Подменыш (джен)

— Сдайте домашнее задание, — говорит МакГонагалл.

Джинни лезет в сумку за эссе по удваивающим превращениям, но замирает, когда пальцы касаются шершавого края пергамента.

Профессор МакГонагалл — не тот человек, о котором она много времени думала вне уроков трансфигурации. Она — декан Гриффиндора, и Джинни до сих пор не любит вспоминать тот момент после распределения. Но почему-то в ту секунд когда рука касается эссе, Джинни вдруг вспоминает, что МакГонагалл состоит в Ордене. Что после Дамблдора она, пожалуй, самый влиятельный союзник тех, кто всё ещё сопротивляется Волдеморту. Все это знают.

Абсолютно все.

Джинни на мгновение задумывается, как МакГонагалл могла быть настолько безрассудной, чтобы вернуться в Хогвартс.

Просто ещё один человек, делающий вид, будто ничего не изменилось? Или за этим скрывается нечто большее?

Бриджет толкает Джинни в спину, протягивая стопку написанных эссе. Джинни медлит, затем позволяет своему сочинению упасть обратно в сумку и передаёт вперёд лишь пачку чужих работ.

МакГонагалл быстро пролистывает их, отмечая имена в журнале.

— Ваше домашнее задание, мисс Уизли?

Джинни качает головой. Губы МакГонагалл сжимаются в тонкую линию.

— Задержитесь после урока.

Класс слегка хихикает, некоторые бросают на Джинни сочувственные взгляды, но она лишь скрещивает руки на груди и задирает подбородок, как будто выше всего этого.

В конце урока Джинни подходит к столу МакГонагалл, стоически выдерживает ожидаемую лекцию об ответственности, учёбе и своём будущем. За вычетом обычных угроз отработок. В нынешних условиях они уже не те, что раньше, и МакГонагалл наверняка знает, что в последнее время она и так отбывает их с лихвой.

Джинни кивает во всех нужных местах, но, когда профессор МакГонагалл заканчивает, не уходит. Её пальцы касаются края парты.

В конце концов, МакГонагалл замечает это.

— Ещё что-то, мисс Уизли?

Джинни закусывает губу, быстро оглядывается через плечо и в последний раз взвешивает риски.

— Это... профессор Бербидж, мэм.

На мгновение лицо МакГонагалл бледнеет. Джинни думает, что той, пожалуй, стоило бы научиться лучше держать себя в руках, если она хочет выжить.

Она наклоняется ближе, понижая голос:

— Вы знаете, где она? Ну, я имею в виду, она…

В порядке? Свободна? В плену у Волдеморта? Вероятности кажутся бесконечными, и каждая хуже предыдущей.

МакГонагалл, похоже, уже готова отмахнуться от Джинни парой вежливых, ничего не значащих слов, но вдруг передумывает. Её глаза пристально изучают Джинни.

— Я не знаю, — признаётся она.

Джинни переминается с ноги на ногу, не в силах скрыть раздражение. Она давно перестала ждать, что взрослые ответят на все вопросы, но надеялась на нечто большее.

МакГонагалл, кажется, понимает это.

— Правда в том, мисс Уизли, что мы, возможно, никогда не узнаем. В прошлый раз… всё было именно так.

И тогда Джинни слышит то, что не было сказано. Они считают, что Бербидж мертва. Слёзы подступают к глазам, но она сдерживает их стеной ярости. Кивает.

— Хорошо. Спасибо, профессор.

И разворачивается, собираясь уйти.

— Ваше эссе, мисс Уизли? — спрашивает МакГонагалл.

Джинни оборачивается.

— Завтра утром первым делом, обещаю.

МакГонагалл лишь протягивает руку и смотрит на неё властным, непроницаемым взглядом. Джинни подумывает продолжить блефовать, но даже она не совсем невосприимчива к взгляду Макгонагалл. Со вздохом она вытаскивает сочинение из сумки и кладёт его на стол.

— Благодарю, — говорит МакГонагалл, добавляя работу в стопку. Больше она ничего не говорит, никак не комментируя попытку Джинни выкрутиться. Похоже, она понимает, по какой тонкой грани той приходится сейчас ходить. — Не опаздывайте на следующий урок.

Джинни молча кивает и выходит.

* * *

Когда позже вечером Джинни проходит через общую гостиную, то замечает сидящую в одиночестве Рейко. Она пару секунд рассматривает девушку, затем направляется к ней и садится рядом.

