Подменыш (джен)

Джинни кажется, что все должны пялиться на неё и шептаться за спиной, но всё идёт своим чередом точно так же, как и раньше. Никаких слухов о той «шалости», которую она якобы пыталась устроить, никаких пристальных взглядов со стороны МакГонагалл, Флитвика или Слизнорта. Никаких предупреждений быть более осторожной.

Первым порывом было поговорить с Тобиасом, рассказать о случившемся, но отношения между ними по-прежнему можно назвать в лучшем случае прохладными. Что в общем-то даже лучше, чем его непредсказуемые вспышки ярости.

Вместо этого она следует собственному же совету и старается не думать о том, какой именно окажется её отработка.

— Что ж, — говорит она в среду вечером, поднимаясь с дивана в общей гостиной. — Прошу меня извинить, у меня отработка.

— О, правда? — отзывается Рейко с заметным интересом.

Джинни заставляет себя пожать плечами.

— Домашка куда скучнее квиддича. Но, видимо, не все с этим согласны.

Рейко смеётся.

Воздух в древних подземельях тяжёлый, спертый и пропитанный сыростью. Здесь заметно прохладнее, чем наверху. Джинни спускается вниз, чтобы отбыть свою первую отработку. Она не уверена, куда именно следует идти, но в длинном коридоре открыта только одна дверь, из которой пробивается слабый свет.

Сделав глубокий вдох, чтобы немного унять нервы, она переступает порог комнаты.

Сама не знает, почему одновременно испытывает и ужас, и облегчение, когда видит внутри Снейпа, а не Кэрроу. Возможно, потому что он пусть и опасная, зато знакомая величина. Правда, только если продолжать обманываться, будто она хоть что-то знает об этом человеке — убийце и предателе.

В отличие от помещения, в котором Кэрроу проводили допросы, здесь почти ничего нет. Этот кабинет настолько мал, что светом его наполняет всего одна-единственная пара свечей. Из мебели только потертый стол и пара стульев.

Она подходит к столу, чуть шаркая ногами.

— Директор.

Он поднимает взгляд.

— Мисс Уизли. Садитесь.

Она подчиняется, отмечая про себя, что на этом стуле, по крайней мере, нет цепей. Она не уверена, хороший ли это знак.

Когда она усаживается, Снейп пододвигает к ней через стол увесистый том.

— Будете переписывать этот текст целиком. Слово в слово.

Она удивленно моргает, потому что судороги в руке и случайные порезы бумагой кажутся сущим пустяком по сравнению с историями, уже блуждающими по замку. Даже если на то, чтобы переписать эту конкретную книгу, может уйти вся жизнь. С другой стороны, она не забыла, как Амбридж извратила даже такое безобидное наказание, как переписывание строк.

— Своим пером, сэр?

Челюсть Снейпа чуть сжимается, но он отвечает:

— Да.

Наклонившись, она роется в сумке, достаёт перо, чернильницу и кусок пергамента. Всё это время наблюдает за Снейпом краем глаза, пытаясь разобраться в ситуации. Ей хочется спросить, почему именно у него она отбывает наказание, почему ей приходится всего лишь переписывать книгу, в отличие от многих других, но что-то подсказывает: задавать вслух все эти вопросы будет ужасной ошибкой.

Снейп смотрит на неё чёрными, жёсткими глазами и с лицом настолько непроницаемым, что с таким же успехом оно могло быть высечено из камня.

Джинни осторожно раскрывает книгу, готовясь к миллионам самых разных возможных вариантов, но страницы безмятежны и неподвижны.

Она начинает переписывать текст.

Через несколько предложений Джинни хмурится, когда смысл слов, наконец, доходит до неё. Она закрывает книгу, чтобы взглянуть на обложку с названием, и проводит большим пальцем по истёртой коже. Потускневшие позолоченные буквы едва различимы: «Окклюменция и легилименция: утомительное введение в основы».

— Какие-то проблемы, мисс Уизли?

Она смотрит на него, вопросы буквально висят на кончике языке, но она не задает их.

— Нет, сэр, — отвечает и вновь раскрывает книгу.

Несмотря на обстановку и человека, сидящего напротив, Джинни постепенно увлекается текстом — переплетением лжи и правды, защиты и тонкой, серой грани между ними.

На какое-то время она позволяет себе затеряться в магии тайн.

