Последний враг (гет)

— Почему я?

Жалостливая гримаса, которую скорчила сидевшая перед трюмо белокурая волшебница, не соответствовала её тону: холодному и обвиняющему. Не соответствовала и жёсткой складке в уголке губ, подкрашенных розовой помадой. Вокруг вообще было много розового: покрывало на постели, обивка кресел, натюрморт с лотосами. Комната-картинка, комната-гнёздышко, воплощёние подростковых фантазий девочки из хорошей семьи.

Однако волшебница, сидевшая перед сквозным зеркалом, давно вышла из переходного возраста. Чуть выше пяти футов, она, вероятно, ещё долго могла бы смотреться сущей девочкой, — если бы не сдобная пухлость, утяжелявшая походку, размывавшая некогда красивые черты лица. Где когда-то были ямочки — оттиснуты запятые резких морщин. Она определённо разменяла пятый десяток, и розовое очарование её будуара смотрелось нелепо, если не сказать больше.

— Потому что я не могу успеть везде! — отрезал собеседник, едва угадываемый в дымных глубинах по ту сторону зеркала. — И потом: прежняя хозяйка твоего тела её знала.

— Не близко, — возразила волшебница. — Кажется, они друг друга недолюбливали.

— Тем проще тебе будет сыграть.

Она фыркнула.

— Кстати, о теле. Не мог выбрать получше? Смотри, — волшебница ущипнула себя под подбородком и демонстративно оттянула кожу. — И я всё время толстею! Мы договаривались на юное красивое тело. А это что?!

— Не пробовала есть то же самое, но на полведра меньше? — ехидно осведомился голос. — Я всегда выполняю договорённости, Алекто. Но я не виноват, что ты за полтора месяца успела пустить мои усилия насмарку. Донор должен иметь сходство с подселяемой душой. Ты отказалась от сходства по внешности — а теперь предъявляешь претензии? Мне пришлось делать подгонку через возраст, но, пока ты не наложила лапу на это тело, оно выглядело хорошо!

— И что мне теперь делать? — жалобно протянула она.

— Это не моя забота, — он переменил тему: — Я пришлю тебе триггер с совой. Ты должна дождаться полного превращения и проверить, чтобы не осталось артефактов прежней личности. Ввести её в курс дела и напомнить правила.

— Белла знает правила, — возразила Алекто, впиваясь длинными ногтями в причёску. — Она не станет предпринимать ничего, что могло бы сорвать возвращение Лорда.

— Превращение сопровождается дезориентацией. Одного возвращённого мы уже потеряли…

— Ты потерял, — вставила она.

— У тебя есть шанс справиться лучше, — в голосе собеседника звучала насмешка. — И поспеши: Йоль скоро.

* * *

Вероятно, она задремала, потому что стук в заднюю дверь прозвучал словно гром среди ясного неба. Кто-то барабанил по стеклу кулаком. Джинни подошла ближе. Её взгляд выхватил из сгущавшихся сумерек бледное перепуганное лицо.

— Лаванда? — Джинни распахнула дверь и буквально втащила нежданную посетительницу на кухню. — Что случилось?

Лаванда судорожно сглотнула, закатила глаза вверх, то ли пытаясь сдержать слёзы, то ли находясь на грани обморока. Джинни сунула ей в руку стакан воды и усадила на стул. Лаванда пила, глотая так громко, словно вот-вот готова была захлебнуться. Поставила стакан и медленно подняла руки к вискам.

— Джинни! Мне так страшно… Знаю, надо было позвонить Парвати, чтобы она связалась с Падмой, но… Я просто не знаю, что делать! Я боюсь.

Джинни поморщилась — голос Лаванды резал тишину, как пила на холостых оборотах. Оставалось надеяться, что причина действительно серьёзная.

— Рассказывай по порядку.

Лаванда нетвёрдой рукой нащупала плечо Джинни и сжала его, точно ища опоры. Её глаза невидяще уставились в стену.