Рейко вздрагивает, подняв голову.

— Привет, — говорит она настороженно.

— Что ты имела в виду? — прямо спрашивает Джинни. — Когда сказала, что приятно видеть, как я снова становлюсь собой?

Глаза Рейко расширяются.

— О нет... Я просто...

— Рейко.

Та вздрагивает.

— Ну, ты снова не позволяешь никому собой помыкать, наверное.

— А до этого я позволяла? — с удивлением уточняет Джинни.

Рейко качает головой.

— Нет... Это не это... — Она закусывает губу, запинается, и почему-то Джинни отчётливо вспоминает, как сама когда-то мямлила что-то перед Теодорой, сбитая с толку и растерянная. — Честно говоря, — говорит Рейко наконец, обретая привычную напористость, — вообще-то кажется, что ты в последнее время просто ничего не делаешь.

Она поднимает подбородок, будто заранее готовясь к выговору, будто нарочно вызывая Джинни — попробуй только запугать.

Но Джинни не огрызается и не тянется за палочкой, а лишь задумчиво кивает.

— Наверное, ты права.

Рейко кажется озадаченной из-за такой лёгкой уступчивости.

— Клянусь, ты в последнее время такая странная.

Джинни прищуривается.

— Не перегибай.

Рейко сглатывает, умудряясь выглядеть одновременно испуганной и довольной.

— Уходи, Рейко, — тихо говорит Джинни.

Та кивает и убегает.

Джинни остаётся в гостиной, наблюдая за изумрудными языками пламени в камине и прислушиваясь к далёкому завыванию водяного народа. В редкий миг слабости, или усталости, или самовнушения, или просто из желания пожалеть себя, она позволяет подумать о Гарри. О той ночи в день его рождения, о тепле его тела рядом, о том, как крепко и надёжно он её обнимал, словно мир вокруг не рушился.

«Тебе страшно?»

«Безумно».

Но он всё равно ушёл, увел с собой её брата и их лучшую подругу в дикую неизвестность, и, без сомнения, сейчас делает всё, чтобы покончить с этим раз и навсегда.

А она сидит здесь, такая напуганная, что едва может дышать. В голове вновь и вновь прокручиваются мысли о том, как всё может пойти не так. Дамблдор мёртв. Смита исчезла. Бербидж, скорее всего, убита. Устами настоящих Пожирателей смерти их учат Тёмным искусствам и ненависти к магглам, и единственное, что сейчас оберегает её семью, — это какой-то сраный упырь, изображающий Рона.

Всё это так ужасно шатко. Оно не может удержаться.

И Джинни позволила страху парализовать себя. Обдумывает каждый шаг, каждое выражение лица, каждую мысль настолько, что, кажется, перестала существовать.

Она цепляется за свою защиту, возводя вокруг себя стену из лжи. Но зачем? Ради чего? Чтобы выжить? Чтобы быть в безопасности? Тобиас смотрит на неё как на незнакомку, и она сама задаётся вопросом, а не стала ли таковой на самом деле. Может ли быть так, что продолжать жить — значит, стать кем-то другим?

Она бросает взгляд на дверь «Салона».

«Кто ты?»

— Я не знаю, — шепчет Джинни.

* * *

На следующее утро она сидит в классе и слушает, как Алекто рассуждает о «неестественной природе» магглов, объясняет их «неполноценную» мозговую деятельность, которая, по её словам, атрофируется в магических зонах мозга. Демонстрирует, как те могу использовать магию, только воруя её у волшебников.

Джинни сидит и слушает эту ложь, и скорбь по Бербидж разгорается в груди пылающим огнем, выжигая страх, так долго сковывавший её. В этот момент боли и ярости всё вокруг будто вспыхивает ослепительной ясностью.

После урока она ждёт в коридоре и, когда Тобиас выходит, вышагивает рядом с ним. Тот бросает на неё настороженный взгляд.

— Что?

Она касается его руки.

— Бербидж.

Он резко сжимает челюсть. Джинни отводит его в сторону, подальше от чужих глаз.

Тобиас молчит, пока она говорит. Его лицо остаётся непроницаемым, взгляд устремлён в пол. Когда она заканчивает, он застывает на долгий миг, а потом поднимает глаза. Джинни видит в них ярость, но и обвинение тоже, будто это её вина. И это словно становится последней каплей в чаше, которая и так была полна.

Он задерживается ещё на секунду, а затем резко вырывает руку и уходит.

