Тридцать и один день октября (джен)

3 октября, 1988 г.

Мартиша стояла перед высоким зеркалом и привычно искала изъяны в своём облике, которые стоило скрыть от посторонних глаз. Её острый слух цеплялся за звуки с первого этажа: значит, первые гости уже прибывали — и ощутила прилив возбуждения, который прежде не посещал её во время семейных сборищ.

В дверь бодро постучали, и через мгновение Гомес, облачённый во фрак из бардового бархата, приблизился, спрятав её ладони в свои.

— Я так счастлив, что ты здесь.

Мартиша улыбнулась потёртым половицам.

— У тебя нет причин беспокоиться, — заверил он.

Она посмотрела на Гомеса с укоризненной лаской: непробиваемый оптимизм был одной из его наилучших черт.

— Дай им один вечер, и они будут обожать тебя так же, как и я.

Его ослепительная улыбка была такой искренней, что она решила поверить в его слова. Но всего два дня назад этой улыбки было недостаточно, чтобы погасить её тревогу.

— После поворота за иссохшим вязом останется не больше полмили, — заверил Гомес под скрежет шин на очередном крутом повороте.

Он крепко сжал руку Мартиши, и холодный фамильный перстень на его безымянном пальце привычно врезался в её нежную кожу.

Эта безумная вылазка непременно выйдет ей боком. Правда, страшнее выговора или невинных общественных работ в Неверморе ей ничего назначить не посмеют. В академии все страшились её дорогой матушки и того, что она сотворит с теми, кто бросит тень на семейство Фрамп.

Неприятность заключалась в том, что и сама Мартиша побаивалась, что ей выскажет мать за следующим разговором по кристальному шару.

“Сбежала из школы с мальчишкой, как какая-то безымянная профурсетка…”, “Ни слова матери — творит, что ей вздумается…”, “Как только ты оказываешься в компании этого беззубого Аддамса, мою дочь будто подменяют”.

Прокручивая вероятные реплики, Мартиша заранее ощущала, как подступает к горлу обида. Она-то как раз всегда слушалась мать, была прилежной ученицей, лучшей в любом начинании, блестяще выглядела, умела вести светскую беседу и обворожить кого угодно.

Прежде мать, если и не высказывала вслух довольство старшей дочерью, то по крайней мере не выливала на неё тонны своего неодобрения.

Пожалуй, Аддамсы здесь были ни при чём: просто Хестер Фрамп вообще никого не жаловала. И едва ли на всём свете нашёлся бы молодой человек, достойный её отпрыска — разве что сам царь преисподней не попросил бы её руки. Разумеется, после подписания брачного контракта, что он не станет претендовать ни на один цент их семейства.

Прошедшее лето выдалось худшим в её жизни: её упекли в Европу, и она была вынуждена расстаться с Гомесом на бесконечные десять недель. Мать ни за что не отпустила бы её к Аддамсам на каникулы во время учебного года, потому что в праздники следовало “отсиживаться с семьёй и делать вид, что вы хорошо проводите время”. А может, назло не пустила бы.

Поэтому, когда Гомес предложил навестить его близких вместе с ним по случаю дня рождения дедушки Аддамса, Мартиша не раздумывая приняла предложение: ей тоже порой хотелось сделать что-нибудь назло, пусть мастерства матери ей не достичь.

Но встреча с родственниками Гомеса всё приближалась, и с каждой минутой её желудок сжимался всё сильнее. Она безостановочно поправляла и без того безупречные волосы, разглаживала несуществующие складки на платье, старалась избегать непонимающего взгляда Гомеса.

— Что-то не так, cara mia⁽¹⁾? Плохо переносишь длительные поездки в машине?

Меж его бровей пролегла трогательная морщинка. Мартиша лишь неопределённо повела плечами.

— Ты же помнишь, что мы договорились говорить друг другу всё как есть?

Тяжелый вздох.

— О, Гомес, я же знаю, что не нравлюсь твоей матери!

