Описание торгового путешествия на Восток, а так же стран и людей, в них живущих, сделанное Евой Айтерзенталь (джен)

Сколоты весьма ценят хитрость, и хотя прямой обман употребляют только в отношении врагов, в торговле прибегают к множеству ухищрений, чтобы установить выгодную для себя цену. Поэтому они весьма уважают людей, искусных в хитростях и ловко торгующихся, и предпочитают вести дела именно с ними. Хитрость их может показаться обманом, но, как сказано было прежде, обман в торговле они презирают и почитают бесчестьем.

Совсем не то на войне, ибо обман врага почитается добродетелью, и воин, добившийся победы благодаря хитрости — пусть даже и ударив в спину — пользуется не меньшим почётом, чем тот, кто побеждает благодаря силе или храбрости. Принудить же сколотов к битве почти невозможно, если только не попытаться осквернить их святыни — но тот, кто осмелится на столь дурное дело, будет низведён до положения бешеного зверя, и сколоты оставят все законы и правила, покуда совершенно не истребят святотатцев.

(«Описание торгового путешествия на Восток, а так же стран и людей, в них живущих, сделанное Евой Айтерзенталь»)

Этиль. Услада странника... Здесь можно сыскать удовольствия на любой вкус и кошелёк, но сейчас Флёр желала только одного — бани.

Желаемое она получила — и теперь наслаждалась не только ароматным паром, но и выражением лиц подруг-наёмниц...

Арья, Ора и Таис в бане рутов оказались впервые, всё было им непривычно — но вскоре освоились, с упоением хлестали друг друга и Флёр вениками и с восторженным визгом обливались ледяной ключевой водой. Арья и Таис даже устроили поединок на вениках, окончившийся ничьей — поединщицы так развеселились, что биться сил уже не осталось.

Вернувшись на постоялый двор, Флёр решила всё-таки написать Ферми — пусть письмо и ненамного обгонит её саму, но всё же стоит предупредить о своём возвращении... Да и хотя бы дать знать, что с ней всё в порядке. Да и оставшиеся записи можно отослать — всё меньше с собой тащить...

Окунув тростниковое перо в тушь, Флёр на мгновение задумалась, выдохнула и аккуратно вывела: «Здравствуй, мой дорогой друг! Письмо, что ты отослал для меня в Ак-Йир, я получила, и радостью наполнили мою душу твои слова, ибо нет горше мысли, что родной край твой подвергнется разорению и погибели. Но ты говоришь, что усобица отступила, и ликует сердце моё, вознося за тебя молитвы.

С не меньшей радостью прочитала я и о твоих делах и успехах, и, радуясь за тебя, всё же прошу не забывать, как легко царская милость обращается в свою противоположность... И всё же, пусть cursus honorum прямо и неизменно ведёт тебя к самой вершине, счастливо избегая бедствий и несчастий.

Что же до моих дел, то счастлива сообщить тебе: путешествию моему сопутствует успех. Ныне пишу я тебе из Этиля, где наш караван остановился на отдых, и множество товаров везём мы на торг, но всего дороже для меня те записи о странах и людях, что я посылаю тебе с этим письмом — поступи с ними, как и с прежними.

Жди нас через две недели, быть может, нескольким днями раньше или позже — смотря по тому, как скоро сумеем нанять судно, а если желаешь — пошли навстречу верных людей, ибо тому Небо защитой, кто и сам щит свой крепит.

Сим завершаю я письмо, и с нетерпением жду, когда вновь услышу твой голос, а пока же молюсь за тебя, мой друг».

Подписавшись, Флёр перечитала письмо, запечатала и вместе с рукописью отнесла гонцу. Через несколько дней её послание будет в Шарракане... И хорошо бы Ферми не просто послал своих людей, но и сам отправился им навстречу — так будет больше времени на то, чтобы направить его мысли в нужную сторону. Ну и, в конце концов, она действительно соскучилась...

— Думаю, задерживаться надолго не следует, но и уходить прямо завтра не стоит, — высказался Волмант, когда караванщики собрались к ужину. — Надобно всё же отдохнуть как следует...

— И верно, — согласилась Флёр. — Два или три дня отдыха нам явно не повредят — после такого путешествия-то. Но и затягивать не стоит — дело к осени идёт, а там дожди зарядят — и сиди жди, пока снег ляжет да санный путь установится...

— Ну, так долго мы всяко не провозимся, — заметил Бела, — но и верно, надолго задерживаться не стоит. Да и гость наш... Ты что скажешь, Дао Ли?