Она не окликает его.

На вечерней отработке она до глубокой ночи читает о лжи, секретах и манипуляциях, о хрупкой грани между ними. Под пристальным взглядом Снейпа старательно выводит строки, думая о Бербидж и Алекто, а также об Амбридж и Томе.

«Мы должны решать, что им следует знать, а что — нет».

Джинни уже давно хранит секреты. Пришло время превратить их в оружие.

* * *

Дорогой Рон,

Что это вообще за странная особенность у мальчиков — вдруг превращаться в полных кретинов? Тобиас будто стал совсем другим человеком, которого я никогда не знала. С самого нашего возвращения в школу он такой. Честно говоря, я даже не понимаю, как вообще могла считать его другом. Надеюсь, однажды, когда ты снова сможешь держать перо в руках, ты объяснишь мне это. А пока что Тобиас полнейший придурок Бёрк может просто держаться от меня подальше.

А теперь к хорошим новостямЖ наша команда становится грозной силой. У твоей драгоценной гриффиндорской сборной нет ни единого шанса. Я обязательно в красках опишу тебе, как мы их разгромим.

Ха!

С любовью, Джинни

* * *

На следующий день Джинни выходит из своего тайного убежища крытой галерии, когда замечает Ханну, идущую по соседнему коридору. Джинни ускоряет шаг, поравнявшись с ней.

— Я в деле, — шепчет она.

Ханна улыбается.

— Сегодня в восемь?

— Ага, — соглашается Джинни и сворачивает в другой коридор.

Когда она приходит, все трое уже её ждут. Сегодня Выручай-комната выглядит так же, как во время занятий АД.

Невилл сияет от возбуждения, словно готов сорваться с места и ринуться на штурм замка.

— Если мы решимся на это, а это пока ещё больше «если», — говорит Джинни, замечая, как лицо Невилла тут же становится серьёзным, — сначала нужно продумать сотню мелочей. Прежде чем вовлекать остальных.

— Хорошо, — кивает Ханна. — С чего начнём?

— Самое важное — это безопасность. Мы не можем надеяться, что проклятый кусок пергамента и прыщавое лицо защитят нас в этот раз.

Даже если благодаря Смите никто так и не узнал официально, кто входил в первоначальный состав АД, Снейп точно помнит, где они собирались.

— А как насчёт чар Фиделиуса?

Все смотрят на Луну.

— Это довольно сложное заклинание, — замечает та, — но я бы хотела попробовать. Нам понадобится Хранитель Тайны.

— Я могу, — сразу предлагает себя Невилл.

— Нам нужен кто-то менее очевидный, — возражает Джинни.

Он скрещивает руки на груди.

— И кто же это по-твоему?

— Я, — отвечает Джинни.

Невилл фыркает.

— Ты? Уизли. О да, никто и не подумает.

— А с чего бы? — Джинни смотрит на Ханну, кривя губы в натянутой улыбке. — Я же наследница Слизерина, и точно так же, как все хаффлпаффцы — трусы, так и все слизеринцы — честолюбивые Пожиратели смерти.

Ханна долго смотрит на неё.

— Это должна быть я.

Джинни хмурится.

— Что?

— Для них будет очевидно, что я в сопротивлении. Но я же хаффлпаффка. Кто сделает неуклюжую трусиху Хранителем Тайны?

— А если они сломают тебя? — спрашивает Джинни, потому что она здесь именно для этого — задавать вопросы, которые остальные не осмеливаются произнести вслух. На кону стоит слишком многое, чтобы подбирать слова.

Ханна поднимает подбородок.

— Не смогут.

Джинни верит не столько в её храбрость, сколько в верность. Так и должно быть: они вчетвером полагаются на сильные стороны друг друга и поддерживают в слабостях.

Она кивает. Невилл явно не в восторге, но тоже соглашается.

— Я займусь изучением заклинания, — говорит Луна.

— И что дальше? — спрашивает Ханна, стараясь говорить деловито, даже когда её пальцы беспокойно теребят край мантии.

— Нам нужен способ связи.

— Галлеоны?

Джинни качает головой.

— Слишком много осталось неучтённых монет. У Мариэтты. Криви. Даже у моих братьев. Мы никогда не будем уверены, кто подслушивает.

В иных обстоятельствах они могли бы пригодиться, но не сейчас.

— Тобиас? — осторожно уточняет Ханна.

Джинни морщится, понимая, что их размолвка явно не осталась незамеченной.

