Свет маяка (гет)

Лето выдалось странным. Июнь был слишком холодным даже для Великобритании, начало июля совсем не радовало солнцем, зато щедро проливало на остров моросящие дожди. А вот со второй половины лета на смену невразумительной погоде пришла удушающая жара, время от времени прерываемая грозами. Радио— и телеведущие в каждом выпуске новостей предупреждали о возможном ураганном ветре и опасностях долгого пребывания на солнце. Продажи холодных напитков и зонтиков побили все мыслимые рекорды: непогода налетала так же внезапно, как наступал тепловой удар.

Впрочем, на морском берегу жара ощущалась не так сильно, как в закатанных в асфальт городах. Поэтому Гарри, прилегший на песке у линии прибоя, вовсе не страдал от зноя, а жмурился от удовольствия, когда теплые волны омывали его ноги. На горизонте начинало темнеть — верный признак надвигающейся грозы, но он не замечал этого. Все его внимание было поглощено сделанным сегодня открытием.

Воспоминания о Гермионе рождали приятное чувство внутри, будто лопались пузырьки от шампанского, а мысли о Барнабасе, теперь Гарри мог себе в этом честно признаться, вызывали ревность, пробуждали то чудовище, с которым он успел познакомиться на шестом курсе. Эмоции переполнили его через край — песок показался слишком горячим, камушки больно врезались в спину, раскаленный воздух обжигал ноздри и гортань. Гарри больше не мог бездействовать, он быстро обулся, подхватил метлу и взмыл в небо, заламывая сумасшедший вираж. В аппарации не было нужды: до маяка около часа лету на средней скорости, если он постарается, может уложиться и в сорок минут. А по пути Гарри собирался обдумать, что именно скажет Гермионе, когда наконец увидит ее.

Уже спустя полчаса он проклял все: Джинни с ее откровениями, погоду, свою неосмотрительность. Что ему стоило просто оглядеться перед тем, как взлететь? Но нет, возбуждение застилало глаза, и он сразу же удалился от берега, углубился в море, рассчитывая легко определить направление с помощью заклинания компаса. Первые крупные капли, упавшие за шиворот, отрезвили его. Гарри огляделся и тихо выругался — небо затянули плотные тучи, они быстро надвигались будто бы сразу со всех сторон, захватывая его в кольцо непогоды. Видимость становилась хуже с каждой секундой, не так далеко впереди прямо в воду ударила молния. Гарри сбросил скорость и успел наколдовать компас за секунду до того, как на него обрушился ливень. Стена воды не давала разглядеть ничего дальше собственных пальцев, сжатых на враз ставшем скользким древке. Водяные брызги летели в лицо, Гарри не мог вздохнуть полной грудью. О том, чтобы наложить на очки «Импервиус», не шло и речи — оторвать руку от метлы было попросту страшно. Застигнутый врасплох, Гарри позабыл, куда повернулась палочка.

Он направился туда, где, как ему показалось, тьма была не такой плотной, рассчитывая вылететь в тыл туче и уже там разобраться, что делать дальше. Но, видимо, буря направлялась как раз в выбранную им сторону. Или во все стороны разом. Темнота стала сплошной, Гарри двигался наугад, отплевываясь водой и опасаясь остановиться. Он полностью потерял ориентацию в пространстве, даже на слух определить что-либо было невозможно: его окружал рев волн и ветра. Гарри стал забирать выше, в надежде пролететь тучу насквозь, но отбросил эту идею, как только почувствовал, насколько стало холоднее: вымокший до последней нитки, он бы не продержался на высоте и четверти часа.

Минуты полета в неизвестном направлении казались вечностью; случалось, Гарри не замечал, как опускался слишком низко, и тогда волны захлестывали его ноги и хвост метлы, утяжеляя ее и делая менее маневренной.

Он в очередной раз оглядел небо, на секунду подсвеченное очередным электрическим разрядом, и подумал, как глупо будет погибнуть в буре человеку, пережившему два смертельных проклятья. Вот порезвятся репортеры, изощряясь в заголовках: «Дело Темного Лорда закончила грозовая туча», «Молния на лбу не защищает от молнии в небе»... Как бы ему хотелось сейчас быть в своей гостиной, лежать на диване, устроив голову на коленях у Гермионы, слушать ее голос, вдыхать жасминовый аромат, который источают каштановые кудри, обнять ее, заглянуть в глаза, решиться и шепнуть что-нибудь глупое и нежное.

