Описание торгового путешествия на Восток, а так же стран и людей, в них живущих, сделанное Евой Айтерзенталь (джен)

По законам хитой все указы императора или наместника должны рассылаться всем управителям, помещикам и судьям, а также полководцам и прочим людям, наделённым властью. Количество этих копий столь велико, что и целая армия писцов не смогла бы их написать, потому хитой поступают иначе. Они берут железную доску, тщательно отполированную, вставляют в железную же раму и покрывают смолой. На эту смолу укладывают ряд за рядом глиняные бруски, как бы маленькие гравюрные доски, каждая из которых содержит один знак. Если знак поставлен неверно, его вынимают и ставят нужный, если остаётся пустое место, его заполняют такими же брусками, но гладкими. Если встречается редкий знак, которого нет в запасе, мастер тотчас же вырезает и обжигает его, частых же знаков запасено несколько дюжин.

Когда доска заполнена, на неё кладут вторую доску, чтобы совершенно выровнять знаки, и ждут, пока смола застынет, для чего требуется два или три часа. Затем эта составная гравюра, подобно обыкновенной, покрывается краской, после чего к ней прессом прижимается лист бумаги. Это повторяют сколь угодно много раз, лишь обновляя краску, и так можно с необычайной быстротой сделать сотни или даже тысячи копий.

Когда работа закончена, мастер подогревает доску и ударом руки выбивает знаки, которые подмастерья очищают от краски и смолы и раскладывают по порядку.

(«Описание торгового путешествия на Восток, а так же стран и людей, в них живущих, сделанное Евой Айтерзенталь»)

Двое из толмачей, с которыми пришлось иметь дело, оказались лазутчиками. Третьего Флёр в этом подозревала, не имея явных доказательств. Четвёртый превзошёл их — хотя лазутчиком уж точно не был.

Дао Ли, прозываемый Взращивающим Добродетель, был помощником настоятеля в монастыре неподалёку от Уханя. Добродетель, по его мнению, следовало окучивать и пропалывать, для чего употреблялись посох, клевец, а при нужде и голые кулаки...

Ещё монах любил изъясняться загадками — и в этом ему равных не было. Особенно — когда его спрашивали о вере. Нет, отвечал он охотно, но так, что его же рассуждения про хлопок одной ладонью меркли... А когда кто-нибудь возмущался, что ничего не понимает, монах радостно улыбался и отвечал: «Так это же замечательно!», после чего внезапно переходил к делам мирским.

Впрочем, все недостатки монаха искупались его невозмутимо-весёлым нравом и умением торговаться. Да и просто поговорить с ним было интересно — знал он много и взгляд на жизнь имел весьма необычный...

За три дня Флёр и её спутники истратили больше половины золота, но купили почти сотню штук шёлка разных сортов — всё больше самого простого, конечно, но и он принесёт двадцатикратную прибыль, а о том, что получше, и говорить не стоит — какую цену ни назови, всё заплатят. Правда, не так много сыщется способных купить — но на их долю хватит...

Взяли также пятьдесят мешков та — пришлось нанять повозку, потому как во вьюки груз уже не помещался. Порселан покуда брать не стали — в княжестве Вэй он был дешевле, а мастера — искуснее.

Так прошли три дня — и на третий день вечером явился гонец. Дао Ли, выслушав его, поклонился ниже обычного, принял свиток, держа его обеими руками, дождался, пока гонец уйдёт, и только после этого выпрямился.

— Сунь-ван, да не сойдёт он с Пути, благословенный правитель, шлёт приветствия отважным странникам и приглашает их к себе завтра утром, чтобы своими устами восхвалить их подвиг, каковой с одним лишь путешествием Сунь У-Куна сравнить возможно, — объявил он, развернув свиток.

— От таких приглашений не отказываются, — вздохнула Флёр, — хотя и боюсь я, что опять нас желают втянуть в чужую игру... Но коли не явимся, наживём могучего врага...