— Было уже темно. Я накануне легла под утро и проспала весь день. Кто-то постучал в дверь… — в голосе Лаванды вновь прорезались подвывающие нотки приближающейся истерики. — Я открыла дверь, а там — никого. Я вышла и увидела… Увидела… — её затрясло крупной дрожью. — Надпись. На стене: «Помни». Такими… оплывающими красно-бурыми буквами. Я испугалась. Подумала, что это кровь, но…

Лаванду скрутил приступ рыданий. Она выпустила плечо Джинни и согнулась почти вдвое, невнятно причитая.

— Но это была не кровь?

Джинни пыталась её растормошить, как учил Гарри: «Главное — не давать свидетелю молчать. Пока говорит, он боится тишины, но если замолчит — будет бояться её нарушить». Лаванда что-то неразборчиво пробормотала, уткнувшись в колени.

— Что? Я не слышу, Лаванда, повтори.

— Соус.

Лаванда резко выпрямилась, глядя на Джинни болезненно сухими, отчаянными глазами.

— Особый соус. Я поняла по запаху. Я… я люблю готовить и… Одним словом, я готовлю его сама: больше его нет нигде. Дверь была заперта изнутри. Заклинаний, как в Гринготс. Но кто-то проник в дом, взял бутылку соуса, сходил к двери, написал это ужасное, ужасное послание — и поставил бутылку на место! А потом ушёл, постучал, и… Джи-ини, мне стра-ашно, — почти провыла она, отчаянно мотая головой.

— Ты вызвала авроров?

Отрицательное мотание головой. Ну да, тогда её бы здесь не было.

— Ещё кто-то знает?

Снова отрицание.

— Больше с тобой ничего не происходило?

Джинни старалась оставаться спокойной, но паника Лаванды передавалась, как вирус гриппа, заставляя дрожать от неведомого озноба.

Лаванда между тем перестала мотать головой и утвердительно кивнула.

— Там лежал хрустальный шар. И нож. Когда я их увидела, то вспомнила Хогвартс. Битву. Будто заново пережила. Я закричала. И тут мне на рот легла чья-то рука. Я запаниковала, рванула портключ на шее — и вот, я здесь.

Скомканное окончание рассказа Джинни не понравилось.

— А почему он… или она — не перенёсся вместе с тобой?

— Это… — Лаванда впервые за время разговора улыбнулась. — Подарок Джорджа. Он мне давно его сделал, а я до сих пор ношу на шее, потому что… — она смущённо пожала плечами. — Так вот, это личный портключ, он переносит только меня.

— Тебе повезло, — пробормотала Джинни. — Шар и нож остались там?

— Только шар. Нож я нечаянно захватила с собой.

Не дожидаясь команды, Лаванда полезла в карман мантии. Шустро размотала продолговатый свёрток… Джинни застыла на месте, испуганно приложив руку ко рту. Кинжал с ручкой чернёного серебра. С узором из черепов: деформированных, текучих, сливающихся друг с другом в нескончаемую реку тлена и распада. С надписью по лезвию: «Последний враг истребится — смерть». Только у одного человека был такой нож…

— Узнаёшь?

— Кинжал Беллатрисы Лестрейндж.

— Как думаешь, что это означает?

— Что мёртвые возвращаются, — прошептала Джинни.

Перед глазами промелькнула усмешка Волдеморта. Белла с её «мы ещё встретимся». Встревоженное лицо Гарри, сбивчиво твердившего про Крауча и ребёнка-маньяка… «Последний враг истребится — смерть».

Джинни подняла помутившийся взгляд на Лаванду, которая больше не выглядела несчастной или испуганной.

— Да. Мёртвые возвращаются.

* * *

Падма засиделась на работе допоздна. Дело Лоуренса зашло в тупик, а она всё не могла с этим смириться. То есть, формально, оно было раскрыто и приговор вынесен. Завтра Падма сдаст материалы в архив. Аврорат — не клуб любителей детективов, здесь нет времени распутывать шарады просто для удовольствия. Когда преступник пойман и вина доказана, остальное авроров волновать не должно.