— Брось, это не так: моей матери не нравится твоя мать. И это взаимно!

Он беззаботно улыбнулся, но Мартиша покачала головой.

— Помнишь, как она разговаривала со мной во время родительского дня в прошлом семестре? Я словно прошла терапию электрошоком.

— Да, моя матушка умеет взбодрить, — он рассмеялся.

— Ты сообщил, что я приеду?

Он неловко заёрзал.

— Гомес!

— У нас любят гостей, все будут тебе рады.

Но при виде нежданной гостьи лицо Дистопии Аддамс радостью не озарилось. Мартиша чувствовала себя жутко неуютно, стоя перед этой невысокой женщиной в чёрном комбинезоне с руками, упёртыми в бока. Она сузила глаза и поджала губы — по своей матери Мартиша знала, что это очень плохой знак.

— Мы пойдём, поздороваемся с отцом, — весело произнёс Гомес после бурного разъяснения, почему он заявился домой с незваной подружкой.

Они прошли вглубь дома. Мартиша затылком ощущала пронзительный взгляд миссис Аддамс, и ей впервые в жизни захотелось стать ниже дюйма на три.

Ланиус встретил её отстранённо — он вообще нечасто навещал эту бренную землю. Отец Гомеса говорил крайне мало, очень тихо, но всегда попадал в яблочко. Ей он мягко пожал руку и посоветовал не бродить по дому в одиночку в свой первый приезд — Гомес заверял, что глаз с неё не спустит. А вот дедушка Гримуар одарил её тёплой беззубой улыбкой и посоветовал повеселиться от души.

После всех приветов и напутствий они отправились осматривать дом, который разительно отличался от поместья, в котором она выросла. Особняк семейства Фрамп сбивал наповал надменной роскошью, но богатство Аддамсов выглядело иначе. Мать Мартиши считала ниже своего достоинства приобретать предмет мебели, если на ценнике не значилось число по меньшей мере из четырёх цифр. Здесь же было невозможно понять, был ли приобретён тот или иной предмет на аукционе за сотни тысяч долларов, куплен ли у уличной торговки на узкой улице Ла-Паса или выигран две сотни лет назад в кровавом поединке с вождём ныне вымершего племени.

В гостиной можно было до утра рассматривать бесчисленные артефакты, на кухне восхищаться безупречной организацией разделочных инструментов, замирать на верхних этажах, вслушиваясь то ли в скрипы, то ли в всхлипы, а после затеряться в подземельях до потери рассудка. Здесь безумное граничило с комфортом, красота резала глаз своей неординарностью, а прохлаждаясь на вездесущих сквозняках, сердце обретало покой. Мартиша понимала, как в этом доме мог вырасти такой отважный, дерзкий, заботливый и добрый Гомес.

В первый день она размышляла о разнице мест, где они росли, но к утру второго — об их обитателях.

Мать не держала её в ежовых рукавицах: Мартиша могла делать, что ей вздумается, если это было дозволено. Она имела право свободно высказывать своё мнение, но его редко встречали без язвительного замечания или холодного одобрения.

У Аддамсов тебе были рады, просто потому, что ты — это ты.

Единственный, кто не проявлял восторга по отношению к гостье, была Дис. Будучи женщиной энергичной и яркой, она могла, если хотела, становиться пронзительно ледяной. Каждый раз, оказываясь с ней в одной комнате, Мартиша ощущала, что её буравят взглядом. Было сложно понять, что она сделала не так: Дис не смотрела на неё с неодобрением или неприязнью. Если бы Мартиша сама её не побаивалась, она бы сказала, что миссис Аддамс смотрела на неё с хорошо скрываемым страхом.

— Надеюсь, ты разместилась с комфортом? — спросила она у Мартиши за день до торжества во время позднего ланча.

— Разумеется, благодарю, — ответила Мартиша с безупречно отточенной улыбкой.

— Как учёба? Надеюсь, сумела нагнать одноклассников?

