самом деле? — поднял голову еще один дракон.

— Ну а почему бы нет? Постель есть, кормят три раза в день, на прогулку выпускают, даже книжки какие-то в местной библиотеке есть... сама в свое время пожертвовала туда пару томов, как знала, что пригодятся!

— Ну так и шла бы сдаваться, если тюрьма тебя не пугает, — предложил Дракон.

— Не могу, — посерьезнела принцесса. — У меня осталось одно важное дело, которое обязательно нужно сделать. Пока не сделаю — в тюрьму мне нельзя. И вот в нем-то вы мне и поможете.

— И что же мы должны сделать, чтобы ты побыстрее переселилась от нас поближе к мачехе?

— Мне нужно узнать, как убить Горе. И убить его. Ну, а потом можно и в тюрьму.

Мудрец сидел под открытым небом на любимом камне и созерцал. Он смотрел вглубь себя и видел рождающиеся и умирающие вселенные, иные жизни и иные измерения. Ветер развевал его седые волосы, глаза его были закрыты, и весь он был мир, покой и разум. Он сидел довольно долго, не позволяя ни голоду, ни усталости потревожить себя, пока не понял, что он не один. Он открыл глаза и увидел рядом дракона.

— Надо посоветоваться, — сказал Дракон. Он вообще не слишком любил произносить положенные этикетом фразы приветствия, благодарности и прощания, и почти всегда ими пренебрегал.

— Давай. А потом я спрошу, — согласился мудрец.

— Ты вроде бы больше меня знаешь об этом мире, я-то не приглядывался... скажи, ты встречал такую черную летающую дрянь, про которую говорят, что это Горе?

— Встречал. По-моему, это действительно Горе, — кивнул мудрец. — Я не знаю, как это могло случиться, но...

— Да это не важно. Тут у меня одна девица в пещере завелась, так вот она хочет это Горе убить. Ты не знаешь, как это можно сделать?

— А зачем ей?

— Ну, я не спрашивал, мне-то в общем все равно.

— Но это же удивительно! Что можно не поделить с Горем?

— Так ты знаешь способ или нет?

— Да знаю, — отмахнулся мудрец. — Дурное дело нехитрое, надо только будет провести небольшой ритуал и раздобыть драконьего пламени. Ну и само Горе, разумеется, но этим пусть твоя подопечная занимается. Ритуал я готов провести сам, мне интересно посмотреть, что из этого выйдет. А с огнем ты мне поможешь, я полагаю?

— Надеюсь, это последний раз, когда я делаю за эту пигалицу ее работу, — вздохнул Дракон.

— Спасибо вам всем большое, — всхлипывая говорило Горе, стоя в центре одной из пещер драконьей горы, пока мудрец чертил какие-то символы на полу вокруг него. — Спасибо вам, что согласились сделать это для меня. Мне в голову не могло прийти, что кто-то захочет мне помочь...

— Конечно, не могло прийти! Головы-то нету, — раздался шепот кого-то из драконов. Они стояли поодаль и пребывали в приподнятом расположении духа. Они и так не испытывали особого пиетета перед смертью, но когда они узнали, что принцесса не сводит счеты с Горем, а пытается ему помочь, исполняя его желание, они почему-то окончательно развеселились и напросились все вместе посмотреть на ритуал — из исследовательского интереса. Принцесса, стоявшая рядом с Горем, укоризненно на них посмотрела, но ничего говорить не стала, а спросила Горе:

— А может, все-таки передумаешь? Еще ведь не поздно. Может, есть какой-нибудь другой способ тебе помочь...

— Я не могу больше ждать, — твердо заявило Горе. — После стольких лет ожидания, когда выход так близко, я больше не могу ждать. Ведь мне так...

Горе осеклось, и помолчав минуту недоуменно сказало:

— Мне... почему-то не так уж плохо. Я не понимаю. Как это вышло? Еще недавно во мне было все чужое: память о бедах, которые пережили другие, их чувства, их разбитые надежды, а теперь...

— Мы ритуал-то будем проводить? — поинтересовался кто-то из драконов.

— Тише вы! — хором прикрикнули на них принцесса и мудрец, с интересом наблюдавший за происходящим.

— Теперь во мне появилось что-то свое. Свое собственное. Благодарность. Растроганность. Память о доброте. И о тебе, ты очень смешная, — повернулся он к принцессе.

— Ты почему-то уже не такое черное, а какое-то серое, — встревоженно сказала принцесса. — С тобой все в порядке?

— Самый уместный вопрос самоубийце — все ли с ним в порядке, — хихикнул кто-то из драконов, но на них никто не обратил внимания. Принцесса и мудрец смотрели на Горе. Горе говорило о своих чувствах и становилось все светлее и прозрачнее, пока вдруг не оборвало речь на полуслове.

— Прощайте, — шепнуло оно и растворилось в воздухе.

— Ну вот, не пришлось тратить свои запасы трав, — удовлетворенно сказал мудрец. — Похоже, решившись помочь Горю и дав ему какие-то чувства, кроме тех, из которых оно было создано, вы тем самым уничтожили его смысл, то, что и было им самим. Какой экономичный способ!

— Прощай, — шепнула принцесса и вышла из пещеры, вытирая слёзы. Она шла выше, к себе, надеясь, что там ее никто не беспокоит. Но когда она вошла в свою пещеру и прикрыла за собой дверь, в пустой комнате раздался тихий голос:

— Не грусти, принцесса. Я здесь.

Принцесса была возмутительно бодра, если учесть, что только вчера она потеряла друга. Она собирала свои немногочисленные вещи и что-то тихо напевала под нос.

— Так ты действительно собираешься идти сдаваться? — спросил наблюдавший за сборами Дракон. Он неуверенно озирался, чувствуя чье-то присутствие... да нет, в комнате не было никого, кроме принцессы и него самого. И все же...

— Ну да, — кивнула принцесса. — Я же говорила, как поможете мне, так и пойду. Чего тянуть? У меня много мыслей, которые надо спокойно обдумать.

— И долго, ты думаешь, ты будешь там сидеть?

— Кто же знает? — пожала плечами принцесса. — Сколько королева назначит, столько и буду. А может, отпустят по амнистии. Братец мой, говорят, скоро женится, праздник будет на все царство, может, и мне радости перепадет.

Принцесса просидела в тюрьме недолго. Через месяц глашатаи по всему царству возвестили, что ее обвинили в государственной измене и казнили. Знающие люди шептались, что это молодой принц уговорил королеву сделать ему свадебный подарок. Кто-то осуждал королеву, кто-то принца, а кто-то принцессу, но все сходились на том, что история получилась какая-то глупая.

А еще чуть позже появился странный слух, будто бы через несколько часов после казни принцессово тело куда-то пропало, и осталась от него только большая лужа воды. А гроб, мол, в котором ее якобы похоронили, на самом деле был пустой — его же не открывали, теперь и не докажешь ничего. А еще позже стали говорить, что видели в небе летящий человеческий силуэт, который распевал песни почему-то двумя голосами сразу — женским и еще одним, совсем непонятным. Вроде бы и тихо поет, а слышно все. Чего только не придумают суеверные темные люди!

Если и было в тридевятом царстве что-то, не оставлявшее Дракона равнодушным, то это были птицы. Они были красивые, интересные и умели петь. Поэтому в свободное от путешествий по другим мирам, размышлений и рассуждений время Дракон иногда заходил в лес — послушать пение и посмотреть на птиц. И в этот раз все было хорошо, как всегда, пока он не обернулся на шелест ветвей. На ветке сидел молодой ворон. Эту птицу сложно спутать с какой-нибудь другой: острый сильный клюв, загнутые когти, клиновидный хвост, все было как положено. Вот только с окраской случилось недоразумение: ворон почему-то был не черным, а рыжим с золотым отливом. В каком-нибудь другом случае Дракон мог бы и не обратить внимания на такую мелочь, как окрас, но дело касалось птиц, поэтому он недоуменно уставился на ворона.

— Кар, — сказал ворон.

— Кар, — подтвердил Дракон. — Ты чего это такой рыжий?

— А каким мне быть, интересно? — вдруг проговорил ворон довольно высоким и противным, но человеческим голосом.

— Наверно, черным, как и положено ворону...

— Сам ты ворона! И невежа! А я вообще-то феникс, — обиженно нахохлилась птица.

— Феникс? — недоверчиво протянул Дракон. — Они же вроде больше на орлов похожи, а ты, извини, ворон какой-то.

— Я просто очень молодой феникс, — пояснило существо, как будто это что-то объясняло.

— И что?

— И всё! Темнота! Разве это важно, как выглядит феникс, если по сути он остается тем, кто он есть?

— Наверно, не очень, — признал Дракон.

— Вот именно! А учитывая, что я единственный феникс на ближайшие пару государств, я и есть образец того, как должен выглядеть феникс, чтобы бы там себе ни думала моя родня за тридевять земель!

— Я так понимаю, не только мне кажется, что феникс должен выглядеть иначе, — хмыкнул Дракон.

— В общем, теперь соседями будем, — попыталась замять тему птица. — Думаю поселиться в этой роще. Тут такой чудесный вид на гору, драконы летают, а я люблю хорошую компанию.

— Что ж всех так к моему жилью-то тянет? — простонал Дракон. — Ты, главное, ближе к горе не селись, а то одна тут уже пробовала...

— И что?

— Что-что... казнили на днях.

— Ну, это мне не грозит, — развеселилась птица, — так что, думаю, мы теперь будем с тобой часто общаться. Хоть поучу тебя уму-разуму, ничего же не понимаешь в фениксах!

— Какие же вы, птицы, гармоничные, чудесные создания... когда говорить не умеете, — вздохнул Дракон. — Ты хотя бы петь-то можешь?

— Могу. Но у меня нет слуха, — доверительно сказала птица. — Кстати, можешь звать меня Рыжик.

— Еще один? — Дракон задумчиво почесал за ухом и побрел обратно к своей горе. Весь его вид выражал обреченность.

— И как же все-таки вышло, что ты похож не на благородную хищную птицу, а черт-те на кого? — спросил Дракон у Рыжика, пытаясь продемонстрировать сочувствие.

— Во-первых, я похож не черт-те на кого, а на ворона, — огрызнулся Рыжик. — А это тоже благородная и по-своему прекрасная птица! А во-вторых, все началось с того, что примерно тысячу лет назад моя бабушка полюбила ворона. Понятия не имею, как им удалось произвести на свет потомство — все-таки разница в габаритах... мда, — но для великой любви подобные преграды ничтожны. Тогда появилась на свет моя матушка. Ей повезло больше, чем мне: она была, в общем-то, совсем как феникс, только хвост был чуть иной формы, но это даже пикантно. Но вот когда восемьдесят лет назад вылупился я, стало ясно, что ничто не случается без последствий. Я и есть одно большое последствие.

— И что же, твоя родня тебя выгнала, потому что ты иначе выглядишь?

— Нет, конечно, — возмутился феникс. — Стали бы они обращать внимание на такие мелочи!

— А что тогда? За голос противный? — съехидничал Дракон.

— Нормальный фениксовый голос! Можно подумать, ты их слышал хоть раз.

— Действительно, не слышал. Так в чем же тогда проблема? Летаешь низко? Или у тебя те же проблемы с личной жизнью, что у твоего деда ворона?

— Мне вообще об этом рано... — смутилась птица. — Да нет, летаю я нормально, а все остальное можно было бы терпеть, но...

Минута прошла в молчании. Потом Дракон отмахнулся хвостом от очередной мошки и в очередной раз переспросил:

— Так в чем же причина?

— Понимаешь, — сказал Рыжик, склевывая с дерева какое-то насекомое, — У нас идеологические разногласия. Фениксы питаются только росой. А у меня никак не получается соблюдать их диету...

На птенца нельзя было смотреть без ужаса. Он вылупился очень маленьким, меньше, чем обычно бывают птенцы, но все же был довольно крепким и бойким, громко пищал и с любопытством смотрел на мир. Но уже через несколько дней он, вместо того чтобы расти, как положено птенцам, стал таять на глазах. Через пару недель он перестал пищать и не шевелился без необходимости. Через месяц, взглянув на него, можно было рассмотреть все кости его скелета.

Мать, пребывавшая сначала в тихой панике, постепенно впала в громкую истерику. Она носила своему птенцу собранную в листья росу, она собирала ее столько, что не всегда успевала насытиться сама, она пристально следила за ним, пытаясь понять, не болен ли он. Он не был болен. Он пил росу, но она будто не шла ему впрок. Он медленно угасал, чередуя периоды апатичного бодрствования с забытьем.

— Не переживай так, — говорили матери. — Даже если ему суждено погибнуть, он скоро возродится, наверняка избавившись от мучающего его недуга. Все будет хорошо.

Но мать не хотела, чтобы птенец умирал. Она сидела рядом с ним день и ночь и заботилась о нем как могла. Неизвестно, сколько времени продолжались бы их мучения, но однажды какой-то жук то ли задумался о чем-то жучьем, то ли просто умер недалеко от птенца. Птенец оживился, подвинулся поближе и съел его. После этой сцены птенец немного повеселел,а у мамы появилось первое серебристо-седое перо. Ее ребенок — чудовище, поедающее живых существ, пусть даже и мертвых! Она смирилась с тем, что таков был ее отец, но от собственного сына — не ворона, а феникса! — не ожидала подобного.

— Он же не ест живых, а насекомые — это не так уж страшно, — оправдывалась она позже перед родными, с изумленным осуждением наблюдавшими, как птенец ковыляет по полю в поисках вкусненького. — Что поделать, если это нужно ему для жизни! Вы же помните, он чуть не умер, когда питался одной росой.

— Он же не ест живых, только падаль, им же уже все равно, — оправдывалась она, пока ее подрастающий сын кружил по округе в поисках новых трупов.

Когда же его увидели поедающим свежепойманную и еще почти живую мышь-полевку, оправдания у нее закончились.

Сначала фениксы — всей стаей — пытались уговорить отступника питаться росой. Он обещал, но рано или поздно они обнаруживали его поедающим очередного жука.

Тогда они попытались его заставить, посадив под стражу и поставляя только росу. Он протянул два месяца — да и то, видимо, только потому, что все-таки был фениксом. А через два месяца он сгорел.

Когда он возродился, оказалось, что могила его не исправила: росы ему по-прежнему было мало. Фениксы дали ему три дня на реабилитацию, а потом изгнали. Все-таки чудовищу не место среди приличных птиц.

— Ну, тогда мне, пожалуй, понятно, почему у тебя такой склочный характер, — задумчиво произнес Дракон. — Такое количество времени сидеть на такой бедной диете — тут обозлишься, пожалуй.

— Ну ты и гад! — возмутился Рыжик. — Я тебе тут, можно сказать, душу раскрываю, а ты мне про склочный характер?

— А я тебя просил — раскрывать-то? — меланхолично отбрехался Дракон.

— Просил-просил! Сам пристал, почему да почему меня выгнали! Потому и выгнали. Монстр я. Жру падаль, грызунов тоже люблю. Родственники не знали, но я вообще-то еще с удовольствием и птицами перекусить могу, кто помельче. Не фениксами, конечно, даже не воронами... В общем, выглядеть-то я могу и по-другому, а вот голод никуда не денешь. И никуда от себя не денешься. Так что по соседству с такими страхолюдинами, как вы, драконы, мне самое место.

— Вообще-то, как раз я вегетарианец, в отличие от некоторых. Но именно сейчас мне почему-то очень хочется поджарить одну нахальную птицу, — угрожающе предупредил Дракон.

— Что, у большого и мудрого аргументы кончились? — веселился феникс. — А ты попробуй, пожарь. Вдруг получится. Ну, должен же от тебя быть какой-то прок. А то сидит тут, созерцааает...

— И что же вокруг меня самоубийц столько развелось, — вздохнул Дракон. — Смотри, я юмор понимаю плохо. Могу и правда дыхнуть. И если это ты так шутил, неловко получится.

— Да не шучу я, — взмахнул крыльями Рыжик. — Меня правда все это достало. Для своих я чудовище. А без них у меня не жизнь, а ерунда какая-то. Так что если тебе так неймется, дыхни, мне пофигу.

— Выражения у тебя, — поморщился Дракон. — По-моему, тебе не ко мне, а к лекарю.

— Я так и знал. Как угрожать, так пожалуйста, а как помочь, так это не к нему. Никто меня не понимает. Придурки.

Ворониха была матово-черная, без отлива в синеву — стало быть, еще молодая. Она сидела на соседней ветке и пристально рассматривала Рыжика.

— Ну, что уставилась? — раздраженно спросил Рыжик. Разговаривать с птицами у него получалось не всегда, через раз, все-таки фениксы предпочитали человеческую речь, но после того, как Дракон отказался попробовать его убить, настроение у Рыжика было еще отвратительнее, чем обычно, и очень хотелось поругаться.

— А что, нельзя? — невозмутимо и совершенно по-человечески сказала ворониха. Рыжик подпрыгнул на ветке от неожиданности и даже почти забыл про свое раздражение.

— Ты что, разговаривать умеешь? — изумился он.

— А что такого? Ты вот тоже разговариваешь, да еще и рыжий весь, но я же в обморок от изумления не падаю, — парировала она.

— Но я же феникс! Мне положено быть рыжим и разговаривать!

— А я вообще человек — ну и что с того?

— Как это — человек? — беспомощно спросил окончательно сбитый с толку Рыжик. — Это шутка такая?

— Ага, очень смешно, — огрызнулась ворониха. — Уже месяц смеюсь до колик. Что, я тебя спрашиваю, может быть смешного в том, чтобы существовать в птичьей тушке без возможности использовать хоть одно завалящее заклинание?

— Ты колдунья, что ли? — запоздало догадался феникс.

— Ну да. Изольдой звать... и вот нечего ржать! Нормальное имя! Колдунья я... была. Пока в эту пакость не решила превратиться.

— Ну, так если сама решила, на что же теперь жалуешься?

— Так я-то хотела всего на день! Отыскала заклинание подходящее... я до сих пор не понимаю, почему оно сработало по-другому и почему я до сих пор не превратилась в человека. Видимо, в заклинании была ошибка...

— Да, похоже, попала ты.

— Да уж не больше, чем ты со своей родней, — фыркнула Изольда. — Послушала я тут с соседнего дерева — неплохо так тебя прибило. Я-то хотя бы знаю, что мне делать, а ты так и будешь сидеть в этой роще, пока не сгоришь, наверно. А потом еще посидишь, и еще...

— Ладно, хорош уже издеваться. Что ты делать-то собираешься?

— Ну, поскольку местные колдуны меня расколдовать отказываются, и я их понимаю, у меня остался, наверно, единственный путь. За волшебными яблоками. Кстати, что-то мне подсказывает, что и тебе туда слетать не повредит.

— Вот еще, время тратить на какие-то яблоки, — надулся Рыжик.

— Я понимаю, что ты польщен, — ничуть не смутилась ворониха, — но я, так и быть, беру тебя с собой.

— Это не лес. Это цирк, — устало вздохнул Дракон, слушавший птичьи препирания по пути домой.

— Эта гадина меня даже слушать не стала! Сразу напустила пчёл! — жаловался Рыжик, потирая укушенное. — За что она меня сразу невзлюбила?

— Потому что нежнее надо к окружающим, нежнее, — наставительно сказала Изольда. — Если обращаться к Хозяйке сада "эй ты, дерево", то нужно быть готовым и получить за грубость.

— Ну откуда ж я знал, что это какая-то там хозяйка? Я же не местный!

— А вот нечего тогда лезть впереди знающих людей... и птиц. Смотри, как надо! — ворониха удостоверилась, что пчёлы улетели, расправила крылья и спланировала прямо на одну из веток Хозяйки.

— Приветствую, дорогая, — сказала Изольда и ритуально, осторожно нагибая голову, чтобы не задеть ствол клювом, трижды приложилась к нему щеками — будто расцеловалась.

— Изольда, ты, что ли? — удивилась Хозяйка. — А почему в таком непотребном виде?

— Эксперимент поставила. Неудачный. Теперь вот мучаюсь. Собственно, по этому поводу я к тебе и пришла.

— Ну конечно. Для чего же еще нужны подруги? Разумеется, для того, чтобы выручать нас после неудачных экспериментов, правильно? А вовсе не для того, чтобы прийти к ним просто так поболтать, раз уж они вросли в почву и сами пойти в гости не могут! Зачем это нужно, правда? Вот как что-нибудь стрясется, так мы и заявимся, — заворчала Хозяйка.

— Прости, — смущенно потупилась Изольда. — Я просто много работала... заклинание это проклятущее искала. И не только его, кстати! Я тебе тоже нашла парочку, для повышения эффективности удобрения и для бесхлопотного сбора урожая. Так что вовсе я про тебя не забывала! Только вот без рук ничего не получится...

— Ладно, считай, что я тебя простила. Но что это за рыжий нахал тут рядом с тобой отирается? Тоже жертва твоих экспериментов?

— Нет, это жертва шуток природы. Он феникс, нездешний и нервный. Прости его, пожалуйста. Он сам не понимает, что мелет.

— Это я-то не понимаю?! — начал было возмущаться Рыжик. Изольда легонько махнула крылом, и Рыжика сдуло куда-то далеко за пределы видимости.

— Надо же, все-таки что-то могу, если в заклинании пальцы не нужны, — обрадовалась Изольда. — Хозяюшка, мне от тебя яблоко нужно!

— Простое? Или все-таки золотое? — подозрительно поинтересовалась Хозяйка.

— Вообще бесценное. Мне нужно яблоко желаний, без него ничего не получается. Конкуренты меня расколдовывать отказываются, да и мало их, такого уровня-то. Волшебных тварей еще найти и уломать надо. Драконов вообще не предлагать, знаю я их юмор. Остаются яблоки!

— Золечка, я бы тебе с удовольствием помогла, но я не ращу яблоки желаний, — с сожалением призналась Яблоня. — У меня квалификации не хватает. Ведь кто в этом идиотском царстве будет оплачивать мое обучение? Сколько раз говорила Королеве, мол, надо бы мне подтянуться — не верит. Гадина. Она вообще никому не верит.

— И что же мне тогда делать? — растерялась Изольда.

— Ты, главное, не унывай пока. Я тебе адресок дам один. Это, конечно, далеко, но я так понимаю, тебе все равно в этом облике особенно заняться нечем. Ну, слетаешь на край света, всего делов!

— Ничего себе ты меня послала, — изумленно прошептала Изольда.

Драконья гора сотрясалась от хохота. Семь смеющихся драконов — это очень серьезно.

Рыжик и Изольда собирались полететь к горе, чтобы посоветоваться с кем-нибудь из драконов, но им пришлось ждать не один час, прежде чем хохот затих. Тогда они бесшумно снялись с веток и полетели к той драконьей пещере, из которой продолжали периодически доноситься взрывы смеха.

— Привет! Чего веселимся? — деловито осведомилась Изольда.

Ответом ей был очередной раскат хохота.

— Да вот, в один мирок слетали на разведку, — сквозь смех проговорил один из драконов.

— И как там? Нашли что-нибудь интересное в истории или искусстве?

На слове "искусство" драконы снова дружно рассмеялись.

— Там весь мир — сплошное искусство, — выдохнул кто-то из них.

— Ага, рисованное, — подтвердил второй.

— Про физику! — простонал из угла третий.

И драконы снова начали хихикать.

— Ты что-нибудь поняла? — шепотом спросил Рыжик у Изольды.

— Это драконий юмор, — философски сказала та. — Это невозможно понять. Только запомнить и смириться.

Птицы в явной задумчивости вылетели из пещеры.

Господин Главный Визирь очень любил пение разных птиц. Вокруг своего дворца он разбил большой сад с множеством деревьев, чтобы птицы могли вить в нем гнезда, жить беззаботно и услаждать слух визиря своими песнями. Кроме того, для особо вольнолюбивых птиц, не желавших жить в саду визиря, были в его дворце просторные красивые клетки, украшенные драгоценными каменьями, и несколько слуг, которые следили за прекрасными узниками визиря и кормили их и чистили клетки. Иногда птицы умирали в неволе, и тогда господин Главный Визирь тосковал и, уверенный, что птица может умереть только от старости или из-за того, что ее плохо кормят, наказывал слуг и отправлял их искать новую птицу.

В ту ночь у визиря во дворце освободились целых две клетки, и слуги, все еще не слишком уверенно передвигаясь после постигшей их кары и вполголоса ругая господина, шли проверять ловушки, которые они на всякий случай расставляли почти каждый день — мало ли, вдруг умрет очередная визирева любимица. Слугам повезло. В их ловушке сидели сразу две птицы — с виду одинаковые, но одна рыжая, другая черная. Они сидели нахохлившись, сердито посверкивали бурыми бусинами глаз и молчали. Любая птица может молчать, но в молчании этих птиц было что-то зловещее. Таких птиц слуги раньше никогда не видели, а потому обрадовались, ведь за диковинных птиц визирь наверняка наградит их.

— Главное, чтобы они умели петь, — произнес один из слуг.

— У господина Визиря запоют, — усмехнулся второй. — У него бы и мы запели, да нам никто не предлагает.

Птицы издали странный звук. Если бы такой звук издал человек, это был бы весьма недобрый смешок.

Визирь не спал третью ночь. Два хрипловатых голоса фальшиво распевали на весь его дворец:

Мы частушки вам пропели

И споем еще на бис!

Не грустите, в самом деле...

Последняя строчка потонула в обидном хохоте, но Визирь был вполне способен восстановить ее по памяти. Он слушал эти частушки каждую ночь с тех пор, как приказал этим проклятым новым птицам петь. Позже он многажды приказывал им молчать — они молчали, пока за Визирем не закрывалась дверь. Он даже грозился их придушить, что было для него немыслимо, но птицы в ответ на угрозу только зловеще расхохотались, а та, которая рыжая, посоветовала начать с нее. Он встал с кровати и прошел в комнату, где висела клетка с птицами. Из-под тряпки, которой была накрыта клетка, виднелось слабое свечение.

— Ваша взяла! — прокричал Визирь, сбросив тряпку с клетки. — Летите куда хотите, только убирайтесь из моего дворца! Дайте, наконец, выспаться!

Птицы выжидающе молчали. Через минуту та, что черная, сказала:

— Ну ты клетку-то открой.

Визирь поспешно открыл клетку, птицы вылетели из нее, сделали круг под потолком и двумя тенями скользнули в открытое окно. А Визирь отправился спать совершенно счастливым.

Утром, выходя из своего дворца, Визирь вдруг услышал знакомый скрипучий голос:

— Эй, мужик!

Визирь медленно обернулся. Так и есть. На дереве совсем недалеко от него пристроились все те же проклятые птицы.

— Мы тут подумали, — продолжало рыжее чудовище, — и решили, что нам у тебя нравится. Мы тут останемся, пожалуй, лет на десять.

— Совсем человек шуток не понимает, — с сожалением отметила черная птица, глядя, как побледневший господин Главный Визирь оседает на землю в обмороке.

Два ворона — рыжий и черный — стояли на обочине дороги и озадаченно смотрели на большую плетеную корзину рядом с ними. Корзина, накрытая куском ткани, пищала, мяукала и угрожающе покачивалась.

— По-моему, там что-то живое, — шепнул Рыжик.

— Очень глубокомысленное заявление, — прокомментировала Изольда. — Конечно, оно живое! Ты же видишь, оно шевелится и издает звуки.

Ворониха ухватила клювом угол ткани, накрывающей корзину, и потянула за нее. Копошение внутри корзины затихло. Птицы выжидающе уставились на нее. Наконец в корзине снова что-то закопошилось, и за бортик корзины ухватилась человеческая рука. Только очень маленькая. Следом показалась и вторая, а потом обитатель корзины сел и огляделся, с трудом заглядывая за края бортиков. Это самый обычный ребенок, белокожий, светловолосый и кудрявый, как и многие дети в этих краях, толстощекий и опрятно одетый.

Птицы хором сдавленно ахнули.

Ребенок не без труда встал в корзине, держась за ее бортик, и довольно заявил:

— Ва!

— Он чего-то хочет, — взволнованно сказал феникс. — Ва... воды? Варенья? Васильков?

— Ва! — повторил малыш и довольно рассмеялся.

— Спокойно, — вмешалась Изольда. — Он просто самовыражается. Но скоро он совершенно точно чего-нибудь захочет — воды, еды, к маме... где, кстати, эта мама?

— Что же делать? Мы ведь не можем его так оставить?

— Не можем. Мы даже не можем долго ждать, пока его мама вернется... если она собирается возвращаться. Ведь у нас даже рук нет, чтобы с ним управиться, если ему что-то понадобится... ну как же это все не вовремя!

— А может, просто подождем, пока тут кто-нибудь проедет и подберет его? Это все-таки дорога... и тут ездят повозки...

— Подберут, — скептически хмыкнула ворониха, — ага, накормят и обогреют. Конечно, каждый человек мечтает о лишнем неродном рте в собственном доме. Ребенок, чтоб ты знал, — это довольно хлопотно.

— Вааа! — закричал ребенок. Птицы испуганно подпрыгнули. Ребенок распылся в улыбке.

— Да уж, — пробормотал феникс. — Он даже нас пугает! Ну так что же делать-то?

— Значит так. Ты остаешься сторожить корзинку и ребенка, а я полечу к тому, кто почти наверняка его приютит.

— Это к кому же? — подозрительно прищурился феникс. — Когда это ты успела завести здесь знакомства?

— К той, кого местные зовут ведьмой. Помнишь, мы про нее наслушались, пока над рынком летали?

На рынке и правда много говорили про ведьму. Ну а кто же она еще? Пришла издалека, поселилась в небольшом свободном доме за городскими воротами, обычаев местных не соблюдает, даже волосы платком закрыть отказывается, а волосы — позор один, где рыжие, а где седые. И сколько лет-то ей — не поймешь! И во все места, в которые порядочные люди опасаются заходить, она уже свой нос сунула, да еще расспрашивает, мол, нет ли у вас еще каких загадок? Ишь, нашла развлечение! Те, кто поближе жил, собрались как-то проучить ее — с вилами пошли, с факелами, как положено, — а как подошли к дому, так явился им с неба голос, странный, не мужской, не женский: "Не трогайте ее!" Не тронули, побоялись.

— Слушай, а может, все-таки найдем какую-нибудь... нормальную женщину, а? Жалко же птенца, — засомневался Рыжик.

— А как ты думаешь, останется ли женщина нормальной, если о ребенке ей сообщит говорящая птица? — рассмеялась Изольда. — Нет уж, мне к ведьме, с ней хотя бы есть вероятность найти общий язык. Если за ребенком кто-то придет или ребенок попытается куда-то уйти, хоть костьми ляг, хоть сгори, но дождись нас с ребенком вместе.

Вечером, когда та, которую называли ведьмой, немного освоилась с новой ролью и усадила ребенка за стол, чтобы покормить кашей, она наконец внимательно, без спешки рассмотрела его и ахнула:

— Малыш, ты кто? Кого мне подсунули эти пернатые гады?

— Ва! — сказал малыш и застучал ладонями по столу. В царящих в доме сумерках его глаза вдруг сверкнули пронзительным зеленым светом.

Королева никогда никому не верила. Кроме собственного сына и любимого мага-предсказателя будущего. И досужей болтовне о том, что маг-предсказатель давно выжил из ума, она тоже не верила. В конце концов, он же предсказал, что принцесса затеет смуту, и оказался прав! А потом он предсказал, что Королева ее победит, и опять оказался прав! Значит, если он говорит, что в драконьей горе скрыты сокровища, наделяющие обладателя безграничной властью, надо отправляться искать сокровища на драконьей горе. А драконы... ну, что — драконы... с ними же наверняка можно договориться на процент от суммы. Хотя убить, конечно, надежнее и, возможно, дешевле.

Первый гонец, посланный к драконам с предложением освободить территорию, через день появился посреди тронного зала, перепуганный, но невредимый. Он утверждал, что дракон выслушал его и на середине последней фразы, не говоря ни слова, как-то странно на него посмотрел — и гонец тут же оказался в тронном зале, пред очами изумленной королевы. Второго гонца нашли по крику, он сидел на ветке дуба в королевском саду, и ему там почему-то очень не нравилось. Рассказал он примерно то же, что и первый гонец. Третий гонец пропал без вести. Четвертого весь вечер снимали с крыши дворца. В пятый раз гонцов послали втроем. Но до дракона они так и не дошли. Драконья гора попросту исчезла, и бродя по лесу нельзя было даже найти то место, где она раньше стояла.

Правда, случайные путники по-прежнему спрашивали местных жителей про возвышающуюся над лесом приметную гору и изумленно качали головами, слыша в ответ, что горы там больше нет. Да и некоторые местные люди первое время говорили, что гора стоит себе как стояла — и пекарь, поставлявший дракону пироги, и травница, ходившая собирать редкие растения около горы, и еще человек пять-шесть, но скоро и они стали говорить, что никакой горы там больше нет, хоть и продолжали зачем-то исправно ходить в лес.

Королева сначала, конечно, не поверила, что гора исчезла, но самолично съездив в лес и убедившись, что ее там больше нет, неделю болела от досады. Ведь сокровища были так близко!..

— Ну и зачем ты это сделал? — требовательно спросила Изольда у Рыжика, когда тот возродился. — Задержал нас на сутки — и я так понимаю, пока будешь приходить в себя, мы еще два-три дня потеряем.

— Вообще-то, я тебя же спасал, — слабо махнул крылом Рыжик. — Лучше застрять на три дня, чем не долететь вовсе. И вообще, хватит ругаться. Я же знаю, что ты за меня переживала, — хитро улыбнулся он.

— Вот еще, переживать из-за тебя, надоеды, — отмахнулась ворониха. — Зато потерянное время — вполне повод для переживаний.

— Да? Ну тогда думай потише. Я первые пару часов после возрождения такой умный и понимающий, что самому противно. И мысли чужие слышу запросто, если очень громкие. А ты и так уже много всего надумала, правда же?

— Все равно не надо было, — помолчав, сказала Изольда. — Ну, подумаешь, коршун. Оторвались бы как-нибудь. Зачем было устраивать этот спектакль — набрасываться, сгорать, развеиваться по ветру? Он испугался, конечно, но и я тоже растерялась. Я вообще думала, ты не возродишься, раз пепел развеялся по ветру.

— Золечка, ну ты же умная, — вздохнул феникс. — Ну сама подумай, разве может такое быть, чтобы возрождение феникса, само по себе необъяснимое, зависело от такой ерунды? Пепел, конечно, важен, потому что он привязывает нас к определенному месту, и в нем-то мы обычно и возрождаемся. Но он, в общем-то, совершенно не обязателен.

— А раньше ты мне рассказать не мог? — огрызнулась ворониха.

— А ты не спрашивала.

— Ой, какие мы обидчивые! Ты вот тоже мной не очень-то интересовался — и ничего, я как-то пережила!

— Ну и кто из нас тут обидчивый?.. Кстати, где-нибудь поблизости можно что-нибудь поесть?

— Можно, — кивнула Изольда. — Лететь можешь? Я покажу дорогу. Скажи, а ты правда... ну, мои мысли мог слышать?

— Нет, конечно, — рассмеялся Рыжик. — Просто сблефовал. Очень удачно, как я вижу.

Ему совершенно не хотелось ее смущать. Зато очень нравилось ее злить.

— Интересный эффект, — сказал путник, глядя вниз с драконьей горы. — Что это? Пространственный выверт в параллельную реальность?

— Нет, зачем же, — отозвался Дракон. — Просто свернутое пространство, а то возни многовато.

— Кому как. По мне, так точно настроить такую нежную и чувствительную штуку, как микрококон, гораздо сложнее, чем сформировать аневризму в ткани пространства. Хотя энергетически инкапсуляция, наверно, может быть выгоднее... — возразил путник.

— Честно говоря, я не понял половину твоих заумных терминов, — усмехнулся Дракон. — Вообще, можно настраивать пространства как угодно, в этом-то проблем нет. Но сворачивание пространства вокруг горы — это всего лишь манипуляция в окружающем ее пространстве: нужно лишь кое-что туда встроить, подобно тому, как пришлось встроить чуть раньше саму гору. Как если бы нити платья слегка раздвинуть и вставить туда... да хоть иголку. И совсем другое дело — это связывать два разных пространства — как сшивать два платья в каком-то месте.... мало того, что это сложнее, так это ещё и большие возмущения создаёт...

Пока собеседники пытались хоть как-то понять друг друга, чуть ниже раздался женский голос:

— Я вам не помешаю?

— Помешаете, конечно, — отозвался Дракон. — Но мне крайне интересно узнать, как вы сюда проникли... Ваше Величество. Уж от Вас-то я гору прятал в первую очередь.

— А она больше не величество, — хихикнул его собеседник. — Ее собственный сынок попер с трона, так что величество теперь он, а госпожа Бывшая Королева — изгнанная нуждающаяся путница, а таким ты, насколько я помню, оставил доступ к горе.

— А раньше ты мне сказать не мог? — укоризненно спросил Дракон.

— Не думал, что тебе это важно.

— Ладно... что Вам здесь нужно-то, Ваше Бывшее Величество?

— Мне нужна помощь.

— Вторая, из того же семейства! Ну Вы-то, надеюсь, не хотите, чтобы я вас похитил?..

— А кто...? Впрочем, неважно. Нет, я хочу, чтобы Вы помогли мне найти подходящего правителя среди нашей родни и свергнуть моего сына. На трон я возвращаться уже не хочу, но и оставить все как есть не могу.

— С чего бы я должен помогать вам решать ваши семейные проблемы?

— О, мой сын — не только моя проблема, — улыбнулась королева. — Такими темпами он скоро станет проблемой всеобщей. И вашей в том числе. Вы давно внимательно смотрели вниз с горы? Неужели вы еще не в курсе, что лес вокруг горы собираются вырубать?

— Спасибо за предупреждение, но это еще не повод для беспокойства. Ну, значит, придется присоединить лес к пространству горы, и ни один лесоруб здесь не пройдет.

— Вот как? А Яблоню Вам тоже не жаль? Ее нынче отсадили в отдельную теплицу — сын посчитал, что в одиночестве она будет работать эффективнее. А она ведь так скоро засохнет. Сад без Хозяйки — это еще полбеды, но Хозяйка без сада — это невозможно. Я себе такого никогда не позволяла.

— Да, это нехорошо, — согласился Дракон. — Но можно что-нибудь придумать и не залезая в политику.

— А как, интересно, вы сможете не залезая в политику предотвратить войну? — прищурилась королева. — Малыш Эдуард, судя по слухам, решил расширить нашу территорию за счет тридесятого царства. Похвальное стремление, но вооруженный конфликт — явно неподходящее средство... в общем, скоро здесь, на границе, будут наши войска. Оно вам надо?

— Ну, к горе они все равно не подойдут, — менее уверенно сказал Дракон.

— Зато, вероятно, вам будет очень приятно наблюдать боевые действия вокруг горы?

— Пара порталов — и будут биться в другом месте, — безучастно сказал Дракон.

— И что, так и будете постоянно решать возникающие проблемы вместо того, чтобы устранить их одним махом?

Их спор прервался, когда ветер принес запах гари. Горела явно кем-то подожженная окраина леса.

— Достали, — спокойно констатировал Дракон, открыл портал и исчез. Вид его перед исчезновением не предвещал ничего хорошего тем, кто достал.

Ребенок подполз к драконьему хвосту, ухватился за него, встал на ноги и, деловито кряхтя, стал пытаться залезть на Дракона. Дракон снисходительно наблюдал за процессом.

— Тебе не кажется, что в этом ребенке есть что-то нечеловеческое? — спросил он у принцессы, возившейся у печи.

— О да, — рассмеялась принцесса, — он нечеловечески мало спит и нечеловечески громко визжит. А еще он перемещается с нечеловеческой скоростью — впрочем, судя по рассказам здешних женщин, это свойственно многим детям.

— Я не об этом, — начал было Дракон.

— Я честно дала тебе шанс не развивать эту тему. Что ж ты не воспользовался? — с улыбкой, но довольно напряженно сказала принцесса.

— Ничего не понял, честно говоря.

— Объясняю для драконов. Если тебя упорно отказываются понимать, может быть, ты сказал что-нибудь не то?

— Да это-то я теперь понял. Но я ведь о том, что... впрочем, ладно. Я ведь не об этом пришел поговорить.

— Нет и еще раз нет, — отрезала принцесса. — Во-первых, мне совершенно не нужен этот их трон. У меня своих хлопот хватает. Во-вторых, мачеха меня вообще-то казнила — с чего бы мне ей помогать?

— Ну, ей можешь и не помогать, а вот своему царству могла бы и помочь. Твой братец, говорят, там войну затеял. С Тридесятым. Через мою гору. Мне-то ничего, я там уже пространство подправил, но тебе-то, полагаю, народ должно быть жалко? И Хозяйку он в отдельную теплицу пересадил — представь себе.

Принцесса машинально нащупала табуретку, села на нее и проникновенно спросила:

— Он что, идиот? Он же вроде умный был мальчик!

— Власть иногда влияет на людей непредсказуемым образом, особенно если они долго идут к ней по чужим головам. По твоей голове он, кстати, тоже прошелся в свое время, — напомнил Дракон. — Так что, как видишь, если ты нам не поможешь, в царстве в ближайшее время будет не слишком хорошо.

— Но почему я? Что у нас, родни мало, что ли? Поискали бы того, кому власть нужна, а меня оставили в покое. Пусть вон Королева возвращается и царствует себе дальше.

— А зачем искать-то, когда ты есть? Королева править больше не хочет — по крайней мере, она так говорит, — а ты с этим вполне справишься, я уверен. В конце концов, ты принцесса или кто?

— Или кто! — отрезала принцесса. — Я всегда говорила, что мне это неинтересно.

Она сняла ребенка, успешно карабкавшегося по драконьей спине, и спросила:

— Ну, и каков ваш с королевой гениальный план? Устроить революцию? Или обойдемся тихим дворцовым переворотом? Где массовку-то будем брать? Или вы рассчитываете, что мы всю работу проделаем в одиночку?

— А вот об этом ты поговори с Королевой, — ответил Дракон и открыл два портала.

Любой человек на свете, кроме младенцев и сумасшедших, знает, как попасть на край света. Тут и знать нечего. Сначала прямо, пока не упрешься, а потом направо, пока не дойдешь. Из любого места и в любом направлении путь на край света выглядит именно так. Правда, никто уже давненько не добирался туда, а кто добирался, тот помалкивает, а потому практически никто не может сказать, во что именно надо упереться и как после этого узнать, что уже дошел. Некоторые никогда не путешествовавшие теоретики полагают, что сворачивать направо надо после первого же объекта, который не сможешь быстро обойти, будь то город или непроходимая чаща. Другие думают, что в нужном месте просто стоит табличка "край света" (ну, или хотя бы длинная и высокая стена), а за ней мир заканчивается и перестает быть.

Как бы то ни было, более подробного пути, чем "прямо и направо" никто уже давно не знал. Именно этим путем следовали Рыжик и Изольда, руководствуясь птичьим чутьем направления и надеясь, что препятствие, в которое им надо упереться, достаточно высокое, чтобы они его заметили и не перелетели. Оказаться за краем света, думалось им, должно быть довольно неприятно, иначе это пространство давно уже заселили бы.

— Ничего, если мы вдруг начнем умирать, я думаю, мы почувствуем, — подбодрял Изольду Рыжик.

— Тебе легко говорить, ты как умрешь, так и возродишься, — обижалась Изольда.

Так они и летели прямо, переругиваясь и перешучиваясь, пока в конце концов не уперлись. Это была не стена и не табличка, и облететь этот объект было никак нельзя. Это была просто прозрачная граница, за которой тоже простирались какие-то земли, зеленела трава и даже текла река, упираясь в границу и словно пропадая в никуда, но попасть туда было невозможно, будто кто-то возвел бесконечно высокую стену из очень прочного стекла.

-Уперлись, — мрачно подытожил Рыжик.

— Уперлись, — с явным облегчением подтвердила Изольда. — Ну что, теперь направо?

— Интересно, а если налево полететь, то что там?

— Тебе приключений мало, что ли?

— Мало, конечно! Я-то думал, мы хотя бы полгода лететь будем, а мы за пару недель управились.

— Эй, пернатые, — окликнул их кто-то снизу. Птицы собрались было опуститься поближе к земле, но в этом не было необходимости: с земли к ним довольно быстро поднималось нечто похожее на змею: плоская голова на покрытом чешуей туловище, конца которому не было видно.

— Надо же, а ведь я слышала когда-то шутку о бесконечном змее, который опоясывает собой весь мир, прямо по краешку, — задумчиво произнесла Изольда.

— А чего не рассказала-то? Я тут чуть не воспламенился в очередной раз — от ощущений! — возмутился Рыжик.

— Ну сам подумай: кто в такую ерунду поверит-то?!

-Ну и куда вы собрались? — недружелюбно спросил змей. — Что-то мне подсказывает, что вы собирались налево.

— Нет-нет, мы вовсе не туда, весь сад на краю света — это направо? — сказала Изольда, пытаясь изобразить честные глаза. В образе воронихи у нее не слишком хорошо получалось.

— Врете, — уверенно сказал змей и выписал головой впечатляющую петлю в воздухе.

— А ты подслушивал, что ли? — возмутился Рыжик.

— Нет, просто нарушения чую всегда. А вы точно нарушители, причем самая мерзкая порода: бескорыстные и любопытные.

— Что, прямо так и чуешь, носом? — недоверчиво покосился на змея Рыжик.

— Ну да, носом. Очень неприятный запах, между прочим. Так что вы уж лучше не нарушайте, я не люблю неприятные запахи, могу рассердиться и случайно кого-нибудь из вас проглотить. Летите себе направо.

— Я вот думаю, — сказала Изольда, не торопясь никуда лететь. — Ведь на край света можно идти из любого места и в любом направлении, да? И упереться в эту же самую странную границу, правильно? — видя, что змей кивнул, она продолжила: Так почему же твоя голова расположена именно здесь? Ты ведь длинный, как в детских песенках поется, да?

— Моя голова расположена не только здесь. Голов у меня столько, сколько нужно, и они появляются там, где есть нарушители. Чтобы побеседовать. Или пообедать.

— Как это? — в один голос спросили птицы.

— А я откуда знаю? — меланхолично ответил змей. Если бы у него были плечи, он наверняка пожал бы ими, но поскольку в наличии была только шея, пришлось обойтись неопределенным покачиванием головы.

— Ничего себе, — уважительно протянул Рыжик. — Ты, значит, многоголовый?

— Ну да. А еще длинный и голодный. Летели бы вы уже направо...

— А что это за земли там, за границей? — не унималась Изольда.

— Как что? Ваш мир, конечно.

— Но... здесь же граница. В смысле, край! — оторопели птицы.

— Правильно. А там — другой край.

— Но как это может быть, что другой край находится в шаге от нас, через границу? Мир — он что, как-то свернут?

— Ты слишком много думаешь, — зевнул змей. — Ничего никуда не свернуто, мир как мир, вполне прямой. Здесь край, там край, между ними — граница. Неужели непонятно?

— Нет, непонятно.

— Тогда летите себе уже направо...

— Хорошо, уже летим, но последний вопрос...

— Ну давай, — милостиво согласился змей.

— Что будет, если мы полетим налево?

— Вы туда не полетите, потому что я вас съем.

— А если бы мы смогли пролететь? Что там, слева?

— Понятия не имею, — ответил змей, и его голова стала медленно опускаться вниз. Птицы повисели в задумчивости перед границей и полетели направо. Но мысли у них были самые что ни на есть нарушающие.

— Что, так просто? — изумилась Изольда.

— А ты чего хотела? — ехидно осведомилась Старшая Хозяйка Сада. — Чтобы я вас отправила на какие-нибудь испытания, вроде "посади семь розовых кустов крыльями"? Нет, если вас не устраивает, я могу и послать...

— Не надо, — хором откликнулись ворониха и феникс.

— Вот и замечательно, — кивнула Хозяйка. — Тогда сейчас вы пойдете в разные концы сада... ну что вы так смотрите? Конечно, в разные, ведь яблоком надо пользоваться в одиночестве... кстати, вы хоть знаете, что с ним делать-то?

— Ну... приблизительно, — смутилась Изольда. — Я в книжке читала...

— Книжки, — хмыкнула Яблоня, — дело, конечно, хорошее, но лучше я вам на всякий случай расскажу, чтобы добро понапрасну не переводить. Для начала нужно сформулировать желание...

— Ну, с этим у нас никаких проблем, — прокомментировал Рыжик.

— Не перебивай. Проблемы с этим есть у всех. Потому что сформулировать надо ясно, однозначно и словами, а не "пусть у меня все будет хорошо" или "мир во всем мире". Нужно четко и честно сказать, чего именно ты хочешь. После этого — и только после этого! — нужно откусить кусочек яблока. Ну, в общем-то, можно и просто клюнуть. Собственно, потом можно его и съесть, но это не имеет никакого значения. Вся магия — в этом первом кусочке. Вы готовы?..

— Честно говоря, мне будет тебя немного не хватать, когда я снова стану человеком, — сказала Изольда, когда они с Рыжиком отошли от Яблони, чтобы направиться в разные концы сада. — Все-таки человек не может общаться с птицей на равных, это будет уже не то...

— Да, я тоже буду по тебе скучать, — отозвался Рыжик. — Все-таки волшебная птица не может общаться на равных с каким-то там человеком.

— Ну, знаешь, — задохнулась от возмущения ворониха.

— Знаю. До встречи здесь же.

Они встретились на том же месте через полчаса и с изумлением оглядели друг друга.

— Что же ты не загадала снова стать человеком, как собиралась? — спросил Рыжик у Изольды.

— У меня возникла идея получше: я попросила обратное заклинание. Для которого, между прочим, не нужны руки! Я его уже испытала, и оно работает! Но я решила пока что побыть в таком виде. Все равно же нам лететь обратно, — сказала ворониха (а это была все еще ворониха). — А вот с тобой-то что? Почему ты не загадал стать нормальным фениксом, питающимся росой, как собирался?

— У меня возникла идея получше, — ухмыльнулся Рыжик. — Я тоже раздобыл себе способность к перевоплощению. Похоже, теперь будет еще веселее.

Рыжик был ослепительно рыж и веснушчат, но в целом выглядел почти как человек. Вот только наметанному глазу сразу было видно исходящее от него слабое золотое свечение.

Королева выглядела так, будто увидела привидение. Хотя это было вовсе не привидение, а совершенно живая принцесса с ребенком на руках.

— Ты... вышла замуж? — спросила Королева после затянувшейся паузы.

— Тебя только это интересует? Вообще-то, вопрос "Ты жива?" был бы уместнее, — фыркнула принцесса. — Нет, не вышла.

— Ты обзавелась ребенком вне брака? — с ужасом воскликнула Королева. — Я всегда знала, что ты плохо воспитана, но не до такой же степени!

— Ну да, воспитала ты меня не очень, — кивнула принцесса. — Но, по-моему, никакие правила приличия не запрещают подбирать подкидышей. Кстати, познакомьтесь: это Кит.

Ребенок по имени Кит уже вырвался из рук принцессы и штурмовал королевскую юбку, пытаясь добраться до блестящего браслета.

— Ну как, подходит кандидатура на трон? — осведомился Дракон.

— Нет, не подходит. Во-первых, она мертвая, — уверенно сказала королева, — ее же казнили.

— Интересно, кто бы это мог меня казнить? — невинно поинтересовалась принцесса у потолка.

— Во-вторых, она не замужем, а незамужняя королева — это верх неприличия, так не бывает.

— Ну, была бы первой в истории, — невозмутимо возразил Дракон. — Если свергать собственную мать — не верх не приличия, то и незамужнюю королеву как-нибудь потерпят.

— Это — совсем другое! — хором возразили Королева и принцесса. — Тебе не понять!

— Да, пожалуй что, не понять, — согласился Дракон. — Стало быть, если наша барышня выйдет замуж, проблемы не будет?

— Я не выйду замуж, — огрызнулась принцесса.

— Я бы давно предложил ей руку и сердце, — раздался странный голос, заставивший вздрогнуть Королеву и любопытно оглядеться Дракона, — вот только у меня нет ни рук, ни сердца.

И принцесса вместе с невидимым существом рассмеялись на два голоса, будто очень смешной старой шутке.

— Так что помочь вам мы поможем, — отсмеявшись, сказала принцесса, — но вот сажать на трон надо кого-то другого. Ищите, раз вам так нужно!

— А не навестить ли нам Господина Главного Визиря? — задумчиво произнес Рыжик, вышагивая рядом с Изольдой по базару знакомого города. — А то как он там без нас, бедненький? Скучает, небось, по настоящей музыке.

— Да у тебя задатки прирожденного злодея! — восхитилась Изольда. — Но честно говоря, я тоже об этом думала.

— Потому что у дураков мысли сходятся, — кивнул Рыжик. — Ну что? Перекидываемся в птиц — и во дворец?

— Смешнее было бы, если бы нас опять слуги поймали, но жаль время тратить. Давай сразу во дворец.

Во дворце их не ждали. Там было гулко и мрачно. Клетки для птиц опустели, и даже в роскошном саду почти не слышали птичьи трели. Сам же Визирь сидел под одним из деревьев сада и безучастно смотрел на солнце сквозь листву. На это дерево и приземлились две птицы — черная и рыжая.

— Эй, мужик, — окликнул феникс. — Ты по нам соскучился?

Визирь не выказал ни удивления, ни каких-либо еще чувств, на которые рассчитывали посетители.

— Ну, так не интересно, — возмутилась Изольда. — Мы такой крюк сделали, чтобы к тебе заглянуть, а ты нам не рад. Что такое?

— Что-что... — пробормотал Визирь. — Мне не до вас. Летите отсюда.

— Нет уж, не улетим, пока не расскажешь. Зря мы, что ли, сюда летели.

— А что тут рассказывать? Что?! — неожиданно разозлился Визирь. — Бороду бы ему повыдергивал, гаду!

— Кому?

— Звездочету этому! Мне всегда его рожа не нравилась. И Султану заодно, за то, что ему поверил.

— И что же такого нагадал этот ваш звездочет? — поинтересовался Рыжик. — Узнал, кто из казны приворовывает?

— Он мою дочь — мою единственную красавицу! — велел отдать дракону. Сказал, что именно ее звездам угодно видеть жертвой. Да быть того не может!

— А зачем отдавать кого-то дракону? — оторопели птицы. — Вам что, девиц девать некуда?

— Если дракон чего-то требует, не давать этого очень опасно.

— Дракон требует девушку? — изумленно воскликнули птицы. — Зачем ему? Эти малохольные вообще девушками не интересуются... и не обедают.

— Не знаю, — чуть живее ответил Визирь.

— Может, ему на опыты?.. — начал было Рыжик, но тут же получил предупреждающую оплеуху крылом.

— Мы слетаем и посмотрим на него, пожалуй, — сказала Изольда. — В конце концов, дракон, требующий жертву — это такая экзотика!

— Уговорите его отказаться от моей дочери! — Визирь вскочил с места и умоляюще посмотрел на птиц. — За это — все, что пожелаете! Хоть всю мою сокровищницу! Вы же кого угодно можете достать, я знаю!

— Что ты, мужик, — с достоинством сказал Рыжик. — Такие вещи мы делаем только из любви к искусству.

Королева с принцессой третьи сутки спорили до хрипоты с небольшим перерывом на сон, еду и игры с ребенком. Они никак не могли договориться о подходящей кандидатуре на престол тридевятого царства из числа родственников. Кто-то был слишком амбициозен, кто-то безрассуден, кто-то подозрительно хорош, у кого-то в дальней родне были сумасшедшие — мало ли как дело повернется? Глядя на то, как Королева и принцесса по десятому разу составляют по памяти список претендентов, а потом поочередно вычеркивают их, Дракон предложил им оптимизировать процесс, сверившись по генеалогическому древу, все ли претенденты в списке, и выбрав из него достойнейшего, наконец. Ну, или прекратить заниматься ерундой и назначить королевой принцессу. А то вон уже к границе начали стягивать войска. От Дракона отмахнулись было, но сообщение о войсках всех обеспокоило.

— Так, мне все это надоело! — заявила наконец принцесса, разрывая в клочки очередной неудачной список. — Ну нет среди нашей родни достойного правителя. Что делать-то будем? Выбирать лучшего из худших? Так давайте уже выберем этого, у которого двоюродный дед сумасшедший, и будем надеяться, что он от деда ничего не унаследовал.

— Как он мог от него что-то унаследовать, если они двоюродные? — устало возразила Королева.

— А что вас тогда останавливает? Давайте выберем его и все.

— Он мне не нравится, — призналась Королева.

— Да что вы так уперлись в этих своих родственников? — со вздохом спросил Дракон. — Выбрали бы кого из придворных потолковее, а лучше — сразу несколько, раз уж вам, людям, обязательно так надо, чтобы вами кто-то управлял.

На устроенный королевой и принцессой шум из глубины пещеры выполз сонный Кит, протер глаза и в очередной раз высказал присутствующим свое "Ва".

— В общем, время идет, а мы по-прежнему не знаем, что делать, — подытожила принцесса. — Может, давайте сначала обезвредим нынешнее Величество, пока он войну не начал, а потом уже будет думать?

— Ты себе представляешь, что такое царство без правителя? — возмутилась королева.

— Что, наши министры и несколько дней не продержатся? А представляешь, что такое царство в разгар войны?

— Я не об этом тебе говорю!

— А я об этом. Все, решено. Нынче ночью наведаюсь во дворец, посмотреть, как там обстоят дела. Ну и, может, заодно разберусь, как братца обезвредить.

— Какая ты кровожадная, — с неодобрением сказала Королева.

— Зато ты добрая и милосердная, — широко улыбнулась принцесса.

Ночью, шагнув в портал и оказавшись в королевской опочивальне, принцесса не застала там короля, как рассчитывала. Во дворце было пустынно и тихо, как и бывает обычно во дворце по ночам. Она нашла Короля в маленькой комнате под самой дворцовой крышей. Он стоял у окна и смотрел на умирающую луну. Когда он обернулся на шорох, принцесса успела заметить, что он мертвенно бледен и явно нездоров. Король не стал затевать пустых разговоров, а бросился к принцессе с явно недобрыми намерениями. Принцесса выхватила нож и приготовилась было обороняться, но тут тело короля обмякло, и он рухнул на пол.

— Ты правда думала, что я оставлю тебя одну? — насмешливо спросил голос.

На этот раз никто не видел, как по направлению к драконьей горе пролетел женский силуэт, а следом за ним — мужской, обвисший и безвольный, будто влекомый кем-то невидимым.

Разговор получался совершенно бестолковым.

— Эдуард, дорогой, зачем тебе это все понадобилось? — в третий раз спрашивала Королева. — Неужели тебе настолько нужна была власть? Я могу понять, это наша порода, нам нужно кем-то управлять, но мы могли бы это обсудить!

— Не могли. Элле сказала, что ты меня и слушать не станешь, — наконец заговорил пленник. Королева оторопела:

— Что значит "Элле сказала"? Кому лучше знать, стала бы я тебя слушать или нет, — мне или твоей Элле?

— Элле, — уверенно заявил Эдуард.

— А войну-то ты на кой черт затеял? — вступила принцесса.

— Это не я затеял, это тридесятое! Они готовятся к нападению, и я решил, что надо нанести удар первыми!

— Ну да, я никогда их государю не доверяла, — кивнула Королева.

— А откуда ты знаешь, что они собирались напасть первыми? — поинтересовалась принцесса.

— Элле сказала... — начал Эдуард, но в ужасе замолчал, поскольку незаметно сидевший в углу Дракон вздохнул, подошел к нему и сосредоточенно обнюхал.

— Ну вы, родственнички, даете, — ядовито сказал он. — От него приворотами и магией — и сопутствующим идиотизмом — пахнет за версту, а вы с ним разговаривать пытаетесь, как будто ничего не замечаете.

— То-то я думаю, что-то он сам не свой, — присвистнула принцесса. — Неужели это супруга его так?

— Элле сказала... — снова начал Эдуард.

— Ну, если Элле — это его жена, то, по-моему, все довольно очевидно, — кивнул Дракон.

— Я всегда ей не доверяла, — вздохнула Королева.

— И что это изменило? — поинтересовалась принцесса. — Результат-то — вот он, сидит, лопочет. Что с ним делать будем?

— Расколдовывать и разводить, конечно, — пожала плечами Королева.

— Это я тоже понимаю. Меня интересует, как именно мы будем это делать. Особенно меня интересует пункт "расколдовывать"

— Да не надо его расколдовывать, — подал голос Дракон. — Посидит пару дней в пещере на нормальной еде, и эта дрянь сама из организма выйдет, естественным путем. Вы лучше думайте, что делать с этой вашей Элле. Она-то, наверно, до сих пор во дворце. Может и боевые действия начать.

— Она не имеет полномочий, — отмахнулась Королева. — Ей надо будет сначала найти Короля или доказать, что он мертв.

— И вы обе правда полагаете, что, имея на руках такие интересные зелья, она это не докажет? И что ей вообще понадобится что-то доказывать? Почему-то, как только дело доходит до вашего дворцового этикета вы совершенно теряете способность здраво рассуждать.

— То есть мне теперь еще и за нынешней королевой отправляться? — обреченно вздохнула принцесса.

— Зачем же. Она сама уже приближается к нашей горе. Видимо, у нее в запасе не только зелья, но и возможность узнавать местоположение — или еще какая-то ерунда в том же духе. Ну что, пропускать ее к нам?

— Пропускай, конечно, чего тянуть, — улыбнулись принцесса с Королевой. Улыбки получились одинаково кровожадные.

Две птицы — рыжая и черная — битый час кружили над горой, пытаясь понять, где же скрыто драконье логово. Ничего похожего на систему пещер знакомой им драконьей горы там не наблюдалось, а в тех немногочисленных норах, что все-таки были, ни один из знакомых им драконов жить бы не стал: тесно и сыро.

— Это еще ни о чем не говорит, — на лету крикнул Рыжик. — Надо осмотреть пещеры.

Удача улыбнулась им: дракона они нашли в первой же исследуемой пещере. Вернее, не совсем дракона, а только несколько его частей. Например, голову — металлический каркас и много ткани — и тряпичный хвост с трогательной кисточкой, каких у драконов никогда не водилось. Были там еще и лапы — одна пара — и сложенные странной гармошкой крылья. Хозяин этого богатства мирно похрапывал чуть поодаль, укрывшись добротной мантией с мерцающими звездами и полумесяцами.

— Кажется, мы с тобой открыли новую породу драконов, — хихикнула Изольда.

— Похоже на то, — согласился Рыжик. — Дракон человекоподобный сбрендивший. Или человек драконоподобный?..

— Да какая разница, давай думать, чего делать-то с ним.

— Нет, подожди, это важно! — уперся Рыжик. — Название — это всегда очень важно, поэтому надо решить: будем мы его звать драконом или человеком.

— Разбуди да спроси!

Будить никого не пришлось. Дракон-любитель, оказывается, уже проснулся и с недоумением следил за птичьей дискуссией.

— Да он сам уже проснулся! Ты кто?

— Я — Главный Звездочет при дворе Великого Султана! кто вы такие, чтобы задавать мне вопросы, жалкие пичуги?

Жалкие пичуги довольно заржали:

— Мы-то думали, тебя пытать придется, пока сознаешься — как-никак поймали вместе с твоим реквизитом, а ты вон какой добрый — взял и сам все выложил. Молодец.

— Вы? Меня? Поймали? — презрительно прищурился Звездочет. — Да что могут две птицы сделать против меня и арбалета?

Из-под мантии действительно показался арбалет.

— Ну, это несерьезно. Ты его заряди сначала, а мы потом, так и быть, испугаемся, — хмыкнул Рыжик.

— И вот это существо пыталось выдать себя за дракона! — изумилась Изольда. — Интересно, что нам скажет наш Дракон, если мы ему это расскажем?

— Драконов не бывает, это любому образованному человеку известно, — отмахнулся Звездочет.

— Да? А может, фениксов тоже не бывает?— лукаво поинтересовался Рыжик.

— И колдовства тоже?

— Пережитки и суеверия, — уверенно кивнул Звездочет.

— А... ну тогда ты этого не видел, так и знай.

Птицы заговорщически переглянулись и начали расти, течь, расплываться и искриться, пока не превратились в людей. Обернувшись, чтобы посмотреть на произведенное ими впечатление, они обнаружили бледно-зеленого Звездочета сидящим на полу в маловменяемом состоянии.

— Кажется, я переборщила со спецэффектами, — огорченно сказала Изольда.

Элле, нынешняя королева, была девушкой покладистой и из хорошей семьи, приближенной ко двору и с идеально чистой родословной. Все члены этой семьи всегда хранили верность королевской династии и даже состояли с ней в родстве — достаточно, впрочем, отдаленном, чтобы породниться еще раз с помощью брака между Элле, единственной дочерью, и принцем Эдуардом, вторым претендентом на престол после старшей принцессы. Принцесса, впрочем, была незамужней и наверняка таковой останется, а потому не считается. Брак был запланирован, когда Эдуарду исполнилось три года, а Элле шел второй. Понаблюдав за играми детей во время неофициального ужина, родители решили, что дети неплохо ладят (принц в тот момент был занят попытками дотянуться до вазы на столе, а Элле мирно ползала за шторой), а значит, можно бы их и поженить.

Элле растили как невесту для принца. В пять лет она знала, что капризами и нытьем она порочит себя, будущего мужа-короля и все царство. В семь лет она знала, что должна стараться на занятиях изо всех сил, потому что не знать или не уметь чего-то (или уметь хуже других) — позор для будущей королевы. В восемь лет она усвоила, что ей нельзя заводить друзей, потому что все ее время должно быть посвящено самосовершенствованию во имя будущего. К тому же, у будущей принцессы, а может и королевы должна быть исключительно подходящая компания. Кто же виноват, что никакая компания, кроме принца, ее недостойна? В пятнадцать лет она не ездила на балы, кроме ежегодного королевского приема, потому что королевская невеста должна хранить верность будущему супругу, а танцы — это так аморально, если вдуматься! Элле бродила по саду, Элле читала книги, Элле занималась рукоделием и иногда, с разрешения родителей, выходила на прогулки в сопровождении служанки, а то как бы чего не вышло. Элле почему-то не очень нравилась ее жизнь.

Принца же все вполне устраивало. Элле была симпатична, тиха и неглупа, она ему нравилась, и он с удовольствием проводил в ее обществе вечер раз в пару-тройку месяцев, после чего возвращался к своей жизни — к друзьям, на охоту, на балы. Стоит ли удивляться, что Элле довольно быстро возненавидела своего будущего супруга и всю королевскую семью?

Какое-то время она надеялась, что все это закончится, когда она выйдет замуж. Она станет сама себе хозяйкой и начнет жить так, как хочет сама. Но потом она поняла, что над ней всегда будут иметь власть принц и королева. А еще позже она поняла, что на самом деле уже почти ничего не хочет — кроме разве что того, чтобы больше никогда их не видеть. Ну и отомстить — разве что самую малость.

— Просто попробуй, один разок, — уговаривал Элле придворный маг-предсказатель. — Вот увидишь, тебе понравится! Я обещаю.

