История длиною в жизнь (гет)

«Они идут в обратную сторону! Я сделал их такими, чтобы мальчишки, которых мы потеряли на войне, могли встать и вновь вернуться домой. В свои родные края, к своей работе, завести детей, прожить долгую полноценную жизнь. Быть может, и мой собственный сын когда-нибудь снова вернётся домой. Простите, если я задел кого-нибудь. Надеюсь, вам понравятся мои часы».

«Загадочная история Бенджамина Баттона».

Время тянулось медленно, каждой секундой растягиваясь в ноющую пустоту. События, проносящиеся перед глазами, казались ненастоящими, поддельными картинками на страницах выцветших книг. Белый потолок, на который она смотрела с момента пробуждения, расплывался перед глазами, заставляя моргать и моргать, пока из глаз не потекли слёзы. Целители говорили, это своего рода улучшение — она уже что-то чувствует.

Как объяснить им, что ей легче не чувствовать? Что лучше жить в пожирающей её изнутри пустоте, чем верить в реальность произошедшего?

Флоренс почти ни с кем не разговаривала, лишь спросила у Лили о Сириусе и получила в ответ только отведённый в сторону взгляд. Сколько она себя помнила после пробуждения, Лили всегда находилась рядом с ней. В тишине, молчании и безмолвном горе. В глубине души Флоренс была ей благодарна, но так хотелось остаться одной, наедине со своей болью.

Внутренний мир — самое надежное убежище. Назовите его как угодно — духом, мыслью, душой; название не имеет значения. Здесь власть куда больше, чем в мире внешнем.

Сутками напролёт сидя в четырёх больничных стенах, ей стало казаться, что она сходит с ума. Что белые стены сужаются, грозя раздавить её, выбить последний вздох. Флоренс хотелось сбежать отсюда, только куда? Домой? Туда, где всё будет напоминать о прошлом? Где так же пусто, как и внутри? Идти было некуда.

Начиная задыхаться в этом замкнутом круге безысходности, Флоренс решилась выйти из палаты. На ватных ногах переступив порог, она боялась возвращения в реальность, раскрашенную в тёмные цвета, и где её ничего не ждёт. Она медленно брела вдоль коридора, заглядывая отчуждённым взглядом в палаты, погружённые в сон. Больные и искалеченные, люди бредили в полузабытье, а их шёпот расползался по узким стенам, залезая в уши, подобно ядовитым паукам. Её трясло, ей было тяжело дышать; запахнув больничный халат, Флоренс резко остановилась у одного из каминов и, недолго думая, взяла щепоток летучего пороха и сделала шаг вперёд.

Выйдя из камина в темноту, Флоренс откашлялась и ощутила лёгкое головокружение. Вглядываясь в темноту, она не шевелилась, раздираемая противоречивыми чувствами. Может, зря она вернулась сюда? Но что-то, подобно магниту, тянуло именно сюда, что не было ни сил, ни желания сопротивляться.

Как только Фло сделала первый неуверенный шаг, комната вспыхнула ярким светом, словно ждала её возращения. Вся мебель была покрыта толстым слоем пыли, картины занавешены старинными портьерами, но дом казался живым. Поёжившись, Флоренс прошла дальше, вдоль закрытых чёрных дверей, пока не дошла до самой последней, и закрыла глаза, вдыхая тяжёлый воздух и пыль. Она не должна здесь находиться, тем более возле этой комнаты, но ничего не может с собой поделать. Наверное, иногда толика боли и драмы просто необходима, и мы бережно лелеем их, ревностно оберегая от посторонних, предпочитая переживать всё в одиночестве.

Сжав ручку, Флоренс толкнула дверь, сделала шаг и, споткнувшись обо что-то, посмотрела под ноги. Это был игрушечный маггловский мотоцикл, к которым Сириус испытывал настоящую страсть. Сглотнув, она наклонилась, чтобы поднять игрушку, а потом медленно выпрямилась, впиваясь взглядом в каждый сантиметр комнаты, с любовью обставленный Сириусом, в каждую игрушку, выбранную после долгих споров и смеха, в детскую кроватку с синим одеялом, под цвет глаз их будущего... нет, уже несуществующего ребёнка. Светлые стены, яркие занавески, детская метла и многочисленные магические игрушки, смотрящие на неё такими живыми глазами.

Сначала Флоренс ничего не чувствовала, опёрлась спиной о стену и просто смотрела перед собой. А потом... Потом воображаемая стена, сдерживающая боль, сломалась под натиском урагана чувств и бури эмоций. Уже не сдерживая слёзы, она медленно сползала вниз по стене, собирая пыль белым халатом.

