От ненависти до... любви? (гет)

Асторию я любила и уважала. Временами жена Драко напоминала мне его мать — такая же высокомерная и неприступная. Но, видя её в кругу семьи, я понимала, что это — всего лишь маска, свойственная, похоже, всем слизеринцам. Ко мне Астория относилась очень доброжелательно и тактично.

Портной должен был прибыть во второй половине дня, и с утра мы с Асторией и детьми решили прогуляться по парку. Однако чувство обиды после разговора с мужем всё ещё не прошло, поэтому беседу с Асторией я почти не поддерживала, ограничиваясь лишь короткими фразами.

— Гермиона, я чем-то тебя обидела? — наконец спросила меня Астория.

— Прости? — словно очнулась я. — Нет, дело не в тебе.

— Тогда в мистере Малфое? — высказала она своё предположение.

— Он не велел тебе помочь выбрать мне одежду сегодня? — всё-таки не сумев сдержать гневные нотки, спросила я.

— Ну, он предложил, чтобы мы выбрали одежду вместе. Ведь тебе наверняка захочется посоветоваться с кем-то. — Помолчав, она добавила: — Но тебе, я так понимаю, он сказал это в другом тоне.

Я горько усмехнулась:

— Не в другом тоне. Мне прямо было сказано, что я ничего не понимаю в одежде и вкуса у меня нет.

Астория рассмеялась:

— Уверена, он сказал это, чтобы только задеть тебя. У тебя очень хороший вкус, и мистер Малфой не может этого не видеть. Думаю, он просто хотел сказать, что как его жене тебе не помешает немного роскоши.

— Всегда старалась, чтобы моя одежда была стильной, но не вычурной, — фыркнула я.

— Это не вычурность, — улыбнулась Астория. — Ты сама всё поймёшь.

Понять я поняла сразу. Назвать парижского портного портным было не совсем правильно. Этот волшебник был настоящим художником, создающим наряды в единственном экземпляре. И, разумеется, каждое его творение стоило кругленькую сумму.

— Мне кажется, мистер Малфой будет не очень доволен тем, что ты купила так мало одежды, — с сомнением сказала Астория, когда я определилась с выбором.

— Уверена, я смогу убедить его, что этого пока достаточно, — ответила я. Я выбрала пять вечерних платьев и ещё пять мантий на каждый день. Вот эти-то пять мантий и вызвали у нас спор с Асторией. Как сказал сам Люциус, для повседневной работы была хороша и одежда от мадам Малкин, поэтому от неё я отказываться не собиралась.

— На крайний случай, я оденусь в "Твилфитт и Таттинг", если уж Люциус считает, что одежда из магазина мадам Малкин недостаточно дорога для его жены, — раздражённо сказала я.

Однако Астория настаивала, чтобы я приобрела не только вечерние платья, и в конце концов я сдалась. Впрочем, и фасон, и цвет выбранных мною вечерних нарядов Астория одобрила сразу же, и это растворило неприятный осадок, оставшийся у меня на душе после разговора с мужем. Спор возник именно из-за одежды для повседневного ношения: большинство моих друзей и знакомых не могли позволить себе одежду даже из магазина "Твилфитт и Таттинг", находящегося в Косом переулке, что же говорить тогда об эксклюзивной одежде. С ужасом я представляла, как я буду выделяться среди тех, с кем я обычно общалась, и как усилит неприязнь ко мне эта явная демонстрация богатства моего мужа. Астории я, конечно же, не стала всего этого объяснять, но решила не покупать слишком много: пять мантий, не больше, и только на тот случай, когда у меня не будет возможности отказаться надеть их.

Как и предполагала Астория, Люциус был недоволен.

— Почему так мало? — услышала я его голос, когда вечером он зашёл в нашу гардеробную.

Я подошла и встала в дверях.

— На первое время мне хватит, — нарочито спокойным голосом ответила я. — Ты же знаешь, что я не люблю светские мероприятия, поэтому посещать их чаще, чем я делала это до того, как стало известно о нашем браке, я всё равно не буду. И кто знает, сколько времени пройдёт, прежде чем мне представится возможность надеть последний наряд. Думаю, ты не очень хочешь, чтобы твоя жена выходила в свет в одежде, которая уже вышла из моды. А к следующему разу мсье Легаль пообещал придумать платья специально для меня.

С полминуты Люциус смотрел на меня испытующим взглядом. Наконец, уголок его губ дрогнул, и, усмехнувшись, он спросил:

— Какое из них ты выбрала для приёма в министерстве?