— И он тоже. Думает, что знает, в какую сторону дует ветер, и делает всё возможное, чтобы повернуться к нему лицом. Смыть пятно дружбы со мной. Ему нельзя доверять.

Ханна дотрагивается до её руки, и Джинни мрачно улыбается.

— Ладно, — говорит Невилл. — Значит, нужен другой способ.

Он поворачивается к доске (Джинни клянётся, что её там не было секунду назад), берёт мел и выводит крупными буквами: «Связь».

— Нам, наверное, ещё стоит запастись зельями и лечебными настойками против тех наказаний, что используют Кэрроу, — добавляет Ханна. — Это место должно стать безопасным убежищем.

Невилл добавляет этот пункт в список.

— Уроки защиты, — продолжает он, бросая взгляд на Джинни. — Может, это и не настоящая война, но мы должны уметь постоять за себя.

Она кивает, признавая его правоту.

— План отступления.

Ханна и Невилл поворачиваются к ней.

— Послушайте, никто не хочет быть тем, кто это скажет, но сейчас всё совсем не так, как было при Амбридж. Ставки выше, и всё может пойти наперекосяк гораздо быстрее. Нам нужен чёткий план, как вывести людей из-под удара, если вдруг понадобится.

— Будем надеяться, что он нам никогда не пригодится, — тихо говорит Ханна.

Они обсуждают ещё минут двадцать различные детали, возможные уловки и то, чего на самом деле хотят добиться. Невилл заметно оживляется. В какой-то момент он ловит взгляд Джинни, и его лицо расплывается в улыбке.

— У Кэрроу и правда нет шансов, да?

Джинни знает, что он не видит всех препятствий и рисков, но, возможно, это нормально. Потому что она видит за них обоих. Она подходит к доске, берёт мел и крупными буквами пишет: «Бербидж».

— Мы не позволим просто стереть её.

Ханна встаёт рядом.

— Мы не позволим забыть никого из них.

Это начало.

* * *

На следующий вечер на отработке Джинни заканчивает с книгой.

Переписав последнее слово, делает несколько финальных заметок и закрывает увесистый фолиант, настороженно глядя на Снейпа. Она не уверена, даст ли он ей новую книгу, заставит начать всё сначала или просто отпустит, положив конец этому странному ритуалу.

— Закончили?

— Да, сэр.

Снейп встаёт и берёт свою палочку.

— Тогда начнём.

Джинни застывает на стуле, ощущая, как внутри клубится смесь тревоги и предвкушения.

— Начнём что?

Он отходит от стола.

— Вы уже доказали, что умеете распознавать воздействие. Но это лишь первый шаг.

Он достаёт из ящика яблоко и кладёт его на стол между ними. Никогда ещё простой фрукт не выглядел таким угрожающим.

— Я выйду на три минуты. Вы спрячете это яблоко где-нибудь в комнате. Когда я вернусь, то узнаю из вашего разума, где оно находится, а вы сделаете всё возможное, чтобы помешать мне это сделать.

Не сказав больше ни слова, он выходит из кабинета, а Джинни изумлённо смотрит ему вслед.

Мысли мечутся в сотне разных направлений одновременно, пытаясь разобраться в желании Снейпа обучать её. Не просто заставлять корпеть над книгой, а научить делать то, о чём она читала.

Она вскакивает на ноги, хватает яблоко и, крутанувшись на месте, оглядывает комнату, но в конце концов просто кладёт его обратно в тот же ящик, откуда Снейп его достал.

Она едва успевает вернуться на место, как Снейп возвращается. Он спокойно садится напротив, встречается с ней взглядом и поднимает палочку. Выражение его лица заставляет задуматься, не наказание ли это всё-таки? А затем он погружается в её мысли.

Это не совсем больно, но невероятно неприятно.

Сначала она пытается сопротивляться вторжению, но безуспешно. Он с лёгкостью выуживает у неё местонахождение яблока.

— Ещё раз, — говорит Снейп и вновь выходит из кабинета.

И так повторяется снова и снова.

Как бы Джинни ни сопротивлялась, её защита неизменно рушится под его натиском. Это чисто рефлекторная реакция, несмотря на всё, что она почерпнула из толстенного тома, который только что закончила читать. Просто, едва почувствовав назойливое вторжение, она инстинктивно возводит стену, пытаясь отгородиться.

«Настоящий слизеринец никогда не позволяет эмоциям подорвать самоконтроль».