Слёзы перерастали в горькие рыдания, болью разъедающие её всю изнутри. Зачем всё это? Жизнь, эмоции, чувства, радости, потери, смерть? Замкнутый круг, состоящий из одной большой и глупой ошибки. Флоренс теперь не произносила его имя даже в голове, потому что даже мысли о с каждым неясным образом убивали душу.

Внутренний голос коварно шептал: «Его нет, не было и не будет...»

Может, она всё это себе придумала?

Паранойя сводила с ума, казалось, стены сужались, а все предметы разом увеличивались. Флоренс уткнулась лбом в узорчатый паркет, ощущая горячие слёзы на щеках, губах и подбородке, они с шумом ударялись о пол, эхом отдаваясь в ушах.

Флоренс не помнила, сколько здесь провела, её не волновало, что в больнице, наверное, начался переполох после её исчезновения. Слёзы, опустошив всё внутри, давно кончились, но ноющая боль не прекращалась.

Собрав всю ярость, злость, гнев, обиду, боль, безысходность, она почувствовала тепло в ладонях, переходящее в жар. Кожа рук стала пылать изнутри, пока дорожки огня не поползли по паркету, добираясь до каждой вещи в комнате. Огонь пожирал мебель, игрушки, шторы, книги, колдографии, постель, полз по стенам и потолку, обхватывая своими языками хрустальную люстру.

От жара по лбу скатывались струйки пота, дым забирался в нос и рот, раздирая горло и щипля глаза. Флоренс медленно встала, глядя на горящую детскую комнату. В зелёных глазах пылал огонь, сжигающий воспоминания прошедших дней, выгоняющий внутреннюю боль.

Всё вокруг горело, как в аду, но этот огонь очищал.

Схватившись за дверную ручку, она до крови закусила губу и вышла из комнаты, оставляя всё плохое в той комнате с ореховыми дверями.

Не разбирая дороги, Флоренс бежала по длинному коридору, как в каком-то кошмаре, пока не упала на колени от усталости, закрыв глаза. Тело начало расслабляться и, отрываясь от реальности, она стала проваливаться в сон...

* * *

Казалось, что вокруг него пустота — пустая комната, пустой дом, пустая ночь.

Дни измерялись в количестве алкоголя и смертельных заклятий. Оттенки, из которых состояла его нынешняя жизнь: чёрный, как смерть и зелёный, как её глаза.

Он плохо помнил, что происходило в последнее время, но он помнил другое. Помнил, как медленно сползала улыбка с его лица, когда Джеймс, запинаясь, тихо рассказывал о нападении на «Флориш и Блоттс». Помнил, как сжалось сердце при звучании её имени. Помнил, как чуть не разнёс всё Мунго от отчаяния. Помнил, как не мог сидеть сложа руки у её кровати, пока эти ублюдки были живы.

А потом всё закружилось в череде сражений, огня и криков, а по ночам — алкоголя. Крепкий, взбудораживающий огневиски, в котором можно было топить всю горечь боли, комом скопившейся внутри.

Сириус Блэк никогда в жизни не плакал. Даже когда Вальбурга наказывала его Круцио или кричала, но в ту ночь, сидя у кровати Флоренс, погружённой в магический сон, он впервые плакал, ощущая горький вкус слёз, но всё это было несравнимо с тем, что Сириус чувствовал внутри.

Сириус уже не мог смотреть на сочувствующие лица друзей, слышать неловкое молчание, разрываться от невыносимого бессилия.

Когда Блэк в первый раз убил Пожирателя, он боялся. Нет, не суда или своей смерти, а того, что за маской может оказаться Регулус. Он не знал, стал ли его брат Пожирателем, просто боялся узнать. Узнав, что он убил Александра Мальсибера, Сириус ничего не почувствовал. Он смотрел на его труп, вспоминая, как они учились в Хогвартсе, и участвовали в затяжной войне Гриффиндора и Слизерина. Оказывается, эта война не остаётся в стенах старинного замка, а извилистой дорогой тянется за тобой, становясь частью тебя.

Сириус не обращал внимания на постоянные появления Джима, Римуса и Питера. Иногда всех вместе, иногда поодиночке. Все они пытались подобрать нужные слова, но ни у кого так и не получалось. Они пытались утешить, поддержать, заставить его прийти в себя. Зачем? Не всё ли равно?

Ему действительно было сейчас всё равно: внутри словно что-то сломалось, сдулось; то напряжение, которое питало его силами, и благодаря которому он ещё был жив — ушло. Из всех желаний остались только два — спать и пить. Причём спать, почему-то, хотелось сильнее.

Сириус лежал на скрипучей кровати поверх покрывала в обшарпанной комнате «Дырявого котла», бездумно глядя в потолок. Потолок был старый, потресканный, изъеденный муравьями. Блэк мог часами смотреть на него.

В дверь раздался громкий стук, который Сириус проигнорировал. Но стук не прекращался, осыпая ударами оголённые нервы.