— Синее, — кивком указав на платье, ответила я.

— Хорошо, — одобрил он мой выбор.

Я быстро отвернулась, чтобы скрыть довольную улыбку: если уж мне придётся одеваться так, чтобы соответствовать положению Люциуса, то пусть это будет хотя бы на моих условиях.

Вопреки моему предположению, что Люциус сказал насчёт этикета только затем, чтобы уязвить моё самолюбие, он действительно велел невестке обучить меня. Но уже на первом нашем занятии Астория сказала:

— Тебе не нужно учить правила. Ты их знаешь. Тебе нужно больше уверенности в себе.

«Где бы только взять её, эту уверенность?» — размышляла я над её словами. Увы, чем больше пытались поддержать меня друзья, тем большая паника овладевала мной. А от мужа ждать поддержки даже не стоило.

Через несколько дней после того, как Люциус увидел моё платье для нашего первого совместного выхода в свет, он передал мне украшения. Они подходили к одежде идеально — это отметила даже я. Только... Только я терпеть не могла, когда Люциус дарил мне драгоценности. То, первое ожерелье, которое он подарил мне по случаю рождения детей, я убрала на полку в дальний угол гардероба и никогда не надевала. После этого Люциус дарил мне драгоценности довольно часто. Я благодарила, вежливо смотрела на них — и отправляла на полку к первому его подарку.

— Я знаю, это вызывает неприятные воспоминания, — тихо сказала мне Астория, которая, как всегда, понимала очень многое, хотя почти никогда не показывала этого, — но на этот раз тебе придётся их надеть. Так нужно.

Понимая, что она права, я только вздохнула.

* * *

День приёма приближался, и я всё больше нервничала. Накануне у нас с мужем зашёл разговор о том, как нам следует вести себя на приёме.

— Ничего сложного здесь нет. Ты просто должна показать, что влюблена в меня, — невозмутимо сказал Люциус.

— Ну, если ты сможешь изобразить, что влюблён в меня, — язвительно ответила я, — возможно, и я смогу.

— Если бы это помогло, я изобразил бы. Но это не поможет, — отрезал Люциус.

— Почему?

— Потому что никто не поверит, что Малфой может влюбиться в грязнокровку.

Оскорбление неприятно резануло слух — давно меня так не называли.

— Так же как и в то, что грязнокровка смогла полюбить пожирателя, — едко отозвалась я.

— Зря ты так думаешь. Женщины слабы, и в определённый момент их чувства перестают подчиняться разуму. Ты — не исключение. И я больше не намерен обсуждать это, — сказал он, увидев, что я собралась ему возразить. — Если ты забыла, то напомню: именно по твоей вине мы не сообщили о нашем браке раньше. Поэтому самое меньшее, что ты можешь сделать — это следовать тому плану, который разработал я.

Увидев на следующий день костюм мужа, я поняла, почему Астория сказала, что мне нужно надеть драгоценности. Не только для того, чтобы подчеркнуть мой новый статус. Одежда Люциуса гармонировала с моим платьем, давая представление о том, что мы с ним — пара. И сделано это было не столько при помощи ткани (хотя его костюм и мантия и были того же насыщенного синего цвета, что и моё платье), сколько при помощи именно драгоценностей, украшавших его одежду: жемчужины, которыми она была расшита, по оттенку и размеру в точности повторяли те, из которых были сделаны мои колье и серьги. Однако размышления о том, как ему это удалось, не смогли избавить меня от мыслей о той роли, которую мне предстояло сыграть.

— В чём дело? — спросил Люциус, заметив, в каком состоянии я находилась.

— Я не сумею изобразить, что влюблена в тебя, — слова вырвались у меня раньше, чем я успела остановить их.

— Не думаю, что тебе придётся изображать любовь ко мне, дорогая, — холодно ответил Люциус. — Лонки! — позвал он и велел появившейся эльфийке: — Приведи госпожу в порядок. Через пять минут жду тебя в гостиной, — сказал он мне, уже закрывая за собой дверь.

Чтобы исполнить приказание хозяина, Лонки хватило нескольких секунд, и я уже собралась было спускаться вниз, как услышала её голос:

— Госпожа умная и смелая! Госпожа сможет сделать так, как будет лучше для её семьи!