Новый раскат грома был таким громким, что у Гарри заложило уши. Моменты, проведенные вдвоем с Гермионой, мелькали на краю сознания. Его заполняла невыносимая горечь от того, что ничего из этого, ставшего таким привычным и необходимым, может больше не повториться. Стоит ему сейчас немного расслабиться, и взгляд, брошенный на Гермиону, поднимающуюся в компании Барнабаса по лестнице, с огромной вероятностью станет последним в его жизни воспоминанием о ней. Он бы все отдал, чтобы вернуться в их уютный мирок, туда, где, не сознавая того, нашел свое счастье. Гарри из последних сил сжал закоченевшими пальцами древко метлы и, уводя «Молнию» от столкновения с рокочущей волной, закричал во всю силу своих легких:

— Гермио-о-о-о-о-она!

Впереди справа слабо мигнул, а затем уверенно полился сквозь тьму теплый свет.

Барнабас покинул дом на маяке спустя полчаса после ухода Гарри. Он был бы рад задержаться и «продолжить знакомство», но Гермиона, сначала в самом деле ослепленная его брутальной красотой и явным интересом, довольно скоро заметила похотливые взгляды, которые он бросал на нее из-под полуопущенных ресниц, и будто протрезвела. Она уже не могла чувствовать себя комфортно: казалось, что легкий сарафан, такой уместный для жаркого дня, совсем не прикрывает ее тело, и Барнабас, вальяжно раскинувшийся в кресле, имеет возможность видеть каждый ее изгиб, каждый вставший дыбом волосок. Гермиона никак не могла устроиться так, чтобы максимально закрыться от блестящего взгляда темных глаз — убеждая себя в том, что она, в конце-то концов, взрослая и сильная ведьма, Гермиона упорно боролась с порывом подтянуть колени к подбородку, обнять их и спрятать голову. Желая поскорее избавиться от ставшего неудобным общества, она быстро изложила суть проблемы, выдала Барнабасу адрес дома в Годриковой Впадине, попросила прислать отчет с совой и буквально вытолкала его из дома.

Оставшись одна, Гермиона почувствовала себя слишком измотанной, чтобы работать. Она постояла под струями душа, смывая воспоминания о раздевающих взглядах ликвидатора проклятий, а затем стала бродить по дому. Время от времени она замирала у окна-витрины, вглядываясь в небо и ощущая смутное беспокойство. Поковыряв вилкой пирог прямо в форме для выпекания, Гермиона, даже не подумав переложить кусочек на тарелку, налила чай, да так и забыла чашку на кухонном столе. Не в силах и дальше выносить беспричинно обосновавшееся за диафрагмой ощущение тревоги, она направилась в библиотеку. Обычно книги оказывали на нее умиротворяющее действие, и Гермиона принялась водить подрагивающими пальцами по корешкам, вытаскивая наугад то один, то другой том. Она начинала читать, но, не удовлетворившись выбором, убирала книги на полки и продолжала поиски до тех пор, пока не наткнулась на «Бурю» Шекспира. Английский классик для нее был как чай — всегда к месту. Гермиона раскрыла книгу, дав ей открыться на произвольной странице. Это была своеобразная игра: иногда она фантазировала, будто книги — средоточие знаний — способны проявлять свою волю, и позволяла им говорить с собой, наталкивать на мысли. В школе девочки предсказывали судьбу, загадывая страницу и строку, Гермиона же для себя вывела эту забаву на новый, трансцендентный уровень.

«О, если это вы, отец мой милый,

Своею властью взбунтовали море,

То я молю вас усмирить его.

Казалось, что горящая смола

Потоками струится с небосвода;

Но волны, достигавшие небес,

Сбивали пламя. О, как я страдала,

Страданья погибавших разделяя!

Корабль отважный, где, конечно, были

И честные и праведные люди,

Разбился в щепы. В сердце у меня

Звучит их вопль. Увы, они погибли!

Была бы я всесильным божеством,

Я море ввергла бы в земные недра

Скорей, чем поглотить ему дала бы

Корабль с несчастными людьми».

Чувство тревоги переросло в настоящую панику. Путаясь в подоле сарафана, теряясь в смутных опасениях, Гермиона подскочила к крохотному окошку и увидела черные тучи, затянувшие небо. В комнате с каждой секундой становилось все темнее, на горизонте сплошной мрак прошивали ослепительно-белые молнии, глухо рокотал гром. Вот-вот разразится шторм, а Гарри где-то там и ничего не знает! Гермиона в панике заметалась по чердаку, споря сама с собой:

— Совершенно не о чем переживать, Гарри, конечно, самонадеян, но он ведь не дурак, чтобы лететь в такую погоду! К тому же он — волшебник и умеет аппарировать, да и с чего я вообще взяла, что он будет добираться до дома на метле? Наверняка вот-вот появится со своей проклятой «Молнией»!

Раскат грома наполнил крохотную библиотеку диким грохотом, заодно затопив душу Гермионы животным страхом.