— Не думаю я, чтобы нас снова за те тавлеи позвали, — высказался Волмант, крутя ус. — Прежде-то про нас не ведал почти никто, а теперь многие знают, да и видно, что мы уж назад собираемся.

— Я тоже не думаю, что нас что-то похожее ждёт, — присоединился Вышата. — Тут как в борьбе — один раз новой ухваткой победил, а на другой сам же её получишь. Потому бояться нам нечего, а если и неверно мы рассудили — на всё воля Божья.

Рассудили верно — никаких поручений у князя Суня не нашлось. Зато нашлось великое множество вопросов, отвечая на которые Флёр и её спутники охрипли и выдохлись. Князь, однако, остался доволен и заметил:

— Поистине, лишь в легендах приходилось нам слышать о столь великих деяниях. Ни могучие герои, ни святые мудрецы не совершали прежде такого путешествия и не приносил вестей из стран, столь отдалённых, что и сказаний о них нет. Сей подвиг достоин награды из рук Сына Неба, но — о горе нам — пуст Яшмовый Престол, и нет руки, что дала бы достойную награду. Потому я, Сунь-ван, со смирением вручаю недостойные подвига дары, и пусть не назовёт никто землю У не знающей гостеприимства!

«Недостойными дарами» оказались десять штук белого шёлка и полсотни маленьких порселановых чаш вдобавок к товарам. Затем каждому был дан сересский кафтан-ханьфу, тёмно-синий, с вышитыми на рукавах золотом именами четырёх Небесных Царей — богов-защитников. Как пояснил Дао Ли, такое одеяние носили обычно полководцы и высшие чиновники... Затем пришёл черёд особых подарков — и вот тут стоило крепко задуматься. Царские подарки обыкновенно имеют двойное дно — и быть беде, коли не разгадаешь намёка. А уж здесь, где у каждого слова десяток смыслов — и подавно... Хотя с чужаков и спрос другой, но всё же — кто знает?

Толстый свиток в руках князя настораживал.

— Сунь-ван, — переводил Дао Ли, — говорит: мудрецы находят, что искусство торговли и искусство войны сходны меж собой. Оттого он дарит вам эту книгу, называемую «Искусство войны». Сунь-ван полагает, что многое в этой книге сослужит добрую службу и в торговле. Мудрецами и полководцами она переложена на язык торков, а к тем строкам, что не вполне ясны людям мирным, сделаны пояснения.

— Воистину это дар государя, — Флёр склонилась в местном поклоне, — недостойная принимает его с величайшим почтением

Следующим князь пригласил Волманта — ему был вручён мешочек с благовонными травами.

— Дым этих трав, — пояснил Дао Ли, — облегчает дыхание и избавляет от грудной жабы, каковая — и в этом ручается придворный лекарь — если ещё и не поразила почтенного Волманта, то угрожает ему в самом скором времени.

— Недостойный припадает к стопам сиятельного князя, потрясённый милосердием его и человеколюбием, — выдал Волмант, глубоко поклонившись. — Верное дело, подступался ко мне сей недуг... А кто в час нужды дарует, тот дважды дарует — и пусть вам за доброту трижды двукратно благом воздастся!

Витиеватый ответ князю пришёлся по вкусу, и следующим был призван Вышата. Он получил в дар яшмовую флейту, а к ней -лакированую шкатулку, обитую изнутри шёлком. На крышке шкатулки были нарисованы две пляшущие лисы... И Флёр ничуть не удивилась, когда Вышата, поклонившись, спросил:

— Недостойный вопрошает: дозволено ли ему будет выразить в музыке то восхищение, что овладело им?

Князь разрешил, и Вышата поднёс флейту к губам и заиграл. Звучала флейта сильно и необычайно звонко — непривычно, но Флёр понравилось, а Вышата управлялся с подарком ничуть не хуже, чем с гуслями.

