Сицилианская защита, или Игра на своём поле (гет)

Как утверждал один из семи мудрецов Древней Греции: «Для того чтобы жить долго, приобрети для себя старого вина и старого друга». Я определённо буду долгожителем, потому что мне, как ни странно, повезло. И то, и другое я обрёл в одном лице — в Люциусе Малфое.

Люциус, имевший богатый опыт членства в различных советах и общественных организациях, стоически делил со мной моральные тяготы свалившихся на меня испытаний. Проще выражаясь, он распивал со мной горькую чашу моих страданий, разбавляя её содержимое запасами своих винных погребов и философскими изысканиями.

После всем известных событий Малфою в очередной раз удалось обменять часть фамильного состояния на официальную индульгенцию Министерства Магии, но с оговоркой — он оставался под постоянным надзором мракоборцев, главой которых предсказуемо стал Гарри Поттер. Эта оговорка доставляла Люциусу ощутимые неудобства — к нему в любое время без предупреждения могли нагрянуть с контрольной проверкой, но он предпочёл синицу в руках и безропотно удалился от всех дел в своё поместье. С тех пор он коротал дни в окружении семьи, собак и павлинов, размышлял о смысле бытия и радовался моим нечастым визитам. Был ли он искренен? Не знаю. Был ли он мне другом? Не уверен. Понятия «Малфой», «искренность» и «дружба» в принципе несовместимы. Мы знаем друг о друге столько, что хватило бы в равной мере и на крепкую дружбу и на непримиримую вражду. Одно могу сказать точно: он был доволен тем, что отделался малым, и искушать судьбу в очередной раз никакого желания не имел. Люциус частенько любил повторять, что неожиданное стечение обстоятельств может в корне всё изменить, и я думаю, его теперешнюю жизнь можно охарактеризовать, как пассивное ожидание этих самых обстоятельств.

Как ни странно, но с ним мне было комфортно. Зачастую мы понимали друг друга без слов, а говорить могли на любые темы, стараясь, правда, не вспоминать о прошлом, придерживаясь известного принципа «об ушедших либо хорошо, либо ничего».

В общем, когда унылое болото в очередной раз засасывало меня по самые уши, я принимал волевое решение, что мне просто жизненно необходимо развеяться, и наведывался в Малфой-мэнор.

Нарцисса, как истинная леди, с обворожительно-неискренней улыбкой принимала традиционную корзинку с её любимыми парфюмерно-косметическими снадобьями моего изготовления и снисходительно удалялась в свои покои.

Усевшись в старинное кресло перед камином, украшенном флорентийской мозаикой, я заводил шарманку: «Весь мир настроен против меня!», вопрошая в пространство: «Зачем это мне?!», «Почему нельзя оставить меня в покое?!», «Почему именно сейчас?!».

Флегматично слушая мои стенания по поводу бумажной могилы, в которую вгоняют меня любимого — лучшего зельевара современности, Люциус периодически навешивал на бледное лицо сочувствующую гримасу, разливал коньяк полувековой выдержки в фамильный хрусталь, манерно вздыхал и изрекал что-нибудь философское, по смыслу выражаемое двумя словами:

— Ибо нефиг!

В принципе, я был с ним согласен.

Мой Мозгоклюй эти визиты категорически не одобрял, занудствовал о скрытом алкоголизме, но протестовать в полную силу не решался. Кому, как не ему, знать, что, когда меня доводили до точки кипения, никакие обоснования для неадекватных поступков мне не требовались.