Монах, задумчиво выуживающий палочками овощи из похлёбки, отвлёкся и сообщил:

— Дао Ли скажет: мне всё равно, каким путём идти по земле, если каждый шаг всё шире открывает врата в неведомое. Всё здесь равно удивительно мне, и всякая дорога хороша, ибо ведёт к постижению.

— Значит, тебе всё равно, — Флёр кивнула. — Что же, если не передумал, иди с нами — гнать тебя не будем...

— Этот скромный монах не может выразить свою благодарность — столь велика она.

— Нет нужды в благодарности, — подняла руку Флёр. — Странникам должно помогать друг другу, ибо дорога едина для всех.

Тем же вечером путешественники разошлись по заведениям в своём вкусе — и в том, что Дао Ли тоже не минует весёлого дома, Флёр не сомневалась. В другой раз она и сама не отказалась бы заглянуть в такое заведение... Но не в этот раз. В этот раз её ждали... И мысль отправится на поиски какого-нибудь красавчика вызывала отвращение.

И Флёр отправилась в трактир — послушать сплетни и узнать новости.

Новостей хватало, сплетен тоже, и разделить их получалось не всякий раз. Много говорили о халга — тут мнения разделились на противоположные: кто говорил, что никакой беды от них ждать не стоит, потому как напасть они не посмеют, а кто — что нападут и противиться им совершенно невозможно. Говорили о сколотах — к новому царю привыкли не все и до сих пор ждали от него перемен. Говорили о гостях с запада — с изрядным уважением. Деловую хватку здесь ценили, а гильдия и лично Ферми успели её показать. Говорили о воинах, сопровождавших купцов и дивились, для чего делать столь сложную тамгу...

Вот тут Флёр изрядно удивилась — чтобы кто-то из рыцарей взялся охранять купцов?.. Это грабить им рыцарская честь не мешает, а вот помощи не добьёшься! Даже её отец порой таким не брезговал — но, надо отдать ему должное, очень и очень редко... Интересно, как рыцари это оправдывают?

В том, что оправдание имеется, и притом возвышенное и благородное, Флёр не сомневалась — придумывать их рыцарство умело как бы не лучше, чем воевать.

Сама Флёр тоже не отмалчивалась, поведав благодарной публике о смуте у хитой. Смута всех заинтересовала, а несколько наёмников и вовсе поспешно допили пиво и ушли — не иначе, доложить капитанам...

Вернувшись на постоялый двор и заказав ужин, Флёр решила перечитать свои заметки, благо, черновики она сохранила.

Путешествие, предпринятое ей, было делом немыслимым, однако же всё его величие терялось вблизи, и лишь охватив мысленным взором весь проделанный путь, получалось осознать грандиозность замысла... И его успешное исполнение.

Начиная путь в Леносе, она лишь надеялась достичь таинственных стран Востока... А сегодня покров тайны развеян, и земли измерены и описаны. Там, где мнились чудовища, жили всего лишь люди — пусть и следующие непривычным обычаям, но самые обыкновенные... А мир оказался разом и много больше, и куда меньше, чем представлялось.

Флёр отложила записи, достала чистый лист и растёрла тушь. Пожалуй, стоит записать свои планы на будущее — хотя и не все. Задуманные путешествия — пожалуйста, а вот гильдия над гильдиями... Об этом стоит молчать.

Спутники вернулись только под утро. Флёр демонстративно не обратила на это внимания, однако её товарищи были слишком довольны, чтобы замечать такие мелочи. Ну... Собственно, она и не ожидала, что это как-то подействует, а потому пожала плечами и отправилась на торг — посмотреть, нет ли чего интересного и полезного и присмотреть какую-нибудь мелочь на память.

Ничего интересного не попадалось довольно долго — но всё-таки Флёр нашла то, что ей приглянулось. Необычное ожерелье, похожее на сколотскую гривну, но из незнакомого металла цвета лунного света, украшенное кабаньими головами. Откуда гривна взялась, купец не знал, купив её по случаю, но Флёр это не интересовало. Стоила гривна не слишком дорого, да к тому же неожиданно напомнило о доме — у отца была древняя статуя воина с похожим ожерельем. Никакой другой одежды воин не имел, за что юная Флёр и ценила статую...

Гривна подошла, словно для неё и делалась. Проведя по ней пальцем, Флёр едва заметно улыбнулась. Может быть, она и на права, но если это действительно белая бронза древних... Если это она, купец изрядно продешевил — впрочем, это только его беда, что он не знает, чем торгует. Глупость должна караться...