Но у Падмы дело не шло из головы. Возможно, потому, что убийцей был ребёнок. У Падмы не было детей, но меланхолическая грусть, овладевавшая ею при взгляде на чужих малышей, несла тёплый оттенок безопасности и счастья. Дети — это добро, а если нет, то на чём держится мир? Конечно, кроме испорченных с рождения душ вроде Тома Реддла.

Вариант с крестражем казался логичным — но они с Гарри ничего не нашли. Ни одна вещь в доме родителей Лоуренса не показала аномальной активности. И потом — крестражу надо время, чтобы подчинить человека: вначале мелкие странности и провалы в памяти, потом — дольше и серьёзнее… Лоуренс же до происшествия был абсолютно нормальным! Родители души в нём не чаяли, учителя обожали.

Падма достала из коробки с вещественными доказательствами колдоальбом. Вот Лоуренсу подарили щенка. А здесь он на детском празднике. Вот он с родителями в путешествии: Лоуренс сидит на плече у отца и улыбается в камеру. Ветер отбрасывает прядь волос, он щурит глаза…

Стоп!

Падма рывком открыла ящик стола, вытаскивая лупу. Посмотрела через неё на фото. На другое. На третье. Лихорадочно пролистала папку с делом, пока не наткнулась на снимок Лоуренса при задержании.

И испуганно прикрыла рукой рот.

* * *

Гарри собирался уйти пораньше, но ворох документов, скопившихся к концу года, как-то незаметно затянул его в свою бюрократическую трясину. Впрочем, Гарри был даже рад — отчёты мешали думать о проклятом «деле Барти Крауча». Гарри называл его так про себя, а однажды чуть не проговорился перед начальством, за что удостоился недоумённого взгляда. Дело стало его наваждением. Ни следов воздействия. Ни вменяемого мотива. Десятилетний сопляк, вырезавший полшколы. И никаких следов крестражей!

Возможно, сдать дело в архив и забыть о нём навсегда было лучшим решением… Гарри снял очки и устало потёр переносицу. В коридоре послышался торопливый перестук каблуков, и он встрепенулся — Гарри был уверен, что в этот поздний час он на этаже один. Едва он обернулся к двери, как в комнату ворвалась Падма.

— Гарри, какого цвета глаза у ребёнка на колдографии? — она сунула ему под нос фото Лоуренса. — Пожалуйста, это важно!

Он поднёс колдографию к лампе на столе.

— Карие. И?

Гарри вопросительно посмотрел на Падму.

— К-какого цвета были глаза у Лоуренса, к-когда ты его допрашивал? — от волнения она слегка заикалась.

Прозрачные, почти бесцветные… Бешеные, проникающие в самую душу.

— Голубые, — он пожал плечами, всё ещё не понимая. — У детей часто меняется цвет глаз…

— Но не так! — прервала его она, меряя шагами кабинет. — Ребёнок может родиться голубоглазым, а потом радужка потемнеет. Или позеленеет, или посереет… Но если глаза уже тёмные, то светлыми, Гарри, они больше не станут!

— И… Что это значит? Почему это так важно?

В ответ Падма произнесла несколько слов на неизвестном ему языке. Полная шипящих звуков мелодика фразы напоминала проклятие или страшное ругательство. Видимо, увидев непонимание в глазах Гарри, Падма перевела:

— Духи холодного мира, высасывающие жизнь из живых.

— Вампиры?

— Нет, Гарри, драккл подери! — взорвалась она. — Хуже, чем вампиры! Духи холода это мертвецы, возвратившиеся обратно не привидениями, а заняв чужое тело!

«Заняв чужое тело». Фраза словно ударила Гарри под дых. Он вздрогнул и нервно забарабанил пальцами по столешнице.

