Рондо на Флейте (джен)

Из загородного дома, больше похожего на тропическое бунгало, я выбралась без проблем. Второй этаж для волшебницы — сущий пустяк. Особенно когда знаешь заклинание парения.

Само по себе оно было довольно слабеньким, потому единственное, на что годилось, так это не расшибить себе коленки при падении с велосипеда. Простое уплотнение воздуха.

Магия была настоящим чудом для человека, который до этого спокойно обходился без нее. Жить стало проще. Люди стали ленивей. Но, по сути, особо-то ничего не изменилось.

Все в магическом измерении обладали магией, кто-то — в большей степени, кто-то — в меньшей. Мне, к счастью, в этом повезло. Я относилась к первой группе, благодаря чему меня и зачислили в Мелодийскую Академию. Даже деньги и титул для поступления туда были не решающим фактором.

Резинки для волос я забыла дома, поэтому темно-синие пряди лезли в глаза. Не очень длинные, но и не каре — где-то до лопаток.

Автобуса до центра ждать почти не пришлось, и я благополучно села в левитирующую машину без колес.

Этот мир шагнул дальше в своем развитии, чем наш. Все тут, так или иначе, было связано с магией и общей продвинутостью в технологиях.

Вещи. Люди. Культура.

Даже воевали тут с помощью магии. К счастью, не в нашем измерении.

Магикс. Миллионы планет, из которых около нескольких тысяч — обитаемых. Из тех, в свою очередь, где-то восемьсот, на которых существовала разумная жизнь. Просто огромное измерение. Да что там! Само наличие слова «измерение» и масштабы, которые ему сопутствовали, уже вгоняли меня в преклонение.

Слишком огромное.

Просто необъятные для меня размеры.

Сколько должно быть потрясающих мест, сколько разных рас… Всего в этом чудо-мире было много. И это все можно даже назвать мечтой всей моей жизни. Объять необъятное. Чем не мечта?

Этот мир был прекрасен в своей сути, и неважно, что даже на такой яркой картинке бывают темные пятна. Люди привыкли их не замечать. Я же не могла разделить такую их точку зрения.

Га́рмони был одним из самых красивых городов Магикса. Напоминал чем-то наш Китай, только современней и обворожительней. Изогнутые красные крыши на красивых, будто выглаженных домах. Фонари. Парки. Скверы. Все это пестрило блеском и роскошью.

Но восхищало меня далеко не это.

Чудо, которое не встретишь больше нигде. То, от чего не можешь оторвать глаз.

Гигантские острова в небе, напоминающие арки. Не такие, как в Ре-Ми — лучше. Ночью они превращались во что-то поистине волшебное.

Свет, что они испускали. Чудесная мелодия, которой не было аналогов в этом мире. Вода, струящаяся по этим монолитным аркам, проливалась водопадом на землю, образуя озеро.

Блеск и маленькие пузырьки, восходящие к небу. Особенно красиво это было ночью, ведь вода приобретала мистическое сияние.

Король и королева не зря занимали свой пост. Ведь, насколько я знаю, именно благодаря их магии все это имело цикличность и не обрушивалось на наши головы

Мелодия вообще считалась одной из самых лучших планет для жизни и отдыха.

Правда, не для всех и не везде.

Но это темные пятна, которые ослепленные золотом и блеском люди предпочитали не замечать.

Знакомые улицы за окном, наконец, заставили меня подорваться к выходу, и автоматизированный магический автобус остановился под влиянием моего скачка.

Не самый лучший район столицы. Хотя, как говорится, с чем сравнивать.

Двадцать минут пешком — и я на месте.

Трехэтажный дом выглядел очень ухоженно. Совсем недавно покрашенные стены переливались на солнце белым светом. Крыши и балкончики на каждом ярусе — в традиционном мелодийском стиле.