Он пришел к семье Элле за полгода до уже назначенной свадьбы и заявил, что будущей принцессе совершенно необходимо взять у него несколько уроков астрономии и научиться разбираться в травах. Он же готов помочь ей в этом почти бесплатно. Семья, конечно, заплатила сумму, называемую "почти бесплатно", на которую, в общем, можно было безбедно жить пару месяцев. Мнения Элле, конечно, никто, как обычно, не спросил. А маг почему-то занялся с Элле вовсе не астрономией.

— Это вовсе не так страшно, как кажется, — нашептывал он будущей принцессе, — и очень, очень приятно.

Это действительно оказалось приятно. И Элле действительно понравилось, как и обещал маг. Ей очень понравилось, когда другие люди не смогли так просто командовать ей, не смогли больше ничего ей запретить, а уж когда они сами начали слушаться ее, она пришла в восторг. Элле была благоразумна. Она пользовалась своей обретенной свободой с большой осторожностью, лишь чуть-чуть расширив рамки дозволенного ей ранее. Другие книги, другое, более вкусное меню, прогулки чуть подальше и чуть подольше, пара подруг. Ни один сторонний взгляд не заподозрил бы, кто отныне управляет в этом доме.

Маг научил ее нескольким заклинаниям и дал рецепт пяти действенных зелий. Родных она опаивала осторожно и изредка, зная от мага, что зелья могут повредить и здоровью, и рассудку, и предпочитала обходиться заклинаниями. Совсем по-другому она повела себя с супругом, когда вышла замуж. Ему она подливала снадобья в каждую порцию еды, не опасаясь ни передозировки, ни последствий. Ей просто не было его жаль. А еще ей было очень приятно видеть, как он делает то, что ему не нравится, по ее приказу. Как он сидит дома один, когда все его друзья собираются на охоту, как он ищет для нее новые заклинания в библиотеке, как уговаривает Королеву казнить его сестру. Впрочем, до казни принцессы она сама не додумалась бы: это была та цена, которую маг назначил за обучение самой Элле — за то, чтобы он занимался с ней магией, а не астрономией, которую оплатила ее семья. В тот момент за возможность самой распоряжаться собственной жизнью и никого больше не слушать она вполне готова была пообещать ему это.

О том, что это всего лишь первый пункт из целого списка требований, она узнала несколько позже. Хотя, вообще-то, могла бы и догадаться: маг, делающий почти доброе дело за одну-единственную услугу, — это странно. Но об этом Элле тоже узнала позже.

— А я-то все думаю: и что это ты совсем за дочь мою не переживаешь? — задумчиво произнес Господин Главный Визирь. — Ты же сватался к ней не раз, а тут вдруг спокойно отправил к дракону. Странно, да?

Придворный Звездочет растерял значительную часть своей самоуверенности и затравленно смотрел мимо Визиря, в угол комнаты, туда, где стояли, перешептываясь, Изольда с Рыжиком, оба в человеческом обличии.

— Странно, говорю я, — повысил голос Визирь. — Значит, ты решил, не получив мою дочь по-хорошему, заставить меня отдать ее тебе обманом? Хитро. Но глупо. На что ты рассчитывал? Тебе бы пришлось всю жизнь лгать и прятаться — чего хорошего в такой жизни?

Звездочет молчал.

— А давайте мы с ним поговорим, — сказал Рыжик и кровожадно оскалился. — Мы знаем много-много способов заставить человека все рассказать...

— Я хотел сделать вид, будто я ее спас, — неохотно проговорил Звездочет. — Надеялся, тогда вы наконец выдадите ее за меня.

— Идиот! — взорвался Визирь. — А если бы она не подтвердила, что ты ее спас? Что ж ты не подумал о такой простой вещи? Как можно тебе после этого доверять чью-то судьбу, тем более — первой девушки в государстве после султановых дочерей?

— Я... надеялся ее уговорить, — смутился Звездочет.

— Как же! Стала бы она тебя слушать!

— Стала бы, — все обернулись на голос и увидели в дверях невзрачную девушку в просторном черном одеянии и платке, настолько непримечательную внешне, что лицо ее наверняка невозможно было вспомнить через минуту после расставания.

— И из-за этой мыши он все это затеял? И дракона, и кисточку на хвосте?.. — недоуменно шепнул Рыжик Изольде. — Неужели настолько хотел породниться с Визирем?

— У него любовь, идиот, — рассержено прошипела Изольда. — Тебе не понять.

— Да уж конечно, я бы кого посимпатичнее выбрал!

Девушка тем временем уверенно прошла в комнату и встала между Визирем и Звездочетом.

— Мы заранее договорились, отец. Я сама это придумала — раз уж ты не отдавал меня за него.

— Так что же ты меня-то не попросила? — оторопел Визирь. — Я бы, может, подумал.

— Я просила, — напомнила девушка.

— Ты недостаточно хорошо просила! — огрызнулся Визирь. — Нет, ну это надо же, а! Это надо было додуматься! Ну да, отказал я вам, а вы сразу — нервы отцу мотать, да? Что, нельзя было как-то по-человечески поступить? Украл бы ее, да и все! Всему вас, молодых, учить надо.

— А может, вы просто отдадите ее за меня? — устало спросил Звездочет.

— А ты еще дракона не победил, — ехидно ответил Визирь. — Но я подумаю.

Из угла раздалось тихое хихикание. Должно быть, там в красках представляли встречу Звездочета с Драконом.

— Ты когда-нибудь слышал про гэльвинистов? — спросил мудрец, глядя на Дракона поверх чашки.

— Нет, а кто это?

— Это такая секта, она существовала еще до того, как твоя гора...

— Ты же знаешь, что у меня аллергия на религию, — раздраженно поморщился Дракон.

— Ничего, почешешься немножко, с кем не бывает. Ты все равно послушай. Они верили, что все мы на самом деле потомки дракона, и если дать себе волю и расслышать зов предков в своей крови, можно стать драконом и таким образом слиться с вечностью... ну, и много другой ерунды.

— Ну, если бы кто-нибудь спросил меня, как стать драконом, мой ответ, вероятно, был бы несколько другим, — задумчиво начал Дракон.

— Ты слушай дальше! Этот метод, считали они, годится разве что для особо одаренных, потому что редкий человек способен проделать такую работу над собой. Зато они надеялись, что когда-нибудь, через много лет, в этот мир придет настоящий древний дракон — и поможет всем желающим обрести себя, чешую, крылья и новые возможности.

— Занятно... но зачем ты мне все это рассказываешь?

— Ну, меня заинтересовало совпадение. Сам факт появления в нашем мире дракона — пришествия, я бы сказал, — вскоре после исчезновения гэльвинистов настораживает, — задумчиво начал мудрец. — А уж если учесть твоих новообращенных драконов, картина получается и вовсе странная. Уж слишком много совпадений получается. В связи с этим у меня к тебе всего лишь один вопрос.

— Какой же? — Дракон отставил в сторону чашку и выжидающе посмотрел на мудреца. Тот в свою очередь устремил на Дракона испытующий взгляд и спросил:

— Сколько ты заплатил им за рекламу?

Домик был хоть и запущенным, но вполне пригодным для жизни: стены и крыша у него не только сохранились, но были вполне надежными, печь топилась и не чадила, а дверь запиралась и не скрипела. Но никто не мог прожить там дольше одного дня. Даже отчаянно нуждающиеся в крове, раз переночевав в этом доме, наутро уходили прочь не оглядываясь. А уж из праздного любопытства никто в него давно не заходил. Все знали, что в там творится какая-то чертовщина: шорохи, стуки, покашливания мерещились даже самым смелым из любопытных, ну а захлопывающиеся вовсе не от сквозняка двери точно не мерещились. Было, и все тут. Когда-то в доме жил лесник, но потом он пропал, и никто так и не узнал, что с ним случилось. А дом остался: занять его никто не мог, а сжечь все руки не доходили.

Дом спал. Пока однажды его дверь не открыла рука очередной любопытной.

— А здесь мило! — оценивающе заявила она и зашла в дом. Откинула капюшон, в рыжих волосах сверкнули седые пряди. Сумасшедшая, что ли, раз вслух сама с собой разговаривает.

— Тебе кажется, что это мило? — с сомнением отозвался некто. Его не было видно, но если очень постараться, можно было ощутить его присутствие.

— Да, очень! — не сдавалась рыжая. — Вот если тут пыль протереть, да паутину повымести... смотри, тут даже утварь кое-какая имеется!

В общем, пришли навеки поселиться. Как же, кто им даст! Дверь хлопнула, а вслед за ней, нарочито зловеще скрипнув, закрылись ставни. В доме стало темно и жутковато. Но рыжая почему-то не испугалась, а напротив, обрадовалась:

— Ого, а тут, похоже, непростое место! Как интересно!

— Да, похоже, тебя теперь отсюда силком не выташищь, — насмешливо проговорил все тот же неизвестно чей голос.

Вот незадача! Обычно достаточно было как следует пошуметь, пошуршать — и визитеров будто ветром сдувало, а этой... этим хоть бы хны! Пришлось переходить к экстренным мерам. Откашлявшись с отвычки, дом сварливо поинтересовался:

— А вы, собственно, кто? И с чего вы взяли, что вам тут рады?

Через неделю он понял, что это все-таки был не лучший способ напугать эту странную парочку. Но, думал он, может оно и к лучшему. В конце концов, в кои-то веки ему поправили крыльцо и подмели полы.

— Ну и что вы собираетесь с ней делать? — с интересом спросил Дракон.

— Пока не знаю, — хором отозвались принцесса и Королева и с неудовольствием глянули друг на друга.

— Ну, по крайней мере, план действий принят единогласно, — хихикнул Дракон и отправился в угол, где сидел бледный и перепуганный король Эдуард.

— Не ешьте меня, — проникновенно попросил он.

— Вот еще, есть всякую мерзость, да еще и пропитанную зельями, — брезгливо отозвался Дракон. — Сиди смирно — не съем.

Элле все не показывалась — путь к пещере вверх по горе все-таки был не из самых быстрых. Королеве и принцессе быстро надоело стоять у входа наготове и высматривать злодейку, и они занялись некстати проснувшимся Китом и так увлеклись, что пропустили момент, когда Элле вошла в пещеру.

— А вот и ваша врагиня пожаловала, — прокомментировал ее появление Дракон.

Королева и принцесса обернулись и посмотрели на Элле. Элле растерянно переводила взгляд с Королевы и принцессы на Эдуарда и обратно. Молчание затягивалось.

— Как хорошо, что вы все здесь! — устало выдохнула Элле и, придерживаясь за стену, осторожно опустилась на пол.

— Чего?! — выразила всеобщее мнение принцесса. — Ты нас за идиотов держишь, что ли? Думаешь, мы не знаем, чьих это рук дело — и казнь моя, и свержение Королевы, и война эта дурацкая?

— Ну, моих, — согласилась Элле. — Но не сказала бы, что мне это нравится.

— Так на кой же черт... — принцесса резко оборвала сама себя и спросила: Она в нас еще не запустила каким-нибудь заклинанием?

— Нет, я бы почуял, — отозвался из угла Дракон, придерживая хвостом Эдуарда, рвущегося воссоединиться с супругой.

— Нет, все в порядке, она даже не собирается пока, — сообщил голос, принадлежащий кому-то невидимому.

— Если соберется — дай знать, пожалуйста, — попросила принцесса. — Так вот...

— Нет уж, позволь мне, — вмешалась Королева. — Элле, деточка, расскажи мне, пожалуйста, какого черта ты затеяла войну?

— Это не я... — начала Элле.

— Однако, как они с мужем похожи! У него это тоже коронная реплика, — хихикнул Дракон.

— Ну, а кто тогда? — снова вступила принцесса.

— Да ваш же любимый маг, — Элле сверкнула глазами на Королеву. — Он против вас заговоры плел все время, а вы почему-то ему доверяли, хотя именно ему и не стоило.

— с чего я должна тебе верить? — холодно спросила Королева.

— Мне вот что интересно, — перебила принцесса. — Ты вошла и сказала, мол, как хорошо, что мы здесь. По-моему, ничего хорошего, но дело не в этом. Ты что, не ожидала нас здесь увидеть?

— Нет, не ожидала. Я вообще не знала, где вы.

— А чего же ты тогда сюда пришла? — хором изумились принцесса и Королева.

— Хотела попросить Дракона о помощи.

— Неужели никто в этом семействе не может решить свои проблемы без меня? — простонал Дракон.

— Все, чего я хотела, — это наконец перестать подчиняться и начать самой решать за себя. А в итоге получилось, что перестав подчиняться вам, я заплатила за это подчинением магу, — грустно улыбнулась Элле. — Вроде бы, все то же самое, но разрушений гораздо больше. А я устала от всего этого. И не хочу, чтобы по моей вине началась война.

— Подчиняться она не хотела, — проворчала принцесса. — А кто мешал-то? Не подчинялась бы, всего делов. Ты могла сбежать, могла просто отказаться выходить замуж за моего братца, ты столько всего могла сделать!

— Я так не умею, — вздохнула Элле. — Ты говоришь, что я могла бы... а я не могла. Я бы никогда такого не сделала.

— О да, зато приворожить и перессорить всю родню и развязать войну — это запросто, да? Это у тебя хорошо получается. Молодец, продолжай в том же духе.

— Я не хочу продолжать в том же духе. Поэтому я и пришла. Я надеялась, что дракон мне поможет... только не знаю, как.

В пещере раздался смех на несколько голосов и поспешное шикание Королевы:

— Хватит, ребенка разбудите! И кстати, ничего смешного. Со дня на день начнутся боевые действия, а что с этим делать — до сих пор непонятно.

— Вы, главное, не притаскивайте этого вашего мага на мою гору, — устало попросил Дракон и в очередной раз легонько ткнул хвостом в грудь порывавшегося встать Эдуарда. — От вас и так столько шума и суеты...

— Я одного не пойму: чего он добивается? — задумчиво сказала Королева. — Власть захватить он давно мог бы, если бы действительно хотел, да и войну развязать было бы не так уж трудно, я бы его послушала. А ведь в тридесятом для мага ничего интересного, сплошные реки и поля, но это по моей части. Если, конечно, верить этой негодяйке, — спохватилась она.

— Да вы мне и так уже верите, — отмахнулась Элле. — И я тоже до сих пор не понимаю, зачем ему это было нужно.

— Все это здорово напоминает гномеопатию, — вполголоса проговорила принцесса. — Ну, что вы так смотрите? Да, пока вы тут за трон боролись, я книжки читала. Во дворце хорошая библиотека, очень рекомендую.

— На что-на что это похоже? — переспросила Королева.

— Гномеопатия. Довольно редкая и незаразная болезнь, при которой у больного стремительно портится характер, а хитрость возрастает — ну, как у гнома. Такой больной не может не делать гадостей другим, даже в ущерб собственным интересам и против всякой логики, особенно если окружающим, по его мнению, хорошо живется. Заканчивается все обычно тем, что больной умудряется перехитрить сам себя, и его либо казнят, либо изолируют.

— А вылечить это можно? — полюбопытствовала Элле.

— Не знаю, обычно никто не успевал этим заняться. Но если его поселить в одной из здешних пещер, я смогла бы понаблюдать и сказать точно...

— Убью, — пригрозил Дракон. — Барышни, вы не о том думаете. У вас войска на границе, а вы тут играете в лечится-не лечится. Вам не кажется, что надо уже куда-нибудь убрать вашего мага, больного или здорового, и наконец-то посадить на трон кого-нибудь, кто быстро наведет порядок?

— Только не меня, — хором сказали барышни и напряженно уставились друг на друга. Назревал очередной конфликт.

Не счесть алмазов в гномовых пещерах, не счесть жемчужин, речных и морских, выкупленных гномами у Тридесятого царства и Морской Державы за золото и сладости. Не счесть желающих посетить эти пещеры и унести оттуда хоть несколько жемчужин в кармане. Все равно же никто не хватится — разве сосчитаешь такое богатство! Но гномы считали. Гномы точно знали, что и где у них лежит и сколько его. Каждая жемчужина, каждая крупица золота, каждая монета, каждый мелкий камень был пронумерован и внесен в список — огромную книгу, испещренную крохотными цифрами и буквами. Потому что больше драгоценностей гномы любили только работу и порядок.

Должность составителя книги была одной из самых почетных и самых тяжелых в гномьей общине. Книжники быстро, всего за каких-нибудь сорок-пятьдесят лет теряли зрение, но до конца жизни могли на ощупь узнать любой камень и назвать его номер и место, где камень должен лежать.

Были времена, когда гномы никого не пускали в свои пещеры. Это ведь проще, чем оплакивать потерю драгоценности, снаряжать поиски, охотиться за вором. Но потом они вдруг стали пускать в пещеры тех, кто приходил туда по делу: торговцев, послов, поэтов, магов, приезжавших за товаром, вдохновением и амулетами. И мага из Тридевятого царства они тоже пустили. Он был скорее шарлатаном, чем магом, потому как знал всего двенадцать заклинаний и штук тридцать рецетов зелий, а его предсказания и вовсе не сбывались бы, если бы он лично не прикладывал руку к исполнению каждого из них. И больше всего на свете он хотел жениться наконец на Королеве, стать богатым и никогда больше не заниматься своим дурацким ремеслом. Но гномам было, вообще-то, все равно, кому продавать амулеты, а биографии визитеров они собирали скорее из любви к порядку.

Когда маг купил все, что хотел, и собрался уезжать домой с набитой амулетами сумкой и полными карманом украденных алмазов, гномы лишь ухмыльнулись в бороды и не стали его останавливать. Они знали, что все украденное вернется к ним через какой-то пустяковый срок — всего лет через десять-двадцать. А так называемый маг — ну что же, он сам виноват. Нечего было красть из гномьей пещеры, если не способен даже почувствовать наложенные на драгоценности заклятия

— Но ведь тебя кто-то построил? — допытывалась принцесса. — И потом здесь жили — я же вижу. Мне в городе, вообще-то, уже порассказали, но я-то хочу послушать твою историю.

Дом отмалчивался. Ему не хотелось об этом говорить. Да, когда-то его построили, потом в нем жили, не то чтобы очень долго, довольно одиноко, но вполне счастливо. Лесник был человеком понимающим, относился бережно и с разговорами не лез. Не то что эта рыжая. Все-то ей надо сунуться в самую душу. Хорошо хоть, никто не знает, где она, душа, у дома находится.

— Как же так получилось, что такой замечательный уютный дом остался пустовать? — продолжала тем временем громко недоумевать принцесса, развешивая свежепостиранные занавески на окна. За занавески ей, конечно, спасибо — очень тяжело не иметь способности самому поддерживать себя в порядке, — но ведь это не дает ей права соваться в чужую личную жизнь! Дом уже два дня старательно делал вид, что не умеет разговаривать, да и вообще — он самый обыкновенный дом, без малейшей странности. Пусть уж лучше сейчас уходят, чем потом. А то привыкаешь к ним, а они...

— Предыдущий хозяин тебя чем-то обидел? — не слишком тактично поинтересовалась тем временем принцесса.

Дом продолжал молчать. Нет. Хозяин (и не предыдущий, а единственный! И не хозяин, а жилец!) ничем его не обидел. Он просто ушел. И не вернулся.

— Тут довольно много его вещей. Он собирался в спешке? Или вовсе не собирался уходить?

Дом тоже об этом думал. Как можно было не забрать любимую трубку и запасы табака, продуктов, сменное платье, вообще — все? Почему он оставил все так, будто намеревался вернуться, а сам ушел? Дом не удержался и вздохнул. Стены едва заметно дрогнули.

— Предлагаю сделку, — немедленно отреагировала принцесса. — Мы его найдем и узнаем, что случилось, а ты за это пустишь нас пожить, не будешь выдвигать кровать на улицу, пока я сплю, как этой ночью, и будешь с нами разговаривать, хотя бы иногда.

— И как долго вы собираетесь его искать? — подумав, спросил дом.

— Ну, пару дней отдохнем, осмотримся, тебя, опять же, в порядок приведем немножко — не обижайся! — и пойдем искать. Ты ведь мне расскажешь, с чего начать?

— Пожалуй, — согласился дом и потихоньку разблокировал печную трубу: пусть поживут — только недолго! Вдруг от них действительно будет польза?

Где-то около окна что-то завздыхало, зашелестело, засмеялось тихонько и сказало:

— Никогда не перестану удивляться твоей способности влипать в истории.

Хозяин дома нашелся всего через неделю: за годы своего отсутствия он не слишком далеко ушел. Только вернуться в свой дом он никак не мог, потому что успел жениться и поселиться в новом доме — в ближайшей реке. И отрастить жабры и хвост. Такое иногда случается, если по недомыслию попасть под русалочьи чары.

— Значит, водяной? — растерянно повторял дом и машинально поскрипывал половицами.

— Нет, — терпеливо отвечала принцесса. — Не водяной, а всего лишь муж русалки. До водяного ему еще лет пятьдесят. Но уйти он оттуда не может.

— Почему?

— Потому что у него хвост, ему нечем идти по земле. И жабры. И чешуя понемножку отрастает. Он не может надолго покидать воду. А еще у него там семья и целый выводок маленьких русалок.

— Значит, он теперь водяной?..

Принцесса устало вздохнула. Этот диалог проходил уже не то по пятому, не то по шестому кругу.

— В общем, он вряд ли сможет вернуться. Извини.

— "Вряд ли"? Значит, какая-то возможность все-таки есть? — оживился дом.

— Я про нее только читала, — призналась принцесса, закрывая непроизвольно сдвинутую домом печную заслонку. — Но это был сборник непроверенных легенд, и я не знаю, может ли этот способ сработать!

— Так что же за способ?

— Чтобы освободить человека от русалочьих чар, говорилось там, надо принести ему человеческой пищи и какую-нибудь из его любимых вещей из человеческой жизни. Он вспомнит, как ему жилось на земле, и захочет вернуться. Тогда русалка его отпустит и вернет ему ноги и все человеческое, что успело у него исчезнуть.

— Трубку, — подумав, сказал дом. — Надо принести ему его трубку. И мяса натушить — ты ведь можешь.

— Могу, — согласилась принцесса. — Но учти, это ведь легенды... к тому же, он, по-моему, ничего не забыл, и тебя он помнит, и говорит, что очень скучает...

— Ты же не хочешь этой ночью оказаться на улице? — вкрадчиво спросил дом.

— Не хочу, — согласилась принцесса. — Завтра все приготовлю, хорошо?

Супруга бывшего лесника сидела неподалеку, на выступающем из воды камне, и без малейшей тревоги, а скорее с умилением смотрела, как он ест принесенную принцессой еду. Принцесса выжидала. Но никаких изменений в поведении лесника она не видела. Наконец русалка подмигнула ей:

— Хороший ход, мало кто знает про этот способ вернуть человека на землю. Только в нашем случае это бесполезно.

— Почему? — растерялась принцесса.

— Потому что этот случай хорош для тех, на кого были наложены чары, — улыбнулась русалка. — А у нас — любовь.

Не в правилах дома было замечать невидимое: если даже видимое далеко не всегда достойно внимания, то зачем отвлекаться на то, чего как будто бы и нет? Поэтому хотя дом и слышал чей-то голос (и этот голос его раздражал своей невидимостью), он не слишком интересовался его обладателем. Так что когда в отсутствие принцессы кто-то вдруг спросил его: "Ты очень обижен, да?" — он не стал отвечать. Если разговариваешь с непонятно чьими голосами — значит, у тебя не все в порядке с головой, так говорил когда-то лесник. У дома не было головы, но если бы была, ему бы не хотелось, чтобы с ней что-то было не в порядке. К тому же, нельзя задавать такие глупые вопросы.

Конечно, дом был обижен. Вообще-то, вот так вот уйти к другой... к другим... в другой дом — это самое настоящее предательство. Дом бы мог понять, если бы всему виной были русалочьи чары. Но нет ведь, у них любовь! Значит, он сам, добровольно ушел под воду, не послав своему старому дому ни единой весточки! И как он после этого может говорить, что он скучает? Дом был зол, дом был расстроен. Дом хлопал дверьми и не мог взять в толк: чем жизнь в нем могла быть хуже, чем в какой-то там реке? Подумаешь, русалка, эка невидаль!..

— Да что ты можешь знать об обиде? — прогрохотал дом, чтобы хоть как-то выразить сотрясавшую его стены злость и горечь.

— Так уж получилось, что как раз об обиде и горе я знаю столько, сколько не знает никто, — ответил голос, и дом почему-то сразу понял: он действительно знает. — Поэтому я знаю еще и то, что горе не вечно, оно может когда-нибудь закончится, даже если кажется, что легче не станет никогда.

Дом недоверчиво хмыкнул. Голос же стал рассказывать свою историю. О том, каково это — быть горем, терзаться веками и не знать ни облегчения, ни успокоения, ни надежды на то, что это когда-нибудь закончится. И каково это — обрести надежду, поддержку, понимание. Умереть и переродиться.

— И кто же ты теперь? — помолчав, спросил Дом. — Ты ведь теперь не горе — так что же ты такое?

— Принцесса зовет меня Невидимкой, — ответил голос. — Но на самом деле я теперь — То, Чего Не Может Быть. Или То-не-Знаю-что. В легендах таких как я называют по-разному, но суть от этого не меняется: я тот, кто не должен существовать, но кто все-таки почему-то существует.

— Невидимый слуга, что ли? — ехидно переспросил дом. — Вот уж стоило переживать все то, что выпало на твою долю, ради чести таскаться за этой рыжей!

— Как знать, — уклончиво ответил Невидимка, — может, и стоило.

— Мне все равно нужно с ним поговорить. Я должен понять, что произошло. И как мне теперь жить дальше. И... вдруг я уговорю его вернуться?

— Поговоришь. Принцесса что-нибудь придумает. Она всегда что-нибудь придумывает.

— Похоже, она живая, — шепнул дракон Роберт Дракону. Дракон был с ним согласен. Принцесса была еще менее похожа на человека, чем раньше, но и на мертвую не походила нисколько. Мертвые не пикируют с неба и не прерывают интересную беседу приветственным воплем.

— И что, никто мне даже "привет" не скажет? — поинтересовалась принцесса.

— Привет, — хором откликнулись драконы.

— И никто не воскликнет "ты живая, мы так рады"?

— Ну, строго говоря, мы не то чтобы... — начал было Дракон.

— Ну и не надо, — отмахнулась принцесса. — Хотя повод порадоваться у вас есть. Ведь я вернулась! Теперь у вас снова начнется веселая и бурная жизнь!

Кто-то из драконов закашлялся от неожиданности, кто-то сдавленно вздохнул. Остальные молчали.

— Ты уверена, что это действительно хорошая идея? — осторожно спросил Дракон.

— Нет, — улыбнулась принцесса. — Я пошутила. На самом деле, я уже присмотрела себе уютный домик. Но у нас с ним есть некоторые проблемы, и я хотела бы, чтобы вы помогли мне их решить.

— Помочь тебе с жильем? — подал голос Роберт. — Странное желание. Почему мы должны этим заниматься?

— Не с жильем, а с его прежним хозяином. Он, видите ли, бросил дом и завел семью в другом месте. А дом очень переживает и хотел бы с ним повидаться.

— И в чем проблема? Пусть повидаются, — пожал плечами кто-то из драконов.

— Проблема в том, что ни у одного из них нет ног, чтобы прийти на встречу: один из них — деревянный дом, а другой женился на русалке и обзавелся хвостом. Ноги супруга может ему вернуть, но всего на три часа, а от дома до реки — два часа быстрым шагом. В общем — не успевает он обернуться и поговорить...

— От нас-то ты чего хочешь? — спросил Роберт.

— Ну, золотые мои, от вас мне опять нужен портал, чтобы переправить этого недоводяного в дом, а потом обратно в реку. Причем переправить тогда, когда я с ним обо всем договорюсь, — а то знаю я вас!.. Ну как, кто-нибудь из вас мне поможет?

— Раз надо куда-то лететь, значит, пирогами ты от нас не откупишься, — рассудил Роберт.

— А я и не собиралась, — парировала принцесса. — Зато у меня есть парочка смешных историй. Например, об одной принцессе, которую сначала отравили в тюрьме, а потом повесили, а ей хоть бы что.

— Так и быть, показывай дорогу, — сказал Дракон и расправил крылья.

Принцесса сидела в своей камере, читала книгу и ждала, когда ей принесут ужин. Кормили ее по-свойски, по-королевски, как члена семьи, хотя она вовсе на этом не настаивала. Что же, если Королева считает нужным так разоряться, принцесса не против питаться хорошим мясом, рыбой, свежими овощами, пирожными от королевского кондитера и, конечно, фруктами, главным товаром царства. Вот и сегодня ужин был изобилен, будто готовили его не для одной, а для двух-трех принцесс сразу. Впрочем, принцессе было с кем разделить трапезу. Невидимка не нуждался в еде, но вполне мог присоединиться к ужину и съесть немного. В этом случае, правда, он ненадолго становился чуть более видимым, чем обычно, но никто ведь все равно не зайдет в камеру до рассвета. Принцесса закрыла книгу и улыбнулась в потолок:

— Невидимка, давай ужинать!

В одной из башен дворца придворный маг нервно мерял шагами свою комнату. Его способностей не хватало на зарядку магического шара, поэтому он не мог наблюдать за принцессой и точно узнать, когда и как на нее подействует яд. Но уж на то, чтобы связать с принцессой небольшой маячок, его сил хватило. Маленький камешек, лежащий перед ним на столе, светился ровным синим светом и должен был погаснуть, как только принцесса умрет. Но прошел час, другой, третий с тех пор, как принцессе принесли ужин, а камешек все светился. Неужели эту гадину даже яды не берут? Или догадалась и не стала есть? или просто яблоки не любит? Маг изрядно потратился, заказывая у Яблони-Хозяйки это яблоко, а потом передавая его принцессе с ужином. Ну должно же сработать!

Принцесса сидела в своей камере, читала книгу, иногда кидала взгляд на разрезанное яблоко и тихо фыркала от смеха. Яблоня-хозяйка, конечно, была отличным садоводом, и яблоко вышло очень аппетитным. Но вряд ли кто-либо в здравом уме станет есть яблоко, по мякоти которого, если его разрезать, идет аккуратная надпись: "Отравлено".

Виселица во дворе очень не нравилась принцессе. Сначала ей не нравился стук молотка, сопровождающий сколачивание помоста. Потом, когда она поняла, что именно там сооружают, ей перестала нравиться ситуация в целом. Если отравленные яблоки при дворе числились скорее небезопасной, но милой шуткой, то вешать кого-то никто даже не думал последние лет сто. Логика подсказывала принцессе, что Королеве совершенно ни к чему ее вешать. Но по той же логике получалось, что она единственная в этой тюрьме, ради кого вообще могли бы затеять такое мероприятие и потратить столько древесины. Разведка, произведенная Невидимкой, принесла неутешительные новости: оказывается, казнь принцессы состоится со дня на день.

— Могли бы и предупредить заранее, — нервно шутила принцесса, — я бы хоть приготовилась, саван себе вышила посимпатичнее, что ли. А то что же получается, меня в гроб положат в казеном белье? Гадость какая!

— Никто тебя никуда не положит, успокойся, — шелестел Невидимка. И на пятый или шестой раз принцесса его услышала.

— Конечно, не положит. Можно просто улететь прямо с помоста. Но мне же обидно!

— Улететь — это, конечно, вариант, только без рук это сделать трудновато, а их наверняка свяжут. Но дело даже не в этом. Разве ты не хочешь устроить им такой спектакль, чтобы надолго запомнили?

Принцесса заинтересованно уставилась в то место, где, по ее представлению, находился Невидимка. И пока она его слушала, улыбка ее становилась все ехиднее.

— Ваше последнее слово? — вежливо поинтересовался у принцессы палач.

— Давайте обойдемся без этого балагана. Вешайте уже, — отозвалась принцесса хрипловатым, каким-то не своим голосом.

Время под надетым на голову принцессе колпаком замерло. Мгновенье полета, натянутая веревка — и...

— Очнись, — шепнул один из двух голосов внутри нее. Она открыла глаза и увидела потолочные балки. Она лежала на столе в одной из тюремных камер.

— Что, все уже закончилось? Сколько я тут лежу? — скорее подумала, чем спросила принцесса.

— Часа три. Врач уже приходил, искал у тебя дыхание и пульс, не нашел , конечно. Уложился как раз между двух ударов, даже осталось полчаса в запасе. Оказывается, замедлять жизненные ритмы не так уж и трудно. Так что ты теперь официально мертва.

— А мне показалось — и минуты не прошло. Ну что, тебе уже можно из меня выйти?

— А может, мне здесь понравилось, — лукаво отозвался голос.

— Ну и оставайся, — устало согласилась принцесса. — А с шеей можно что-нибудь сделать? А то побаливает.

— Пока нет. Я, конечно, защитил тебя как мог, но синяк все равно останется, — ответил Невидимка и отделился от тела принцессы.

Принцесса села, ощупала шею, поморщилась.

— Ну что, летим отсюда? — спросил Невидимка.

— Обязательно, — кивнула принцесса. Подошла было к окну, но взяла с подоконника кувшин с водой, вернулась и выплеснула его на стол: Должна же быть хоть какая-то интрига! Пусть голову поломают, что бы это значило и не утекла ли я отсюда.

Уже позже, в полете принцесса мысленно обратилась к Невидимке:

— Значит, раз уж в меня вселился бесплотный дух, я теперь одержимая?

— Ты и так всегда была одержимая, — отозвался тот.

— Значит, здесь ты теперь поселилась? — Дракон осторожно протиснулся в дверь и осмотрелся. Прошелся от окна до окна, принюхался около печки, обнаружил на подоконнике пыль, провел по ней когтем и, рассеянно глядя на результат, вынес вердикт: Ну, у тебя довольно уютно.

Принцесса тихо хихикнула. Она изрядно нервничала от предстоящего знакомства Дракона с Домом. И от последующей встречи. Как бы что-нибудь не пошло не так...

— Это у меня довольно уютно, а не у этой вертихвостки, — ворчливо отозвался Дом. Обычно он не нарушал молчание столь поспешно, приглядывался, но гость его заинтересовал. — А ты, вообще-то кто?

— Я-то? — задумчиво отозвался Дракон. — Это довольно интересный вопрос, но боюсь, у меня нет на него точного ответа, поскольку...

— Это Дракон, — поспешно прервала его принцесса. — Я попросила его помочь тебе встретиться с твоим хозяином.

— Значит, мы все-таки увидимся? И когда? — пол слегка задрожал, Дракон и принцесса поспешно вцепились в ближайшие предметы интерьера.

— Да как дойдем до реки и договоримся, так и увидишься, чего тянуть-то? — пожал плечами Дракон.

— А если я не готов? — испугался Дом.

— Ну готовься, у тебя два часа в запасе.

— Мог бы с ним и помягче, — шепнула Дракону принцесса, когда они успокоили разволновавшийся Дом, вернули на место всю сдвинувшуюся мебель и вышли за дверь.

— Может, и мог бы, — согласился Дракон. — Но тогда это стоило оговорить отдельно. У нас был уговор только на портал.

Принцесса вздохнула, признавая свое поражение, и они направились в захваченный сумерками лес. Время для встречи выбрали ночное, потому что ночью русалкам было легче колдовать.

Когда под утро принцесса вернулась к Дому, он встретил ее тишиной, запахом сырости, темнотой и задернутыми шторами. Полдня они провели в молчании. Принцесса занималась домашними делами, время от времени обращалась к Дому, но не получала ответа. Ближе к полудню Дом скрипнул дверью и сказал:

— Но учти, если ты тоже соберешься куда-нибудь сбежать...

В открытое окно влетел ворон. Вернее, изящная молодая ворониха. Она приземлилась на стол, откашлялась и сказала приятным женским голосом:

— Извините за беспокойство, госпожа, но у меня к вам важное дело. Мы с приятелем нашли на дороге ребенка, и...

— Вот теперь она вряд ли куда-то сбежит, — шепнул Невидимка под потолком, так, что только Дом его и услышал.

— Ну что, будем тянуть жребий? — устало спросил Дракон. — Вы как дети, в самом деле!

— И вовсе мы не...

— Мы просто...

— На самом деле...

Не слушая оправданий принцессы и королев, Дракон ударил хвостом об стену. Воцарилась тишина.

— Мне это надоело. Либо вы сейчас же решаете, кто из вас занимает трон, и планируете, что делать дальше, либо я переправляю вас во дворец, присоединяю к горе часть леса — и ваши проблемы меня больше не касаются. Они, собственно, и сейчас меня не касаются.

Принцесса, Королева и Элле испуганно замолчали.

— Вообще-то, проще всего было бы вернуть на место Королеву, — раздался голос из-под потолка. Элле вздрогнула от неожиданности. — Как я понял из последних прогулок по окрестностям, люди ей сочувствуют. Им нравилось ее правление.

Королева приосанилась было, но тут же вздохнула:

— Нет, я не могу. Я не вернусь на трон.

— Ну почему?! — хором воскликнули принцесса и Элле, неприязненно покосились друг на друга и разошлись подальше.

— Потому что если я вернусь, в царстве начнется мор. Я не могу этого допустить.

— С чего ты это взяла? — спросила принцесса после всеобщей изумленной паузы.

— Мне предсказал придворный маг... — Королева осеклась и нервно рассмеялась. — Идиотка. Я должна была знать, что ему нельзя доверять!

— Ну вот, первый вопрос решился быстро, — удовлетворенно сказал Дракон. — Теперь думайте, что дальше.

— Дальше? Дальше мой сын Эдуард подпишет отречение от престола в мою пользу, объяснив, что раскаивается в том, что так нехорошо поступил с матерью. Дайте перо и бумагу. Элле, деточка, поговори с ним, пока эта твоя пакость еще не выветрилась у него из головы. Так будет проще. А когда бумага будет у меня на руках, мы с девочками отправимся во дворец, и я приму правление. А мага — либо просто отправим в темницу, либо отдадим принцессе — у тебя ведь были на него планы, дорогая? Эдуард пусть пока останется здесь — чтобы не путался под ногами. Вы не против, господин Дракон?

Новый дворцовый переворот получился таким же бескровным, как и первый, и совершенно не впечатляющим. Королева просто пришла во дворец и начала раздавать указания, будто и не было ее отречения и изгнания. Двор был переполнен слухами о том, что Королева воскресила мертвую принцессу, убив ради этого собственного сына, но никому и в голову не пришло усомниться в ее праве на трон. Война закончилась, так и не начавшись, а мага без малейших помех переправили из его спальни в одиночную камеру в королевской тюрьме. Эдуард появился через два дня, бледный, но вменяемый, а принцесса, напротив, исчезла, прихватив с собой незадачливого мага. Слухи постепенно стихли. Оставался всего один нерешенный вопрос.

— Извини, деточка, но в данной ситуации это единственый достойный выход, — сочувственно улыбнулась Королева. — Ты отправляешься в изгнание. Лет на двадцать.

— Это первый раз, когда я повинуюсь с величайшим удовольствием, Ваше Величество, — ответила Элле и отправилась собирать вещи.

— Я очень признательна тебе за помощь и предоставленную пещеру, — сказала принцесса. — Здешний воздух, похоже, неплохо сказывается на ребенке — ну, или ты на него так влияешь, не знаю. Он явно вырос за эти дни.

Дракон покосился на Кита, деловито пытающегося порвать выданный принцессой пергамент, не нашел в этой картине ничего хорошего, но вежливо промолчал.

— Надеюсь, ты не будешь против, если мы иногда будем навещать тебя? Не чаще раза в год! — поспешно пояснила она, уловив что-то нехорошее в драконьих глазах.

— Если не чаще раза в год и не дольше пары дней, то, может быть, я и найду для вас пещерку, — согласился Дракон. — А что ты намерена делать с этим твоим магом-вредителем?

— Сначала изучать, а там посмотрим. Может, вылечу.

— Скорее расколдуешь, от него проклятием несет на всю гору.

— Даже так, — обрадовалась принцесса. — Тогда точно буду изучать. Построим ему какую-нибудь хижину неподалеку от нашего дома, поговорим по душам, посмотрим на его пакости... интересно!

— Ты ведь не полагаешь, что он будет смирно сидеть в этой твоей хижине? — с сомнением спросил Дракон.

— А мы ее немножко зачаруем — и будет сидеть, как миленький. Сил-то у него сейчас все равно почти нет — и я уж позабочусь, чтобы в ближайшее время их и не было, — хитро прищурилась принцесса.

— Ну, тогда ладно, — кивнул Дракон и открыл порталы, возвращая принцессу и Кита в дом, из которого он их забрал. Принцесса волокла с собой усыпленного мага, а Кит — изрядно пожеванный пергамент. Невидимке портал не был нужен, он перенесся к дому сам. И лишь на пару секунд позже принцессы узнал, что дома больше нет. Они стояли на обгоревшей поляне среди угля, пепла и остатков утвари. Неподалеку скорее угадывалось, чем виднелось то, что не так давно было печкой. В тишине леса было слышно, как плачут женщина и ребенок.

Принцесса и Невидимка так и не смогли уйти с места пожара. Соорудили временный навес на случай дождя, раздобыли в городе одеяла и кое-что из вещей и продуктов и стали отстраиваться заново. Сначала соорудили зачарованную хижину для пленного мага — чтобы не мешался. А потом начали расчищать место пожара и смотреть, что после него уцелело. Разбирали долго: принцесса то и дело принималась плакать, да и маг и ребенок требовали присмотра. Когда же разобрали, оказалось, что от дома осталось совсем немного: печка, погреб да несколько особенно крепких балок из какого-то странного, неизвестного дерева — даже огонь его не взял!

Они решили постараться отстроить дом таким, какой он был. Чтобы стены стояли как было раньше, чтобы та же печка внутри на том же месте, и двери, и окна... и уцелевшие балки снова поместить под потолком, конечно. Для стройки наняли несколько человек из города, и немного утешившаяся принцесса день и ночь стояла у них над душой, чтобы дом вышел таким, каким и был прежде. Еще долго после той стройки по городу ходили слухи, что эта рыжая — самая настоящая ведьма, заманивающая в чащу честных людей и заставляющая их работать, пока те не упадут замертво. Слухи, впрочем, никак не мешали сплетникам покупать, как и раньше, до пожара, у той рыжей диковинные травы и цветы, которые она доставала из тех мест, в которые нормальный человек ни в жизнь не сунется. Но это было позже.

А когда строители наконец закончили работу и получили свою плату, принцесса открыла дверь, запустила в дом Кита и зашла следом. Работы предстояло еще много: дом надо было заново обставить (часть мебели они с Невидимкой уже раздобыли за дни стройки, но далеко не все необходимое), заново обжить, снабдить покрывалами, занавесками и прочими мелочами... Пока принцесса осматривалась, дверь дома вдруг захлопнулась — будто бы сама по себе. В наступившем полумраке принцесса робко спросила:

— Домик, это ты?

И когда она уже не надеялась на ответ, Дом проскрипел, будто пробуя голос:

— Не знаю. Может, это и не я. Но очень похож.

Никто не знает, каким образом деревья ацеро стали такими, какими они известны каждому купцу, плотнику, строителю и просто любителю диковинок и роскоши. Возможно, все дело в том, что родиной этих деревьев был Остров Фениксов. Если растешь рядом с такими легко воспламеняющимися существами, либо сгоришь, либо научишься выживать. Деревья ацеро оказались достаточно удачливыми, чтобы научиться не гореть ни в каком огне. Даже в фениксовом пламени.

Племена, жившие неподалеку от зарослей деревьев ацеро, конечно, иногда использовали в строительстве, хозяйстве и плетении корзин стволы и ветви деревьев, которые не горят, — но только те стволы и ветви, которые уже погибли и упали на землю. Они верили, что деревья ацеро — живые и разумные, а значит, срубить такое дерево — убийство. Убийство же не останется безнаказанным: изготовленный из такого дерева предмет не будет служить людям, а того, кто срубил живое дерево, будут преследовать несчастья. Поэтому целый ствол дерева ацеро (погибшего от старости или сломавшегося во время бури, например) считался величайшей ценностью и редкой удачей.

Но иностранные купцы считали иначе. Зачем собирать какие-то жалкие веточки, если можно срубить целый ствол ценнейшего дерева, а то и не один, и несколько лет не знать нужды в деньгах? И поторговав с местными племенами и собравшись домой, они срубили парочку молодых деревьев. Срубили бы и больше, да в трюме корабля места было уже маловато. К тому же, местные дикари были очень недовольны и грозились оружием и всяческими странными карами. Кому охота ввязываться в конфликт и-за чьих-то глупых суеверий? Два дерева — это уже достаточно. Для первого раза.

Но посетить этот берег второй раз предприимчивым торговцам не удалось. Им не удалось даже продать свои товары. На обратном пути невиданной силы шторм нагнал их корабль и разнес его в щепки. Один из стволов дерева ацеро через некоторое время прибило к берегу.

— Что это еще за полено? — недовольно пробурчал рыбак, глядя на ствол дерева покачивающийся на волнах неподалеку от его лодки. Дерево ему не мешало, но он любил, чтобы везде все было в порядке. В море должны быть вода, волны и рыба. А деревьев там быть не должно.

— Сейчас выловим, — охотно отозвался его племянник, недавно приехавший погостить.

Сказано — сделано. Дерево извлекли на сушу.

— Дядя, ты, помнится, хотел сделать мне подарок на день рождения?

— Да, хотел. Ты что-нибудь придумал?

— Придумал, — кивнул племянник. — Дай мне, пожалуйста, твою телегу. Я хочу довезти это бревно до своего леса. Я же собирался строить дом — ну, вот и начну. Такая древесина мне пригодится.

— Ты сдурел, что ли? Тебе в лесу деревьев мало — с моря тащить?

— Знаешь, пожалуй что, мало. Таких деревьев в моем лесу точно нет.

— Так и быть. Дам я тебе телегу. И что тебе в голову взбрело...

Племянник рыбака молчал. Да и что тут скажешь? Не каждый день простому леснику случается встретить волшебное дерево ацеро.

Железные птицы иронии вымерли лет уж тысячу назад. Знающие люди рассказывают, что вымерли они от того, что перебили друг друга. Только это они и умели: драться, размножаться, растить потомство и снова драться — со своим молодым потомством, пока не вошло в полную силу и не убило родителей,и со всеми остальными. А еще говорят, что они умели колдовать, призывая беды и болезни на головы живых существ — ни за что, просто от ненависти к любой жизни, — но это уж, наверно, враки. Они же наверняка говорить не умели и заклинаний произносить, стало быть, не могли. Зато в создании их уж точно без магии не обошлось. Ну сами посудите, как такое может быть, чтобы создание из железа — сплошные лезвия и шипы — было живым, не ржавело, да еще и летать умело?

Знакомые с легендой об ирониях маги полагали, что все дело в их глазах — они единственные были совсем не железными, живыми, а после смерти иронии затвердевали и становились похожи на неограненный драгоценный камень. Иногда землекопы или строители находили такой камень, и если рядом случался маг, он готов был выложить любые деньги и посулить все, что угодно, лишь бы им завладеть и выяснить наконец, какая сила скрывалась в глазах могучего и смертельно опасного существа. Но каждый раз камень оказывался просто камнем, красивым, блестящим и прочным, но не годным ни для талисманов, ни для эликсиров, ни для магических порошков. Что бы с ним ни делали — ничего необычного не происходило.

Мало у кого хватало терпения отследить, что те предметы, которые лежали рядом с камнем десяток-другой лет, будто бы обретали собственную свободную волю, попадаясь владельцу под руку или прячась от него по своему разумению. Впрочем, обычно они делали это не слишком демонстративно, и их владельцы обвиняли во всем домовых.

И уж тем более никто не знал о паре железных птичьих голов, лежащих в земле под обыкновенной лесной поляной. Даже тогда, когда кому-то пришло в голову выстроить там дом.

— Очаг — это душа дома, его сердце. Если хочешь, чтоб дом твой был живым и настоящим, то прежде всего позаботься о правильной печи, а не о потолке. Что ты там с этими балками возишься, как будто они золотые, а? Ты сюда смотри, какая у нас красавица печь получится, — приговаривал печник, сооружая опечье из заранее приготовленных брусьев.

Лесник не очень любил, когда его поучают, но печник был лучшим на всю округу, про него ходила молва, что дома, в которых он делал печи, и впрямь как живые, и стены в них хозяевам помогают, и дела спорятся, и домовые не шалят. Леснику очень хотелось, чтобы его дом был настоящим домом, надежным. Поэтому приходилось слушать печника и не спорить. Все же он мастер.

— А к печи хозяйка просто необходима, а то что ж это такая за печь, кому она такая нужна, если ты по своим лесам шляться будешь, — бурчал печник, выстилая насухо, без раствора, обожженым кирпичом под, место, где при топке печи жгут дрова.

Лесник кивал, потому что здесь он был совершенно согласен. Хозяйка, конечно, нужна, и куда приятнее приходить домой к растопленной печи и горячему ужину. Но где ж ее взять, ту хозяйку-то?

— Думаешь, печь — это тебе только отопить да каши наварить? Нет! На печи весь дом держится! Где рукавицы просушить? Где вещи хранить? Где лежанку устроить? Где зимой кур держать? Где домового поселить? Как хворь отогнать? Для всего печь нужна! — вдохновенно вещал печник, с усилием вставляя в свод последний замковый кирпич.

Лесник уже давно перестал реагировать на его речь и только кивал, продолжая работать.

Печь получилась действительно неплохая.

— Вот увидишь, она весь дом обогреет, и не только жаром! — обещал печник, принимая плату. Он знал, что говорил. Ведь где-то между сводом и стенами печи, в слое битого кирпича, песка и глиняных черепков, лежала большая стеклянная бусина — талисман, изготовленный хорошим магом. Печник не жалел талисманов и клал их в засыпку каждой сложенной им печи — оттого и шла о его работе такая слава по всей округе. Все-таки гораздо проще стать хорошим печником, если когда-то был волшебником.

— Должен же быть какой-то выход! — злился феникс, чистя перья. — Не может такого быть, чтобы не было ни одного обходного пути налево! А что если просто отлететь от границы, полететь налево, а потом обратно повернуть к границе?

— Не сработает. Лететь налево нужно именно вдоль границы мира. Иначе бесполезно. Так что там нас встретить очередная змеиная голова, — отмахнулась крылом Изольда, пристроившаяся на соседней ветке.

— Ну, может, его можно усыпить, а?

— А толку? Усыпим одну голову — другая отрастет, бодрая. А усыпить его по всей длине наверняка невозможно. Мы даже не знаем, какой он длины!

— А если на него напустить какой-нибудь морок — ты же колдунья, ты можешь — и тихонько, под прикрытием, прошмыгнуть мимо? — осенило Рыжика.

— Та же проблема. Через пару минут наткнемся на другую голову, а мне нужно время, чтобы восстановиться после заклинания.

— Тоже мне, колдунья! — презрительно проскрипел Рыжик. — Даже морок навести не может!

Изольда лениво шевельнула крылом, и феникса сдуло с ветки.

— Что-что ты сказал? — дружелюбно поинтересовалась она, глядя, как ее приятель снова устраивается на ветке.

— Ну, погорячился. Но ты тоже хороша! Ты только и можешь критиковать, вместо того, чтобы хоть что-нибудь попробовать сделать!

— Просто я все уже придумала.

— Ну, выкладывай тогда. Я тоже люблю обругать чужие планы.

— Ну смотри. Облететь змея нельзя. Пройти без его ведома нельзя. Обезвредить его тоже наверняка невозможно — по крайней мере, наших с тобой сил на это точно не хватит. Значит, остается один-единственный выход.

— Ну и какой?

— Пролететь налево с его ведома!

— Чтобы он сожрал нас в первую же минуту? Извини, но это плохая идея. Мной-то он подавится, пожалуй, я все равно вскоре возрожусь, но тебя жалко. Ты еще молодая, кажется... или зельями омолаживающими балуешься? — ехидно прищурился Рыжик.

— Ничем я не балуюсь, — окрысилась Изольда, — своей молодости хватает! И своего ума тоже. А змей нас может и не съесть. В одном случае.

— Это в каком же?

— Если у нас будет официальное разрешение пролететь налево!

— Фантазерка. И кто нам, по-твоему, его выдаст? Змей, что ли?

— Нет. Тот, кто когда-то его туда положил и отдал приказ не пускать налево. Если есть приказ, есть и тот, кто его отдал, правильно?

Сад на краю света начался как-то постепенно, так что искавшие его птицы не сразу и заметили, что они уже в саду. Вроде бы только что вокруг были только редкие и совершенно обыкновенные деревья, а внизу зеленая трава — и вот уже все изменилось. Трава и земля исчезли под плотно переплетенными корнями деревьев, а сами деревья настораживали размерами, красноватым цветом листвы и явной, хоть и не демонстрируемой одушевленностью. Углубления и изгибы корней создавали русло, по которому текла река, извиваясь, будто змея. В некоторых деревьях были большие дупла, из которых пришельцев внимательно разглядывали чьи-то поблескивавшие в глубине глаза.

— Ну и что это за маскарад? — не выдержал Рыжик. — Сад на краю света, тоже мне! Попрятались все по дуплам и сидят там, вместо того, чтобы встретить гостей, как полагается!

— Успокойся уже, не нервничай, — вздохнула Изольда. — Может, они стесняются. И вообще, это самая окраина сада, а Хозяйка говорила, что яблоки желаний выращивают где-то в глубине. Так что лети себе, любуйся видом.

— Чем тут любоваться? Кореньями этими ужасными?

— А по-моему, очень красиво. И река эта... так необычно.

— О, девушки! Вас не понять. Необычно ей, что на нас из каждого дупла пялятся! — Рыжик страдальчески закатил глаза, но Изольда улетел вперед и не видела этого.

Примерно через полчаса лета птицы наткнулись на огромную скалу. Склон ее был ровным, блестящим, будто отполированным, и усеянным рядами небольших пещер. Сбоку змеилась небольшая вырубленная в камне лестница, взобравшись по которой, можно было — не без риска для жизни — попасть в какую-нибудь из пещер. На лестнице, опасно балансируя, стояла толпа — вернее, скорее, очередь — людей. Птицам не было нужды пользоваться лестницей, поэтому они сразу взлетели над головами толкающихся на лестнице выше, к пещерам в скале — нельзя же не узнать, что здесь происходит!

Вблизи оказалось, что каждая пещера снабжена табличкой. Птицы полетели вдоль одного из ряда пещер, и Изольда вслух зачитывала не умеющему читать Рыжику:

— Кабинет по приему заявок на использование вод реки-на-краю... группа технической поддержки мирового барьера... личный секретарь исполняющего обязанности начальника отдела по согласованию всего со всем и совсем... отдел управления магической энергией... ерунда какая-то! о, смотри-ка: комиссия по вопросам прохода налево от барьера.

— По-моему, нам туда и надо! — обрадовался Рыжик и недолго думая влетел в пещеру, снабженную соответствующей табличкой.

— Мы вас не примем, — с ходу сказала уставшая женщина с прической, похожей на колючее растение.

— Почему это? — возмутился Рыжик. — Вы ведь даже не знаете...

— Во-первых, справок не даем. Во-вторых, вы наверняка в комиссию по вопросам прохода налево от барьера, а она позавчера переехала на три этажа выше и переименовалась. В-третьих, не вижу при вас документов. В-четвертых, у нас неприемные часы. И в-пятых, — тут женщина красноречиво показала на табличку на стене, и подоспевшая Изольда прочитала:

— В целях безопасности посетителей в образах животных, птиц, насекомых, а также сказочных существ не принимаем. Согласование образа осуществляется через соответствующий кабинет.

— А какой кабинет — соответствующий? — спросил присмиревший Рыжик.

— А я-то откуда знаю? — пожала плечами женщина.

— Кто же тебя так? — допытывалась принцесса. — Неужели местные наконец решились тебя сжечь? Вот ведь гады! Ничего, пусть только попробует теперь кто-нибудь из них сунуться ко мне с просьбами!..

— Это не они, — с неохотой сказал Дом. — Им и раньше-то ко мне сунуться было боязно, а теперь, когда ты здесь поселилась, они тем более ко мне близко не подойдут. За все время, что тебя не было, только двое приходили, да и те тебя искали по делу.

— Это кто же? — заинтересовалась принцесса.

— А я знаю? — огрызнулся Дом. — Думаешь, они мне вежливо доложили, кто они такие и чего им надо?

— Да, глупо спросила. Извини. Но все-таки, кто же тогда осмелился сделать с тобой такое?

Дом отмалчивался.

— Ты ведь не сам сгорел? — нашептывал под крышей Невидимка. — Ты бы нас дождался, да? Что же случилось?

— Да ничего не случилось, просто сгорел немножко.

— Ничего себе "немножко", — возмутилась принцесса. — Да мы тебя с начала выстраивали, считай, от тебя осталось-то три балки, печь да погреб! В чем только душа держалась!

— Наверно, во всем сразу, — прислушавшись к себе, ответил Дом.

— Ты не юли, ты рассказывай, кто тебя обидел!

— Да что там рассказывать, срам один.

— То? — нетерпеливо пискнул откуда-то из угла Кит. В переводе с детского на человеческий это значило приблизительно "Что же случилось?"

— С домовым я поссорился, — наконец признался Дом и издал глубокий вздох, отозвавшийся дребезжанием утвари под печью.

— Здесь не было никакого домового, я бы почувствовал, — возразил Невидимка.

— Да и зачем тебе домовой, если ты сам покруче любого домового? — поддержала принцесса.

— Вот именно — незачем. А он явился. Через день после того, как вас этот чешуйчатый забрал. Пришел и говорит, мол, поселюсь здесь, буду домом управлять, раз старая семья на новое место не взяла. А я ему и говорю — не нужен мне домовой, я сам справляюсь.

— А он что?

— А он усмехнулся и говорит, мол, домовые обычно пожары тушат, а раз ты сам себе домовой, то попробуй потуши. Поджег и ушел.

— Вот же гад! — с чувством сказала принцесса. — Понятно, почему его в старом доме оставили.

— Между прочим, у нас же теперь есть хижина, где живет наш горе-маг, — непонятно сказал Невидимка.

— Что ты хочешь сказать? — напряглась принцесса.

— Как бы этот неприкаянный домовой с нашим магом не спелся. Это было бы очень неприятно.

Старшую Хозяйку Сада было видно издалека. Рыжик и Изольда заметили ее сразу же, как миновали странную скалу с какими-то кабинетами и странными порядками. Яблоня была похожа на Хозяйку Сада из Тридевятого Царства, но была раза в два выше, статнее, величавее, и даже ветки у нее изгибались особенно изящно. Среди прочих деревьев сада она выделялась также совершенно обычной, зеленой листвой, резко контрастировавшей с красноватой листвой, которая уже начала казаться птицам привычной.

— Ее-то нам и надо! — обрадовался Рыжик. — Ну, считай, прилетели.

— Как же, тут лететь еще часа два, — Изольда его радости не разделяла.

— Спорим, за полчаса долетим?

— А как ты собираешься время засекать? Лети себе, еще долго.

— И ничего не долго, сейчас прилетим уже, вот увидишь, — не сдавался Рыжик.

Но несмотря на то, что Яблоню по-прежнему было прекрасно видно, ближе она не становилась. Помолчав немного, Рыжик не выдержал:

— А ты помнишь эту фразу дурацкую на скале? "В целях безопасности посетителей в образах... траляля... не принимаем"?

— Да, а что?

— Мне вот интересно, чью безопасность они имели в виду?

— Ты мне голову морочишь, что ли? В целях безопасности посетителей, там же написано!

— Неет, там написано: "посетителей в образах всяких не принимаем". А в целях чьей безопасности-то?

— И правда, — хихикнула Изольда. — Знаешь, наверно, они переживают за тех, кто по пещеркам сидит. Если б я туда пришла в образе тигра, а эта тетка меня вот так же куда-нибудь послала, я б ее точно съела! Я и так-то еле сдержалась, чтоб не клюнуть или не заколдовать!

— Я тоже.

Яблоня появилась перед Изольдой и Рыжиком так неожиданно, что они чуть не пролетели мимо.

— Да что тут такое с расстояниями? — рассерженно прошипела Изольда. — Я была уверена, что нам еще лететь и лететь!

Птицы приземлились на соседнее дерево, рассудив, что вести оттуда беседу будет учтивее. Но стоило Изольде начать приветствие, как Яблоня сказала:

— Я вас не приму.

— Почему? — хором спросили Изольда и Рыжик.

— Яблок дефицит, а вы без справки о жизненных обстоятельствах, свидетельства о бедственном положении и разрешения на срыв яблока. И к тому же, в непотребном птичьем виде.

— Но у нас другого нет. Я ведь как раз и прилетела, чтобы вернуть себе пристойный человеческий вид, — жалобно возразила Изольда.

— Ничем не могу помочь. Птиц не обслуживаю.

— Ну пожалуйста! Может, мы сможем вас чем-нибудь отблагодарить? — вкрадчиво поинтересовался Рыжик.

— Вы в своем уме? Что это вы мне предлагаете? В третий раз повторяю: птиц не обслуживаю!

— Но как же так, — предприняла последнюю попытку ворониха, — ведь Яблоня-Хозяйка сада из Тридевятого Царства сказала...

— Ах, вы от Тридевятой, — совсем другим тоном, светски растягивая слова, проговорила Яблоня. — Что же вы сразу не сказали? Вам яблоки нужны? По одному на каждого?

— Да, — хором ответили птицы, боясь поверить в такую резкую перемену настроения.

— Ну, тогда берите, — Яблоня шевельнула веткой, и на ней блеснули золотистой кожицей два яблока.

— Как, оказывается, важно иметь правильные знакомства, — скорее подумал, чем сказал Рыжик, подлетая к Яблоне.

— Ты ешь, ешь, дорогой, — улыбнулась принцесса, придвигая к магу тарелку с пирожками. — Мы совсем забегались с этой стройкой, кормили тебя как попало, извини уж. Надеюсь, больше это не повторится.

— Можно подумать, сейчас ты меня кормишь не как попало, Бывшее Высочество, — проворчал маг, придирчиво осматривая пирожки. Наконец он выбрал один из них, надкусил, скорчил брезгливую гримасу. — Гадость, конечно. Готовить ты совершенно не умеешь. Но не умирать же с голоду.

Принцесса покаянно склонила голову и пять пирожков подряд слушала, как она не умеет готовить, одеваться, причесываться жить и летать ("Я на днях выглянул в окошко, а ты там летишь — неуклюже и совершенно неженственно!"). Иногда она пыталась что-то возразить, иногда даже не пыталась. Маг же распалялся все больше и так увлекся обличением принцессы, что опустошил всю тарелку.

— И пустоголовая вдобавок: даже рассчитать не можешь, сколько надо приготовить, чтобы наелся нормальный мужчина, — сварливо закончил он. — Все? Накормила? Довольна? Тогда пошла вон.

С этими словами маг демонстративно отвернулся и уставился в стену. Но принцесса никуда не торопилась.

— Как видишь, я дала тебе поругаться. Мне не жалко. Но услуга за услугу! Теперь ты тоже доставишь мне удовольствие и дашь себя осмотреть. А потом будешь отвечать на мои вопросы. А я хочу знать, как давно тебя потянуло делать гадости, где ты до этого был и что делал — очень подробно!

— С чего это ты взяла, что я буду тебе отвечать? — оскалился маг. — Я тебя об услугах не просил и уж тем более отвечать тебе не обещал. Да даже если бы и обещал — перебьешься.

— Примерно этого я и ожидала, — кивнула принцесса. — Поэтому заранее добавила в начинку пирожков стандартную дозу твоего зелья подчинения. Элле охотно со мной им поделилась. Получилось как раз не очень заметно по вкусу, правда? Если я все правильно прикинула, зелье должно подействовать как раз примерно... сейчас. Ну, приступим к осмотру.

Если ты огромная, сильная, почти неуязвимая кошка, обладающая разумом и способная сколь угодно долго находиться в человеческом облике — лишь бы глаза не выдали, — то самое страшное, что может с тобой случиться, — это сильный, могущественный и осведомленный охотник. Если он почему-либо взял твой след, рано или поздно он тебя догонит и убьет. Засушит внутренности на продажу, а шкуру и голову повесит у себя в гостинной. Не слишком приятная посмертная участь. Впрочем, всегда остается шанс, что ты убьешь его первой, главное — не дать застать себя врасплох.

Так всегда полагала Фелеца, самая осторожная из кошек. Она постаралась обустроить свою жизнь так, чтобы никто и никогда не смог вычислить ее и застать врасплох. Она поселилась вдали от родных жарких земель, в неприметном городе, в котором слышали о любой нечисти, кроме котов-оборотней. Она была осторожна и никогда не гуляла в кошачьем облике там, где ее могли увидеть люди. Она вообще почти не принимала облик кошки. Она обзавелась работой, привычками, любимыми лавками и продавщицами, несколькими нарядными платьями и даже подругами. Она даже начала получать удовольствие от такой жизни и приучила себя носить капюшоны и не пугать людей блеском глаз. А потом она влюбилась — так, как влюбляются люди, а не кошки.

Фелеца думала, что это кошачье везение помогло ей завоевать сердце любимого. Она не ждала многого, не требовала, чтобы он на ней женился, и была счастлива, когда поняла, что ждет ребенка. Счастлива настолько, что не сразу узнала шестое чувство, назойливо предупреждавшее об опасности. А когда узнала его, поняла, что ошибалась. Самое страшное, что может с тобой случиться, — это когда охотник выходит не на твой след, а на след твоего котенка. И еще страшнее, когда ты сама навела его на этот след.

Фелеца вспомнила умение прятаться, путать следы, выживать, лгать и охотиться. Фелеца бежала так быстро, как только могла. Она старалась выиграть время для себя и ребенка, чтобы успеть насмотреться на него и дать ему столько любви и заботы, сколько возможно. Она выиграла целых восемь месяцев, но однажды ночью знакомое чувство тревоги снова захлестнуло ее. Охотник был близко. Наутро она посадила сына в большую плетеную корзину и вышла из города, к которому так привыкла за последние месяцы.

Большая кошка пряталась в листве одного из деревьев неподалеку от дороги и с удовлетворением наблюдала, как вокруг корзины с ее детенышем суетятся две глупые говорящие птицы и как человеческая рыжеволосая самка, пахнущая магией, забирает ее сына и уносит в свой дом. Чуть позже она снова выйдет на эту дорогу и побежит навстречу охотнику. В конце концов, главное — не дать застать себя врасплох, а там уж посмотрим, любимый, кто из нас настоящий охотник.

Утром, вскоре после открытия городских ворот, из города вышла приметная женщина. Лицо ее почти скрывал капюшон, но одежда была такой яркой, что в глазах рябило: невозможно не заметить. В руках она несла довольно большую плетеную корзину, судя по всему, очень тяжелую. Несколько раз она останавливалась, переводя дух, потом немного поколебалась на развилке, будто бы решала, куда пойти: то ли к лесу, то ли через ущелье к Кудыкиной Горе. Потом снова подхватила корзину и уверенно направилась к горе.

