Тридцать и один день октября (джен)

20 октября, 1985 г.

Рано или поздно наступает момент, когда прежде назойливый младший брат становится поистине невыносимым.

Раньше Фестеру не составляло труда поставить мелкого на место и держать его в страхе, но Гомес внезапно стал вытягиваться и крепчать и, хотя ростом пошёл в мать, занятия по боевым искусствам посещал исправно. Фестер мог по-прежнему одной левой закинуть его на шкаф, но Гомес стал больно уж ловким и шустрым. Затем он обошёл Фестера в стрельбе из арбалета. В другой раз умудрился незаметно стянуть из его кармана петарду и поджечь её прямо над ухом. Но когда Гомес первым взобрался на крышу особняка без страховки, Фестер понял, что его безоговорочному превосходству пришёл конец. А неумолимо наступающая гормональная встряска сделала этого проходимца ещё и непомерно наглым.

— Если ты не перестанешь швырять эти штуки в мою дверь, я закину парочку прямо в твою гогочущую глотку, — орал на него Фестер под свист очередного дротика, пролетевшего прямо над его макушкой.

Спасало лишь то, что с тех пор, как он собрал собственный мотоцикл, был волен уезжать, куда пожелает. Первое время он пропадал лишь до вечера, а стоило ему без предупреждения исчезнуть на двое суток, как мать потом столько же с ним не разговаривала. Когда Фестер взмолился о пощаде, она сурово заявила:

— Я понимаю, что ты уже взрослый и самостоятельный пятнадцатилетний мужчина, но я не обладаю такой суровой выдержкой и, если ты вздумал отправиться в приключение, будь добр, сообщи заранее.

Он дал слово и очень постарался его сдержать.

— Ма, вернусь к завтрашнему ужину.

Но приехал он только к утру следующего дня.

— Мотоцикл сломался, — неразборчиво пояснял он.

Последующие два месяца Фестер держался установленных сроков, но потом пропал на неделю и пропустил день рождения дедушки. Измотанный, помятый и чумазый, в пальто с оторванным рукавом и драным ботинком на левой ноге он отчитывался перед Дис, над которой возвышался на добрую голову. Фестер ссутулился, как мог.

— Что поделать, если из картеля не выпускают заложников так просто!

— Если ты был заложником, почему нам не поступала информация о выкупе?

— Буду я тратить ваши деньги на такую ерунду! Сбежал я от них почти сразу, а вот мотоцикл остался в заключении с бандитами — поэтому добирался, как придётся.

Дис вышла из комнаты в угрюмом молчании. Когда Фестер, постояв с минуту в глупой надежде, что она вернётся, поплёлся прочь, то столкнулся у двери с Гомесом. От его прилизанного вида маменькиного сынка Фестера замутило.

— Что, проныра? — он пихнул брата в грудь, вымещая подавленную досаду.

— Ничего, — Гомес растянулся в противной улыбке. — Но если ты и дальше будешь так относиться к семейным торжествам, тебя лишат наследства.

— В пользу кого? — буркнул Фестер и быстро зашагал по коридору. — Тебя что ли? Как будто твоих размягчённых мозгов хватит, чтобы управлять семейным состоянием.

Гомес не отставал.

— Как ни приедешь — ходишь с одной кислой миной.

— Это потому, что ты от меня не отлипаешь. Вот чего лезешь? Катись по своим делам.

— А тебя в комнате ждёт сюрприз.

Фестер замер.

— Ты был в моей комнате?

— Думал, не вскрою твои двенадцать замков?

— Жить надоело? — прорычал Фестер, подтянув Гомеса за грудки.

— Ты же не знаешь, что за сюрприз, — невинно ответил он.

— А мне плевать. Пойду спать в гостевую и, пока не приведешь мою комнату в порядок — носа туда не суну. И в следующий раз попрошу тётю Калпурнию наложить на дверь проклятье.

Гомес вмиг помрачнел.

— Фестер, рад тебя видеть, — раздался рядом спокойный голос Ланиуса.

Нехотя отпустив Гомеса, Фестер засунул руки поглубже в карманы пальто, вжал голову в плечи и зашагал прочь.

— Почему ты ему рад, когда он такой противный? — долетел до него недоумённый голос Гомеса.

С тех пор прошло больше года. Дис давно смирилась с тем, что сын задерживался в родном доме, как придётся. И хотя значимых семейных торжеств Фестер больше не пропускал, ему очень хотелось отмазаться от одного из праздников, чтобы провести конец октября и День Мёртвых в Мексике.