— А если они поздно заметят тучу и просто не успеют переместиться? Или их собьет с метел порывом ветра? А если он взлетел и заметил тучу уже над морем? Мерлин, он же не сможет аппарировать в полете!

Гермиона вновь приникла к окошку. На улице уже вовсю хозяйничала стихия, доказывая свою первобытную силу и власть над слишком много возомнившими о себе людьми. На землю устремились потоки воды. Тьма за окном стала густо-чернильной, волны будто взбеленились, атакуя кусочек суши. Такой бури Гермиона еще не видела, хотя последний месяц и оказался в ее жизни самым щедрым на непогоду.

— Думай логически, Гермиона! Можно отправить ему Патронуса и предупредить, чтобы не вздумал лететь. Я уверена, это только мое воображение разыгралось, и на самом деле ему ничего не грозит!

Взмах палочкой — и ничего, она была слишком напугана. Вместо счастливых воспоминаний перед ее глазами вставали ужасные картины: разбитая в щепки метла, треснувшие очки, вынесенные на берег волной, истрепанный обрывок мантии… Гермиона попробовала еще раз, усиленно концентрируясь на образах родителей, на улыбающемся Гарри. Но ни вторая, ни третья попытка не увенчались успехом — из палочки не появилось даже крохотного серебристого облачка. Она упала на диван, судорожно раздумывая, как бы связаться с Гарри. Сердце бешено билось о ребра, паника сиреной выла внутри, отметая любые разумные доводы. Не верящая в предчувствия, сейчас Гермиона просто знала: Гарри в воздухе, его застигла буря. Она лихорадочно обшаривала взглядом стены чердака в поисках чего-то, что сотворит чудо и вернет его домой живым и невредимым.

— Хвала Мерлину, — внезапно воскликнула она и бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и совершенно не заботясь о том, чтобы не упасть.

Очередная молния прорезала небо, осветив крохотное чердачное окошко и круглый витраж под самой крышей. Сложенный из кусочков стекла, на витраже сиял огнями маяк, а у его подножия замерла хрупкая женская фигурка.

Гермиона выскочила из дома и побрела в сторону маяка. Бежать не получалось — ее сто с небольшим фунтов веса не могли должным образом бороться с ураганным ветром. Все, что она могла — это медленно переставлять ноги, тщательно выбирая точку опоры, вытянув перед собой руку и сильно наклонившись вперед. Но паника внутри не давала остановиться, подгоняя Гермиону шаг за шагом карабкаться по скользким каменным ступеням, ближе и ближе к маяку. Наконец ее пальцы коснулись металлического поручня — единственного, что осталось от небольшого крыльца: нужно было преодолеть всего пять местами раскрошившихся ступеней, по которым потока сбегала вода.

— Бомбарда! — не церемонясь, Гермиона разнесла заколоченную дверь в щепки.

Гарри собирался привести маяк в порядок, но у него постоянно находились дела поважнее, поэтому старая башня так и стояла — неухоженной и частично разрушенной. Оказавшись внутри, Гермиона порадовалась, что винтовая лестница в сносном состоянии; встречающиеся в пролетах и на ступеньках кучи досок, тряпок и обломков кирпичей нисколько не мешали ее продвижению наверх — она решительно уничтожала их с помощью палочки.

Наверху Гермиона, оставив на время мысли о том, как она будет включать фонарь на давно заброшенном маяке, тут же бросилась осматривать световую систему. Огромная лампа была разбита — Гермиона выругалась и принялась оглядываться в поисках чего-то, из чего можно было развести огонь, но вокруг не нашлось ни одной дощечки. Она со злостью хлопнула себя по бедрам, досадуя, что, пробираясь на вершину маяка, собственноручно уничтожила уйму отличного топлива для сигнального костра.

«Ты волшебница или кто?» — вспомнились ей произнесенные много лет назад слова. Гермиона тряхнула влажными волосами и произнесла заклинание:

— Люмос!

Луч света бросился на борьбу с кромешной тьмой, но этого было недостаточно. Она снова подняла палочку, крепко зажмурилась и, представляя, как будет отпаивать чаем с ромашкой, а потом отчитывать за дурость вернувшегося целым и невредимым Гарри, выкрикнула:

— Люмос максима!

Гарри, из последних сил удерживая метлу, развернулся на свет. Он боялся моргать — вдруг обещающий спасение луч пропадет? Но тот никуда не девался. Гарри приободрился и на свой страх и риск увеличил скорость. Свет становился все ярче, и Гарри полетел еще немного быстрее, приближая чудесный момент, когда окажется в безопасности: ему было все равно, куда именно он летит, на свой остров или на большую землю, главное — подальше от беснующихся волн и бесконечного дождя.