— Эта музыка совершенна, — перевёл княжескую речь Дао Ли. — Кто сочинил её и как она называется?

— Недостойный сложил её только что, и она пока не имеет имени, — ответил Вышата.

Сунь-ван задумался, затем кивнул и сказал несколько слов.

Дао Ли с поклоном ответил ему, после чего перевёл:

— Сунь-ван предлагает всем размыслить, какое название подошло бы этой мелодии, пока не будут отданы все дары, а после того пусть каждый скажет своё решение, и пусть почтенный Вышата изберёт то, которое сочтёт лучшим.

Разумеется, возражать не стал никто, тем более, что и предложение было неожиданно здравым — обычно правители решают все дела своей волей, и хорошо ещё, если их желания не будут стоить им самим головы...

Князь же тем временем пригласил Белу и вручил ему седло и сбрую, отделанные серебром и бронзой. Выглядело седло очень старым, хотя и тщательно ухоженным, и с виду ничего особенного в нём не было, но Бела принял дар с огромным почтением — куда большим, чем можно было ожидать.

— Воистину это дар государя, — сказал он, — и дар всему народу огров, ибо утраченной мнили мы эту реликвию. Верно, сам Господь вложил её в руки твои, князь, и клянусь, что займёт твой дар подобающее место среди святынь нашего народа.

Затем настала очередь Алдана — ему достался камышовый щит, круглый, дюймов двадцати в поперечнике, богато украшенный разнообразными узорами. Похожие щиты Флёр видела у халга, так что этот наверняка был трофеем — но ни князь, ни Алдан не придавали этому никакого значения.

— Недостойный благодарит могучего Сунь-тегина, — склонился торк. — Этот щит сослужит добрую службу.

Пришёл черёд наёмниц, и предназначенные для них дары вызвали озабоченные шепотки придворных. Ора, как самая старшая, получила яньюэдао — оружие, похожее на глевию, широкий кривой клинок на длинном древке. Как пояснил Дао Ли, это оружие было знаком власти полководца — и что желал этим сказать князь, не понял никто.

Таис и Арья получили одинаковые дары — хитроумно устроенные арбалеты. Были они меньше привычных, но имели короб для стрел, возводились рычагом и могли выпустить десять стрел за два или три вздоха.

— Недостойные благодарны почтенному Сунь-вану и потрясены искусством, с которым задумано и исполнено это оружие, — ответила Таис. — Всякий раз, поражая им врагов, мы будем славить имя князя и призывать для него благословение Неба.

Флёр краем уха следила за разговором, стараясь не показывать, как ей надоела церемония и в то же время пытаясь придумать названия для мелодии. Не получалось ничего, только невыносимо скучное «благодарственный гимн», но это точно не годилось. Всё же, когда очередь дошла до неё, она не смогла предложить ничего другого... И оказалась в этом не одинокой — все остальные предложения были не лучше. И только Дао Ли оказался на высоте — прострекотав что-то на родном языке, он перевёл:

— Я хотел бы назвать эту песню Обретение Благодати.

В воцарившейся тишине Флёр неожиданно поняла, что эта мелодия не могла называться никак иначе. Не потому, что эта мысль пришла кому-то на ум и была высказана, а потому, что это было имени так и только так. Мелодия не называлась — она была обретением Благодати, божественным откровением...

Тишина откровения рассыпалась, но Флёр знала: это чувство — У, как называли его хитой, чувство единения с чем-то сверхчеловеческим — останется с ней навсегда.

Вернувшись на постоялый двор, путешественники приступили к сборам. Обратная дорога была ничуть не проще, к тому же Флёр собиралась, если получится, посетить земли халга и узнать побольше об этом народе не с чужих слов, а самой... Но даже если идти напрямик, не задерживаясь для торговли, вряд ли получится пройти весь путь до зимы — и лучше всего зазимовать в Мараканде.