Мужчина подошел к городским воротам спустя несколько часов. Порасспрашивал стражу, усмехнулся своим мыслям и неспешно отправился той же дорогой, что и женщина. Ему некуда было спешить: он знал, что с такой ношей она не сможет бежать по-настоящему быстро, даже если перекинется в кошку. Да и не рискнет она перекидываться на такой людной дороге. Он хорошо изучил ее за то время, что провел рядом с ней. Она слишком труслива — впрочем, сама она наверняка считает это осторожностью. Она будет идти не спеша, останавливаясь на привалы, выпуская из корзины детеныша, чтобы покормить. Хорошо бы так ее и застать, возни было бы меньше. Он шел за ней целый день, но догнать ее до заката не успел. Тогда он решил сделать привал и назавтра взять темп побыстрее. Он знал, что она недалеко: амулет для обнаружения оборотней, висящий на его груди, целый день едва заметно вибрировал, светился и позвякивал. Цель уже близка, а значит, можно позволить себе отдохнуть перед решающим сражением. Никуда она от него теперь не денется.

Она никуда и не делась. Охотник проснулся еще до рассвета и почувствовал чье-то присутствие. Неподалеку от него на перевернутой кверху дном плетеной корзине сидела женщина в пестром наряде.

— Здравствуй, дорогой. Ты по мне скучал? — спросила она, и ее глаза блеснули из-под капюшона пронзительной зеленью.

Он знал: нельзя покупаться на ее обманчиво-расслабленную позу. Где-то там, внутри, она сейчас собрана, как перед прыжком. Впрочем, почему "как"? Она собирается именно перед прыжком. Скоро она прыгнет — и ему конец. Если только он не успеет выстрелить. А он успеет — зря она стала с ним разговаривать. Но сначала надо кое-что выяснить.

— Где твой детеныш? — спросил охотник, осторожно нащупывая под плащом небольшой самострел.

— А я его съела, — невозмутимо сообщила эта гадина и плотоядно облизнулась.

— Что?! — он резко подскочил, чуть не забыв про оружие. — Ты — съела — моего сына?

— Ой, он уже стал твоим сыном? Только что ты говорил, что это мой детеныш. А со своим детенышем я что хочу, то и делаю.

— Как ты могла его съесть? Я знал, что ты чудовище, но не до такой же степени!

— Можно подумать, ты собирался делать что-то другое, — лукаво блеснула глазами Фелеца. — Ты же, наверняка, такие планы на его сердце строил, да? Только зря. Он все равно был больной. И невкусный.

— Я тебе не верю. Ты просто хочешь его от меня спрятать, да? Но у тебя все равно ничего не выйдет. Я его найду.

— Да пожалуйста. Ищи на здоровье, раз в тебе вдруг отцовские чувства проснулись. Только нет его уже. И искать бесполезно.

— Но все же видели, как ты таскала ребенка в корзине!

— Правда? И что же они все-таки видели — ребенка или корзину? — поинтересовалась Фелеца. Она внимательно изучила корзину, на которой сидела, и насмешливо взглянула на охотника. — Интересно, почему ты решил, что в корзине обязательно должен быть именно ребенок?

Бесполезно, понял охотник. Даже если ребенок жив, она все равно ничего не скажет. Что же, в таком случае придется сначала убить ее (тоже вполне выгодное дело), а потом уже искать ее котенка. Он приготовился к выстрелу — и в этот момент она прыгнула. Он готов был поклясться, что попал, хотя стрела не вонзилась в нее, а пролетела по касательной. Но если и так, то это ранение никак на ней не сказалось. Через секунду он лишился арбалета. Через полминуты он лежал на земле, почти обездвиженный болью, а она сидела у него на груди и все так же насмешливо наблюдала за его попытками что-либо сделать.

— Пожалуй, мне нравится быть человеком, — задумчиво сказала она. — Все-таки эти ваши кольчуги — просто прелесть!

— Ну, и что тут у нас, по карманам, попрятано? Ой, какой амулетик красивый! Это он от меня светится, да? Ну, пусть остается у тебя, так и быть. Так. Флакончик. А во флакончике что? Мрррр... настоечка, да? Это вот ей ты меня одурманивал? А я-то все думала — и что я в тебе нашла? А я в тебе, значит, покой-траву и золотые листья нашла. Ну, это я, с твоего разрешения, заберу с собой, буду принимать по капельке перед сном, ладно? Молчание — знак согласия... Лежать, я сказала! Ну, и что ты меня взглядом прожигаешь? Ты в меня только что стрелял, а я тебя даже немножечко ударить не могу? Лежи-лежи, отдыхай. Кошелек? Кошелек — это хорошо, спасибо. Чего ты там стонешь? Не беспокойся, он тебе все равно наверняка больше не понадобится. О, даже силы какие-то опять появились, я смотрю. Молодец. Сильный, тренированный... Лежать! вот и умничка.

Так, а ядом откуда разит? Ах, стрелы отравленные еще припас? Хорошее дело, только ведь качество внутренностей попортило бы. Что же ты так клиентов-то не уважаешь — ядовитую кошачью требуху продавать? Стрелы твои мы сейчас выбросим, мне они ни к чему, я стрелять не умею. К арбалетику тянешься? Ты ж мой красавец! Что, больно? Ну не тянись больше — не будет больно. Так, побрякушки, побрякушки... это все ерунда бесполезная, ты согласен? И ничуть она тебе не помогла.

О! Вот, вижу хорошую вещь. Противоядие — от укусов оборотня. Даже надписано — вот какая важная бутылочка! Надеюсь, не ты надписывал? Мне было бы обидно знать, что ты пишешь с ошибками... Что-то, я смотрю, у тебя взгляд прояснился, давай-ка я тебя наконец свяжу, благо веревка у тебя тоже есть. Какой ты у меня молодец, какой запасливый! Только очень нервный... что ты опять дергаешься? Вот, другое дело.

Ну, подергайся теперь, я посмотрю, крепкая ли у тебя веревка. Похоже, крепкая. Тогда сейчас мы с тобой приступим к основной части нашего мероприятия. Я тебя немножечко покусаю. Что ты так волнуешься? У тебя же есть противоядие, да? Ой, пролилось. Какая жалость. Но я тебя все равно немножко покусаю. Посмотрим, насколько ты везучий. Кстати, что ты считаешь везением — умереть или стать оборотнем?

— Значит, к гномам ездил, да? — потирала руки принцесса. Допрос с условием "говорить всю правду" оказался довольно толковой идеей. — И зачем же?

— За амулетами, — мрачно ответил маг.

— Нет, это был неправильный вопрос и неправильный ответ. Давай попробуем еще раз. И что же ты оттуда привез?

— Амулеты. И несколько алмазов.

— А разве гномы их продают? Я думала, их можно получить исключительно в качестве инкрустации.

— Нет, не продают.

— Так ты еще и приворовываешь, значит? — хихикнула принцесса. — Хорош маг. И где же теперь эти камешки?

— Где-где... у меня в бороде.

— Фу, как грубо!

— Зато правда. Я их продырявил, вплел как бусины и спрятал в бороду поглубже. Три дня потом магический запас восстанавливал!

— Зачем? — оторопела принцесса.

— Как зачем? Иначе их бы кто-нибудь украсть мог, воспользоваться, а теперь уж точно никому они не нужны.

— А тебе-то они теперь зачем нужны? Зачем ты их вообще крал?

— Продать хотел. Денег не хватало.

— А что же не продал?

— Да как же их можно продать? Это что же, кто-нибудь ими будет пользоваться и удовольствие получать? Нет уж.

— Но почему... хотя нет, хватит. Это типичнейшая гномеопатия. Надо бы мне на эти камешки посмотреть поближе — сдается мне, в них-то все и дело. Ну-ка, доставай их из бороды.

— А я-то думал, у него из груди магией тянет, потому что он весь из себя сильный маг, — разочарованно протянул Невидимка.

— Мда... — вздохнула принцесса, глядя на то, что осталось от прежде великолепных камней. — А я-то думала, если это какое-нибудь проклятие так работает — сходим к гномам на поклон, вернем камни, извинимся, попросим снять. Но с этим они нас, наверно, даже на порог не пустят.

— Пустить-то пустят. Вот выпустят ли? — хихикнул Невидимка.

— Выпустят, конечно. Мы-то их камни не крали и не портили, зато можем рассказать им, к чему иногда приводит такое экстравагантное охранное заклинание.

Седой гном подслеповато щурился и задумчиво теребил бороду.

— Как видите, барышня, мы сочли ваше дело достаточно важным и приняли вас всего через месяц. Мы благодарны Вам за предоставленную информацию, но что касается вашей просьбы о снятии заклятия, ничего не могу Вам пока что ответить. Сначала мы должны посовещаться. И как только закончим, обязательно оповестим вас о нашем решении. Я уже записал вас на прием по этому поводу. Приходите через три года.

— Три года! Ты представляешь, а? Они меня послали на три года! — жаловалась принцесса Невидимке. — То есть, мне этого придурка три года кормить, поить, терпеть его подколки, ждать от него подвоха, а потом они меня вызовут и скажут: мы, мол, тут подумали, пособирались, посовещались и решили, что этого гада расколдовывать не будем. И я их пойму! А меня кто поймет — три года тратить на такое, извините, домашнее животное?!

— А кто тебя заставляет тратить на него время? — вклинился в ее негодующую речь Невидимка.

— В каком смысле?

— Да в прямом. Все, что ты хотела выяснить, ты выяснила. Ты не подписывалась нянчиться с этим горе-магом всю жизнь, правда ведь? Верни его Королеве, заодно развлечешь ее рассказом об испорченных алмазах. И все, ты свободна.

— Нет, — вздохнула принцесса. — Я так не могу.

— Почему это?

— Во-первых, мне его жалко. Он, конечно, никогда особенно симпатичным не был, но все же не так уж он был и ужасен. А во-вторых... я еще не все выяснила! Я до сих пор не знаю, снимают ли гномы это проклятье, и если нет, то кто его может снять. А это же важно!

— Ну, тогда придется тебе продолжать его кормить. Впрочем, ты ведь можешь не ждать три года, а уже сейчас начать искать другие способы снять проклятье. Если получится — хорошо, ну, а не получится — подождешь ответа гномов.

— Да, именно так я и поступлю. Ну что же, давай сходим к нашему болезному, посмотрим, как он там. Ужин отнесем...

Маг сидел в самом дальнем от входа углу хижины, уткнув голову в колени, и горько плакал. Принцесса с застыла у входа с подносом и с изумлением взирала на непривычную картину. Маг поднял голову, посмотрел на нее безумным взглядом и забормотал:

— Неужели я на самом деле это сделал? неужели все это сделал я? Ну ладно тебя казнил, ты мне никогда не нравилась. Королева... как можно так обойтись с Королевой? Но это, в принципе, еще можно понять. Война... на кой черт мне война?! Зачем? Но даже это еще ничего. Но как я мог, как я мог, как я только мог загубить такие замечательные, такие чистые камни?

— Так и запишем: для снятия проклятья достаточно вернуть камни гномам. В любом виде. Надо пойти посмотреть, осталось ли у меня какие-нибудь травки от нервов... или лучше сразу вина принести?

Дожди — плохое время для странствий. Холодно, мокро, слякотно, темно. Идти неудобно, трудно, да и вообще, того гляди, простудишься, заболеешь и вообще никуда не дойдешь. Ну кого может потянуть в дорогу в такую погоду? Разве что того, у кого нет ни дома, ни денег на постоялый двор.

Или Дракона — потому что если уж он решил куда-то отправиться, то никакая погода ему не указ. Ему не страшна стихия, он понимает ее язык и умеет с ней общаться. Но в эту дождливую ночь Дракон спокойно дремал в своей пещере, слушая дождь и не слыша, как где-то в его горе увлеченно спорят две женщины и недовольно мяукает не желающий спать ребенок.

Или девушку, которой никогда не разрешали гулять под дождем. В такие ночи ей всегда казалось, что жизнь — настоящая, волшебная, свежая и прекрасная, как дождь — проходит мимо нее, где-то там, за завесой этого дождя. Там даже воздух совсем другой. Там пахнет свободой. А она стоит у окна во дворце, среди привычной, но совсем не нужной ей роскоши, и мечтала оказаться там, за окном. Чертов дворец. Чертова корона. Проклятый маг. Если когда-нибудь она сможет уйти отсюда — просто уйти, не оглядываясь, — то она обязательно выберет такую же дождливую ночь.

Или того, кто очень спешил. Огромной грациозной кошке было не до дождя — заболеть не заболеет, а бояться запачкать лапы — непозволительная роскошь: она и так потратила слишком много времени на того, кто этого времени не стоил, а ее ребенок тем временем рос без нее. Она возвращалась по памяти к тому месту, где когда-то доверила его другой, и дальше, к ее дому. Она бежала, чтобы забрать своего сына — больше ему ничто не угрожало. Но ее поспешность не приблизила их встречу. Еще не добежав до места, где стоял тот самый дом, она почувствовала запах гари. Дом горел. А еще — в нем никого не было, поняла кошка, подойдя поближе. Она немного посидела, глядя на огонь, развернулась и скрылась за деревьями. Она все равно его найдет.

Женщина в ярком платье и капюшоне, не позволяющем разглядеть ее лицо, шла по дороге со стороны Тридесятого Государства, странно повернув голову, будто прислушиваясь или принюхиваясь к чему-то неощутимому окружающими. Подойдя к границе, она остановилась и прочитала указатель. На нем было написано "Добро пожаловать в Тридевятое Царство!"

— Вон, значит, куда меня занесло, — удивленно пробормотала Фелеца и сошла с дороги на лесную тропку, ведущую к высокой горе. От горы очевидно несло чем-то знакомым, магией и стихиями, и Фелеца еще не поняла, нравится ей это или нет, — но выхода не было. Она шла на поводу у своего шестого чувства — и еще недавно оно уверенно вело ее к этой самой горе. Но по мере приближения к цели оно становилось все неувереннее, будто само не знало, туда ей нужно или нет. Но все равно других вариантов нет, и даже шестое чувство не говорит ничего подходящего, — так почему бы не выяснить все наверняка...

За спиной Фелецы двое рабочих с чертыханиями притащили нарядную вывеску "Добро пожаловать в Тридевятое Королевство!" и принялись снимать старый указатель.

Ребенка здесь нет, поняла Фелеца, когда подошла к горе. Зато запах стал отчетливее — и она наконец его узнала. Значит, это и есть жилище того самого Дракона? Что же, раз так, она вполне может рассчитывать на помощь. Один раз он ей уже помог.

В тот раз они встретились далеко отсюда, в совсем другом лесу, где она размышляла, не сдать ли ей новообращенного оборотня, валявшегося сейчас без чувств (не умер-таки!), кому-нибудь из охотников, пока он такая легкая добыча, или пусть живет дальше и мучается со своим новым обликом. А ну как увяжется следом и задумает мстить? Силенок у него, пожалуй, все равно не хватит, но все время помнить о том, что он может хотя бы попытаться, неприятно. И вот за этими размышлениями она наткнулась на Дракона, с интересом изучавшего что-то на ближайшем дереве. Фелеца сначала оробела, но потом поняла, что опасностью от него не пахнет, зато пахнет самыми невероятными вещами. Тогда она набралась смелости, изложила ему свою историю и, пока он не начал зевать, обратилась к нему с просьбой закинуть ее врага куда-нибудь подальше, чтобы он никогда не нашел дорогу обратно.

— Никогда? Ну, этого я гарантировать не могу, но могу попытаться сделать так, чтобы шансы на такой исход увеличились. Насколько далеко его закинуть? Другой мир подойдет?

— О да, конечно подойдет, — охотно согласилась Фелеца, попыталась было присесть в книксене, потом вспомнила, что находится не в том обличье, и ограничилась припаданием на передние лапы и наклоном головы. А бывшего охотника больше никто никогда не встречал.

Но все это было несколько недель назад, а сейчас кошку больше всего занимал вопрос, где сейчас ее детеныш. И если она не найдет его здесь, на горе, то похоже на то, что ей снова придется просить помощи у Дракона.

— А как, интересно, ты мне докажешь, что это твой сын? — спросила принцесса, неприязненно глядя на Фелецу, которая от указанного ей места у стола моментально переместилась к детской кроватке (и когда только успела!) и теперь жадно разглядывала спящего Кита.

— Ну, во-первых, если ты не выкинула те вещи, в которых его нашла, ты могла видеть на них его имя — "Кит". Его вышивала я. И несколько образцов такой вышивки у меня есть с собой — показать?

— А если ты их где-нибудь украла?

— Тогда — во-вторых, — Фелеца сняла капюшон и эффектно сверкнула глазами. — Думаю, тебя этим не особенно удивишь, зато будешь знать, в кого он такой.

— Ну, допустим, это уже убедительнее, — принцесса вернулась к столу, поставила две чашки горячего питья и уселась напротив кошки. — Но вдруг ты все же не мать, а... мало ли кто... родственница. Одноплеменница. Морок. И неизвестно, друг ты ребенку или враг.

— Тогда будем ждать аргумента номер три, — вздохнула Фелеца и отпила из своей чашки.

Аргумент не заставил себя ждать. Он завозился, встал в кроватке, сонно прищурив глаза, огляделся, принюхался и вдруг с радостным воплем "Маааау!" рванулся к Фелеце.

— Кошки долго помнят своих, — улыбнулась она, подхватывая ребенка на руки. — Какие-нибудь еще доказательства тебе нужны?

— Может и нет. Но теперь мне нужны объяснения. По-твоему, это нормально — оставить ребенка на произвол судьбы, бросить его на дороге, пропадать где-то невесть сколько времени, а потом как ни в чем не бывало вернуться за ним?

— Вероятно, нет. Но если за ребенком идет охота, то оставить его там, где его не будут искать, в общем-то, не самая плохая идея, не так ли?

Принцесса слушала рассказ об охоте. Изумлялась, ругалась и сочувствовала. Обрадовалась, услышав о Драконе. А потом спросила:

— И куда вы теперь пойдете?

— Не знаю. Мне все равно. Может быть, вернемся в мои родные земли. А может, осядем где-нибудь неподалеку. Здесь все же охотников меньше — только один попался за столько лет.

— Знаешь, у нас тут как раз на днях освободится хижина по соседству. Она пока немножко зачарованная, но это мы исправим. Может, здесь и поселишься? До города рукой подать, а лишние люди не суются, нас с Невидимкой боятся. А мне бы не хотелось расставаться с Китом, я ведь так к нему привыкла...

— Пожалуй, об этом стоит подумать, — согласилась Фелеца, задумчиво почесывая разомлевшего от радости Кита за ухом.

— Куда-куда "добро пожаловать"? Что за бред? — возмутилась принцесса, глядя на приветственную вывеску "Добро пожаловать в Тридевятое Королевство!" — Они все с ума посходили, что ли? Всю мою жизнь это было Царство, я родилась в Царстве, жила в Царстве, была принцессой в Царстве — какое Королевство, откуда?!

— Вообще-то, это логично, — заметил маг. — Королевы и принцессы должны править королевствами, а царствами правят царицы и царевны, разве нет?

— Да что бы ты понимал! Лет триста короли и королевы правили Царством, и никого это не смущало — зачем же было переименовывать-то?

Принцесса с магом направлялись во дворец, к Королеве: рассказывать историю маговского проклятия и исцеления, каяться, извиняться и проситься обратно во дворец (последние пункты, разумеется, должен был проделывать только маг, а вот рассказывать принцесса хотела сама). Где-то рядом незримо, но ощутимо витал Невидимка, а Кит наконец-то был оставлен дома, с мамой, и в общем не имел ничего против такого расклада. Маг дрожал и дрейфил, а для принцессы это путешествие должно было быть вполне обыкновенным и обойтись без неожиданностей. И тут эти вывески. Переименования у них, видите ли! Зачем?!

— Зачем? Зачем, скажи мне, ты все это затеяла? — спросила принцесса у Королевы после того, как они вдвоем нагнали страху на мага, но все-таки приняли его обратно во дворец — на старую должность, но на птичьих правах, и уселись пить чай.

— Ну, ты же, должно быть, сама понимаешь, что нелогично, когда королева правит...

— Это я уже слышала. Но несколько столетий это совершенно никого не волновало. Никто, небось, даже не помнит, как так вышло, что Царством стали править короли. Так зачем переименовывать?

— Видишь ли, деточка, — озабоченно нахмурилась Королева. — У нас в этом году, судя по всему, неурожай. От голода никто не умрет, об этом я позабочусь, и кое-какие запасы у нас есть, Яблоня-Хозяйка, опять же, поможет, но несколько поумерить аппетиты придется. Возможно, даже зимнюю ярмарку отменим.

— Ничего себе! Какой ужас... так, а переименование-то тут при чем?

— Ну, раз с едой у нас проблемы, надо же обеспечить людям хоть какую-то пищу. Хотя бы ту, что для сплетен. Чтобы не так тоскливо было в нелегкий год. Кстати, дорогая, ты никогда не думала сменить имя? Ты же все равно с детства не отзываешься на Августину...

— Ну и не жалко тебе собственную утварь? — Фелеца пригнулась, уворачиваясь от метящего ей в голову горшка. Горшок разбился вдребезги. — Какой смысл тебе со мной воевать? Сказал бы, что не хочешь, чтобы я тут жила, — я ушла бы сама.

— Много чести, тебя о чем-то просить! Сама уйдешь как миленькая! Сроду во мне никакое зверье лесное не жило — и ты не будешь, — категорично заявил дом и поставил ей ножку от стула.

— Да не собираюсь я здесь жить! Я просто за крупой зашла! — зашипела кошка, перепрыгивая через преграду.

— Это ты сейчас так говоришь, а потом как поселишься и по углам гадить начнешь.

— Не дождешься, — фыркнула Фелеца. — Жить в таком странном и сердитом доме я по доброй воле не стану.

— Ах, это я странный? Ну вот и отлично, и нечего тебе тогда тут делать! — и Дом попытался уронить на Фелецу ведро, но она вовремя заметила движение, поймала ведро и поставила на пол.

— Могу уйти, почему бы нет. Много лет жила без дома — и еще проживу. Только вот Кита я с собой заберу. Думаешь, твоя хозяйка этому обрадуется?

— Никакая она мне... так, а Кита ты почему это заберешь?

— А потому, что он мой сын. Я за ним сюда пришла и без него никуда не уйду, — с этими словами Фелеца выпрыгнула в окно вместе с только что найденным мешочком крупы. Забросив его в хижину, она подхватила на руки Кита и снова направилась к Дому, продолжать разговор. Но подойдя поближе, она насторожилась и встала рядом с окном.

— Значит, тебя снова отстроили? Вот и отлично. На этот раз, я думаю, ты будешь сговорчивее.

— Не буду. Я уже говорил, мне не нужен домовой!

— Так тебе понравилось гореть? Ну, так я еще пожарчик могу устроить, пока не образумишься.

— Да что ты ко мне привязался? Шел бы своей дорогой. Мало ли домов в мире...

— А зачем мне куда-то идти? Я уже пришел и собираюсь здесь поселиться, а ты мне мешаешь.

— Дружок, ты плохо слышишь? — промурлыкала Фелеца, заглядывая в Дом через окно. — Тебе же сказали: мест нет. Занято уже!

— И кто меня прогонит? Ты, что ли? — окрысился домовой.

— Могу и я, — согласилась Фелеца. — Давненько на такую мелочь не охотилась.

Кошка посадила ребенка на землю и быстро, по-кошачьи вскочила на подоконник.

— Эй, мы так не договаривались! Я же не знал, а ты сразу охотиться! — запричитал домовой, пятясь от окна к печи.

— Теперь знаешь. Ну что, сам дорогу отсюда найдешь или помочь?

— Сам найду, сам найду... нечисть! — пискнул домовой и вылетел в трубу.

— От нечисти слышу, — проворчала Фелеца и спрыгнула с подоконника на землю.

— Все равно я не хочу, чтобы ты здесь жила, — сказал Дом.

— Я и не собираюсь!..

— Но ты это... заходи иногда. А то еще кто-нибудь незваный зайдет.

Быть матерью не так уж просто. Как только у ребенка начинают резаться зубы, так сразу и вспоминаешь в очередной раз: ох, как это непросто! Фелеце, впрочем, это далось легче, чем многим человеческим матерям: ей привычнее было не спать по ночам. Но утром, когда Кит наконец успокоился и уютно свернулся клубочком, а Дом проворчал "наконец-то" — так проворчал, что ж хижине было слышно! — ее, конечно, тоже сморило. Она и не думала сопротивляться сну: лучше уж потом пытаться сделать все дела одновременно, одним глазом смотря на Кита, чем ползать зимней заспанной мухой, которую никто даже не убивает — сама помрет. В общем, Фелеца торжественно махнула на все рукой и рухнула в кровать рядом с ребенком.

Но поспать ей так толком и не дали. Хорошо Киту: если он хочет спать, его ни собачий лай не разбудит, ни гроза, ни звон посуды. А Фелеца спит чутко. Вот, например, ходит кто-то вокруг дома по поляне, а ей слышно, она просыпается.

"Походят и уйдут, все равно наверняка к Рыжей пришли", — сонно подумала она и собралась было заснуть обратно, но не тут-то было. Визитер стал стучать в дверь Дома. Раз постучал, другой постучал, третий. А потом как заорет: "А ну выходи, ведьма! Дело есть!" И стоит, подбоченясь. Ждет, когда ведьма выйдет.

— Если у тебя к ней дело, то нечего так орать, — негромко произнесла Фелеца. Выпрыгнуть в окно — секундное дело, и вот она уже стоит рядом с незваным гостем, сонно щурится и осматривает его. По виду городской, небогатый, простоватый. Молодой. Неграмотный, небось. К Рыжей этой такие обычно не ходят, а ходят все зажиточные да умные: то им травку в эликсир, то лепесточек в лекарство, а то и вовсе карту Промозглых Пещер составить. Ученые, понимаешь ли. А этому чего тут надо? — Чего пришел-то?

— А ты, что ли, ведьма? — оценивающе глянул парень и озадаченно почесал затылок. — А мне говорили, рыжая. А ты и не рыжая совсем.

— Да нет, я просто живу тут. А ее нету сейчас, уехала она в Тридевятое. Так что не ори тут.

— А чегой-то не орать? Мне, может, надо!

— Да чего тебе надо? Нету ее, говорю!

— Да? Ну ничего, я тогда завтра приду.

— Так ее и завтра не будет. Скажи, чего надо-то? Если травки какой, то она все мне надписала и оставила, могу дать.

— Да нет, мне травки не нужны. Я ее замуж взять собираюсь.

— Хотела б я на это посмотреть, — хихикнула Фелеца.

— Ну, вот послезавтра приду — и посмотришь, — важно сказал парень и удалился в сторону города.

— Замуж, говоришь? — насмешливо протянула принцесса. — А с чего это ко мне такой завидный жених посвататься решил?

— Ну, ты вроде тоже ничего, — одобрительно глянул на нее Жоня. — Ну, я как жениться собрался, стал по городу слушать, кто у нас самые завидные невесты. А они все девки простые, скучные, а некоторые вовсе дуры набитые. Ну, думал я, думал, какую из них выбрать, а тут мне и рассказывают. Ведьма, мол, рыжая...

— Разве ж это рыжая? — усомнилась принцесса, демонстрируя седые пряди на голове.

— Рыжая-рыжая. Ну а седина — подумаешь, с кем не бывает. Так вот. Ведьма, мол, рыжая, за городом, одна живет...

— Так уж и одна...

— Ну, уже не одна, видал я твою соседку, но мужика-то в доме нет.

— Допустим. И что с того?

— Как что? С ведьмой, подумал я, точно скучно не будет, да и пользы от нее в хозяйстве больше, чем от любой другой. Значит, к ней и надо свататься. Ну, вот я и пришел.

— Вижу, что пришел. А ты не думаешь, что мне может быть скучно с тобой и с твоим хозяйством?

— Шутишь, что ли? — опешил Жоня. — Когда ж тебе скучать-то будет? Вот поселюсь здесь у тебя, заведем скотины какой-нибудь, огород приличный разобьем — вот и будет тебе чем заняться.

— А если я не хочу ни с какой скотиной возиться?

— Ну, тогда не заведем, — легко согласился жених. — Разве что кур, это уж непременно надо.

— Непременно, — фыркнула принцесса, с трудом сдерживая смех. — А кольцо-то твое где, жених?

— Какое кольцо?

— Обручальное, — терпеливо разъяснила принцесса. — Или ты ко мне с пустыми руками пришел?

— Так я ж не знал, что ты дома будешь... вторую неделю уже хожу... да, нехорошо получилось.

— Вот именно. Иди давай, и без кольца больше не появляйся.

Принцесса демонстративно отвернулась к печи. Парень посидел еще немного, понял, что больше ничего не дождется, и пошел к двери. На полпути обернулся:

— Ну, тогда я завтра приду?

— Приходи-приходи, — рассеянно кивнула принцесса и углубилась в созерцание очень интересного пятна на стене. Выждала минуту после того, как закрылась входная дверь, и спросила в воздух:

— И как он тебе?

— Ты что, серьезно спрашиваешь? — обиженно спросил Невидимка.

— Куда уж серьезнее! Ну, так что, он тебе нравится?

— Ты с ума сошла, что ли? Как мне может понравиться тот, кто к тебе сватается?

— А запросто. Вот подумай и скажи мне: хотел бы ты в его теле поселиться или подождем жениха поутонченней?

— Ты точно ведьма, Рыжик! — восхищенно прошептал Невидимка.

— Теперь, похоже, уже да. А нечего было обзываться!

Промозглые пещеры оправдывали свое название. Там было не только холодно, но и сыро, и просто противно, так, что хотелось немедленно повернуть назад, вернуться домой, устроиться у печки, выпить чего-нибудь горячего и не думать ни о каких пещерах. Вода под ногами хлюпала и обладала магической способностью просачиваться в самые добротные сапоги.

— Ну точно заболею, — хлюпала носом принцесса, протискиваясь по очередному узкому коридору. — Вот некоторым забот мало, а! Карта им нужна. Пошел бы и сам ноги помочил, так нет, нам же проще "ведьму" сгонять... хорошо хоть, деньги платит.

— Можно подумать, ты сама не хотела исследовать эти пещеры, — отозвался витающий неподалеку Невидимка. — Так сказала бы мне, я бы сам слетал, мне не мокро. Составили бы карту с моих слов. Мне-то здесь не мокро.

— Нет уж! Мне самой интересно. Просто очень уж противно. Если б не заказ, точно бы обратно повернула! Мне, кстати, сказали, что здесь еще какое-то чудище водится. Как будто этой слякоти мало!

— Интересно, что же это должно быть за существо, чтобы нормально себя чувствовать в таком месте? Тут даже мне не по себе...

— Ты же говорил, тебе не мокро? — ехидно осведомилась принцесса.

— Не мокро. Просто противно. В общем, я начинаю понимать, что вы зовете словом "промозгло". Еще немножко — и пойму, что такое "холодно" и "мокро".

— Слушай, как же я до сих пор не задумывалась... а ты что, вообще ничего не чувствуешь?

— Отчего же, чувствую, и многое. Но почти ничего не ощущаю. Ты говоришь: жара, холод, усталость, голод, вкус, а мне все это почти незнакомо.

— Пожалуй, сейчас я склонна считать, что тебе повезло, — хлюпнула носом принцесса.

— Может, и повезло.

Коридор вывел их в небольшую пещеру. Не то чтобы она была затоплена водой, скорее — покрыта лужами. Их количество и размер впечатляли. Было тихо, только где-то капала вода и звенело что-то недосказанное между принцессой и ее другом. А потом раздался сдавленный кашель.

— Кто здесь? — спросила принцесса.

— Кто-кто... я здесь, — проворчало существо, вылезая из-за притопленного в луже камня. Оно сошло бы за крупную ящерицу, если бы не заметные даже в сложенном виде крылья, покрытые перьями. Существо снова закашлялось и сердито посмотрело на принцессу. — Вот в какую глушь ни заберешься, обязательно найдут, а! Я уже простыл окончательно. Вот умру — и будете плакать. Ну, что там у тебя?

— А что у нас должно быть? Извини, мы не тебя искали... мы даже не знаем, кто ты.

— Так никто не знает! Я сам не знаю. И никому это никогда не мешало, между прочим. Ну так что, будете желания-то загадывать или как? И не надо, пожалуйста, врать, что ты меня не искала. Какой нормальный человек полезет в эту мокрую мерзость просто так? Я сам бы не полез, но достали.

Здравствуй, Золечка! Извини, что воспользовалась услугами твоего конкурента, чтобы отправить это письмо, но он пообещал мне, что зачарованная птица найдет тебя даже на краю света, а мне того и надо (хотя, я надеюсь, так далеко ты еще не забралась). Куда ты вдруг пропала, почему ничего мне не сказала? Я понимаю, у тебя могут быть свои дела, все эти твои колдовские изыскания, и возможно, тебя не стоит тревожить без причины, но причина-то у меня как раз есть, даже несколько.

Во-первых, кто-то на днях рылся в твоих свитках. Разбили окно и влезли в твою комнату, представляешь? Там теперь все перевернуто вверх дном, какие-то твои порошки рассыпаны, я боюсь заходить — вдруг во что-нибудь превращусь? Может быть, конечно, это были простые грабители, но тогда почему больше в доме ничего не пропало? Хотя нет, пропало мое золотое кольцо. Ну, то, которое от гномов, с бабочкой. Но все же, мне кажется, грабители были непростые.

Во-вторых, в этом году намечается неурожай. У нас в саду — и то всего-ничего выросло, хотя ты заклинание какое-то весной читала. Так что надо же срочно что-то делать! Надо еще как-то над садом поколдовать, пока не поздно, а тебя где-то носит. Я не планирую в следующем году садиться на диету!

Ну и в-третьих. Возвращайся скорее, ты мне очень нужна. Кто-то же должен собрать эти чертовы порошки, которые у тебя раскиданы, помочь мне привести комнату в порядок и возместить ущерб за разбитое окно!

Целую, мама.

P.S. За письмо рассчитываться со мной не надо, прочитаешь заклинания над садом — и довольно. Смотри не опоздай.

P.P.S. И кольцо мое (с бабочкой!) тоже надо найти. Ты ведь займешься? В общем, я тебя очень жду.

— Ничего себе напор! — удивилась принцесса. — Мы даже еще не познакомились толком, а ты так вот сразу такие предложения делаешь...

— Да ладно, можно подумать, я не знаю, что от меня девушкам нужно, — сварливо отозвался обитатель Промозглых Пещер. — Ну, загадывай уже желание и отстань.

— А сколько у меня желаний?

— Умная, черт. Хорошо, что не все догадываются спросить. Желаний у тебя сколько угодно, пока не отвяжешься.

— Отлично. Тогда вот тебе первое мое желание: перестань нервничать и давай для начала просто поговорим, ладно?

— Ничего себе желания у некоторых, — хмыкнул ящер. — Ну, давай поговорим. Чего тебе?

— Во-первых, расскажи мне, пожалуйста, кто ты такой?

— Извини, деточка, но внятно я помню только последние лет пятьсот, и уже тогда вокруг не было ни единого человека, который мог бы мне объяснить, кто я такой. Так что этого я тебе сказать не могу.

— Ничего себе! Это сколько же всего интересного ты, должно быть, застал!

— Ничего я не застал. Сидел по норам и старательно прятался. Но все равно же находят!

— А от кого прятался-то? Зачем?

— От вас, конечно. От людей. Думаешь, мне приятно и легко исполнять ваши дурацкие желания?

— Так не исполнял бы, — недоуменно пожала плечами принцесса.

— Не могу. Проклятие у меня такое, — скорчил печальную гримасу ящер. — Всегда служить тем, кто попросит, исполнять желания и говорить правду. Я уже успел забыть, кто и за что это со мной сделал, он уже умер давно, а проклятие все работает. И всем от тебя постоянно что-то нужно — это так утомительно!

— Бедняга. Ну, мне от тебя ничего не нужно, по крайней мере сейчас я уж точно не готова что-либо заказывать. Мне бы только карту доделать... о, кстати, а ты хорошо знаешь Пещеры? Расскажешь мне, где и что?

— Могу и рассказать, почему бы нет. Это нетрудно.

Следующие полчаса принцесса записывала, зарисовывала и расспрашивала. Карта должна была выйти вполне толковая.

— Ну, надеюсь, заказчику понравится, — сказала принцесса, бережно пряча наброски поглубже под одеждой. — Спасибо тебе большое... а как тебя зовут?

— А я откуда знаю? — проворчало существо. — Можешь звать Васей.

— Спасибо, Вася. А можно, я как-нибудь еще приду поговорить?

— Если поговорить, то приходи, конечно.

Принцесса уже почти вышла из пещеры, когда Вася окликнул ее.

— Подожди. Раз уж я не желание твое исполнял, а услугу оказывал, то окажи мне тоже услугу, ладно? Скажи, пожалуйста, почему так много людей просили у меня золото в каких-то безумных количествах? Зачем оно вам? Вы его едите?

Осторожно, данная сказка может травмировать неподготовленного читателя наличием намеков на секс, но отсутствием, собственно, секса. Я предупредила.

— Мне очень, очень нужно горячего вина и много-много специй, — приговаривала принцесса, стараясь справиться с дрожью и разыскивая по шкафчикам нужные ингридиенты. — Чертовы пещеры, а! Ну что ж там за холод такой особенный, что пробирает до костей через две шерстяных кофты, куртку и шарф?

— Бедняга, — сочувственно сказал Невидимка. — Иди лучше к печке, накройся чем-нибудь, а я все приготовлю.

— Спасибо, — у принцессы не было даже сил возражать, и она устроилась поудобнее и принялась наблюдать за полетом ингридиентов из шкафчиков в кастрюльке и обратно. Постепенно она согрелась, дрожь стала отпускать, но где-то глубоко внутри засел холод, который так просто было не выгнать.

— Вот, держи, грейся, — к принцессе подплыла горячая кружка и повисла в воздухе. Принцесса приняла кружку, сделала глоток и блаженно запрокинула голову, чувствуя, как долгожданное тепло разливается по ее телу.

— Спасибо огромное. Как же хорошо... а ты со мной не выпьешь? — спохватилась она.

— А зачем? — отозвался Невидимка. — На меня это все равно не действует. Я и вкуса-то не почувствую, зачем на меня продукт переводить?

— А в темнице, помнится, ты ел.

— Ну, надо же было тебя как-то поддерживать и составлять тебе компанию. Но сейчас ты в лучших условиях, так зачем совершать бессмысленные действия?

— Да, в чем-то ты прав. И все же так жаль, что я не могу разделить с тобой эти ощущения... или могу? Слушай, а когда ты вселялся в мое тело, ты что-нибудь чувствовал?

— Не помню. Слишком мало было времени, чтобы разобраться. Я тогда был занят тем, чтобы освоиться в новой ситуации... ну, и ничего не испортить.

— У тебя отлично получилось, — хихикнула принцесса. — Ну, тогда, может быть, попробуем снова? И узнаем, сможешь ли ты что-нибудь чувствовать, находясь в моем теле. Никуда торопиться нам сегодня не надо, а ощущений хоть отбавляй.

— Ну смотри, ты сама этого захотела, — сказал Невидимка и занял ее тело, осторожно отодвигая ее сознание куда-то вглубь. Они помолчали несколько минут, прислушиваясь к новым ощущениям, а потом он ответил на еще не заданный вопрос:

— Да, теперь я чувствую. И то, что ты еще не совсем согрелась, и жар этот... и запахи. И вкус вина. Интересно.

"Тебе нравится?" — подумала принцесса.

— Не знаю. В этом состоянии не чувствуется ни течение магических потоков, ни направление ветра, ни многое другое. Но много новых приятных ощущений. Наверно, все-таки мне нравится.

"Ну, тогда чувствуй себя как дома"

— В самом деле? Значит, ты отдаешь тело в мое распоряжение?

"На этот вечер — да"

Некоторое время они сидели в тишине, двое в одном теле, и пили одну кружку вина на двоих. Когда кружка опустела, они поставили ее на стол, а потом тело подняло руку и осторожно погладило себя по щеке, провело по волосам, спустилось ниже, к шее...

"Что ты делаешь?"

— Изучаю ощущения. Мне всегда было интересно, каково это — дотронуться до любимой девушки. А тут заодно выпал шанс узнать, что она сама при этом чувствует. Грех не воспользоваться.

"Эй, а как же... Дом?"

— Он спит. Уже часа два. И еще долго будет спать.

Руки принцессы тем временем снимали с нее теплую кофту, затем вторую, затем приступили было к пуговицам на рубашке, но вдруг замерли.

— Ты не против?

"Нет, я не против. Но, по-моему, после такого ты должен на мне жениться"

— Я бы с удовольствием, дорогая. Надо только найти способ. Но мы что-нибудь придумаем.

Руки принцессы продолжили расстегивать пуговицы, а лампа, освещавшая дом, внезапно погасла. Остались только отблески пламени и тени на стене.

"Как хорошо..."

— Да. Очень.

— Она неисправима, — вздохнула Изольда и стала сворачивать потрепанный листок — вдвое, вчетверо, в одну восьмую...

— От кого письмо? — полюбопытствовал Рыжик, не сводивший глаз с Изольды все время, пока она читала.

— От мамы. Ерунда какая-то. Пишет, кто-то вломился в мою комнату — кому там что может понадобиться, я же давно все ценное оттуда перевезла в свою избушку?

— Ну, значит, не все, — рассудил Рыжик. — Значит, что-то забыла или не считала ценным. Надо будет тебе проверить, что пропало. Ты из-за этого так расстроилась?

— Ничего я не расстроилась!

— Ну а то я не вижу. Сникла вся, на меня вон срываешься...

— Ничего я не срываюсь, не говори ерунду!

— Ну, вот видишь.

Изольда сердито фыркнула, отвернулась и уставилась в окно. Снаружи как раз шла подготовка к свадьбе придворного Звездочета и дочери Господина Главного Визиря, слуги носились туда-сюда, невнятно переругиваясь, и пытались делать вид, что украшают сад и повозку, в которой невеста должна прибыть к месту бракосочетания.

— Нет, я не из-за этого расстроилась. Я на маму разозлилась, — признала Изольда, поворачиваясь обратно к Рыжику и примиряюще улыбаясь. — Терпеть не могу, когда она пытается меня использовать. Заклинание над садом прочитай, колечко им найди, и желательно все бесплатно, а вот за разбитое окошко заплати, хоть и не ты его разбила... тьфу!

— В самом деле, неприятно, — кивнул Рыжик. — Я бы тоже обиделся.

— Она меня еще и поторапливает, представляешь? Не опоздай, мол, чтоб урожая побольше собрать. Я еще не согласилась, а она уже командует.

— Ну, ты, вообще-то, имеешь полное право где-то задержаться, ну так и не бери в голову. Мы все равно в Тридевятое летим. А уж в каком темпе лететь — решим сами, да?

— Не могу я не брать в голову. У них там, кажется, намечается неурожай. Нехорошо же будет, если из-за моих обид дурацких я действительно опоздаю. Неизвестно, как они тогда переживут этот год.

— Ну хоть на свадьбе-то погулять успеем? Визирь вроде неплохой мужик, не хочется его обижать.

— Неплохой. Но ничего не понимает в настоящем искусстве, — хихикнула Изольда.

— Вот, так гораздо лучше. Слушай... а сколько ты обычно берешь за услуги — ну, в смысле, за чтение заклинания над садом и за поиск кольца?

— Плодородие и поиск? — Изольда нахмурилась, подсчитывая про себя, потом улыбнулась. — Ты даже не представляешь, насколько ты вовремя это спросил!

"Здравствуй, мамочка! К сожалению, твое письмо нашло меня довольно далеко от дома, так что прибыть немедленно я не смогу. Но я непременно появлюсь у тебя до сбора урожая и прочитаю заклинание над садом. Стоимость этой услуги покроет и новое окно, и сумму, которую ты, вероятно, заплатила моему конкуренту (насколько я помню его расценки). Так что ты мне останешься должна только за поиск кольца. Готовь десять золотых.

Целую, Изольда."

— А все-таки, господин Дракон, почему Вы мне помогли? — промурлыкала Фелеца, уютно свернувшись на полу драконьей пещеры и любуясь мерцанием драконовой чешуи.

— Сам не знаю, — отозвался Дракон, исподволь наблюдая за тем, как она потягивается и жмурится. Он, конечно, знал, почему помог ей. Все дело было в том, что любому дракону приятно посмотреть на волшебное, нечеловеческое существо, а кошка-оборотень, несомненно, была именно таким существом. Ну как не помочь такой красоте? Всего-то и надо было — зашвырнуть одного недальновидного охотника куда подальше. Разве это сложно?

— Наверняка Вы не только мне помогали, — Фелеца перекатилась на спину и внимательно уставилась на дракона, прищурив один глаз.

— Наверняка, — согласился Дракон. Ни спорить, ни соглашаться и вспоминать другие подобные случаи ему не хотелось.

— У Вас очень удачно получается оказываться именно там, где вы нужны.

— Скорее, там, где мне нужно быть, — поправил ее Дракон.

— Да какая разница!.. Гораздо интереснее, как у вас это получается.

— Что именно?

— Успеть туда, где нужно оказаться. Вы же живете в этой пещере, да? И вас почти всегда можно здесь застать...

— Ну, это как раз просто. Видишь ли, течение времени этого мира не распространяется на другие миры. Время вообще не имеет такого большого значения, какое вы ему почему-то придаете. Это всего лишь еще одно из существующих измерений. Так что я просто прихожу из когда получается в когда нужно. Ну, а то, что меня почти всегда можно застать здесь, — всего лишь особенность моих путешествий... — Дракон прервался и покосился на явно засыпающую кошку. — Понятно?

— Нет, — сонно мурлыкнула Фелеца. — Но Вы рассказывайте. Это так хорошо усыпляет...

Принцесса основательно подготовилась к этому визиту. Свернула и положила в сумку тонкое шерстяное одеяло ("Зачаровано от сырости и вообще от всего, от чего можно, незаменимая вещь!" — расхваливала его Фелеца), бутылку какой-то настойки ("Это — чтобы не простыть", категорично отрезала она на неоднозначное хмыканье Невидимки), несколько листов с записями, часы и карту промозглых пещер — свой личный экземпляр, в котором помимо расположения пещер было отмечено и место обитания странного печального ящероподобного существа, исполняющего желания.

Путь по уже исследованным пещерам показался принцессе короче, чем в прошлый раз. "Зато обратный наверняка покажется гораздо длиннее", — мрачно подумала она, чувствуя, как местная сырость постепенно прокрадывается под одежду. Ящер вышел ей навстречу.

— Походку твою узнал, — объяснил он, предваряя ее расспросы. — Ну, чего пришла? Желание надумала?

— Нет, то есть, да... слушай, перестань ты меня путать своими желаниями! — поморщилась принцесса. — Ты меня с мысли сбиваешь. Я тебя расспрашивать пришла.

— О чем же?

— О том, что ты умеешь. Ты что, вправду любое желание можешь выполнить?

— Любое.

— И замок воздвигнуть?

— Зачем тебе замок?

— Да не нужен он мне! Но, вообще-то, можешь?

— Ну, могу.

— И драгоценностей настоящих достать?

— Тоже могу.

— И чтобы солнце с другой стороны всходило?

— Тоже могу. Но после этого я еще долго ничего не смогу. Даже дышать. Лет десять.

— Бедняга. Знаешь, у меня, пожалуй, тоже есть одно желание... для начала.

— Ну вот, так я и знал, — проворчал Вася. — Все вы одинаковые, вам только желания подавай...

— Ну, знаешь, если так их постоянно рекламировать, поневоле захочешь загадать пару-тройку желаний, — фыркнула принцесса. — Так вот, я хочу, чтобы отныне ты исполнял только те желания — свои или чужие — которые сам сочтешь нужным и возможным исполнить.

— Это как? — непонимающе переспросил ящер.

— А вот так. Хочешь — исполняй, а не хочешь — не исполняй.

— Что, и твои желания могу не исполнять? — недоверчиво уточнил он.

— И мои тоже, конечно.

— И даже вот это самое желание могу не исполнять?

— Ну, если ты его не исполнишь, получится, что ты не можешь решать, какие желания исполнять, а какие нет. А значит... ты все равно должен его исполнить?

Ящер застыл, приоткрыв рот и задумчиво глядя перед собой. Принцесса достала часы, бутылку и плед, закуталась поплотнее, засекла время и подмигнула незримо витающему поблизости Невидимке:

— Посмотрим, сколько времени до него будет доходить. Как думаешь, получаса хватит?

— Ни за что не поверю, что ты сделала это просто так, — сказал ящер, настороженно уставившись на принцессу. — Ты ведь могла загадать что угодно, и я бы исполнил твое желание. А теперь могу и не исполнить, даже если попросишь. Что могло заставить тебя отказаться от такой возможности? В твою доброту я не верю.

— Правильно делаешь, — фыркнула принцесса. — Никакой доброты, один сплошной расчет. Сам посуди: у меня есть желание, и я хочу, чтобы ты его исполнил. Но при этом не уверена, что оно тебя не уморит, и что ты не сбежишь от меня куда-нибудь в еще более мокрое и противное место. И чтобы случайно тебя не уморить, достаточно дать тебе выбор: можешь ты мне помочь или нет.

— И все? — растерянно моргнул ящер.

— И все, Вася, — рассмеялась принцесса. — Ах да, ну и еще, хотелось, чтобы когда я обращусь к тебе с просьбой, ты был мне немножко должен. Обычно это способствует желанию помочь. Но я, конечно, все равно не буду требовать с тебя долг желаниями, не волнуйся.

— Да я понял, что не будешь. Это было бы слишком просто для тебя, наверно. Ладно, хватит выделываться, ты просьбу-то уже изложи. А то мне даже интересно стало.

— Надо же, стоило с тебя снять обязанность по исполнению желаний — и они наконец-то стали тебя интересовать! А у меня совсем не сложная просьба. Для того, кто практически своими силами освободился от многовекового проклятия, раз плюнуть просто! Мне нужно мужское тело. Живое, но без души, чтобы в него мог вселиться дух. И желательно — молодое и симпатичное.

Ящер пораженно молчал минуту, потом задумчиво сказал:

— Ну, хорошо хоть не золото. От него привкус во рту противный, — объяснил он, увидев недоуменный взгляд принцессы. — Тело, говоришь? Даже не припомню, чтобы кто-нибудь у меня просил что-то подобное. Симпатичное? Откуда ж я знаю, что вам, людям, симпатично?

— Ничего, я доверяю твоему вкусу.

Через полчаса тело было готово. Взглянув на него, принцесса задумалась, отхлебнула из припасенной бутылки и смущенно сказала:

— Знаешь, пожалуй, лучше я тебе в следующий раз нарисую, как должен выглядеть симпатичный мужчина. А это убери, пожалуйста. Вдруг кто увидит. Страшно же.

Королева второй час мерила шагами малый дворцовый зал. Стук ее каблуков гулко разносился по коридорам, в кои-то веки заставляя бодрствовать дворцовую охрану. Королева была крайне удивлена и недовольна. Причина ее недовольства мирно лежала на низком столике рядом с незаконченной вышивкой крестом — тайной королевской дурной привычкой. Это было надушенное чем-то невыносимо сладким письмо от Главного Визиря Страны Зноя, который счел политически и тактически правильным пригласить Королеву (и свою дальнюю родственницу) на свадьбу своей любимой дочери. На свадьбу Королева все равно не успевала: в те дни, когда письмо доставили во дворец, Королева гостила на Драконьей Горе и была занята исключительно тем, как сместить с трона тех, кто недостоин на нем сидеть, а потом, когда она обнаружила его среди прочей неразобранной почты, ехать было уже поздно. Да не очень-то и хотелось, к тому же.

"Нет, это все же непостижимо! Дочь Главного Визиря, второго человека в стране... если не первого! И какой-то там Звездочет! Да что у него есть, кроме молодости и амбиций? Ну, ладно, положение, может быть, и неплохое, но для дочери такой важной персоны это явный мезальянс. Это настолько же абсурдно, как если бы я вышла замуж за это ходячее несчастье..."

Королева усмехнулась, вспомнив свое персональное несчастье, когда-то занимавшее непыльную и денежную должность придворного Мага-Предсказателя, а ныне выполнявшего скромную работу старшего помощника младшего библиотекаря.

"Интересно, кстати, зачем во дворце столько библиотекарей... надо будет как-нибудь проверить, чем они заняты. И сплавить часть книг падчерице... так о чем я? А, о замужестве. Абсурдно. Хотя..."

— Ты с ума сошла! — изумленно воззрилась на нее принцесса спустя полторы недели. — Замуж за... этого?! Он же тебя чуть власти не лишил и ничуть в этом не раскаялся! И камни у гномов украл. И манипулировал тобой. И... ему же нельзя доверять! — взмолилась она, взывая к основному королевскому инстинкту.

— Нельзя, конечно, — охотно согласилась Королева. — Но к сожалению, тот факт, что я никому не доверяла, не спас меня от дворцового переворота. Так какая разница, доверять или нет? Доверять, пожалуй, даже проще: не надо ждать удара в спину.

Принцесса хмыкнула, но промолчала.

— И чем же вы занимаетесь? — поинтересовалась Королева.

— Мы сортируем книги! — гордо отрапортовал старший библиотекарь.

— Что, все время и до сих пор? — изумилась Королева. — И когда же вы закончите?

— Послезавтра.

— А потом что будете делать?

— Немного отдохнем и будем сортировать снова — по датам написания книг. А потом — по алфавиту, по именам авторов. Потом — по тематике: выдумки, книги о магии, о кораблях, о растениях — всего 23 с половиной секции.

— Почему "с половиной"?

— Там стихи.

— А, ну это меняет дело, — озадаченно протянула Королева.

— Конечно. Так вот, потом мы будем делать сортировку по количеству страниц, а потом — по цвету обложки, как сейчас.

— И потом все сначала?

— Да, конечно.

— И сколько времени у вас отнимает каждая такая сортировка?

— Около двух с половиной недель. У нас действительно много книг.

— А зачем вы это делаете? — немного смущенно спросила Королева.

— Зачем — что?

— Зачем вы сортируете книги? Вы ведь давно могли бы выбрать наиболее удобный метод сортировки, и не пришлось бы тратить столько усилий на бессмысленные перемещения...

— Как это "бессмысленные"? — оскорбленно воскликнул старший библиотекарь. — Это что же получится за безобразие? Если мы не будем постоянно менять книги местами, то каждый дурак сможет выучить принцип сортировки и найти книгу самостоятельно. А это — наша работа!

— Знаешь, мне кажется, что у тебя талант, — доверительно сообщила принцесса, удовлетворенно глядя на портрет очаровательного молодого человека. Художник делал все новые мазки кистью, и портрет становился все более живым и настоящим. Даже принцессе было понятно, что это настоящее искусство, а ведь ей нужен был всего лишь набросок, чтобы объяснить ящеру, что такое красивый мужчина...

— Я знаю, милая, — небрежно отмахнулся художник. — Ну как, нравится мальчик? Ты смотри внимательно, тебе же с ним жить.

— Нравится, конечно. И тому, кому предстоит жить в этом образе, он тоже очень нравится. Но я вот чего не понимаю. С таким талантом ты мог бы писать огромные полотна, великие картины, ну, или хотя бы сделаться придворным живописцем. А ты работаешь на улице и рисуешь эти дурацкие карикатуры. Почему так? Тебе не нужны деньги и слава?

— Нужны, конечно, — вздохнул художник. — Но видишь ли, какая проблема: стоит мне всерьез начать картину, как выясняется, что кто-то только что написал что-то похожее. Либо на тот же сюжет, либо в той же манере, либо в тех же цветах... и даже если я напишу лучше, меня все равно будут сравнивать с тем, кто написал картину раньше.

Принцесса озадаченно молчала. Художник продолжил:

— Видимо, мне дано улавливать те самые идеи, которые носятся в воздухе, и воплощать их. Я не спорю, это замечательный дар. Но так уж получается, что до кого-то они доходят раньше. Нет ничего обиднее, чем выйти из мастерской и узнать, что твою картину кто-то уже написал полторы недели назад. Поэтому я пишу на заказ. Это проще. Никто не скажет, что ты своровал идею, если ты изначально воплощал чужую.

— Печальная история.

— Конечно, печальная. Зато знала бы ты, какой чуткий, современный и суровый из меня получился критик!

Приготовления к свадьбе дочери Главного Визиря и Звездочета шли полным ходом. Угощение было почти готово, а что не готово, то уже дожаривалось и допекалось; столы расставлены и украшены, подарки разложены, гости в пути или прибыли еще вчера; нарядный жених сиял, как новая золотая монета на солнце. А вот невеста... невеста не сияла. Просто потому что не умела сиять. Во что бы ее ни наряжали, чем бы ее ни украшали, она оставалась невзрачной и незаметной. В особенно неудачных случаях платье и драгоценности были заметны, а невеста — нет. Это устраивало и невесту, и жениха: она к этому привыкла, а он ее именно такой и полюбил и замечал в любом, даже самом сверкающем наряде.

Но служанкам, занимавшимся внешним видом невесты, это казалось страшной несправедливостью: такой красивый сияющий жених — и такая неказистая невеста! Поэтому они искали все новые и новые варианты украшения дочери визиря. Перепробовав наряды, камни, цветы и жемчуг и не получив желаемого результата, они принялись за волосы невесты.

— Надо поднять их наверх. Это откроет и удлиннит шею.

— Надо распустить их и завить. Это будет романтично.

— Поднять!

— Распустить!

В общем, как-то незаметно получилось, что вопреки древним обычаям, предписывавшим свадьбе завершаться ритуальным побоищем, свадьба Звездочета и дочери Визиря с драки началась. А невеста, наблюдая за дракой служанок, заплела волосы в косу, что оказалось, пожалуй, самым лучшим вариантом.

— Эй, дракоооооон! — надрывался юноша в доспехах, стоя у драконьей пещеры. По всей видимости, он пытался позвать дракона, но тот из пещеры не выходил — может быть, потому, что не любил людей в доспехах, а может, потому, что его в пещере не было.

— Дракоооон, выходи! — с упорством, достойным лучшего применения, продолжал надрываться юноша.

— Ну? — раздался голос у него за спиной.

— Чего "ну"? Не видишь — я дракона зову! — раздраженно отмахнулся мечом юный рыцарь.

— А зачем, собственно?

— Отстань! Вот позову — узнаешь. Дракооооон!

— Считай, позвал. Ну и?

Юноша глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Не помогло. Он очень не любил, когда ему кто-то мешает заниматься важными делами. Поэтому он вздохнул еще раз, поглубже, развернулся и со всем возможным презрением сказал:

— Слушай, ты!.. Ой.

— Действительно, ой, — согласился Дракон. — Так чего надо-то? Раз ты так близко к горе подошел, значит, у тебя дело есть. Я тебя слушаю.

— А ты правда дракон? — смущенно спросил юноша, переминаясь с ноги на ногу.

— А что, незаметно?

— Заметно, конечно... мне, это... золота бы! Или камешков каких драгоценных.

— Камешков? Это не ко мне, молодой человек, это к гномам.

— Да? А как же мне теперь быть?

— Может, попробовать заработать?

— Нет, мне же драконьи драгоценности нужны! Мне эта стерва рыжая так и говорит: пока, мол, драконьих сокровищ не отыщешь, замуж за тебя не пойду. Дракона я отыскал, а сокровищ у вас, значит, нету?

— Почему же нет? — оживился Дракон. — Золота и камней у меня нет, а сокровищ хоть отбавляй. Вы бы знали, сколько у меня идей, которые мне не с кем обсудить — чем не сокровища?! Взять хоть теорию всеобщего праязыка... да что мы тут стоим у входа?

Дракон направился к пещере, не переставая говорить и мягко подталкивая юношу крылом.

— ...Впрочем, как я вижу, тебе не слишком интересно, — с сожалением сказал Дракон, завершая пятнадцатичасовой спич.

Молодой человек еще минуты полторы продолжал размеренно кивать головой (или клевать носом?), потом понял, что больше не слышит размеренной речи Дракона, встрепенулся, откашлялся и вопросительно уставился на Дракона.

— Тебе, я говорю, не интересно то, что я говорю...

— Ну... есть немного. И что, ты меня теперь убьешь? — сонно поинтересовался парень.

— Нет, зачем же? Пока я излагал свои теории, я успел сформировать три довольно занятные гипотезы, которые непременно нужно будет проверить... впрочем, это позже. А ты можешь спокойно идти к своей невесте и с чистой совестью сообщить ей, что ты пытался унести драконовские сокровища, но у тебя не получилось.

— Ну, тогда я пойду, — вздохнул несчастный, встал, потянулся и направился было к выходу из пещеры, но вдруг остановился, вглядываясь куда-то в дальний угол. В углу обнаружился шкаф. Содержимое шкафа его по-настоящему заинтриговало.

— Что это? — спросил он, оборачиваясь к Дракону.

— Это? Да ничего хорошего, безделушки. Знаешь, дарят разные люди, отказываться неловко, передаривать и выбрасывать тоже, вроде бы, нехорошо, вот и стоят тут, копятся, пыль собирают.

— Но получается, ты мне соврал. Я тебя спрашивал, есть ли у тебя золото или камни, а ты сказал, что нет. Но ты посмотри, — юноша подошел к шкафу и достал одну из "безделушек", — это же самое настоящее золото! И раз, два... шесть рубинов!

— Юноша, поверь мне и моему вкусу, — вздохнул Дракон, с тоской и презрением глядя на топорно выполненных зайчиков в чепчиках, стоящих под грибом, — это уже не золото и не станет им до переплавки.

— Ну как, в этот раз результат тебя устраивает? — спросил ящер, устраиваясь на большом камне под солнечными лучами. — Кстати, спасибо, что подала идею вылезти из той пещеры, я уже и забыл, как здесь тепло.

— Не за что, — рассеянно отозвалась принцесса, разглядывая результат их совместных усилий. — Если бы я тебе не предложила, ты бы, небось, века через два додумался, что прятаться тебе больше не обязательно, не раньше. А результат мне очень нравится. А тебе? — обратилась она куда-то в воздух. — Если что не так — скажи, мы поправим. Поправим же?

— А куда я денусь-то от вас? Конечно, поправим, — проворчал ящер.

— Мне нравится, — отозвался Невидимка. — Но тебе не кажется, что это тело... слишком красивое?

— В самый раз, — отрезала принцесса. — По-моему, таким ты и мог бы быть, если бы родился человеком. Попробуй лучше в него вселиться. Вдруг тебе будет неудобно?

— Ну, если ты считаешь, что все в порядке... — с сомнением протянул Невидимка и закончил уже другим голосом, из собственного тела, задумчиво почесывая нос. — А одежду мы с собой взяли?

— Конечно, — улыбнулась принцесса и кинула Невидимке (вернее, уже не такому уж и невидимке) узел с одеждой.

Вечер принцесса и Невидимка провели за освоением навыков ходьбы, бега и принятия пищи в новом теле, а также в попытках придумать Невидимке имя, поскольку "Невидимка" ему теперь явно не подходило. Имя не придумывалось, зато навыки осваивались довольно быстро, и к ночи осталось время еще и на освоение письменных принадлежностей. Ящер, впрочем, тоже провел время с пользой. Он грелся.

А утром принцесса нашла на столе письмо.

"Спасибо за помощь, Рыжик! Мне действительно очень понравилось новое тело, в нем приятно существовать. Но мне кажется, что мне здесь больше не место, так что дальше я уж как-нибудь поживу сам. Не прощаюсь: может быть, когда-нибудь увидимся.

Н.В."

— Н.В.? Бред какой-то, — растерянно произнесла принцесса вслух и только теперь поняла, что от привычки говорить вслух — вдруг Невидимка рядом и ответит — похоже, придется избавляться. В доме сразу стало как-то пусто.

— Говорила мне мачеха: не надо мужчинам верить. А я не поверила. А надо было не ей не верить, а ему не верить, — не слишком связно поприветствовала Фелецу принцесса, сидящая за столом и печально высматривающая что-то в чашке. Из чашки противно пахло травами.

— Ничего не поняла, но, судя по всему, вы с Невидимкой поссорились, — Фелеца присела за стол и подозрительно принюхалась к чашке.

— Неа, не поссорились, — улыбнулась принцесса. — Он просто ушел. Мы ему тело сделали, и он ушел. Записку мне оставил, представляешь? Сам написал, весь вечер учился. Молодец, да?

Принцесса всхлипнула, уронила голову на руки и расхохоталась.

— Похоже, ты не то пьешь, — постановила Фелеца и выудила из недр шкафа бутылку вина.

— Вот ты мне скажи, зачем он этот цирк устроил? Вот так вот взять и сбежать, мне, мол, больше тут не место. Да я даже не поняла, что он имел в виду! Неужели мы бы ему места здесь не нашли, а? А я-то, дура, надеялась, что теперь мы еще счастливее заживем, чем раньше, а он!.. Его ведь все устраивало раньше!

— Ну, значит, теперь перестало устраивать. Может, это его происхождение дало о себе знать? Он ведь когда-то был горем, а тут сплошные радости, впору растеряться. Или у его тела оказался скверный характер? Он ведь еще не умеет справляться со своими ощущениями и ничего о них не знает.

— И что?

— А то, что с непривычки можно запросто перепутать несварение желудка с жаждой странствий и подвигов.

— Ты думаешь? А что ж он меня-то тогда не взял, на подвиги?

— Ну откуда же я знаю, дорогая? Может, не хотел славу делить? Или просто захотел побыть один?

— Он, между прочим, мне замуж выйти предлагал! Еще когда у него тела не было...

— Ага, предлагал руку и сердце, когда не было ни руки, ни сердца. А они возьми да появись. Страшно же! Может, он просто испугался?

— В общем, права была мачеха, — в очередной раз вздохнула принцесса. — Все мужики все-таки козлы.

— Козлы — это еще ничего, — задумчиво отозвалась Фелеца. — Гораздо хуже, когда ты думаешь что он козел, а он, оказывается, охотник...

Женщины чокнулись и молча выпили каждая о своем.

Спросите кого хотите, хоть земледельца, хоть землевладельца, хоть ведьму из леса, хоть горожанку, любая вам скажет, что год заканчивается осенью со сбором урожая, а начинается весной, с первыми посевами. А между осенью и весной — безвременье, которое и временем года-то называть негоже. Вот увидите, именно так вам и скажут, а если скажут не так, значит, попался вам человек, который ничего не смыслит в жизни, а только и знает, что в календарь смотреть. А календари и календарные праздники ясно кто придумывает: тот, кто во дворце сидит и хочет, чтоб народ не скучал. Ну, а народ и не скучает. Отчего же не отпраздновать этот их Новый Год, если в каждом городе и в каждой деревушке на главной площади выпить наливают? Но это будет зимой, а сейчас Конец Года, и это и есть настоящий праздник.

Конец Года можно отмечать по-разному.

Можно петь песни и веселиться от души — как в последний раз, забыв о том, что урожай вообще-то невелик, и о том, что до Начала Года еще надо будет дожить, и о всех своих бедах. Пусть всего один вечер и одну ночь, но нарадоваться на всю темную холодную зиму. Так провожают Год почти везде в Тридевятом Царстве.

Можно презрительно кривить губы и говорить: "Что это за праздник такой — Конец Года, если Начало будет только весной? А зима тогда — что? Это нелогично! То ли дело — наш Новый Год зимой, вот это праздник!" И весь вечер обсуждать праздник, который не отмечаешь. Так провожают Год во дворце.