Гарри не отрывал глаз от цели и не заметил, как из темноты показался край утеса. Остановиться было невозможно — он постарался максимально сбросить скорость и уйти вправо, но все равно налетел на скалу, врезавшись в твердую породу левым боком. Все его тело пронзила страшная боль, в глазах потемнело, и голову наполнил противный звон. Почти теряя сознание, но все так же не выпуская метлу из рук, Гарри в неуправляемом падении устремился к морю.

Удар о воду не привел его в чувство. Будто в замедленной съемке, безвольное тело погружалось в пучину, полы квиддичной мантии обвились вокруг Гарри наподобие савана. Он открыл рот, пытаясь вдохнуть, но только выпустил остатки воздуха из легких. Меняя форму, пузыри поплыли вверх — мысли Гарри на секунду прояснились, ужас удушья затопил усталое сознание, скрюченные пальцы потянулись к горлу, преодолевая сопротивление воды. Руки свело судорогой, древко метлы было как никогда крепко зажато в правом кулаке.

«Гермиона», — подумал он, сквозь муть удушья в последний раз ловя отблеск слепящего белого света на волнах. «Молния» дернулась и, повинуясь угасающей воле хозяина, прошила соленую толщу воды, вынося Гарри, намертво, словно бульдог, вцепившегося в метлу, на поверхность, к воздуху.

Он не знал, где взял силы навалиться на древко животом, не помнил, как скатился на землю, ударившись головой об острый камень. Гарри кашлял, исторгая из себя морскую воду, и дышал, дышал, дышал…

Гермиона примерно знала, откуда должен был прилететь Гарри, он подробно рассказывал о найденном укромном пляже. Молясь, чтобы луч был достаточно ярким, она направляла свет именно в ту сторону, вглядываясь в непогоду до рези в глазах и стараясь при этом не терять концентрации на «Люмосе».

— Гарри, Гарри, только вернись! Я не буду ругаться, перестану тебя поучать, буду убирать за собой кружки, запру Живоглота в комнате, только будь в порядке! Мерлин, пожалуйста, вернись… Я не смогу без тебя, как я без тебя? Гарри, ты ведь все, что у меня осталось… я люблю тебя, люблю… — шептала она, впервые вслух признаваясь в догадке, которая мучила ее с тех самых пор, как высоко в небе над Дувром она узнала аромат его кожи.

Внезапно в свете «Люмоса» промелькнула тень человека. Он летел прямо на скалу, Гермиона и представить себе не могла, как можно избежать столкновения при такой траектории. Она всматривалась в это место так пристально, что выступили слезы, и даже направила туда светящуюся палочку, чтобы понять, не померещилось ли ей. Море, освещенное заклинанием, все так же бурлило и, казалось, не намеревалось когда-либо успокаиваться. Гарри нигде не было видно, Гермиона уж решила, что ей и вправду показалось, как вдруг…

— Гарри!

Она бросилась вниз. Гермиона буквально летела по лестнице, сердце ее бешено стучало, норовя выпрыгнуть из груди. Гарри лежал в нескольких ярдах от входа в маяк, метла валялась рядом, растрепанная и мелко вибрирующая. Гермиона упала на колени рядом с ним, мокрые волосы моментально облепили ее щеки и лоб, мешая видеть. Стуча зубами, больше из страха, нежели от холода, она осмотрела его покрытое ссадинами лицо, поискала пульс на шее, но не смогла найти и, захлебываясь слезами, принялась прощупывать запястья, моля Господа, Мерлина, Мордреда, всех известных ей святых и богов, чтобы жилка под ее пальцами билась.

— Энервейт! Энервейт! — выкрикнула она, направив палочку ему прямо в лицо.

Гарри содрогнулся всем телом и закашлялся. Гермиона прижала испачканные его кровью пальцы ко рту — жив, неужели жив… Он приоткрыл глаза и тут же снова потерял сознание.

Гермиона подавила рвущиеся из груди рыдания — сейчас не время поддаваться панике! Она сделала несколько глубоких вздохов и наколдовала носилки, на которые аккуратно уложила Гарри с помощью заклинания левитации, и осторожно, стараясь не растрясти больного, направила их к дому. Внутри Гермиона так же бережно переложила его на диван.

Он выглядел более чем неважно. Глубокие ссадины по всему телу, свалявшиеся от крови волосы, порванная одежда, гримаса страдания на лице. Гермиона почувствовала, что слезы снова подступают к глазам. Она тряхнула головой, разметав вокруг сотни дождевых капель, и прошептала:

— Держись, Гарри, я рядом. Акцио, настойка бадьяна! Акцио, справочник колдомедика!