* * *

Когда она возвращается в гостиную, уже почти полночь. Рука ноет, пальцы сводит от судорог, перед глазами все расплывается и мутнеет от усталости. Но ничто не сравнится с беспокойным вихрем мыслей в голове, словно Джинни стоит на грани того, чтобы расставить всё по местам.

Она настолько погружена в себя, что едва не проходит мимо Тобиаса, сидящего у почти погасшего камина.

Долгую секунду они просто смотрят друг на друга. Тобиас разглядывает её, и она задумывается, неужели он ждал её, неужели услышал про отработку, неужели захотел убедиться, что с ней все в порядке?

— Это были просто строчки, — говорит она.

— Что? — отзывается он, вздрогнув, будто эти слова только что вывели его из задумчивости.

— Мне нужно было просто переписывать строчки.

— Ага, — Тобиас пожимает плечами, поднимаясь, и начинает собирать конспекты. — А мне-то что?

Он проходит мимо.

— Тобиас, — устало вздыхает она, усаживаясь на подлокотник кресла.

Ответа нет. Тишина затягивается, и, когда она уже решает, что он ушёл в спальню, раздаётся его голос:

— Я рад, что с тобой всё в порядке.

Она оборачивается, но его уже нет.

* * *

В четверг днём Джинни направляется на поле на тренировку, когда замечает Невилла. Он несётся через лужайку, пытаясь догнать её.

— Ты не сказала, что тебя поймали! — восклицает он достаточно громко, чтобы его услышал кто угодно.

Она оглядывается по сторонам и, не дожидаясь новых вопросов, хватает его за руку, утаскивая в сторону Запретного леса. Только когда они скрываются под кронами деревьев, она оборачивается к нему.

— Невилл, какого чёрта…

— Говорят, что ты была на отработке у Снейпа! — перебивает он.

Джинни вздыхает.

— Да. И что с того?

— И что с того? — потрясённо передразнивает Невилл, качает головой и проходит мимо. — Я скажу ему.

Она резко останавливает его, перехватывая за локоть.

— Скажешь ему что именно? Что вы с Луной вломились в кабинет директора, чтобы украсть древнюю реликвию, которая, оказывается, важна для Гарри, мать его, Поттера?

Невилл запинается.

— Да. Он, наверное, уже всё знает. Портреты бы сказали.

— А тебе не кажется, что если бы они это сделали, ты бы уже давно сидел на своей отработке?

Кто знает, может, другим директорам совсем не по душе, что Снейп убил своего предшественника. Это вполне могло бы слегка пошатнуть их лояльность.

Судя по хмурому виду, он, похоже, обдумывает её слова, но быстро отмахивается:

— Какая теперь разница, правда? Это всё равно неправильно.

— Неправильно? — эхом отзывается Джинни с таким ощущением, будто Невилл говорит на незнакомом языке.

— Что тебя наказывают за то, что сделал я!

Джинни резко выдыхает.

— Не будь идиотом. Тебе удалось сбежать. Радуйся.

— Я не о себе думаю!

— Правда? Если ты сейчас сдашь себя, то как же, по-твоему, это поможет Луне и Ханне? Единственное, чего ты этим добьёшься, — это заглушишь собственное чувство вины. И как это ты не о себе думаешь?

Он краснеет.

— Но если ты не хочешь думать о Луне и Ханне, подумай хотя бы обо мне.

Он вскидывает руки и выглядит при этом совершенно расстроенным.

— Я и думаю о тебе!

— Думаешь, значит, — Джинни скрещивает руки на груди. — То есть ты думаешь о том, что прямо сейчас я сижу и переписываю строчки для Снейпа из-за какой-то глупой выходки, которую, как он думает, я пыталась провернуть? Думаешь о том, что он, возможно, снисходителен ко мне только потому, что я с его факультета? Думаешь о том, что если бы они поняли, зачем я на самом деле туда пошла, я бы сейчас оказалась в подземельях с Кэрроу, где меня ждало бы нечто гораздо худшее, чем просто написание чёртовых строк?

Невилл таращится на неё.

— Об этом ты думаешь? — тихо, но настойчиво спрашивает она.

— Нет, — запинается он. — Я… я не… то есть…

Джинни делает шаг вперёд, её голос становится резче:

— Правда в том, Невилл, что сейчас самая большая угроза для моей безопасности — это не Снейп и не Кэрроу. Это ты.