Больше на торгу не обнаружилось ничего интересного — хотя некоторые вещи и заслуживали внимания, но не касалось ничего в душе... В конце концов она купила медный кувшин для та с ручкой сверху — такой было удобно вешать над огнём. Особой нужды в нём не было, но кувшин был больше, удобнее и к тому же украшен чеканкой — всяко лучше старого...

— Белая бронза? — хмыкнул Волмант. — Сдаётся мне, что это работа беллигов... И если так, то тебе сильно повезло — это редкость, и стоят они немало. А в старину, говорят, недорогой металл был... Но тут, думаю, как с рифейским орихалком — весь секрет в пропорциях.

— Может, рифейских мастеров и подрядить его заново изобрести? — предложил Вышата.

Мысль была любопытной и при удаче могла принести изрядную прибыль — но и траты выйдут немалыми, а успех совсем не обязателен. Многие пытались — и даже добивались успеха, но совсем не того — так лет сто назад появилось восточное серебро, из которого нынче вся Ойкумена чеканила монету... Но того самого оттенка не получилось ни у кого.

— Об этом подумаем, когда компанию устроим, — ответила Флёр. — А пока что хочу я обсудить с вами имперские дела, о которых кое-что узнала...

И она зачитала ту часть письма, где говорилось о событиях в империи.

Первым высказался Волмант:

— Человек я немолодой, всякого повидавший, а потому хоть немного в людях смыслю... А потому говорю: быть беде. Император ваш нынче понтифика пересилил, епископа сместил — и уж наверное, понравилось это ему. А человек ведь так устроен, что хочется ему более, чем имеет, и доброго, и дурного, а особенно — власти... Вот и не получится ли, что он и в другой раз решит так же поступить?

— А коли государи сами епископов низлагать и поставлять могут, то для чего тогда понтифик со всей курией? — добавил Вышата. — Да ещё, как я понял, он стал ереси привечать, а так и под отлучение попасть можно, и на сей раз местные церковники за него не вступятся... Если только сами к ереси не склоняются.

Флёр поёжилась. Если ересь охватит хотя бы одну провинцию, церковь уж точно станет бороться с ней не пастырским словом и кроткой проповедью... Но и возможности откроются немалые, правда, в имперских землях тогда показываться будет нельзя... Ну да всё это случится не завтра, а потому следует, конечно, и такое в уме держать, но не более — чтобы, когда начнутся священные войны, не оказаться захваченной врасплох. А пока же можно просто отдыхать...

Отдых окончен, и караван двинулся по царской дороге в Айрас. Знакомые места — но ведь и они не так давно казались краем мира. Впрочем, в некотором смысле так и было — ни один человек в Ойкумене не знал, что лежит к востоку от Этиля, за рекой Ра. Не знал, покуда Флёр Боланд фон Айтерзенталь не привела караван на эти берега и не двинулась дальше...

Дао Ли с интересом рассматривал дорогу, простукивал камни посохом и даже опускался на корточки и ощупывал их.

— Поразительно! — воскликнул он. — Словно рука божества уложила эти камни!

— Но сделали это всего лишь люди, — отозвался Бела. — Искусство камнетёса в том, чтобы найти подходящий камень и обточить его, как должно... А искусство царя — в том, чтобы найти людей, владеющих нужными искусствами и каждому поручить дела, достойные его мастерства и потребные для страны.

— В чём же состоит искусство купца? — спросил Дао Ли.

— В том, чтобы знать, кто в чём имеет нужду, а что есть в избытке, и кто что готов отдать за то, в чём имеет нужду, и свои нужды при том не оставив без внимания, — ответил Бела. — Не всегда ведь человек может сам обменяться с другими, и тогда должен обратиться к тому, кто только тем и занят, что привозит людям нужный им товар, забирая ненужное.

— И что же ты полагаешь ненужным? — продолжил расспросы монах.

— Всё то, что человек почитает не столь важным, чем то, что желает получить. Если ты голоден, ты не задумаешься, отдавая золото за хлеб. Если ты имеешь чего-либо в избытке, ты, конечно же, пожелаешь отдать часть этого, чтобы получить нужное тебе.

— Но ведь и родичи могут так стать товаром?

— Разве в твоей стране нет холопов? — спросил Волмант. — Да, бывает, что отчаявшиеся родители продают детей, но ведь так избавляют они их и себя от голодной смерти... И это — благо, хотя само рабство дурно и недостойно.