Снейп никак не комментирует её неудачи, не сердится и не проявляет нетерпения. Кажется, он просто ждёт, когда она сама до всего дойдёт.

Джинни заставляет себя вспомнить всё, что успела узнать. Например, что само отсутствие доступа — уже доказательство того, что ты что-то скрываешь.

В следующий раз она пытается солгать, подсовывая ему ложное местоположение. Но после столь долгой борьбы отсутствие защиты делает ложь вопиюще очевидной, и он с безжалостной эффективностью прорывается сквозь неё. Тогда она пробует символическое сопротивление, но к этому моменту голова уже раскалывается от боли, а руки слегка дрожат от напряжения.

— На сегодня достаточно, — решает Снейп.

Джинни не спорит, просто откидывается на спинку стула, пытаясь перевести дух и набраться сил, чтобы встать и выйти из кабинета.

Снейп занимается чем-то в дальнем углу комнаты, а Джинни с трудом поднимается, ноги предательски подкашиваются.

— Директор?

— Да? — тот оборачивается, холодно глядя на неё.

Джинни показывает на стопку исписанных листов на столе.

— Можно забрать свои записи?

Снейп какое-то время изучает её взглядом, затем кивает.

— Можете взять и книгу.

— Спасибо, сэр, — говорит она, прижимая фолиант к груди.

Медленно поднимаясь из подземелий, она чувствует усталость в каждом суставе, но под кожей пульсирует нечто болезненно бодрящее. Словно тень проклятия, которое только что пролетело мимо.

И тогда Джинни понимает, что хочет этого. Хочет сильнее всего на свете.

* * *

В понедельник утром, войдя в Большой зал, ученики сразу видят на стене простое сообщение, высеченное на стене.

«Мы с Избранным».

Джинни бросает на него взгляд, направляясь на завтрак, и едва сдерживает улыбку, представляя реакцию Гарри. Ему было бы ужасно неловко, но, думает она, и чуточку приятно. Это конечно же была идея Невилла.

«Просто небольшое напоминание всем, — сказал он, пока они всё организовывали, — пока мы работаем над этим».

В зале царит атмосфера, напоминающая тот день на Кингс-Кроссе — все переглядываются, оценивая реакцию друг друга. Алекто и Амикус уже орут на Филча в дверях, требуя, чтобы он немедленно нашёл способ убрать надпись, будто сквиб-завхоз может что-то противопоставить изобретательным чарам Луны.

Единственное, что лишает ситуацию комичности — это присутствие Снейпа за преподавательским столом. Его лицо абсолютно бесстрастно, но острый взгляд ничего не упускает. Джинни осознаёт, как легко он мог бы выудить любую информацию, просто заглянув в нужный разум.

Она задаётся вопросом, не попытается ли он достать из её сознания что-то помимо местонахождения яблока.

Но в конце концов решает: неважно, что именно он будет искать. Перед ней теперь лежит путь, и повернуть назад уже невозможно.

С дальнего конца стола доносится ехидный смех Блейза. Джинни бросает взгляд вниз и замечает Тобиаса, сидящего в нескольких местах от неё. Очевидно, именно он и стал причиной его веселья. Блейз толкает локтем Драко, и тот отвечает ему слабой, почти дежурной ухмылкой, будто и сам не видит в этом ничего смешного.

Тобиас поворачивает голову, уставившись на Джинни через весь стол. Он что-то говорит, и окружающие снова смеются, но на этот раз уже совершенно ясно, что объектом их насмешек стала она сама, судя по тому, как все оборачиваются в её сторону.

Панси наклоняется к Тобиасу, сияя улыбкой, и шепчет что-то, от чего его лицо расплывается в довольной гримасе.

Джинни чувствует, как внутри разгорается жгучее негодование, и отворачивается.

У неё есть дела поважнее.

* * *

На этой неделе Невилла снова заваливают отработками, и вовсе не из-за каких-то проступков. С момента возрождения АД он стал куда спокойнее. Иногда даже прислушивается, когда Джинни советует быть осторожнее. Иногда.

Но ему всё равно назначают отработки, и Джинни понимает, что дело вовсе не в Невилле. Это попытка задушить сопротивление в зародыше. Невилл вместе с другими гриффиндорцами — слишком очевидные мишени. Загрузи их по уши, и, возможно, у них не останется времени организовывать бунт.

Очередное подтверждение гениальности плана Луны и Ханны: Гриффиндор — всего лишь часть куда более масштабной мозаики, и, вытащив один фрагмент, ничего не остановишь.