Слова маленькой домовихи неожиданно пробудили в моей душе ту уверенность, которой мне не хватало. Самые смелые поступки я совершала тогда, когда действовала во имя кого-то или чего-то, а не ради себя. И в этот раз мне нужно было действовать не ради себя — ради семьи. Пусть я и мечтала не о такой семье — но другой у меня не будет никогда. Обернувшись, я улыбнулась эльфийке и с признательностью сказала:

— Спасибо!

В гостиную я спустилась, чувствуя себя намного лучше.

— Превосходно выглядишь, Грейнджер, — поприветствовал меня Драко. Астория в знак согласия улыбнулась и кивнула.

— Драко и Астория отправятся сейчас, мы с тобой — через пять минут, почти к самому началу официальной части, — прервал наш обмен любезностями Люциус.

— Я думала, ты захочешь пойти раньше, чтобы как можно дольше позировать журналистам, — сказала я, когда Драко с женой исчезли в пламени камина.

— Так нужно, — ответил Люциус. — И разве не ты хотела быть как можно меньше времени на публике? — спросил он.

Я не ответила.

Наше появление в Министерстве магии, как и ожидалось, не прошло незамеченным. Однако официальная часть приёма вот-вот должна была начаться, и это не позволило журналистам атаковать нас немедленно.

Всё оказалось не таким страшным, как мне представлялось. Минут, оставшихся до начала приёма, нам хватило, чтобы поприветствовать всего лишь нескольких знакомых. Поначалу выступали официальные лица, и им, разумеется, никто мешать не посмел бы. Когда торжественная часть закончилась, и присутствующие смогли общаться друг с другом в менее формальной обстановке, первое, что я сделала — нашла Гарри и Рона. В их обществе я почувствовала себя совершенно уверенной. Однако у них были свои обязанности, и друзьям нужно было переговорить с несколькими приглашёнными. Договорившись встретиться чуть попозже, мы разошлись.

Как только я осталась одна, ко мне один за другим устремились знакомые, большинство из которых я не видела, наверное, с окончания школы или академии. Некоторых я действительно была рада встретить, с большинством же знакомство было весьма поверхностным. К счастью, Люциус не оставлял меня надолго, и очередной собеседник не успевал мне надоесть. Единственное, что мне не нравилось в поведении мужа — это тон, с которым он прерывал беседу: снисходительный, словно я была не взрослым человеком, а несмышлёным ребёнком.

Спустя какое-то время Гарри, Рон, Джинни и Лаванда всё-таки смогли составить мне компанию.

— А мы всё гадали, какой же спектакль разыграет твой муженёк, — сказала Джинни, как только мы оказались немного в стороне от толпы. — Но роль ревнивца — немного неожиданно.

— О чём ты? — не поняла я.

— Да ты что, не видишь, что ли? — воскликнула Джинни. — Как только ты оказываешься в компании мужчины, он мгновенно появляется рядом с тобой. Рон даже сравнил его с драконом, охраняющим своё сокровище.

Я невесело рассмеялась.

— Скажете тоже. — Мне очень хотелось сказать, что, скорее, он пытается отыграться за все те годы, когда не мог диктовать мне свою волю. Но подобное замечание наверняка спровацировало бы разговор Гарри и Рона с моим мужем, и это осложнило бы и без того непростые наши отношения с Люциусом. Поэтому я промолчала.

Однако когда Люциус тем же снисходительным тоном прервал мой разговор с очередным собеседником, я не преминула выказать своё недовольство мужу. Придав своему лицу доброжелательное выражение, чтобы со стороны казалось, что мы мило беседуем, я спросила:

— И долго ты ещё будешь унижать меня перед присутствующими?

— Я всего лишь играю ту роль, которую ожидают от меня окружающие, — ответил он, беря мою руку и поднося её к своим губам. — Чего нельзя сказать о тебе. Тебе твоя роль не удаётся совсем.

Не сдержавшись, я скривилась:

— Долго мы ещё должны здесь находиться?

— Как только мероприятие покинет министр, мы тут же уйдём. Надеюсь, это произойдёт до того, как мадам Нуар окончательно разденет меня своим пристальным взглядом.

На секунду я замерла от неожиданности, а потом откинула голову и весело рассмеялась.

— Стоило выдержать напряжение сегодняшнего вечера, чтобы услышать, как ты шутишь!

— Не обольщайся, милая. Это только для того, чтобы ты немного расслабилась. Видишь, ты уже ведёшь себя так, как и должна.

Однако его последние слова уже не могли испортить мне настроение.