Впрочем, всё ещё может много раз перемениться, а потому не стоит вдаваться в подробности... И, чтобы не занимать разум ненужными думами, она спросила Белу:

— Чем славно седло, полученное тобой, что ты почитаешь его святыней?

— Это седло святого князя Арпада, — ответил Бела, — и это не просто святыня — когда перед последней битвой с язычниками святой Коман служил обедню, у него не было ни алтаря ни вина, ни просфор, и князь дал ему своё седло, один воин — кусок лепёшки, а другой — фляжку с брагой. Святой Коман тогда сказал: «вот, исполняем мы жалкое подобие заповеданного, словно невежды, над святыней насмехающиеся! Не лучше ли одну лишь молитву в сердце своём вознести?!» Но едва он так сказал, как фляжка превратилась в кубок, полный вина, а лепёшка — в просфору. Дивный аромат исходил от них, и покуда причащались воины, не становилось меньше ни вина, ни хлеба... А когда князь Арпад оседлал коня, все увидели над его головой золотое сияние, и святой Коман сказал, что видит венец мученика, и заплакал, а князь ответил: «Если мне суждено пасть в этой битве, то пусть один я и паду, а воины мои все останутся невредимы.» И так стало — язычники окружили его в битве и растерзали, а больше из его воинов никто не погиб, а из язычников спасся только один, который похитил это седло...

Флёр молча склонила голову, почтив память бесстрашного князя. Да уж, тот, кто вернёт такую святыню, сам заслуженно встанет рядом со святыми и героями... А Бела, сын Чонгора доблестью не уступал прославленным рыцарям, и даже самым чванливым дворянам придётся это признать.

Вечная беда купца — сколь ни трудись, сколь ни богатей, а для знати ты всё равно если и выше холопа, то ненамного. Чернь, грязь под ногами... Нет, бывали исключения — хотя бы и её отец — но их было немного. И вот купцу удаётся то, о чём доблестные рыцари не смели и мечтать — да, их бессильный гнев будет прекрасен...

И Флёр отчётливо поняла — возвращаться в империю она не желает. Торговать — разумеется, но жить там? Нет, уж лучше она останется в сколотских степях, а то и пойдёт на службу к Таргитаю — благо, нет у сколотов предубеждения к торговле, и они полагают её столь же достойным делом, что и войну или разбой — да и то сказать, разве не едины они в своей сути?

Караван двинулся в путь — пока что назад, в княжество Вэй. Вместе с караваном отправился и Дао Ли — чтобы, как он сказал, принести ростки добродетели и слово благословенного Фо. Как оказалось, сересский монастырь был устроен совсем не так, как западные, и отсутствие помощника настоятеля ничему не мешало.

Флёр общество Дао Ли вполне устраивало — денег монах не требовал, переводил исправно, охотно отвечал на вопросы и объяснял непонятное... О вере он тоже говорил охотно, однако не проповедовал, а просто рассказывал — и получалось у него куда лучше, чем у служителей Единого Бога... И это при его пристрастии изъясняться загадками.

— Когда ты слышишь хлопок одной ладонью, — изрекал он, — тогда ты обретаешь понимание.

Флёр никакого понимания не обретала — впрочем, и не особенно старалась. Чужая вера её не слишком интересовала. Впрочем, рассказы Дао Ли она записывала — пригодится, да и уж очень необычно он изъяснялся...

Обратный путь, к счастью, обошёлся без приключений — даже подорожная ни разу не потребовалась. Задержаться пришлось только на заставе, да и то ненадолго — всё те же стражники и чиновник, увидев синие кафтаны, сделались почтительными и незаметными, караван пропустили без промедления и только попросили монаха благословить их. Разумеется, Дао Ли не отказался...

В княжестве Вэй ничего не изменилось — и не должно было, но раз уж затеялась смута, всё могло перемениться в один миг. Потому караванщики держались настороже, но не слишком усердствовали — отчасти потому, что ненужная осторожность всегда привлекает и стражу, и разбойников — и те, и другие видят добычу и немедля на неё бросаются... И если стражники обычно подорожную уважают, хоть и не всегда, то разбойникам на неё плевать.