Он выглядит так, словно она влепила ему пощёчину, но у неё нет ни сил, ни желания извиняться за свою прямоту.

— Ты понял?

— Да, — кивает он. — Я понял. — Делает несколько неуверенных шагов назад. — Я… ничего не скажу.

Джинни смотрит, как Невилл уходит ссутулившись и чувствует себя так, будто пнула щенка, и это злит ещё сильнее. Взглянув на часы, понимает, что теперь ко всему прочему ещё и опаздывает на тренировку. А когда видит, что команда уже ждёт её, выстроившись в ряд на поле, то настроение портится окончательно.

— Как мило с твоей стороны всё-таки соизволить явиться, — насмешливо бросает Бассентвейт.

Она не отвечает, торопливо собирая всё необходимое. Наклоняется над ящиком с экипировкой, когда один голос вдруг поднимается над общим гулом.

— …его отец-грязнокровка.

Для Джинни это звучит так, словно рвётся последняя тонкая нить. Всё, что она до сих пор сдерживала, готово вырваться наружу. Она выпрямляется и поворачивается к Розье.

— Что ты сказал? — спрашивает она слишком тихим и спокойным голосом.

Он пожимает плечами, явно не улавливая, что именно сказал не так.

— Про Грэхэма?

Остальная команда переглядывается с явным беспокойством: они, похоже, лучше знакомы со вспыльчивым характером Джинни.

— Да, — подтверждает она.

— Что его отец — грязнокровка? — переспрашивает он, оглядываясь по сторонам, словно в поисках кого-то, кто объяснит, в чём вообще проблема. — И что с того?

Они уже несколько недель слушают на маггловедении, как Алекто небрежно швыряется этим словом, будто оно технический термин, а не оскорбление. Джинни не должна удивляться. Но всё равно удивляется.

Она делает несколько шагов к нему.

— А с того, что я не хочу, чтобы это слово звучало на моём поле.

Розье фыркает с пренебрежением:

— Не закатывай истерику.

Джинни улыбается, и Бассентвейт отступает, будто в ужасе. Она видит, как он предостерегающе кладёт руку на плечо Розье, но тот не реагирует.

— Можешь называть меня сукой, тираном, шлюхой или как тебе вздумается. Но я не позволю, чтобы на поле в моем присутствии звучали эти ненавистные грязные слова.

— А иначе что? — спрашивает Розье, выпрямившись, будто старается напомнить ей, насколько он выше. Типичный хищный жест, который лишь подчёркивает, насколько он слаб и неуверен на самом деле.

Джинни принимает более расслабленную позу.

— Не притворяйся, будто тебя нельзя заменить. Мы оба знаем, что можно.

Розье прищуривается.

— Мои родители… — начинает он, с явным удовольствием желая напомнить, насколько близка его семья со Снейпом и Кэрроу.

— Думаешь, мне есть до этого дело? — говорит она. — Пусть они и правят школой, но здесь только один лорд, чье мнение имеет значение, и это я.

Все бледнеют, и Джинни понимает, что гнев увлёк её слишком далеко. И всё же, она знает: каждое её грёбаное слово — чистая правда.

— Десять кругов или убирайся с моего поля и никогда не возвращайся.

Она не дожидается, что он выберет. Вместо этого поворачивается к остальным, распределяя игроков на первую разминку. Когда они поднимаются в воздух, Джинни бросает взгляд вниз и видит, как Розье мрачно, но уверенно начинает бегать по периметру поля.

Рейко с широкой улыбкой на лице подлетает к ней поближе.

— Чему ты ухмыляешься? — ворчит Джинни.

Та качает головой.

— Просто рада видеть, что ты снова становишься собой.

— Меньше болтай, больше летай.

Рейко с хохотом уносится вперёд.

* * *

За завтраком Джинни наблюдает, как ученики, опустив головы, тайком читают «Придиру». Она встречается взглядом с Розье через стол, и спустя мгновение тот первым отводит глаза.

Это было безрассудно — позволить гневу взять верх вот так, но как же это было приятно. Это было правильно.

Впервые за долгое время она чувствовала что-то, кроме страха.

И она совсем не знает, что с этим делать.

На гербологии, пользуясь всеобщим хаосом, Ханна садится рядом с Джинни.