Общее настроение в замке заметно переменилось. Там, где раньше витал лишь страх и тягучее, безжизненное ожидание, теперь чувствуется энергия, надежда и предвкушение грядущих перемен.

Джинни по-прежнему отбывает свои отработки — три вечера в неделю. Добавить к этому тренировки по квиддичу, и становится понятно, почему она на пределе. Но теперь, когда всё наконец обретает ясные очертания, остаётся лишь одна зияющая пустота.

Джинни возвращается в общую гостиную уже далеко за полночь. Игнорируя усталость и ноющую боль в мышцах, опускается на пол перед дверью в «Салон».

Она всё это время лгала самой себе с самого первого дня в Хогвартсе, пытаясь стать кем-то, кем не является. И ей кажется, что «Салон» каким-то образом это чувствует.

Долгие часы она сидит на холодном полу, сосредоточившись на одном: позволить всему уйти. Ожиданиям. Страхам. Давлению. Пусть всё растворится, и тогда останется только она. Не маска, не роль, не чужие представления.

Только она сама.

Не аномалия. Ни чужая.

«Кто ты, Джинни Уизли?»

Она сидит неподвижно всю ночь, не шелохнувшись, даже когда боль пронзает тело, даже когда веки тяжелеют. Комната вокруг становится ледяной, и лишь глухой стон озера нарушает тишину.

Перед рассветом она поднимается, ноги онемели и будто чужие. Подходит к двери, прижимает ладонь к дереву. Замирает, но чувствует это — силу, магию, отголоски поколений, пульсирующие в древесине. Глубокий вдох, и эта энергия проникает в самую глубь, в самые кости.

Не в оболочку, а в самую суть.

— Я знаю, кто я, — говорит она. — И моё место здесь.

Дверь со щелчком открывается.

* * *

Внизу в «Салоне» стоит тишина. На столе лежит конверт с надписью «Джинни», выведенной изящным почерком Антонии. Вскрыв его, Джинни достаёт ключ на тонкой золотой цепочке. Она ещё не знает, для чего он, но едва накидывает цепочку на шею, как на стене, словно из ниоткуда, материализуются массивные дубовые двери с замысловатой резьбой.

Джинни без тени удивления обнаруживает, что ключ идеально подходит к замку. Распахнув дверь, она попадает в просторную библиотеку, уходящую вверх на несколько этажей. Книжные полки покрывают всё доступное пространство от пола до самого потолка, теряясь в темноте вверху. Корешки книг исписаны на дюжине языков, большинство из которых Джинни не узнаёт.

В воздухе витает аромат старины и древних тайн.

В дальнюю стену встроено витражное окно, излучающее свет вопреки времени суток и расположению комнаты. На нём изображена женщина в доспехах: в одной руке она держит меч, в другой — свиток, а её чёрные кудри диким ореолом обрамляют лицо. Шипастые руны у ног принадлежат алфавиту, который Джинни видит впервые.

В центре комнаты возвышается массивный каменный алтарь, на котором покоится огромный фолиант. Над ним замерли богато украшенное перо и тот самый нож, которым Антония надрезала ладонь Джинни.

Она проводит пальцами по покрытым позолотой, но нечитаемым словам на переплёте, и на мгновение буквы словно оживают, переливаются, меняют форму, прежде чем снова застыть.

«Сестринство Нимуэ»

Осторожно открыв книгу, Джинни переворачивает страницы. Текст начинается руническими символами, затем сменяется чёткими квадратными письменами, которые постепенно превращаются в тонкий, паутинистый почерк, всё больше напоминающий знакомый ей язык. С каждым перевёрнутым листом она словно ощущает, как сквозь пальцы просачиваются столетия.

Самая последняя запись гласит:

«3 июня 1997 года, Джиневра Молли Уизли избрана госпожой. Да обретёт она силу самопознания. Ей предстоит провести их сквозь мутные и опасные воды».

Груз уверенности Антонии должен быть сокрушительным, но вместо этого он словно укрепляет что-то внутри Джинни, когда она думает обо всей этой длинной череде женщин, к которым теперь принадлежит.

Она берёт перо и аккуратно выводит новую запись:

«16 октября 1997 года Джиневра Молли Уизли открыла «Салон». В наших рядах восемь сестёр, а в стенах замка — враги. Мы выстоим».

— Мы выстоим, — шепчет она.