Можно просто сидеть в своей компании, как в любой из многих других вечеров, и только наполняя кружки горячим вином, вдруг вспомнить и сказать: "Ну, за Конец Года! И за то, чтобы дожить до Начала". Так провожают год принцесса и Фелеца.

Можно сбежать из дворца и веселиться вместе со всеми людьми, для которых этот день праздник, и хоть раз забыть о тех политических соображениях, по которым во дворце Конец Года не отмечают. Так провожала год Королева.

И только Дракон сначала подремал в пещере на своей горе, а потом улетел куда-то, куда не летают другие создания. Если бы ему сказали, что у людей сегодня праздник, он бы сказал "В самом деле?" и забыл бы об этом через пару минут.

Все в жизни придворного шута было хорошо. Некоторые, возможно, сказали бы, что у него есть все, что нужно для счастья. И приличное жалование, размер которого установили в те еще времена, когда шутам было принято периодически рубить головы, и положение в обществе, и право — даже обязанность — никого не бояться и никому не льстить, и яркий костюм и шляпа с бубенцами. Что еще может быть нужно человеку?!

Шут, в общем-то, был всем вполне доволен. А что ругал придворных, свою должность, дворец, народ и весь свет — так ведь это у него работа такая, и в глубине души он знал, что ни за что не променял бы эту работу ни на какую другую. Но и в его жизни, как в любой другой, были свои сложности и проблемы. Одна из них, как оказалось, решалась совсем просто. Однажды Шут забрел — шутки ради — на Драконью Гору, потом вернулся туда еще пару раз, а потом стал частенько захаживать — для того, чтобы выпить десяток-другой чашек чая и поговорить с Драконом.

Некоторые считают, что Драконы — не лучшие собеседники. Они не принимают близко к сердцу чужие проблемы, они могут слушать чей-то рассказ, а думать вовсе о другом, и уж конечно, они могут — и будьте уверены, так и сделают! — выбросить из головы все, что вы им наговорили, сразу после вашего ухода. К тому же, некоторые шутники убеждены, что у драконов нет чувства юмора, хотя любой близкий знакомец дракона скажет, что чувство юмора у них очень даже есть, просто не все способны понять драконью шутку и выжить после нее.

Но для Шута Дракон оказался наилучшим собеседником. Никого это особенно не удивляло, шутам ведь положены чудачества. Но если бы кто-нибудь спросил его, почему он раз за разом возвращается на Драконью Гору, он бы снял свою замечательную шляпу, стал очень серьезным и ответил: "Просто Дракон — единственный, кто не думает, что я шучу, когда я говорю правду". И подмигнул бы хитро — мол, шучу я, конечно.

— Кажется, я понял, что еще можно сделать, — сказал Шут, шумно отхлебнув чай.

— Ты о чем? — Дракон нехотя отвлекся от миниатюрного поля боя, на котором две маленькие армии старались как можно эффектнее уничтожить друг друга, и взглянул на гостя.

— Да так, о своем. У нас тут во дворце опять все не слава богу, и я все думал, что бы еще сделать, если уж словами ничего исправить не получается.

— А что там у вас случилось?

— Да понимаешь, Королева-то наша вдруг вспомнила, что она женщина. И тут же поглупела ужасно.

— С чего бы?

— Ну знаешь, женщины — они странные существа. Многие из них почему-то полагают, например, что без любви прожить нельзя. Или можно, но плохо. И ищут, ищут себе каких-то там мужчин, хотя на самом деле им всего лишь надо о ком-то заботиться и иногда кого-то погладить. Вот Королева жила столько лет без всякой любви, любила только себя и Королевство, правила мудро и справедливо, хоть и не верила никому. А тут замуж собралась, думает только о фате, платье и прочей ерунде. А у нас, между прочим, дел по горло, зима скоро. Я ей и говорю: ну завела бы себе любовника, что ли, если совсем невмоготу, а она мне — мол, ты ничего не понимаешь, это не то. Даже казнить пригрозила, можно подумать, я чего ужасное сказал.

— А зачем ей замуж-то? Ей, вроде бы, есть о ком заботиться и чем себя занять, целое государство народу...

— Так-то оно так, только вот государство не обнимешь, не погладишь и не потискаешь, а это, оказывается, бывает нужно даже королевам. Так вот, я на тебя-то посмотрел и вдруг подумал: не с того краю я подошел к этому вопросу. Не надо было Королеве предлагать любовника завести. А надо ей просто подарить ящерицу. Или хомячка.

Стать купцом, торгующим среди людей, легко: нужно только иметь практическую сметку, денег на товары и умение располагать людей к себе. Если все это есть, можно начинать покупать и продавать и добра наживать. Но если ты хочешь торговать с Морским Царством, то всего этого недостаточно. Если у вас есть деньги, товары, обаяние и хитрость, то вы, считайте, еще и не начинали подготовку к торговле с морским народом. Тут главный вопрос — как бы встретиться с покупателем, чтобы спокойно поторговаться. Ведь русалки Царства никогда не покидают море, а люди неуютно чувствуют себя под водой. Вести же торги с корабля — дело неудобное и потому провальное.

Поэтому разумный купец, желающий торговать с морским царством, не будет снаряжать корабль. Он пойдет к лучшему городскому колдуну и заплатит столько денег, сколько хватило бы, чтобы купить и корабль, и всю команду с потрохами, за то, чтобы тот научил его тому, что каждая вторая русалка умеет с рождения: правильно спать. Это получается далеко не у каждого человека, потому многим купцам приходится пользоваться услугами посредников — или отступаться и езжать уже торговать к гномам или в Тридесятое Государство.

Но если повезет, если у купца получится постигнуть преподаваемую ему науку, то когда обучение будет закончено, он заснет на мешках с товаром и увидит во сне, что находится в подводном дворце Морской столицы, в особом зале, предназначенном для торговли.

А одна из спящих в зале дежурных русалок увидит во сне его. Тогда и начнутся торги, и несколько часов человек и русалка будут льстить, ругаться, клясться, божиться и обещать, а потом расстанутся, весьма довольные друг другом. Ведь так приятно отдать то, что у тебя на родине почти не ценится, за то, что уходит по бешеным ценам.

Купец просыпается в обнимку с мешком крупных, круглых, разноцветных морских жемчужин, за каждую из которых ювелиры, колдуны и аптекари готовы отдать немалые деньги. А русалка просыпается на заключенных в воздушную сферу мешках, наполненных фруктовой карамелью и пастилой.

Чего не хватает в просоленном морской водой Царстве, так это сладостей.

— Так не пойдет, — сказал покупатель. — У меня с собой даже нет столько, сколько ты просишь.

— Так проснись и принеси, — возмутился продавец. — Ты меня точно дуришь, я еще полчаса назад понял. Такой отличный товар, а ты ломаешься. То тебе не так, это не эдак, а теперь и заплатить не можешь. Стоило мне ради этого засыпать, вообще?

— Ну сам подумай, я засыпаю с расчетом, что у нас все как всегда, а ты тут заламываешь цену за срочность, за качество, за пятое, за десятое... у нас ведь не было такой договоренности? Не было! И никакой срочности уже нет, мы с тобой три часа препираемся. И качество я на месте проверить не могу, так ведь?

— Конечно, не можешь. Пока не заплатишь — не получишь ничего вообще, понял?

— Да понял, понял. Ладно, что с тобой поделать... сейчас проснусь ненадолго и вернусь. Только жди здесь!

— Да уж подожду, столько времени с тобой потерял, что мне еще какие-то полчаса! — продавец удовлетворенно наблюдал, как образ покупателя бледнеет и размывается, а потом, будто мир сна выдохнул, исчезает окончательно. Потом отвернулся и стал смотреть в окно. За окном деревья улыбались и приветственно снимали верхушки крон, три зайца вытаптывали странную древнюю мелодию, а цветы пританцовывали под нее.

— Так и не научился нормально воспроизводить место во сне, — вздохнул он.

— Ничего, тебе больше это и не понадобится, — ответил голос. Вслед за голосом появился незнакомый человек и ехидно взглянул на продавца. — Я смотрю, ты тут продаешь? Дай-ка я на товар-то взгляну? Так, что тут у нас, в мешочке? Грибочки, ягодки, травки, даже порошок из шипов змеезуба... а в курсе ли ты, голубчик, что в ввоз этих товаров в Тридесятое Государство запрещен?

— А я не житель Государства и ничего никуда не ввожу! Я на своей территории, и вам не должно быть никакого дела до того, что мне здесь снится.

— А нам есть дело, болезный, — сочувственно вздохнул незнакомец. — Нам настолько есть до этого дело, что мы даже связались с вашими властями. Так что можешь не торопиться просыпаться. Если я не конфискую у тебя товар здесь, отдашь его там, у себя. Ну? Дошло? Влип ты, дружок. Но ты можешь и облегчить свою участь, если сейчас обстоятельно расскажешь мне: кто, что, где и когда. Понял?

Продавец снова обернулся к окну. Зайцы отбивали чечетку на пне под аплодисменты птиц и издевательски улыбались.

— Слушай, а может, разбудим его? Скрутим, да и дело с концом, — предложил стражник, скептически глядя на спящего в самом темном углу трактира человека. — Тоже мне, важная птица, досыпать ему надо, видишь ли!

— Ты это, не выдумывай! Нам начальство чего сказало? Дать доспать, а потом уже хватать! Это ж тебе не ворье какое. Это — настоящий живой кон-тра-бан-дист, прикинь?

— Ну вот, теперь, когда мы решили все свои проблемы...

— А у нас были проблемы? — изумился Рыжик. — Спасибо, что сказала, я ведь даже и не знал!

— Ты закончил? — вздохнула Изольда, выдержала паузу и продолжила. — Так вот, теперь, когда с яблоками желаний мы разобрались — кстати, веснушки — это очень мило, и не надо прожигать меня взглядом, а то сразу видно, что ты не человек, — можно заняться изучением вопроса о полете налево от границы...

— Ты говорить стала как эти, со скалы. Ты, часом, ничего странного яблоку не загадала?

— Нет, просто я слишком много о них думала, о занудах этих. Так вот, самый очевидный и нудный путь — это снова отправляться на скалу и отстаивать очередь. Ведь теперь у нас есть человеческий облик, а значит, нас там примут.

— Но?..

— Конечно, но. Но скорее всего, они опять потребуют какие-нибудь бумажки, которые можно собирать до конца жизни. Лично я не готова тратить лучшие годы на то, чтобы прорываться налево от барьера. Там, может, и вовсе нет ничего интересного.

— Так давай, в конце концов, пригрозим им чем-нибудь! Ну, там, подпалим кабинет слегка...

— Ты знаешь... мне не нравится твоя идея, но ничего получше у меня нет.

... Внезапно с потолка пещеры хлынул поток воды. Он залил стол непреклонной пещерной обитательницы и погасил разгоравшийся огонь. Бумаги на столе недовольно зашевелились, отряхиваясь.

— Бедненькие мои, сейчас я вас посушу, — сказала мокрая и очень злая хозяйка кабинета по урегулированию вопроса о полетах налево. — Но сначала я сошлю вас, обоих, в ГКН, за попытку нападения на служащего Сада-на-краю-света при исполнении.

— Куда-куда вы нас сошлете? — со свойственной ему непосредственностью уточнил Рыжик.

— В Город-Которого-Нет, что налево от границы! — торжествующе провозгласила чиновница.

— Мне не нравится ее ухмылка, — прошептал Рыжик Изольде.

— По крайней мере, теперь мы точно знаем, что находится слева от границы, — пожала плечами она.

Кочевники, которых прозвали Живущими под Небом, странствовали по всему свету. Однажды они появились из-за моря и привели за собой солнце. Никто не знал, откуда они родом, да и есть ли у них родина, а они никому не рассказывали. Они смеялись, отвлекали спрашивающих песнями и танцами и дурили людям головы небылицами о жизни за морем, но никогда не говорили о себе. Они быстро осваивали чужой язык, но поколение за поколением все так же хорошо говорили на своем. Они разбивали под стенами городов цветные шатры, и каждый знал: пока Живущие под Небом не уйдут, небо будет ясным, солнце теплым, а дожди обильными, короткими и ночными. Потому Живущих под Небом везде привечали, а ночь их приезда становилась праздником.

Так продолжалось не одно столетие, пока однажды один недоверчивый правитель не приказал прогнать кочевников из-под стен столицы. Мало ли, мол, что они замышляют. Вдруг — переворот и убийство правителя? Недаром они никогда не говорят, откуда они: вдруг это нежить какая-нибудь, а вовсе не люди? Слишком много туману напускают?

— Не любишь туман? Ну и ладно, — усмехнулись кочевники, не спеша свернули шатры и ушли неведомо куда. И исчезли. Больше их никто не видел. А в Тридесятом Государстве с тех пор не бывает тумана.

Примерно так говорят легенды. Они, конечно, путаются и сбиваются, и веры им нет. В одном лишь сходятся рассказы всех государств: что бы это ни был за народ, сгинул он без следа и очень, очень давно.

...Город стоял то ли на равнине, то ли на холме, то ли на горе, то ли вовсе в низине, и никак нельзя было разобрать, что такое с ним творится и как же он выглядит. А под белой, желтой, серой каменной или деревянной стеной были разбиты разноцветные шатры.

— Вот это да! — прошептала Изольда. — Шатры прямо как на картинках из книги легенд, так выглядели шатры Живущих под Небом.

— Правильно, это они и есть, — отозвалась служащая Сада на краю света. Выйдя за территорию сада, она вдруг обрела человеческий облик и перестала говорить казенными непонятными словами.

— Так ведь все легенды говорят, что они пропали много веков назад!

— Врут ваши легенды. Не было у вас никаких Живущих под Небом. Их вообще не было.

— Как же не было, когда вот они, есть?

— Ну, согласитесь, было бы жаль, если бы такого чудного народа не просто не было, а не было вообще. Поэтому он есть здесь.

— Я все понимаю, но я не понимаю, почему все-таки вы ссылаете нас именно сюда? Приятное местно, по-моему, хоть и изменчивое. Да и охраны никакой особенно нет, ну а со змеем мы уже знакомы...

— А говорите, все понимаю, мол. Никаким пониманием от вас даже не пахнет, молодой человек, — усмехнулась служащая Сада на краю света (Изольда и Рыжик пытались выяснить, как ее зовут, но она ответила, что это засекреченная информация. Они договорились так ее и звать). — Этому городу никакая охрана не нужна. Все равно после того, как вы в нем окажетесь, вы тоже нигде не будете существовать.

— Как это — не будем? Мы же будем в городе...

— Которого нет. Его нет — и вас нет, понимаете? В этом городе много вещей и существ, которых в мире не существует: племя Живущих под Небом, сапоги-мореходы, разумный жемчуг, странная штука под названием звуковая отвертка и даже сладкое, от которого не толстеют. Но всего этого не существует. И вы уже практически не существуете. После поселения в городе все ваши следы исчезнут из мира, и больше в нем не будет места для вас.

За время беседы они успели подойти к городским воротам и теперь любовались меняющимся узором на воротах и ждали, пока им откроют.

— Ну и что, что не будет? Организуем новое, — бодро парировал Рыжик.

— Вы просто не сможете в него попасть. Вы для него чужие будете, понимаете? — Засекреченная Информация начала терять терпение.

— Нет, — сказал Рыжик.

— Да, — сказала Изольда. — Я понимаю, что я туда не хочу.

— У вас нет выбора, — заволновалась Засекреченная Информация. — Ведь у меня же есть постановление...

— Боюсь, у вас нет постановления, — с искренним сожалением в голосе возразила Изольда. По щелчку ее пальца папка с документами вырвалась из рук хозяйки...

— И никогда не было, — добавил Рыжик, точным броском отправляя бумаги в открывающиеся ворота.

— А раз так, — подхватила Изольда, удостоверившись, что документы приземлились в черте города, — мы совершенно не обязаны здесь находиться.

Феникс и ворониха описали почетный круг над растерянной женщиной и полетели над шатрами кочевников обратно, к границе, и к своему миру.

— Спасибо за экскурсию! — не сговариваясь крикнули они на прощание.

— Ты не принес драконьих сокровищ, — констатировала принцесса, едва парень по имени Жоня, полагающий себя завидным женихом для рыжей ведьмы, переступил порог.

— Как это не принес? Очень даже принес! — обиделся Жоня. Но смутился и смотрел куда-то в сторону.

— Быть того не может, чтобы принес!

— А вот и принес! — еще раз обиделся Жоня и с грохотом поставил на стол отлитых из золота зайчиков в чепчиках, трогательно сверкающих рубиновыми глазками.

— Это... что? — с ужасом и брезгливостью спросила принцесса.

— Ну ты, Рыжая, даешь! Может, я к тебе зря сватаюсь? Разве не видишь? Это — золото. И рубины. Сокровища, стало быть.

— Да у тебя, похоже, все задатки ясновидящего. Ты просто-таки видишь суть вещей. Я бы нипочем не сказала, что это золото.

— А что ж это тогда?

— Очень бездарно сделанная безделушка. И совершенно не важно, из чего она сделала. А теперь — отвечай честно, в глаза смотри, будешь врать — увижу! Дракон сам сказал, что это — сокровище?

— Конечно!

— А вот и неправда!

— Да откуда ты знаешь-то?

— А я тебя заколдовала. Ты врешь, а твой правый глаз мне подмигивает, чтоб я тебе не верила, — дружелюбно улыбнулась принцесса. — Давай, выкладывай правду.

Жоня повертелся, подумывая, как бы так понезаметнее повернуться, чтобы ведьма правый глаз-то не увидела, но с перепугу забыл, какой глаз правый, и сдался:

— Ну ладно. Он сказал, что это не сокровища и этого ему не жалко. А настоящих не дал, гад. Все болтал чего-то, болтал, я ничего так и не понял про сокровища, но выспался.

— Вот оно что, — оживилась принцесса, — стало быть, иммунитет к одракониванию может быть обеспечен низким интеллектуальным развитием...

— Это что это у меня там низкое? — возмутился Жоня. — Ты это, не заговаривайся, а то передумаю свататься.

— Передумывай, — согласилась принцесса. — Тем более, что я за тебя все равно не выйду. Вот если бы ты одраконился, еще было бы, о чем думать. А ты мне драконьи сокровища принес? Нет. Вот и не о чем тут разговаривать.

— Да ну и ладно, не больно-то и хотелось, — огрызнулся Жоня и пошел было к двери, но на полпути вернулся. — А с этими... с безделушкой-то что делать?

— Что хочешь, то и делай. Можешь продать, можешь на полочку поставить. Считай, что это мой тебе подарок.

— Что ж я, идиот, такую страхолюдину на полку ставить, — ухмыльнулся Жоня, завернул зайцев в тряпицу и направился к двери.

Элле проснулась рядом с учителем, протерла глаза и адресовала ему восхищенный взгляд.

— Поздно проснулась, я полторы минуты тебя ждал, — проворчал он.

— Простите, пожалуйста, — покаянно прошептала Элле. Не то чтобы она чувствовала себя виноватой, но это обычно помогало, да и привычка слушаться и извиняться была неискоренима.

— Хватит извиняться. Лучше метнись на кухню и поесть принеси, я после такой ночи голодный, как собака. Да и тебе силы надо восстановить. И пробуждающее зелье не забудь.

Элле вскочила с постеленного на полу матраса, на котором коротала ночи обучения, и побежала готовить. Эту науку ей пришлось освоить в придачу к основной, поскольку на иных условиях учитель отказывался иметь с ней дело.

"Девчонка, которая ни черта не умеет, даже готовить! На кой черт мне такая морока?" — заявил он, и принял ее на обучение только после того, как она поднаторела в кулинарии в достаточной степени, чтобы накормить его обедом. По счастью, она довольно быстро училась всему, и готовке тоже.

Элле быстро соорудила завтрак, покормила кошек ("Запомни, деточка, в этом доме царят три "К": кухня, кошки, койка!"), кинула бутылку с зельем в карман фартука и вернулась в комнату с подносом.

— Ну, может, ты и не совсем черепаха, — одобрил учитель. — Еще лет десять — и из тебя может выйти толк. А теперь к делу. Запомнила, что я делал ночью?

— Да, запомнила.

— А поняла — как?

— Поняла.

— Повторить сможешь?

— Смогу... наверно.

— Никаких "наверно"! Да или нет?

— Смогу.

— Отлично. Тогда я создаю сон, а ты в него вторгаешься. Поехали.

Учитель поспешно вытер рот, стряхнул крошки с одеяла, повалился на подушку и уснул. Элле помедлила минуту и последовала за ним. Очередной день обучения обещал быть таким же интересным, как предыдущие.

— А теперь разбираем основные ошибки, детка, — сказал Учитель, делая глоток пробуждающего зелья. Что во сне, что наяву — одинаково снисходительно смотрит свысока.

Вообще-то, Элле ничего не имела против этого. Он учитель, она ученица, как же еще ему на нее смотреть? Но утомленная многочасовым поиском входа в нужный сон, а потом бесконечными попытками все-таки этим входом воспользоваться, она неожиданно для себя обиделась:

— Да сколько можно так меня называть? У нас разница в возрасте — пара лет, и я уже успела побывать замужем, поучиться зельеделию и захватить власть в государстве. Какая я после этого детка?

— Судя по тому, что в итоге ты сидишь здесь, на этом самом матрасе, замуж ты сходила неудачно, зелья либо сварила плохие, либо не сумела грамотно применить, а власть то ли не удержала, то ли она тебе и не была нужна. Тоже мне, подвиги. И кто ты после этого? Детка и есть, — усмехнулся Учитель. — А теперь, если ты наигралась в бунт, разбираем ошибки. Во-первых, самое главное: какого черта ты стала смотреть в окно в моем сне? Ты окон мало видела в жизни, что ли?

— Мне... просто интересно стало... и вообще, вы же, когда этого типа задерживали — ну, вы знаете, какого, — смотрели в окно? И он смотрел в окно...

— Я смотрел в окно, потому что мне можно. А он смотрел в окно, потому что идиот, — отрезал учитель. — Или потому что его учитель был идиот, и не рассказал ему о том, что окна и двери во сне — это выходы в другую реальность. Вот засмотрелся бы по-настоящему — тюрьма бы райским местом показалась.

— Но там же, кажется, ничего особенно страшного не было... кролики какие-то...

— Вот именно! Кролики! А помнишь ли ты, детка, старую правдивую сказку про кролика? Ее мало кто помнит, а потому люди и не понимают опасности. Так я тебе напомню. Представь себе, кролик, такой милый, пушистый и ушастый. Вот такой!

Элле прыснула в кулак, глядя, как Учитель старательно изображает кролика, но тут же сделала серьезное лицо и сосредоточенно закивала.

— И маленькие глупые детки — вроде тебя — так и тянутся его потрогать, погладить и потискать. Но для этого надо его сначала догнать. А кролик знает, куда бежит. Он заманивает глупую детку в кроличью нору, а кроличья нора — это прямой ход в подземное царство. И оказывается глупая детка в гостях у демонов. Ну, то есть, не совсем в гостях. Ей теперь придется у них жить, и жизнь ее будет ужасна. А все из-за кролика. Кролики — самые зловещие твари на земле, я тебя уверяю.

Учитель посмотрел на испуганное лицо Элле и расхохотался:

— Ну точно же детка! Это ж надо — поверить в такую чушь! Но вот смотреть в окна и выходить в двери, когда сновидишь, действительно не стоит, будь там хоть кролики, хоть золотые горы. Запомнила? Тогда принеси что-нибудь перекусить. У нас крольчатины, случайно, не осталось?

Его называли по-разному. Отец когда-то дал ему имя Марий, сказал, мол, это счастливое имя для мужчин их рода. И как бы Марий ни относился к своему имени, приходилось все же признать, что да, пожалуй, в жизни ему везло. Из-за имени ли или из-за чего другого — кто знает. Малолетние идиоты, мечтающие об известности и богатстве и приходившие у него учиться, звали "Учитель", но все, кроме этой малохольной Элле, сбегали, едва завидев валяющийся на полу в спальне матрас и голодные кошачьи глаза на кухне. Понятное дело, не так они представляли себе жизнь лучшего сновидца в Тридесятом государстве. Глупые дети. Зачем сновидцу здешние богатства? Все мои богатства — во сне.

Городская стража зовет "незаменимым мастером", когда в очередной раз топчется на пороге с просьбой "подежурить пару-тройку ночей, есть подозрение, что пройдет новая партия..." Партия чего — его не интересует. Он, конечно, потом узнает все подробности, он любит выходить на охоту осведомленным. Но он ловит контрабандистов не за то, что они нарушают закон. А просто потому, что он сильнее. Неумелым нечего делать в снах, это его территория, и он имеет право ставить подобные условия. Контрабандисты не называют его никак, потому что не успевают назвать. А если и успевают, то такие слова не стоит повторять в приличном обществе.

В ночи, свободные от дел, обучения и охоты, Марий любит гулять по чужим снам. Искать сновидцев, не подозревающих о своем даре, пугать чьих-то учеников, путать планы других мастеров. Они иногда заикаются о том, что негоже совать палки в колеса товарищам по ремеслу, но Марию скучно это слушать. Они, ремесленники, так говорят лишь потому, что слабее его. Будь они сильнее, давно отвадили бы его гулять по их снам. Но они не могут и забавно злятся.

В одну из ночей, когда эта странная Элле только поступила к нему на обучение и спала самым настоящим восстанавливающим сном после дня занятий, он в очередной раз шатался по своему миру, присматривался, принюхивался, ждал чего-то и вдруг нашел то, чего не могло быть.

Этот сон был плотнее остальных, он жил по другим, нечеловеческим законам, почти как сны русалок и прочей нечисти. Но тот, кто видел этот сон, имел человеческое тело, хоть человеком и не был. И Марий не был бы Марием, если бы упустил это существо, не узнав о нем все возможное.

— И часто ты видишь такие сны? — спросил он озадаченно озирающегося юношу. Тот серьезно уставился на Мария, и лицо его стало еще красивее, хотя казалось бы, уже некуда.

— Нечасто. Сказать по правде, это вообще первый сон в моей жизни.

— Нет, ты мне честно скажи, неужели ты намерен жить как человек?

— А почему нет? — спросил этот горе-сновидец. Кажется, он правда не понимал.

— Будь мы наяву, я бы набил тебе морду, чтобы понял быстрее. А здесь не могу — вдруг проснешься, — вздохнул Марий. — Так что придется мне говорить банальности. Как тебя зовут-то?

— Невидимка.

— Ну ничего себе имена у некоторых! Я, если не возражаешь, буду звать тебя "НВ". Оно покороче как-то... так вот. У тебя, малыш, не просто талант, у тебя дар каких мало. И если бы его не используешь — будь уверен, он тебе отомстит. А если он не отомстит, то я отомщу. Потому что я не могу потерять возможность изучить тебя, кто бы ты ни был. Ты хочешь жить долго и счастливо?

— Хочу.

— Тогда все просто. Прямо сейчас, ночью, ты просыпаешься, собираешь вещи, берешь с собой пару сотен монет и топаешь прямиком в Тридесятое, в столицу. А там спросишь сновидца Мария, тебе любая собака дорогу покажет.

— Но я не могу уйти. У меня тут невеста...

— Подумаешь, невеста! У тебя такой повод сбежать из-под венца наклевывается, а ты еще ломаешься!

— Но я не хочу сбегать.

— Понятно. Мне попался очередной идиот, — мрачно констатировал Марий. — Слушай, что тебе скажет умный дядя, малыш. Если она тебя любит — поймет и подождет, никуда не денется. А вот я ни понимать тебя, ни ждать не собираюсь. Упустишь свой шанс — не жалуйся потом, что вся жизнь наперекосяк пошла и у тебя, и у твоей распрекрасной невесты.

— Это угроза? — юноша взглянул на сновидца более заинтересованно и невесть почему развеселился.

— Это предупреждение, — широко улыбнулся Марий. — Но на самом деле, оно тебе не нужно. Потому что пока мы здесь с тобой трепемся, твое тело наяву уже написало записку твоей невесте (кстати, где ты взял такую невесту, с которой можно жить в одном доме до свадьбы, а?) и вышло из дома. Ты, конечно, одаренный, малыш, но мастер здесь все-таки я. А пока ты идешь, мы здесь на всякий случай произнесем стандартную ученическую клятву верности. Это совсем не сложно!

— Сегодня я тебя ничему учить не буду, — объявил Марий, стряхивая Элле с матраса. — Сегодня у тебя очень важная домашняя работа.

— Какая? — спросила Элле, протирая глаза. Возмущаться по поводу подобной побудки она перестала примерно на двадцатый раз.

— Какая-какая — посмотри вокруг. Видишь, в каком состоянии дом? Вот и займись в кои-то веки тем, чем ты и должна заниматься. Домашней работой.

— Хорошо. Будут особые пожелания?

— Будут. Найди в кладовой еще один матрас. И еду готовь на троих.

— У нас будет гость?

— Во-первых, у меня. Во— вторых, не гость, а ученик. В-третьих, да, он придет сегодня. И по этому поводу у меня будет к тебе особое задание. Ты что, слушать и работать одновременно не можешь? Нечего сложа руки сидеть, начинай уже что-нибудь делать, а я тебе пока расскажу. Пыли столько не поднимай! Так вот. После того, как приберешься и приготовишь ужин, иди и приведи себя в порядок. Да, и нечего на меня так смотреть. Надень платье получше, я видел, у тебя тебя такое голубенькое, девочковое, наверняка ты в нем выгодно смотришься. Ну, что опять встала и вытаращилась? Да, я изучал твои вещи. Заодно зелья твои подальше запрятал, а то вдруг ты решишь меня ими подпоить. Нет, если решишь — это полбеды, но вдруг бы у тебя случайно получилось? В общем, надеваешь голубое платье, моешь голову, цепляешь в волосы диадему, а на лицо самое симпатичное выражение. И старательно обхаживаешь моего нового ученика. Не волнуйся, он красавчик, тебе понравится.

— Почему я должна это делать?

— Не твое дело. Ты просто исполняй и все.

— А если я не буду?

— То вылетишь за дверь этим же вечером. Даже переночевать не оставлю.

— Но у меня не получится...

— Получится. Потому что если у тебя не получится, то ученик, скорее всего, смоется отсюда при первой же возможности. А если он смоется — ты вылетишь вслед за ним. И будь уверена, я никогда не пущу тебя ни в один сон, и никто больше не возьмется тебя учить.

В назначенное время разрумянившаяся от спешки Элле в бледно-голубом платье открыла дверь неземной красоты юноше и поняла, что учитель мог бы ничего ей и не и не говорить. Она сама в любом случае всеми силами попыталась бы если не очаровать его, то хотя бы удержать рядом. Хотя за подсказку про платье спасибо ему, конечно.

— Добрый вечер, — сказала Элле и улыбнулась самой искренней из своих улыбок.

— Здравствуй, Элле, — сказал он и зашел в дом.

— Друг мой, не зря ли я взял тебя в ученики? — встревоженно спросил Марий, уворачиваясь от летящего ему в голову тома "Снов и измерений". — Нет ли у тебя проблем с памятью? Ты ведь давал клятву не причинять мне вреда, а книгами кидаешься, да еще и подарочным изданием, ай-ай-ай.

— Я не в тебя. Я в стену, — мрачно ответил Невидимка и потянулся за брошюрой "Следы невидимых зверей".

— Ах ты ж лапочка. Стена тебе не нравится? Ну, бывает. Только вот ты еще обещал меня слушаться, а я тебе запрещаю кидаться предметами. Прекращай этот цирк и садись. Обсудим с тобой условия обучения.

Невидимка с сожалением положил на место книгу, опустился на ближайший матрас и уставился на Мария.

— Никакой дисциплины, — печально вздохнул тот. — Учитель стоит, а ученик расселся. Но этим мы с тобой, так и быть, займемся позже. А пока что я просто изложу тебе, что тебя ждет. Тебя ждет обучение сновидению. Если уж совсем начистоту, тебе мало чему предстоит научиться, по крайней мере, обучение твое будет куда короче, чем у этой, которая тебя встретила, все время забываю, как ее звать. В основном мы с тобой будем выяснять, что еще ты можешь такого, чего не могу я, кроме того, что я уже успел увидеть. Это будут очень интересные месяцы. Все это время — пока ты не научишься всему, чему я хочу тебя научить, а я не увижу все, что смогу, ты не покидаешь дом без моего ведома, а покинув его, идешь только туда, куда я тебе разрешил идти. Ты не пытаешься выйти ни с кем на связь ни с помощью писем, ни с помощью снов. Ну и конечно, не ставишь мне палки в колеса ни во время обучения, ни в другое время. Это, впрочем, должно быть очевидно: чем дольше будет длиться учеба, тем дольше ты здесь просидишь. Все понятно?

— Не совсем. Я не понимаю, зачем тебе это надо.

— Ну, малыш, это элементарно! Мне просто очень интересно, что ты за существо такое. А еще мне очень интересны сны, и в этой области ты многое можешь мне показать. И я очень не хочу, чтобы нам кто-нибудь помешал, хоть бы и та же твоя невеста. В общем, давай считать, что с формальностями мы покончили, и идем ужинать. Ах да, чуть не забыл предупредить. Держись подальше от этой... как ее... ну, которая тебе дверь открыла.

— Элле?

— А вы знакомы?

— Виделись пару раз.

— Тем лучше. Тогда ты наверняка уже в курсе, что она существо довольно жалкое и убогое. В общем, не трать на нее время. Лучше потратить больше времени на сон. Это же и в твоих интересах тоже, верно?

Невидимка кивнул и прошел на кухню. Но думал он не об обучении, а о том, что этот учитель помимо всего прочего несправедлив к Элле. За ужином он сел к ней поближе. Марий прятал улыбку за салфеткой.

Принцесса гуляла по дворцовому саду. Солнце пригревало, щебетали птицы, шуршала изумрудно зеленая листва, едва слышно перешептывались цветы. Принцессе было тепло, весело и так легко, она уже и забыла, что бывает так легко. Во дворце ее ждала недочитанная книга, но принцессе не хотелось к ней возвращаться. Ей хотелось гулять босиком, и она гуляла. Потом ей захотелось построить арку. Она сдвинула поближе парочку колонн, удивившись, что они поддались почти без усилия, и стала раздумывать, что бы такое положить на колонны сверху, чтобы было похоже на арку. Но это оказалось не нужно: арка уже получилась сама собой. А из арки вышла Элле, улыбнулась и сказала "привет".

— Разве родители не запрещают тебе гулять одной? — спросила принцесса вместо приветствия. Элле ей никогда не нравилась, и разговаривать с ней было скучно.

— Не разрешают, — послушно согласилась Элле. — Но у меня к тебе очень важное дело, поэтому я пришла.

— Но птицы не хотят, чтобы ты была здесь, а у меня нет зерен, — возразила принцесса. Элле странно на нее посмотрела, но почему-то не ушла даже после такого важного довода, а сказала:

— Ничего, зерна есть у меня, — и достала из кармана полную пригоршню зерен. — Ты помнишь Невидимку?

— Конечно, помню, — но думать о Невидимке не хотелось. От мыслей о нем в теле появлялась тяжесть, а принцессе нравилось быть легкой и невесомой. Она попробовала взлететь, чтобы Элле не надоедала ей разговорами, но Элле достала из кармана тонкую веревку, накинула на принцессу петлю и притянула обратно. Принцесса собралась рассердиться, но Элле вдруг сняла с шеи нитку, на которой висели три красивые бусины: белая, красная и черная.

— Хочешь, подарю? — принцесса кивнула и Элле улыбнулась. — Они твои. Я сейчас надену их тебе на шею, но сначала познакомься с ними. Это черная бусина, она знает, что Невидимке плохо без тебя и ты должна его найти. Запомнила? Это белая бусина, она знает, что Невидимка сейчас в столице Тридесятого Государства. Запомнила? Запоминай очень хорошо, иначе бусинки обидятся и не будут тебя украшать. А это красная бусина, она знает, что Невидимка живет у сновидца Мария, и с Марием надо быть осторожной. Запомнила?

— Запомнила! Эта бусина про невидимку, эта про тридесятое, а вот эта про сновидца. Я все запомнила и буду красивая, как дворец, — рассуждала принцесса, пока Элле завязывала нитку с бусами у нее на шее. — Но дворцы не дышат, а дома дышат, я точно знаю. Значит, если все люди как дома, а я как дворец, то я не должна дышать?

— Должна-должна, бусины разрешают, — отмахнулась Элле, потом показала принцессе на тропинку. — Иди туда и просыпайся. По дороге помни про бусины. Иначе они обидятся. Иди. А меня здесь нет.

Принцесса повернулась и пошла по тропинке. Через некоторое время она вдруг осознала, что не идет, а лежит в кровати и смотрит в потолок. Она собиралась было повернуться на бок и уснуть, но в темноте звякнули бусины. Принцесса сняла с шеи нитку и некоторое время непонимающе смотрела на нее. Но потом, где-то на границе сна и яви, отчетливо услышала голос Элле: "Это черная бусина, она знает, что Невидимке плохо без тебя..."

Элле вышла из сновидения вымотанной донельзя. Марий был прав, когда говорил, что нет работы смешнее и тяжелее, чем пытаться объяснить что-то во сне несновидящего человека, не поломав логику его сна. Получилось или нет? Элле очень хотелось, чтобы все получилось, и Невидимка наконец перестал быть таким мрачным и сумел уйти от Мария — принцесса-то точно придумает, как ему помочь! И Элле очень не хотелось, чтобы все получилось. Ведь вряд ли тогда она увидит его еще хоть раз. Но на какие жертвы не пойдешь ради того, к кому неравнодушен.

— Что-то ты как-то побледнел за последнее время. Это у вас мода такая? — поинтересовался Шут, опасно раскачиваясь на стуле.

— Что значит "побледнел"? — уточнил Дракон.

— Ну, чешуя как-то посветлела. Ты такой раньше зеленовато-золотистый был, а теперь посветлее и серебром отливаешь.

— Да? Ну, может быть, — покладисто согласился Дракон.

— Так к чему это? Может, ты того — приболел, а? Или просто перекрасился?

— Ни то ни другое. Со мной все нормально и я не перекрашивался — как-то не приходило в голову, знаешь ли. Но раз ты говоришь, что что-то изменилось, наверно, так оно и есть. Я как раз пару новых миров обдумываю, может быть, все дело в этом.

— Миры у него, понимаешь, — неодобрительно проворчал Шут. — Лучше бы зеркало завел, а то так задумаешься и черт-те в кого превратишься.

— Ну, строго говоря, если я и превращусь, то не черт-те в кого, а... впрочем, неважно. Но чем мне в данном случае может помочь зеркало?

— Ну, будешь на себя смотреть, хоть запомнишь, как ты выглядишь. Вот, смотри, — Шут извлек откуда-то из недр камзола небольшое зеркало и ткнул им в Дракона. — Мне часто приходится его предъявлять всяким... задумчивым, во дворце таких хватает.

— Ты уверен, что я выгляжу именно так? — с сомнением протянул Дракон.

Шут на всякий случай глянул в зеркало вместе с Драконом и ткнул его локтем в бок, рассердившись:

— Конечно, так, а как еще? Вон морда твоя наглая, вон нос, а вот и глаз виднеется — только один поместился.

— Нос, говоришь? И глаз? Ну, глаз так глаз, — вежливо согласился дракон, рассматривая в зеркале разноцветный сгусток тумана, по которому то и дело пробегали серебристые искры.

Зеркало утомилось показывать каждому свое и треснуло, жалобно звякнув напоследок.

Если бы ученика знахаря кто-нибудь спросил, что он думает о своем учителе, тот сказал бы, что учитель всем хорош, и болезнь любую узнает с полувзгляда, и боль снимет тремя прикосновениями, и наговоры знает на любой случай, кроме смерти и глупости. И зверье его уважает, и духи лесные, и даже русалки. Вот только груб знахарь с людьми, нетерпелив и невежлив. Ни вопроса лишнего ему не задай, ни в решении не усомнись, иначе обругает он тебя да и выставит за дверь. Разве так можно с людьми? Вот возьмут они и перестанут к нему ходить, на что он тогда будет жить?

— Кто поумнее, тот все равно ко мне придет. Потому что я лечить умею, и все это знают. А кто не придет... что же, он, конечно, дурак, но может и выживет. Говорят ведь, что дуракам везет, — ворчал знахарь, если ученик заговаривал об этом. Ученик знахаря лишь с сомнением качал головой и думал, что уж он-то никогда не будет груб с людьми, он будет дружелюбен, все объяснит, на все вопросы ответит, — словом, будет вести себя так, как положено настоящему целителю.

Только напрасно пару лет спустя молодой знахарь пытался объяснить людям, что прежде чем лечить, нужно узнать, от чего лечить, и для того-то он и... Что боль не пройдет от полутора слов только начатого наговора, и не торопитесь так... И что он не колдун и не бог, и ему нужно время, и три настойки, и, пожалуйста, немного тишины! Люди, как выяснилось, знали его дело лучше него самого, поэтому говорили ему:

— Ты нам зубы не заговаривай! Ты над ним уже прочитал заклинание, а ему все еще не лучше, почему? Что значит "это была диагностика"? Мы таких слов не знаем, а ну сделай, чтоб ему было лучше!

И говорили: "Как это — запущенный случай? Он послезавтра должен в гости ехать, поднимай его на ноги как знаешь! Ты плохой знахарь, что ли?"

И еще говорили:"А чтой-то ты над ним все время шепчешь? Сглазить хочешь, небось? Отпоил бы по старинке травками и все".

А потом спрашивали: "А чего это ты его снадобьями пичкаешь, а? Еще отравишь! Пошептал бы чего, да и дело с концом, смотри у нас!"

И однажды знахарь ответил: "Не ваше дело, почему я делаю так. Умеете лечить лучше — лечите сами и не тратьте мое время".

Люди обиделись. Но между собой стали говорить, что знахарь-то, видать, дело знает, хоть и молодой. Только хам, конечно, первостатейный.

А знахарю, в общем-то, было уже все равно, что они там говорят.

Вот уже третью ночь Принцессе снился один и тот же человек. Еще не старый, худой, жилистый, с каким-то птичьим носом и недоброй насмешкой в глазах. Во сне принцесса шла по узкой тропинке в горах — с одной стороны пропасть, с другой отвесная скала, — и сердце выпрыгивало из груди от страха, и хотелось взлететь, чтобы не зависеть от зыбкой тропинки, но почему-то не получилось. А вот у странного человека получалось не только летать, но и гулять прямо над пропастью.

— Идешь? — время от времени интересовался он.

— Иду, — огрызалась принцесса.

— Зачем идешь?

— За другом иду. За любимым иду. За Невидимкой, в общем.

— А ты не ходи. Он тебя не ждет, и дороги тебе не будет, — улыбался незнакомец, и по взмаху его руки сверху сходила лавина. — Вот видишь, нет тебе дороги туда. Сиди себе дома.

Дважды принцесса пыталась перебраться через каменную насыпь, преградившую ей дорогу. Дважды у нее ничего не получилось. В третий раз она чуть не проснулась от растерянности и злости, а пока засыпала обратно, вдруг догадалась.

— Так ты, значит, и есть сновидец Марий?

— Молодец, догадливая детка. Всего на третью ночь сообразила,— расплылся в улыбке сновидец. Принцесса, несколько смущенная видом расплывающейся улыбки, все же не дала сбить себя с мысли и продолжила:

— А что ж ты в мои сны-то повадился шастать? Неужели никого поинтереснее не нашел?

— А что это ты злая такая? — притворно обиделся Марий. — Мои сны, куда хочу, туда и шастаю.

— Как это твои, когда это мой сон? Он же мне снится, так что шел бы ты отсюда, а? А то ведь найду — не во сне — и прибью тихонько. Мешаешь же отдыхать

— Ой, какие мы грозные, какие мы сердитые! Ничего это не твой сон. Снится он тебе, но сню-то его я!

— Чего-чего ты делаешь?

— Сню. А если бы не снил, было бы вот что, — Марий повел рукой, будто отодвигая завесу, и они с принцессой остались в темной гулкой пустоте.

— Это, значит, мой сон? — подозрительно уточнила принцесса.

— Твой, чей же еще. Плоховато у тебя с фантазией, я смотрю.

— Ну, раз это мой сон, тут я сама себе хозяйка, да? Сейчас проверим, — в мгновение ока принцесса оказалась рядом с Марием, легонько ударила его кулаком в грудь, и он стал падать — все дальше и дальше, пока не скрылся из виду. — Это тебе за испорченный отдых! — крикнула она в пустоту и проснулась. За окном комнатушки, в которую ее пустили на постой, только-только занимался рассвет. До Тридесятого Государства оставалась неделя пути.

— Так вот ты какой, сновидец, — весело фыркнула принцесса и легко вскочила с кровати. Спать больше не хотелось, а настроение было прекрасное.

Марий почувствовал, что падает, вздрогнул и открыл глаза. Еще пару минут он лежал, глядя в потолок, и прокручивал в памяти последнее сновидение.

— Надо же, стерва какая, — с умилением сказал он и поднялся с кровати. Давненько он не просыпался в таком хорошем настроении.

Мечты порой заставляют людей совершать странные поступки. Да и сами они бывают странные — и люди, и их мечты. Когда люди о богатстве и славе мечтают, или вот хотя бы о любви, оно понятно и привычно, оно правильно. А некоторые, представьте себе, мечтают совсем о другом. Ну, там, например, по кабакам шляться и тамошним посетителям песни петь. Или в земле копаться и цветы выращивать заморские. Иные безумцы до края света дойти хотят, другие норовят живого человека ни за что ни про что вылечить. Но даже это еще ничего. А вот Марий, сын Вадера, мечтал погладить дракошку.

Вы ведь слышали про дракошек? Про них все слышали, кроме разве что русалок. Особенно часто про них рассказывают гномы, ведь говорят, что дракошки водятся в горах. Звери это лютые, лохматые, крылатые, под шерстью у них чешуя, а когти острее мечей и лезвий. Никто не знает, когда они появились в горах и откуда взялись, только вот говорят, что очень им понравились гномы. А гномам дракошки совсем не понравились. Оно и понятно, кому же понравится, когда тебя едят. Так что гномы почти перестали выходить из горы, а то выйдешь эдак на охоту, а окажешься добычей. Если встретил дракошку — жди беды: порвет тебя на части, вот и весь сказ.

Только понятно же, что на самом деле нет никаких дракошек на свете, а гномы просто пугают, чтобы к ним в горы никто не лез. Ну а что же, почему бы им и не соврать пару баек. Кто как умеет, тот так и охраняет свои земли.

Да, так вот, а этот чудак вбил себе в голову, что эти чудища мало того, что существуют, так еще и погладить себя дадут. Даже в сновидцы пошел для того, чтобы заснуть дома, а проснуться там, где они водятся. И ведь выучился, и ведь смог, представьте себе. Заснул дома, а проснулся в горах. И ни одной дракошки рядом, понятное дело. Только вдали что-то такое виднеется... совсем не интересное, скучное, и смотреть туда вовсе не хотелось. Но Марий не зря столько лет на сновидца учился, уж отвод глаз он распознать мог, да и противостоять ему худо-бедно сумел. В общем, пошел он туда, где скучно и не интересно, а там — дракошка! Правда, почему-то не лохматая совсем, гладкая, чешуйчатая, здоровенная. Подошел Марий поближе, вдруг дастся погладить.

Все шло так, как и должно было идти. Искривление в норме, защитные механизмы в норме, помехи в пределах допуска. Семена нашлись быстро, они были живы, значит, он успел на зов вовремя. Дракон уже собрался было ликвидировать аномалию и улететь, но... что за... как нарушение? где? А это ещё что за... человек? Выругавшись про себя, Дракон замахнулся хвостом.

Дракошка вдруг занесла хвост для удара, а с реальностью тем временем творилось что-то странное. Она была податлива и враждебна, как в кошмарном сне, но это не сон, понял Марий. Это совсем не сон, это что-то другое.

Кошки не болеют, Фелеца давно усвоила это, наблюдая за жизнью своей стаи. Их не берет почти никакая хворь, а если вдруг все-таки приключается заболеть, то все пройдет за одну ночь. На кошках даже раны заживают за считанные дни.

Кошки не болеют, Фелеца доказывала это всей своей жизнью, своим совершенно здоровым телом, на котором не осталось даже шрамов от ранений.

Кошки не болеют. Но ее сын Кит был наполовину человеком. Жар у него продолжался второй день, и большую часть времени он лежал, пытаясь уснуть, но сон не шел, и он жалобно мяукал и пил. Фелеца почти ничего не знала о полукровках. То есть, до этого дня она думала, что знает. Еще в детстве ей объяснили, что если ребенок унаследовал оборотнические способности, то он оборотень и есть, и все у него как у оборотней. Но Кит заболел, а с оборотнями такого не бывает, значит, не все у полукровок так, как бывало в ее стае.

И как назло, даже Рыжей рядом нет, ускакала за своим невидимым. Ни посоветоваться, ни травку какую попросить добыть, ни... вообще ничего!

Идти к знахарю? Но ведь любой знахарь при осмотре узнает в Ките оборотня и выдаст их. И что тогда остается? Сидеть и ждать? Не оказалось бы потом, что время упущено.

В конце концов Фелеца собралась, подумала и решила все же отнести Кита к знахарю. В крайнем случае, она может заставить его молчать, уж на это сил у нее хватит.

Знахарь был довольно молодой, но уже уставший и злобный, такого и прибить не жалко. Фелеца все время была готова к прыжку, но ни во время осмотра, ни позже, расспрашивая ее, что ребенок ел, пил, где был и прочее, ни даже когда Кит проснулся и замяукал, знахарь и бровью не повел. Только отвернувшись в очередной раз к Киту, бросил через плечо:

— Когти втяните. Отвлекают, — и, отвечая на ее растерянный мяв, неожиданно улыбнулся. — Вы же не думали, что я откажу ребенку в помощи только потому, что он оборотень? Но если вам привычнее, чтобы от вас шарахались в ужасе, могу отвести вас к другому знахарю, из тех, что вас выдаст без колебаний. Будет у меня одним конкурентом меньше.

Марий открыл глаза и ничуть не удивился, увидев перед собой чешуйчатую морду с наростами и шипами. Морда смотрела на него так, будто видела насквозь, вплоть до внутренностей. Но это была ерунда. Мария занимало совсем другое: почему-то он не мог ни превратиться в кого-нибудь, ни улететь, ни даже отрастить когтистую лапу. Но ведь обычно же получалось. Или не везде и не всегда?

— М-да, — вздохнула морда. — Могло быть и хуже. Ну вот что ты во временной аномалии забыл, а? Лежи, не отвечай пока. Так... мозговая активность, кажется, приходит в норму, личность более-менее цела, а вот память... ты помнишь, кто ты?

— Марий. Сновидец.

— Уже хорошо. А откуда ты?

Марий молчал. Он не помнил, но ему крайне не хотелось в этом признаваться.

— А какой сейчас год?

Что такое год? Ах да. Это, кажется, что-то про время. Год Марий не помнил тоже.

— Ты что-нибудь вообще помнишь?

— Сны помню, — подумав, сказал Марий. — Как учился помню. Песню помню... две.

— Может, оно и к лучшему, — опять вздохнула морда. — Все равно в твоем состоянии переправлять тебя обратно было бы опасно, да и куда переправлять — следы входа затерлись, черт знает, откуда ты взялся. А так может и здесь обживешься.

— Где "здесь"? — заинтересовался Марий, почувствовав подвох.

— Ты лучше скажи, ты помнишь, зачем ты сюда забрался-то?

— Помню, конечно. За дракошкой. Погладить хотел. Так где это "здесь"?

— Дракошки, говоришь? Ну, уже что-то. А "где"— это несущественно, главное, "когда". Может, и недалеко где-нибудь. Тебе повезло, что я использовал небольшое искажение, обычно оно на порядок больше...

— Так где я?.. Ну, то есть, когда?

— Ну, самое большее плюс-минус триста лет от твоего времени.

Марий помолчал немного, осмысляя новость, и спросил о том, что волновало его больше всего:

— А дракошки тут есть?

— Да какие сейчас могут быть дракошки, — отмахнулась внезапно обнаружившейся лапой морда, и видя вытянувшееся лицо Мария, поспешно добавила, — для тебя! Какие в таком состоянии могут быть дракошки? Вот что, сначала ты обживись маленько, приведи голову хоть в какой-нибудь порядок, а потом, может, мы с тобой что-нибудь и придумаем. Ну, и если что-нибудь вспомнишь, зови или заходи.

— Куда заходить-то?

— Ну, можно в гору между Тридевятым и Тридесятым. Сейчас она точно есть. А можешь прямо в сон. Только сразу в сны не суйся, кроме тех, что сами снятся, поживи нормально хоть пару месяцев для начала. Понял?

— Понял, — кивнул Марий. — Дракошки откладываются. Но ведь они есть?

— А почему бы им и не быть, — уклончиво ответила морда. — По-моему, отличные звери.

Марий внезапно вспомнил, что именно эта морда замахивалась на него хвостом, когда... в общем, когда-то раньше.

— А ты разве не дракошка?

— Похоже, не так уж ты пришел в себя, — вздохнула морда. — Ну сам подумай, какая из меня дракошка? Я Дракон.

— Это, конечно, было смешно, мы оценили, — заявил вихрастый угрюмый подросток, входя в пещеру Дракона. Дракон заинтересованно обернулся к нему, но промолчал, будто чего-то ожидая, и не ошибся. За подростком вошел юноша чуть постарше, с открытым серьезным загорелым лицом, кивнул Дракону и продолжил мысль:

— Но мы считаем, что это все-таки наглость. У нас во время наблюдения лопнули три зеркала, не выдержали изображаемого!

— А ржать надо было меньше, — буркнул вихрастый.

— Кто бы говорил, ты же первый и загораешься, чуть что, — фыркнул второй.

— Мальчики, не ссорьтесь, — улыбнулась очаровательная белокурая девочка лет пятнадцати, входя в пещеру под руку с дивным длинноволосым красавцем. — В общем, мы считаем, что за нарушение баланса ты нам теперь немножечко должен. Правда? — она ткнула спутника локтем в бок.

— Угу, — согласился красавец и в эффектной позе застыл у стены с отсутствующим видом.

— А в чем, собственно, проблема? — поинтересовался Дракон.

— Нет, вы посмотрите на него, он еще будет спрашивать, в чем проблема, — вспыхнул первый из вошедших.

— Ну ладно, остынь, может, он правда не в курсе, с него станется, — бросил красавец и снова погрузился в раздумья.

— Так вот, в курсе ты или нет, но теперь из-за тебя по горам бродят дракошки, — загорелый и явно самый старший из компании честно пытался удержать лицо, но не сумел, и компания дружно расхохоталась. — Это, если ты не знаешь, такие совершенно необыкновенные твари, что даже наши зеркала их демонстрировать нормально отказываются. Совершенно нездешние, хищные и ловкие.

— И они едят бедненьких гномиков, представляешь, какой кошмар, — сквозь смех всхлипнула девочка.

— А гномов есть нельзя, у нас на них планы, зря я, что ли, изумрудное месторождение создавал, — посерьезнел старший. — Ну, то есть, мне, конечно, приятно, что хоть кто-то регулирует их численность, но они же так совсем зароются, они у меня и так уже в печенках сидят!

— Дракошки? — переспросил Дракон. — А при чем тут я? Или вы решили, что по сходству названий...

— Нет, он точно издевается!

— Шшш, — успокоительно шикнула девочка, — мы сейчас все объясним, нам же не трудно?

— Нам не трудно, — очнулся красавец. — А ты очень даже при чем. Кто, спрашивается, пустил в аномалию этого одержимого? Только не говори, что он тебе не рассказывал про дракошек.

— Ну, было дело, — согласился Дракон.

— Ну и вот, — весомо сказал старший. Повисла неловкая пауза. Дракон явно не спешил проникаться пониманием произошедшего.

— До этого случая не было в нашем мире никаких дракошек, так, гномья легенда, людей пугать, — продолжил красавец. — А после того как этот твой сновидец в аномалии побывал, они появились. Он их оттуда приволок, совершенно реальных, с историей появления. Их теперь и не выведешь, получается так, что они уже давно были.

— Они, конечно, забавные, — признал вихрастый.

— И пушистые, — подхватила девочка, скорчив умильную гримаску.

— Но баланс все же был нарушен. Поэтому подумай о компенсации. Во-первых, нам нужно нечто, способное отпугнуть этих зверюг, надо же помочь гномам, — сказал старший.

— А насчет "во-вторых" мы с тобой позже поговорим, когда с "во-первых" разберемся, — невинно захлопала кукольными ресницами девочка.

— Я вижу, все всё поняли, значит, до встречи, — старший повернулся и пошел к выходу. Девочка и лохматый подросток последовали за ним. Красавец не шелохнулся. — Эй, высочество, спустись с небес на землю!

— А, ну да, — кивнул красавец и вышел вместе со всеми.

Дракон погрузился в раздумья.

— Что это было? — спросил Шут, изумленно наблюдавший весь странный визит из своего угла. — Кто это вообще такие?

— Эти-то?.. Это ваши смотрители, представители стихий. И кажется, я им действительно немного должен.

В Храме Четырех Стихий было тихо и пустынно. Утренняя служба уже закончилась, а значит, до вечера никто не придет тревожить стихии молитвой. Служащие храма разбрелись кто куда по собственным делам и храмовым нуждам. Лишь в одной из башен, вход в которую по давней необъяснимой традиции всегда был заперт на четыре замка, весело и шумно отдыхали четверо. В этой башне позвякивали зеркала, тянулись к солнцу какие-то растения на подоконнике, потрескивали разноцветные огненные фонтанчики, а под потолком висела тройная радуга.

Белокурая девочка в очень нарядном платье цвета первой листвы сидела перед зеркалом, вплетая в волосы блестящие бусины и приоткрыв рот от усердия. Но вглядевшись в зеркало, она отвлеклась от прически и вздохнула:

— Надо же, такой симпатичный мальчик, просто чудесный. Ты только посмотри, — она повернулась к длинноволосому красавцу, вот уже полчаса воевавшему с пуговицами на белоснежной блузе. Он оставил бесплодные попытки застегнуть их правильно, подошел к зеркалу и презрительно сморщился:

— У него нос кривой, к тому же, он слишком худой. Что ты в нем чудесного нашла? Я гораздо красивее!

— Ты глаза-то разуй, красавец наш неземной, — парень постарше прошел мимо и мимоходом хлопнул красавца по плечу испачканной в земле ладонью. Красавец страдальчески закатил глаза и снова всмотрелся в зеркало.

— И в самом деле, чудесный. Отличный сновидец получится, — одобрительно хмыкнул он.

— Не получится, — грустно сказала девочка.

— Почему это?

— А у него отец лавочник.

— И что?

— И то. Он тоже будет лавочник. У них это семейная традиция. И никаких снов и прочих глупостей.

— Вот идиоты, — отозвался из угла угрюмый лохматый мальчик, — как будто они знают, что глупости, а что нет. Надо им какое-нибудь знамение устроить, что ли...

— Я тебе устрою, — взвился тот, что постарше. — Помню я твое прошлое знамение. Огромный пожар, целая библиотека утеряна, три поля посевов загублены, и никто так ничего и не понял. Мягче надо, мягче.

— Ты хочешь сказать, что я недостаточно хорош, да? Типа, дело свое не знаю?!

— Такой сновидец пропадааает, — всхлипнула девочка, и молодые люди тут же забыли о своей перепалке. — Ветерок, ну сделай же что-нибудь, а?

— Да что я могу сделать-то? — растерялся красавец.

— Ну, напой ему что-нибудь, ты же умеешь. Надо просто дать ему какую-нибудь идею, то, ради чего он стал бы учиться на сновидца, а дальше он справится сам, он упрямый.

— Что-то ты многовато про него знаешь, — подозрительно прищурился темноволосый.

— Я просто так чувствую, — кокетливо улыбнулась девочка и повернулась к остальным. — Давайте что-нибудь придумаем, а? Чем-нибудь увлечем его... какой-нибудь сказочной зверюшкой или вроде того...

— Дракошкой, — высказался старший.

— Кем-кем?! — расхохотались остальные.

— Ну а что, хотя бы не скучно, — смутился он. — Представляете, какой шикарный зверь получился бы? Жаль, не для нашего мира.

— Совсем не для нашего, — охотно подтвердила девочка. — Ветер, ты напой ему, ну пожалуйста. Ну, легенду какую-нибудь местную состряпай, тебе же не сложно? А он нам наверняка еще пригодится.

— А? Ну да, ну ладно. Только ради общей пользы, — проворчал Ветер, ловко запрыгнул на подоконник, эффектным жестом распустил волосы и шагнул за окно.

— Спасибо, я ценю, — улыбнулась девочка. — Это действительно только ради общей пользы.

— Я ничем не могу вам помочь, — сказал знахарь. Фелеца недружелюбно оскалилась, надеясь, что это изменит его мнение. — Я действительно ничем не могу вам помочь. Если бы мог — обязательно сделал бы все, что нужно. Но я умею бороться с болезнями, а с проклятиями и порчами не умею.

— С чем?! — пораженно прошипела Фелеца.

— Это или проклятие, или порча. Не болезнь, не отравление, не что-либо еще. Колдовством разит за версту — странно, что вы сами не почуяли. С этим нужно идти к колдуну, больше делать нечего.

— Но как?.. И кто?.. И что же мне теперь делать, а если колдун не захочет лечить оборотня? — силы у Фелецы кончились разом, она села прямо на пол, и на миг ей примерещилось, будто она снова маленький котенок, который ничего не может сделать и ничем не может помочь. Фелеца помотала головой, и наваждение прошло. — Вы знаете колдуна, который возьмется лечить оборотня?

— Что-то со мной вы посмелее были, вас как-то не волновало, возьмусь ли я лечить оборотня, — усмехнулся знахарь.

— А куда б вы делись, интересно. Я бы вас просто заставила. А колдуна не могу, он и меня может пришибить, и Кита.

— Это Кит, стало быть? Ну, вот и познакомились.

— Да что вы болтаете ерунду?! Я вас спросила про колдуна, а вы... ничем не помогли и не хотите даже подсказать, где помощь искать!

— Я просто думаю, — отмахнулся лекарь. — Надо же вспомнить колдунов, прикинуть... время у нас еще есть, Кит ваш пока что спит, я там пошептал над ним немного.

Несколько минут прошли в молчании, только противно завывал ветер за окном и дождь колотил в ставни.

— Нет, не знаю я, кто в нашем городе может за это взяться. Одного разве что могу назвать, но и этот может выдать, — вздохнул знахарь.

— И что мне делать? — устало спросила Фелеца и уткнулась носом в колени.

Стук за окном стал громче.

— Мы можем вместе сходить к тому колдуну. Может, если я за вас поручусь, он и возьмется... да кого там принесло? — стук за окном прекратился, зато кто-то постучал в дверь.

— Ну наконец-то, — недовольно поджав губы, сказала молодая женщина, стоявшая на пороге, как только знахарь наконец открыл. — Он тут?

— Кто?

— Заколдованный! — нетерпеливо пояснила она, встряхнула копной мокрых после дождя темных волос, окинула взглядом комнату и без колебаний прошла к Киту.

— А ну стой! — зашипела Фелеца из своего угла. — Ты кто и зачем он тебе?

— Зачем-зачем, расколдовывать буду. От вас проклятьем так разит, что я даже в полете почувствовала.

— В каком полете? — подозрительно переспросила Фелеца.

— Ой, ну вот давайте все потом, а? У нас поважнее дела есть. Если знахарь ребенка усыпил, это не значит, что с ним все в порядке. Травы у вас где? Присесть дайте. Огонь посильнее разведите. И отойдите все вон туда. Кстати, меня зовут Изольда, если это кого-нибудь интересует.

Колдунья (а женщина, безусловно, была колдуньей) быстро собрала волосы, чтоб не мешались, и склонилась над ребенком, тихонько что-то напевая.

— Не хочу вас пугать, но дела ваши плохи, — сказала Изольда после двухчасовой возни над спящим Китом. Тот по-прежнему крепко спал, дышал ровнее и выглядел куда лучше, чем до прихода Изольды.

— Но ему же лучше? — хором уточнили знахарь и Фелеца.

— Да, ему лучше, и еще какое-то время будет лучше, но если ничего не предпринять, то скоро станет совсем плохо. На нем было два проклятья. Одно — противное, но не очень сильное, такое обычно бывает, если повздорить с мелкой нечистью. Вы случайно в последнее время с домовым или лешим не ссорились?

— Домовой, значит? — угрожающе протянула Фелеца. — Поймаю — придушу!

— Не стоит, есть дела поважнее. Проклятие, оставшееся от домового, я сняла, там работы всего-ничего. Но есть и еще одно. Не знаю, сколько времени вы бы его не заметили, если бы не этот ваш домовой с его пакостью. Возможно, тогда было бы уже слишком поздно. Не даст оно вашему сыну спокойно жить, сживет со свету при любой возможности. А возможностей этих каждый день очень много. Пока что это проклятье дремлет и набирает силу. Но времени не так много: не больше года.

— Ты ему поможешь? — только и смогла спросить Фелеца.

— Помогла бы, но не могу. Проклятие очень сильное — так только оборотни и умеют, чтобы без колдовства и насмерть, — случайное и к тому же от близкого родственника.

— Но я единственный родственник-оборотень у Кита... — начала было Фелеца и осеклась. — Нет, есть же еще его отец. Но неужели он мог?.. Он же сейчас очень далеко, он и колдовать-то не умеет.

— Не умеет, — согласилась Изольда. — Но это оказалось и не нужно. Достаточно просто очень сильно ненавидеть и не иметь при этом возможности свести счеты. И быть оборотнем.

— Похоже, я сама вырыла нам обоим могилу, — мрачно констатировала Фелеца. — Так что же мне теперь делать?

— Во-первых, нужно найти его.

— Да уж, это та еще задачка. А дальше?

— А дальше надо уговорить его снять проклятие.

— Что?! Вы мне предлагаете бегать за этим уродом и уговаривать его? — зашипела Фелеца, мигом вскочив и подобравшись. — Вы издеваетесь? Это после того, как он чуть не убил моего Кита и продолжает его убивать? Да голову ему оторвать и все!

— Не советую, — вздохнула Изольда. — Скорее всего, от этого станет только хуже, и поправить ничего уже будет нельзя. Не стоит совершать ничего необратимого.

— Да ничего уже нельзя поправить! Он же никогда проклятие не снимет, еще порадуется, что я его просить пришла.

— Вы готовы ради ребенка убить, но не готовы попросить? — тихо уточнил знахарь из своего угла. Фелеца возмущенно уставилась на него, глотая воздух открытым ртом. — Предлагаю подумать о том, как вы будете с этим оборотнем разговаривать, позже. Его ведь для начала надо найти.

— А сегодня, между прочим, важная дата. Праздник, можно сказать, — как бы между прочим заметил Марий, наблюдая за тем, как принцесса срывает гору в поисках клада.

— Какой же? — откликнулась принцесса, не отрываясь от работы.

— Ну, смотри. Во-первых, в Тридесятом сегодня отмечают День Рождения какой-то древней государыни, который по странному недоразумению стал личным праздником каждой жительницы государства. Так что будь осторожнее сегодня, где праздники, там и беспорядки, сама знаешь. — Принцесса кивнула, и Марий продолжил. — Во-вторых, сегодня день середины зимы. Его никто не отмечает, но ты же понимаешь, что на самом это праздник? Ведь ждать осталось меньше половины зимы, весна все ближе. Это ведь хорошо?