Сад на задней стороне дома, с несколькими летними столиками и большими уличными синими стульями. На крыльцо кто-то даже вытащил кресло-качалку, рядом с которой на лавочке сидела чуть пухленькая розовощекая женщина с седым пучком на голове.

— Муза? Лапушка?

— Здравствуйте, Син-Ли! — крикнула я старушке с маленькими щелками вместо глаз. Ощущение того, что они с каждым разом словно все больше уменьшаются, меня никогда не покидало. — А где ребята?

— В подвале, лапушка, в подвале. Ты уж выгони их на белый свет, а то совсем вампирюгами станут, — улыбка на лице, изрезанном морщинами, выглядела добрей и заботливей, чем на любом, встреченном мной до этого.

— Спасибо!

Мне нравилось находиться здесь. Это место было наполнено жизнью, вопреки возрасту обитателей.

Геронтологический центр. По-простому — дом престарелых. Место, где старые люди проживали свои последние годы. Не «доживали», а именно проживали. Ведь это место, пожалуй, самое теплое на всей планете, и с ним ни за что не смогли бы сравниться самые дорогие подобные места столицы.

И люди здесь, когда-то одинокие, находили свое счастливое место. Слишком душевно здесь все было. Даже иррационально душевно.

За качелями скрывалась темная, неприметная дверца, обвитая лозой и белым вьюнком.

Подвал. Наш подвал. Наше чудесное место, в котором рождалась музыка.

Четыре года назад я впервые сбежала из дома, и это место стало тем, что я отчетливо могла назвать домом.

Взяла стоящую у самого угла пушистую метелку и, ведя ей по потолку, стала спускаться, в то время как небольшое количество пыли оседало мне на пятки.

Своеобразный ритуал. Глупый, на самом деле, но наполненный смыслом.

Всегда чистый потолок, символ свободного неба. Ну, по крайней мере, в моей голове.

— Привет всем.

Трое парней просто развалились на стоящих впритык диванчиках. Последствия жаркой ночи на их не выспавшихся мордашках отлично прослеживались.

Парень лет семнадцати с темными волосами и раскосыми узкими глазами что-то неразборчиво пробурчал.

Бей Ли. Клавишные. Человек до крайности специализированный. Не мог делать хорошо ничего, кроме как играть на своей черно-белой полосе. Играл он, правда, как настоящее божество. Я могла часами смотреть в потолок, лишь бы под его аккомпанемент.

Рядом с ним, на соседнем месте, по спинке дивана постучали палочки нашего барабанщика в приветствии, придуманном мной еще в детстве, когда именно он и нашел меня, заблудившуюся в здешнем саду.

Камиль Менар. Смуглая кожа, длинные светло-серые байкерские космы и татуировка черного дракона на правой руке. Человек, что никогда не расскажет о себе первым. Он олицетворял собой холодный протест современным людям. Ненавязчивый, но с внешним видом, говорящим лучше любых слов.

— Это нечестно, — тело, обернутое в плед, с трудом перевернулось. — Ты — мелкое жулье.

— Мне тринадцать, — хмыкнула я, ища взглядом свободное место. Но единственное таковое было за барабанами, к которым через этот мусор еще надо было подобраться, поэтому пришлось усаживаться на пол рядом с говорившей гусеницей. — А детский алкоголизм — это ужасно.

Блондин, у которого волосы отчетливо отдавали рыжиной, закатил глаза.

— Ой, да кого ты обманываешь! — Эрик Корради. Любимец женщин. Чертовски красивый мужчина, от чьей улыбки сходили с ума сотни девушек. Солист в нашей недогруппе, и, на самом деле, очень болтливый парень, которого хрен заткнешь. — Да ты, бывает, делаешь за нас домашку!

— Это не отменяет того, что я — всего лишь ребенок, — пожала плечами я, в тоже время чуть пиная в бок нашего пианиста. — Бей, ты был вчера на учебе?

Китаец приоткрыл один глаз и, даже не напрягаясь тем, что я могу его не услышать сквозь подушку, что-то забурчал.