Вскоре министр покинул приём. Предвидя это, Люциус постарался оказаться недалеко от выхода, чтобы нам не пришлось продвигаться через весь зал. Как только это стало возможным, репортёры кинулись к нам, задавая вопросы: правда ли то, что мы женаты, как давно и почему скрывали свой брак? Дождавшись, когда шум немного смолкнет, Люциус коротко ответил на главные вопросы: да, мы поженились четыре года назад. Не рассказывали потому, что не хотели привлекать к этому событию лишнее внимание, ведь наш брак — это наше личное дело.

— Вы решительно не хотите давать интервью, мистер Малфой? — спросил один из репортёров.

— Отчего же? — ответил Люциус. — Мы с женой с удовольствием дадим интервью, чтобы развеять все домыслы, которые возникли в магическом обществе. Только сейчас мы хотим понять, кто и каким образом узнал о нашем браке, который мы старались не афишировать. Как только нам это станет известно, мы дадим интервью любому изданию. А сейчас, господа, прошу нас простить, сегодняшний вечер утомил мою жену.

— Последний вопрос, мистер Малфой, — окликнул его другой журналист, и Люциус обернулся. — В вашем втором браке есть ребёнок?

Быстро сжав руку мужа, уже собравшегося было ответить, я его опередила:

— Двое. У нас двое замечательных детей, — с улыбкой ответила я, на мгновение прижавшись щекой к плечу Люциуса.

* * *

— Я не хотел говорить про детей, — заметил Люциус, когда мы, вернувшись в Малфой-мэнор, поднялись в спальню.

— Об этом мы с тобой не разговаривали. Просто я подумала, что женщина с удовольствием будет говорить о своих детях от любимого мужчины. Ты не можешь не согласиться с этим, — ответила я, снимая с себя мантию и кидая её на кровать. — Уф-ф, наконец-то этот вечер закончился. Не представляешь, как я хочу спать, — пожаловалась я, собираясь снять с себя колье.

— Боюсь, сегодня слишком быстро заснуть у тебя не получится, — негромко сказал Люциус, оказываясь у меня за спиной и легко отводя мои руки от застёжки. В следующее мгновенье одним движением он разорвал платье на спине так, что оно упало к моим ногам.

— Что ты делаешь? — воскликнула я, поворачиваясь к нему.

— У меня в некотором роде сегодня торжественный день. Ты впервые надела подаренные мной украшения. Я хочу это отпраздновать. По-своему, — ответил он, таким же образом освобождая меня от нижнего белья. Сев на кровать, Люциус потянул меня к себе, вынуждая меня встать перед ним. Он не глядел мне в лицо — его взгляд был устремлён лишь на колье на моей груди, а руки скользили по обнажённому телу, постепенно возбуждая меня. Но когда его ласки возымели действие, он внезапно убрал руки, чем вызвал у меня досаду, и холодно произнёс:

— Ты знаешь, что нужно делать.

* * *

Та же сова, с которой несколько недель назад мы получили газету со статьёй о нашем браке, на следующее утро перед самым завтраком принесла газеты со статьями, посвящёнными нашему вчерашнему появлению на приёме. Как я и предполагала, мой ответ о детях произвёл именно то впечатление, на которое я рассчитывала. Колдография, где я улыбалась, отвечая, и при этом наклоняла голову на плечо мужа, встречалась чаще остальных. На втором месте по популярности была колдография, где Люциус целовал мою руку, а я смеялась. Суть статей сводилась к тому, что брак между бывшим пожирателем смерти и героиней войны, вероятно, был заключён по доброй воле обеих сторон и, если судить по нашему поведению, был не так уж нам неприятен. Большинство газет призывали последовать нашему примеру и прекратить распри, основанные на идее превосходства чистокровных волшебников над магглорождёнными, которые, к сожалению, до сих пор имели место, несмотря на то, что с окончания войны прошло почти уже десять лет. Каким образом столь разным людям удалось найти что-то настолько общее, что мы посчитали нужным заключить нерасторжимый брак, оставалось загадкой. Однако репортёры выражали надежду, что в интервью, которое обещал дать Люциус, завеса над этой тайной приоткроется. Как и следовало ожидать, журналисты подхватили идею найти того, кто сообщил прессе о нашем браке, и самое главное, выяснить причину, по которой этот человек решил рассказать о нём, а также обстоятельства, при которых он об этом узнал.