— Ты в порядке? — спрашивает она, глядя на саженцы, которые та пересаживает.

Джинни отрезает цветок у растения перед собой, не обращая внимания на его тихие всхлипывания.

— Всё нормально, — отвечает она.

Ханна изучает её взглядом.

— Ты же в итоге нарвалась на отработку?

Джинни вздыхает, не испытывая особого желания разбираться с очередным приступом чужой вины. Хотя Ханна, по крайней мере, выражается осторожно.

— Всё в порядке, — едва не огрызается она.

Но когда поворачивается к Ханне, то видит, что в её взгляде нет ни вины, ни любопытства — только мягкое, тёплое сочувствие, которое особенно трудно выносить.

— Правда, — говорит Джинни уже более мягко. — Ничего страшного.

Через мгновение Ханна кивает, явно желая поверить на слово.

— Спасибо тебе за то, что сделала. Это многое значит.

Джинни снова кивает.

Остаток урока они проводят в спокойном, почти дружеском молчании.

* * *

Выходные проходят на удивление спокойно. Розье на субботней тренировке ведёт себя тихо и послушно. Джинни удаётся нагнать большую часть домашних заданий, чтобы избежать новых отработок, и начинает казаться, что, возможно, вся эта история с мечом Гриффиндора наконец-то исчерпана.

Cледовало бы помнить, что с гриффиндорцами никогда не бывает так просто.

И, разумеется, уже к середине следующей недели она замечает, что Невилл всё чаще прихрамывает, приходя на завтрак. Подслушав разговор гриффиндорского загонщика Ричи с одноклассником на маггловедении, Джинни узнаёт, что почти каждый вечер на этой неделе Невилл проводит на отработках — за то, что слишком часто дерзит на уроках.

Она видит в этом осознанное решение. Будто какая-то виноватая часть его разума требует разделить с ней наказание, пусть даже за другой проступок. Это могло бы быть почти трогательно, если бы не было так чертовски раздражающе.

Ей кажется, что она уже видела такое прежде — мальчика на грани срыва.

И конечно же, на следующем уроке гербологии Ханна наклоняется к ней и тихо говорит:

— Я волнуюсь за Невилла.

— Я тоже.

Ханна смотрит на неё с мучительной надеждой, но в то же время так, будто не смеет снова просить о помощи после того, чем всё обернулось в прошлый раз.

Джинни вздыхает. Кому-то придётся спасти Невилла от него самого.

— Ты сможешь привести его в Выручай-комнату сегодня вечером?

Ханна тут же оживляется.

— Конечно, смогу.

— И Луну прихвати. Нам наверняка понадобится подкрепление.

— В восемь?

— Пусть будет в семь. У меня еще отработка потом.

Ханна смотрит на неё с беспокойством.

— Он говорил, сколько это будет продолжаться?

— До моей смерти, по всей видимости.

Ханне явно неловко из-за такой шутки.

— Он меня не тронул, — говорит Джинни. — Не знаю почему, но он мне ничего не сделал.

Даже если бы она захотела поделиться своими секретами, у неё всё равно нет объяснения тому, что на самом деле происходит в подземельях.

— Хорошо.

* * *

Без пятнадцати семь Джинни расхаживает по коридору, повторяя про себя как мантру: безопасное место, безопасное место, безопасное место.

Когда появляется дверь в Выручай-комнату, у неё нет чёткого представления о том, что найдёт внутри. Может, «Нору» или тот самый зал, где раньше проводились занятия Армии Дамблдора. Но переступив порог, она видит, что это ни то и ни другое, а как раз то место, к которому она меньше всего готова.

Мягкий свет, льющийся из невидимого источника, приглушает суровые каменные стены и ложится на изящные диваны с обивкой в зелёных и серебристых тонах. В камине в стороне тихо потрескивает огонь.

Джинни делает глубокий вдох, и даже воздух пахнет… им. Дорогими духами и влажным камнем.

Первой появляется Луна и с живым интересом оглядывает комнату.

— Это гостиная Слизерина?

— Нет, — отвечает Джинни. — Просто… место, где мне самое место.

Ханна и Невилл входят следом, всего на шаг позади. Заметив Джинни, Невилл сразу говорит:

— Я ничего не сказал.

— Я знаю, но это не мешает тебе находить другие способы себя наказать, да?

Щёки Невилла заливает румянец, но он даже не пытается отрицать.