— Я, в отличие от тебя, там показываюсь регулярно.

— Через день-то? И не поспоришь ведь с тобой, — цыкнула в его сторону.

Бей, ничего мне не отвечая, отвернулся к стене, и теперь только его дырявый носок торчал из-под пледа.

— Мелкая, раз уж пришла, налей водички, — проскулила подслеповатая гусеница, которая из-за отсутствия очков ничего не видела.

Эрику было девятнадцать, равно как и нашему барабанщику. Какого волшебного черта эти два парня взяли в свою компанию мелкую меня, было загадкой вот уже четыре года.

Пришлось подниматься и искать в этом сраче бутылку с водой.

После вчерашнего концерта в «Сольфеджио» они и вправду хорошо оторвались, о чем говорили женские трусики за диваном, куда я заглянула в поисках бутылки. Благо, она там все же нашлась.

— Это чье? — тоненькие красные веревочки повисли на горлышке.

— О-о-о, это Камиллы, — протянул Эрик, уже нацепив свои модные очки. — Хотя… может, и Сабрины… — засомневался он.

— Сабрина вчера была без них, — вставил Камиль, всегда обращающий внимание на детали.

— Ой. Да, точно. Тогда Камиллы!

Вздохнула, бросая бутылку вместе с красным презентом в валяющегося на полу Эрика, сама принимаясь за уборку.

Если этого не сделаю я, эти увальни захламят тут все еще больше.

Пока я играла в баскетболиста, стремясь забросить в мусорку как можно больше бутылок, Эрик не переставал говорить.

— Нет, Муз, жалко, что ты с нами не пошла. Это был полный трэш. Даже лучше, чем в прошлую пятницу. Ох, а как вчера Бей эпично базарил с полицейскими. Он стоит, весь шатается, а они у него автограф просят, бумажкой ему в грудь тычут, он им эту бумажку потом так облевал. Просто шикарный автограф, они это на всю жизнь запомнят!

— Эрик, мразота рыжая, я же просил тебя не говорить об этом Музе! — Бей даже повернулся к нам, чуть ли не шипя.

Эрик же гнусаво захихикал.

— Поздно, теперь она никогда не пойдет с тобой на свиданку, — и заржал, расплескивая воду из бутылки.

Бей закатил глаза и повернулся ко мне.

— Не слушай его, он еще не протрезвел, — бросая плед себе на плечи и переходя в положение сидя, Бей вновь обратил на меня внимание, пока я перешла с пола на стол. — Ты чего так рано? С отцом опять поссорились?

Эрик перестал смеяться, также обращая взгляд на меня. Серьезный и чуть обеспокоенный.

— Сложно… Действительно… Слова уже почти кончились, так... Вставляю время от времени оставшиеся, выводя его из себя… И мне хреново, и ему настроение порчу.

Друзья, кем, безусловно, были для меня эти парни, уже стали чем-то своим. Не было стеснения. Не было лжи. Мы были открытыми до мозга костей, и я не боялась говорить с ними о чем-то личном.

— Мой отец тоже меня не понимает, — подал голос Камиль, перекидывая свои длинные волосы за диван. — Правильно делает. Я бы на его месте тоже был бы разочарован.

Пожалуй, вот у кого отношения с отцом хуже моих. Отец Камиля — кто-то очень важный при дворе, так что ему бы следовало кружить на балах в танцах замусоленных пудрой девиц, а не заниматься музыкой.

Разница между нами лишь в том, что Камиль нашел в себе силы настоять на своем и просто ушел из дома, отказываясь от всех денег, что у него были.

У каждого здесь была своя история. Да и в целом все наше сборище — один большой кусок, собранный из четырех поменьше.

Все с разными краями, где-то — погнутые жизнью, с небольшими зазубринами. Такие непохожие, но дополняющие друг друга.

Я была рада, что у меня есть такие друзья.