— Чего ты добиваешься? — спросила я Люциуса, прочитав последнюю статью. — Если даже это на самом деле был МакЛагген, и сделал он это из мести, какой смысл сейчас напускать на него журналистов? Своей цели он всё равно достиг.

— Во-первых, это на самом деле был МакЛагген, — ледяным тоном ответил Люциус. — Во-вторых, этот глупец вздумал играть с противником, который ему не по зубам. Он просто получит то, что заслужил, не более.

— Хорошо, — повысив тон, сказала я. — Пусть его поступок рассердил тебя. Но репортёры не остановятся до тех пор, пока не найдут МакЛаггена и не вытрясут из него все подробности. Ты прекрасно об этом знаешь.

— Ты так сильно переживаешь за того, кто, по твоим словам, был твоим ухажёром от силы три часа? — вопросительно посмотрел на меня муж.

— Да плевать я хотела на МакЛаггена! — взорвалась я. — Гарри и Рон — вот о ком я действительно беспокоюсь. Если после того, как он напал на меня, они решили проучить его, Кормак не будет этого скрывать. Я не хочу, чтобы эта история отразилась на них.

— Успокойся, Грейнджер, — попытался утихомирить меня Драко. — МакЛагген — трус, он сейчас забьётся в какую-нибудь нору и носа оттуда не посмеет высунуть. Поттер и Уизли в безопасности, можешь не переживать за них. Ты лучше подумай, чем можно объяснить ваш внезапный брак, чтобы не вызвать подозрений. О рунах, как я понимаю, вы говорить не имеете права.

— Предполагаю, — резко ответила я, вставая из-за стола, — что на этот счёт подходящие объяснения есть у твоего отца. А если нет, то он очень скоро их найдёт. Прошу меня извинить, — бросив скомканную салфетку на стол, я вышла из столовой.

Добравшись до спальни, я упала на кровать. Напряжение последних недель дало о себе знать, а беспокойство о друзьях усугубило это состояние. Нет, МакЛаггена я не жалела. Он действительно был глупцом, как назвал его Люциус. Решив припомнить тот случай мне, он не учёл, что задеты будут интересы Малфоя, а Люциус не тот, кто потерпит подобного рода вмешательство в свои дела. После вчерашнего журналисты будут в прямом смысле охотиться на человека, который рассказал о нашем браке газете, правильно расценив обещание моего мужа дать интервью как награду тому, кто снабдит его этими сведениями. МакЛаггену можно было даже посочувствовать: в погоне за сенсацией репортёры рано или поздно до него доберутся и вытрясут из него всё, в этом не стоило сомневаться. Поэтому у него было два варианта: либо, как говорил Драко, спрятаться и не показывать носа, либо рассказать, каким образом он узнал о нашем браке.

Для любого нормального человека публично признаться в том, что он пытался изнасиловать женщину, означало стать изгоем. Люциус сделал ставку на то, что МакЛагген это понимает и, побоявшись осуждения общества, станет избегать журналистов. Но я знала Кормака лучше. А потому боялась, что его желание покрасоваться на первых полосах газет возобладает над здравым смыслом. Меня не страшило, что он может преподнести ту давнюю историю так, как будто это была моя инициатива — у меня было четыре свидетеля произошедшего. Однако если он начнёт говорить, обязательно расскажет и о том, что сделали ему мои друзья, и насколько бы правы не были Гарри и Рон с моральной точки зрения, на них это всё равно отразилось бы. Обессилив от размышлений, я не заметила, как заснула.

Инстинкты, развившиеся у меня во время блужданий по лесам в последний год войны, всё ещё срабатывали превосходно. Почувствовав опасность даже сквозь сон, я мгновенно соскочила с кровати и, выхватив палочку, направила её в ту сторону, откуда, как мне показалось, исходила угроза. Явно не ожидавший от меня такого проворства Люциус остановился и лишь через пару секунд насмешливо спросил:

— Ты забыла, что мы не можем использовать магию против друг друга?

— Не забыла, — пряча палочку, ответила я. — Это получилось инстинктивно.

— Я хотел с тобой поговорить, — сказал Люциус. Его тон не предвещал ничего хорошего.

— Давай поговорим, — устало ответила я. — Если ты считаешь это необходимым.

— Считаю. Ты сама должна понимать, что твоё поведение за завтраком было недопустимо.

— Почему? — пожала плечами я. — Я не сказала ничего, что прямо или же косвенно могло тебя оскорбить.