— Невилл, — говорит Ханна. — Мы за тебя переживаем.

Луна согласно кивает:

— Похоже, тебя заразили холерикусы.

Он оглядывает трёх девушек.

— Что это, операция по недопущению?

— Если нужно, то да, — отвечает Джинни.

Невилл вздыхает:

— Я не просто пытаюсь нарваться на отработку из-за чувства вины, если вы об этом.

— Тогда зачем? Зачем ты их провоцируешь?

— Потому что это чушь! — взрывается Невилл, вскидывая руки. — Все делают вид, что Гарри — преступник, а Сами-Знаете-Кто не захватил власть! Ты же слышала, что Кэрроу говорят на уроках. Что они делают. И я должен просто сидеть и смотреть на это?

— И ты думаешь, что если тебя будут избивать, то это как-то решит проблему?

— Это лучше, чем притворяться!

Джинни краснеет, вспоминая их ссору в кабинете директора.

— Это важно, — говорит Невилл, проводя рукой по волосам. — Ты же помнишь, как много это значило для людей: что Гарри всегда говорил правду, отказывался лгать, что бы с ним ни делали лишь бы заставить замолчать?

— Ты не Гарри, Невилл, — резко отвечает Джинни, и в её голосе звучит смесь стыда, злости и болезненной тоски.

— Думаешь, я этого не знаю? — говорит он с отчаянием.

Ханна осторожно касается его плеча и бросает на Джинни укоризненный взгляд.

Джинни вздыхает, переводит дух и садится на диван. На подушке сбоку всё ещё видно потёртое пятно, ровно там, где она и помнила. Она качает головой, размышляя, не пытается ли сам Хогвартс что-то сказать ей, а может, так было всегда.

— В тот день в поезде, — говорит Джинни, — когда ты подошёл ко мне. Чего ты хотел? Чего ты на самом деле ждал?

Невилл краснеет.

— Я думал… — он качает головой. — Нет, я не думал. Я просто надеялся.

— Что я расскажу тебе про них?

— Да.

— Зачем?

— Я просто… Я не знаю, что нам теперь делать.

— И ты подумал, что я могла бы рассказать тебе?

— Если бы кто-то и мог снова собрать АД, — произносит Ханна, — мы все думали, что это будешь ты.

Джинни чувствует, как внутри будто что-то болезненно сжимается.

— Что?

Они переглядываются, кивая, и Джинни вспоминает все эти взгляды в коридорах от бывших членов АД. Она сжимает руки, лежащие на коленях.

— Вы правда думаете, что кто-то стал бы меня слушать? Что кто-то пошёл бы за слизеринкой?

Невилл снова выглядит смущенным, но Джинни ценит его честность. А Луна, молчавшая до сих пор, вдруг говорит:

— Ты же Уизли.

Джинни понимает, что та имеет в виду. Предательница крови. Друг Гарри и Ордена. Она так хотела, чтобы Кэрроу поверили в обратное. И, может быть, даже сама пыталась в это поверить.

Невилл смотрит на неё с такой грёбаной отчаянной надеждой, но Джинни устала от попыток быть такой, какой её хотят видеть другие люди, какой она нужна им.

— Да, — говорит она. — Я — Уизли. Но я ещё кое-кто.

— Кто? — спрашивает Невилл.

Джинни встаёт и подходит к камину, пытаясь найти правильные слова.

— Этим летом Пожиратели смерти пришли в «Нору».

— Луна рассказывала. Они искали Гарри.

Джинни кивает, стискивая зубы.

— Знаете, что странного в Круциатусе? Не в том, что это больно. То есть, Мерлин, да, это ещё как больно. Но даже спустя долгое время после того, как всё закончилось, ты всё ещё чувствуешь его, понимаете? Словно дрожь в мышцах. И каждый грёбаный раз я не уверена, а не кажется ли мне это.

Она поднимает взгляд на Невилла, и на его лице отражается настоящий ужас. За неё, но и за своих родителей. Ханна сжимает его руку, а сама смотрит на Джинни глазами, полными слёз.

— Вы должны понять, — говорит Джинни, и голос её звучит почти как мольба, — они сказали, что если я солгу, то они вернутся. И не только за мной, за всей моей семьёй. У меня шесть братьев. Шестеро.

— А ты? — спрашивает Невилл. — Ты им солгала?