Однако он поддался на уговоры матери и вернулся домой. Теперь же, глядя на масляную физиономию Гомеса, Фестер крутил в кармане поддельный паспорт с датой рождения, старящей его на заветный год, и думал, что прогнулся зря.

— Подумать только, почти тринадцать лет! — причитала Дис, делая вид, что смахивает слезу. — Когда это мой маленький мальчик успел стать таким взрослым?

— Это что, — задумчиво сказал дедушка. — Глазом не успеешь моргнуть — будет жениться. Посмотрим тогда, сколько слёз прольёшь.

— Ма, а ты пригласила кузенов Обсидиана и Олеандра?

— А как же! Ты же помнишь, что кузен Осирис приезжает уже сегодня? Раз он впервые выбрался в самостоятельную поездку в Штаты, мы предложили мальчику погостить.

Кузен Осирис прибыл в назначенный срок. Фестер помнил его весьма смутно, и в последний раз, когда они встречались, кузен представлял собой костлявого подростка, усыпанного прыщами. Ныне же молодой человек походил на арабского принца: длинноногий, элегантный, в кожаных сапогах, с безупречной укладкой, которую не испортил даже трансатлантический перелёт.

Когда он преподнёс семейству в подарок мумифицированную руку, хранящую по легенде древнее проклятье, Гомес уставился на него, как на небожителя.

— А правда, что ты умеешь танцевать с пылающими кинжалами?

— Да, с ранних лет обучал отец меня и братьев этому искусству.

— Покажешь? Научишь?!

— Посмотрим, — улыбнулся он ослепительно белой улыбкой.

К полудню следующего дня Фестер обнаружил, что провёл целое утро в блаженном одиночестве. Окрестив в свою очередь Осириса божеством, ниспосланным ему для сохранения покоя, Фестер в превосходном настроении отправился к матери и предложил ей помощь в сборке биполярных транзитеров. После он даже не поленился залезть на стремянку по её просьбе и принялся развешивать в холле гирлянду для предстоящих праздников.

Входная дверь распахнулась, впуская уличную прохладу, а также сахарный голос с приторным акцентом:

— Слышал, под вашим склепом скрыты подземные ходы. Они правда такие путанные, что посторонний может затеряться и плутать там до бесконечности?

— Это если не знать, где расставлены ловушки! Хочешь, покажу тебе их после обеда? — отвечал Гомес чуть ли не с придыханием. — Фестер!

Он повис на стремянке.

— Пойдёшь с нами под склеп?

— Не видишь, бурундук, я тут корплю для твоего праздника.

Гомес принялся расшатывать лестницу.

— Я тоже занят делом — развлекаю дорогого гостя. А Сири хотел бы и с тобой пообщаться!

Фестер, недовольно рыча, ухватился за балку под потолком.

— Пойду переоденусь, — едва сдерживая смех, бросил кузен и прыгучей походкой заспешил наверх по лестнице.

— В который раз за утро? — пробормотал под нос Фестер, затем прошипел вниз: — Сири? Серьёзно?

— Он сказал, что я могу так его называть, — довольно ответил Гомес, больше не скрывая намерения повалить лестницу.

— Иди сам переоденься, я отсюда вижу пятно на твоём воротнике, чистоплюй.

— Это от ружья. Ты знаешь, какой Сири меткий стрелок?

— Это имя подошло бы роботу из твоих комиксов, который умасливал бы безмозглых людишек, прежде чем поработить их.

— Почему ты не хочешь пойти с нами под склеп?

— Сказал же, я вешаю эти паршивые гирлянды!

Фестер дёрнул за провод, и неконтролируемый разряд пробежал по всей его длине: лампочки взорвались одна за одной, усыпав всё вокруг мелкими осколками.

— О да, теперь ты точно никуда не пойдёшь, — торжественно заявил Гомес, легко смахивая сор с плеч. — Пока всё не уберёшь. У нас же гости, помнишь?

Весело насвистывая, он взбежал по лестнице, и Фестеру померещилось, что он подражает походке этого напыщенного павлина.

Хорошее настроение разбилось вдребезги вместе с гирляндой, и последующие дни особой радости не принесли. Гомес повсюду таскался за ослепительным и обворожительным кузеном: они исследовали подземелье, болото, а также Осирису доверили один из семейных автомобилей, и он отправился вместе с Гомесом поглазеть на Нью-Йорк. Фестера, конечно, позвали присоединиться, но он лишь буркнул в ответ, что знает только те районы Нью-Йорка, где кузена разберут за запчасти.