— Значит, ты полагаешь, что даже в самом злом деле есть нечто доброе? — заинтересовался Дао Ли.

— В том, что совершается попущением божиим по естественным причинам, вовсе нет ни добра, ни зла. Разве зверь убивает оттого, что зол или защищает своё дитя оттого, что добр? Нет, таким он сотворён, и перемениться не может, — ответил Волмант. — Человек же наделён разумом и потому может различать зло и добро, праведное и грешное, и потому сам делает выбор — но и отвечает за него. Оттого и бывает, что грешит человек, искренне стремясь к добру. Делает ли это его грехи более или менее тяжкими? Если злодеяние совершается к вящей славе господней, остаётся ли оно злодеянием?

— Каждый человек, совершая поступки, создаёт свою судьбу, которая становится мерой его грехов и подвигов, — сообщил Дао Ли. — Это называют кармой. Когда карма отягощена злодеяниями, пусть и самыми малыми, человек ввергается в Диюй, место страданий, где мучениями искупает свою вину, возрождается же человеком низшего сословия или рабом. Человек добродетельный обретает новое рождение в высшем сословии или же становится божественным духом, если он при жизни обладал величием души.

— То есть, вы не верите в первородный грех и спасение души? — спросил Бела.

— Отчего же? Верим, пусть и не так, как вы...

Флёр на этот теологический диспут особого внимания не обращала. Она никогда не отличалась набожностью, и пока чужая вера не мешала торговле, она её вполне устраивала. Ну а скрасить долгую дорогу беседой и вовсе не грех, покуда беседа не превращается в драку... И рассуждения о божественном для этого вполне годятся — пусть даже сама она так не считает.

К третьей страже караван пришёл в Айрас — и выяснилось, что подходящих кораблей в городе нет и раньше, чем дня через три, не будет.

— Что ж, отдохнём ещё немного, — пожала плечами Флёр. — Да и с новостями тут должно быть получше — может, даже и кто из наших земель встретится...

Впрочем, в этом Флёр сомневалась — слишком далеко это для имперских купцов, они и к сколотам нескоро сунутся, а гильдейских вряд ли много, так что здесь они будут лишь наездами.

Она почти угадала — только не учла, что к гильдии уже присоединилось несколько сколотов... И Лик, отец Арьи — среди них. А вот в том, что он оказался в Айрасе, ничего удивительного не было... Как и в том, что хаптагаев Флёр купила именно у него.

— Здравствуй, Ак Цэцэг, — сказал коренастый сколот, которого привела Арья. — Слышал я о тебе... Говорит моя дочь, что хочешь ты нас в долю взять?..

— Верно говорит твоя дочь, — и Флёр коротко изложила свой замысел. Сколот слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Когда же Флёр закончила, он пригладил бороду и сказал:

— Дерзкое дело ты замыслила, и прибыльное, если всё получится. Что же, пожалуй, я с вами — дам хаптагаев, сколько понадобится, и погонщиков к ним, а также припасы в дорогу.

— Коли так, — ответил Волмант, — можно уже и уговор составлять, хоть и начерно.

На споры ушёл весь вечер, но в итоге договорились, кто сколько вложит в дело и какую долю получит — хоть всё это и поменяется ещё не раз, но с чего-то начинать надо. Утром начали сочинять устав компании, однако сделали немного — стража углядела лодьи, плывущие вниз по реке, и ударила в колокол...

— Что случилось? — Флёр вскинула голову.

— Корабль с незнакомым знаменем, — прислушавшись, сообщил Лик. — Думаю, и нам стоит взглянуть...

Суеты в городе стало меньше, люди на улицах разошлись к обочинам, чтобы не мешать воинам, многие двинулись к причалам — узнать, что происходит, почти все приготовили оружие. Флёр выбралась к краю причала, навела зрительную трубу... Вот так гости!

Бело-голубое знамя Бойрига с золотым коронованным сердцем — и значит, белокурая девушка в кольчуге, что стоит на носу лодьи — сама принцесса Эрмелина... Что бы ей тут ни понадобилось.

А вторая лодья несёт гильдейскую хоругвь с ликом святого Ламбардоса, и на носу у неё...

Флёр охнула, протёрла стёкла трубы и снова навела её, чувствуя, как наливаются румянцем щёки, а губы сводит в блудливую улыбку. На носу лодьи стоял Ферми Амати... И уж теперь его никто бы не назвал мальчишкой!