— Дело не в том, что ты сказала. Дело в том, как ты это сказала.

— Как? — всё так же устало спросила я.

— Запомни, дорогая: никогда не смей разговаривать со мной таким тоном, который может подорвать мой авторитет в глазах окружающих, особенно в глазах членов моей семьи. Это может быть для тебя опасно.

— И что ты мне сделаешь? — воскликнула я, и когда муж схватил меня за руку, негромко сказала: — Не смей. Если ты забыл, ты мне не хозяин.

— К моему величайшему сожалению, — прошипел Люциус, но руку отпустил. — Тем не менее, ты обязана вести себя так, чтобы у окружающих не было ни малейших сомнений, кто является главой семьи. Хотя бы внешне ты обязана показывать, что уважаешь меня.

— Показывать?! — сорвалась я на крик. — Да мне не нужно было показывать. Я испытывала к тебе уважение. Когда ты без единого возражения принял известие о необходимости брака между нами, я начала действительно тебя уважать. Ты можешь мне не верить, но никто лучше меня не понимает, что ты при этом чувствовал. Потому что я оказалась в том же положении. Вся моя дальнейшая жизнь оказалась связана с человеком, которого я никогда не выбрала бы по собственной воле. — Все чувства, долгие годы копившиеся в моей душе, наконец нашли выход, и я всё говорила и говорила, не замечая, что по моим щекам текут слёзы. — Я была лишена выбора — как и ты! Поэтому я понимала тебя как никто. Я не настолько глупа, чтобы не понимать, что смерть Волдеморта не изменила твоих взглядов на место магглорождённых в волшебном мире. Я приняла это. Но я считала, что ты достаточно умён, чтобы понимать, что у меня свои взгляды на жизнь, и что я им останусь верна. Видит бог, я старалась, чтобы моё поведение на людях не оскорбляло тебя. Но, намекнув журналистам на МакЛаггена, ты создал вероятность того, что их расследование может доставить неприятности моим друзьям. И после этого ты хочешь, чтобы я не выражала своё недовольство?!

Люциус выслушал меня, не прерывая, а затем задал крайне неожиданный вопрос:

— Скажи, всё, что сегодня с тобой происходит, эти перепады настроения, не может быть следствием беременности? Это бы всё объяснило...

— Я не беременна, — крикнула я. — А даже если бы это было и так — неужели ты думаешь, что я хотела бы от тебя ещё хоть одного ребёнка?

— Мне незачем думать об этом, дорогая, — холодно ответил Люциус, даже не замешкавшись. — Потому что я сам не допустил бы, чтобы грязнокровка, будь она хоть трижды моей женой, родила больше детей, чем это необходимо по договору.

Неожиданно для меня самой его слова причинили мне боль, и чтобы не дать ему увидеть это, я выскочила в коридор, ведущий в детскую. Справедливости ради нужно было признать, что при детях Люциус никогда не унижал меня. А значит, продолжения неприятного разговора можно было не опасаться.

Весь день я провела с детьми, не выходя к обеду и ужину. Но вечером, когда пришло время ложиться спать, я всё же сказала:

— Я сожалею о том, что случилось сегодня утром. Обещаю, что в будущем буду вести себя более сдержанно. Но ни от одного слова, сказанного тебе сегодня, я не откажусь, — закончила я, с вызовом глядя на мужа.

— Это я понял, — холодно ответил Люциус, и мне стало ясно, что он обязательно найдёт способ рассчитаться со мной за сегодняшний день.

* * *

Вопреки моим опасениям, история с МакЛаггеном не получила огласки. Пару недель газеты исправно выдвигали самые невероятные версии, кто и каким образом узнал о нашем браке. Но на МакЛаггена не было даже намёка. Видимо, расчёт Люциуса оказался верен: испугавшись, что если его найдут журналисты, неминуемо всплывёт вся та история, Кормак поспешил скрыться. А интервью, данное нами тому репортёру, которого нашла Астория по просьбе Люциуса, окончательно погасило интерес общества и журналистов к этому событию. Весьма убедительно была преподнесена очевидная нелепость о том, что сложившиеся обстоятельства позволили нам с Люциусом присмотреться друг к другу и понять, что мы похожи больше, чем считали раньше. В общем, у непосвящённых в тайну нашего брака не осталось никаких сомнений: просто мы полюбили друг друга и решили связать свои жизни. А размещённые в газете колдографии, где мы счастливо улыбались, держа на руках детей, закрепили это мнение окончательно.