— Почему я никогда о таком не слышал?

— Здесь это не распространено. А вот в Индии… — Падма присела на край стола, — Понимаешь… рождение человека обусловлено его поступками в прошлой жизни: «кармой». Многие негодяи совершили столько преступлений, что вообще не смогут реинкарнировать людьми — только растениями или камнями. Но они не согласны с таким раскладом. Они хотят вернуться. Чтобы избежать кармы, они как бы… «прицепляются» к чужим душам. Занимают их тело и выдворяют хозяина вон.

— Просто «Тайна доктора Джекила и мистера Хайда», — нервно рассмеялся Гарри.

Падма сверкнула на него глазами, но ничего не сказала, только продолжила:

— В «Ведах» говорится, что у духов, пришедших с холода, светло-голубые глаза. Как снег на горных вершинах, когда на него не падает солнце.

Она подвинула Гарри обе колдографии Лоуренса. Карие глаза в шесть лет. Голубые в десять. А потом положила на стол третью карточку. Группа волшебников на фоне горной вершины. Девочка лет десяти, остальные — взрослые. Мужчины, женщины… Лица были Гарри незнакомы, кроме, пожалуй, черноволосого и черноглазого мужчины с бледным надменным лицом.

— Реддл?

— Да, это из архивов, найденных в сейфе Лестрейнджей. На колдо — сам Реддл, кое-кто из старших Блэков, старшие Лестрейнджи. Девочка — Белла. А гора — один из гималайский пиков, не самый известный… я узнала его только потому, что моя тётка живёт неподалёку от этого места.

— То есть уже в шестидесятые он мог узнать секрет бессмертия? Зачем тогда крестражи?

Падма пожала плечами:

— Возможно, тогда он ничего не добился: никто не любит делиться секретами с чужаками. А после возрождения возобновил поиски.

Казалось, мир уходит из-под ног, начиная стремительно и опасно вращаться. Неожиданно для себя, Гарри расхохотался.

— Падма, извини, но мне сложно в это поверить. Карма? Реинкарнация? Хочешь сказать, все мертвецы возрождаются? Мы работаем в Отделе убийств. Нам ли не знать, что когда человек умирает, он умирает. Если вернулся, то просто умер не до конца. Всё остальное это… религия!

Последнее слово он выплюнул почти со злостью. Гарри вряд ли отдавал себе отчёт, но вместе со страхом рассказ Падмы невольно пробудил в нём надежду. Давно похороненную надежду на встречу с теми, кого он потерял. Дамблдор говорил «они идут дальше». Никаких встреч на «той стороне». Каждый умирает в одиночку. Но если можно найти путь обратно, живя под солнцем, а не маясь призраком… Это было слишком больно.

Падма не приняла вызов — только тонко усмехнулась:

— А такова, значит, твоя религия? Веды, Гарри, — не «Сказки барда Бидля». «Веда» означает «знание». Не сборник суеверий, а руководство к действию.

Она говорила спокойно, но достаточно жёстко, чтобы Гарри понял — на эту тему лучше не спорить. Вместо этого он задал другой вопрос:

— И как же вы боретесь с этими «духами»?

— Есть защитный обряд. Упанаяна. После него человек считается «двиджа», рождённым второй раз. Единственным хозяином своего тела и души.

Гарри приподнял брови:

— Если обряд такой эффективный, откуда все эти разговоры о злодействах духов?

Падма тяжело вздохнула:

— Его проводят только рождённым в трёх высших варнах — по-вашему, «кастах». Брахманы, кшатрии и вашьи — двиджа, но шудры — нет. Мой дед выступал против этой системы… поэтому мы и уехали.

«Учишься бок о бок с человеком, потом работаешь вместе — и в один прекрасный момент понимаешь, что ничего о нём не знал». Гарри удивлённо смотрел на Падму, чертившую пальцем узоры на столешнице, не поднимая на него глаз. Ёрничать ему расхотелось.