Впрочем, предосторожности оказались излишними — караваном никто не заинтересовался до самой столицы княжества. Флёр устроило бы, если бы ими и дальше никто не интересовался — но увы, это было невозможно. Юй-ван желал выразить свою благодарность... А Флёр не доверяла царской благодарности.

Юй-ван принял гостей в малом зале, где встречали личных гостей князя.

— Рад услышать я, что дала ваши увенчались успехом, — объявил он. — Вижу я, что боги благоволят вам, и воистину нет в том удивительного, ибо дерзновенные дела угодны Небу. Первыми вы пришли сюда из своей страны, но не последними, и в залог тому и в знак приязни я вручаю вам дары.

На сей раз дары были не столь вычурными: шелка, порселановые кубки и вазы, драгоценности... Самой Флёр, впрочем, достался письменный прибор — тушь, камень для её растирания, тростниковое перо и стопа отличной бумаги. Видимо, её путевые записки произвели на князя впечатление...

Раздав дары, князь пригласил гостей к столу — на сей раз не столь необыкновенному и куда больше похожему на сколотский. Во всяком случае, квашеных в извести яиц больше не было...

— Недостойные благодарят благословенного князя, — Флёр отвесила земной поклон, который повторили её спутники, после чего все расселись за столом и принялись за еду.

— Как я слышал, вам довелось столкнуться с разбойниками? — спросил князь. — Воистину ужасно, если это так! Недостойно правителя допускать подобное в своих землях...

— Это настолько ничтожный случай, что не стоит и вспоминать о нём, — отмахнулась Флёр. — Жалкие негодяи не смогли даже утомить нас, не говоря уж о вреде, коего они и тени не сотворили. Право, почтенный Юй-ван, вам не о чем беспокоиться...

Разбойники, конечно, были веской причиной обеспокоиться для любого правителя — но величина этого беспокойства бывает различной. Те разбойники, с которыми Флёр столкнулась, могли оказаться на любом коромысле весов — равно и мелочью, и бедствием страшнее наводнения... Но вот чем именно — об этом она могла только гадать... А от этого зависело пусть не всё, но многое.

— Всё же разбой в его землях не делает чести правителю, — заметил Юй-ван. — Но раз уж вреда они вам не причинили, да к тому же кара настигла их, то пусть они искупят свои грехи и обретут новое перерождение. Но прошу вас, поведайте, что вам случилось узнать, каковы дела княжества У?

— Недолго мы пробыли в княжестве У, всякое слыхали, — ответила Флёр, — что правда, что ложь — то мне неведомо, но что узнали, то поведаем...

Рассказ Флёр занял немало времени — князь желал узнать как можно больше подробностей, а цепкая память Флёр хранила их немало. Что из этого могло заинтересовать князя, можно было лишь гадать — и догадки у Флёр были, но насколько они верны? И что замышляет князь?..

— Что же, почтенные странники, — сказал князь, когда Флёр закончила свой рассказ, — пусть и немного вы рассказали, но по немногому заключают о многом, и потому важны и ваши слова. Примите же, отважные странники, в знак благодарности моё повеление, что даёт вам на пять лет право беспошлинно привозить соль и железо и увозить шёлк.

Князь протянул свиток, который Флёр с поклоном приняла и развернула. Ровные столбцы изящно выписанных знаков не говорили ничего, но вторая половина привилегиума была написана по-торкски — и гласила именно то, о чём говорил князь. Разумеется, потом она попросит монаха перевести — мало ли, какие тонкости мог упустить писец — но потом. А пока…

— Недостойная принимает ваш дар с почтением и благоговением, пусть и не видит никаких заслуг, достойных подобного, — в конце концов, купец — не аристократ, от лишнего поклона спина не заболит…