Джинни бросает взгляд на Луну, понимая, что, хотя она говорила им о Пожирателях смерти, она никогда не рассказывала о Гарри.

— Эта ложь об обсыпном лишае — единственное, что хоть как-то защищает мою семью. Так что ты прав, Невилл. Я действительно боюсь. Я слишком напугана, чтобы возглавлять какое-то студенческое сопротивление.

Как она может вести за собой, когда перед глазами лишь одно: бесконечная череда мелочей, в которых всё может пойти катастрофически не так?

— Джинни… — настаивает он почти с мольбой в голосе.

— Нет. Я не могу, — она выдыхает и опускается обратно в кресло.

Остальная троица следуют её примеру. Невилл тяжело оседает, будто ему только что отказали в чём-то долгожданном и таком желанном.

— Если ты так в это веришь, — говорит Джинни, — почему сам не возглавишь?

Она даже не уверена, что АД — особенно хорошая идея. Конечно, уроки Тёмных искусств теперь вовсе не шутка, как было при Амбридж, но никто не пропустил, что слово «защита» из названия предмета исчезло. Никакой защиты не осталось. Только воздействие.

И, по крайней мере, у него будет на что отвлечься.

— Я? — переспрашивает Невилл, и Джинни видит, что он не считает себя достаточно хорошим, да и никогда так не считал.

— Судя по слухам, ты унаследовал от Гарри его поразительную неспособность держать язык за зубами, — замечает она.

— Вот именно, — выпаливает он. — Ты была права. Я не думаю, что я особенно храбрый, но точно знаю, что недостаточно умный. Я не подумал как следует, когда попытался украсть меч, и в итоге наказали тебя. Я не подумал, как моя попытка взять вину на себя скажется на тебе. — Он качает головой. — Какой из меня лидер?

Он уныло смотрит на свои руки, но затем поднимает взгляд на Ханну, и на лице у него проблеск надежды.

— Ханна…

Но та уже качает головой.

— Лидер, наверное, не должен лить слёзы по каждому поводу.

— Меня люди считают странной, — говорит Луна, когда Невилл поворачивается к ней.

— По крайней мере, тебя не считают безжалостной, — бросает Джинни.

Невилл кривит губы в попытке улыбки, хотя видно, что он будто теряет последнюю надежду.

— Или безрассудной, — тихо добавляет он.

— Я думала, ты воспримешь это как комплимент, — кривится Джинни.

Все откидываются назад. Невилл и Ханна выглядят подавленными. Только Луна остаётся невозмутимой.

— Это ведь очевидно, разве нет? — говорит она.

— Что? — Невилл хмурится. — Что никто из нас не справится?

Луна кивает.

— Ни один из нас.

Она выжидающе смотрит на Ханну, и глаза той расширяются.

— Ну конечно! — Улыбка расплывается по её лицу, сияющая и яркая как Патронус.

— Не обязательно так этому радоваться, — бурчит Невилл.

Но Ханна улыбается ещё шире.

— Разве ты не понимаешь? Ни один из нас не справится. Но, может быть… может быть, мы сможем сделать это вместе.

— Вместе? — хмурится Джинни.

— Да, — уверенно кивает Ханна. — Мы вчетвером.

Когда Джинни смотрит на неё с сомнением, она вскакивает.

— Нет, правда. В этом есть смысл! Джинни, ты будешь нас защищать. Луна — помогать нам оставаться умными, а Невилл — храбрыми.

— А ты? — спрашивает Невилл.

— А Ханна — добрыми, — отвечает Луна.

Щёки Ханны розовеют, но энтузиазма у неё не убавляется. Невилл смотрит на Джинни, словно пытаясь понять по её лицу, насколько всё это реально.

— Не знаю, — признаётся та, чувствуя себя так, как будто из легких выбили весь воздух. Это ужасная идея — по миллиону разных причин.

— Без тебя у нас ничего не выйдет, Джинни, — настаивает Невилл, его возбуждение давлеет над ней, как тяжелое одеяло, под которым вот-вот задохнёшься.

Она резко поднимается.

— Я не говорю «нет». Просто… Дайте мне подумать, ладно?

Невилл выглядит так, будто хочет подтолкнуть, но Ханна кладёт руку ему на плечо.

— Мне нельзя опаздывать на отработку, — говорит Джинни и выбегает из комнаты.