Фестер пытался убедить себя, что это только к лучшему, раз целый день он проведёт в тишине и покое, но угрюмое настроение и не думало улетучиваться.

Вернулись Гомес и Осирис поздно вечером, и Фестер, собравшись на ночную прогулку по болоту, услышал их разговор из приоткрытой двери спальни, где ночевал кузен:

— …так что будь внимателен, вдруг духи решат посетить тебя!

— Разве это так работает? — резко спросил Фестер, бесцеремонно врываясь внутрь. — Духи приходят к тем, кто считает это место своим домом.

— А вдруг временный дом — тоже сгодится? Сири, ты же чувствуешь себя здесь, как дома?

— Конечно, — устало отозвался он.

По голосу Осириса было ясно, что духи ему — до флуоресцентной лампочки, и он желает лишь хорошенько выспаться.

— Гомес, тебе не пора баиньки? — Фестер даже сжалился над кузеном, который успел настрадаться с такой неуёмной компанией. — Иди уже спать и оставь человека в покое.

— Ладно, — миролюбиво согласился он. — Но будьте внимательны! Осталось меньше двух недель до конца срока.

Фестер почувствовал подступающее раздражение, что этот сопляк доверил их семейное знание постороннему. А потом стыдливо вспомнил, что сам не задумался о духах ни разу с начала октября.

За два дня до праздника Фестер спустился к завтраку, когда остальное семейство поглощало обед. Он хмуро стоял в проёме, глядя, как мама весело болтает с Гомесом, вытирая пятно от лечо на его щеке.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался с ним Осирис.

— Утро, как же! Мог бы уже до вечера почивать, — Дис быстро обернулась и вернулась к своему ненаглядному младшенькому.

— Возьму что-нибудь на кухне и поем у себя, — пробормотал Фестер себе под нос.

— Нет уж, — осадил его дедушка. — Садись со всеми.

— Фестер, дорогой, не лишай нас возможности лицезреть тебя хоть лишний часик, — Дис ему лукаво улыбнулась. — Мы всё равно достанем тебя за эти дни, и к вечеру второго ноября ты от нас сбежишь.

Он нехотя поплёлся к столу.

— Хочешь кровяной колбасы?

— Ладно.

Она подала ему тарелку.

— Хлебушек? — предложил Гомес.

— Давай сюда.

Фестер впился зубами в колбасу, но надкусив хлеб, тут же сплюнул на тарелку.

— Что ты туда подсунул?

Гомес переглянулся с Осирисом, и они покатились со смеху.

— Навозного жука!

— Болван, — Фестер взял нож и вонзил его в стол. — У них же только личинки съедобные.

— Гомес, ну что за глупости, — беспечно пожурила его Дис.

— Придётся тебе съесть одного самому, — предложил Ланиус, и улыбка Гомеса тут же испарилась.

— Мы их помыли, честное слово!

— Растёт в доме непонятно что.

Дис посмотрела на него так, что Фестер тут же пожалел, что распустил свой длинный язык.

— Не нравится наше воспитание — задержись хоть на несколько месяцев и удели время брату. Раз ты у нас такой пример для подражания.

— Этого не то что я — могила не исправит. Зря я прогнулся под твои уговоры, подумаешь, день рождения. Лучше бы отправился в Мексику.

— Мог бы сделать мне подарок и вообще не приезжать, — холодно сказал Гомес.

— В следующий раз буду знать, чем тебя порадовать.

Фестер поднялся, вышел из-за стола, затем из столовой, а потом и из дома. Он остался в одном свитере, и холодный воздух прокрадывался под шерсть, соприкасаясь с кожей. Решив побродить по кромке леса близ особняка, Фестер косился в сторону его высокого и тёмного силуэта и думал, как быстро всё изменилось.

Прежде ему дома было хорошо, но теперь, когда он начал открывать для себя мир, внутри становилось душно. Родители просто не могли его понять — они просиживали в своём гнёздышке и из года в год занимались одним и тем же. Разумеется, Гомес был обречён стать их любимчиком: идеальный сын, готовый смотреть им в рот, а они в ответ закрывали глаза на его идиотские шалости. Вот покатится по кривой дорожке — даже не заметят.

Фестер услышал её шаги издалека. Он знал, что скрываться бессмысленно, поэтому просто встал на месте.