— Сириус, я знаю, что ты здесь!

О, он узнал бы этот голос из тысячи: звонкий, решительный, полный энергии.

Лили.

Дверь резко распахнулась, впуская шум реального мира. На пороге стояла Лили, с растрёпанными волосами и горящими зелёными глазами.

— Сириус Орион Блэк, вставай немедленно!

Сириус апатично взглянул наЭванс, которая давно уже стала Поттер, но которая навсегда останется для него Эванс. Голова раскалывалась на части после большого количества выпитого алкоголя вчера ночью. Моргнув несколько раз, он медленно поднялся, садясь на кровати.

— Сириус, — вздохнула Лили, войдя в комнату и закрыв за собой дверь. — Мерлин, что ты с собой делаешь?

Она села рядом с ним на кровать, поправляя ярко-жёлтый плащ. Проведя рукой по коленкам, Лили взглянула ему в глаза, грустно улыбаясь.

— Ничего, — просто ответил Блэк, подёргивая отросшую бороду. — Зачем ты здесь?

— Чтобы помочь тебе, дорогой, — ласково ответила Лилс, взъерошивая его волосы, словно ребёнку. — Мы все переживаем за тебя.

От прикосновения женских рук Сириус ощутил себя неловко, а от взгляда этих зелёных глаз хотелось лезть на стенку.

Он просто молчал, не зная, что отвечать. Да, и зачем? Всё равно ничего не изменится. Боль, сменяемая яростью и гневом, утихла, погружая в бездонную пустоту равнодушия. Прошлое, настоящее, будущее — всё казалось сплошной чёрно-белой линией с выцветшими красками.

— Пора возвращаться к жизни, взять себя в руки. Где тот Сириус, которого мы все знали? Который никогда не сдавался и презирал самобичевание? — на её лице снова появилась грустная улыбка. — Ты нужен нам. Ты нужен Флоренс...

При звучании её имени всё внутри сжалось, а сердце больно ударилось о рёбра. Опустив голову, он буравил пустым взглядом кровать, продолжая молчать.

— Она очнулась, Сириус.

Резко подняв глаза на Лили, он не верил в сказанные слова, боясь, что ослышался. Очнулась?

— Когда?

— Неделю назад. Джеймс, Римус и Питер хотели тебе рассказать, но ты их прогонял, даже не выслушав.

Вскочив с кровати, Сириус стал лихорадочно оглядываться по сторонам в поиске волшебной палочки и куртки.

Лили встала вслед за ним, наблюдая за его действиями. Её лицо выражало боль, сочувствие и грусть.

— Постой, давай сначала поговорим.

Сириус не обращал внимания на её слова, переворачивая всё вверх дном, но так и не нашёл своей палочки.

— Сириус! — прикрикнула она. — Ты не можешь идти в таком виде. У тебя борода скоро будет, как у Дамблдора. От тебя разит хуже, чем от загона гиппогрифов!

Остановившись на месте, Блэк пытался вникнуть в смысл сказанных слов, а потом медленно повернул голову туда, куда указала Лили. Он увидел лохматого, старого и измученного мужчину, который оказался самим Сириусом. Подойдя ближе к зеркалу, Сириус широко распахнул глаза, не веря в своё отражение. Неужели это действительно он?

— Лили...

— Всё будет хорошо, Сириус. Ты нужен ей, а она тебе. Флоренс не выходит из палаты, всё время молчит, а единственное, о чём она спрашивает, то о тебе. Я не знала, что ей сказать...

Лили достала палочку из кармана плаща и, усадив его на старый стул, стала приводить в порядок. Подстригла волосы, сбрила бороду, наложила освежающие чары и даже напоила антипохмельным зельем. Эванс всегда была умницей.

— Ну вот, — произнесла она, улыбаясь. — Теперь ты похож на человека. Аппарируй сначала домой, переоденься, а потом в Мунго.

Выпрямившись, она тяжело вздохнула, расстёгивая свой плащ, выделяющийся на фоне окружающей бесцветности. Она не сразу сообразила, что сделала не так, а когда поняла, мысленно отругала себя.

Лили стояла перед ним в цветочном платье, обтягивающем округлившийся живот. Мерлин, как она могла забыть? Сыпать соль на рану... Неловко поёжившись, она пожала плечами, не зная куда девать руки.

Сириус долго молчал, не сводя с ней глаз, а потом вдруг улыбнулся.

— Знаешь, Лилс, ты будешь отличной мамой.

* * *

Сириус вышел из камина и, откашлявшись, оглядел гостиную. В комнате царил полумрак, занавески были плотно задернуты, а мебель была покрыта прозрачными плёнками. Как давно он здесь не был...