— Хорошо, — согласилась принцесса, счищая комья земли с лопаты.

— Ну, и в-третьих, сегодня мы видимся с тобой в пятнадцатый раз. В некоторых традициях это вполне счастливое число, достойное того, чтобы его отметить.

— В самом деле? — рассеянно отозвалась принцесса и подумала. Подумав, она пришла к некоторым выводам и сердито спросила, — это ты снишь этот сон или я?

— Сообразила? Молодец, — уважительно отозвался Марий. — А кто кого снит — что ж у меня спрашивать, я ведь все равно совру. Ты проверь.

— Ладно, — улыбнулась принцесса и метнула лопату ему в грудь. Лопата на лету превратилась в копье и вонзилась в Мария. Он перестал улыбаться и упал.

Принцесса испугалась. Она, конечно, хотела его проучить, но не ожидала такого убойного эффекта. А если она его убила не только здесь, но и наяву тоже? С трудом вспоминая, что иногда надо дышать, она подошла к нему поближе. Он лежал и не мигая смотрел в небо. Копье все так же торчало из его груди. Принцесса молча осела рядом: удержаться на ногах вдруг оказалось непосильной задачей.

— Ты же об этом так долго мечтала, — сказал Марий, закидывая руки за голову и потягиваясь. — Считай это моим подарком тебе на праздник.

Тело его вдруг стало полупрозрачной дымкой и развеялось от подоспевшего порыва ветра.

— Вот же поганец! — с чувством выругалась принцесса. Примерно полминуты она решала, заплакать или засмеяться, но в конце концов расхохоталась и проснулась.

— Я так больше не могууу, — жалобно всхлипывала Элле. Она сама не знала, к кому обращалась. То ли к зеркалу, то ли к самой себе, то ли к Учителю, который каждый день находил для нее новое обидное слово. — Я стараюсь, я делаю все как он говорит, у меня даже получается, почти всегда. А он только издевается и ругает. Ну сколько можно, сколько, а? А ведь мне еще учиться и учиться, я ведь хотела стать хорошим сновидцем, чтобы как он!..

— Не надо "как он", Элле, — ответил кто-то невидимый. — Ты ведь и сама по себе хороша, у тебя неплохо получается, можешь мне поверить. Лучше будь "как ты", пойми, что ты сама из себя представляешь. Возможно, ты сумеешь сделать что-нибудь такое, чего ему самому никогда не суметь.

Элле испуганно ойкнула, кинула взгляд в зеркало и закрыла лицо руками.

— Не смотри на меня, я заплаканная и страшная.

— Ну, глупости какие, — снисходительно отозвался Невидимка. — Это ты страшных не видала. Вот ящерица с ощипанными крыльями — это страшно, а ты совсем не страшная.

— Ящерица с крыльями? Ты это сам придумал или видел? — заинтересовалась Элле.

— Видел, — отозвался Невидимка. На мгновение Элле показалось, что настроение у него испортилось, но он продолжил говорить. — А что до Мария, он, наверно, полагает, что так ты будешь лучше учиться. Но ты не переживай, я тебя не дам ему в обиду.

— У тебя же клятва, — всхлипнула Элле.

— Ну, клятва не запрещает мне за тебя заступиться. К тому же, мое обучение скоро подойдет к концу, да и Рыжик, ты говорила, она уже в пути? Вместе мы наверняка что-нибудь придумаем...

— И я опять останусь здесь одна, с этим... с Учителем. И кошками его.

— Знаешь, — задумчиво сказал Невидимка, — очень интересные у него тут кошки... а, я не это хотел сказать. Вот что: если он тебя будет обижать, ты мне только приснись, я мигом примчусь и тебе помогу. Хорошо?

— Хорошо, но...

— Обещаешь?

— Обещаю.

Элле всхлипнула в последний раз и окончательно успокоилась. Рядом с Невидимкой всегда было спокойно и правильно.

В Храме Четырех Стихий люди собирались на вечернюю молитву. Тихо переговаривались посетители, тихо позвякивали монетки и стеклышки в плошках для пожертвований. Ничто не нарушало хрупкого спокойствия, царящего в храме, кроме разве что самих стихий, оживленно спорящих в своей любимой башне. Но их никто не слышал — как, впрочем, и всегда. Кто же даст людям подслушать все самое интересное?

Стихии были озадачены. Не то чтобы это был такой уж редкий случай — ну, подумаешь, попало в мир то, что миру не принадлежит, с кем не бывает. Но все-таки это было не просто что-то, а семена, да к тому же, из личных запасов дракона. И вот тут уж никогда не знаешь, как такой пришелец себя поведет. Лучше бы избавиться от него поскорее.

— Ну, и что же мы будем делать? — Земля на правах старшего обвел всех вопрошающим взглядом.

— А что, надо что-то делать? — очнулся Ветер. — А зачем? Дракон сам их заберет, он уже движется на зов. Одна небольшая временная аномалия — и все будет в порядке.

— Правильно, пусть забирает эту свою гадость, — фыркнул Огонь.

— Ну уж прямо и гадость! — обиделся Земля. — Да что ты о гадостях знаешь, ты ни минуты в земле не работал, семян не сажал...

— Ой, ну вот рвани еще рубаху на груди и расскажи, как тебе тяжело живется, трудяга ты наш, — закатил глаза Ветер.

— Раздражает, да? — сочувственно улыбнулся Земля. — У самого-то, небось, таких мышц никогда не будет, а все потому, что работать надо, а не...

— Мааальчики, я не поняла, вы что-то решили уже про семена? — поинтересовалась Вода, старательно накручивая локон на палец.

— Решили, — отозвался Земля. — Вот прилетит Дракон — пускай сам с ними и разбирается. А мы проследим краем глаза, чтобы с ними ничего не стряслось. А впрочем, что им будет...

— Между прочим, было бы неплохо пригласить Дракона пожить у нас, — задумчиво выдал Ветер.

— Ага, как же, он прямо сразу так обрадуется и согласится! — недоверчиво покачал головой Огонь. — Что он у нас тут забыл-то, кроме семян?

— А помните, у нас был один сновидец, такой симпатичный мальчик... — ни с того ни с сего вспомнила Вода. Стихии дружно замолкли и с недоумением посмотрели на нее.

— Душечка, ты переигрываешь, — сказал Огонь. — Ты, конечно, прелесть что за дурочка, но нельзя же так. Мы тут серьезные вещи обсуждаем...

Вода обиженно пожала плечами и начала рисовать что-то грифелем на наспех наколдованной доске.

— Ну, мы же наверняка можем ему что-нибудь предложить. Мир у нас молодой, легко поддающийся влиянию...

— Земля, ну брось, кому это интересно, кроме нас? Впрочем, мне это тоже не интересно, — вздохнул Огонь.

— А вот временные петли — это интересно, правда? — Вода глядела на остальных наивными голубыми глазами и обводила пальцем нарисованную на доске петлю. — Представляете, что будет, если какой-нибудь житель нашего мира окажется слишком близко к аномалии, пока Дракон будет заниматься этими семенами?

— Ну... он, может быть, выживет, — усмехнулся Ветер. — Если окажется сновидцем...

Стихии дружно уставились на Воду.

— Ну, что вы так смотрите? По-моему, отлично получается и вполне тянет на официальное приглашение в наш мир: Дракону — семена, мальчику-сновидцу — дракошек, если выживет, нам — Дракона...

— А дракошкам — гномов. Я правильно тебя понимаю? — мрачно поинтересовался Земля.

— Ты же знаешь, у меня с ними свои счеты, — ослепительно улыбнулась Вода. — Ну и потом, надо же бедным зверюшкам что-то кушать?

— А у нас тут на днях свадьба была, — вспомнил Шут, уполовинив очередную чашку чая. — Вернее, если уж честно, не свадьба, а цирк какой-то.

— Хм, — неопределенно отозвался Дракон.

— Да, я понимаю, что тебе не очень интересно, — ухмыльнулся Шут. — Но я все равно расскажу.

На самом деле, цирк начался вечером накануне свадьбы. Величество наша решила что-то обсудить со своим ненаглядным магом-женихом, а он, представляешь, сбежал! И ведь, главное, сам же все хотел на ней жениться, чтоб поближе к трону и казне быть, а перед свадьбой — на тебе, струсил. В общем, вообрази себе картину: стража ищет жениха, а жениха и след простыл, я проверяю, сколько серебряных ложек и золотых кубков женишок прихватил с собой, Королева мечется по комнате и пытается переживать, как нормальная брошенная женщина. Но видно, что переживает она не из-за того, что этот хмырь от нее сбежал, а за престиж короны волнуется. Свадьба-то уже назначена. Одно дело — выйти замуж за не пойми кого, а другое — не выйти замуж совсем, потому что этот не пойми кто сбежал. Представляешь, что люди скажут?

— Ну, в общих чертах... — задумчиво начал Дракон.

— Ужас и позор, вот что это такое! В общем, думал я, думал, а Королева тем временем рвет и мечет. Не знаю уж, что она рвала, но чем металась — это я видал. Она чуть мне в лоб чернильницей не угодила, когда я осмелился войти. Нарушил, гад такой, монаршье уединение, когда ее Величество страдать изволят! Ну, гневалась она недолго. Она женщина умная, понимает, когда ей дело предлагают. Я и предложил. Спас, так сказать, монархию от конфуза.

Она-то поначалу все хотела этого малахольного вернуть, виданное ли дело, чтобы кто-то сбегал от Королевы против ее воли. Но как увидела в зеркале, на кого она похожа — а похожа она была на растрепанную курицу в короне — так мы с ней и договорились. И сыграли такую свадьбу — все дара речи лишились от изумления!

— И кто женихом-то был? — проявил подобие интереса Дракон.

— Так я! — просиял Шут. — Мы решили, что если свадьба Королевы и придворного мага — это банальный мезальянс, то брак Королевы и Шута — это истинно экстравагантный поступок, с королевским размахом. Так что теперь я благополучно женат. На что только не пойдешь ради чести короны!

Холодное зимнее солнце еще не показалось из-за туч, а принцесса уже стояла на пороге дома Мария. Она пришла в одиночку, без хитрого плана и тузов в рукаве. Почему-то она была уверена, что простой просьбы будет достаточно, чтобы Марий отпустил Невидимку с ней. Ну, а если не получится — что же, ей есть кого попросить о помощи. Она постучала в дверь, но никто ей не открыл. Пришлось постучать еще три раза, прежде чем дверь приоткрылась, и заспанный Марий окинул ее оценивающим взглядом.

— Ты, в общем, конечно, вовремя, но могла бы прийти хоть на пару часов попозже. Хотя бы из вежливости. У нас была очень насыщенная ночь, три рейда... а, впрочем, что я тебе рассказываю. Проходи давай. Твой НВ уже вещи пакует.

— Объясни мне, ради Стихий, зачем было заставлять меня тащиться в такую даль, чтобы в итоге отпустить Невидимку к моему приходу, а? Зачем ты мне мешал и являлся каждую ночь, если теперь просто его отпускаешь?

— Ну, во-первых, никто тебя не звал, ты сама сюда потащилась. Я бы в любом случае отпустил его на днях, потому что увидел все, что хотел увидеть. Во-вторых, тебя что, не устраивает, что я просто его отпускаю? Интереса не хватает, да? Надо обязательно за него побороться? Ну, так я могу устроить.

— Пожалуй, не стоит, — отозвалась принцесса, присаживаясь за стол на кухне.

— Ну, тогда выпей чаю пока. Он тут оброс вещами, в основном книгами, так что это надолго.

Невидимке и впрямь грозило застрять в комнате надолго. Он бы давно собрался, не так уж много у него было вещей. Но на свернутом матрасе в углу сидела Элле, и это очень отвлекало. Большую часть времени они молчали, изредка обменивались ненужными репликами и оба будто чего-то ждали. Но ничего не происходило. Наконец Невидимка обнаружил, что ему нечего больше собирать. Тогда он коротко попрощался с Элле и наконец пошел к кухне.

— Ну а в сны-то мои ты зачем лез? — доносился с кухни голос принцессы.

— Да интересно было просто, — по голосу Мария было слышно, что он улыбается. — Ты, видишь ли, крайне похожа на мою учительницу. Только она была лет так на сто постарше. Но хороша, конечно. И сновидец прекрасный, куда мне до нее. Вот мне и было интересно, если у тебя ее внешность и ее манеры, есть ли у тебя ее талант к сновидению?

— И как? — поинтересовалась принцесса.

— Да никак, — отрезал Марий. — Ты ей в подметки не годишься. Хотя, если тебя как следует выучить... но какой сумасшедший за тебя возьмется?

— Может, ты?

— Ну уж нет! Еще прирежешь в рамках эксперимента. Я до сих пор помню летящую в меня лопату, — Марий и принцесса рассмеялись, потом он чуть повысил голос. — НВ, выходи давай, нечего тут за углом стоять.

Невидимка вошел в комнату, и принцесса с радостным визгом бросилась ему на шею.

— Ну наконец-то! Я так рада тебя видеть! Как ты? Как обучение? Как Элле? Она тоже здесь? Этот гад тебя не очень доставал? Пойдем скорее, я остановилась в другом квартале, поговорим, а там и домой можно будет полететь, да?

— Пойдем, — согласился Невидимка, легко подхватил принцессу на руки, закружил по кухне и аккуратно поставил на пол, — и хватит задавать вопросы, я отвечать не успеваю!

Взявшись за руки, они шагнули за порог и отправились к дому, где остановилась принцесса. Они шутили и пересмеивались, и ни один из них даже под пытками не сознался бы, что в доме Мария остался некто, кого ему (и ей, конечно, тоже) будет очень не хватать.

В гробу принцесса была далеко не так привлекательна, как казалось при жизни. Лицо ее осунулось и пострашнело, а волосы никто так и не смог уложить в приличную девушке прическу. Так и решили хоронить, растрепанной. Слово взяла Королева.

— Я всегда знала, что ей нельзя доверять, и вот, я оказалась права. Она умерла. Приличные девушки так не поступают, — торжественно провозгласила Королева, вытерла слезу кружевным платочком и подала знак двум работникам. Те ловко закрыли гроб, подхватили и понесли туда, где чернела в земле свежевырытая могила.

— Ты правда думаешь, что они унесли бы этакую махину вдвоем? — поинтересовался Марий. — Детка, я понимаю, ты не в форме. Но третий раз смотреть вариации на ту же тему — это невыносимо скучно. От тебя требовалось создать уникальное место для встречи, опознаваемое посторонними сновидцами, а не... это. Ну далась она тебе, а? Хватит время терять. Лучше давай отработаем урок, а потом смотайся в сон к своему ненаглядному, как раз ночь будет, когда закончим.

Элле протерла глаза, с изумлением уставилась на Мария — еще бы, нечасто от него можно было услышать несколько предложений подряд без единой капли яда! — и от неожиданности расплакалась.

— Не пойду я к нему! Я ему не нужна! Я ему даже понравиться не смогла бы!

— Ну как это "не смогла бы", когда понравилась? Ты же знаешь, что понравилась, — Марий со вздохом присел с ней рядом и протянул флягу с чем-то теплым и сладким.

— Да, но это потому что Вы мне сказали! И я и платье надела, и вообще... а сама бы я...

— Детка, ну ты же не дура. Ты должна понимать, что ты бы не смогла ему понравиться просто потому, что я так захотел. Ну, не сказал бы я тебе заранее — понравилась бы ты ему не сразу, а на третий день, какая разница-то?

— Правда?

— Конечно, правда.

— А почему тогда он ушел с ней, а? Почему он с ней ушел? Если я ему нравлюсь...

— А это потому, что он благородный человек, детка, — усмехнулся Марий. — За это я и не люблю добрых и благородных людей.

— За что?

— За то, что они пафосные идиоты. Вместо того, чтобы вцепиться в свое счастье и держать его покрепче, раз уж нашли, они начинают думать о всякой ерунде, вроде верности и обещаний, которые они то ли давали, то ли нет. Так и этот, твой, вместо того, чтобы остаться с тобой, как ему наверняка хотелось, ушел с невестой. Потому что ну она же невеста! Он же у нее руки просил! Как же можно нарушить данное слово? К тому же, он ее, конечно, любит. Ну не смотри на меня такими глазами, не так он ее любит, как тебя. Совсем не так. Но любит же. Ему бы сесть и разобраться, чего он хочет, но разве станет благородный человек заниматься такой ерундой? Нет, он теперь на ней женится как можно быстрее, чтобы все стало как было до тех пор, пока он тебя не встретил. И знаешь что самое смешное?

— Что? — зачарованно переспросила Элле.

— Что ему в голову не придет спросить у невесты, а чего на самом деле хочет она. Вдруг она тоже изменилась, и у нее тоже есть какие-то сомнения и колебания? Нет, он будет искренне стараться сделать ее счастливой, не зная, что именно ей надо для счастья. А поскольку она такая же благородная идиотка, она будет делать ровно то же самое. А поскольку мы с тобой тоже в разной степени благородные идиоты, вместо того, чтобы вмешаться и растащить их в разные стороны, мы будем смотреть, как они проделывают этот цирковой номер. Надеюсь, тебе это тоже кажется смешным. Тогда хоть вдвоем и посмеемся. А теперь, надеюсь, ты в достаточной степени зла, чтобы перестать хоронить эту рыжую и пойти заняться делом?

— Наверное... да, — кивнула Элле, положила флягу, улеглась и заснула.

— Вот и отлично. Разговоры об отношениях... тоска невозможная, — фыркнул Марий и отправился следом за ней.

За окном сияло утреннее солнце, а Элле лежала, уткнувшись носом в подушку, и плакала. Марий сидел рядом, и будь у Элле силы подумать об этом, она сочла бы это проявление внимания довольно необычным. Но сил у нее не было.

— Детка, ты потрясающе однообразна, — вздохнул Марий. — Иногда мне кажется, что ты только плакать и умеешь. Ты разучила бы, что ли, парочку новых трюков, ну просто чтобы не так скучно было, а? Ну ладно, хорошо, должен признать, что сегодня ты имеешь полное право рыдать в три ручья.

— Объясни мне, — вскинулась Элле, — объясни мне хоть ты, почему людям так необходимо убивать друг друга? Зачем они все время друг над другом измываются? Неужели они не могут иначе?

— Некоторые могут. А некоторые, наверное, нет, — пожал плечами Марий. — Но я не понимаю, почему ты так из-за этого убиваешься? Да, люди умирают, это случается. Да, они еще и убивать умеют, и делать массу жестоких и неприятных вещей. Для тебя это новость?

— Нет, не новость... Я и сама, — Элле подавила новый всхлип, — когда-то чуть не... но я никогда раньше этого не видела! А просто знать — это совсем не то же, что понимать и видеть.

— И вот тут мы возвращаемся к тому, из-за чего ты промочила всю подушку насквозь, — кивнул Марий. — Что ты такого видела?

Элле честно пыталась рассказать об увиденном, но слова застревали в горле, и тошнило от них так ощутимо, что через пять минут она сдалась.

— Почему мне постоянно снится все это? Я боюсь спать, я ложусь и вижу, — Элле сглотнула очередной не вовремя подступивший к горлу ком, — вижу разные вещи. Зачем мне это? Эти какие-то чужие люди, а я из-за них, ни спать, ни радоваться, ни жить...

— Ну, жить-то, положим, ты очень даже можешь. И спишь вполне крепко. А что до радости... детка, кто тебе мешает выкинуть из головы все, что ты видишь? У тебя все хорошо, все, кто тебя интересуют, живы, так какое тебе дело до чьих-то смертей, к тому же, приснившихся?

— Не знаю. Но мне почему-то есть дело. Что со мной происходит? Что это за сны? И как от них избавиться? Ты вещь наверняка знаешь!

— Подозреваю, что никак, — развел руками Марий. — Значит так. Сейчас у нас с тобой занятие, причем для разнообразия чисто теоретическое. В смысле, спать мы не будем, поняла? Зато будем много писать, так что бери-ка перо и записывай первую тему урока: условия формирования способности видеть вещие сны. Пункт первый: эмоциональный фактор...

— А как мне узнать, где и с кем происходит то, что мне снится? — спросила Элле, разминая руку, во время перерыва на обед. Марий с тоской посмотрел на тарелку с мясом, не спеша дожевал очередной кусок и спросил:

— А зачем тебе?

— Как зачем? Надо же что-то делать!

— И что ты собираешься делать? — насмешливо уточнил Марий. — Рыдать и совершать массу бессмысленных телодвижений?

— Не бессмысленных! Если я узнаю, что и где происходит, может быть, я смогу предотвратить и спасти...

— Детка, ты возомнила себя героем? Даже не начинай. Ты же уже видела, как все будет. Хочешь составить им компанию или полюбоваться на эти события наяву? Сама подумай, зачем тебе чужие мертвые люди?

— Они не мертвые! Они еще живые!

— Элле, они вообще никакие, они просто тебе снятся. Ну да, вещие сны. Да, бывает. Нельзя же все так остро воспринимать. Люди умирают каждый день, и с этим ничего не поделать.

— Но ведь именно про этих людей я знаю, а значит, я могу что-то поделать, я могу что-то изменить. А я сижу тут, лекции твои слушаю...

— Конечно, я с моими лекциями во всем и виноват, — усмехнулся Марий.

— Да при чем тут ты! Это я, я за них отвечаю, понимаешь? Если я знаю про них, если я видела, как они могут умереть, то я уже тоже немножко убийца, понимаешь?

— Понимаю. Обострение совести, — диагностировал Марий и придвинул поближе тарелку с мясом. — Надеюсь, детка, ты не заразная.

— Ну, как? — нетерпеливо спросила Элле.

— Плохо, — отозвался Марий, открывая глаза.

— Что плохо?

— Все плохо. А в первую очередь — ты. Ты — это не просто плохо, это отвратительно.

— Что — я? Я же ничего не делала...

— Именно. Ты ничего не делала.

— Но это же сон, что я могла?..

— Вот поэтому и плохо. Я тебе все утро читал лекцию о том, что именно ты могла сделать. Но нет, ты у нас чувствительная и нежная, тебе людей жалко. Поэтому ты будешь сидеть в углу, ужасаться и рыдать. А надо — работать! Ты — сновидец. Вот и смотри свой сон! Смотри сон внимательно, вникай в детали, слушай, что говорят, обращай внимание на мелочи. И не забывай все это отделять от того, что наслаивает сверху твоя собственная голова. Но нет, как можно, там же кровь. Мы же боимся подол запачкать и что-нибудь глазками своими чувствительными увидеть. Поэтому смотреть мы не будем. И думать тоже не будем. И после этого ты спрашиваешь, что ты можешь сделать? Да ничего ты сделать не можешь, потому что тебе слабо. Вот послала же судьба кому-то помощницу.

— А как надо было? — неожиданно спокойно спросила Элле.

— О, мы обошлись без истерики? Ну что же, уже прогресс. Надо было так. Сначала послушать то, что они говорят. Эти реплики, по идее, должны были уже врезаться тебе в память, но не знаю, дала ли ты себе труд их услышать.

— Они про снег говорили...

— Молодец, тему запомнила. Уже полдела. А теперь конкретнее. Что там было про снег?

— Что он на днях наконец-то выпал. Ой. Он же всегда и везде одновременно выпадает! Это же значит...

— Ну вот, ты наконец-то начала соображать. Что тебе мешало включить голову раньше? Да, это значит, что дело происходит вскоре после Конца Года. И насколько я знаю поганый характер вещих снов, это не следующий Конец Года, а прошлый. Все, что могло случиться, уже случилось, детка. Только рыдать подожди. Давай, вдох, выдох. Теперь слушай. От этого легче не станет, и проще тоже не станет, но знать это нужно. Это уже случилось, и случившегося не исправить. Но раз оно снится тебе, значит, эта история тебя не отпустит. Значит, ей что-то нужно от тебя. Так что придется тебе, детка, переставать учиться и жить по чужой указке и хоть что-то сделать самой. Оно, конечно, страшновато, но если честно, давно пора.

— Ну как? — спросила Элле.

— Плохо, — ответил Марий, открывая глаза.

— Что на этот раз?

— На этот раз — хотя бы не ты, и то хорошо. Ты успела осмотреть дом?

— Да, более-менее.

— Нашла что-нибудь знакомое? Узоры на посуде, вышивка на платьях, еду какую-нибудь, что угодно?

— Нашла много всего, но ничего знакомого. И рисунки я такие впервые вижу, и сам дом какой-то странный. Я не знаю, где так могут строить.

— Я так и думал, — мрачно отозвался Марий. — Детка, ты влипла.

— Да я и так влипла, что изменилось от того, что там все незнакомое? Это очень далеко, да?

— Да, очень далеко. Пока ты исследовала дом, я прогулялся, поспрашивал обитателей сна, и судя по всему, они не врали. Это за барьером.

— Где-где?

— И как бы тебе рассказать покороче... Ты про край света слышала?

— Слышала, конечно. Это прямо и направо...

— Ну да. Так вот, когда идешь "прямо, пока не упрешься", во что, ты думаешь, обычно упираются?

— В барьер?

— Ну да. А за барьером — знаешь что?

— Край света?

— Да нет же, край света — это от барьера направо. А за барьером — тоже наш мир.

— Это как? А зачем тогда нужен барьер? Он что, просто вот так стоит и разделяет мир на части?

— Так-то так, да не совсем. Там, за барьером, все по-другому. Это другая грань нашего мира, и она не такая, как наша. Поэтому их и разделяет барьер.

— Скажи честно, ты меня разыгрываешь?

— А тебе кажется, у меня есть повод шутки шутить? Нет, я тебя не разыгрываю.

— Откуда ты тогда это знаешь? Я никогда ничего подобного не слышала. Другая грань мира, надо же... нет, это для меня слишком.

— Мне, видишь ли, в свое время пришлось немного пообщаться с теми, кто знает о мироустройстве побольше людей. Но если я тебе это расскажу, ты уж точно не поверишь. Скорее снова купишься на сказку о страшном кролике.

— Я бы все-таки предпочла, чтобы ты шутил.

— Какое у нас сегодня удивительное единодушие.

Если вы ничего не понимаете — это нормально. Дальше (в "следующих сериях"))) будет много еще всякого теоретического об устройстве этого конкретного мира, поскольку без этого дальше никак, извините.

— И чем же та грань мира отличается от нашей? — вопросов у Элле было много, но этот почему-то показался важнее прочих.

— Хороший вопрос, детка. Если б я еще знал ответ полностью и мог высказать его словами... впрочем, тогда я бы вряд ли выжил. Я и так в свое время умом тронулся основательно.

— А зачем ты мне это рассказываешь? — подозрительно прищурилась Элле. — Раньше из тебя слова было не вытянуть о твоем прошлом, а тут вдруг разговорился.

— Так тема такая. Благодатная. К тому же, ты все равно скоро уйдешь за ту грань, а значит, ты мне больше не ученица. Теперь с тобой можно и на равных поговорить.

— А я-то мучилась, как добиться того, чтобы ты меня воспринимал как равную. Всего-то и надо было, оказывается, увидеть вещий сон.

— Не обязательно. Можно было просто пристойно и быстро учиться, — усмехнулся Марий. — Но я уже понял, что это не твой путь.

— Ну, ведь ты же можешь хоть что-то рассказать мне про ту грань?

— Могу. И даже должен. Иначе тебя там прирежут в первом же переулке.

— Почему?

— Вот в этом-то коренное отличие той грани от нашей. В нашей грани тоже воюют, тоже убивают, тоже крадут... иногда. Но совсем не так, как там. Там не нужен ответ на вопрос "почему" или, тем более, "за что", чтобы кого-то убить. Там жестокие законы, к которым сложно приспособиться жителям нашей грани. Там могут вырезать всю семью за то, что один из ее членов совершил какой-то проступок, — и все сочтут, что это справедливо. Там война может начаться просто потому, что правителям захотелось крови. Там не казнят тихонько на заднем дворе тюрьмы, как у нас. Там казнь устраивают на главной площади, и люди считают это неплохим развлечением. Та расправа, которая тебе приснилась, — это, в общем, нечто вполне милосердное по законам той грани. Они ведь убили всех быстро. Это добрый поступок. Тем страннее, что ты видишь его во сне. В нем нет ничего выдающегося или неправильного — для той грани.

— Это мир чудовищ каких-то, — испуганно сказала Элле.

— Нет, детка, они не чудовища. Они такие же люди. Просто более жесткие. Мы живем — они выживают, им некогда думать о ценности человеческой жизни и другой ерунде.

— Я правильно понимаю, что без оружия туда соваться не стоит?

— Молодец, детка. Возможно, тебя прирежут не в первом переулке, а во втором. Но я бы на твоем месте задумался о сопровождении. В одиночку в той грани ничего не добьешься. В одиночку ты просто симпатичная мишень.

— Значит, надо искать, кто пойдет туда со мной.

— Ну давай, давай, сделай еще раз вид, что ты до сих пор не знаешь, кого попросишь о помощи. Это так мило. Ты, детка, совершенно разучилась врать. Не знаю, как ты выживешь на той грани с такими данными.

— И как же мне перейти барьер? — спросила Элле.

— Понятия не имею, — беспечно отозвался Марий.

— Как это — понятия не имеешь? А что же мне тогда делать?

— Для начала — переформулировать вопрос.

— Ты будешь мне помогать или к формулировкам придираться? — рассердилась Элле. — Мне надо оказаться на той грани, и поскорее, пока эти сны меня не достали окончательно. Как мне это сделать?

— Вот, так уже гораздо лучше. Для начала скажу, что я действительно не знаю, как попасть за барьер. Говорят, он сам решает, кого пропустить, а кого нет. Тебя, может, и пропустит, но может и не пропустить. Кто его знает. Но есть и другие способы попасть в нужное тебе место. Правда, оба они весьма рискованные.

— Я так понимаю, в ближайшее время у меня рискованным будет вообще все. Так что рассказывай.

— Ну, во-первых, можно попросить Дракона устроить тебе портал в нужное место.

— Я боюсь к нему идти, я однажды чуть не начала войну вокруг его горы. Вдруг он меня просто сожжет на месте?

— Ну, тогда-то не сжег, с чего бы ему теперь менять решение? Дело не в том, какие там у тебя отношения с Драконом. Дело в том, что портал будет очень приблизительный. Особенно если учесть, что ориентироваться придется по сну. Хорошо, если тебя закинет в нужную грань. Еще лучше, если в нужное время. А если ты при этом еще и останешься в здравом уме — это будет вообще подарок.

— Да уж, шикарный способ, ничего не скажешь. А второй?

— Во втором, собственно, риски все те же самые. Тебя может занести не туда, не тогда и не в себе. Зато винить будет некого, кроме себя. Этот вариант предполагает, что ты заснешь здесь, а проснешься в нужном месте.

— Ничего себе! Мы такое не проходили... кстати, а почему мы такое не проходили? — подозрительно прищурилась Элле.

— Потому что нормальным людям это не нужно, — отрезал Марий. — И даже ненормальным вроде меня может всю жизнь перевернуть. Так зачем подвергать риску неокрепшую подростковую психику?

— Это мою, что ли? — возмутилась Элле. — Никакой я не подросток.

— Вот интересно, а почему, если никакой ты не подросток, ты восприняла эту реплику на свой счет? Даже прямо и не знаю... короче говоря, детка, кто же знал, что ты будешь видеть вещие сны, да к тому же ведущие в такую даль? В общем, способы я тебе изложил. Можешь идти к барьеру и пытаться пройти через него. Можем пойти к Дракону, тут пара дней пути. Можем потратить эти дни на твое обучение — и может быть, ты сможешь сама проснуться в нужном месте.

— А нельзя учиться по дороге к Дракону? — жалобно спросила Элле.

— Можно. Но тогда и идти, и учиться мы будем несколько недель.

— Значит, будем учиться. По крайней мере, если что-то пойдет не так, виновата в этом буду я сама, а не кто-то еще.

— Ну, как хочешь. Но знаешь что? Я бы на твоем месте сейчас засунул свои любовные страдания и свою воспаленную гордость куда подальше и пошел бы сниться Невидимке. И очень просил бы его присоединиться к этой авантюре.

— Почему?

— Потому что с ним гораздо вероятнее, что ты попадешь на другую грань благополучно. Он-то о них хоть какое-то представление имеет. А без него, извини уж, шансов у тебя маловато.

— Но он совершенно не обязан мне помогать. И вообще, он столько времени невесту не видел, им надо вместе побыть, и ему сейчас не до меня...

— Ой, ангелочек какой у нас тут выискался. Если б не помнил твои сны — может быть, даже и поверил бы. А так — не верю. А невидимый твой друг, между прочим, обещал тебе помочь, ты забыла?

— А ты подслушивал?

— Что ты, как можно? Я просто спал в соседней комнате. Я же не виноват, что я очень чутко сплю, правда?

В постоялом дворе, где остановились принцесса и Невидимка, не нашлось двух свободных комнат, так что пришлось ютиться в одной. С тех пор, как у Невидимки появилось тело, они были крайне озадачены соблюдением приличий. В ту самую ночь, когда Невидимку увел Марий, непристойность проживания вместе в одной комнате как-то не пришла им в голову, зато теперь стала совершенно очевидной, так что всякий раз, останавливаясь на ночлег, они снимали две разные комнаты, благо денег хватало: Марий незадолго до ухода выдал Невидимке приличную сумму. Сказал, за обучение, но Невидимка так и не понял, что это значит: обычно ведь ученик платит учителю, а не наоборот, это он уже знал.

Обычно принцесса и Невидимка ужинали вместе после дневного перехода и расходились спать по своим комнатам. Но просто спать Невидимке казалось скучно, поэтому иногда он ходил по чужим снам, а чаще бросал свое тело и перемещался в дом сновидца, присматривал, чтобы Марий не обижал Элле. Но Марий Элле не обижал, напротив стал относиться к ней мягче, и это почему-то было неприятно, так что в последнее время Невидимка стал реже к ним заходить и чаще спать. Вот и сегодня, лежа на полу рядом с кроватью принцессы, он подумал было бросить тело на пару часов и отправиться посмотреть на Мария и Элле, но вспомнил, как в последний раз увидел их сидящих рядом, и Мария, слегка приобнимающего Элле за плечи, и передумал. И решил поспать сам и приснить себе что-то интересное.

Он только начал строить прекрасное здание из застывшей воды и холодного огня, как вдруг в его сон зашла Элле.

— Здравствуй, — сказала она.

— Здравствуй, — отозвался Невидимка, пытаясь сделать вид, что увлечен построением колонны.

В воздухе между ними повисла неловкая пауза, и Невидимке пришлось бросить колонну и вместе с Элле выгонять паузу из сна, пока она не разрушила какую-нибудь конструкцию.

— А мне снятся вещие сны, — сообщила Элле, отряхивая платье от языков огня, налипших на нее во время погони за паузой.

— Я рад за тебя.

— Не стоит радоваться. Они ужасные. Целую семью вырезали, вместе со стариками и детьми. Поверь мне, это не то зрелище, которое я хотела бы видеть каждую ночь.

— Ну, тогда я тебе сочувствую.

— Ты за что-то на меня сердишься?

— Нет, конечно. За что бы мне на тебя сердиться, если мы не говорили с тобой с тех пор, как я ушел от вас?

— Ты думаешь, мне стоило бы прийти к тебе раньше? Я боялась, что помешаю. Да ты и сам мог бы мне присниться.

— Мог бы, но ты, кажется, была очень занята, — Невидимка сосредоточенно вырезал узор на ступеньках лестницы и надеялся, что его последние слова не очень похожи на упрек. Увидев непонимающий взгляд Элле, он махнул рукой, — Забудь. Это не важно. Ты пришла поговорить про свои сны?

— Да. Я пришла попросить у тебя помощи.

— Вот как, — Невидимка еще больше углубился в вырезание узора, хотя не представлял, зачем делать ступени лестницы резными. Но слишком уж было обидно слышать, что Элле снизошла до встречи с ним только тогда, когда ей понадобилась помощь.

— Мне нужно на другую грань. Мой сон происходит именно там, и я хочу заснуть здесь и проснуться там. Я уже учусь, но Марий сказал, что с тобой у меня гораздо больше шансов добраться до места и остаться в здравом уме.

— Я смотрю, он уже Марий, а не Учитель? — вымученно улыбнулся Невидимка. — Тогда, может быть, пусть он с тобой и отправляется? Видишь ли, Элле, я никак не могу отправиться с тобой. У меня слишком много дел, к тому же, мы с Рыжиком столько времени не виделись. Мне не хочется снова с ней расставаться.

— Жаль. Придется рискнуть самой, — вздохнула Элле и растаяла.

Невидимка перевел дыхание и стал выкладывать пол огненной мозаикой. Элле, конечно, нелегко придется, но она наверняка справится и без него. Тем более, раз у нее есть Марий... так что он поступил правильно.

— Ну, вроде бы, все готово, да? — Марий заметно нервничал и уже в третий раз осматривал дорожную сумку Элле, пытаясь понять, не забыла ли она что-нибудь.

— Я все равно не понимаю, почему хотя бы ты не отправишься со мной?

— Детка, я бы с радостью. Но одно подобное путешествие однажды чуть не стоило мне рассудка. Дело даже не в том, что с тех пор я не очень это люблю, дело в том, что со мной тебя может занести куда угодно, и это почти наверняка окажется не твое время. Не хотелось бы настолько сбить тебя с пути. Не говоря уже о таких мелочах, как рейд на контрабандистов, назначенный на завтра. Может, ты все-таки останешься?

— Не могу. Мне страшно, — невпопад призналась Элле.

— Это нормально, — откликнулся Марий. — Мне тоже не по себе. Ты взяла свои зелья?

— Да. Спасибо, что вернул. Думаешь, без них не обойтись?

— Если хочешь завести себе нормального сопровождающего из местных, почти наверняка не обойтись. Без зелья подчинения он может завести тебя не туда или ограбить в первую же ночь, и закончится твое путешествие, едва начавшись.

— Да откуда ты знаешь-то? Ты же там не был. Или был?

— Не был. Или был. Не помню. Но однажды довелось прочувствовать. Больше как-то не хочется.

— Тебе не хочется, а меня туда посылаешь, — заныла Элле.

— Детка, я тебя как раз отговаривал всю дорогу, ты же сама ничего не слушаешь.

— Я знаю, — спокойно согласилась она. — Просто я нервничаю.

— Ну, все, хватит уже трепаться ни о чем, ты только больше волноваться начинаешь. Давай, ложись. Удачи тебе.

Марий посмотрел, как Элле устраивается в обнимку с сумкой и на всякий случай вышел из комнаты. Не так-то просто исчезнуть при постороннем человеке. Когда через полчаса он заглянул обратно, Элле в комнате уже не было.

Когда Элле открыла глаза, она сразу поняла, что не ошиблась с направлением. Она не знала наверняка, но чувствовала, что это нужная ей грань. Все здесь было каким-то слишком резким, угловатым, непохожим ни на что из ее мира, зато очень похожее на то, что она видела в последних своих прогулках по вещему сну. Воздух и тот был тяжелым и незнакомым. С трудом вдыхая, она огляделась и поняла, что место можно было бы выбрать и поудачнее. Улочка была узкой и безлюдной, и только пара мальчишек уже потрошила ее сумку.

— Эй, ну-ка положите на место, — скомандовала она, пытаясь выглядеть уверенно. Но тут дышать почему-то стало еще труднее, в глазах потемнело, и она снова провалилась в темноту.

— Не могу я на это смотреть, — вздохнула Вода и спрятала лицо в ладонях. Трое молодых людей стояли у нее за спиной и с одинаково угрюмыми лицами следили за происходящим в зеркале.

— Да, обидно, — отозвался Ветер. — Не думали мы, что все так печально закончится.

— А ничего еще не закончилось, временная петля не затянута, — возразил Огонь.

— Но теперь уж затянется наверняка, — вздохнул Земля. — Жаль, что такой ценой.

— Они сами виноваты, — насупился Огонь. — Кто мешал этим идиотам самим разобраться в своих сердечных делах?

— Не кто, а что, идиотизм, конечно. И свобода воли. Вам не кажется, что у них этой свободы многовато? — печально усмехнулся Земля. Стихии не откликнулись. Фраза про свободу воли была одной из самых печальных их шуток.

— Просто они ослеплены чувствами, — сочувственно сказала Вода, по-прежнему отводя взгляд от зеркала

— Вопрос в том, какими именно, — возразил Земля. — Если бы они были ослеплены правильными чувствами, то принцесска, вместо того, чтобы думать о свадьбе и детях... да, представляешь, она о детях на днях заикалась уже! — вместо этого она бы осталась у нашего сновидца, потом стала бы у него учиться, ну а дальше все уже само бы завертелось. А этот бесплотный стал бы опекать Элле, и всем было бы хорошо, и сновидцу с принцессой они бы не помешали, и она была бы в сохранности и под присмотром. А у нас...

— Хуже некуда у нас, — отрезал Огонь.

— Ну, не так уж и "некуда". Если бы петля не затянулась, было бы гораздо хуже.

— Петли всегда затягиваются, — выдохнул Ветер. — Даже если им мешает что-то неожиданное, как в этот раз.

— Жаль только, что в этот процесс уже не вмешаться. Ведь все можно было бы исправить гораздо менее болезненным образом.

— Что уж теперь делать... сиди и смотри на это безобразие. А все из-за того, что у них, видите ли, чувства. И благородство проснулось некстати.

— Но ведь принцесса и этот бесплотный любят друг друга, — возмутилась Вода.

— Любят, как же, — хмыкнул Земля. — Только интересно, почему принцесса, такая начитанная девочка, ни разу не задалась вопросом, что же из себя представляет ее бестелесный друг. А ведь Невидимый Слуга — это не просто название, это форма существования. Пока ей постоянно нужна была его помощь, все было хорошо. Но что бы они стали делать, когда принцесса перестала бы влипать в неприятности? Он извелся бы от невозможности служить, она бы не смогла принимать его каждодневное служение — слишком самодостаточная. И все бы у них развалилось.

— У них все уже разваливается, — вмешался Огонь. — Только она пока что не замечает. Ей так удобнее. А он-то тоже хорош. Он ведь, похоже, так и не рассказал ей, что он такое. Да и о прошлом своем не слишком распространялся.

— Ну, прошлое, положим, он и сам мог забыть, — заметил Ветер.

— Да какая теперь разница, — прервала их спор Вода. — Они все дров наломали, а расплачиваться ей.

И они снова уставились в зеркало, где пара подростков привычно обчищала сумку Элле, а третий сосредоточенно душил ее, накинув ей на горло веревку. Убедившись, что она больше не сопротивляется, он уронил ее на землю, подумал с минуту, достал нож и аккуратно, стараясь не запачкаться, перерезал ей горло. Чтобы уж наверняка.

И не говорите, что я вас не предупреждала.

Когда Элле пришла в себя, все вокруг было другим. И, что самое главное, другой была она сама. У нее больше не было тела. Зрение, слух, осязание — все стало иным и происходило иначе. Она больше не видела, она ощущала. Она не слышала, а понимала. Она не двигалась, а просто оказывалась там, где нужно. Все вокруг было наполнено ветром и всевозможными течениями, о предназначении которых Элле оставалось лишь гадать. Что касается чувств, то они у нее были, но среди них не нашлось ни одного такого, которое можно было бы обмануть, сказав себе "мне это снится или кажется".

Интересно, подумала Элле, остался ли у нее ум, с которого можно сойти? Это была бы, пожалуй, самая правильная реакция на происходящее. Но, поскольку безумие все не настигало ее, либо оказалось незаметным, она пришла к выводу, что сходить ей уже не с чего. Она могла бы, пожалуй, подумать, что оказалась крепче и устойчивее, чем думала, но как-то незаметно подрастеряла большую часть иллюзий о себе, так что и это у нее не получилось.

"Ничего, это ненадолго, — подумал кто-то рядом. — Скоро иллюзии нарастут снова, так что пользуйся ясностью, пока она у тебя есть".

"Кто Вы?" — тоже скорее подумала, чем спросила Элле.

"Не думаю, что ответ будет тебе интересен. Мне просто случилось быть рядом, когда ты оказалась здесь. Захотелось дать тебе пару советов, ты кажешься слишком беспомощной".

"Я с удовольствием их выслушаю, спасибо".

"Тогда запомни вот что: ни в коем случае не смотри в Бездну Отчаяния, как бы тебя туда ни тянуло. Раз глянешь — не вырвешься очень долго. А может и вовсе никогда. Не торопись в Сады Счастливых, из них обратно ходу нет, никуда. И ни в коем случае не забывай, кто ты".

"А такое бывает?" — удивилась Элле.

"Бывает, — отозвалась тень (Элле понемногу начинала ориентироваться и понимать, что есть что). — Но мы не будем об этом говорить. Ты хочешь спросить что-то еще?"

"Да, хочу. Честно говоря, я не все поняла. Что это за Бездна? Как я пойму, что это она? Почему меня должно туда потянуть? И что такое Сады Счастливых? И куда именно из них нет дороги? И наконец, где я?"

"Как много вопросов. И все они правильные. Но я, пожалуй, не буду давать тебе ответы. Поищи их сама. Надо же тебе чем-то занять вечность".

— Как ты мог отправить ее одну за барьер? — услышал Марий, когда вышел на кухню покормить кошек.

— Во-первых, здравствуй, НВ. Во-вторых, я-то как раз до последнего уговаривал ее не идти в одиночку. Но она к тому времени уже взвилась и слышать ничего не хотела. Это бывает у обиженных дурочек. Ты, кстати, не знаешь, кто бы это мог обидеть ее и отказаться идти вместе с ней на другую грань?

— Ну да, я отказался. Но ты-то тоже с ней не пошел!

— Я с ней не пошел, потому что не мог пойти, — возразил Марий. — У меня, видишь ли, после одного давнего путешествия подобного рода очень плохо с такими перемещениями. Так что отправься я с ней, мы могли бы проснуться на дне моря, например, и это был бы еще не самый худший вариант. Если бы не это, я бы, конечно, отправился с ней. Мне, знаешь ли, не очень приятно сидеть и гадать, как она там.

— Так я могу тебе сказать, как она там, — невесело усмехнулся Невидимка. — Она там умерла. В первый же день.

— Я, в общем, догадывался, спасибо, что сообщил, — вздохнул Марий, расставляя миски с едой по полу.

— И это все? "Спасибо, что сообщил"? И никакой реакции?

— А ты хочешь, чтобы я изобразил тебе рыдания и безутешное горе? Ну извини, предупредил бы тогда.

— Тебе не стыдно? Она же твоя ученица... была. А ты... как будто так и надо! Ты что, совсем не испытывал к ней никаких человеческих чувств?

— Да к ней никто не испытывал никаких человеческих чувств, даже ты, — отмахнулся Марий. — Так что не вижу ни единой причины демонстрировать чувства.

— Неправда, я хорошо к ней относился!

— Тогда не понимаю, почему ты помчался выяснять отношения со мной и требовать от меня убиваться по покойной Элле вместо того, чтобы пойти к ней. Ты ведь можешь, я не ошибаюсь?

— Не твое дело! Ты же уже сказал, что тебя это не волнует, — разозлился Невидимка.

— Между прочим, этого я ни разу не говорил. Но подозреваю, что тебе все равно, — устало вздохнул Марий. — Я понимаю, ты скорбишь и так далее, но сгинь уже, все равно стенаний и слез раскаяния ты от меня не добьешься. Потому что это не я виноват в том, что она оказалась на той грани одна.

Когда он договорил, в кухне не было никого, кроме него самого и кошек. Он зашел в спальню, присел в угол, где еще лежал свернутый матрас, на котором раньше спала Элле, и просидел там до наступления ночи. Две кошки пошли следом за ним и лежали рядом, сочувственно поглядывая на своего ручного человека.

— Может, тебе уже хватит? — спросила Изольда, глядя на то, как Фелеца наливает себе очередной стакан вина и осушает его в три глотка.

— Нет, не хватит, а что? — заинтересовалась Фелеца. Кит, на радость маме наконец-то поевший каши, дремал в корзине рядом с ней.

— Ну... не обижайся только, но ты же еще в дорогу собиралась, да не одна, а с ребенком. Тебе не худо бы сохранять трезвый рассудок, а ты столько пьешь, что...

— Ерунда, — отмахнулась Фелеца. — Я от этого не захмелею даже. У меня другой этот... как его... ну умные слова какие-то, про то, что меняется.

Изольда с сомнением посмотрела на следующий стакан, разделяющий участь предыдущего.

— Обмен веществ, — подсказал знахарь. Фелеца и Изольда обе почему-то прониклись к нему симпатией и настойчиво звали поужинать вместе с ними в ближайшем трактире. И, конечно, уговорили.

— Точно! — отсалютовала ему стаканом Фелеца.

— А зачем же ты тогда пьешь? — удивилась Изольда.

— Меня это успокаивает. Вроде как, если люди могут так о проблемах забыть, то может и у меня получится?

— И как, получается? — заинтересовался знахарь.

— Нет, конечно. Но хотя бы руки заняты.

— Честно говоря, звучит довольно бессмысленно, — усомнилась Изольда.

— Не менее бессмысленно, чем рожать детей, — мрачно отозвалась Фелеца. Увидела изумленные взгляды собеседников и продолжила. — Если бы я с самого начала понимала, как все сложится, ни за что не допустила бы его рождения. То от охотника бегать, то разлучаться, то вот теперь с проклятием бороться.

— Эй, ты что? — испугалась Изольда. — А как же... ну, там, самая чистая любовь, принятие, которое дает ребенок, чудо рождения и становления нового человека... извини, оборотня?

— И что? При чем здесь это?

— Но ведь ты все это получила, да? Разве оно не стоило того, чтобы бегать от охотника, разлучаться, бороться с проклятием? Разве он не делал тебя счастливой?

— А, вот ты о чем. Конечно, я все это получила. Но дело не в этом. Вся штука в том, что он получил от того, что я его родила? — Фелеца рассеянно почесала Кита за ухом, он мурлыкнул и перевернулся на другой бок. — Если бы я только знала, на что будет похожа его жизнь...

— Похоже, не так уж ее обмен веществ отличается от нашего, — шепнул знахарь Изольде. — Будь готова, через пару стаканов она спросит нас, уважаем ли мы ее.

— Вот слух у меня точно получше, чем у некоторых! — возмутилась Фелеца, но очередной стакан все же отодвинула и отправилась узнавать у хозяина заведения, подают ли они молоко.

Мир Ветра — совершенно особое место. Это одна из немногих граней мира, жители которой точно знают, что место их обитания — всего лишь одна из граней. Потому они и дали ему название: чтобы не путать с другими гранями мира. Правда, насчет названия они так и не договорились до конца. Хоть название "Мир Ветра" и прижилось, все равно некоторые упрямо именовали его "Миром Тонких Материй". И тоже были в чем-то правы, а потому этот спор тянулся не одно тысячелетие, к обоюдному удовольствию сторон. Надо же чем-то занять вечность.

Почти все жители Мира Ветра были пришельцами с других граней. Умерли там и оказались тут, чтобы убедиться, что легенды не врут: есть и жизнь после смерти, и Сады Счастливых для праведников, и Бездна Отчаяния, готовая наказать любого за то, что когда-то он был живым.

Для Бездны не существует невиновных, каждому она готова отмерить столько страданий, сколько сам он причинил когда-либо другим. Не думаете же вы, что есть на свете люди, из-за которых никто никогда не страдал? Каждый хоть раз поссорился с родными, отвергнул чьи-то чувства, прибавил седины родителям, отказывал в капризах детям, доказывал неправоту собеседника, сражался за правое дело, принося поражение другому... Бездна — злое зеркало. Она покажет человеку всех, кто пострадал из-за него. Она заставит его почувствовать и прожить беспросветную тоску отверженного влюбленного, и детские обиды, и злость и бессилие родителей, и все, что ей угодно, столько раз, сколько сочтет нужным. Из Бездны нет выхода. Иногда она сама отпускает пленников, но многие провели в ней уже без пяти минут вечность и, скорее всего, пробудут там, пока мир не кончится.

Говорят, один какой-то страдалец от показанного обезумел настолько, что сумел вырваться и из Бездны, и из Мира Ветра, и исчез где-то на другой грани. Только это ему не помогло. К тому времени, как Бездна ли выпустила его, он ли сбежал из Бездны, он сам стал ее частью, и в нем не осталось ничего, кроме чужих страданий. О нем не любили вспоминать, потому что все-таки завидовали. Вырваться оттуда, откуда дороги нет, вернуться в другие грани не обычным порядком, а сохранив хоть какую-то память о себе, — здесь это никому не удавалось или удавалось так давно, что никто уже об этом не помнит. Да и как уж тут не забыть что-нибудь, когда нужно постоянно помнить, кто ты такой? Не так уж легко знать это целую вечность.

Но в последнее время многие обитатели Мира Ветра — те из них, что помнили покинувшего Бездну безумца, — нетерпеливо и не без злорадства ждали его возвращения. Он вернулся в Мир Ветра во сне, он искал здесь одну из недавно пришедших, а это значит, что скоро он прибудет сюда сам, целиком. И лишь Ветер знает, чем это кончится для него, для Бездны и для Мира Ветра.

Драконы, в общем, не злые существа. Поэтому если правильно сформулировать просьбу и как следует их попросить, они могут и помочь. А уж если их просит большая кошка-оборотень, отказать дракон не сможет почти наверняка. По крайней мере, Дракон, живущий в пещерах горы на границе между Тридевятым Королевством и Тридесятым Государством, Фелеце не отказал. Конечно, сначала он выяснил, зачем ей понадобилось возвращать того, кого она сама же и попросила закинуть куда-нибудь подальше. Потом он подумал, что удачно вышло, что он ограничился другой гранью этого мира, а не закинул этого Охотника действительно подальше. Потом он долго думал.

— Главное не промахнуться временем, гранью и вероятностью, — пытался объяснить он Фелеце. Фелеца раздраженно помахивала хвостом, потому что ничего не понимала — да и не хотела понимать. Единственное, чего она хотела, — это заполучить этого недооборотня в свое распоряжение. Она надеялась, что он еще не освоил всех возможностей оборотня и не сможет дать ей серьезный отпор. Уж она его прижмет! Уж она ему покажет!

— Мне нужен какой-то маяк, который помог бы мне настроиться на него,— говорил меж тем Дракон. Фелеца сообразила, что он ждет от нее чего-то, но не могла понять, чего.

— Какой маяк? — переспросила она.

— Ну, лучше всего было бы чувство связи с кем-то, но оно должно быть достаточно сильным, чтобы не затеряться в информационном шуме, иначе... — Дракон задумался и замолчал.

— То есть, нужна его связь с кем-то? — скорее догадалась, чем поняла Фелеца.

— Ну да.

— О, это просто! Во-первых, мы с ним испытываем друг к другу одинаково сильную ненависть. Это ведь сойдет за связующее чувство?

— Да, пожалуй. Но этого все же маловато.

— Ну, есть еще кровная связь между ним и Китом, он же его отец, какой уж есть. А я его укусила и обратила, так что эта связь между нами тоже есть. А еще есть проклятие, которое он наложил на Кита. Это ведь тоже связь?

— Ну, пожалуй. Но совсем уж фоновая. Впрочем, для увеличения точности сойдет.

— Вот и замечательно,— обрадовалась Фелеца. — Остальное уже не так важно. Главное, чтобы он оказался здесь и живым!

— Хорошо, что уточнила про живого, — серьезно кивнул Дракон.

— И вменяемым! — на всякий случай прибавила Фелеца.

— Не гарантирую, но попробую, — отозвался Дракон и начал поиск. То есть, Фелеца не очень-то поняла, что именно он начал, но сочла необходимым на всякий случай убраться из пещеры.

Примерно через полчаса Дракон позвал ее обратно.

— Предварительный поиск я закончил, теперь смотри. Как увидишь его, скажи.

Фелеца не то чтобы поняла, как именно Дракон показывал ей всё это, она просто сосредоточилась на просмотре незнакомых оборотней, больших кошек и деревьев странной формы, пока вдруг среди изображений не мелькнула очень похудевшая, но знакомая фигура.

— Это он, — среагировала она.

И он почти сразу появился в пещере. Постоял немного, ошалело посмотрел по сторонам и рухнул на пол. Фелеца приблизилась и осмотрела его. Он отощал до неприличия, разжился десятком свежих шрамов, а кроме всего прочего, был без сознания и явно болен.

— Ну умеет же этот гад себя подать! — возмутилась Фелеца. — Я-то ему собиралась морду бить, а теперь мне же придется его выхаживать! Свинство какое-то.

Знахарь был озадачен и расстроен. Он уже второй час пытался определить, чем болен оборотень, которого, к его неудовольствию, привезла Фелеца. Едва только нанятая ею повозка отъехала достаточно далеко, он возмутился в первый раз:

— Ты считаешь, я специализируюсь на оборотнях? Только с одним разобрались, как ты мне другого притащила!

— Ну, с первым, положим, разбирался не ты, — невозмутимо парировала Фелеца и легко занесла оборотня в дом знахаря.

Осмотрев больного, знахарь возмутился второй раз:

— О чем ты только думала? В таком тяжелом состоянии его нельзя было никуда везти, с ним могло случиться что угодно!

— Ну, не сдох же, — безразлично пожала плечами Фелеца и продолжила играть с Китом.

И вот, теперь знахарь готов был возмутиться в третий раз. Где она только умудряется достать больных оборотней, если оборотни вообще не болеют? В первом случае хотя бы было понятно, что дело в проклятье. А этот вроде бы и правда болен, но чем — совершенно непонятно. Вроде бы черная лихорадка, а вроде бы и не она...

— Откуда ты опять достала больного оборотня? — заворчал он в конце концов.

— Из другого мира, — ответила Фелеца таким тоном, будто это было нечто само собой разумеющееся.

— Ах вот оно что!.. А сразу сказать не могла?

— Я же не знала, что это важно.

— А я-то уже было начал сомневаться в своей компетентности...

— Знаешь, — смущенно сказала Фелеца, — я не буду переспрашивать, в чем ты там начал сомневаться, но я бы на твоем месте не болтала о таких вещах кому попало.

Знахарь фыркнул и отвернулся к шкафчику со снадобьями.

— Ты уверен, что они помогут? — спросила Фелеца, глядя, как он поочередно откупоривает три флакона.

— Ну, в нашем мире похожая и, вероятно, родственная болезнь лечится именно так, а ничего лучше у нас все равно нет. Так что придется рискнуть. Один раз ему уже повезло, так что есть вероятность, что он, как ты выражаешься, не сдохнет и во второй.

— Ну, будем надеяться, что он достаточно везучий, — заключила Фелеца.

— О, да вы тут чем-то интересным занимаетесь! — радостно воскликнула Изольда, проскользнув в дом знахаря. Несколько секунд знахарь размышлял о том, правда ли он отупел настолько, что забыл запереть дверь, или эта ведьма знает заклинания для взлома, но прийти к определенным выводам по этому поводу так и не смог. Все его внимание было сосредоточено на том самом интересном занятии, которое так воодушевило Изольду. Он искал в шкафчике свой скудный и не слишком законный запас препарата для обездвиживания особенно буйных больных. Гнусная склянка, конечно, задевалась куда-то в самый ответственный момент. Пока он, выразительно ругаясь, продолжал поиски, Фелеца решила проблему радикально, отвесив этому ответственному моменту весьма ощутимую оплеуху.

— Осторожнее, он же только пришел в себя, — привычно возмутился знахарь.

— Если я буду осторожничать, то мы можем в себя уже не прийти, — ответила Фелеца, усаживаясь на несчастного больного, чтобы лучше его контролировать.

— Вы меня что, игнорируете? — обиделась Изольда.

— Хочешь, чтобы мы обратили на тебя внимание, найди мне склянку с паралитическим зельем, — отозвался знахарь, снова ныряя в шкафчик.

— Делов-то, — фыркнула Изольда. — Ты карманы свои проверял?

— Точно! Я же еще вчера его достал, как увидел, что ему лучше стало, — знахарь быстро обшарил карманы, нашел склянку и пролил три капли на заботливо зафиксированный Фелецой лоб. — Ну вот, через минуту его можно будет отпускать.

— Дорогой, наконец-то ты перестал драться, — промурлыкала Фелеца, слезая с того несчастного, которого до этого держала. — Может, наконец-то поздороваешься? Я уж не говорю про спасибо сказать своим спасителям...

— Это ты, что ли, мой спаситель? — прошипел Охотник.

— И я тоже. И вот этот милый человек, отличный знахарь, судя по всему.

— Человек! Ты принесла меня к человеку? Ты смерти моей хочешь, да?

— Ну вот, раньше ты не любил оборотней, а теперь не любишь людей? Я тебя к нему принесла как раз потому, что не хочу твоей смерти. И не ошиблась, как видишь. Он же выходил тебя как-то, а я все думала, что ты все-таки сдохнешь.

— Не дождешься, — улыбнулся Охотник.

— А я и не жду. Ты мне, дорогой, нужен живым. И можно даже здоровым, хотя и не обязательно.

— Это зачем это я тебе нужен?

— Убить и продать шкуру, — огрызнулась Фелеца. — На самом деле, я тебя хочу с сыном твоим познакомить. Премилый ребенок, я тебя уверяю.

— Это кошачье отродье мне не сын, — дернулся было Охотник, но из этого ничего не вышло.

— Не сын так не сын, — покладисто согласилась Фелеца. — Правда, в таком случае интересно, как же это он у меня появился. Ветром надуло, что ли? Но я тебя с ним все равно познакомлю. Попозже. А пока что отдыхай, набирайся сил. Есть хочешь?

— Отравишь, небось...

— Милый мой, ты поглупел невероятно. Сам подумай: стала бы я тащить тебя к знахарю и тратиться на лечение, чтобы потом отравить? Да дешевле было бы бросить тебя подыхать.

— А я вам, между прочим, как раз еду принесла, — сказала Изольда, нарезавшая круги вокруг Фелецы и Охотника. — Может, хотя бы теперь вы обратите на меня внимание?

— Обратим, конечно, — хором отозвались Фелеца и знахарь. Охотник промолчал, но внимание тоже, несомненно, обратил.

— Ты долго еще собираешься у меня отсиживаться? — спросил Дракон.

— Долго, — ответил Шут, наливая шестую чашку чая. — По меньшей мере, до ночи, если не прогонишь раньше.

— Может, и не прогоню, посмотрим, — туманно отозвался Дракон. — Так что у тебя там случилось-то?

— Да ничего особенного, так, парочка послов из соседних стран, — не менее туманно объяснил Шут.

— И что?

— И то! Я же супруг нашего дражайшего Величества, а Величество желает, чтобы ее супруг присутствовал на совместном ужине и переговорах. Ну, так я же не против присутствовать, мне даже интересно, что у нас с этой... как ее... внешней политикой. Но ведь она мне запрещает сообщать этим наглым рожам, что они врут, причем врут глупо и неинтересно! Был шутом — было можно. Стал членом королевской семьи — стало нельзя. Непонятно, на кой вообще носить какие-то титулы, если не можешь при этом говорить то, что думаешь?

— В самом деле, — хмыкнул Дракон.

— Вот видишь, ты понимаешь. А она нет. Она говорит, что это, мол, дипломатия. Когда ты шут, ты можешь говорить прямо, а если ты приближен к власти, то говоришь не от своего имени, а от имени страны. Да я бы и от имени страны им повторил: вы, господа, надуть нас хотите! А нельзя, дипломааатия! Нет, на самом деле, дипломатия — это еще полбеды. Может быть, я бы даже присутствовал на этих переговорах, и на ужине, и возможно, ничего бы не сказал. Но учитывая последние события, я никак не могу этого сделать. Она первая начала — так пусть сама и расхлебывает, без меня. Я тут посижу. А ей все завтра выскажу, как эти... дипломированные уедут. Она у меня вспомнит, кто во дворце хозяин! Она у меня вспомнит, кто из нас шут!

— Что она сделала-то?

— О, это было бесчестно и отвратительно. Я от нее многого мог ожидать, но такого! Представь себе, она требовала, чтобы я не только не говорил гостям ничего "обидного", как она выражается, так еще и был в такой же одежде, как остальные! Я бы, конечно, эту их бесцветную невыразительную ерунду надевать не стал, и она, чтобы добиться своего, спрятала мой колпак! Представляешь? Каково?! И вот чего она добилась. Пускай теперь сидит там одна, без мужа. Потому что я не могу показаться людям в таком виде. Ночью вернусь во дворец, сошью новый колпак, и мы еще посмотрим, кто кого! — Шут провел рукой по редким рыжеватым волосам и вздохнул печально и с предвкушением одновременно.

Я понятия не имею, кто это такая и как связана со всем остальным. Честно. Она просто есть, и мне пришлось с ней смириться.

У Костяной Башни был неважный планировщик. Можно, конечно, допустить, что он предвидел все заранее, и это было такое утонченное издевательство, но скорее всего, он просто что-то не учел, потому и вышло здание так, что стоило открыть хоть два небольших окошка в разных комнатах и даже на разных этажах, как обязательно получался сквозняк. Мало того, что ветер всегда был холодным и сильным, он еще и завывал так, будто в башне поселили парочку молодых и плаксивых собак. От этого-то воя и ветра и проснулась Безза в свой первый день в Костяной Башне.

Заточение в башню она перенесла спокойно: в конце концов, кому, как не ей, первой красавице в своем городе, полагается ждать какого-нибудь принца, ну или хотя бы благородного рыцаря на коне. Он прискачет и, согласно традиции, вызволит ее из Башни, попутно сразясь с десятком-другим чудовищ... Позже, выглядывая из окон, расположенных на разных сторонах Башни, Безза выяснила, что чудовищ здесь всего два, да и те какие-то полудохлые птицы без перьев. Ну, большие, ну, с когтями. Тоже мне, невидаль. Безза-то рассчитывала как минимум на дракона. Но — птицы так птицы. Она села и стала ждать.

В распоряжении Беззы оказалась скатерть-самобранка, обеспечивавшая ее едой, большая библиотека, сад на высоком балконе и множество комнат, которые можно было изучать и прибирать. И поскольку читать она не очень любила, а сад, как выяснилось, в уходе не нуждался, первое время она занималась изучением комнат. Но время шло, принц все не ехал, и даже ни один завалящий рыцарь не показывался на горизонте. Через пару месяцев Безза все-таки начала читать книги, а через полтора года начала писать сама. Было скучно, ужасающе, невыносимо скучно. Настолько скучно, что даже птицы, приставленные ее охранять, то ли сдохли, то ли улетели — по крайней мере, в один день, столь же прекрасный и нудный, как и все остальные, Безза не увидела их ни из одного окна. Она огорчилась, потому что их грызня развлекала ее в последние дни, но и обрадовалась: ведь если рыцарю не придется ни с кем сражаться, он охотнее займется ее освобождением.

Рыцарь приехал в начале третьего года ее заточения. Он потоптался вокруг Костяной Башни, примерился к балкону и развел руками: "Извини, я не дотянусь. Разве что ты откроешь мне дверь"...