— Что с тобой происходит всю эту неделю? — голос Дис звучал жёстко. — Я, конечно, понимаю, трудный возраст, подростковый бунт и вообще, никто тебя не понимает. Но ты и так проводишь с нами ничтожно мало времени, неужели так сложно не портить всем праздник?

— У вас и без меня каждый день праздник. Думаешь, я не вижу? Зачем я вам вообще?

Она не ответила. Фестер ждал удара в спину, хоть словом, хоть током, но молчание продолжалось. Развернувшись, он заметил, что в глазах Дис стояли слезы, которые она почти никогда себе не позволяла.

— Мам, ну ты чего…

Фестер растерялся.

— Я понимаю, что не смогу удержать тебя — я вижу твою натуру, ты искатель приключений, бессмертный феникс, который сперва уничтожит свою жизнь, а потом возродит её из пепла. Но Фестер, разве в этой жизни не найдётся место и для нас? Маленького такого местечка?

Он грустно смотрел на неё.

— Прости, мама, что я в этот приезд такой… невесёлый. Просто… Ты это, только не злись, но я всё чётче ощущаю, что здесь мне не место. И чем сильнее я это чувствую, тем больше мне кажется, что вы мне не рады.

Она подошла к нему и обхватила его щёки шершавыми руками.

— Ты ещё не знаешь, что это такое — быть на своём месте, потому что ты, мой юный друг, всего лишь в начале своего пути. И где бы ты ни оказался, мы будем ждать и принимать тебя. Усёк? — она легко щёлкнула его по лбу.

Он улыбнулся.

— Обещаю, где бы я не затерялся — я обязательно вернусь.

Он крепко её обнял.

Рядом раздался клокочущий звук. Дис быстро обернулась, подошла к старой покосившейся осине и просунула руку в тёмную щель. Фестер остался на месте, не желая вмешиваться, и услышал лишь короткий смешок. Вскоре она возвратилась к нему, с выражением покоя и умиротворения на лице, и он сразу почувствовал, что на сердце у него полегчало.

— Можем сообщить Гомесу, что духи будут покойны? — ухмыльнулся он. — Слишком близко к сердцу этот сурикат принимает потусторонние ритуалы.

— Кстати, о сурикатах, ну чего ты так его тиранишь? Разве не видишь, как отчаянно он жаждет твоего внимания?

— Кто? Гомес?! Да он же готов променять меня на первого встречного кузена!

— Может, он просто мечтает о старшем брате, который хоть на часик спустится с ним под склеп или постреляет из ружья?

— Да он же только и делает, что выводит меня из себя!

— Именно так дети и привлекают к себе внимание. У меня их двое, можешь мне поверить, — она обречённо покачала головой. — Я ещё немного прогуляюсь. Иди домой, найди Гомеса и заставь его вспомнить, что у него есть замечательный старший брат, чтобы он перестал, наконец, вешаться на шею этому павлину.

Фестер отрывисто рассмеялся и уже было повернул к дому.

— Ма, а какое слово ты отправишь?

— Не знаю, мой птенчик, — она взглянула на лоскут серого небо, зажатого меж макушек сосен. — Может, гнездо?

Фестер застал Гомеса и Осириса в гостиной.

— Может, пойдём соберем парочку медвежьих капканов?

— Я хотел осмотреть эти свитки, которые ваш дедушка нашёл для меня в вашей библиотеке. Не против, если займёмся этим позже?

— Ладно, — раздосадовано протянул Гомес. — Я тогда тоже почитаю что-нибудь. Наверное.

— Иди, мелкий, дай взрослым поговорить, — сказал Фестер и прибавил, пока Гомес не успел вспыхнуть: — В моей комнате найдешь под кроватью начатый капкан для дикого вепря, займись им, а я скоро к тебе присоединюсь.

Гомес издал дикий вопль счастья и рванул за дверь. Фестер присел на кресло. Он прокашлялся и произнёс вялым голосом:

— Ты это, прости за сцену за обедом. Не скажу, что мне совестно, но мама порадуется, если я формально извинюсь.

— Разве это сцена? — усмехнулся Осирис. — Приезжай нас навестить, и не такого насмотришься.

— Может и загляну через годик, — усмехнулся Фестер. — Родители настоятельно просили не улетать за океан, пока не исполнится восемнадцать. У тебя, кажется, тоже есть младший брат?

— Три.

— Египетские боги! Я и забыл. И как твой разум спустя столько лет остался невредим?

— Приходится держать себя в тонусе: у меня есть ещё и старшая сестра.