В детстве, Сириус очень любил этот дом, предпочитая ему родное поместье Блэков, как и жилища остальных родственников. Дом дяди Альфрада не был похож на остальные, здесь можно было шуметь, играть, веселиться, не думаю о пресловутом этикете. Только потом, будучи подростком, он понял, что так бывает в любой нормальной семье. Нормальной — отличающаяся от его.

Чем ближе он подходил к коридору, тем отчётливее ощущал запах гари. Ускорив шаг, Сириус начал замечать выжженные обои на стенах и, увидев размытый силуэт на полу, бросился к нему.

Страх невидимыми нитями сковывал нутро. Старые факелы, висящие на стенах, бросали причудливые тени на пол, слабо освещая дорогу. Он резко остановился, оседая на пол и, повернув к себе лицом девушку, узнал Флоренс.

На него нахлынул поток эмоций, которых он сторонился, пытался вытравить алкоголем . Что-то внутри встрепенулось, даже не страх, а нечто другое — приятное.

Вытащив палочку, Сириус начертил в воздухе непонятный символ и, произнеся привычное заклинание, стал ждать. Через несколько секунд вокруг её тела появилось белое мерцание, означающее, что она всего лишь спит. Успокоившись, Блэк аккуратно поднял её на руки и понёс в их спальню.

Комната встретила их холодным молчанием, будто не узнавая. Он уложил Флоренс на огромную кровать и, накрыв золотистым одеялом, огляделся по сторонам. Здесь всё было по-прежнему: старые колдографии в рамках, тяжёлые занавески, массивная мебель из красного дерева и много цветов, даже больше положенного. Странно, домовики каждый день меняли цветы в вазах, а протирать пыль — забывали.

Слабо усмехнувшись, Сириус решил вымыться и переодеться, прежде чем Фло проснётся. А потом... Потом им о многом предстоит поговорить.

* * *

Яркие лучи солнца скользнули по лицу, заставляя сильнее зажмурить глаза. Несколько прядей волос упали на глаза, щекоча лицо и, поморщившись, Флоренс, наконец, открыла их.

Она увидела перед собой самое родное и любимое лицо, смотрящее на неё своими ярко-синими глазами. Всё ещё находясь между сном и реальностью, Флоренс машинально коснулась рукой его щёки, пробежалась пальчиками по скулам и запустила их в мокрые тёмные волосы.

— Сириус, — промурлыкала она, считая всё это сном.

Он внимательно смотрел на неё, ища в привычных чертах лица прежнюю Флоренс. Её лицо сильно исхудало, как и всё тело, под глазами залегли тяжёлые мешки, губы были искусаны и обветрены.

Чувство вины снова захлестнуло его, терзая изнутри. Как он мог оставить её одну? Он должен был целыми днями сидеть рядом с ней, а не искать во снах и огневиски!

На секунду прикрыв глаза, Блэк накрыл её руку своей ладонью.

— Фло, — тихо ответил он, пытаясь улыбнуться.

— Это сон? — сдавленно проговорила она, разглядывая копоть на кончиках пальцев. Значит, всё это было правдой?

— Нет.

Сириус придвинулся ближе и, поддавшись порыву, крепко обнял её, прижимая к себе. Хотелось так много рассказать, просить прощения, говорить, что он плохой, что никто не виноват, — но все слова застряли в горле, сдавливая язык.

Там, где заканчиваются слова, молчание прерывается языком прикосновений.

Флоренс вся напряглась, слушая биение собственного сердца и, широко распахнув зелёные глаза, смотрела куда-то вдаль. Как сложно было привыкнуть к реальности после стольких дней пребывания в собственном мире, сотканном из чувств, эмоций и невыносимой боли. Нет, нет, нет. Она не должна больше вспоминать об этом — о прошлом. Всё забрал огонь.

Вдохнув родной запах, ощутив желанные объятья, Флоренс расслабилась. Спрятав лицо в изгибе его шеи, она сжала руки на его плечах.

— Сириус, я... — поток бессознательных слов не прерывался, пока Блэк не решился поцеловать её.

Глупо, конечно искать в себе смелость поцеловать собственную жену, но они оба всё ещё ощущали невидимую стену перед ними, но постепенно ломали её той любовью, что когда-то переполняли их.

Это не было любовью с первого взгляда или запретными чувствами, как обычно бывает. Это не было похоже на сказку или те истории о любви, что им читали в детстве. Чувства подкрались медленно и незаметно, постепенно заполняя собой каждую клеточку тела, связывая судьбой — теперь нельзя с уверенностью сказать, где начинается она или заканчивается он.

— Пожалуйста, скажи, что всё будет хорошо, — прошептала Флоренс, боясь его отпустить.

— Всё будет хорошо, — тихо ответил Сириус и уже уверенно добавил: — Обещаю.