— Как это "откроешь дверь"? — возмутилась Безза. — Я, понимаешь, тут сижу, жду уже два года, а ты приехал, палец о палец не ударил, даже не сразился ни с кем, тебе всего-то и надо вызволить меня из башни, и даже эту работу ты хочешь спихнуть на меня? Ты, случайно, с коня своего не падал по пути?

— Понятно, — сказал рыцарь, пришпорил коня и ускакал.

— К тому же, у меня нет ключей. Меня же заточи-и-или! — крикнула Безза ему вслед и ушла воевать с очередным сквозняком. Когда пришел черед проверять окна на нижнем этаже, Безза зачем-то толкнула рукой входную дверь. Дверь тут же открылась, будто только и ждала, когда кто-нибудь догадается ее тронуть. Безза ахнула от удивления и вышла из башни. Постояла на пороге, посмотрела по сторонам, удостоверилась, что поблизости никого не было и никто не видел случившегося, и вернулась обратно. Мало ли, что дверь открыта. Уж ждать рыцаря — так ждать. Должен же он когда-нибудь здесь проехать.

— Поправь меня, если я тебя неправильно поняла, — мягко (пожалуй, даже слишком мягко) сказала принцесса. — Нашей общей знакомой Элле зачем-то понадобилось сунуться в авантюру с путешествием с другой мир, и она отправилась туда в одиночку и даже не продумав детали, как последняя идиотка. Так?

— Думаю, у нее все же был план. Просто ей не повезло, — отозвался Невидимка.

— В остальном я излагаю верно?

— Да.

— Итак, перед отбытием в мир иной (во всех смыслах слова) она попыталась использовать тебя в качестве спутника, но ты ей отказал. Так?

— Она просто попросила...

— Не важно. В остальном все правильно?

— Да.

— И тогда она отправилась туда одна и умерла. А теперь ты собираешься идти за ней следом, потому что... а почему, кстати? И почему ты никогда мне не рассказывал, что знаешь, куда люди попадают после смерти?

— Я рассказывал. Просто ты не поняла. Помнишь, когда я еще был Горем...

— Пожалуй, в твоей речи тогда было слишком много иносказаний. Я из нее уловила разве что чувства и эмоции. А надо было и смысл пытаться понять, оказывается...

— У тебя бы все равно не получилось. Ты и эту беседу наверняка наполовину забудешь, это нормально, так устроен мир.

— Это очень жаль и совершенно не нормально, по-моему. Но мы отвлеклись. Я так и не поняла, почему ты пойдешь за ней следом.

Невидимка вздохнул и в третий раз попытался объяснить, что он не должен был отказывать Элле, что он не о том думал, поэтому теперь это что-то вроде долга, который обязательно надо вернуть... но он и сам понимал, что это звучит совершенно неубедительно. То есть, конечно, все это так и есть, но ведь наверняка можно было бы что-нибудь придумать, как-нибудь выкрутиться и остаться в этой грани мира. Если бы он этого хотел. Но ему просто не хватало Элле и очень хотелось ей помочь. Хотя бы теперь.

— Я просто хочу помочь Элле, — сказал он, прикинув, что этот ответ получался наиболее правдивым.

— И как же ты ей поможешь? Может, ты воскресишь ее и вернешь в наш мир?

— На нашу грань, а не...

— Да какая разница! Ты ответь.

— Нет, я не смогу ее воскресить. Это почти невозможно.

— Вот как... — протянула принцесса. — И чем же ты тогда будешь там занят? Будешь помогать ей коротать загробную жизнь?

— Помогу ей не пропасть окончательно. А может быть, даже родиться снова.

— Звучит неубедительно. Но я так понимаю, больше ты мне ничего не скажешь. И ты хочешь, чтобы я вот так просто отпустила тебя и смирилась с тем, что ты, вероятно, задержишься там на годы, если не на века?

— Может быть, у меня получится... — начал было Невидимка, но понял, что давать ложные надежды с его стороны совсем уж нечестно. — Я просто хочу, чтобы ты поняла, почему я ухожу. В прошлый раз нам объясниться не удалось.

— Что же... надеюсь, ради меня ты бы тоже отправился на тот свет, — вздохнула принцесса и ушла в свою комнату.

— Конечно, отправился бы, — прошептал ей вслед Невидимка.

В ту ночь оба они не сомкнули глаз. Невидимка лежал и думал о том, есть ли разница между умолчанием и ложью. А принцесса сидела на подоконнике и пыталась смириться с тем, что больше не умеет летать.

— Смотри-ка, кого я к тебе привела, — радостно завопила Фелеца, призвав на помощь всю свою непосредственность. — Ну-ка, малыш Кит, скажи папе "привет"!

— Паршивый из тебя воспитатель, — заметил Охотник, услышав невнятное приветствие Кита. — Это он у тебя так разговаривает? Ну-ну.

— Ой, можно подумать, — обиделась Фелеца. — Ему еще полутора лет нет. Ну, подумаешь, невнятно немножко. Зато мяукает он четко, и я его прекрасно понимаю.

— Мяукает — это, конечно, мило, но если ты намерена дальше жить среди людей, надо все-таки учить ребенка разговаривать, — насмешливо заявил Охотник. — Лично я в его возрасте совершенно нормально говорил "здравствуйте"!

— Врешь ты все, — фыркнула Фелеца. — Если считаешь, что я плохо его учу, займись сам, кто же тебе мешает-то. Исполни свой родительский долг.

Услышав последние кошкины слова, Охотник скривился, но лежать просто так было скучно, вставать еще не разрешал знахарь, да и утереть нос Фелеце очень хотелось, поэтому неожиданно для себя он согласился:

— Ну и займусь! Прямо с завтрашнего дня.

Следующие полторы недели были самыми веселыми в жизни Фелецы. Очень уж забавно смотрелся облезлый, больной и покрытый шрамами оборотень, старательно вспоминающий детские стишки и потешки. Кит его не очень-то слушал, предпочитая исследовать подкроватье и пытаться вскрыть шкаф с запасами лекарств. Однако через десять дней ребенок залопотал что-то по-прежнему невнятное, но содержащее массу новых звуков. Фелеца преувеличенно восторгалась успехами Охотника, тот сдержанно принимал похвалу, но про себя торжествовал.

— Вот начну вставать — мы с ним найдем чем заняться. Научу его охотиться, — заявил он на следующий день.

— Да? — удивилась Фелеца. — А я думала, ты первым делом сам начнешь на него охотиться, как сможешь вставать.

Охотник задохнулся от возмущения, что Фелеца допускала мысль, что он может вот так просто взять и угробить результат своего труда. Потом подумал еще немного и понял, что его, кажется, в чем-то обманули, но было совершенно непонятно — в чем и когда.

— Не хочется, конечно, тебя расстраивать, но нет никакого смысла его чему-либо учить, — вздохнула Фелеца, пока Охотник пытался напеть Киту какую-то особенную охотничью песню.

— Это почему же? — хмуро глянул на нее Охотник. — Ты ревнуешь, что ли? Ну да, я могу то, чего не можешь ты, это же еще не повод запрещать...

— Не повод, конечно, — охотно согласилась Фелеца. — Я бы и не стала запрещать, с чего бы. Да вот только боюсь, что ты расстроишься, когда он умрет. И все твои старания, получается, будут впустую.

— А почему это он должен умереть? Слушай, кошка, не мути воду. Говори как есть, а то тебя не поймешь.

— Да я и говорю как есть. Примерно год ему остался.

— Если ты все еще боишься, что я его соберусь убивать, то...

— Я, конечно, боюсь, но не этого. Его, видишь ли, прокляли, потому он и не жилец.

— Это кому же он уже умудрился так досадить? — изумился Охотник. — Он же мелкий совсем!

— Ну, тебе, например, — фыркнула Фелеца. — Будь моя воля, я бы тебя за это просто убила и все. Но мне говорили, что если ты сам захочешь снять проклятие и снимешь его, будет гораздо лучше. Ну, я и решила дать тебе шанс.

— Вот оно что, — протянул Охотник и задумался. Минуты через три он глубоко вздохнул: Ладно, Фелеца, помни мою доброту. Тысяча золотых монет — и я, конечно, сниму проклятье с бедного ребенка. Надо же, какое недоразумение получилось!

— Какая же ты все-таки скотина!

— Твоими стараниями, — улыбнулся Охотник.

— Да ты и до моих стараний был такой же. А если я не смогу собрать тысячу золотых?

— Тогда мне будет очень, очень жаль, — ответил Охотник и посмотрел на Фелецу честными добрыми глазами.

Громкий стук в дверь отвлек Мария от созерцания. Это было очень некстати. Он крайне редко предавался настолько спокойному занятию. Когда он теперь снова соберется целых полчаса сидеть на одном месте? Марий вздохнул, свернул расстеленную под ногами радугу и пошел искать дверь. Она наверняка где-то неподалеку.

Дверь действительно оказалась совсем рядом, втиснутая боком между двумя деревьями так, что открыть ее до конца не представлялось возможным. Марий обошел дверь кругом, прикидывая, с какой стороны будет удобнее ее открыть, и наконец отодвинул щеколду.

В дверь просунулась рыжая девичья голова, огляделась и сообщила:

— Это ты виноват, что я больше не могу летать!

— В самом деле? А поподробнее можно?

— Это ты виноват, что я не могу летать!

— Все равно ничего не понял.

— Это ты виноват...

— Понятно, — вздохнул Марий и стал раздвигать деревья, чтобы пошире открыть дверь. — Еще логично мыслить во сне не научилась толком, а туда же, переговоры ведет, не вылезая из собственного сна. А ну иди сюда, — он ухватил девушку за голову и вытянул в свой сад. — Надеюсь, здесь ты будешь соображать лучше. Ну, выкладывай. Я так понял, у тебя ко мне претензии?

— Но это действительно ты виноват, — вздохнула принцесса. — Если бы ты не увел Невидимку к себе в ученики, он бы не подружился с Элле, и она бы не попросила его о помощи, и он бы не ушел, и тогда я могла бы летать.

— Вот оно что, — протянул Марий. — Долго предлог-то искала?

— Чего?! Какой предлог?

— Чтобы прийти мне пожаловаться.

— Чушь какая! Я совсем не за этим пришла!

— А зачем? — заинтересовался Марий. — Может, отомстить хочешь? Или компенсацию потребовать?

— Я хочу, чтобы тебе хотя бы стыдно стало!

— За то, что я заманил к себе интересного ученика? Тогда уж и тебе должно быть стыдно!

— Это почему же?

— Ну, это же не я сделал твоему невидимому другу тело. Если бы у него не появилось тело, он бы не видел снов, и ничего бы не случилось, правда же?

— Ненавижу! — прошипела принцесса, вышла и оглушительно хлопнула дверью. Марий вздохнул и стал смотреть, как с деревьев облетают листья.

— Спи уже, — вздохнул Дракон, легонько коснулся когтем лба Мария, и тот погрузился в сон. Относительно здоровый восстанавливающий сон без сновидений и прочих вещей, способных еще больше повредить и без того явно пострадавшую логику этого идиота. Хотя, если ему хватило ума сунуться во временную аномалию, может, там и повреждать-то нечего было. Дракон усмехнулся про себя и стал ждать.

— Ничего себе за семенами залез, — удивленно протянул ломающийся мальчишеский голос у него за спиной.

— Могли бы и пораньше явиться, — проворчал Дракон. — А лучше — там, где можно было предотвратить это безобразие. Это, в конце концов, ваш мир, вот и следите за его обитателями.

— Ну, не успели, бывает, — вздохнул другой. Дракон счел, что на этом ритуал приветствия и извинения исчерпал себя, и повернулся к стихиям.

— Ну что же, я думаю, моя часть задачи на этом закончена. Передаю этого героя вам, решайте сами, что с ним теперь делать, только учтите, что какие-нибудь серьезные перемещения во времени он вряд ли выдержит. Он, конечно, выжил, но потрепало его изрядно.

— А то мы сами не видим, — фыркнул Огонь.

— Да-да, конечно, мы о нем позаботимся, обязательно, — вмешалась Вода.

— В таком случае, не буду здесь больше отсвечивать, я и так наследил изрядно, — сказал Дракон и расправил крылья. Стихии хором хмыкнули, но промолчали.

— Мог бы и попрощаться, — заметил Огонь, наблюдая за тем, как Дракон взмывает все выше.

— А смысл? — отозвался Ветер. — Все равно скоро увидимся.

Когда Марий открыл глаза, ему показалось, что рядом с ним находятся какие-то невероятные создания. Бесплотные, текучие, сильные, далекие от человеческой жизни и человеческих чувств. Но в следующий момент он понял, что таких существ просто не бывает, потому что этого не может быть. К тому же, одно из них спросило у него женским голосом: "Как ты себя чувствуешь?" Он моргнул от неожиданности, а когда открыл глаза, увидел то, что и должен был увидеть: четырех людей моложе его самого, почти еще детей. Это, определенно, было лучше, чем галлюцинации с драконом. Это уж наверняка были настоящие люди.

Элле ощутила его присутствие задолго до того, как он оказался поблизости. В этом преимущество Мира Ветра: здесь не надо видеть, чтоб знать. И все же это было странно: раньше она никогда не ощущала его присутствие вот так, как теперь, но почему-то точно знала, что это именно он. "Больше некому," — подумала было она, но тут же отогнала от себя и эту мысль, и следующую за ней догадку, что, вообще-то, оказаться здесь может любой ее знакомый — вот только вряд ли это будет радостная встреча. Ну, а приход Невидимки — это хотя бы не так печально. По крайней мере, он, скорее всего, не мертвее, чем раньше, а это уже неплохо.

— Похоже, у тебя дар влипать в истории с неприятным финалом, — сказал Невидимка, приблизившись.

— Если считать это неудачным финалом, то стоит признать, что финал любой истории крайне неудачен. Ведь в конце концов все обязательно умирают, не так ли?

— Ну, строго говоря, все-таки не все, — начал было Невидимка, но Элле прервала его:

— Ты пришел поговорить со мной об историях и финалах?

— Вообще-то, нет.

— Тогда зачем? Я тебя не звала.

— Вообще-то, могла бы и позвать. Не каждый день случается умирать, все-таки.

— Мне кажется дурным тоном являться живым во сне, хотя я уже поняла, что некоторые здешние обитатели считают это неплохим развлечением. К тому же, у меня не было никаких оснований полагать, что ты придешь ко мне мертвой, раз уж не захотел помочь живой.

— Элле, я не хотел, чтобы все вот так закончилось.

— Какое совпадение! Я тоже! — Элле впервые пожалела о том, что общаются они не вслух. Сейчас бы фыркнуть, повысить голос, хлопнуть дверью... тут даже дверей нет. Ни единой во всем мире, наверное.

— Прости меня. Мне действительно очень жаль, что так вышло...

— А уж мне-то как жаль! — интересно, а если очень сильно захотеть, может быть, все-таки получится ему хорошенько врезать? Хотя куда уж там, он же нематериальный... гад... — В общем, говори, зачем пришел, и проваливай. К невесте, — а вот это было зря, это нехорошо, звучит, как будто она ревнует, а она ведь совсем не... — Или вообще куда хочешь. Можешь зайти лет через двести, думаю, к этому времени я успею немного заскучать.

— Не могу уйти, — отозвался Невидимка. Элле не могла сказать наверняка, но ей показалось, что его забавляет все происходящее. — Я ушел. И от нее, и вообще... оттуда. Сюда. И вряд ли этот мир меня так просто отпустит обратно, даже если я этого захочу.

— Ну, что я могу сказать... с новосельем, — Элле даже не знала,чего ей хотелось больше: чтобы реплика прозвучала нейтрально или чтобы в ней было ровно столько яда, сколько она вложила бы, будь у нее голос.

Исчезла. Обижена. Странные они, эти люди, даже после смерти бережно хранят свои обиды, как будто это что-то ценное. Странно представить, что он и сам когда-то был таким же. Впрочем, он все равно этого не помнит... Сложно извиняться и налаживать отношения, когда не помнишь, как это нужно делать. Зато он знает правила этого мира, а это уже немало. Примирение — это вопрос времени, а уж времени у них предостаточно. Целая вечность, на самом деле.

Фелеца открыла дверь, зашла в дом и огляделась. Все здесь было таким же, каким она и оставила, если не считать слоя пыли.

— Ходят тут, ходят... — сразу же забубнил Дом. — Сначала бросили все, оставили, покинули, слова доброго не сказали и ушли, а теперь ходят.

— Ну как же не сказали? Рыжая же тебе объясняла, что...

— Сначала невидимый этот пропал, а ведь с ним хоть поговорить можно было по-человечески... ну, то есть... в общем, поговорить. Потом Рыжая эта ушла его искать и не вернулась. Потом и ты, кошка драная, вместе с котенком ускакала, мол, в город, мол, скоро буду... скоро, как же! Сколько уж недель тут один стою, вон, запылился весь.

— Ну ладно тебе, я сейчас приберусь, — примирительно сказала Фелеца. — А скоро мы с Китом наверняка вернемся и будем заходить к тебе почаще.

— Ага. А я должен верить, да? Рыжая тоже так говорила — и где она теперь, интересно?

— Я думаю, где-нибудь не очень далеко... наверняка она скоро вернется!

— Что-то у тебя все "наверняка скоро вернутся"... А если ко мне снова какой-нибудь домовой заявится? А если кто-нибудь решит сюда залезть, пока никого нет? Вот вернетесь, а у вас тут мертвый вор валяется... я же церемониться-то не стану, когда мне так скучно! Столько времени без хозяев стоять, кто так над домом издевается!..

— Вот даже как, — заинтересованно протянула Фелеца. — Хозяева, говоришь? То есть ты признаешь меня хозяйкой?

Дом подумал. Пошуршал занавесками. Подергал печной задвижкой. И наконец ответил:

— Ну уж нет. Ты мне не хозяйка. Мне говорили, что в некоторых домах некоторые странные люди держат кошек. Так что ты мне будешь — домашнее животное.

— Ну, как все прошло? — спросила Изольда, стоило Фелеце открыть дверь. Могла бы и не спрашивать, вообще-то. На лице все написано. И лицо уж так на морду похоже, что совершенно очевидно: все прошло плохо, кошка очень зла, и лучше к ней не соваться, зашибить может. Фелеца собралась было рявкнуть на нее, но пока спускала Кита с рук, передумала. Вот просто передумала и все. Что-то подсказало, что раз уж ведьма лезет с таким вопросом, на который и ответ-то не нужен, значит, ей есть, что сказать. Поэтому Фелеца просто выдохнула пару раз и почти спокойно ответила:

— Этот гаденыш потребовал с меня деньги. Представляешь себе? Тысячу золотых за то, что он снимет проклятие с собственного сына! Мол, я и сам бы хотел, но без денег никак, если не соберешь, мне будет очень жаль...

— Ну и гнусный же тип! — восхитилась Изольда.

— Ты таким тоном об этом говоришь, будто это хорошо.

— Нет, конечно, ничего хорошего. Но он меня все равно изумляет. Это ж какой чистейший образец мелкого пакостничества! Не каждый день такое встретишь.

— Ничего себе "мелкое"! По-моему, очень даже крупное.

— Да черт с ним, крупное так крупное. Ты мне лучше скажи, ты действительно заигрываешь с нашим добрым доктором или мне мерещится?

— Наконец-то хоть кто-то заметил, — фыркнула кошка. — А то он сам-то, кажется, ничего не замечает, я уж было подумала, что разучилась...

— А зачем оно тебе надо? Он же молодой совсем.

— Да ладно тебе, как по мне, так в самом соку...

— Ты что, его съесть собралась? — в ужасе воззрилась на нее Изольда.

— Ты думаешь, я настолько плохо воспитана, что буду играть с едой? — почти искренне обиделась Фелеца. — Нет, он мне просто нравится. Но это все неважно, мне сейчас деньги надо собирать...

— Какие деньги?

— Как какие? Выкуп мерзавцу моему, чтобы с Кита проклятье снял.

— Расслабься, не надо ничего собирать.

— Как это не надо? А что же мне тогда делать?

— Отдохни недельку-другую. Просто подожди. Время у нас есть. А у меня к тому же есть план.

— Так бы сразу и сказала.

Охотнику было скучно. Вставать ему все еще не разрешали, ребенка эта гадина не приносила уже третий день, а без него тут и заняться-то толком было нечем. Она, конечно, говорила, что дело не в том, что он отказался снимать проклятье, и первые два дня еще приводила Кита, как раньше, а потом вдруг заявила, что ему, мол, стало хуже, он болеет и она не будет его таскать по чужим людям непонятно зачем. Нашла тоже чужого человека! Он, между прочим, отец, так что когда захочет, тогда и будет смотреть на ребенка... вот только на ноги встанет.

Лекарь достал до печенок, сил нет никаких. То ему съешь, это выпей, то спи, то не спи, и это он называет "ты почти поправился"! Да были б силы, разнес бы давно его хату. Он же наверняка нарочно его тут держит, издевается. Нет, ну сначала-то он вылечил, наверное, получше ведь стало, а что теперь вставать не получается, это он наверняка с кошкой сговорился и нарочно его чем-то пичкает... узнать бы только чем. Все его снадобья разными травами пахнут, но вот какая от чего — не поймешь.

Нет, ну а что она хотела? Думала, раз она его вытащила, полудохлого, и выходила, то он вот сразу возьмет и забудет, что из-за нее в этом жутком месте оказался? Нет уж, пусть теперь побегает, покрутится. Денег соберет, опять же. Что ж ему, без денег жить, что ли? А котенка жалко, конечно, но ничего, так сразу уж небось не помрет, а там мамаша подсуетится, денег соберет... пусть только попробует не собрать, вот встанет он и лично ее прибьет, голыми руками! Соберет она денег, он проклятье снимет, и все будут довольны. Мелюзга эта мяукающая поправится, а ему будет на что жить первые пару лет.

Но как же все-таки скучно! Хоть бы этот мелкий выздоровел уже, что ли, ну не может же он все время проболеть, кошка сказала, у него еще целый год есть. И как его все-таки угораздило такого пожелать? Взять да проклясть ребенка. Нормальный ребенок, между прочим, не хуже других, а уж хватка у него какая, а скорость... настоящий охотник будет.

Фелеца зашла в дом и окинула мрачным взглядом царящую идиллию. Кит все так же спал, тяжело ворочаясь с боку на бок, Изольда устроилась с книгой рядом с его кроваткой.

— А теперь ты, ведьма-недоучка, расскажешь мне, зачем ты это сделала.

— Что именно? — Изольда отложила книгу и подошла поближе, чтобы не перекрикиваться через всю комнату.

— Сказала мне, что Киту хуже. Я ведь в это верила целых пять минут. Я так понимаю, тебе надо было, чтобы я об этом рассказала этому гаду? Да я бы и так сказала, и гораздо лучше бы сказала, если бы понимала, зачем это нужно.

— Ну, во-первых, мне хотелось не актерской игры, а достоверности, а для этого было желательно, чтобы ты сама верила в то, что говоришь.

— Все равно я к тому времени уже все поняла, так что зря старалась. А что "во-вторых"?

— Во-вторых, мне было интересно, смогу ли я обмануть оборотня в том, что касается его ребенка. Это, знаешь ли, та еще задача.

— Не тем ты интересуешься. Самое интересное — это не то, сможешь ли ты оборотня обмануть, а то, сможешь ли ты после этого выжить.

— И как, смогу? — заинтересовалась Изольда.

— Пока не знаю. Это зависит от того, что еще ты мне расскажешь.

— А что еще ты хочешь услышать?

— Ну, например, я хочу знать, зачем вообще затевать этот спектакль. В смысле, зачем нам делать вид, что Кит болен?

— Чтобы можно было не водить его к отцу, это же очевидно.

— Нет, все-таки не выживешь, — вздохнула Фелеца и угрожающе двинулась к Изольде.

— Ладно-ладно, даю исчерпывающий ответ. Видишь ли, проклятье оборотня — хитрая штука, его и наложить можно совершенно неосознанно, просто от сильной ненависти, и снять можно точно так же неосознанно. То есть охотник наш сейчас считает, видно, что ему достаточно сказать какую-нибудь магическую абракадабру, и проклятье снимется. А этого совершенно недостаточно. Но, с другой стороны, это и не нужно. А нужно всего-навсего искренне захотеть, чтобы с ребенком все было хорошо и не было никакого проклятья. Для этого ему надо было знать о проклятье — и теперь он о нем знает — и хорошо относиться к ребенку. А они с Китом вроде бы ладят, да?

— Вроде бы ладят, как ни противно это признавать. И ты полагаешь, что скука может настолько довести его до ручки, что он пожелает ребенку выздоровления? Ты о нем слишком хорошего мнения.

— Ну, осознанно, конечно, не пожелает. А вот строить планы на будущее и скучать он, может быть, и начнет. А нам того и надо.

— Уговорила. Может быть, ты и выживешь после этого своего фокуса. Но я еще подумаю.

— А вот и я, — бодро пропела принцесса, открывая дверь собственного дома. Странно, до этого мгновенья она и сама не понимала как сильно по всем соскучилась: и по самому Дому, и по Киту, и по Фелеце, и... — У нас гости? — скорее спросила, чем констатировала она, встретившись взглядом с черноволосой девицей, красивой, но довольно зловещей.

— О, если бы только гости! — фыкнула Фелеца. — У нас тут чего только нет! Все есть, кроме покоя и нормальной жизни.

После такого многообещающего вступления принцесса решила, что знакомство с гостьей можно и отложить, тем более что во время рассказа кошки наверняка станет понятно, что она тут делает. Гостья, в свою очередь, сидела себе в углу, пила чай, внимания и знакомства не требовала, потому принцесса уселась за стол, состроила специальное лицо "я вся внимание" и выслушала рассказ Фелецы.

Она уже привыкла к ее манере рассказывать тем более весело и восторженно, чем хуже ей было на самом деле, а потому еще до финала рассказа заключила, что дело дрянь, так что известие о висящем на Ките проклятье, которое его отец снимать не желает ни вольно, ни невольно, ее не удивило.

— Вот такие дела, — заключила Фелеца. — Мы, честно говоря, думали, что если мы скажем ему, что Кит заболел, он одумается и снимет проклятье, но уже неделя прошла, а ничего не меняется. То есть, оказалось, что он все-таки скотина.

— Ну, не думаю, что прямо уж скотина, — вмешалась Изольда, — но искреннего желания, чтобы ребенок поправился, ему явно не хватает.

— Да, не думала я, что материнский инстинкт настолько ум отшибает, — вздохнула принцесса. — Ну ладно... Изольда, да? Ладно Изольда, она не знает, но тебе-то я рассказывала...

— О чем?

— О своем походе в Промозглые Пещеры.

— Ну да, а при чем тут?..

— И про ящера, который умеет желания исполнять...

— Так ты же его сама от этой обязанности освободила.

— Да, но он ведь до сих пор это может! И наверняка еще никуда не делся с той поляны около пещер. Ну и что тебе стоило туда дойти и попросить его? Наверняка он бы тебе не отказал.

Фелеца растерянно посмотрела на нее, но быстро собралась, приветливо оскалилась и заявила:

— Ну, теперь ты сама и сходишь, видишь, как все удачно складывается.

— И ведь доказывала мне, что не ведьма, — хмыкнула Изольда, насмешливо глядя на принцессу. — А сама-то!..

— Это когда это я тебе доказывала? — насторожилась принцесса.

— О, это отдельная длинная история, — улыбнулась Изольда. Вечер обещал быть интересным.

— Вы это слышали, ребята? Похоже, нас только что обозвали настоящими людьми, — ухмыльнулся высокий загорелый парень, с интересом разглядывая Мария.

— Даже и не знаю, то ли ржать, то ли обижаться, — фыркнул темноволосый лохматый подросток.

— Тебе лишь бы обижаться, — осуждающе покачала головой нарядная девочка и склонилась над Марием. — Ты думай потише, на всякий случай. Они сегодня нервничают, знаешь ли. День был довольно трудный.

Локоны девочки щекотали ухо. Было жарко и хотелось пить. А думать совсем не хотелось, ни тихо, ни громко. И даже было совсем ни капли не интересно, куда его на этот раз занесло. Марий хотел попросить воды, но вместо этого почему-то спросил:

— А где дракон?

— А кто ж его знает, — нестройным хором отозвались... существа. — Улетел куда-то.

Так мама утешала в детстве, если дурной сон снился. Не было, мол, ни змей, ни мышей, ни других чудовищ. Улетели, уползли, ушли. Но дракон-то был. Ведь был?

— А ты сам-то как думаешь? — спросил красавец, до этих пор безучастно подпиравший стенку. — Ты же понимаешь, что такое тебе привидеться не могло. Был дракон, конечно. Но улетел. Передавал привет, велел заходить, если что.

Марий пил воду, которую откуда-то принесла девочка, и думал, что дракон вряд ли стал бы передавать ему привет.

— Ну да, приветов не было, — согласился красавец. — Но зайти к нему ты действительно можешь. Как в себя придешь.

Вот, значит, что с ним случилось. Он немного вышел из себя и теперь ему надо прийти обратно. Ну, хотя бы понятно, что надо делать.

— Вот же образное мышление у некоторых, — хихикнула девочка. — Лежи спокойно, никуда тебе идти не надо. Все само собой придет. А мы поможем. Ты бы лучше поспал пока.

— Подожди его спать-то отправлять, — вмешался парень. Судя по всему, он был старше остальных и пытался быть за главного. — Ты вот что запомни: больше никаких перемещений во сне. По своему сну и другим снам гуляй сколько хочешь, но никаких фокусов вроде "заснул там, проснулся здесь". Ни в пространстве, ни во времени не двигайся.

— Во времени? А так разве можно?

— Конечно можно, если умеючи, — подтвердил парень. — Но тебе сейчас нельзя.

— Боюсь, одно перемещение во времени все же придется разрешить, — снова вступил длинноволосый красавец.

— Ты о чем?

— Ну, как же. У этих людей такая чудная манера: они засыпают вечером, а просыпаются утром. Перемещение во времени, однако.

Марий не понял, что в этом было смешного, но дружный смех странных существ совсем не мешал ему. Он заснул, чтобы проснуться утром.

Ну бывает же на свете такое невезение! Толан шел не разбирая дороги и думал о том, как такое могло случиться. Сестра всегда казалась такой тихой, такой послушной девочкой, родителям не перечила, делала что скажут. А за два дня до свадьбы взяла и сбежала! Знать бы еще с кем, да голову ему оторвать... впрочем, и это вряд ли поможет. Ох, как, должно быть, жених-то будет злиться! Ну, то есть, несостоявшийся жених. А рассказывать ему об этом кого отправят? Толана же, небось, и отправят, раз за сестрой не уследил.

И что ей не понравилось, интересно? Такая была замечательная партия. Влиятельный, богатый, нестарый еще, и говорят, в городе он из самых уважаемых людей. Сложись все как надо, Толан бы и сам смог за сестрой и ее мужем в город уехать, и братьев с собой прихватить, а теперь... нет, ну что ей еще было надо, а? Подарки дарил? Дарил. И гостинцы присылал. С визитами не докучал, разок глянул на нее и сразу о свадьбе с родителями сговорился — сразу видно, человек знает, чего хочет. А она взяла и сбежала. Теперь еще и деньги возвращать, которые он на свадьбу дал. Ну за что им все это, а?

Толан огляделся по сторонам и понял, что в это место он ни разу не заходил раньше. Вроде бы знакомый лес, их родной лес, приграничный, но откуда здесь гора-то взялась? Толан даже отвлекся от своих мрачных дум и направился к горе.

Через час он, бледный и еще не отошедший от испуга, сидел в пещере Дракона и жаловался ему на жизнь, увлекаясь все больше и больше. Три дракона поменьше лежали кто где и дремали, периодически пошевеливая ушами.

— Да уж, неудобно получилось, — заметил Дракон, когда Толан выдохся окончательно.

— Неудобно?! — взвился тот. — Да у нас теперь вся жизнь под откос! Деньги за свадьбу возвращать, неустойку платить, и на работу в городе никто устроиться не поможет, а уж соседи-то что скажут, если свадьбы не будет, и подумать страшно!

— Надо же, как все серьезно.

— Серьезнее некуда! Слушайте, господин Дракон, а вы бы мне не могли помочь?

— Чем же, интересно?

— Ну, я не знаю... сестру мою найти и уговорить замуж выйти. Или другую невесту найти для жениха нашего. Или... не знаю, что! Я на что угодно готов, лишь бы эта свадьба состоялась!

— В самом деле на что угодно?

— Да!

— Ты уверен?

— Да, уверен. На что угодно.

— Ну... тогда самый простой вариант будет такой, — задумчиво протянул Дракон и начал довольно странные манипуляции вокруг Толана.

Когда он закончил, Толан засопел обиженно и сказал:

— Вообще-то, когда я говорил "на что угодно", я вовсе не это имел в виду.

— А что, — подал голос кто-то из драконов помладше, — по-моему, из тебя отличная девочка получилась. Хоть сейчас под венец. И на сестру наверняка похож.

Толану вдруг пришла в голову мысль, что возможно, вернуть жениху деньги было бы не так уж и ужасно.

— Не понимаю, что тебя не устраивает, — сказал Дракон, чувствуя, что пауза затянулась. — Может, я с размером груди промахнулся? Но у твоей сестры, судя по твоим же воспоминаниям...

— Да не в этом дело, — поморщился Толан, скоропостижно превращенный в девицу на выданье и весьма этим опечаленный. — Но мне что теперь — замуж идти?! Я же... не могу!

— Почему же? — удивился Дракон.

— Потому что! У меня же были свои планы и... и вообще.

— Но ты же сам недавно нам расписывал, как прекрасно твоей сестре жилось бы у мужа. Почему бы самому так не пожить?

— Так то она. Она же девушка, ей положено. А я — совсем другое дело.

— Не хочется напоминать об очевидном, но в данный момент ты тоже девушка, — подал голос кто-то из лежащих в глубине пещеры драконов.

— А эту... личину вообще можно как-нибудь убрать? — спросил Толан, чувствуя себя окончательно несчастным.

— Можно убрать, почему же нет. Как закончишь свои дела в этом обличье — приходи, все верну как было. Если захочешь.

— Конечно, захочу! А можно... все вернуть прямо сейчас?

— А кто тогда замуж-то пойдет? Да и я, к тому же, несколько утомился, знаешь ли.

— Не хочуууу замуж, — заныл было Толан, но осекся, осознав, что получается как-то очень уж по-женски. — Какая может быть свадьба, если мне совсем не нравятся мужчины?!

— Бедняга, — посочувствовал Дракон. — То есть ты столько лет жил и сам себе не нравился? Тяжело это, наверное.

Толан озадаченно моргнул и задумался. Переговоры явно зашли в тупик.

Матушка Изольды, женщина основательная и правильная, ждала в гости свою дочь — и только ее. Однако та явилась не одна, а в компании наглого рыжего парня с плохими манерами и не менее наглой улыбки во всю свою дочернюю физиономию. Теперь стало понятно, почему последнее ее письмо было выдержано в столь хамском тоне: это, безусловно, было чужое дурное влияние. Ведь сама-то Изольдочка бы никогда...

Сидя напротив дочери и ее гостя во время чаепития, матушка Изольды, женщина честная и прямая, приступила к расспросам:

— Дорогая моя, я никак не могу понять, почему ты не приехала одна?

— Хотела познакомить тебя с другом, — и главное, глаза-то честные такие, как будто так и надо.

— Что же это за друг, у которого вместо имени кличка? — вежливо улыбнулась она гостям. — Дочь моя, что у тебя может быть общего с каким-то...

— С каким-то фениксом, мама? — невинно подсказала Изольда. Ее приятель одобряюще фыркнул. — С могущественным и почти бессмертным магическим существом? Даже и не знаю.

Дело представало в новом свете.

— Это что же, он правда бессмертный?

— Не совсем. Но почти, — ответил гость. Некрасиво, конечно, влезать в чужой диалог, но на этот раз можно ему простить, пожалуй.

— И человеческую речь понимает?

— Человеческую — понимаю, — снова ответил за Изольду рыжий гость. Кажется, он собирался добавить что-то еще, но переглянулся с Изольдой и промолчал.

Матушка Изольды, всегда трезво оценивающая свои и чужие возможности, удивилась.

— Но что же он тогда мог в тебе найти? Ладно бы черт-те кто, но феникс...

— Спасибо, мама, — вот что она улыбается, а? Чем она его захомутала? — Но мы просто друзья, а не то, что ты подумала.

Феникс кивнул, и вид при этом имел кислейший.

— Ну вот, я так и знала, — удовлетворенно кивнула матушка Изольды. — Ты не сможешь заполучить нормального жениха, даже если он вопреки всем приличиям будет шляться по чужим землям вместе с тобой. Дочка, в кого ж ты такая неудачница?

После совместно выпитого чая Изольда и ее гость отправились в сад — читать заклинания плодородия. Услышав из окна очередной взрыв смеха (более походившего на ржание), матушка Изольды окончательно убедилась, что между ней и фениксом ничего, кроме дружбы, нет и быть не может. Ведь любовь и брак — это совершенно не смешно.

Кит очень любил взрослых. Они были полезные, потому что кормили и доставали с полок то, до чего он не мог долезть, и смешные, когда с ним играли. А некоторые еще знали стишки и песенки. А мама к тому же умела мяукать и вкусно пахла. В общем, взрослые, пожалуй, были даже интереснее, чем дети. Не то чтобы он часто видел детей, но это другая история.

Но иногда взрослые Кита очень удивляли. Они, например, очень любили ругаться. И ладно бы на кого-нибудь, но ведь на него, на Кита! И ладно бы за дело, но ведь из-за ерунды!

Вот например, залез он на дерево. Случайно. Ну, увлекся немножко. Получилось очень высоко, самому не слезть. Пришлось мяукать и звать на помощь. Прибежали, сняли и ругаются: нельзя, говорят, на деревья залезать, а он залез, ай-ай-ай. Но ведь они же никогда не говорили, что нельзя на деревья залезать! Что на стол нельзя — это ему говорили (хотя если там стоит пирог, то можно, Кит это точно знает), что на шкаф нельзя — это уже тоже понятно (падать больно). Но ему ведь никогда не говорили "нельзя залезать высоко на дерево". А потом ругались и делали вид, будто он должен был знать, что нельзя. В общем, взрослые странные.

Вот и сегодня Кит никаких правил не нарушил. Просто соскучился по странному взрослому, который все время лежал и говорил, что его зовут папа. Потому что от него пахло почти как от мамы. Ну, не так вкусно, но все-таки приятно. И вообще, он привык к нему заходить почти каждый день. Поэтому Кит решил пойти к нему. Проснулся утром, вышел из дома тихо-тихо и пошел.

Ну он же не знал, что он не сможет вспомнить всю дорогу. Он ведь помнил... ну, кое-что. И не думал, что заблудится. И когда мама его нашла и начала ругаться, ему было очень обидно: неужели и это было нельзя? Ну да, ему говорили, что нельзя гулять одному, но он же не гулял, он шел в гости. Он уже почти совсем собрался зареветь, когда мама перестала ругаться и успокоительно замурлыкала ему на ухо.

Они шли домой, и Кит думал, что все-таки он очень любит взрослых. Но когда дома его снова стала ощупывать эта тетя с длинным именем (Кит звал ее И), а потом они с мамой стали так дружно и радостно вопить, что прибежала еще и рыжая (и стала вопить тоже), Кит подумал, что хоть он их и любит, они все-таки немножко слишком странные.

— Но зачем? — в который раз спросил Шут. — Зачем мне, скажи на милость, какие-то там полномочия? Корону я ношу? Ношу. С послами встречаюсь? Встречаюсь. Даже гадов твоих придворных почти не третирую. А ты на меня еще и свои обязанности спихнуть решила?

— Как ты заметил, ты действительно почти не третируешь придворных и вообще чаще ругаешься со мной, чем шутишь или говоришь по делу. Стало быть, обязанности шута почти не выполняешь...

— Постой, не хочешь ли ты сказать...

— Нет, не хочу. Другого шута я нанимать не собираюсь, поскольку прекрасно понимаю, что в таком случае костюмом клоунских цветов и живой курицей на важном дипломатическом обеде, как в прошлый раз, я не отделаюсь, — Королева оторвалась от бумаг и вернула Шуту его ухмылку. — Но надо же тебе чем-то заниматься, да? Скучно же, небось...

— Это ты так обо мне заботишься, что ли? — изумленно уставился на супругу Шут. — Да ни в жизнь не поверю!

— А что, так неправдоподобно? — вздохнула она.

— Ну, вообще-то, есть малость. Какие еще будут версии? И учти, я все равно ничего делать не собираюсь! На кой черт мне лезть и все портить, если ты сама прекрасно со всем справляешься?

— В том-то и дело, что не так уж я и справляюсь, — печально улыбнулась Королева. — Я не молодею, в конце концов, хватка уже не та, и в голове все не удержишь, и хочется, в конце концов, чтобы рядом наконец появился тот, кто может помочь.

— Ой нет, вы посмотрите на нее, стареет она, в маразм впадает, умирать собралась! А это не ты ли вчера метала вазы в идиота, который вздумал от тебя часть налогов утаить? Подумаешь, три деревни, как ты их вспомнила-то вообще? И это не ты, наверное, на днях так вежливо отделала послов из-за Кудыкиной Горы, что они согласились на все твои условия? И это не ты, наверное, каждый раз со смаком пересказываешь мне все это три раза?.. Не рассказывай дальше. Эта версия не пройдет.

— Вот жестокий ты человек. Другой бы пожалел уставшую женщину, а ты... ладно, признаюсь как на духу: просто я тебе доверяю. Вот и хочу разделить с тобой правление по-честному, как положено.

Мало кому удавалось лишать Шута дара речи, и Королева стала той, кому это удалось. Впервые за много лет. Выдержав минутную паузу, Шут обиженно произнес:

— Я думал, ты все-таки не таким идиотом меня считаешь. Ты бы эти сказки про доверие для принцессок приберегла. А я сейчас обижусь окончательно и уйду на три недели. К Дракону. И разбирайся тут с послами из Тридесятого сама-одна.

— Вот же настырный, а! Другой бы жил и радовался, что жена ему доверяет. Ну хорошо, скажу. Просто я полагаю, что если у тебя действительно будет какая-нибудь власть, то в случае очередного переворота тебя убьют первым. А возможно, только тобой и ограничатся. Кто я, в конце концов, такая? Слабая женщина, только и всего. А ты — король!

— Вот этому я скорее поверю, — рассмеялся Шут. — Хотя это тоже глупо: как будто есть в Королевстве хоть один человек, который не знает, кто из нас на самом деле правит! Но так и быть, этой версией я удовольствуюсь. Она хотя бы немножко похожа на правду. Только учти на будущее...

— Что учесть, дорогой?

— Еще раз скажешь, что ты мне доверяешь, — сразу вызову лекаря!

Сад был настолько прекрасен, что принцесса подумала, что он ей снится. Потом она подумала еще немного и поняла, что он ей действительно снится. Перенюхав все цветы в саду и чуть не скормив нос какой-то плотоядной розе, она решила, что вряд ли этот сад снится ей. Стоило ей прийти к такому выводу, как, подтверждая его, из ближайшего куста вышел Марий, перебив при этом половину хрустальных ромашек. Принцесса вспомнила их последнюю встречу и классически надулась.

Получилось не очень удачно: в надутом состоянии сохранять равновесие оказалось труднее, чем она ожидала. Принцесса неловко взмахнула руками, покачнулась и покатилась вниз по склону, прямо в заросли чего-то неизвестного, розового, но колючего.

— Ну чисто цирк, — вздохнул Марий, пытаясь поймать ее за ногу. С третьей попытки ему это удалось, он притянул ее поближе и крепко сжал в объятиях. И держал так до тех пор, пока она наконец не сдулась до нормального состояния.

— Ты что себе позволяешь?! — возмутилась принцесса, вернувшись к привычному объему.

— О, прости. В следующий раз не буду тебя спасать. Катись хоть в терновый куст.

— Чего пришел-то? — спросила она, поняв, что предыдущий раунд проиграла.

— О, это правильный вопрос. Я пришел делать тебе предложение.

— Чего?!

— Чего слышала. Предложение. Сейчас сделаю, — Марий попытался искренне улыбнуться. Получилось не то чтобы хорошо.

— Делай, — великодушно разрешила принцесса и уселась прямо на траву. На всякий случай.

Марий оглянулся в поисках подходящего цветка, молниеносно сорвал что-то шустрое и перламутровое и уселся рядом.

— Видишь ли, за то время, что мы с тобой общаемся, я успел оценить тебя и понять, что ты, безусловно, подходишь мне лучше всех. Такого набора качеств я не встречал практически ни в ком. Ты действительно интересная, и вряд ли я смогу встретить кого-то еще хоть отдаленно похожего на тебя. Два раза за жизнь так повезти не может. Поэтому я решил не упускать свой шанс. Я предлагаю тебе стать моей... ученицей, а ты что подумала? — с недоумением закончил Марий, глядя на вытянувшееся и побледневшее от испуга лицо принцессы.

— Не важно, — смутилась она. Рассмотрела протянутый Марием цветок, но взять не решилась. — Я подумаю.

Сон прошел, будто вовсе не было. Принцесса уже почти решила считать его просто сном, когда заметила на подушке сияющий и переливающийся цветок.

— Ты точно-точно совсем окончательно уверен? — спросил Земля, пристально осматривая Мария.

— Конечно, уверен! Зачем бы я иначе пришел?

— А мы вот не очень уверены, — вздохнула Вода.

— Да что вам еще от меня надо-то? — взорвался Марий. — Вы говорили: обживись нормально, закрепись — и пустим к дракошкам. Я тут уже полтора года живу, в снах гуляю как у себя дома, без осечек, помню все, что хочу, как есть и дышать не забываю, клиентами и знакомыми обзавелся, хотя нужны они мне больно!.. Пришел к вам, а вы опять в чем-то не уверены! Значит так, если не поможете — пойду в горы сам. Или не пойду. А засну туда. А если где не там проснусь, то вы уж сами думайте, кто в этом будет виноват!

— И ведь заснет, — вполголоса заметил Ветер, не обращаясь ни к кому конкретно.

— И что тебя на них заклинило-то так? Звери как звери, — скривился Огонь. Вода и Ветер смущенно переглянулись.

— Да что бы вы понимали! Дракошки — это не просто звери, это же... а, да что там говорить! Отведите меня, к ним, а? Мне бы хоть краем глаза взглянуть, — Марий уселся около алтаря и выжидающе посмотрел на Стихии. Стихии смотрели на него.

— Последствия будешь расхлебывать сам, — вздохнул Земля и взял его за руку.

Изящное текучее тело зависло над обрывом в немыслимом прыжке. Приземлившись рядом с невменяемым от восторга Марием, она осторожно тронула его лапой, вопросительно посмотрела на Стихии, вновь вернулась к Марию, задумчиво обнюхала его и наконец призывно заурчала.

— Ну, что смотришь? — шепнул Марию кто-то из Стихий. — Гладь давай.

Марий зашел домой, повесил плащ сушиться и отвечая на вопросительный взгляд, недовольно поморщился:

— Погодка там — ужас какой-то! В такую погоду надо сидеть дома и пить горячее, а не шляться по улице. Ну, зато этот идиот из городской стражи наконец-то на аванс расщедрился. Давно пора, вообще-то. Сейчас будем ужинать.

Марий прошел на кухню, соорудил пару бутербродов, положил еды кошкам, налил себе вина, сел за стол и наконец расслабился.

— Удивительное дело, вроде бы столько народу вокруг вертится... еще бы им не вертеться, кто им иначе мою работу сделает... так вот, народу-то много, а поговорить, получается, и не с кем, кроме вас. То есть, поговорить-то, конечно, можно, но это получается такое выпадение из образа... нехорошо как-то. Они же все искренне верят, что я умею быть только таким, каким они меня знают. Что-то среднее между клоуном и злодеем. Все видит, все про всех понимает, всегда высмеет и ненавязчиво пнет к правильному пути. Или не пнет, потому что вредный. Нет, оно удобно, конечно, мне и самому нравится, образ получился — любо-дорого посмотреть. Но кому, спрашивается, кроме вас, при этом можно рассказать, что в дождь я всегда чувствую себя живым и уязвимым настолько, что сдохнуть хочется? К кому идти за поддержкой? Я, конечно, освоился в этом времени — да я в любом, наверное, освоиться могу, я же все равно живу в снах, а не в этой их действительности. Но я здесь все равно чужой. И даже напиться — и то не с кем. Я просто никому тут настолько не доверяю. Кроме вас, конечно, — он с усмешкой отсалютовал стаканом туда, где мерцали три пары кошачьих глаз.

Обитатели кухни Мария были по-настоящему независимы. Они ходили где хотели и когда хотели, у них не было хозяев и привязанностей, они были чужды сострадания и человеколюбия. Но вот к этому довольно жалкому человеку, сидевшему перед ними, они испытывали нечто отдаленно напоминающее дружеское расположение. И, пожалуй, у них были для этого некоторые основания — не считая даже его забавных попыток их прикормить. Поэтому сейчас они сделали то единственное, чем могли ему помочь: стряхнули с себя морок, улеглись у его ног, аккуратно поджав крылья, и тихонько заурчали. А что поделать? Приручили человека — придется с ним возиться.

Охотник наконец пошел на поправку, но жизнь его от этого веселее не стала. Он, конечно, мог уже вставать и даже ходить, но очень быстро утомлялся и пару раз даже падал, не успев дойти до кровати. Лекарь ворчал, что он просто слишком торопится, но Охотник был уверен, что это он просто сговорился с вредной кошкой, чтобы подольше не отпускать его. Кошка тем временем где-то пропадала, ребенка не приносила и выкуп за снятие проклятия тоже не несла. Охотник подумывал, не забрать ли у нее Кита — после того, как они оба поправятся, конечно. А то хороша мамаша: прибежала вчера с вытаращенными глазами, умудрилась ребенка потерять, это ж надо! Хорошо хоть, найти смогла. Определенно, сыну будет лучше с тем, кто знает, что делает, и детей не теряет.

Примерно об этом он и размышлял, когда к нему явилась Фелеца. Да не одна, а наконец-то вместе с Китом. Вот и хорошо, что она тоже понимает: мальчику без отца никак.

— Когда деньги-то принесешь? — спросил он, пока Кит полез исследовать подкроватье. — Ты же сама говорила, что времени не так уж много осталось.

— Боюсь, у меня для тебя плохая новость, — отозвалась Фелеца. — Я не принесу тебе деньги, можешь их не ждать. Пару золотых, конечно, одолжу, да и только.

— Как это так? — возмутился Охотник. — Ты что же, не хочешь помочь Киту? Ты вот так вот его оставишь с проклятьем? Я переживаю, между прочим, и не хочу, чтобы мой сын из-за тебя умер.

— Это хорошо, что не хочешь, — дружелюбно улыбнулась Фелеца, — потому что есть у меня еще одна новость, хорошая: с Китом все в порядке.

— Это как это? — оторопел Охотник. — Ты что же, водила ребенка к кому-то снимать проклятье? Не посоветовавшись со мной? Ну, знаешь...

— Я бы, конечно, отвела, и с тобой не посоветовалась бы, я даже уже нашла того, кто смог бы нам помочь, но это оказалось ни к чему.

— А как же тогда?..

— А вот так. Помнишь, Кит вчера сбежал и потерялся?

— Еще бы я такое забыл! Уму непостижимо, потерять ребенка. Ты совсем за ним не смотришь, что ли?

— Я так и думала, что помнишь, — кивнула Фелеца. — Так вот, когда я его нашла, проклятья на нем уже не было. И знаешь, что я думаю?

— Нет, и мне не интересно, — огрызнулся Охотник, огорченный тем, что денег ему точно не видать.

— Я думаю, — продолжила Фелеца, — что вчера, когда я сказала тебе, что Кит потерялся, ты так волновался за него и так хотел, чтобы он был в порядке, что сумел снять проклятье, представляешь? Так что у меня для тебя еще одна хорошая новость.

— Это какая? — машинально спросил Охотник, пытаясь обдумать ее слова.

— В тебе, оказывается, все еще есть что-то человеческое. Здорово, правда?

Не то чтобы Охотнику хотелось идти на прогулку с кошкой. Вот с Китом он бы, конечно, сходил прогуляться, но кошка ему, разумеется, ребенка не доверит. Если уж совсем честно, Охотник сейчас и сам бы не доверил себе ребенка, настолько он еще был слаб. Поэтому, собственно, он и пошел гулять с Фелецой и какими-то ее ведьмоватого вида подругами. Подруги шептались о чем-то своем и иногда, хихикая тихонечко на пару, выглядели совсем как обычные девицы. Идут себе, сплетничают, о парнях болтают и знакомым кости моют. Охотник бы, может быть, в это и поверил бы, если бы не долетавшие до него обрывки разговора. Все-таки у оборотней очень чуткий слух.

"И вот летим мы над пустыней, тишина такая стоит странная..."

"Кстати, драконы на самом деле очень забавные..."

"И тут он как загорится, как по ветру развеется, со мной чуть истерика не случилась..."

"Ну а утром, значит, повели меня на казнь..."

Нет уж, никакие они не девицы, а как есть ведьмы, неудивительно, что эта кошка с ними, уродками, спелась. Но какой бы неподходящей ни была компания, не идти же теперь обратно одному. Все равно ведь не дойдет. Уж что-что, а свои возможности он всегда оценивал правильно. Ну ладно, почти всегда. А эти может и не бросят, если что, раз уж сами вызвались его "выгулять".

Они дошли (кто дошел, а кто доплелся!) до берега озера, рядом с которым, прямо на камнях, расположилось странное существо, какая-то ящерица с крыльями. На крыльях пробивались перья, чешуя местами облезла и стерлась, а и без того маленькие глазки щурились от солнца.

"Ну все, — подумал Охотник, — тут-то меня и съедят. Не зря я думал, что это подозрительно, не повели бы они меня просто так на прогулку. Скормят теперь этому чучелу по кусочкам и все".

Он приготовился дорого продать свою жизнь, но ничего не происходило. Рыжая беседовала со странной ящерицей, темная с интересом слушала их разговор, кошка и Кит играли. И Охотник расслабился и рискнул подойти ближе. Он предчувствовал, что позже не раз пожалеет об этом, но любопытство оказалось сильнее. Через полчаса, выслушав душещипательную ящерковую историю и выяснив на всякий случай, что человечину он не ест, и оборотней тоже, Охотник воспользовался тем, что девицы сбежали смотреть какие-то пещеры, и рассказал ему свою, не менее трагичную историю. Ящер слушал, кивал в такт и поддакивал в нужных местах, что вполне походило на искренний интерес и сочувствие.

— И ведь знаю, что она опять что-то затевает, наверняка! А я ни доказать не могу, ни защититься. Она ведь с самого начала хотела, чтобы я сдох, а я выжил. Наверняка она только и думает теперь, как бы меня сжить со свету наконец. Хотел бы я знать, о чем она думает?

— Хотел бы? — непонятно встрепенулся ящер.

— Конечно!

Когда спустя пять минут ветер донес до него — непонятно как, но он это знал — кошкину мысль "интересно, как он там, не стало ему хуже? Говорила я девчонкам, не надо было так далеко уходить...", Охотник сначала оторопел, потом подумал, потом озверел и самым своим грозным голосом спросил ящера:

— Ты зачем это сделал, а?

— Извини, — смущенно сказал ящер. — Дурная привычка...

От третьей чашки чая Изольда решительно отказалась. "Еще отравлюсь ненароком, — подумала она. — Не чаем, так мамочкиными добрыми мыслями". Так что пришлось вставать из-за стола и идти в сад: работать, наконец. Все-таки с неурожаем не шутят. Рыжик поплелся за ней, и она его понимала. На его месте она тоже не горела бы желанием остаться с мамой наедине и поддерживать какой-то разговор.

— В самом деле, Золечка, что ж ты такая неудачница, — трагическим шепотом прокаркал Рыжик прямо ей в ухо, и этого оказалось достаточно, чтобы все, что накопилось в них во время этого дружеского чаепития, прорвалось наружу. Они дружно взвыли от смеха и приземлились на лавочку, расположенную, как машинально заметила Изольда, слишком близко к окну дома. Отсмеявшись и успокоившись, Изольда стряхнула с рук остатки дурных мыслей и наконец посмотрела на сад. А потом еще раз посмотрела. На многочисленные аккуратные грядки с уже сейчас крупными плодами, на заросли пахучих трав для супа, на пригибающиеся к земле ветки деревьев, увешанные неспелыми фруктами так же часто, как дети наряжают праздничные деревья по весне.

Изольда смотрела на все это и думала, что, во-первых, что бы там ее мама ни писала, ее заклинание, прочитанное весной, сработало отлично. И что, во-вторых, после этого мама пригласила кого-то еще, чтобы тот тоже добавил растениям плодородности. И вот это уже было наглое нарушение их с мамой договора. Но об этом Изольда решила подумать потом. А прямо сейчас она встала на лавочку ногами и заглянула в окно дома.

— Мамочка, я что-то не поняла, а где тут у нас неурожай?

— Где-где, в саду, — отмахнулась мама. Кто бы сомневался.

— Мамочка, не пойми меня неправильно, но в этом году над садом явно читали заклинание уже дважды. На ветках места свободного нет, между прочим. Тебе что, мало?

— Золечка, в кого ж ты такая идиотка, а? Я тебе понятно сказала вроде бы: в государстве — неурожай! Припасов у всех будет мало! И что, ты считаешь, что я не могу воспользоваться ситуацией и продать овощей побольше и подороже, а? Хочешь мать без заработка оставить?

— Мам, ты все-таки скажи: тебе что, мало этого? Ты в прошлом году меньше вырастила, а на продажу тебе хватило. И в этом хватит, разве нет?

— Я так и знала, что ты такая же черствая и бездушная, как твой отец! Тебе лишь бы деньги у меня отобрать! 10 золотых с матери требует, виданное ли дело! Я уж молчала, думала, ты образумилась, но раз так, я все скажу! Это к тебе деньги легко приходят, руками помахала, сквозь зубы пошипела — и все. А мне трудиться надо день и ночь, о саде своем думать. А я, может...

Мама вздохнула и замолчала.

— Что "ты, может", мамочка? — переспросила Изольда, старательно проглотив все остальные вопросы.

— Я, может, шубку хочу! На рыбьем меху и с золотыми пряжками! Ты же мне такую не подаришь! Ты ведь и пальцем не шевельнешь, чтобы мне было хорошо, даже заклинание над садом не прочитаешь.

"И в самом деле, неужели сложно было догадаться, ради чего мама может опять наплевать на собственный сад", — хмыкнула про себя Изольда, готовясь читать маме пятнадцатую на ее памяти лекцию о том, чем грозит ее саду третье за год прочтение заклинания.

Марий не сразу понял, что это карта. Ну ладно, если быть честным с собой (а почему бы и нет?), то он бы так и не понял, если бы к нему не подошла Блондинка и не объяснила. Ну, то есть, он, конечно, уже знал, что блондинка — это просто образ такой, чтобы смертных не шокировать, а скрывается за этим образом нечто тягучее и непостижимое. Стихия. Вода. Он, конечно, знал об этом, но ему было легче считать, что это просто Блондинка, капризная разряженная девочка лет четырнадцати, талантливый манипулятор и скрытый гений. Земля и Ветер говорили, что это скорее хорошо, чем плохо, что, мол, это значит, что восстанавливаются какие-то там защиты, а так он и до визита к дракошкам может дозреть. Но самого Мария это скорее бесило: перед ним, понимаете, разложили все тайны мира, на блюдечке преподнесли, а он даже не может называть вещи (и не только вещи. Стихии — это вещь или не вещь?) своими именами.

Стихии очень старались огородить его от сильных впечатлений, пугали "сновидческой инвалидностью" и другими умными словами, но запретить ему изучать их комнату так и не смогли.

— Дракон бы нас осудил, — сказал Земля во время третьего разговора на все ту же надоевшую тему.

— Дракону до лампочки! — фыркнул Огонь.

— До факела, скорее, — меланхолично поправил его Ветер. — Лампочек здесь еще долго не будут использовать. Но да, ему наверняка до лампочки.

— А при чем тут Дракон? — невинно осведомилась Вода. — Не он же это начал...

Остальные обалдело уставились на нее, потом синхронно просветлели лицами и расхохотались: "А ведь правда!"

Вот так и вышло, что Мария перестали загонять за ширму, и он пошел изучать их комнату и нашел карту. Вернее, он нашел бесформенное нечто, больше всего похожее на хрупкий бумажный шар, который кто-то долго вдумчиво жевал. Оно состояло из разноцветных лоскутов разного размера, наскоро скрепленных двумя-тремя светящимися стежками. Некоторые лоскуты свисали с боков, будто бы не скрепленные, но если присмотреться, можно было увидеть, что к ним тоже что-то крепится, то ли тень, то ли отсвет, а то ли полноценный лоскут. А сморгнешь — и как будто не было ничего, просто померещилось.

— Просто мы еще сами толком не придумали, что там будет. Вот оно и мерцает, никак не определится, есть оно или нет.

— А что это... вообще?

— Как что? Карта вашего мира. Ну, насколько ваш мир вообще можно нанести на карту. Вот этот, зелененький, видишь? Это твоя грань. Там мы хозяйничаем все вчетвером, примерно поровну. Поэтому так хорошо и получилось, душевно.

— А есть миры, где не вчетвером?

— Не миры, а грани. Есть, конечно. У каждого есть по личному кусочку, а где-то по двое или по трое дело ведем... правда, никто, кроме Ветра, так и не выбрал пока время, чтобы обустроить свою личную грань. Вот так всегда: кажется, что он самый медленный, а он нас всех уже обогнал!

— И как, хороший у него получился мир?

— Умрешь — узнаешь, — хмыкнула Вода. — Ну, что так смотришь? Да, его грань оказалась идеальным местом для жизни бесплотных душ. Туда вы и отправляетесь после смерти. А некоторые еще и до смерти зачем-то. А некоторые — насмерть.

Они помолчали несколько минут, пока Марий обдумывал новую информацию. Но обдумать толком не получилось, так что он решил вернуться к карте. Пока отвечают на вопросы, надо пользоваться, так ведь?

— И где же этот ваш загробный мир на карте?

— Да скорее уж ваш, чем наш. Ваш и Ветра. Мог бы и сам догадаться, между прочим. Где можно расположить грань так, чтобы из любой другой грани можно было туда попасть?

— Где? — переспросил Марий, чувствуя себя идиотом.

Вода ухватила один из лоскутов, потянула, и вот уже то, что было объемной фигурой, стало разноцветным платком с неровными краями.

— Конечно же, с изнанки! — картинно взмахнув лоскутом, она положила его пестрой частью на стол, явив изумленному взгляду Мария живую полупрозрачную темноту обратной стороны.

— Ну конечно. И как я сразу не догадался, — пробормотал Марий, забыв добавить в голос иронии.

Голова болела от обилия ненужной информации. За последние полчаса Охотник, не вставая с камня, узнал несомненно ценные мысли проклятой кошки. Кажется, она все время думала о чем-то, не затыкаясь мысленно ни на секунду: о его здоровье, о рыбе на ужин, о том, что погода солнечная, но вечером может быть дождь, о том, что молодой знахарь такой хорошенький, но слишком молодой, о том, как растянуть две монеты на пять дней, о чем только она не думала! Даже о смысле жизни начала было, но тут же перестала, и хорошо. Это уж точно был бы перебор. Он-то хотел, как она придет, сразу попросить ее, чтоб не думала так громко и часто, а ведь за подслушивание таких мыслей она, небось, и зашибить может.

Нет, конечно, он понимал, что попросить ее не думать — это глупо, вряд ли ведь она так сможет, по заказу-то. Начал он с того, что потребовал у глупого ящера, чтоб вернул все как было. Но ящер посмотрел на него равнодушно — даже клыков не испугался, зараза! — и сказал, мол, не могу, все силы на твое желание ушли, приходи дня через три. И заснул! Вот просто взял и заснул. И не убивать же его теперь, раз разбудить-то не выходит. Иначе кто его расколдует?

А Охотник подумал-подумал, послушал кошкины мысли о планах на ближайшие дни и решил: три дня — это не так уж долго. Как-нибудь продержится. В конце концов, мужчина он или где? А кошке он ничего не скажет. Мало ли. Вдруг обидится еще. И убьет ненароком. Ну и, конечно, неплохо бы было узнать, как и когда она его убить собирается. Только кошка, как нарочно, ничего об этом не думала, а думала исключительно всякую ерунду.

Наверняка даже это она думает (вернее, не думает) назло ему. Но как это доказать он пока что не знал.

Про Сады Счастливых в Мире Ветра говорили разное. Некоторые считали, что для того, чтобы попасть туда, нужно просто знать о Садах и очень сильно хотеть их найти. Другие полагали, что этого недостаточно, что нужно особое расположение духа, а также список совершенных при жизни добрых дел, которые — что немаловажно! — нужно помнить. Еще кое-кто уверял, что для того, чтобы оказаться в Садах, не нужно вообще ничего, кроме дурного везения оказаться в нужное время именно там, где вздумалось открыться входу в Сады. "И только настоящий идиот может этим входом воспользоваться," — презрительно бросали они, но наотрез отказывались объяснять Элле, что же такого глупого в желании быть счастливым хотя бы после смерти. Разве лучше бродить неприкаянно по пустым равнинам среди шепчущих теней, боясь наткнуться на бездну отчаяния, или забыть, кто ты и откуда, или просто обезуметь, осознав наконец, что так теперь будет всегда, и это и есть твоя нынешняя жизнь, и другой не будет...

Но несмотря на очевидную неприглядность такого существования, среди мечтающих о садах, ищущих сады или вовсе уже забывших, что нужно искать, и только смутно желающих счастья, действительно встречались те, кто презирал сады и мечтающих туда попасть. Правда, объяснять свою позицию они не хотели, от прямых вопросов отмахивались, а намеков на эту тему намеренно не понимали. Элле подозревала, что они и сами не знают, что стоит за их убеждением, что желание попасть в Сады Счастливых — глупость. По крайней мере, сейчас, когда она вдруг оказалась перед воротами, ей очень хотелось думать, что они неправы.

— Может быть, все-таки не пойдешь туда? Хотя бы не сегодня, — спросил кто-то, неожиданно оказавшийся рядом. Впрочем, понятно было, что "кто-то" может быть только Невидимкой. Прочие обитатели Мира Ветра считали, что беспокоиться о чьей-то судьбе и тем более снисходить до просьб — дурной тон. Ну вот разве что можно давать советы, да и то только от скуки...

— И почему бы мне туда не пойти? Ты тоже считаешь, что желание быть счастливым — это глупость? Или просто сам туда попасть не можешь, а потому и меня не хочешь отпускать? Ни себе, ни людям, да?

— Не в этом дело. Просто оказавшись там, ты уже не сможешь оттуда выйти. Тебе не кажется, что это смахивает на добровольное заточение?

— Не вижу проблемы. Здесь, прямо сейчас я тоже в заточении, и выйти отсюда, заметь, могу только в сады или в бездну...

— Не только туда.

— А куда же еще?

— Если очень постараться, можно получить разрешение на новое рождение и оказаться в одном из других миров. Правда, без памяти...

— Ну, если без памяти, то это не считается, строго говоря, это буду уже не я. Кстати, почему я никогда об этом не слышала?