— Но мама! — возмутился Гомес. — Тиш пропустила только самое начало первого курса. С тех пор прошло больше года. Она лучше всех!

Он посмотрел на неё с восхищением и обожанием, она ответила ему улыбкой совсем иного рода: гораздо менее безупречной и такой, какую оттачивать не было нужды.

— Я лично не отношу перфекционизм к перечню главных человеческих достоинств, — заявила Дис, накладывая в свою тарелку кусок пирога с почками бизона.

— И тем не менее сама всё доводишь до такого предела, что даже твои приборы тебя не выдерживают, — мягко заметил Ланиус.

Улыбнулись все — Дис ярче всех.

— Наука требует полной отдачи! Ничего не могу с собой поделать.

Обстановка разрядилась, словно щёлкнул переключатель.

Напряжение вернулось после, когда Мартиша вызвалась помочь с украшениями дома. Дис словно нарочно хотела держать её при себе и не оставлять с Гомесом наедине и попросила подавать ей гирлянды из сушёных летучих мышей, чтобы развесить их поверх гардин.

— Гомес всё лето только о тебе и говорил.

Внутри у Мартиши словно вспыхнул огонёк.

— Боюсь, свою дорогую матушку я изводила тем же.

Дис хмыкнула.

— Как поживает её превосходительство, госпожа Хестер Фрамп?

Огонёк внутри потух.

— Так же как и всегда: заправляет кладбищами, хоронит, испепеляет, зарабатывает свои миллионы, — скучающе ответила Мартиша, подавая следующую гирлянду.

В ответ она получила острый взгляд сверху вниз с ноткой недоверия. Дис будто замерла, так и оставив Мартишу стоять с протянутыми кверху руками.

— Ничего примечательного не видела в последнее время, раз уж и моей семье теперь грозит попасть в её поле зрения? Разумеется, если она считает нужным этим делиться.

Мартиша опустила руки.

— Едва ли, — сухо заметила она. — Мама использует дар ясновидения для деловых задач и меня в них не посвящает.

Дис медленно спустилась вниз.

— А сама-то? Гомес рассказал нам, что и тебя семейный дар не обошёл стороной.

Мартиша дерзко подняла подбородок.

— Я знаю, что вы не жалуете мою силу, но она может оказать семье большую пользу.

— Да, я наслышана. Сначала насмотритесь, откуда ждать беды, а потом тонете в своих неясных видениях.

— Я не ворон, как моя мать, мои видения другого рода.

— Вот уж в чём разбираться не желаю.

Дис повернулась к ней спиной.

— Дар ясновидения связан с натурой человека. Мне приходят видения о событиях, дарящих надежду и приносящих радость. К огромному горю моей матери.

Некоторое время Дис молчала, а потом наказала:

— Поможешь мне составить украшения из засушенных цветов для праздничного стола. Потом отыщи Гомеса, пусть он покажет тебе семейное кладбище, — и пружинистым шагом направилась вон. Мартиша поспешила за ней, чувствуя, как огонёк внутри вновь зажёгся.

Дедушка Гримуар пожелал отпраздновать день рождения в кругу самых близких, поэтому к торжественному ужину за огромным столом собралось всего семнадцать человек. Некоторых Аддамсов Мартиша уже встречала на светских раутах, куда её водила мать, но в той обстановке насладиться их компанией ей не удавалось.

Страхи на вечер и правда не оправдались: все находили её обаятельной и прекрасной, а Гомес больше всех. Даже Дис больше не старалась её задеть, а просто продолжала рассматривать с несколько иным выражением лица.

После непревзойдённого ужина все прошли в гостиную, заиграла музыка, зазвучало не слишком трезвое пение, один из кузенов Гомеса представил собравшимся танец с саблями, и под общие аплодисменты Гомес пригласил Мартишу на танго.

Страсти улеглись после полуночи, когда все разбрелись по разным уголкам дома вести задушевные беседы. Мартише достался дедушка Гримуар, чему она была крайне рада. Он поманил её пальцем, предложил присесть на соседнее кресло и принялся показывать альбом со старыми снимками.

