Рыло (джен)

Глава третья, в коей рыло наконец-то появляется в калашном ряду, где, вопреки ожиданиям, его никто не ждал.

Маремьяна Поползухина, дородная баба, торгующая плюшками, более всего на свете любила деньги. Она их любила так искренно и страстно, что могла разорвать любого, покусившегося на них. В дому у ней был специяльный ящичек в комоде, набитый ассигнациями, золотом и серебром. Ключ от того ящичка Маремьяна хранила на шее на верёвке вместе с крестом, но этого ей было мало, и она заставила мужа своего, пекаря Севастьяна, прикрутить ящичек к комоду болтами, чтобы не унесли.

Но, увидев воочию прикрученный к комоду ящик с деньгами и убедившись в невозможности его оторвать, Маремьяна потеряла сон: ей всё чудилось, что теперь унесут комод. Чертыхаясь, Поползухин прикрутил к полу комод. Маремьяне поспокойнело, и отныне она вскакивала за ночь раз пятнадцать, не больше, проверяя, не вытаскивают ли комод на улицу через форточку.

Деньги были её счастием и отрадой. Считала она их лучше любого математика, мгновенно вычисляя в уме проценты, сдачу и собственную выгоду с каждой плюшки. Физиономия Маремьяны в полной мере отражала её сущность и была толстой, квадратной, в меру рябой и с вострыми глазами, похожими на пуговицы. В довершение описания сего образа надобно сказать, что бабы этой боялись все торговцы калашного ряда на полверсты как влево, так и вправо.

В погожий августовский день, нежаркий и безветренный, на рыночной площади царило обычное для торгового места оживление. Торговля у всех шла как всегда: не сказать чтобы бойко, но и так чтобы вяло. В калашном ряду громче всех зазывала покупателей Маремьяна, расхваливая булки, плюшки, калачи и прочую сдобу. Две трети товару было у неё уже продано, а то, что оставалось, начало черстветь.

— Пирожки! — драла горло Маремьяна. — Плюшки-пампушки. Крендяля-финтифлюшки.

— Экая горластая баба, — пробурчал себе в усы Прокопий, торговец квасом, проходя вдоль рядов со своею бочкою, и скроил недовольную рожу.

На его беду, Маремьяна услышала. Отставив в сторону кренделя, она вышла из-за прилавка и напустилась на бедного квасоносца с такой силою, что заложило уши у всего рынка. Оскорблённая в лучших чувствах торговка обрушила на Прокопия целую гору таких слов, что у него подкосились колени, и он сел в песок, коим рыночная площадь была усыпана.

Прочие же поспешили заткнуть уши и увести детей от такого сраму. Но баба не унималась. Она громогласно желала Прокопию провалиться сквозь землю и оказаться в аду, где живут его собратья — черти, и остаться там до Судного Дня, дабы не коптить небо и не осквернять своим гнусным присутствием порядочное общество.

Эхо от её криков разносилось далеко окрест, долетая аж до Оглоблиной улицы. «Опять Маремьяна на кого-то взъелась», — подумали все разом, но слова вслух сказать боялись, ибо баба та была хитра и злопамятна.

И вдруг поверх её истошных воплей раздалось утробное низкое хрюканье. Все — и торговцы, и покупатели, и праздношатающиеся, забредшие на рынок чисто поглазеть, но не имеющие целью покупать что-либо — враз обратились к Маремьяниному прилавку. А из него торчало внушительных размеров рыло.

Маремьяна умолкла, чуя, что народное внимание перешло с неё на нечто иное, и медленно повернулась к своему месту. Завидев шевелящееся, сопящее и хрюкающее рыло, она выпучила глаза, перекрестилась и попятилась. А рыло ничтоже сумняшеся пожрало все нераспроданные калачи и хлебы, мерзко при этом чавкая, затем удовлетворённо рыгнуло и изрекло:

— Вот дурища-то так дурища. Второй такой дурищи, поди, от Москвы до самого Китаю не найти. Да ещё хлебы на рынок несёт перекисшие. Стыдоба!

С этими словами рыло презрительно плюнуло в сторону и убралось, как в воду кануло, всем своим видом показав, что дальнейшее его не касается.

А на рынке в тот же миг разыгралась нешуточная сцена. Пятящаяся Маремьяна наступила на локоть упавшему Прокопию, одновременно зацепившись юбками за его опрокинутую бочку, из которой хлестал квас, и плюхнулась в образовавшуюся лужу с визгом: «Убивают! Полиция!» Некий востроносенький студент кинулся ей на помощь, но, подняв, опрокинулся сам, поскользнувшись на квасу, а Маремьяна, потеряв опору, вновь упала, в этот раз на Прокопия.

На рынке начался кавардак. Прочие торговцы и торговки заголосили на разные лады:

— Кто это влез в калашный ряд со свиным рылом? Откуда рыло в калашном ряду? Что за рыло? Зачем рыло?

Меж тем Прокопий, придавленный Маремьяною, голосил ещё громче, требуя снять с него сей тяжкий груз, иначе весь город в летнюю жару останется без квасоносца. А Маремьяна, вспомнив, что оный квасоносец не далее как минуту назад обзывал её горластою бабой, вновь воспылала гневом и накинулась на Прокопия уже с кулаками, и их едва растащили. Несчастный студент, весь вымазанный в квасе и песке, уполз на четвереньках, бормоча ругательства на латыни.

Часа через два все разошлись с большими или малыми потерями, и во всём городе до самой ночи разговоров было только об рыле. И долго еще общественность поминала сие неприглядное происшествие…