— Понятно почему, — усмехнулся Невидимка. — Все, кто об этом знают, старательно молчат. Знаешь, какая у них там очередь? И требования, и бюрократия какая-то... зачем давать информацию тому, кто может стать твоим конкурентом?

— А ты, значит, конкуренции не боишься?

— Нет, не боюсь. И вообще, я бы выбрал другой способ выбраться отсюда.

— Считай, что ты меня заинтересовал.

— Ну, если найти здесь выходы — а это не сложнее, чем найти врата в Сады или встретиться с Бездной — то можно попасть отсюда на другие грани. Вот таким, как есть, призраком, бесплотным духом, ну или чем получится. Зато собой.

— И ты полагаешь, что в другой грани мне будет веселее, чем здесь, и даже чем в садах? — с сомнением уточнила Элле.

— Да, я так думаю. По крайней мере, ты не окажешься заперта там навсегда. И сможешь уйти еще куда-нибудь. Или вернуться сюда, в конце концов. Но знаешь, мне вовсе не было скучно в вашей грани мира. И сам, по доброй воле, я бы сюда не вернулся...

— Можно подумать, я тебя силком тащила, — фыркнула Элле. — Не надо обвинять меня в собственных ошибках. Потащился за мной — так имей хоть честность признать, что это дурное приключение придумал себе сам. И знаешь что? Мне кажется, это глупость. Большинство людей искренне полагают, что их грань — единственная, и никакого другого мира нет. И загробной жизни нет. Они живут всю жизнь в одной деревне среди знакомых с детства людей, и все дни их жизни похожи друг на друга, кроме разве что свадьбы и похорон. И не надо меня убеждать, что их жизнь более счастливая и настоящая, чем то, что ждет меня в Садах. Там, по крайней мере, можно быть счастливой. Так что прощай, — сказала Элле и двинулась к воротам в Сады Счастливых.

Только никаких ворот там уже не было.

В конце концов он как-то притерпелся. Оказалось, что чем дальше кошка от него находится, тем тише звучат ее мысли и тем реже они до него долетают. Можно даже привыкнуть к этому монотонному бормотанию на грани слышимости. И Охотник притерпелся. Все равно раньше, чем через два дня, он от этого не избавится, так чего зря переживать? Так что вечером он спокойно лег и заснул, и снились ему кошкины мысли: про ребенка, про рыбу, молоко и травы и даже про магию немножко.

А потом, среди ночи, он вдруг проснулся от еле слышного, но настойчивого шепота: "больно, больно, больно..." Голова у нее, что ли, заболела в кои-то веки? — подумал Охотник, перевернулся на другой бок и собирался было уснуть обратно, но шепот никак не заканчивался, а потом и вовсе сменился тоскливым воем. И сон пропал окончательно, ну одни неприятности от этой кошки! Пришлось вставать, искать впотьмах одежду и тихонько-тихонько, мимо спящего лекаря выходить из дома. А то ведь проснется этот одержимый — по голове-то не погладит за ночные прогулки. Режимом небось пугать начнет...

А он что, он ничего. Ненадолго вышел совсем. Надо же посмотреть, во что эта дура такое вляпалась. Мало ли что. В смысле... интересно, вот! И спать мешает...

Оказалось, идти на звук довольно просто. И совсем не важно, что она этот звук не по-настоящему скулит, а просто думает. Так и приноровился: он идет, она воет. Она воет, он идет. Обратную дорогу примечать не забывает, это ж надо было ночью в лес забраться. Что она там забыла, вообще? Ну, не уходить же теперь. Далеко уже зашел. Он только посмотрит, выяснит, чем ей по... эээ... ну, просто посмотрит — и обратно пойдет. Да. А то ведь не уснет теперь, не узнав, что случилось-то.

Охотник всегда подозревал, что оборотни гораздо глупее людей: все же животные, им и положено меньше соображать. Но даже он не полагал, что кошка может оказаться до такой степени тупа. А вот, оказывается, очень даже может. Это открытие поразило его до такой степени, что он так вот и замер, оглядывая открывшееся ему зрелище: залитая лунным светом поляна, аккуратно вычерченный по земле круг, а по кругу мечется огромная кошка, одна из ее лап надежно схвачена блестящей веревкой, привязанной к колышку, воткнутому в центре круга.

Отличная ловушка, простая в исполнении и действенная. Сам сколько раз такой пользовался. Веревка, конечно, не простая, а золотая, гномьего зеленого золота. Тонкая, зачарованная и стоит как пять оборотней. У самого такая же была, да порвалась, а на новую так и не накопил.

Гномье золото не любит оборотней, за что и ценится охотниками и простыми людьми, которым довелось жить там, где водятся эти твари. Продавцы диковинок, изготовленных из этого материала, рассказывают байки, что когда-то у гномов с оборотнями случилось что-то вроде войны, и тогда-то гномы и придумали сплав, оберегающий их от оборотней, не дающий принимать человеческий облик, причиняющий им сильную боль и идеальный для ловушек. С тех пор оборотни и гномы успели помириться, потом еще пять раз поссориться и столько же раз помириться снова, но изготавливать гномье золото гномы не перестали, поскольку считали непростительным легкомыслием забывать собственные изобретения, особенно востребованные другими народами.

Так и получилось, что любой человек, способный заплатить огромную сумму, мог заполучить простенький талисман, чтобы распознать и отпугнуть оборотня, или оружие для смертельного удара, или такую вот веревку для ловушки. Стоило кошке прикоснуться к враждебному металлу, как зачарованная петля затянулась вокруг ее лапы, причиняя боль и не давая перекинуться в человека. Охотнику, поставившему ловушку, остается только дождаться, когда боль в лапе измотает ее окончательно, подойти к ней насколько возможно близко (для того вокруг ловушки и начерчен круг, чтобы знать, где стоит остановиться) и выстрелить, прицелившись в глаз. Никакой мороки, ни шкура, ни внутренности не испорчены, красота да и только.

И вот в эту красоту попалась Фелеца, которая не попалась на травяной сбор, которая догадалась надеть броню на встречу с ним, которая всегда была так осторожна? Глупость какая.

— Расслабилась ты не в меру, вот что, — вздохнул Охотник, прикидывая, как бы ее отвязать. Можно было бы, конечно, не отвязывать, но очень хочется проучить того нахала, который вздумал охотиться на его территории и на его кошек. А ведь и Кит мог бы попасться, ловушка-то совсем недалеко от их дома , — запоздало сообразил он и почему-то испугался. — Вот радость-то была бы кому-то, ловушку ставил на взрослого, а получил котенка, здорового и крупного...

Кошка прекратила метаться, проковыляла к нему поближе, сколько отпустила веревка, и пытливо посмотрела в глаза.

— И о чем ты, интересно, думала, когда неслась и под ноги не смотрела? Вот как теперь, спрашивается, тебя отвязывать, если я до веревки тоже дотронуться не смогу? Обрезать ее нельзя, да и нечем мне... Ну, что ты так сморишь? Да не я ее поставил, не я. Я бы не смог просто, соображаешь?

Кошка соображала. Но волновалась. Понимала, что он сейчас может просто уйти, а ее оставить здесь. И это, между прочим, был бы самый разумный поступок. Но Охотник уже понял, что он этого не сделает. Не то чтобы его сильно волновала судьба этой кошки, но здесь было слишком интересно, чтобы просто взять и уйти. В конце концов, Охотник он или нет? Перекинувшись в кота, он влез на ближайшее дерево и удобно устроился на ветке. Кошачье чутье подсказывало ему, что скоро он неплохо повеселится. А потом можно будет подумать, как кошку спасать. Кит, наверное, будет рад, если мама вернется к нему с полным комплектом лап.

Бывают такие люди, которым жизнь не мила без их увлечений. Многие из них всю жизнь работают только для того, чтобы дать себе возможность хотя бы после работы, накопив достаточно денег для пропитания, заняться, наконец, тем, что составляет смысл их жизни... и далеко не всем удается скопить столько, чтобы хоть изредка посвящать себя любимому делу. Но есть такие везучие люди, которым удалось сделать своим ремеслом именно то, что они любят больше всего на свете. Таким везунчиком был и Марк. Когда он, молодой, наивный, бедный и злой на весь мир, только начинал постигать премудрости охоты на оборотней, он еще не знал, что нет в его жизни большей радости, чем дрессировать и натаскивать диких зверей, но выяснил это, когда купил собаку: амулеты тогда были не по карману, а оборотней надо было как-то искать.

Вот тогда-то он и узнал, что воспитывать питомца, затачивая его под свои нужды, вылепливая из него то, что хочешь, — это самое большое удовольствие, самое азартное дело, какое только было у него в жизни. Сначала он занимался птицами и собаками, но это оказалось довольно скучно. И те, и другие довольно быстро понимали, чего от них хотят, и дальше уже не было никаких неожиданностей, никаких отклонений. Птицы летали куда умели, собаки убивали кого скажешь. А хотелось другого. Хотелось того, кого пришлось бы подчинять, переделывать, хотелось схватки характеров, равных сил... и конечно, хотелось, чтобы питомец умел понимать не только несколько простых команд. И вот тогда, поймав третьего в своей жизни оборотня, Марк наконец подумал, что раз оборотни тоже звери, то можно попробовать дрессировать их. И ни разу не пожалел об этом решении.

Это были достойные битвы, в течение которых Марку пришлось не только узнать основы дрессуры, но и многое выяснить о человеческом мышлении — в конце концов, оборотни порой вели себя прямо как люди. А любого человека можно подчинить. Оборотня, как оказалось, тоже. Правильно воспитанный оборотень мог убить своего собрата, если ему было приказано, даже если на нем не было ни ошейника, ни какой-либо другой зачарованной вещицы, просто из страха перед хозяином и по выработанной привычке к подчинению. Даже жаль, что любого самого полезного слугу в конце концов приходилось разделывать и продавать. Но что поделаешь, это уже издержки профессии.

Конечно, самым удобным способом заставить оборотня слушаться была его семья. Если удавалось поймать кого-нибудь из его близких, то потом можно было уже почти ничего не делать, главное только не давать им видеться. Но такая удача случалась нечасто, к тому же, это просто было не слишком интересно. Куда интереснее изучать конкретную особь, следить за его поведением и реакцией, вырабатывать для него систему наказаний и наград... Марк старался не прибегать к силе, но иногда, конечно, приходилось. Однако он всегда делал это осмысленно, исключительно для решения поставленной задачи, и не забывая при этом, что внутренности и даже шкура воспитуемого должны быть годны для продажи. Пара пощечин или пинков по ребрам — это не избиение, это просто способ напомнить, кто тут главный, да и вообще, что это такое для оборотня? Оборотень может куда больше вытерпеть. Марк проверял. Ну, поначалу, когда еще не наловчился воспитывать другими методами.

Марк не собирался охотиться в этих местах, оборотни здесь никогда не водились, но на рынке болтали столько интересных вещей, что пришлось остаться ненадолго и разведать, что же такое творится в старом лесничьем домике неподалеку от города. А творилась там кошка-оборотень. И, возможно, еще котенок, но в этом Марк не был уверен. Одно было ясно: если поставить поблизости ловушку, получится отличное задание для его нынешней питомицы. Она была уже почти идеально вышколена. Сможет зарезать того, кто попадется в ловушку — и можно будет отправлять на разделку. Обоих.

Ну да, Марку нравилось смотреть на кошачьи бои, хоть это и приводило к повреждению товара. Это был единственный его серьезный недостаток. Он и сам себя осуждал, но ничего не мог с этим поделать.

Ждать пришлось не так уж долго. Охотник полагал, что эта ловушка наверняка полуживая, из тех, что дают своему владельцу знать, если кто-то попался: уж больно дорого выглядит золотая нить. В этом он не ошибся. Зато ошибся в главном. Лежа на ветке и наблюдая за метаниями Фелецы, он составил такой простой и хороший план! Всего-то делов — подождать, пока этот герой начнет прицеливаться, сбить с ног, а дальше по обстоятельствам. Можно оглушить, можно и голову оторвать, если будет плохо себя вести. И все бы у Охотника получилось, будьте уверены. Вот только хозяин ловушки пришел не один. По тропинке — той же, по которой пришел сам Охотник — шли две фигуры: одна крупная, мужская, и одна щуплая, будто бы подростковая, но явно девичья.

"Это он взялся какую-то девицу ремеслу обучать — или решил прогулку до ловушки совместить со свиданием? — изумился Охотник. — Тоже мне, нашел время и место!" Но что бы ни привело эту девицу в лес в такой компании, задачу она здорово усложняла. А что, если она головой вертеть начнет, пока ее спутник будет занят ловушкой? А если заметит? А если крик поднимет? Да и вообще, не хотелось бы причинять ей вред, она же, небось, ни при чем... пока Охотник пытался сообразить, что же теперь делать, внутренний голос взвыл "Своя!"

То есть как это "своя"? И почему он ее так сразу почуял? Впрочем, через мгновение он понял: это был не его внутренний голос, а кошки, жадно уставившейся на приближающуюся девушку. Хотя и его внутренний голос тоже что-то такое пытался сказать. Значит, она тоже оборотень? Интересные дела творятся в лесу этой ночью. Охотник и оборотень вместе идут проверять ловушку, а еще один оборотень, притом еще и охотник, сидит на дереве и гадает, чью сторону примет эта девица, если он нападет на ее спутника. Она, конечно, щуплая, но оборотень, а значит, недооценивать ее нельзя. Уж этому Фелеца его научила, и спасибо ей за науку.

Странная пара тем временем остановилась, мужчина посмотрел на подвывающую кошку на привязи и улыбнулся девушке:

— Ну, похоже, тебе не повезло, дорогая. Я-то думал, попадется детеныш, ты его мирно прирежешь и все. А эта, небось, драться будет. Как думаешь?

Девушка молчала, но от ее фигуры веяло такой безысходностью, что Охотнику и то стало не по себе.

— Ну, а теперь порадуй меня. Докажи, что я не зря возился с тобой все эти месяцы. Ты же знаешь, как я не люблю разочаровываться. Вот тебе нож, если перекинуться не пожелаешь. Думаю, учитывая ее привязанную лапу, ваши силы будут равны. Смотри не попорть ей шкуру, иначе я спущу шкуру с тебя, — мужчина довольно дружелюбно улыбнулся, но Охотнику почему-то показалось, что насчет шкуры он не шутил и не преувеличивал. Правда же спустит!

Если бы кто-нибудь спросил Охотника, что он чувствовал в тот момент, когда девушка с ножом медленно, нехотя двинулась к Фелеце, а сам он с испуганным мявом прыгнул с ветки вниз на мужчину, если бы кто-нибудь поинтересовался, что двигало им, когда он удачным ударом лапы вырубил его, как глупую дичь, он бы вряд ли признался, но сам от себя не смог бы скрыть: его взбесило, что кто-то превзошел его в мастерстве охоты, что смог свою добычу превратить в инструмент. Проще говоря, он просто завидовал. Но позже он обычно говорил, что ему стало жаль эту девушку-оборотня. И даже не врал при этом. Ему было жаль, что не он додумался ее приручить.

Говорят, где-то в других, далеких местах к ведьмам неплохо относятся. Пользуются их помощью, на работу нанимают, даже считают почти что за людей. Но в Синем Городе, что на окраине Синего Леса, все не так. Если поймают там того, кто колдовать умеет, подвесят в клетке на площади, поморят голодом пару дней для очищения и раскаяния, да и казнят. Правда, некоторые, бывало, ухитрялись из клетки выбраться и сбежать, но тогда, считали жители Синего Города, это значит, что сам Лес им помог. А раз так, то пусть живут себе.

Не то чтобы в Синем Городе имели что-то против ведьм и колдунов, однако всем было известно, что Синий Лес надо от магии оберегать. Он с норовом, он такого безобразия не терпит. Так было сказано в давних легендах, так одно поколение завещало другому, и все давно забыли, да и не хотели знать, с чего все когда-то началось...

Анрей, третий стражник ночной смены, тоже был уверен в том, что ведьм надо казнить. Но когда он смотрел на железную клетку, в которой со скучающим видом сидела молодая красивая ведьма, ему становилось ее жалко. Наверное, с непривычки: это была первая ведьма, пойманная на его веку. Мало того, что умрет завтра с утра, так еще и голодная, небось... Тусклая лампа освещала единственный угол клетки, тот самый, в котором разместилось это неразумное создание, вздумавшее колдовать у Синего Леса, выхватывая прядь темных волос, надменный птичий профиль и тонкие-тонкие запястья...

Вздохнув, Анрей достал из-за пазухи припасенный с ужина хлеб. Подумав, присовокупил к нему кружку воды и яблоко и с опаской приблизился к клетке.

— Эй, ведьма, — шепнул он. Не то чтобы шептать было необходимо, ведь больше на площади никого не было, но от того, что он собирался нарушить устои города, ему было страшно. — Я тут... вот... принес. Хлеба немножко. И вообще. Ты поешь хоть, что ли.

Ведьма, в начале его речи едва повернувшая голову в его сторону, наконец посмотрела прямо на него, искренне улыбнулась и отвесила шутовской поклон.

— Спасибо, добрый человек, я этого не забуду.

— Ну, я тогда это... пойду, что ли, — смутился Анрей.

— Иди, — согласилась ведьма. — Город надо охранять. Особенно к востоку отсюда, кварталах в двух, — лукаво добавила она и снова отвернулась.

Когда Анрей скрылся за поворотом, Изольда затряслась в беззвучном смехе.

— Охраннички, тоже мне, — фыркнула она. — Ладно, уговорили, не буду устраивать завтра зрелище, сбегу сегодня, тихо и спокойно. Непонятно только, что со всем этим добром теперь делать.

Она с недоумением посмотрела в неосвещенный угол клетки, где лежали пять кусков хлеба разного размера, три яблока, луковица и кусочек сыра.

Изольда осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Зрелище действительно было печальным и довольно пугающим. По полу ровным слоем были рассыпаны три волшебных смеси, не слишком аккуратно и явно случайно переложенные магическими свитками. Не то чтобы Изольда была рада такому обращению с ее имуществом, довольно ценным, между прочим, но свиткам на полу она обрадовалась: не будь их, порошки непременно вступили бы в реакцию, и пришлось бы ей оплачивать ремонт куда крупнее. А то и новый домик маме сооружать. А тут всего-то окошко разбили, подумаешь!

Подумать как раз получалось плохо. Что-то не сходилось. С одной стороны, кто бы сюда ни залез, ничего ценного на неколдовской взгляд он не взял. С другой стороны, ни один колдун не рискнул бы разбить ни одну из этих склянок, и уж тем более не стал бы оставаться после этого в помещении. Вот и поди пойми, колдун сюда залез, или просто вор, или ни то, ни другое?

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Рыжик, пытаясь заглянуть в комнату из-за ее спины.

— Что-что... плохо все. Не мешайся, я сейчас порошки буду с пола убирать. Ошибусь в заклинании — кранты домику. Хорошо хоть, мама уже ушла, а то выгонять бы сейчас пришлось. Ты, кстати, тоже сходил бы погулять, а?

Мама Изольды действительно ушла вскоре после содержательного разговора с дочерью, в котором фигурировали обвинения в нарушении договора и потребительском отношении, упреки в неблагодарности и неверном понимании дочернего долга, напоминания о тяжелой доле матери и потраченном на ребенка времени, а также фраза "потому что я так сказала", неоднократно повторенная обеими сторонами дискуссии. Вот после этого-то бедная женщина и ушла из дома куда глаза глядят. Глаза глядели прямо на соседский дом, благо теперь у них с соседкой была прекрасная тема для разговора. А у Изольды была возможность рискнуть своим здоровьем и родительской недвижимостью.

— Ну вот еще глупости! И бросить тебя тут одну? Я феникс или кто? Ну, умру разок, с кем не бывает. Вот если бы я мог тебя заменить, а ты бы пошла погулять...

— То домик бы точно взлетел на воздух, и работать мне еще пять лет маме на новое жилье.

— Думаешь, всего пять? — усомнился Рыжик.

— Не знаю и не хочу проверять, — отрезала Изольда. — Отойди и затихни, мне сосредоточиться нужно!

— Угу, — сказал феникс и не двинулся с места. В конце концов, кто-то же должен подстраховать эту сумасшедшую и выдернуть ее из взрыва, если он случится. Изольда, впрочем, его маневра не заметила. Она сосредотачивалась, и к счастью для них обоих, у нее получилось.

Спустя полтора часа, когда они свернули свитки и сложили их в пару мешков, когда выяснили, что и где еще побито, когда Изольда восстановила разбитое окошко и они наконец присели отдохнуть, Рыжик неожиданно для самого себя спросил:

— А ты это маме серьезно сказала?

— Про что? — отозвалась Изольда, рассматривая определенно пострадавшие от пыли руки.

— Ну, про то, что мы просто друзья? Просто, понимаешь, я тут думал...

— О чем? — живо заинтересовалась Изольда, забыв ненадолго о руках.

— Ну... о нас с тобой. Нам же, вроде, весело вместе, да? И расставаться не хочется, хотя давно уже могли, и... вообще.

— И?..

— Ну и... это же может значить не то, что мы друзья, а что-нибудь еще, да?

— Это ты мне так в любви признаешься, что ли? — хихикнула Изольда, отчаявшись дождаться более внятного объяснения.

— Ну, да. И что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что мы с тобой определенно не пара, — задумчиво сказала Изольда. — Сам посуди: ты феникс, а я человек, и непонятно даже, для кого такие отношения будут мезальянсом...

— Меза-чем?

— Меза-тем! Не важно. Так вот: для человека ты староват, для феникса слишком молод. Делать ничего как человек ты не умеешь, денег заработать не сможешь, дом с тобой не наживешь и детей не воспитаешь...

Когда Изольда снова подняла глаза на Рыжика, его уже не было в комнате. Только далеко за пределами сада невообразимо быстро летела к горизонту рыжая птица. Остаток речи, в котором Изольда хотела объявить, что ее такое положение вещей совершенно устраивает, ей пришлось оставить при себе.

— Опять переборщила с эффектами, — жалобно сообщила она пустой комнате. — То Главного Визиря напугала до полусмерти, то Звездочета его... и вот, пожалуйста. В третий раз на те же грабли.

Она подошла к окну, выглянула в него, будто ожидала, что феникс вот-вот прилетит обратно, а потом сердито спросила у неба:

— И где мне теперь искать его, дурака такого?

Небо издевательски молчало.

Когда Марий только-только начал думать о том, что он — возможно, когда-нибудь, наверное — может в будущем взять ученика, он, конечно, понимал, что между ним и учеником неизбежно возникнет связь, но почему-то думал больше всего о том, как это забавно — когда ученик всю жизнь смотрит на учителя снизу вверх, как бы тот себя ни вел и какую бы ересь ни нес. Как это смешно и легко — получить чье-то признание и преданность, отдавая то, чего у тебя в избытке. Марий никогда не был из тех, кто всеми способами охранял принадлежащее ему знание, лишь бы никто не смог его превзойти. Просто обычно он не видел смысла в том, чтобы возиться с бестолочами, которые о сновидении и не знают ничего, и мечтают о другом совсем, и хотят другого. Но он был вовсе не против того, чтобы отдать знания тому, кому они нужны, и был даже рад появлению Элле, единственной, которая не сдалась еще на пороге, не отступила и завоевала право стать его ученицей.

Это было действительно забавно ровно настолько, насколько ему бы хотелось. Девочка смотрела на него круглыми наивными глазами, волновалась, трепетала, переживала из-за его выговоров, готовила ему обеды и между делом даже чему-то училась, доказывая тем самым, что он не зря взялся с ней возиться. Не смешно стало позже, когда ей приснился первый вещий сон. По идее, тут все было просто. Если тебя поймал вещий сон, то дальше либо ты его, либо он тебя. От него нельзя отвязаться, нельзя отмахнуться, не получается спросить "зачем это мне". Ты просто стремишься оказаться в том месте, которое увидел, и если это опасно для тебя, то так тому и быть. Стихии когда-то — в ту пору, когда он еще не пришел в себя настолько, чтобы обживаться в новом времени самостоятельно, и оставался у них в Храме — как-то проговорились, что вещие сны обычно посылает сам мир, просто для того, чтобы перетащить человека с одного места на другое, туда, где его ждет судьба. И судьба — это совсем не обязательно то, что ему приснилось...

Когда сон потянул Элле на другую грань мира, Марий понял, что ничего хорошего ее там не ждет. А зачем бы иначе, спрашивается, ее потащило на другую грань, где любому пришельцу выжить трудно, а этой дурочке вообще делать нечего? Тут бы ему и отойти в сторону, попрощаться и выбросить ее из головы, поскольку спорить с судьбой — головы на плечах не иметь. Вот только оказалось, что связь учителя и ученика — дело обоюдное и взаимное. И как она доверяла ему, слушалась его и ничего не могла с этим делать, так и он не мог просто взять и перестать о ней заботиться. Он понимал, что это бесполезно, но продолжал чему-то ее учить, оттягивать тот момент, когда она уйдет на другую грань, отговаривать, запугивать... для того лишь, чтобы, забывшись очередной ночью тревожным сном — ничуть не лучше, чем у Элле! — увидеть во сне четырех смущенных и злых подростков.

— Перестань это делать, — резко сказал младший. — Ты все равно ничем не сможешь ей помочь.

— Я знаю, — ответил Марий. — Просто не могу перестать. "Если я не могу помочь, может быть, сможете вы?" — хотел спросить он, но почему-то не смог.

— Мы тоже не можем ей помочь, — сказала девочка-Вода. — Никто теперь не может.

— Она же погибнет там, вы не можете этого не понимать, — окончательно разозлился Марий. — Неужели нельзя как-то иначе? Кому она так помешала, что ее обязательно убивать?!

Стихии молчали, и это означало, что все совсем плохо. Наконец грустно вздохнул и заговорил Ветер:

— Отступись, сновидец. Не мучь ни себя, ни ее, ты ведь сам видишь, что она с каждым днем тает. Не перестанешь ее задерживать — тебе же будет хуже. Лучше не мешай.

Возможно, кто-то другой, лучше и храбрее него, смог бы поспорить со Стихиями, думал Марий, просыпаясь. Возможно, этот кто-то бросил бы вызов и им, и самой судьбе. Но это только потому, что этот кто-то не видел настоящего лика Стихий. А Марий видел, и такое не забывается. С этими... с этим не поспоришь.

Поэтому он не стал спорить. Он просто снова нагрузил Элле заданиями, раз в два часа неизменно говоря: "Брось ты эту затею. Тебе нечего там делать, они разберутся и без тебя, а ты просто сгинешь, если туда отправишься". Бессмысленный и напрасный труд, разумеется. Но что уж теперь об этом думать.

Не то чтобы Изольда ожидала, что будет легко. Она, в общем-то понимала, что ни заговоренное зеркальце, положенное на ночь под подушку, ни гадание по пеплу и тени, ни остальные двадцать три с половиной способа, с помощью которых молодые девицы видят во сне своих суженых, ей не помогут. Потому что, во-первых, этот рыжий истерик ей никакой не суженый и еще неизвестно, выживет ли он, чтобы суженым стать, после того, как она его найдет. А во-вторых, он не человек. Это всегда все очень усложняет.

В общем, Изольда все понимала. Но все равно расстроилась, когда всю ночь, проведенную с зеркальцем под подушкой, ей пришлось смотреть сон о том, чем могла бы закончиться уборка ее комнаты, если бы она просто ответила Рыжику по-человечески вместо того, чтобы разводить интриги. Гадания показывали нетолкуемую ерунду, вода, если посмотреть на нее через кольцо, демонстрировала знакомую веснушчатую физиономию, и ни один из известных ей способов поиска не давал понять, где он сейчас находится. А все почему — потому что под человеческую природу все эти способы сделаны. Ну почему, почему для поиска людей придумано столько ритуалов, а для поиска феникса — ни одного?!

Но Изольда все-таки не зря фанатично собирала свою библиотеку, глотая пыль по всем доступным и недоступным архивам: в конце концов она нашла нечто отдаленно подходящее для ее целей. Это было заклинание, предназначенное для поиска всевозможных магических существ. Три часа работы — и, если все сделано правильно, видение должно прийти само и привести следом знание, которое не даст сбиться с пути.

"Это все потому, что он к тому же еще немного человек, — сердито думала Изольда, мчась что было сил на зов пришедшего к ней видения. — Наверняка именно поэтому я не могу увидеть этого поганца!"

Несло ее вовсе не к нему, а в избушку какого-то лекаря, где загибался от проклятия котенок-оборотень, поскольку именно его она увидела, в очередной раз пытаясь найти своего феникса. Любовные переживания, судя по всему, откладывались на неопределенный срок.

Убедившись, что противник без сознания и в ближайшие несколько минут угрозы представлять не будет, Охотник выпрямился со всем возможным в подобной ситуации достоинством. А кто считает, что сохранить достоинство в такой ситуации не проблема, тот пусть сам идет и прыгает с дерева прямо на охотника за оборотнями, потом еще перекидывается в человека быстренько, а мы на него посмотрим. Охотник встал и приготовился к тому, что сейчас юное хрупкое существо, лишившееся наконец своего надзирателя, будет плакать, бросаться ему на шею и благодарить. Существо, однако, не спешило бросаться, только перехватило поудобнее нож и застыло в обманчиво спокойной позе рядом с Фелецей. Примерно полминуты они смотрели друг на друга, потом Охотник все же не выдержал и выговорил самое странное, что только можно было сказать в этой ситуации:

— Привет.

Девочка-оборотень подозрительно прищурилась, прокашлялась, пробуя голос, будто давно не говорила, и спросила:

— Ты его убил?

— Нет пока что, — слегка растерянно отозвался Охотник.

— Тогда убей!

— Подожди, может быть...

— Убей его, я сказала!

Казалось бы, чего сложного, ему и раньше приходилось убивать. Правда, обычно это бывали оборотни, но когда они не кошки, то очень похожи на людей... но почему-то не хотелось делать это сейчас, прилюдно... не на охоте все-таки. Прилив азарта внезапно закончился, а так сильно бесившая послеболезненная слабость вернулась, и больше всего ему хотелось освободить уже Фелецу и пойти спать, а не убивать и вести переговоры. Тут ему в голову пришла еще одна, очень печальная мысль: их на поляне трое оборотней. Единственный человек без сознания, а в сознании опасен. Ни один из них не сможет дотронуться до веревки, чтобы освободить эту полудурочную кошку! Ни он сам, ни девчонка. Сонные мысли тяжело ворочались в голове, и хорошо еще, что мысленные вопли кошки думать не мешали: она то ли вырубилась от боли, то ли притерпелась как-то, но лежала на боку привязанной лапой кверху, тяжело дышала и не думала совсем ничего. Отсутствие ее мыслей было приятно, но крайне тревожило.

Охотник в красках представил себе Кита, печально спрашивающего: "Почему ты не спас маму?" — и хотя Киту такие высказывания были еще не по силам, его ощутимо передернуло от мысли, что когда-нибудь на этот вопрос придется отвечать. Тут его наконец осенило: нож! У девчонки есть нож. Может быть, он сгодится на то, чтобы перерезать веревку, не прикасаясь к ней? Тогда кошка хоть на трех лапах смогла бы доковылять до дома, а там ее подружки бы о ней позаботились, сняли саму петлю с лапы... но нож у девчонки, и отдавать его она не намерена.

— Давай ты сначала поможешь мне освободить мою... приятельницу, — решил поторговаться он. — Просто перережь веревку, и тогда мы его убьем. Или сама убей его, если захочешь.

— Я не буду резать, — заявила она. — Сначала убей его.

Невменяемая. И как с ней договариваться?

— Ты же наверняка знаешь, как это больно, когда гномье золото на лапе. Давай не будем ее мучить. Тебе только ножом махнуть один раз, и...

— Ты с ним заодно, да? Ты время тянешь! Убей его, или я убью ее, — взмах ножа в сторону Фелецы подтверждал ее намерения и крайне разозлил Охотника. Он не хотел на нее кричать, правда. Он хотел решить дело мирно. Но эта малявка не станет диктовать ему, что ему делать! В несколько шагов он преодолел расстояние между ними, подошел к ней вплотную, оказавшись выше на полторы головы, и рявкнул:

— А ну дай сюда нож! — сказал и тут же пожалел. Она ведь и ударить может со злости или с перепугу. Но ему повезло. Девчонка сжалась, будто стала еще меньше ростом, и протянула нож ему. Фелеца от его окрика дернулась и снова заскулила. Охотник взял палку, пристроил кусок веревки на удачно оказавшемся рядом пеньке и рубанул по ней ножом. Раз, другой, третий — и веревка лопнула, напоследок попытавшись хлестнуть его по щеке.

— Доберешься сама? — спросил он. Кошка неуверенно поднялась на ноги, поджимая лапу, все еще связанную золотой петлей, и похромала к дому. Проследить бы за ней, но надо ведь что-то делать с мелкой оборотнихой и ее хозяином... Охотник вздохнул и поднялся на ноги. Ночь определенно предстояла длинная, а спать хотелось неимоверно.

Принцесса видела то ли седьмой, то ли восьмой сон (она следила, правда, но все-таки сбилась со счета в конце концов), когда Дом скрипнул дверью, пропуская кого-то внутрь.

— Просыпайся скорее! — сказал Дом, но сон был очень интересным, и принцесса притворилась, что не услышала. Ну что, спрашивается, может случиться такого, чтобы будить ее посреди ночи? Не пожар — и ладно, подождет до утра. Именно эту мысль она додумывала, когда по ней ударила чья-то тяжелая лапа. Когтей лапа не выпускала, но больно было все равно. А еще лапа скулила и даже немножко рычала. Принцесса протерла глаза и подумала, что проснуться ей так и не удалось: перед ней сидела большая кошка, деловито предъявляя ту самую лапу, перевязанную зеленой блестящей нитью.

— Ээ... очень красиво, — нерешительно сказала принцесса, не очень понимая, что от нее требуется. Судя по злобному шипению кошки, требовалось что-то другое.

— Снимай давай нитку, дурища, даже я уже понял, — проскрипел Дом. Принцесса попыталась распутать узел, но нитка никак не подцеплялась и к тому же неприятно жгла кожу, пальцы соскальзывали, а рычание кошки изрядно нервировало. Повозившись с минуту, она проснулась окончательно и сообразила дойти до стола за ножом. Возвращаясь к кошке, она запоздало поняла, что это Фелеца, мысленно обругала себе последними словами за тупость и наконец подцепила блестящую нить ножом. Та лопнула с жалобным звоном, но на пол не упала, будто приклеилась к лапе Фелецы, и так и осталась на ней даже после того, как кошка начала ожесточенно лапой трясти. Она рыкнула жалобно и требовательно посмотрела на принцессу.

— Сейчас-сейчас, я ее уберу.

Принцесса потянула за нитку, и та все-таки стала поддаваться, отделяясь вместе с шерстью и кожей. Там, где она касалась лапы, остался тонкий кровоточащий след. Фелеца вздохнула и впилась зубами в кровать. Принцесса на мгновенье задумалась о том, придется ли добывать новую или и на этой все-таки можно будет спать, и наконец сняла нитку. Фелеца упала на пол и откатилась в угол, прямо в движении перекидываясь в человека. Осмотрела посиневшую и распухшую руку с кровоточащим следом от нитки, всхлипнула нервно и сказала:

— Рыжая, будь другом, сожги эту дрянь.

— Да-да, сейчас, — сказала принцесса, с омерзением завороженно глядя на то, как кровь и обрывки кожи будто бы всасываются в кусочек веревки, а она начинает сиять еще зеленее, еще призывнее и ярче...

— Лучше дайте мне, — сказала сонная Изольда, невесть когда зашедшая в открытую дверь. — Это ж надо — гномье золото жечь! Обойдетесь. Я его в дело пущу. Кто тебя так? — спросила она Фелецу, опускаясь рядом с ней на колени и водя пальцами над раной.

— Охотник, — рассеянно отозвалась Фелеца и, видя реакцию подруг, тут же пояснила: — Не наш Охотник, наш меня как раз спас, а какой-то другой. С ним еще девчонка была, оборотень, молоденькая совсем... чуть меня не убила, — не очень связно закончила она и повернулась к Изольде. — Ты все не лечи, ладно? Оставь чуть-чуть.

— Как знаешь, — ухмыльнулась Изольда.

— То есть, это получается, что человек, поставивший на тебя вот эту дрянь, где-то сейчас неподалеку, с каким-то странным оборотнем и нашим полубольным Охотником? — медленно переспросила принцесса.

— Угу, — кивнула Фелеца, — на поляне, где мы куст зимней земляники видели. И вы можете меня осудить, но я ничего с этим делать не намерена. Я и так еле ноги унесла оттуда. Поэтому я сейчас пойду к Киту, пока он не проснулся, и буду спать.

Она поднялась и медленно, но уверенно направилась к выходу. Изольда и принцесса переглянулись и вздохнули.

— Я так понимаю, до утра вас не ждать? — ехидно поинтересовался Дом.

— Не ждать, — решительно подтвердили девушки и вышли за дверь.

— Попался, зайчик наш, — умилилась Вода, глядя в волнующуюся поверхность зеркала. — Наконец-то, и пяти лет не прошло!

Лицо ее совершенно не соответствовало нежным ноткам в голосе. Жесткая злорадная улыбка на миловидном почти детском личике смотрелась довольно странно, но оценить эту странность было некому, поскольку трое мальчишек рядом с ней тоже смотрели в зеркало.

— Ну вот, скоро твой любимчик к нам вернется, — улыбнулся Земля и ткнул Огонь локтем в бок. — Ты рад?

— В лоб хочешь? — вежливо осведомился Огонь. — Нет? Тогда не зови его моим любимчиком. Глаза б мои на него не глядели, на гаденыша. Он же нам полмира испоганить мог!

— Не полмира, а всего лишь полграни, — Вода, снова выглядящая безмятежной и безобидной, принялась расчесывать волосы.

— Зато любимой грани, — веско ответил Огонь, и это была правда.

Некоторые грани своего мира они обустраивали в одиночку, вдвоем или втроем; где-то до сих пор пытались отрегулировать баланс сил, энергий и обитателей; где-то баланс был достигнут и устраивал кого-то из четверых, зато остальные даже смотреть в ту сторону не любили; и только одна грань мира была выпестована, выношена, бережно выращена всеми четырьмя Стихиями. Сказочная грань, на которой почти не бывало войн, бедствий и зла; на которой убийство представлялось отвратительной и крайней мерой, бури были недолгими, печаль светлой, злость глупой, и даже охота на оборотней постепенно сходила на нет. Хрупкая грань, равновесие на которой устоялось лишь несколько веков назад, нуждающаяся в крайне осторожном отношении...

Конечно, с появлением Дракона стало гораздо проще. Одним своим присутствием он многое уравновешивал, а все то иномирное, неправильное и чуждое, с чем раньше приходилось столько работать, стоило такому где-то появиться, замечательно вписывалось в зону вокруг Драконьей горы — или не вписывалось и уже оттуда переправлялось куда-то еще... Но с нынешней их проблемой Дракон точно ничего не мог бы сделать. Вернее, сделать что-то он мог, но Стихии ни за что не стали бы его просить об этом. Это была та проблема, которую им хотелось решить собственными силами.

Проблема меж тем лежала без сознания, связанная тремя разномастными веревками, и все те амулеты, что раньше рассеивали его след, больше не работали.

— Как думаете, кто из Стражей подоспеет первым? — спросил Земля. Вода и Огонь синхронно пожали плечами. Ветер тоже пожал плечами, но все-таки сказал:

— Гасто, конечно.

— Почему? — заинтересовался Земля.

— Он уже в пути, в отличие от остальных, — ответил Ветер. — Сами сейчас увидите.

— Да какая разница, кто, главное, скорее бы, пока вот эти с ним сами что-нибудь не сделали, — сказал Огонь, глядя на двух женщин и оборотня, которые никак не могли прийти к единому мнению. — Он мне, зараза, живым нужен, я его лично...

— Будешь возвращать ему то, что он проделал с другими? — заинтересовался Ветер.

— Нет, это мне лень. Просто объясню ему, что не стоило обманывать наше доверие.

По ту сторону зеркала замерцал открывшийся портал, из которого навстречу изумленным девушкам шагнул Страж. И все бы ничего, только вот...

— Почему портал драконий?! — с негодованием воскликнули все четыре стихии.

Изольда обвела собравшихся мрачным взглядом.

— Итак, все мы согласны, что это... этого просто так отпускать нельзя. А лучше всего вообще убить. При этом никто из нас лично об него пачкаться не хочет. Хотя непонятно, с чего вот например в тебе проснулась такая щепетильность, — она изучающе уставилась на Охотника, а тот устало пожал плечами. Он так и не прилег с того момента, как впервые услышал вой кошки в своей голове. Сначала он спасал и отвязывал Фелецу, потом препирался с этой мелкой заразой, потом связывал свою человекообразную добычу, а тут и эти две ведьмы подоспели и помогли доволочь... этого до дома знахаря. Вообще-то, к ним тащить было бы ближе, но рыжая не позволила: в хижине, сказала она, спят Фелеца и Кит, им мешать нельзя; а к ней в дом тоже нельзя, дом будет против. Охотник не очень понимал, что значит "дом будет против", но темненькая ведьма аргумент приняла, а спорить с ними двумя — только не сейчас!

— Ты удивишься, но людей я раньше как-то не убивал, только оборотней, — огрызнулся он наконец.

— А сам-то ты кто сейчас? — фыркнула Изольда.

— Самому интересно...

— Так что делать-то будем? — поинтересовалась принцесса, настороженно поглядывая в угол, куда забилась девочка-оборотень. Выглядела она мирной, хоть и нервной, сбежать или напасть не пыталась, но кто ее знает... связать почему-то рука не поднялась, следи вот теперь за ней.

Охотник снова пожал плечами. Больше всего ему хотелось, чтобы из комнаты сейчас выполз сонный лекарь, наорал на него за то, что он встал, да еще и ходил куда-то среди ночи, и отправил спать. Но такая роскошь ему не светила: лекаря уже не было дома, видно, заболел кто-то и прямо посреди ночи позвали его на помощь, такое нередко случалось.

— Лично я убивать не умею, это не моя специализация, — заявила Изольда.

— А я не только не умею, но и не могу, — не менее категорично заявила принцесса.

Обе они требовательно уставились на Охотника, а из угла точно таким же взглядом на него смотрела девчонка-оборотень... не то чтобы он ее хорошо видел, но вот как раз глаза в темноте мерцали очень заметно.

— Ну? Если ты убить его не можешь, так помоги хоть придумать, что с ним сделать!

— Нет нужды придумывать, — сказал высокий нестарый еще человек, выходя из ненадолго засветившейся стены.

Как ни хотелось спать, пришлось просыпаться.

— Ты кто такой? — спросил Охотник, поднимаясь и демонстративно загораживая собой бестолковых ведьм. Он и сам не очень понимал, что его заставило так поступить, но не садиться же теперь обратно.

— Я тот, кто избавит вас от проблемы. Вы же все равно не решитесь его убить, да вам оно и не нужно. Отдайте его мне — и больше его никто здесь не увидит.

— А почему мы должны тебе верить? Может, ты приятель его, мы его тебе отдадим, а ты потом с ним вместе вернешься, а? И что ты вообще собираешься с ним делать?

— Ну, как бы тебе объяснить... — незнакомец окинул Охотника пристальным взглядом и вдруг ухмыльнулся. — Ничего себе, куда тебя занесло. Я вижу, недавно ты был в одном... путешествии, да? До сих пор вон не оправился...

— Ну да. И что?

— Вот ему предстоит примерно то же самое. Но похуже.

— Хорошая мысль. Но я тебе еще не поверил.

— Лучше поверь, — немного напряженно сказала Изольда. — Не веришь ему, поверь мне. Пусть забирает.

— Вот и умница, — одобрительно кивнул незнакомец, шагнул к лежащему человеку, прикоснулся к нему и тут же исчез, без свечения или еще каких следов. Как будто не было.

— Ты что себе позволяешь, а? — вызверился Охотник. — Я их тут защищать пытаюсь, а она...

— Это Страж, — шепотом сказала Изольда и истерически хихикнула. — Я думала, их не бывает, а это Страж, представляете?

— Вы что тут устроили? — возмущенно спросил лекарь, заходя в дом. — Этому — лежать надо пластом, а не шастать здесь, вам обеим — тоже спать надо, а не отвлекать моего пациента от выздоровления. А это... — он остановился взглядом на девочке-оборотне, пытаясь сообразить, кто она и как здесь оказалась. — Это я даже не знаю, как назвать!

Сначала принцесса решила, что заблудилась. Вообще-то, это было довольно странно: заблудиться в знакомом лесу на знакомой тропинке, ведущей в знакомое место. Но что еще можно было подумать, если знакомая тропинка выводила вовсе не на полянку, где обосновался ящер Вася после того, как вылез наконец из Промозглых Пещер, а в какое-то полумертвое место, с засохшими будто от засухи растениями и горами песка? Впрочем, решила принцесса, такого места раньше вовсе не было в лесу, и если оно вообще появилось, то, может быть, именно здесь раньше была полянка?

— Вася, ты здесь? — позвала она, не решаясь сделать последние несколько шагов к тому, что раньше было поляной: жаром оттуда так и несло, как бы не сгореть случайно.

— Да, я здесь, — раздался откуда-то его голос. — Ты чего там топчешься? Заходи.

— Не могу, жарко очень.

— Правда? Извини. Это я задумался, — отозвался ящер, и странное место дрогнуло, поплыло и стало вдруг той самой полянкой, и даже текущий по ней ручей никуда не делся.

— Это ты сделал, что ли? — изумилась принцесса, оглядываясь в поисках ящера.

— Ну а кто же? — хмыкнул он. — Это я грелся просто. Надоело солнца дожидаться... кстати, я справа от тебя, за камнем. Увидишь — не пугайся. Я тут полинял немножко...

— Ничего себе "немножко", — изумленно вздохнула принцесса. И было чему удивляться. Новая кожа ящера была куда прочнее прежней, гладкие чешуйки то сдержанно серебрились, то вдруг неудержимо полыхали, поймав солнечный блик. Черные перья крыльев на всем этом великолепии смотрелись странно, но уместно. Ящер посмотрел на нее совершенно ясными глазами, и принцессе отчего-то вдруг подумалось, что под этим взглядом, должно быть, и окаменеть можно... она поспешно отвела взгляд, так и не успев удовлетворить любопытство по поводу строения его зрачков.

— Нравится? — довольно спросил ящер.

— Да, очень красиво, — искренне сказала принцесса и потянулась рукой к чешуе — потрогать.

— Не советую, она, кажется, порезать может... ну вот, — расстроился Вася, когда принцесса, зашипев, отдернула уколотый палец. — А я-то надеялся, что показалось... впрочем, так оно даже надежнее. Ты чего пришла-то? По делу или так?

— По делу, — усмехнулась принцесса. — Хотела тебя за дурость твою поблагодарить, за то, что Охотнику нашему мысли Фелецы открыл. Если б не это, он бы ее ночью спасти не смог... правда, Фелеца все равно на тебя злится...

— Я так и думал.

— Но это все теперь не важно. Ты мне лучше расскажи, что с тобой случилось? Ты ведь не просто шкуру сбросил, да? Я же помню, прошлая у тебя совсем другая была, не потому что старая, а просто другая...

— Ну да, другая. Чтобы эту получить, пришлось просто желание выполнить.

— И как я сразу-то не догадалась, — с досадой воскликнула принцесса. — Желание, конечно! И кто же это такой умный, додумался так хорошо тебе загадать?

— Ты не поверишь, — серьезно и как-то даже торжественно сказал ящер. — Я вчера неожиданно обнаружил, что у меня тоже есть желания. И их можно исполнять.

— Да что ты говоришь, — притворно изумилась принцесса.

— Я и сам удивился, — кивнул ящер. — Никогда бы не подумал, что такое может быть.

Посиделки назначили на вечер, сразу после заката. Обычно в этом не было нужды: все получалось само собой в точности так, как повелось, когда принцесса вернулась домой, Фелеца с Китом снова перебрались на хижину на полянке, а Изольда у них загостилась. Начиналось все с того, что принцесса заваривала чай, причем заваривала она его для себя: посидеть, подумать, вспомнить... Но минут через пятнадцать на запах добавленной в чай покой-травы приходила Фелеца. Принцесса пробовала не добавлять покой-траву, но кошка все равно приходила на запах. А еще чуть позже приходила Изольда, традиционно возмущаясь тем, что ее не позвали в компанию — как будто ее и впрямь надо было звать. Каждая из них брала себе по чашке, чаю на троих не хватало, приходилось заваривать новый чайник, пока Изольда рассказывала где-то подцепленные свежие городские сплетни, потом Фелеца требовала сладкого, и они искали, не завалялось ли где-нибудь печенье или хоть фрукт какой сушеный, потому что принцесса каждый день полагала, что уж сегодня-то она выпьет чаю одна, и ни пирогов испечь, ни меду купить так и не собиралась. Потом какой-нибудь кусочек чего-нибудь сладкого чудом находился, они подогревали остывший чайник и наконец садились пить чай. И подумать опять не получалось, получалось только болтать, слушать и хихикать.

Но в этот раз, после этой дурацкой ночи, после того, что случилось с Фелецей, после знакомства со Стражем — настоящим, с ума сойти! — им всем так нужно было посидеть, как обычно, за чаем и разговором, что пускать дело на самотек они не стали, а так прямо и договорились: вечером, как солнце сядет, обязательно собираемся.

И конечно же, опоздали. Фелеца сначала задержалась у лекаря — лапу лечила, потом еле-еле, до самой поздней ночи укладывала Кита. Изольда весь день провела там же, разговаривала с девочкой-оборотнем, а вечером достала нить гномьего золота — на секундочку, посмотреть только, что да как, — да так над ней и просидела, пока луна не вышла. А у принцессы пирог пригорел.

Но когда совсем уже стемнело, принцесса спасла остатки пирога и все-таки заварила чай, и на запах, конечно, явилась Фелеца, а ровно через десять минут вошла Изольда и возмутилась, почему ее до сих пор никто не позвал. Жизнь входила в привычное русло.

— Ну, и как прошло твое лечение? — спросила Изольда, выразительно глядя на совершенно здоровую руку Фелецы.

— Отлично прошло, — радостно улыбнулась она. — Два часа бился, но вылечил, сам, ни к кому не пустил. А ты говорила — не сможет, не сможет...

— Ну ладно, ладно, ошиблась. Молодец он, твой лекарь, ничего не скажешь.

— А как он на меня орал, что я не сразу к нему пришла! — мечтательно закатила глаза Фелеца. — Вы бы слышали! Сразу видно: не все равно человеку...

— Дура ты, — мрачно фыркнула принцесса. — Он на любого, небось, так орет, кто себя запустит, потому что хорошему лекарю и видеть такое безобразие неприятно, а лечить еще неприятнее.

— Да? — расстроилась Фелеца. — И что мне тогда делать?

Девушки недоуменно переглянулись. Их не то чтобы скудный, но своеобразный опыт не позволял дать внятный ответ на этот вопрос.

— Ну, ты... хоть скажи ему, что ли. А то ведь так и не заметит, — неуверенно сказала Изольда.

— Ага, и желательно, чтобы при этом он не принимал пациентов, — хихикнула принцесса.

— Точно, — кивнула Изольда. — И чтобы он вообще об этом не думал. Надо его куда-нибудь из дома вывести...

— И напоить.

— Если напоить — может что-нибудь не запомнить, плохо получится.

— Чаем напоить, говорю.

— Ну, чаем можно. И поговорить. О жизни, любви и вообще.

— Или не говорить. Платье надеть красивое, пусть хоть разглядит наконец тебя, а то все таскаешься в капюшоне своем...

— Ага, а она без капюшона как глазами-то сверкнет, лекарь-то наш, может, к ее ногам и не свалится, а вот половина таверны — запросто. От испуга.

— Да кто бы про испуг говорил, — обиделась Фелеца. — Ты себя-то давно в зеркале видела, птицеподобная?

— Вчера, кажется, — безмятежно отозвалась Изольда. — И меня все устраивает.

— Только тебя, небось, и устраивает.

— Да нет, был еще один... птицеподобный, — Изольда невесть с чего опечалилась, уставилась в кружку и даже, кажется, шмыгнула носом.

— И чего? — заинтересовалась принцесса.

— Чего-чего... обиделся, улетел, и не найдешь теперь. Чего я, вы думаете, тут у вас сижу, когда давно уже здесь не нужна? Просто не знаю, где искать.

— Дууура, — снова фыркнула принцесса. — Я тебя к ящеру, спрашивается, для чего водила? Ты чего ж его не попросила-то?

Изольда оторвала взгляд от кружки и озадаченно посмотрела на принцессу.

— Слушай, а ведь правда... А что ж я ему скажу?..

— Что-что, извинишься, конечно. Или сначала обругаешь, а потом извинишься, или как там у вас принято, — подала голос Фелеца.

— Только связать сначала не забудь, чтоб снова не сбежал, — улыбнулась принцесса.

— По собственному опыту говоришь, что ли? — не удержалась Изольда.

— Да как тебе сказать... — задумалась принцесса. — У меня-то связать явно не получилось бы, даже если бы хотелось... да и вообще, это дело прошлое. Мне бы с настоящим разобраться. Меня вот сновидец в ученицы звал...

— Да ты что?! — восхитилась Изольда. — А ты?

— А я не знаю...

— Дура! — хором воскликнули Изольда и Фелеца и наперебой принялись объяснять ей, почему ей надо немедленно все бросить и идти учиться.

— Ну что, я опять один останусь, что ли? — недовольно вздохнул Дом и поплотней задернул занавески.

— Значит, говоришь, найти его тебе надо? — задумчиво переспросил ящер, сворачивая хвост кольцом. Изольда зажмурилась, пережидая солнечный блик, отразившийся от хвоста прямо ей в глаза, и уверенно ответила:

— Да, очень надо! Помоги, пожалуйста!

— А ты сама-то его найти пробовала? Ну, там, десять пар башмаков стоптать, поворожить хорошенько, и что там еще у вас, сказочных красавиц, положено...

— Нашел тоже сказочную красавицу, — хмыкнула Изольда. — Пробовала я, ворожила, да толку никакого. Как человека я его найти не могу, потому что он феникс, а как волшебное существо тоже не могу, потому что он человек. Я бы оборотня поискала, да как его искать, если с двумя оборотнями живешь...

— Понятно. А что с башмаками все-таки? — занудно поинтересовался ящер.

— Дались тебе мои башмаки! У меня и нету десяти пар, чтобы их стаптывать. Одну в болоте утопила, другую на лесной дороге порвала, всего-то две осталось. Да и мир большой, даже в семи парах башмаков не обойти.

— Точно не обойти? Может, ты просто ленишься? Вот раньше было положено: отправляешься суженого искать — топчи десять пар башмаков, — упрямился ящер.

— Васечка, да не ленюсь я, я просто поскорее его найти хочу. Это он бессмертный, а я, если десять лет буду его искать, приду к нему почти старухой! Ну что мне сделать, чтобы ты мне помог? Стоптать эти несчастные башмаки? Я куплю и стопчу, если надо!

— Ну, про старуху-то ты врешь, конечно. Знаю я вас, ведьм, что вам возраст. И ладно, так и быть, башмаки не порть. Помогу тебе и без этого. А ты мне взамен отдашь свою силу.

— Всю? — помолчав, шепотом спросила Изольда.

— Конечно, всю. Не так уж у тебя ее много, приличному ящеру на один укус. Ну, что ты так распереживалась? Восстановишь лет за пять, подумаешь. А можешь просто отказаться и искать своего феникса сама. Видно, не так уж тебе надо его найти.

— Мне надо, — сказала Изольда. — Просто зачем я ему, если я даже птицей обернуться не смогу? Да он на меня, небось, смотреть не станет...

— А зачем ты его тогда ищешь, если так думаешь? — неподдельно заинтересовался ящер.

Изольда помолчала, подумала, вздохнула.

— Знаешь что? А забирай силу. Проживу и без нее. Только помоги его найти. Догнать бы его только, без крыльев-то... ну да ладно, разберусь уж как-нибудь.

— Хорошо. Иди домой, ночью во сне увидишь, где искать. И каждую ночь будешь видеть, пока не найдешь.

— А почему во сне?

— А мне так удобнее.

Ночью Изольде приснился Синий Лес.

"Ну вот и все, — мрачно подумала Изольда, просыпаясь. — Привычная жизнь закончилась. Если я больше не колдунья, то кто я теперь, спрашивается?!"

— Дура ты, — категорично ответила она сама себе и потянулась. Вставать не хотелось. Вообще ничего не хотелось, если честно, даже Рыжика искать. Да и нужна ли она ему вообще? Улетел, и ни ответа, ни привета... а может, он не обиделся на самом деле. Может, ему просто было наплевать. А? А она помчится за ним, как идиотка влюбленная, в Синий Лес, хоть и ходит о нем дурная слава, найдет его, а он ей скажет: "А ты зачем сюда пришла? Ко мне? А мне и не надо..." А она-то ради него уже...

"Да, тяжело жить без силы-то, — насмешливо фыркнула Изольда. — Еще и не встала даже, а жить уже не хочется. Ай молодец, нашла чем себя уморить. И что теперь, помирать с тоски, что ли? Нет уж, не дождетесь. Ни ящерица эта жадная не дождется, ни кто другой".

Она встала, умылась, взяла со стола зеркальце, всмотрелась внимательно. Что с силой, что без силы — разницы никакой. Даже странно. Вроде бы в зеркале все еще она, а на самом-то деле — не пойми кто. Кошка, наблюдавшая из другого угла за ее страданиями, хмыкнула, но промолчала.

— Что, и не скажешь мне ничего?

— Вот еще! Мне хватило вчерашней твоей истерики. Ах, я такая дура, ах, что же я буду делать, да как же мне жить-то без силы... как-как. Как все.

— Особенно занятно это от тебя слышать. Про "как все". Ты-то никогда как все не была и не будешь...

— И что хорошего мне это принесло? — насмешливо поинтересовалась Фелеца, подхватывая на руки Кита. — Птица, хватит ныть. Ты решила принести жертву — так тому и быть. Ящер сказал, что сила вернется, значит, вернется. А пока живи как можешь. Толку-то сожалеть о сделанном? Давай лучше к Рыжей пойдем, чай пить.

— Вернется, конечно. Я ее восстановлю, — бурчала Изольда, собирая растрепанные волосы и выходя за дверь. — И пусть все ящерицы Мира подавятся!

Она по привычке подняла руку, чтоб заговорить дверь от нежеланных гостей, но тут же опустила ее, вспомнив, что никакой ее наговор больше не сработает. И тут же снова подняла и из упрямства прошептала нужные слова. Искра привычно проскочила между пальцами, чуть не сорвалась с дрогнувшей руки, но все же устремилась туда, куда положено, к двери. Кит, как всегда, радостно завизжал при виде искры. Фелеца и Изольда помолчали чуть-чуть, потом Изольда обернулась птицей и взлетела.

— А чай? — крикнула ей вдогонку Фелеца.

— Вечером выпью, — отозвалась Изольда и скрылась из виду.

Изольда долетела до поляны Ящера так быстро, что не успела обдумать, что, собственно, она ему скажет.

— Ну? — нелюбезно поинтересовался он.

— Моя сила все еще у меня, — сообщила Изольда.

— Я знаю. И что?

— Ты же ее забрать собирался. Я думала, ты уже...

— Как видишь, нет.

— А когда ты ее заберешь?

— Слушай, я не пойму, тебе что, твоя сила лишняя? Мешается, да? — раздраженно фыркнул Ящер.

— Нет, просто я так не смогу, все время ждать, когда ее не станет.

— Ну так не жди. Не буду я ее забирать. На кой мне твоя сила, я ее съесть-то не смогу.

— А зачем же тогда просил ее? — оторопела Изольда.

— А подумать? — тоскливо спросил Ящер, удобно устраиваясь на плоском теплом камне.

— Так ты... ты проверял меня, что ли?!

— Ну да. Вас, людей, не поймешь. То хотите, то не хотите. То желаете, то не очень. Как бы я еще понял, надо ли тебе твоего феникса найти?

— Ах ты, ползучий... — с чувством начала Изольда. Ящер поднял голову и внимательно посмотрел на нее в упор. Она подавилась следующим словом, подумала немного и неуверенно сказала: — Спасибо.

— Пожалуйста, — ответил Ящер, свернулся калачиком и заснул.

Думаете, легко сохранить мир (или хоть кусочек мира) таким, каким он был задуман и создан? Думаете, дунул на него один разок — и он сам завертелся? А вот и нет. Не бывает такого. Миры — штука тонкая, за ними глаз да глаз нужен. Чуть тварь чужая пролезла, чуть кто не от мира сего родился, чуть гость незваный пожаловал или дракон крылом махнул, мимо пролетая, и все, нет того мира, какой задумывался, а есть другой совсем, да только кому он нужен-то, другой?

Конечно, как созреет мир немножко, окрепнет, подтянется, начнет вертеться и справляться сам, да только лет на это уйдет не сто и даже не тысяча. А до этих пор как же быть создателю мира? Они по-разному поступают. Некоторые просто смотрят, что получится, надеются, что повезет, а если не везет — бросают мир да начинают новый. Другие следят за миром неустанно, чтоб ни одной проблемы не пропустить, ни одной трещинки не допустить, законы-заповеди для обитателей мира придумывают, чтоб не мешались, да от скуки правила дурацкие создают и следят еще, чтоб утром в четверг никто рыбу не ел, а днем в седьмую пятницу все в платках ходили. Ну а что же, надо же как-то развлекаться, раз мир все равно не оставишь ни на месяц.

Впрочем, это все наверняка никто не знает, ведь где те миры? Далеко где-то. Разве что иногда долетит какая-нибудь весть, да ее поди еще пойми. Так что Стихиям пришлось учиться самим справляться со своими мирами. Некоторые, которые попроще, почти сами сразу завертелись, с другими было гораздо сложнее, все-таки чем красивей мир, тем проще его испортить.

И Стихии создали себе Стражей. Не то чтобы им так хотелось скинуть на кого-нибудь заботу о своем мире, вовсе нет. Просто они хотели уделять внимание по-настоящему важным вещам, а Стражи были придуманы для всего остального. Для того, чтобы найти иномирного гостя и выдворить его вон, для того, чтоб узнать того, кто не в своем мире и не в свое время родился, для того, чтоб события вернуть в нужное русло... и разумеется, для того, чтобы оповестить и позвать на помощь Стихии, если это необходимо. Стражи рождались как обычные люди раз в сто лет или около того до тех пор, пока их не стало достаточно для поддержания порядка, а после этого стали рождаться по мере необходимости. Они росли как обычные дети, но под присмотром Стихий, и годам к пятнадцати входили в силу, получали набор амулетов и волшебных вещиц, каждая из которых привела бы в трепет любого колдуна этого мира, и поступали на службу длиной в пару-тройку веков.

Награда за служение была невелика, но обычно достаточна: все необходимое для жизни, знания, недоступные простым смертным и, самое главное, возможность родиться снова в любой из граней мира на выбор, сохранив себя и свою память. Очень щедрый дар. Жаль, Стихии не догадались, что такой подарок можно использовать не только во благо. Но один из Стражей им это показал. В конце концов, для того они и были нужны, чтобы показывать, что и где в мире идет неправильно.

Гасто зашел в предусмотрительно распахнутые двери Храма Четырех Стихий и с облегчением сгрузил на пол свою ношу. В своем новом обличьи и теле Марк был куда тяжелее, чем в предыдущем. Когда Марк еще был стражем и приятелем Гасто, он был куда легче: огненный народ с Красной Грани вообще отличается обманчивой хрупкостью — видимо, поэтому почти все противники всегда их недооценивают. А ведь могли бы выучить на чужих ошибках, что злости и силы в каждом Огненном столько, что может заживо сжечь, если придется. Гасто вспомнил их шуточные поединки и подумал, что всем очень повезло, что Марк все-таки немного расслабился и размяк в новом рождении в Сказочной Грани. Будь он прежним, никогда бы тот оборотень его не свалил, да и сам Гасто мог бы не совладать с ним...

От совершенно несвоевременных размышлений, всегда одолевающих его в приемном зале, его отвлекло появление Стихий. Гасто выбросил из головы все лишнее и поспешно согнулся в поклоне. Не то чтобы Стихии требовали чего-то подобного, но в его родной Грани было принято относиться к более могущественным существам и людям со всем возможным уважением, и Гасто не собирался расставаться с этой привычкой. Выпрямившись, но не глядя им в глаза, он начал отчет о том, как именно ему удалось найти и забрать виновника всеобщего беспокойства, не утаивая почти ничего.

— Поскольку воспитанница Марка осталась у них, я счел неразумным изменять им воспоминания и стирать память о нашей встрече. Все они привычны к чудесам и даже способны к переходам в другие Грани, встреча со Стражем вряд ли им повредит. Если, конечно, у вас не будет иных указаний...

— Не будет, — решительно сказал Земля. — Пусть помнят, им полезно.

— В общем, нам все понятно, — подвел итог Ветер. — Кроме одной незначительной детали.

"Сейчас заговорит Огонь", — подумал Гасто и ошибся. Заговорила Вода. Это был плохой знак: Огню не давали говорить со Стражами только в том случае, если те были в чем-то виноват, чтобы не спалил случайно.

— Скажи, дорогой, — мягко спросила Вода, — почему ты переместился туда по драконьему порталу? Ты прибегал к его помощи в поисках? Но почему?

Хоть Гасто и служил Стихиям уже полтора века, он до сих пор не мог понять, зачем они задают вопросы. Они же всегда все знают сами, а что не знают, то запросто могут узнать. Уж он-то, трижды видевший их в истинном облике, был в этом уверен. Но раз спрашивают, надо отвечать. Что же, значит, не зря ему хотелось это скрыть.

— Нет, я не прибегал к его помощи, зачем? Это же моя работа, так могу ли я быть Стражем, если сам не в состоянии найти нарушителя? — он набрался смелости и наглости и посмотрел Воде в глаза, приглашая проверить его искренность. Вода ласково улыбнулась и проигнорировала приглашение. Значит, тоже сердится. Да за что?!

— Если ты не искал его помощи в поисках, может, ты не мог создать портал? Может, мы плохо обучили тебя? — безучастно поинтересовался Земля.

— Нет, я мог создать портал, просто для этого надо было спуститься с Драконьей Горы, а Дракон предложил уйти сразу из пещеры...

— Предложил? — недоверчиво переспросил Ветер. — И что же ты делал на Драконьей Горе, если не искал помощи?

Именно этого вопроса Гасто и боялся, и вот, пришло время на него отвечать.

— Мы играли.

— Во что? — подал голос Огонь, прервав тяжелое молчание.

— Ну... есть такая настольная карточная игра... — начал было Гасто. Дружный хохот Стихий был ему ответом.

— Не трудись, мы поняли, — сказал Ветер, отсмеявшись. — Мы благодарим тебя за помощь, иди. За наградой зайдешь через два дня.

Гасто поклонился и пошел к выходу. Уже почти шагнув за порог, в обычный мир, он услышал вопрос Ветра:

— Ну, и что будем делать с Марком?

И ответ Огня:

— А давайте его вскроем!