— Это я верхом на диком леопарде… Это мы со стариной Куросавой на съёмках “Расёмона”… А это я и будущая миссис Аддамс в день нашей свадьбы.

Он ласково провёл рукой по чёрно-белой фотографии. Мартиша улыбнулась худощавой девушке с орлиным носом и густыми бровями, почти смыкающимися на переносице. Она была одета в дымчато-серое облачение — если верить цветам кадра, — а в её густых переплетённых косах поблёскивал искусно исполненный венец.

Мартиша поняла, что Гримуар пристально наблюдает за ней и слегка смутилась.

— А ты высокая девица — дотянись-ка и достань вон ту шкатулку с ножками в виде копыт.

Мартиша элегантно поднялась и аккуратно поставила шкатулку на столике перед ними. Гримуар распахнул крышку: внутри оказался головной убор с чёрно-белого снимка, только теперь было видно, что венец исполнен из лепестков густого янтарного цвета. Она сперва почувствовала, а потом осмотрелась и увидела, что Дис буравила её взглядом с другого конца комнаты.

— Не одна будущая миссис Аддамс надевала его, идя под венец.

— Бархатцы, — узнала она особый изгиб краевых линий и вернулась к украшению, чтобы рассмотреть камень.

— Циркон, — подсказал Гримуар. — Магический минерал. Обличает ложь и злой умысел.

— И наделяет даром ясновидения, — улыбнулась Мартиша, вспоминая страницу мануала из особой секции материнской библиотеки. — Достойная реликвия.

Гримуар кивнул и жестом предложил взять венец. Мартиша удивилась, но ей очень хотелось изучить дивный артефакт.

В момент, когда она коснулась твёрдых лепестков, от кончиков её пальцев до основания позвоночника словно пробежал электрический разряд, который заставил запрокинуть голову, лишил на мгновение способности видеть дневной свет и открыл то, что, возможно, однажды настанет.

Мартиша стояла перед высоким зеркалом в чёрном платье, блестящем и гладком, подобно чешуе мифического дракона, её голову покрывал венец из лепестков янтарного цвета, руки тревожно сжимали букет из белых лилий. Из-за спины выглядывала Дистопия Аддамс, ласково приобнимая. Её взгляд, и добрый, и дерзкий заверял: я знаю, дитя, что ты здесь будешь так же счастлива, как и я.

Видение рассыпалось, но томление осталось.

— Что, что ты увидела? — Гомес уже был около её кресла, присев на одно колено.

Мартиша помотала головой, спрятавшись за волной густых чёрных волос. Но после произнесла:

— Надеюсь, однажды сам увидишь.

Она намеренно избегала его взгляда, потому что знала: если они встретятся, она схватит его за розовые щёки и расцелует при всех. Поэтому она повернула голову и вновь наткнулась на Дис.

Та сидела прямо и, казалось, впервые не рассматривала её, а просто смотрела. Потом она склонила голову и улыбнулась лишь кончиком губ.

Шкатулка на столике перед Мартишей легко щёлкнула. Она обернулась на звук, но вдруг поняла, что Дис стремительно шагала к ней. Когда она подняла руку, Мартиша даже на секунду испугалась, но Дис всего лишь распахнула шкатулку.

Мартиша ахнула — пусть глаза не могли ничего рассмотреть, но нутро ясновидящей не могло не почувствовать, если перед ней проявлялась бесплотная душа. Она во все глаза смотрела на Дис, которая положила правую ладонь сперва на губы, потом на сердце, потом мягко накрыла руку Мартиши своей и крепко пожала.

— Гомес, — тихо проговорила она на ухо сыну, но у Мартиши был слух летучей мыши: — Кажется, я нашла слово-ключ этого года.

— Уже знаешь? — вдохновенно отозвался он.

— Первым делом, я бы проверила: доверие.

1) Моя дорогая (ит.)

Вернуться к тексту