Самое безопасное место в доме получалось, если опрокинуть стол и отгородить им один из углов, считала Бьянка. Если делать так, то никто не сможет подобраться к ней без ее ведома. Без желания — сможет, а вот так, чтобы она не узнала, нет, никто не подкрадется, даже во сне. Она старалась спать поменьше, чтобы не пропустить нападение, но усталость брала свое, и она надеялась на то, что проснется, если кто-то начнет отодвигать стол или перелезать через него.

Бьянка просто не могла позволить себе пропустить этот момент. Момент, когда хозяин вернется, и ей придется идти с ним, ведь раз его не убили, значит, он жив, и когда он появится здесь, выбор у нее будет невелик: бежать или умереть. Умирать Бьянка не хотела. А подчиняться теперь, после полученной чудом передышки, не казалось выходом вообще.

Кроме хозяина, были и другие люди, и они тоже могли напасть. Отвратительный мужчина, накричавший на нее тогда в лесу, оборотень, он жил здесь, в этом доме, кружил вокруг ее убежища, говорил что-то, но каждый раз, когда он подходил, Бьянка ничего не слышала от страха, просто сидела и ждала, нападет он или уйдет. Был еще человек, это даже хуже, чем оборотень, он предлагал ей какие-то травы для успокоения. От них не пахло ничем вредным, но Бьянка все равно их не пила и на всякий случай каждый раз опрокидывала чашку. Еду она тоже у него не брала, только воду пила иногда.

Еду ей приносила та самая Кошка, что попалась в ловушку на поляне. Она приносила полупридушенных птиц и мышей, которых Бьянка ела, перекидываясь из человека в кошку. От ее кормилицы пахло презрением, и Бьянка старалась не думать о том, зачем она ее кормит: отказаться от еды было выше ее сил.

Женщина-птица приходила говорить. Ее Бьянка почти не боялась, поэтому слышала, но все равно не понимала. Та говорила что-то о страхе, о борьбе, о помощи. Как будто кто-то мог предложить Бьянке помощь! Кому это может понадобиться... А еще она пыталась колдовать над ней, но когда Бьянка заплакала, почему-то перестала.

Рыжая женщина пахла просто любопытством, и это было отвратительнее и страшнее всего. Вдруг она решит, например, ее разрезать опыта ради, чтобы что-нибудь выяснить? Хозяин рассказывал, он когда-то так делал. Вдруг и эта тоже может? Когда Рыжая приходила, Бьянка старалась не шевелиться и даже дышала через раз. К счастью, Рыжая всего-то три раза заходила, и совсем ненадолго.

Шел третий день ее пребывания в этом доме, среди этих странных людей, она до сих пор не понимала, что им от нее нужно и что ее ждет, но одно она знала точно: никому из них она не подчинится. Сейчас, когда рядом не было хозяина, ей было невыносимо, безумно стыдно от того, что она слушалась его, что она не сопротивлялась... что перестала сопротивляться в конце концов. Поэтому, сидя в углу, отгороженном опрокинутым столом, она решила для себя: в этот раз все будет по-другому. Она будет бороться. Ну, или хотя бы попытается.

Вид у таверны был почти привычный, если не считать некоторых мелочей. К мелочам относились белоснежные скатерти на столах, десятки свечей, освещавших зал, сам зал, уходящий куда-то в гулкую бесконечность, хрустальные фужеры, заманчиво поблескивающие на столах, а также, собственно, еда, какой никогда не подавали в подобных забегаловках. А в остальном — ну чисто таверна. Прямо один в один. Марий скептически оглядел этот ассоциативный шедевр, усмехнулся и уселся за стол напротив принцессы.

— Сразу видно августейшую особу. Детка, что за разболтанное мышление? Хотела сделать таверну — так ее и делай, а не вариации на тему. А то я еще, чего доброго, решу, что зря захотел тебя обучать.

— А мне здесь нравится, — улыбнулась принцесса. — Такая... привычная обстановка. Почти как в детстве. Очень расслабляет.

Марий с сомнением посмотрел в темноту бесконечного зала, но комментировать не стал, а просто спросил:

— Итак, что ты хотела мне сказать?

— А с чего ты взял, что я хотела что-то такое особенное сказать? — не очень натурально удивилась принцесса, разрезая какую-то явно очень экзотическую штуковину. Марий это есть не умел и не собирался учиться.

— Это очень просто. Во-первых, ты искала меня сама. Во-вторых, ты меня нашла, что вряд ли было просто. В-третьих, ты зачем-то создала для нашей встречи всю эту дребедень. И не так важно, считаешь ты ее расслабляющей или запихнула сюда для пущей торжественности, в любом случае, это еще одна демонстрация того, что встреча эта была тебе нужна. Поэтому — я тебя слушаю.

— Ну все, ты меня разоблачил, — трагически взвыла принцесса, но кривляться ей тут же наскучило, и она вернулась к нормальным манерам. — Я, собственно, хотела сказать, что готова пойти к тебе в ученицы.

— Да неужели? И в чем подвох?

— Никаких подвохов. Просто несколько условий.

— Нет, так не пойдет, — Марий с досадой бросил салфетку на стол и в упор уставился на принцессу. — Неужели тебя никогда не учили искусству переговоров?

— Что, я настолько сильно прокололась? — на этот раз по-настоящему изумилась принцесса, отпинывая в сторону стол. Массивный дубовый стол легко заскользил по каменному полу и уплыл в темноту.

— Очень сильно. Сейчас даже идиот бы понял, что тебе что-то очень нужно, до такой степени нужно, что ты готова даже идти ко мне в ученицы, полагая, что это меня задобрит и заставит выполнить твою просьбу. В итоге, я об этом знаю, я раздражен твоей идиотской попыткой и не слишком горю желанием исполнять твою просьбу. На мой взгляд, стоило либо прийти и честно попросить о помощи и обсудить оплату, либо до последнего делать вид, что в ученицы не пойдешь, ждать, пока я сам попрошу, и тогда уже, в виде одолжения, за оказанную услугу... а ты как-то очень уж бездарно все обставила.

— А с некоторыми бы сработало, — грустно вздохнула принцесса.

— Но тебе, очевидно, нужен не некоторый, — констатировал очевидное Марий. — Ладно, у меня сегодня хорошее настроение. А потому давай сделаем вид, что всего предыдущего разговора не было, и начнем сначала. Итак, что ты хотела мне сказать?

— Мне нужна твоя помощь, — ответила принцесса.

— И какого же рода помощь тебе нужна?

— Ну... ты пробовал когда-нибудь лечить во сне?

То, что ответил Марий, не стоит повторять в приличном обществе.

— Ну ладно вам, давайте вскроем! — уговаривал товарищей Огонь. — Совсем немножечко, вот прямо чуть-чуть! И потом, ему-то от этого ничего не будет, а тело ему все равно больше не понадобится.

— Ай, да делай что хочешь, — с досадой отмахнулся Земля. — Наш легковесный друг ведь имел в виду не это, а что мы будем делать... вообще. Да?

— Именно, — кивнул Ветер. — Меня интересует, куда мы денем его бессмертную, с позволения сказать, душу. Просто отправить его в мой мир — слишком ненадежно, он ведь и вырваться может.

— А в чем проблема? — удивилась Вода. — Можно же сразу в Бездну, оттуда просто так не вырвется, а если вырвется, то будет не опасен.

— Ну да, можно и так, — кивнул Земля. — Только этого мало. Надо что-то понадежней.

— По времени его сместить, — предложил Ветер, пристально осматривая того, кто когда-то был Стражем. — Причем я даже представляю, в когда именно.

Стихии разом подобрались, посерьезнели и уставились туда же, куда и Ветер.

— То есть, ты хочешь сказать, что именно с него Бездна Отчаяния и заварилась? — недоуменно переспросил Огонь.

— Ты сам сказал, — пожал плечами Ветер.

— Ну да, мы же знали, когда она получилась, что позже поймем, что и как мы там наворотили. Вот и поняли. Это ж надо, гадость какая, — задумчиво протянул Земля. — Ну что, получается, на полтысячи лет назад его, и в воронку Бездны?

— Но сначала вскроем, — гнул свое Огонь.

— Да вскроем, успокойся только. Если хочешь, то прямо сейчас!

— Конечно, хочу.

— Ну, будь по-твоему.

Четыре Стихии встали вокруг своего Стража, и через минуту над ним засияло, затемнело, заискрилось, и его сознание со всеми мыслями, обидами и предстало перед ними, готовое для демонстрации. Осторожно снимая слой за слоем, они добрались до самого ядра, рассмотрели его с сочувственными улыбками и снова обернули во все остальное.

— Да, такого только в Бездну, — вздохнул Огонь. — Причем в самую ее основу. Это ж надо, из таких неплохих условий с такими задатками сделать такую гнилую личность и такой пакостный жизненный путь... пропащий человек у нас с вами получился, ерунда какая-то.

Спустя время, когда все было улажено, и Бездна Отчаяния в Мире Ветра развилась в то, во что и должна была, а Стихии отдыхали в своей любимой комнате, Огонь все еще не мог успокоиться.

— Где, где мы его упустили? Как так вышло, что мы все его обиды пропустили? Может, если бы мы как-то иначе его награждали, что-то еще ему дали, было бы все иначе?

— Не было бы, — возразил Земля. — И ты это прекрасно знаешь. Ему всегда и всего было мало, причем в плохом смысле слова.

— Да как мы его в Стражи-то выбрали с таким характером?

— Значит, так было нужно, — сказала необычно долго молчавшая Вода. — Зато в итоге все у него отлично сложилось, хотя бы теперь, после Бездны.

Она улыбнулась и развернула зеркало в Мир Ветра, туда, где скользили две молодые тени, недавно наконец помирившиеся друг с другом и оттого необычайно счастливые.

— Убираться отсюда надо, — вдруг сообщил Невидимка.

— Почему? — удивилась Элле.

— Скоро здесь откроется Бездна Отчаяния, она уже совсем близко.

— Подожди-ка, а с каких это пор ты предчувствуешь, где откроется Бездна? — удивилась Элле.

— С недавних. Вот пока за тобой шатался туда-сюда по равнинам, вдруг понял, что понимаю, где безопасно, а где может Бездна развернуться. Как будто... эхо слышу.

— Какая чушь, здесь нет никакого эха.

— Для тебя нет, а для меня есть. Давай поспорим об этом где-нибудь в другом месте?

Элле не возражала, поскольку перемещение требовало от нее все меньше усилий. Гораздо труднее было оставаться на одном месте, не улетая вместе с потоками ветра одновременно во все стороны, и вообще помнить о том, что существует какое-то "здесь", в котором она находится. Когда она снова обратилась к Невидимке, они были уже далеко от того места.

— Ну ладно, — сдалась она. — Допустим, ты сумел меня заинтересовать. Ладно. Я перестану на тебя сердиться, потому что мне интересно. Ты рад?

— Я очень рад, — ответил Невидимка, и на мгновение Элле показалось, будто она смогла его не только ощутить, но и увидеть. Впрочем, конечно, это ей просто показалось.

— В таком случае, теперь ты должен рассказать мне о себе. Когда мы с тобой учились, ты сказал, что я все равно не смогу этого запомнить, потому что я человек. Ну, вот, теперь я не человек. Рассказывай.

Невидимка как будто слегка смутился.

— Понимаешь, я сам не очень-то хорошо помню, как все начиналось. Иногда мне кажется, что я родился прямо в Бездне, но так не бывает, я должен был как-то туда попасть. Но я не помню, что было до Бездны. Только иногда мне снилось что-то... вроде прошлой жизни. Но это просто не может быть моя жизнь.

— Почему?

— Потому что она какая-то... чужая. Только имя похоже на мое.

— И как же тебя звали в тех снах?

— Кажется, меня звали Марк.

Курт вынул нож и аккуратно вытер его об платье мертвой девушки.Она, кстати, была ничего, жаль, что так вышло. Потом он медленно встал и с вызовом посмотрел на своих товарищей. Ну, только попробуйте...Они попробовали.

— Ты что натворил, придурок?! — завопил старший.

— Мы все расскажем, так и знай! — подхватил младший.

Курт уже думал, что надо бы выучить, в конце концов, их имена, раз уж вместе на дело ходят, но так и не собрался. Так и звал их мысленно: старший и младший. А вслух — "эй, ты" и "да не ты, другой".

— И что же вы собираетесь рассказать? — снисходительно поинтересовался он.

— Что ты эту девку по дури прикончил. Вот зачем, а? У нас на нее такие планы были! Потом отдали бы главному, он бы за нее денег зашиб, а нам процент.

Вот поэтому он ее и убил. Лучше уж так, чем... впрочем, этим двум причины знать определенно не стоит. А то ведь и правда заложат.

— Ну и кто тут придурок? — презрительно процедил Курт. — Вы посмотрите, она в своем платьице и с полной сумкой добра спала на улице! Либо чокнутая, либо заразная, подложили бы ее под кого-нибудь — сами бы потом век не расплатились. Лично мне не интересно, что с ней было не так.

— Врешь ты все, — зашипел младший. — Мы знаем, это твое долбаное милосердие! Ты псих, вот и все!

— Псих, конечно, — охотно согласился Курт, с радостью чувствуя поднимающийся откуда-то из глубин приступ бешенства. — И ее убил, и вас убью, только дайте повод.

Он улыбнулся и играючи слепил ладонями большой огненный шар.

— Что еще вы хотите мне сказать? — поинтересовался он, поигрывая шаром. Тот послушно взлетал вверх и снова приземлялся прямо в руку.

Старший и младший сникли.

— Да нет, мы ничего, просто... ну... зря ты так. Такое добро пропало. И нож об платье тоже зря, продать можно было.

— Последнюю вещь с трупа снимать — плохая примета. Ты туфли бери быстро и браслет, смотри какой! И валим отсюда.

Старший и младший склонились над мертвой девушкой и не видели, как за их спиной побледневший Курт погасил огонь в ладонях и привалился спиной к стене. Он никогда даже не пытался удерживать шар в руках дольше десяти секунд.

— Ничего мальчик, способный, далеко пойдет, — одобрительно сказал Огонь.

— Так что, ребятки, годится в Стражи-то? — спросил Земля.

— Годится, конечно!

— Не тебя спрашиваю, твое мнение и так понятно. А что скажут наши текучие и летучие?

— Делайте что хотите, хоть в Стражи его берите, но я к нему близко не подойду, — заявила Вода, обиженно надув губы. — Он, между прочим, девушку убил!

— Исправляя, между прочим, огрехи в чьем-то хитроумном плане, — как бы про себя заметил Ветер.

— Так ты за? — уточнил Земля.

— Я — за, только нашей Прекраснейшей придется все же к нему подойти и даже поучить кое-чему.

— А вот и не буду!

— Ну, допустим, не будешь, — согласился Ветер. — Но ты представь, чему мы втроем его научим.

Вода поерзала на стуле, потянула паузу. Вздохнула пару раз. И в конце концов сказала:

— Ладно. Так и быть, берите. Не зря же мы за ним с младенчества смотрим. И огненный шар у него неплохо выходит.

В зеркале двое притихших мальчишек шли по темному переулку, нервно оглядываясь на Курта, шедшего сразу за ними.

— Подожди-ка, давай еще разок и медленнее, — изумленно сказал Марий. — Ты хочешь, чтобы мы с тобой — ты, недоучка, и я, не самый простой по строению психики сновидец, вместе вломились в сознание окончательно и бесповортно свихнувшегося оборотня. Я правильно понимаю?

— Ну, в общих чертах, — смущенно начала принцесса.

— Ты также хочешь, — со все возрастающим восторгом продолжил Марий, — чтобы мы не только выжили в ее параноидальном подсознании и не свихнулись сами, но и вылечили эту твою страждущую. О, чуть не забыл, и на закуску ты хочешь, чтобы я, рискуя жизнью своей и твоей, проделал все это за бесплатно, только для того, чтобы ты пошла ко мне в ученицы. Я ничего не упустил?

— В целом — ничего, все так.

— И все это ты хочешь сделать не потому, что тебе интересна эта больная или кто-то в ней заинтересованный, а просто потому, что тебе приспичило попробовать?

— Ну... да.

— Великолепно, — ухмыльнулся Марий. — Встречал я среди сновидцев творческих личностей, но чтоб таких!..

— То есть, ты согласен? — обрадовалась принцесса.

— Ну, почти. Ты мне объясни для начала, почему бы не испробовать какой-нибудь менее радикальный способ?

— А какой? Лекарь сказал, что он тут бессилен, тем более что травы пить она отказывается. Колдунья пробовала, но от магии девочка впадает в истерику, да и вряд ли это то, что можно вылечить колдовством. Я предлагала подослать к ней Кита — это котенок-оборотень, — чтобы он попытался установить с ней контакт, он же маленький, она бы его бояться не стала... но тут почему-то в истерику впала его мама, и я решила не настаивать.

— Удивительно, что она просто впала в истерику, а не придушила тебя на месте.

— Это я потом сообразила, — призналась принцесса. — Я бы на ее месте, наверное, тоже примерно так бы среагировала, но тут просто... увлеклась немножко.

— И после, движимая своим увлечением, ты решила обратиться к снам... утешь меня, скажи, что ты не пыталась вломиться к ней в одиночку.

— Ну... у меня все равно ничего не получилось... и я бы только посмотрела!

— Ой, дурища, — вздохнул Марий. — Ты не оставляешь мне выбора. Придется все-таки тебя учить, пока ты случайно не убилась.

— Ну давай, тебе надо покушать, я точно знаю! Не упрямься, ты уже большой мальчик, должен понимать! — умильно ворковала Фелеца, нагло усевшись на край стола. Лекарь, которому принадлежал этот стол, смотрел на нее с немым изумлением. Будь у этого безобразия зрители, они сочли бы изумление Лекаря вполне понятным и обоснованным, поскольку речь Фелецы, как ни странно, была обращена к нему.

— Вот именно такой прилюдный позор тебя ждет, если ты не пойдешь со мной обедать сейчас же, пока никто тебя не позвал срочно лечить насморк, — заключила Фелеца, расправила юбку и спрыгнула на пол. — Ну, идем!

— Вот еще, — обрел дар речи Лекарь. — У меня много дел, и оборотней оставить не на кого...

— Они сами друг за другом присмотрят, идем!

— И кто-нибудь может прийти...

— Дверь запри, записку оставь. За час небось не умрут, идем! — кошка взяла Лекаря за руку и потянула к двери, но он не сдвинулся с места.

— И вообще, ты кто мне такая, чтоб командовать, а?! Хочу — обедаю, не хочу — не обедаю.

— Я-то? Да вообще никто, мимо проходила. А ты, значит, обедать не хочешь?

— Не хочу, мне некогда.

— Ну пойдем тогда просто прогуляемся, отдыхать-то все равно нужно иногда.

— Не нужно мне отдыхать, я ночью высплюсь.

— Ага, знаю я, как ты высыпаешься, вся округа знает, что хоть раз за ночь да дернут тебя к больному обязательно. Идем, говорю! — топнула ногой Фелеца. — Гулять или обедать, но идем.

— Слушай, отстань наконец! Я взрослый вменяемый человек, сам могу разобраться, когда мне есть, когда мне отдыхать и сколько мне работать! И твоя помощь мне в этом не нужна.

— Судя по тому, как ты работаешь, отдыхать и есть тебе вообще не надо.

— Значит, не надо, — устало вздохнул Лекарь. — Что мне сделать, чтобы ты от меня отстала, а?

— Ну, вот скажи это, глядя мне в глаза. Скажи: "Мне не нужно есть и отдыхать".

— Мне не нужно есть и отдыхать, — твердо проговорил Лекарь, глядя Фелеце в глаза.

— Вот видишь, до чего ты себя довел, — с жалостью проговорила она. — Взрослый, вменяемый человек, а городишь такую чушь. Все, идем обедать.

— За то время, что вы препираетесь, можно было три тарелки супа съесть, — раздался из-за ограждающей кровать занавески голос Охотника. — Выметайтесь уже оба. Лично мне надо спать. Просто необходимо.

— Да постой же ты! Я столько времени тебя искала! — крикнула Изольда вслед улетающему Фениксу. Сил лететь уже почти не осталось, еще немножко — и придется спуститься на землю. Изольда совсем отчаялась бы, если бы не видела, что Рыжик летел и вполовину не так быстро, как мог бы.В конце концов он описал красивый вираж, поравнялся с ней и полетел рядом.

— Ну, — мрачно сказал он. — Искала — и нашла. Что дальше?

— Не придуривайся, — возмутилась Изольда. — Дальше — я опять буду с тобой, раз нашла, это же и так понятно.

— Это с чего бы? И с чего ты решила, что я на это согласен? И что ты вообще имеешь в виду?

— Ну... ты же говорил... помнишь?..

— Помню. И что?

— Да что ты все вопросы задаешь дурацкие? Я тебе тогда вообще хотела сказать, что я согласна, а ты уже слинял!

— Да? — феникс так удивился, что даже сбился с ритма и слегка завалился вправо. — Ну, ты это могла прямо сейчас придумать, проверить-то я не могу.

— И зачем бы, интересно, я стала тебе об этом врать, а?

— Да кто же вас знает, ведьм, — задумчиво ответил Рыжик и прибавил темп.

Изольда опустилась на ветку ближайшего дерева и с крайне незаинтересованным видом стала ждать. Минут через пять Рыжик снова появился на горизонте, а еще через минуту он уже усаживался на соседнюю ветку.

— Между прочим, я не знала, что ты умеешь так быстро летать, — сказала Изольда.

— Между прочим, ты вообще много чего не знаешь, — парировал Рыжик.

— Итак, если того, что я нашла тебя и дотащилась за тобой аж вон куда, тебе недостаточно, тогда скажи, что мне надо сделать?

— Это очень просто, Золечка. Тебе надо просто сказать мне все то, что ты сейчас не говоришь.

— Это вроде как ты тогда у меня дома?

— Ну да, примерно так.

— Это что, такая месть?!

— Ну да, примерно так.

Изольда неверяще уставилась на Рыжика.

— Поверить не могу, что ты можешь быть таким мстительным!

— Как я уже говорил, ты многого не знаешь. А я тебя внимательно слушаю.

— Ну и скотина же ты, даром что птица! — возмутилась Изольда. — Ладно, так и быть, слушай.

Когда Марий проснулся, у него все еще слегка дрожали руки.

Он предпочел думать, что это от злости. Рядом сидела Рыжая и хлопала сонными глазами. Как будто все в порядке, ничего не случилось.

— Ну ничего себе! — сказала она. — Я-то думала, с тобой вместе мы в два счета прорвемся к этой девочке в сон, а оно вон как получилось... что это за зверюшки были жуткие, ты не знаешь?

— Не знаю, — машинально ответил Марий. — Это вообще могли быть ее личные фантазии. Это не важно, на самом деле. А знаешь, что важно?

— Что?

— Важно вот что, — начал Марий, с трудом удерживаясь от перехода на крик. — Важно, чтобы сновидец, любой, даже начинающий, даже полный идиот, понимал, что видит сон, и помнил, чей это сон. А ты что творила?

— А что я...? — начала было Рыжая, но осеклась, видимо, вспомнив. Ойкнула от боли и уставилась на правую руку, на которой, от запястья до локтя, красовалась очень тонкая, но глубокая царапина — не всяким ножом так порежешь. Рана, будто обрадованная вниманием, тут же начала кровоточить.

— Сиди спокойно, — сказал Марий и пошел искать бальзам для обработки ран. Вроде где-то валялся...

— Так вот, — продолжил он, вручая Рыжей баночку с бальзамом, — тебя зацепило когтем сновидение. Это позор. Это профнепригодность.

— Но я не могла уклониться, ты же сам видел, мне некуда было!

— А ты и не должна была уклоняться. Вбей в свою тупую голову накрепко: эта птица — сон, причем даже не твой. Все, что с нами происходило, происходило не совсем по-настоящему и, строго говоря, даже не совсем с нами. Ты могла облачиться в доспехи. Ты могла убить эту птицу легким движением руки. Ты могла подставить ей руку, и она не оставила бы на тебе ни единой царапины, если бы ты просто помнила, кто устанавливает правила. А ты повела себя как впечатлительная барышня, которая просто увидела кошмар, да еще и поверила в эту рану так, что притащила ее из сна сюда. А у меня, между прочим, всего три одеяла, и одно из них теперь в крови. Ну мы же с тобой уже чего только во сне не делали, пока ты ко мне за Невидимкой шла, что ты теперь творишь-то?

— Ну... я... не подумала. Извини.

— Не подумала, а теперь у тебя шрам останется на полруки.

— Зато теперь я точно никогда не забуду, что во сне так быть не должно, — улыбнулась Рыжая.

— Нормальные люди и так помнят, — проворчал Марий.

— Ну, то нормальные... Зато если я когда-нибудь буду учить кого-нибудь сновидению, очень наглядно получится. На первом занятии буду демонстрировать руку и говорить: этот шрам я получила, когда встретила диковинную птицу и забыла, что во сне главная я.

Рыжая собиралась и дальше фантазировать на ту же тему, но взглянула на Мария и замолчала. Марий пристально рассматривал ее, будто в первый раз увидел, а потом неожиданно спросил:

— А зовут-то тебя как?

— Августина, — нехотя призналась Рыжая.

— Понятно, — сказал Марий и надолго замолчал.

В этом году у госпожи Августины было целых двое учеников.

Обычно она если и брала кого-то в обучение, то по одному, редко и неохотно, но тут вдруг все сложилось чудесным для Мария образом: он пришел проситься в ученики к госпоже, ученик у нее уже был, но она взяла и его. И вот теперь он сидел на тонком матрасе на полу рядом с Нилом, вторым учеником, и слушал, и смотрел во все глаза. Госпожа Августина была совсем седая, сухая, тонкая, почти прозрачная. Она, должно быть, была очень старая, но морщин у нее было не так уж много — уж не больше, чем у бабушки Мария, хотя что уж тут сравнивать, бабушка же не сновидец. От госпожи Августины веяло уверенностью и доброжелательным любопытством, и это очень мешало ее слушать, потому что хотелось встать и бежать куда-нибудь, и делать что-нибудь, не важно, что, главное, чтоб интересно было.

— Самое первое, что вы должны запомнить, — говорила госпожа Августина, — это то, что во сне вы хозяева положения. Что бы вам ни приснилось — болезнь, увечье, смерть, жар или холод, — все это можно просто отменить одним своим неверием. Не верьте сну, помните, что это сон. Это главное правило любого сновидца.

— Но какая разница, происходят события наяву или во сне? Они же все равно со мной происходят, — спросил Нил, и Марий с трудом подавил раздражение. Тоже, философ выискался! Уж наверное, госпоже Августине лучше знать! А в самом деле, какая разница?

— Если не помнить, то разницы, в общем-то, никакой, — насмешливо улыбнулась госпожа Августина. — В таком случае, приснится тебе, что вдруг заболел, — проснешься больным. Потеряешь во сне руку — потеряешь и на самом деле. Ну а можно и вовсе не проснуться, но это, мальчики, удел идиотов, мы с вами так поступать не будем. А теперь, чтобы вы мне лучше поверили, смотрите, что я вам покажу.

Госпожа Августина подтянула правый рукав и продемонстрировала им старый шрам на правой руке.

— Однажды, очень давно, я встретила во сне диковинную птицу, да так удивилась, что забыла, что это сон. Птице я не понравилась, и я проснулась вот с этой отметиной. Было больно и обидно, а еще я испортила кровью хорошее одеяло и извела полкоробочки заживляющего бальзама. И если вы думаете, что этим дело кончилось, вы ошибаетесь. Но остальные пять шрамов я вам, так и быть, показывать не буду, просто запомните, очень хорошо запомните: что бы ни случилось во сне, оно не имеет над вами власти, если вы сами этого не хотите. Не запомните — будете ходить в шрамах, как я.

Госпожа Августина поправила рукав, посмотрела на Мария и вдруг улыбнулась, будто вспомнив что-то смешное.

— А теперь давайте займемся практикой, — сказала она.

— Во сне возможно все, — вдохновенно вещал Марий.

Сам понимал, что его несет, и лучше бы показывать, а не рассказывать, коль скоро они уже в том самом сне, где возможно все, но как удержаться от торжественной речи? — Сон не изменит твоих отношений с людьми, если только ты не затащила их внутрь сна, чтобы отношения повыяснять, зато сон меняет твои отношения с реальностью. Во сне ты правило и ты закон. Ты решаешь, что реально, а что нет, что возможно, а что нет. Все известные тебе ограничения ты придумала сама. Отмени их — и все будет так, как захочешь ты.

Вот теперь точно пора было переходить к демонстрации, пока ученица не заскучала. Он начал с простого: схватил стол, за которым они сидели, и отшвырнул к стене. Стол эффектно кувыркнулся в воздухе и приземлился точно на ножки.

— Такое мы уже делали без всяких занудных речей, — скучающе сказала Рыжая.

— То-то я вижу, ты так распрекрасно усвоила материал, что чуть не погибла в когтях воображаемой твари.

— Ты сколько еще будешь меня в это носом тыкать?

— Сколько понадобится, столько и буду. Пока не перестанешь нос-то задирать. Скучно тебе, значит, мебелью кидаться, да? А если так?..

Марий небрежно махнул рукой, и крыша дома открылась, будто крышка шкатулки, явив их взглядам звездное небо.

— Главная задача не в том, чтобы почувствовать себя сильным и могущественным, самомнения нам с тобой не занимать, правда? Задача в том, чтобы помнить, что ничего невозможного нет совсем. На любое действие есть тысяча ответов, и ты можешь дать любой из них.

Марий слегка потянулся, снял с неба одну из звезд и вручил Рыжей.

— Надо же, теплая, — растерянно улыбнулась она, подставив звезде ладони.

— Теплая так теплая, как тебе угодно, — отмахнулся Марий. — Ну, пора и тебе что-нибудь показать. Ты же у нас с воображением, давай, порази меня.

Рыжая не торопилась выполнять его указания, да и вообще, кажется, его не слышала. Она нахмурилась, обдумывая что-то.

— Это же, получается, я теперь снова могу... — она подпрыгнула, нелепо взмахнула руками и повисла в воздухе. — Точно! Получается!

Радостно взвизгнув, она полетела прямо в не прикрытое крышей звездное небо.

— Ты куда? — возмутился Марий.

— Звезду на место вернуть!

Марий собрался было полететь следом и одернуть, но махнул рукой: пусть развлекается. Может, учиться лучше будет.

— Еще немного, и я просто сдамся и откажусь, — устало сказал Марий. — Где твоя хваленая фантазия, детка? Где твой азарт? Где та прекрасная девушка, метнувшая в меня лопату и ломившаяся в дверь между деревьев?! Ну ладно, тебе нравится летать во сне, у тебя одержимость и приятные воспоминания, я понял. Учиться-то ты будешь или нет?! Даже Элле и та была более толковой.

Принцесса сердито нахмурилась при упоминании Элле, но ничего из того, что подумала, не сказала. Вздохнула только и руками развела.

— Не понимаю я, чего ты от меня хочешь. Я ведь все делаю, что ты говоришь, ну, или почти все. И что не так?

— Именно то, что ты делаешь то, что я говорю. Сон — это пластичная реальность, это выдумка, там надо не готовые формулы и действия выучивать, не чужими дорогами ходить, а свою собственную искать. Иначе годиться ты будешь только на то, чтоб с русалками торговать.

— Я подумаю об этом, — пообещала принцесса.

Мария эти обещания уже не обнадеживали. Рыжая думает, время идет, дело стоит. В принципе, с ней все уже было понятно: необучаема. Непонятно было только одно: как эта необучаемая стала великой сновидицей, учительницей самого Мария? В том, что это была она, он уже не сомневался. Ну, почти. Но как тут не сомневаться, когда раз за разом бьешься с ней и не понимаешь: кто, ну кто мог эту бездарность так выучить? Ну не он же лично, в самом деле... или он?

А Рыжая, конечно, вовсе не размышлениями о своем поведении была занята. Рассматривала что-то, в ладонях прятала, чуть ли не под одеяло залезла, лишь бы Марий не увидел. Конечно, он не мог не выяснить, что это. Подошел потише, обошел кругом, встал за плечом, заглянул.

В руке Рыжей лежала звезда из ее последнего сна.

Рехнуться можно с этими девочками.

Марий сел рядом с Рыжей, собрался с мыслями и очень вежливо и спокойно спросил:

— Ты знаешь, что вообще-то нельзя принести из сна ничего, что тебе приснилось?

— Как это? — удивленно посмотрела на него Рыжая.

— Вот так. Его же не существует, следовательно, принести его нельзя. Нематериальное оно. Раны во сне получать — еще куда ни шло, но хвататься за предметы и вытаскивать их — этого никто не умеет. Никто.

— Ну как же никто? А Элле? Она как-то приходила ко мне в сон и приносила бусины на нитке.

— Правильно, приносила. Только она эти бусины сама купила, на нитку нанизала и с собой в сон взяла. И отдала тебе. Так многие могут. А по-другому, вообще-то, не бывает.

— Точно-точно не бывает?

— Точно-точно.

— А цветок, который ты мне дал, ну, тогда, когда предложение сделал, ты тоже с собой принес?

— А ты его уволокла, что ли? — оживился Марий.

— Ну да, до сих пор в вазе стоит. Засох уже немножко, правда...

— Хорошо быть невежей, не понимающей элементарных вещей, — вздохнул Марий. — У таких периодически получается сделать что-то необычайное, просто потому, что они были не в курсе, что это никак нельзя... Цветок-то покажешь?

Те сновидцы, которым не хватало таланта стать торговцами и фантазии, чтобы применить свои умения еще каким-либо образом, идут в Поставщики Снов.

Это очень денежная и востребованная работа, оно и правильно: отсутствие фантазии должно быть компенсировано хотя бы деньгами. А уж если это не просто работа, а должность при дворе, то о деньгах больше никогда думать не придется.

Сложностей, конечно, хватает: каждому заказчику надо показать то, что он хочет, а для этого надо понять, что же он хочет, да убедить, что никогда никому не расскажешь, честно-честно, правда, ну чем вам поклясться?.. на фоне этого сотворение целого мира во сне кажется сущей ерундой. А что спать по-настоящему ночью не удается, а удается исключительно днем, да и то не каждый день — это нормально же, это у всех сновидцев так.

К Поставщику Снов идут за чем-то большим, чем отдых. За мечтой, за приключением, за несбыточным идут. И он отсыпает им мечты и приключения щедрой мерой, оставаясь невидимым или наоборот, сопровождая человека в его сне. Но не все достаточно уважительно относятся к снам на заказ. Как-то раз к Поставщику Снов впервые пришел придворный живописец и попросил показать ему во сне пейзаж. Даже наброски принес. У него, видите ли, не ладилось что-то с тенями и перспективой, и непонятно, настолько ли хороша цветовая гамма, как ему представляется, вот он и решил увидеть все это хоть во сне, вдруг понятнее станет...

Поставщику Снов обидно было слышать, что его искусство хотят применить в таких прозаических целях. Ну, не совсем прозаических, искусство все-таки... но слишком уж практично! Отказать даже захотелось, но зачем отказывать, если можно создать этому художнику такой пейзаж, чтобы наглядеться не смог и еще вернулся? И ведь получилось.

Живописец проторчал в том сне десяток ночей и написал лучшую картину в своей жизни. И конечно, пришел снова, за новым вдохновением. И это, конечно, прекрасно, но он же не единственный заказчик! Так и ждал бы своей очереди неделями, но на его счастье Поставщик Снов была еще и женщиной. Поэтому он просто на ней женился и стал-таки единственным заказчиков, а при дворе появилась очередная вакантная должность.

— Нет, подожди, я так не могу, — вздохнула Изольда.

— Ну и что тебе не так? — недовольно спросил феникс.

— Признаваться в любви, сидя на дереве, — это как-то глупо.

— Это нормально, мы же птицы.

— Это ты птица. А я, вообще-то, человек. И разговаривать привыкла в соответствующей обстановке. Давай я перекинусь, что ли.

— Делай что хочешь, — равнодушно отозвался Рыжик. — Мне-то какое дело. Лично мне и так удобно, я здесь останусь.

В подтверждение своих слов он немного потоптался по ветке, отыскивая более удобную позу, и так в ней и замер. Изольда слетела вниз, перекинулась в человека и запрокинула голову, прикидывая расстояние до ветки, где сидел Рыжик.

— А как же финальный поцелуй, как в сказках положено? — ядовито уточнила она. — Я до тебя не дотянусь, знаешь ли.

— А я еще подумаю, нужен ли он вообще, — в тон ответил он. — А то прилетела тут такая, требует чего-то, доказывает чего-то, а ведь сама же меня и прогнала, жестокая женщина.

— Да брось, — отмахнулась Изольда. — Мы оба знаем, что это объяснение простая формальность.

— Ничего я не знаю, — сердито нахохлился феникс.

— Ладно, тогда слушай. Буду тебя убеждать.

— Я весь внимание.

— Мы с тобой прошли вместе очень многое.

— Пролетели, я бы сказал.

— Не перебивай. Так вот, мы с тобой прошли и пролетели очень многое. Мы сражались с бюрократией, были на краю света и еще дальше, бились с драконом, побывали в плену, на пирах и на свадьбах...

— А почему "на свадьбах"? На одной же всего.

— Так красивее. Не перебивай, говорю, скотина, с мысли сбиваешь же. Мы даже выдержали встречу с моей мамой, а это пострашнее, чем все наши приключения вместе взятые, хотя бы потому, что почти не смешно. Мы строили планы, многое еще собирались повидать и много мест облететь. И все это мы собирались сделать вместе. Представляешь, до края света и обратно мы умудрились друг другу не надоесть! Редкая удача, по-моему.

— А по-моему, мы просто быстро летели.

— Не придуривайся.

— Не могу.

— Вот и я не могла. А теперь за это расплачиваюсь. И вот в один прекрасный день — под влиянием моей мамы, должно быть, ничем иным я это объяснить не могу! — ты решил признаться мне в любви, как будто без того не понятно. Но это бы ладно, так ты же еще и ответ всерьез воспринял. Али ты не знаешь, как я к тебе отношусь?

— Вот да, расскажи уже, как ты ко мне относишься.

— Рассказываю. Отношусь как положено сказочной героине: ночей не спала, ворожбу ворожила, так тебя искала, что силу свою в жертву принесла даже, чтоб найти. Никто не взял, правда, но я старалась. Устремилась за тобой куда послали, ночь целую в клетке на окраине Синего Леса просидела, простудилась, между прочим. Догоняю тебя, а ты тут еще нос воротишь. В смысле, клюв. Не важно. Спускайся давай и поцелуй меня уже, зря я, что ли, столько сил угробила.

Феникс подумал, вздохнул, снялся с насиженного места, ударился о землю и обернулся человеком.

— Неужели так сложно было вместо всего этого сказать что-нибудь вроде "я тебя люблю"? — укоризненно сказал он, подходя к Изольде.

— Не сложно: я тебя люблю. Видишь? Легче легкого. Но ты же речь хотел. Вот тебе и речь.

И они еще немного поговорили. А потом еще немного. А потом уже ничего не говорили целых полчаса.

В Синем Лесу всегда прохладно.

Лучи солнца, проходя сквозь густые кроны деревьев, будто бы оставляют в них все свое тепло и больше не могут ничего согревать. Да и бледные они какие-то, оттого в лесу всегда почти темно. Некоторые говорят, от этого, мол, лес и синий, что солнце в нем какое-то не такое, но на самом деле все, конечно, наоборот.

В Синем Лесу солнце не светит, фонари гаснут, костры не горят. Так уж он заколдован когда-то давно, от души заколдован, чтобы никакого тепла в себя не впустить. Только вот против того тепла, что случается от человеческого колдовства, чары Синего Леса бессильны, потому от колдунов и ведьм лес приходится охранять людям. Они уж и сами забыли, что будет, если вдруг нарушить запрет на колдовство около леса, но служат верно, хоть давно никто не приходит, чтобы сгубить Синий Лес.

А ведь когда-то такое около него творилось!.. Еще бы. Стоит войти в этот лес, сразу понимаешь: что-то не так. Вроде бы и птицы поют, и деревья стоят себе, и ягоды-травы растут как везде, да только нельзя человеку без опаски и без причины брать то, что в Синем лесу выросло. Потому и ходят сюда только знахари. Если знаючи собрать с деревьев зеленую смолу, можно сделать амулет, берегущий от болезни. А компот из здешних ягод может человека разве что не с того света вытащить. Но это если при смерти человек. Здоровому такой напиток выпить — верная смерть. Ну, а если кто здешнюю птицу поймает — сам виноват.

Конечно, многим было неспокойно рядом с этим лесом. Конечно, многие пытались его истребить. Безуспешно пытались, конечно, но главным обитателям леса все рано неприятно.

Главные обитатели леса — бессмертные эльфы. Бессмертные они потому, что на самом деле давно уже умерли, просто их это не устроило. Вот и живут себе в Синем Лесу, заколдовали его на славу, чтобы не грелся, и живут. Спешить им некуда, умирать больше не надо — благодать!

Главное, чтобы никто рядом колдовать не вздумал и лес согревать. Эльфы от этого портятся и начинают пахнуть. Умереть никто не умрет, конечно, но знаете, как обидно?

Больше всего Мария смущало то, что он кое-что все-таки вспомнил.

До сих пор он довольно неплохо жил, располагая очень отрывочными сведениями о том, что было с ним до встречи с Драконом. Сны вот помнил очень хорошо, да и все премудрости сновидческого дела в память были впечатаны намертво. А на то, чтобы вспомнить хотя бы что-нибудь о своей учительнице, он потратил года три. Ну, вспомнил, и что? Лучше бы и дальше не вспоминал.

Воспоминания его ограничивались именем учительницы, ее внешностью и первыми двумя-тремя уроками, которые были интересны, но для жизни не нужны: все, что она преподавала, давно уже было в нем, не в виде воспоминаний о речах госпожа Августины, а в виде хорошо усвоенных знаний. Теперь к знаниям прибавились жесты, ухмылки, птичьи взмахи костлявых пальцев и много-много лишних слов. Например, вступительная речь госпожи. О реальности и нереальности слов. И демонстрация старого шрама и небрежно оброненная ею фраза о еще пяти шрамах, полученных во сне.

Еще пять шрамов, о которых он ничего не знает. Потому что не помнит другие уроки. Или потому что госпожа Августина так о них и не рассказала.

А еще, хоть он и не мог в это поверить, в глубине души он уже твердо знал, что приглянувшаяся ему по неведомым причинам наглая девчонка, ни пса не понимающая в сновидении, хоть и не лишенная некоторых природных данных, — это госпожа Августина и есть. Далекое, очень далекое прошлое госпожи Августины.

А это значит, что пять шрамов, о которых он ничего не знает, — это пять историй, которые ему еще предстоят. Которые он допустит и не сможет предотвратить. Или правильнее сказать — не допустил и не смог?..

Или не пять? Может, все пять штук она получила одним махом? Или она получила их уже после обучения, потом, без него, без его ведома? Ну да, как же. На такую удачу и надеяться глупо. Впрочем, если без него, это тоже очень относительная удача: знать, что девчонке придется выкарабкиваться самой, — тоже приятного мало.

Что со всем этим делать, вот что было совершенно непонятно. И как выполнять просьбу этой Рыжей и тащить ее в чужие бредовые сны, если знаешь о ее уязвимости, тоже непонятно. А хуже всего было то, что Марий даже самому себе не мог честно ответить: хотел бы он помнить о госпоже Августине и ее жизни больше или меньше, чем помнит сейчас.

— Кажется, у меня незакрытый гештальт, — мрачно сказал дракон Роберт, почесывая нос. С носа летела подсохшая чешуя.

— То-то я смотрю, ты весь облез, — сочувственно отозвался Шут. — Гештальт — это что-то вроде лишая? Надеюсь, он хоть не заразный?

— Это как посмотреть, — хмыкнули несколько голосов из разных углов пещеры.

— И какой гештальт тебя одолел? — поинтересовался Дракон.

— Ну, я же когда-то шел сюда, чтобы победить дракона. И не победил. И теперь мне надо...

— Так ничего сложного, — сказал Еще Один Дракон. — Если подумать, победа над самим собой есть одна из многочисленных техник духовного совершенствования. И ты мог бы...

— Это я и сам понимаю. Хотя довольно сложно побеждать себя, когда так сильно зудит хвост, — печально заметил Роберт. — Но это еще не все. После победы над драконом я собирался спасти принцессу...

— Какую принцессу? — изумился Дракон. — У меня тогда, кажется, еще ни одной не завелось.

— Ну, я-то об этом не знал. А если бы даже и не нашел ее здесь, мог бы поискать где-нибудь еще. Мало ли на свете принцесс.

— И что тебе мешает спасти какую-нибудь из них сейчас? Действительно, мало ли на свете принцесс. можно, вон, попробовать спасти от чего-нибудь нашу общую рыжую знакомую.

— Я думаю, ей сейчас не до нас, — с надеждой сказал Роберт.

— А тебе обязательно принцессу надо? Барышня попроще не подойдет?

— Может, и подойдет, а что?

— Да ко мне тут однажды залетали две птицы, рассказывали о девушке, которую однажды собирались отдать дракону, но вместо этого отдали замуж. Вдруг у нее тоже гештальт? Вот и выручили бы друг друга. Но она всего лишь дочь Главного Визиря, — сказал Дракон.

— Может быть, подойдет, — обрадовался Роберт. — Вот слетаю к ней...

— Я так и не понял, заразен ли этот ваш гештальт, — проворчал Шут, но Роберт уже вылетел из пещеры.

* * *

Очередной спокойный вечер во дворце был прерван пронзительным визгом супруги Господина Придворного Звездочета. Когда у нее наконец закончился воздух, Роберт помотал головой, вытряхивая из ушей остатки визга, мило улыбнулся сбежавшейся на звук прислуге (наиболее благоразумные и вежливые тут же упали в обморок, дабы не мешать конфиденциальной беседе) и сказал:

— Добрый вечер, уважаемая. Как вы относитесь к тому, чтобы я вас украл?

— Сами подумайте, уважаемая: это же может быть очень интересно! Вам и вашему супругу удастся пережить настоящее приключение. Вы сможете увидеть его в новом свете, да и он, возможно, будет ценить вас еще больше после того, как спасет из лап коварного дракона...

— Я вас не понимаю, — откашлявшись, робко сказала жена Придворного Звездочета. — Вы то украсть меня сулите, то спасти. Чего вы хотите на самом деле, господин дракон?

— Спасти вас от рутинной и однообразной жизни, — быстро нашелся Роберт. — Показать вам целый мир! Ну, и еще драконью пещеру, например.

— Ух ты, — наконец-то повелась кандидатка в спасенные принцессы. — А у вас там сокровища есть?

— Ну... строго говоря, не то чтобы сокровища... — заюлил было дракон, но быстро сообразил, что так он того гляди потеряет клиентку, и сменил пластинку. — У нас есть золото и драгоценные камни, если вы об этом. Не так много и не такие, как вы себе представляете, но есть. Однако подлинные сокровища драконов — сокровища духа, их не узришь человеческим глазом!

— Значит, вы спасаете меня от скуки, показываете мне драконьи пещеры и тем самым закрываете этот свой... гештальт, да? А мне надо просто побыть спасенной принцессой?

— Совершенно верно.

— Согласна! — решительно заявила жена Придворного Звездочета и отправилась собирать вещи.

Дракон проснулся от смутного понимания, что вокруг него что-то не так. "Не так" оказалось тоненькой невзрачной девицей с писклявым голосом. Этим самым писклявым голосом она восхваляла все, что видела, в данную минуту — самого Дракона.

— Такая чешуя блестящая, так красиво переливается! И вот эти вот рога — это просто чудо какое-то... ай, он живой! — взвизгнула она, пытливо заглянув в открывшийся драконий глаз.

— А вы как думали, госпожа? — обиженно спросил ее Роберт. — Будь он мертвым, уж наверно, он не лежал бы здесь, в пещере!

— Ну откуда же я знала, как тут у вас все устроено, — протянула девушка. — Ой, мы же вас, наверно, разбудили? Здравствуйте!

— Так, — сказал Дракон, обращаясь к Роберту. Роберт сделал вид, что не понимает, в чем дело. — У нас гости? — развил мысль Дракон.

— Да, но это ненадолго, — беспечно отмахнулся хвостом Роберт. — Только до тех пор, пока ее супруг не доберется до этой пещеры. Вы ведь оставили ему записку, госпожа?

— Нет, — невозмутимо ответила гостья. — Я решила, что без записки будет гораздо интереснее. Про дракона ему слуги расскажут, а дальше уж пусть как-нибудь сам.

— Так, — еще раз повторил Дракон. Других слов у него не было.

План спасения принцессы действительно вышел какой-то глупый, но Роберт не собирался этого признавать. По крайней мере, не тогда, когда ему об этом толкуют еще два дракона, а результат его авантюры сидит в пещере неподалеку и планирует свой досуг на Драконьей горе на три месяца вперед. Надо было, конечно, самому проследить за ней, но кто же знал, что она вместо того, чтобы приблизить развязку сюжета, примется ее оттягивать?

— Можно, конечно, просто слетать за ее мужем, — задумчиво рассуждал первый. — Доставить его сюда, пусть спасает.

— Это неспортивно! — возмутился Роберт.

— А еще можно просто отменить всю эту историю, — предложил второй.

— И как я объясню это принцессе? Нельзя же просто взять и унести ее обратно.

— Совсем отменить, — уточнил дракон. — Так, чтобы ты к ней не летал. И объяснять тогда не придется.

Роберт смущенно промолчал: отменять он еще не научился. Драконы, видимо, об этом вспомнили и присоединились к его молчанию.

— Не стоило, конечно, приводить ее сюда. Нам и Рыжей было слишком много. А у этой еще и чутья на опасность нет, не то что у прошлой. Того и гляди, разбредется по внутренним пещерам во все стороны сразу, собирай ее потом.

Драконы помолчали, выражая сдержанное неодобрение.

— Почему ты решил разыгрывать эту историю именно здесь?

Роберт вздохнул, не зная, как признаться, что он просто не подумал ни о каких других вариантах.

— Ну... так получилось, — сказал он, почесывая нос, чтобы скрыть неуверенность.

— Что-что ты сказал? — встрепенулись драконы.

— Так получилось,— повторил Роберт, рассматривая очередную отслоившуюся чешуйку.

— Кажется, это все-таки не гештальт, — заключил дракон. — Коллега, похоже, вы линяете обратно в человека.

— Что тебе от меня надо, зверюга? — устало спросил Лекарь.

— Почему это "зверюга"? — обиделась Фелеца. — Что так грубо-то?

— Ты оборотень, — неделикатно напомнил Лекарь. — Как мне еще тебя звать?

— Вообще-то, ты мог бы звать меня по имени, — предложила кошка, мило улыбнулась в ответ на вызванную предложением гримасу и продолжила: — Но если тебе так необходимо дать мне кличку, то почему бы тебе не звать меня "моя кошечка"?

Лекарь поперхнулся и долго натужно откашливался. К тому времени, как он справился с этой напастью, кошка успела сменить выражение лица с ехидного на самое что ни на есть невинное.

— Что за чушь ты несешь? — возмутился он.

— А что такое? Это же правда.

Он вздохнул, с мученическим видом возведя глаза к потолку.

— Давай забудем об этом и начнем сначала. Ты ведь не просто так с такой настойчивостью тащила меня обедать. Наверняка хотела что-то сказать, причем не при этом твоем охотнике и не при девочке. Так?

— Так, — признала Фелеца, как-то сразу смутившись.

— Ну, тогда рассказывай. Я тебя слушаю.

— Честно говоря, я даже не знаю, как это сказать...

— Скажи прямо. Я уже готов к самому худшему.

— И что же, по-твоему, самое худшее? — неподдельно заинтересовалась она.

— То, что тебе наверняка опять надо кого-то лечить. Причем, возможно, еще одного оборотня.

— Я их что, на дереве выращиваю, по-твоему? — расхохоталась Фелеца. — Нет, ты не угадал.

— Странно. А в чем тогда дело?

Фелеца помялась, посмотрела по сторонам, будто бы проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь, и тихо, но четко сказала:

— Я вообще-то не хотела говорить, но кажется, если я не скажу, ты никогда не заметишь. Ты мне нравишься.

Лекарь озадаченно уставился на нее, будто бы подбирая в уме подходящий диагноз.

— Это плохо. Но ты ведь можешь держать себя в руках, правда?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты же не сожрешь меня на глазах у всей таверны?

— Я, вообще-то, не в гастрономическом смысле! — обиделась Фелеца.

— А, — глубокомысленно изрек Лекарь. Помолчал немного и признал: — Ты была права. К такому я был совершенно не готов.

Люди, львы, куропатки, рогатые олени, оборотни и прочие твари, населяющие мир, — вот кто охранял сны девочки-оборотня. Все они имели огромные размеры и отрастили себе шипы, когти и зубы, но если приглядеться как следует, были вполне узнаваемы.

— Тебя, похоже, чуть не убила курица, — фыркнул Марий, издалека наблюдая чудовищ. — Стыдись, высочество.

— Ничего не курица, а вовсе даже гусыня, — возмутилась Рыжая. — И сам ты высочество.

— А вот и нет, меня-то никто так и не задел. Ну? Что делать будем?

— Я думала, у тебя есть план, — растерялась она.

— План у меня был в прошлый раз. Напомнить тебе, чем дело кончилось? В этот раз у меня есть несколько прекрасных планов, как вовремя унести отсюда ноги, если все снова будет плохо. А вот как прорваться через этих чудищ, сегодня решаешь ты. У тебя работа над ошибками.

— Предупреждать надо, вообще-то, — чуть слышно пробормотала принцесса. — Гад.

— Я все слышу.

— В том и смысл!

Здесь, на границе, на самом краю сна Бьянки, но еще не в нем, принцесса и Марий чувствовали себя почти в безопасности: хотя люди, львы и прочее зверье косились на них довольно враждебно, выйти за границы сна они не могли.

— Может, перелететь их? — нерешительно предложила принцесса.

— Птицы умеют летать, вообще-то, — напомнил ей Марий. — По идее, с такой грудой металла на крыльях и перьях они летать не должны, ну так они и вовсе существовать не должны, а все-таки существуют и наверняка летают. Что будешь делать, если столкнешься с ними в воздухе? Улепетывать? Нет уж, давай проще. Включи свой пытливый ум — мне говорили, он существует! — и придумай что-нибудь новенькое.

Принцесса нахмурилась, прилежно изображая мыслительный процесс. Потом просияла и быстрым шагом направилась к чудовищам.

— Ты точно все продумала? — спросил Марий, следуя за ней.

— Нет. Если меня разорвут на клочки, собери хотя бы штук пять, иначе придется хоронить пустой гроб и мачеха будет ругаться.

— Ну очень смешно пошутила, — мученически вздохнул он.

Принцесса на ходу лихо прищелкнула пальцами и прошла толпу чудовищ насквозь, так, будто их не было вовсе. Остановилась и с обидой посмотрела на монстров, никак не отреагировавших на это безобразие.

— Что, действительно, так просто?

— Если ты сейчас в этом усомнишься, станет сложно. Идем уже. Неловко тебе напоминать, но наша конечная цель находится несколько дальше.

Если бы кто-нибудь рискнул в лицо назвать Курта мечтателем, ему пришлось бы за это заплатить. Не обязательно жизнью, но наверняка — кровью и болью. А как иначе? Такие оскорбления спускать нельзя. Раз не одернешь этих крыс, не покажешь вовремя силу, сразу перестанут бояться. И сожрут. Но никто уже довольно давно не рисковал обзывать Курта подобными словами, да и до того если и дразнили, то не всерьез, так, попробовать: стерпит или ответит? Курт отвечал так, что желающие проверять быстро закончились.

Но сам-то Курт, конечно, знал про себя правду. Именно мечтателем он и был. Малахольным, неприспособленным к жизни идиотом, которому вечно хочется не пойми чего. Вот казалось бы, чего еще хотеть? В банду приняли, значит, уже не пропадет. Всех, кто был против него, он уже продавил, всем доказал, что он тут не зря. У него были подручные, пока всего двое, но будет больше. У него было жилье, еда и даже время от времени деньги. Сестру замуж выдал, тоже глядишь не помрет. Да любой за такую судьбу удавился бы! А Курту все было не в радость, как будто место его вообще не здесь. Как будто возможна какая-то иная жизнь, которую никто из окружающих его людей и представить не может. Как будто эта жизнь ждала его, а он не знал, как к ней пробиться. И странные вещи придумывались Курту, стоило только расслабиться и перестать держать мысли в узде. И снились сны.

Снов своих он никогда не помнил, и возможно, и вовсе не стал бы обращать на них внимания. Ну, что с того, что порой он просыпался с ощущением, что там, во сне, осталось что-то несравнимо лучшее, чем его жизнь, а может быть, даже лучшее, чем жизнь вождя племени Вахов. Подумаешь. Мало ли какая блажь может прийти в голову со сна-то. Но от снов оставались не только расплывчатые ощущения, но и вполне определенные умения. Во сне Курт обучился потрошить чужие карманы... нет, то есть, не так. Во сне он научился поисковому заклинанию на золото, а после и заклинаниям, переносящим предметы из одних мест в другие. Разумеется, он воспользовался ими самым разумным способом. Во сне Курт узнал много интересного о своем мире, позже он проверял, и все оказывалось правдой. Во сне он научился призывать огонь и бить им противников в драке, а потом и удерживать его рядом с собой — устрашая и тем драки предотвращая.

Неизвестно, каким он стал бы, если бы не эти сны. Неизвестно, выжил бы он вообще или помер бы давно, если бы не сны.

А теперь вдруг оказалось, что снились они ему не просто так.

— Значит, наш мир — всего лишь одна из граней? — переспросил он, оторвавшись от завороженного созерцания карты мира, выглядящей, как драное платье — ткани куча, а в целое не сшивается, хоть ты убейся. Его сестре не раз приходилось сидеть над такими, решая, можно ли во что-нибудь перешить — или только на бинты оставить.

— Да, ты правильно все понял, — подтвердило ему в спину одно из... этих. То ли чудищ, то ли божеств.

— А можно ли мне узнать, какая... персона создала то место, где родился я?

— Ты ведь сам догадываешься, — ответил ему девичий голос. — Над этим местом трудились вот эти двое.

Курт все-таки обернулся и посмотрел на тех, кто именовал себя стихиями. Девочка показывала рукой на угрюмого лохматого подростка примерно его возраста и на еще одного парня, покрепче и постарше. Курт подумал. Курт прикинул шансы. И не доставая нож — все равно ведь не успеет — бросился на того, что поменьше. Потому что он стоял ближе.

Перед тем, как потерять сознание, он услышал, как девочка злорадно говорит, что так и знала, что он не подходит. А тот, кого Курт так и не успел придушить, отвечает, что наоборот, подходит — лучше некуда.

Бьянке снилась рыжеволосая женщина с острыми лезвиями вместо рук. Широкие и блестящие, они начинались от самых плеч, странно изгибались там, где должен был бы быть локоть, а ближе к запястью утончались. Получалось остриё. Бьянке ужасно не нравилась сама женщина и ее руки. Она смутно помнила, что где-то уже видела ее, недолго, мельком, но точно знала, что такая — обязательно пустит лезвия в ход. Просто чтобы посмотреть, что будет.

Женщина посмотрела на свои руки. Лицо ее плыло и менялось, но это не мешало разглядеть недоумение и недовольство, которые она испытывала.

— Это еще что за ерунда? — сердито спросила она, и сердце Бьянки ушло куда-то в пятки: раз Она разозлилась, пощады не будет!

Женщина подошла и встала рядом с Бьянкой. Та хотела убежать, но ноги ее не слушались, да и куда бежать, где укрыться, она не знала.

— Девочка, ну подумай сама, — сказала женщина, и Бьянка не сразу поняла, что она обращается к ней. — Ты видишь, какое у меня платье? Видишь, какие волосы? Как, по-твоему, я такими руками причесываюсь и одеваюсь?

Бьянка посмотрела на женщину, раз та разрешила, стараясь только не встречаться с ней глазами. А правда, как? Как можно что-то делать руками, у которых нет пальцев?

— Вот, уже лучше, — одобрительно сказала женщина и согнула тоненькие иглы-когти — по пять штук на каждой руке. — Только вот опять не получается. Такими руками я бы вся искололась и исцарапалась. Представляешь, как сложно умываться, когда у тебя такие пальцы? А нос почесать? — Бьянка представила, как рыжая незнакомка будет чесать нос этой своей иголкой, и против воли хихикнула. — Кстати, у меня уже почти чешется. Будь добра, верни мне нормальные руки!

— Могла бы, вообще-то, и сама, — вмешался мужской голос. Бьянка подпрыгнула от испуга и заозиралась, пытаясь понять, откуда он тут взялся.

— Не могла бы, — мирно возразила Рыжая. — Я налаживаю контакт, не мешайся.

Бьянка не поняла, что она налаживает, надеялась только, что это не какой-нибудь механизм, который может ей повредить.

— Ну ладно, хочешь быть самой умной — будь ей. А я в сторонке постою.

— Руки, — напомнила она. — Деточка, будь умницей, сделай мне нормальные руки.

Бьянке стало совсем страшно. Она не знала, как это сделать, и теперь рыжая наверняка накажет ее за это, вон, уже тянет эти свои ужасные пальцы...

— Представь, а вдруг я просто ужасно хитрая и поэтому делаю вид, что у меня есть такое замечательное оружие. А на самом деле руки как руки... вот, смотри, получается!

И в самом деле, сквозь металл проступала человеческая плоть.Это выглядело страшно и даже жутко, но, подумала Бьянка, раз у Рыжей больше нет оружия, может быть, ее можно победить?

— Есть одна сложность, — продолжала тем временем вещать женщина. Лезвия периодически отрастали из ее пальцев, но она встряхивала руками, и они отваливались. — Я не умею читать мысли. Поэтому, если ты хочешь что-то мне сказать, ты должна это сказать, иначе я так ничего и не пойму.

Бьянка ничего не хотела говорить. Какой смысл что-то говорить? Слова никогда не помогают. Никто никогда не слушает. Зачем вообще пришла эта Рыжая, зачем издевается и разговаривает?

— Уходите, — сказала Бьянка. Сама не поняла, как вырвалось.

— Ладно, — легко согласилась Рыжая, подпрыгнула, полетела и быстро скрылась из виду.

А Бьянка осталась одна.

Фелеце редко доводилось выслушивать отказы.Обычно, если она не могла с кем-то договориться, этот кто-то не утруждал себя озвучиванием причин их разногласий, а просто пытался ее убить, и тут как раз всегда было понятно, как нужно реагировать. Поэтому, в силу отсутствия опыта, она совершенно не знала, что делать, когда вдруг ей отказал симпатичный ей человек. Не драться же с ним, в самом деле?

Зато она неплохо умела притворяться. Настолько неплохо, что Лекарь так никогда и не узнал, насколько близок был к скоропостижной смерти, когда объяснял Фелеце, что ее признание, конечно, подоспело ужасно не вовремя, поскольку ему нужна ее помощь с двумя больными оборотнями, но коль скоро все так получилось, лучше им, конечно, не видеться какое-то время, пока она не успокоится. У кошки даже хватило сил посмеяться над этим заявлением и посоветовать Лекарю не переоценивать силу ее чувств: не так уж она влюблена, чтобы терять голову от его присутствия. Лекарь заверил ее, что только рад, если все обстоит именно так. В общем, они нормально поговорили.

Но это не значит, что ей не было обидно.

— Ну, и как все прошло? — полюбопытствовала Рыжая, когда Фелеца вернулась.

— Да прекрасно, — улыбнулась она. — Пока говорили, я как раз поняла, что не так уж он мне и нравится, так что вытащить его пообедать — это была отличная идея. Что?

— Что "что"?

— Что ты на меня так смотришь?

— Жду, когда ты скажешь хоть слово правды.

— Так я правду и говорю!

— А вот и нет. Ты для этого слишком широко скалишься.

— А ты главный знаток моих оскалов, что ли? — возмутилась Фелеца, искренне жалея, что разговаривать приходится не с Изольдой, а с Рыжей. Вот Изольде ее оскалы и их ширина были совершенно безразличны. Но увы, она улетела, нет ее, ничего не попишешь.

— Да ладно тебе, — Рыжая уселась за стол, подбородок рукой подперла и изобразила пристальное внимание. — Я тебе про Невидимку плакалась, теперь твоя очередь.

Фелеца постояла, подумала и махнула рукой.

— Ладно, сама напросилась. Знаешь, что мне сказал этот нехороший человек?..

Фелеца очень недурно умела притворяться, что все прекрасно и что ей все равно. Но как же приятно хотя бы иногда этого не делать!

Вторжение в Тридевятое Королевство проходило буднично и мирно, и рассказать-то толком не о чем. Просто с разных сторон, когда через ворота, а когда откуда придется, приходили люди. Пересекали границу и шли себе дальше, шли без устали, без спешки и суеты, оседали на окраинах города, платили за постой мелкими монетками, ходили на рынок перед дворцовой площадью, но покупок не делали, все больше смотрели. А как-то поздним вечером, когда торговцы закрыли лавки, а все приличные люди давно разошлись по домам, все разом подошли к дворцу.

Первые подошедшие оглушили и повязали наружнюю стражу. Замки на воротах отомкнулись сами собой, и странный, тихий отряд все так же неспешно вошел во внутренний двор, где и встретился с основной частью охраны. И неизвестно, кто победил бы, может быть, охрана поднапряглась бы, да выбросила их вон, да только не брали тот отряд ни мечи, ни стрелы, отскакивали, словно от каменных. И был бы это последний бой для стражи королевского замка, но тут на балкон вышла сама королева.

— Ну, и что тут происходит? — строго спросила она, обозрев поле боя. Ее хорошо поставленный голос разнесся по внутреннему двору, и бой тотчас же стих.

— Происходит смена власти, — донесся голос откуда-то из центра молчаливой толпы. Толпа расступилась, давая Королеве возможность разглядеть своего командира. Та пригляделась и изумленно вытаращила глаза на целых три секунды. К счастью, во дворе этого все равно не было видно. И было, от чего вытаращиться! Перед ней стоял очень-давно-бЫвший придворный маг, собственной персоной.

— Не понимаю я тебя! — возмутилась Королева. — Зачем было все это затевать? Мог бы жениться на мне, пока предлагали, и править в свое удовольствие.

— Править, как же! — возмутился Маг. — Как будто ты бы меня допустила до чего-нибудь важного! Всем известно, ты никому не доверяешь и властью делиться не хочешь. А кому интересно быть игрушечным королем при настоящей Королеве? А теперь все будет иначе! Трон будет мой, и власть будет моя. А там уже и пожениться можно.

— Не хочу тебя огорчать, но я уже замужем, — напомнила ему Королева.

— Это как раз очень легко исправить, — отмахнулся Маг. — Тоже мне, проблема...

В этот миг кто-то сзади ударил его по голове. Маг закатил глаза и рухнул на землю. Стоящее вокруг него войско не шелохнулось, за исключением Шута, с довольным видом оглядывающего тяжелый кубок в своей руке.

— Прямо от ужина оторвали! — пожаловался он Королеве. — Кстати, ты знала, что из обеденной есть тайный ход во двор?