Тридцать и один день октября (джен)

От автора: не могу не сделать эту главу сонгфиком к песне Roy Orbison "In dreams" :)

21 октября, 1987 г.

— Ты там хорошо питаешься? Спать ложишься вовремя?

— Ну ма-ам, — простонал Гомес, оглядываясь, чтобы не дай бог её не услышал Фестер, но брата пока не было видно.

— Стандартный опрос по материнскому протоколу, и нечего закатывать глаза.

— Фестера ты так не допрашиваешь.

— Отвечаю по тому же протоколу: он уже взрослый, а ты всё ещё мой маленький мальчик, — Дис с плутовской улыбкой ущипнула Гомеса за бок.

— Скоро будет родительский день. Приедете в Невермор — сами всё увидите.

Дом Нефилима Аддамса гудел от необычайного оживления. Когда прежде Гомес навещал двоюродного деда, огромный особняк заглатывал его своей пустотой. По нему можно было бродить часами и не встретить никого, кроме облезлой мыши. Но теперь в главной гостиной даже мышь бы не проскочила.

Похороны — крайне значимое событие для семейства Аддамсов, а на этот раз обстоятельства выдались ещё и скандальными, поэтому отовсюду были слышны взбудораженные голоса:

— Всего двадцать три года!

— Единственный наследник… Что Нефилим говорит о своём завещании?

— И хоронить-то нечего, после того жуткого взрыва на лодке ни косточки не нашли.

— Ставлю сотку, что Зорро удрал — он тот ещё проходимец.

— Посреди открытого моря, кишащего акулами? Даже Аддамсу такое не под силу.

— С этим я бы поспорил, — раздался тихий голос за плечами Гомеса и Дис.

— Фестер!

— Тихо ты, обормот. Слишком много вокруг лиц, которые будут не так рады моему появлению.

— Как тебе Намибия? — Дис ласково потрепала Фестера по щеке, а потом ухватила за ухо. — Ты же до Дня Мёртвых не посмеешь нас покинуть?

— Покинешь вас — живого места на моей совести не оставите. Кажется я вижу одну кузину, которая должна мне денег. Простите, отойду.

Фестер тут же испарился и через несколько мгновений возник в другом конце зала.

— Мам, как думаешь, мог Зорро выкарабкаться?

— Не знаю, милый. Но старине Нефилиму я завидовать не стану. Он один из богатейших Аддамсов, и на его состояние найдётся немало охотников. Вижу, твой отец как раз с ним беседует. Пойду разнюхаю, о чём идёт речь.

Она направилась к Ланиусу пружинистой походкой, легко лавируя между всклокоченными и взбудораженными собравшимися, столиками для закусок, диванов, кресел и раздутых ваз на резных подставках. Гомес в свою очередь заприметил кузена Олеандра.

— Оли!

— Как осваиваешься в Неверморе? — улыбнулся тот.

— Лучше не бывает!

— Ага, так я и думал. Тебе строит глазки добрая половина девчонок первого курса. Да и со второго тоже. Не ожидал, что малютка Гомес составит мне конкуренцию. Уже определился с предпочтениями?

— Пока нет, — мечтательно протянул Гомес.

Он заметил её не сразу. Неосознанно провожая взглядом тонкий стан в чёрном длинном платье, он внезапно ощутил странное желание двинуться с места и идти вперёд за неведомой целью, жутко важной, жизненно необходимой. И стоило ей развернуться, она приковала его взгляд, как ледяной железный прут прихватывает влажную ладонь. Её бледное лицо светилось мифическим светом, пелена длинных волос, словно из нитей обсидиана, мягко колыхалась при каждом грациозном шаге. И взгляд, пронизывающий до костей, магический и совершенный.

— Кто это?! — прошипел Гомес, схватив Олеандра за руку.

Тот осмотрелся и расхохотался.

— О ней можешь и не мечтать. Поверь, эта птичка не то что не твоего полёта — к ней и гималайский орёл не подберётся. Видишь даму с выражением лица, будто она пробирается по смердящему болоту? Её мать. Поверь, с этой гарпией лучше не связываться.

— Как её зовут?!

— Хестер Фрамп. Она владеет и управляет погребальным бизнесом. И ещё чёрт знает чем. Фрампы одни из самых богатых и влиятельных ауткастов в стране.

— Да я про дочь, её как зовут?

— А-а-а, не помню, — Олеандр понимающе похлопал его по плечу. — Но настоятельно рекомендую заняться новоприобретённой армией неверморских поклонниц. А эту Фрамп оставь в покое.

Гомес почувствовал, что у него пересохло в горле, и схватился за первый попавшийся напиток с ближайшего столика. Залпом опустошив стакан, он сразу понял, как опрометчиво поступил, а ещё вспомнил что обоняние у матери — хоть куда.

— Оли, мне нужно что-то выпить. Другое, — просипел он.

— И закусить, — рассмеялся тот и раздобыл стакан с минеральной водой.

Вскоре толпа переместилась в просторный зал, где должна была пройти церемония прощания.

— Ты что, пил?! — Дис вытаращилась на него, когда они уселись на жёстких стульях.

— Случайно, мам, не ворчи. Я уже почти ничего не чувствую.

— А вот я уже три бренди навернула, — Она пожала плечами. — Тоже случайно: эта твоя тётушка Долорес мастерски заговаривает зубы, а тем временем подсовывает очередной стаканчик.

Началась официальная часть, во время которой собравшиеся даже ненадолго вспомнили, что похороны — это место не только для сплетен и скандалов, но ещё и скорби. Торжественные речи сменялись слёзными воспоминаниями, печальные глаза возносились к высоким сводам, всеобщее гнетущее состояние подминало под себя ряд за рядом. Но Гомес будто стал непроницаем для тяжёлых чувств. Возможно, вину за это можно было возложить на случайно опрокинутый коктейль с неизвестным содержимым. А может…

Она сидела не так уж далеко. Гомес быстро сдался и принялся разглядывать плавную линию её подбородка, когда она чуть поворачивалась в сторону, прямую осанку и чуть заметные лопатки. Ему даже показалось, что он улавливает, как с каждым вздохом вздымаются её плечи, и принялся дышать в унисон.

Она обернулась, застав Гомеса врасплох, и посмотрела прямо на него. Он стремительно отвёл взгляд и наткнулся на тётушку Долорес, которая втихаря потягивала пойло из фляги.

Выждав несколько тревожных минут, он осторожно покосился в сторону незнакомки. Сперва казалось, что она смотрела прямо, но стоило ему продолжить глазеть, как она вновь резко обернулась. Гомес почувствовал, как в его солнечном сплетении образовался свинцовый комок. Она вопросительно подняла брови. Его сердце пустилось в бешеную пляску. Гомес робко улыбнулся. Она озадачено склонила голову и безразлично отвернулась.

Гомесу показалось, что рядом резко откачали кислород. Больше он не решился бросать взгляд в её сторону до конца церемонии, но знал наверняка, что и она ни разу не оглянулась.

Когда печальная часть торжества завершилась и гроб без трупа вынесли на семейное кладбище, а потом там же его закопали, толпа начала оживать. Через каких-то сорок минут вечер было едва ли можно было отличить от свадьбы или кинсеаньеры⁽¹⁾.

Гомес весело поболтал с кузенами и кузинами, которых давно не видел, выдержал несколько опросов по "материнскому протоколу" от сердобольных тётушек, поиграл с младшими Аддамсами в прятки меж могильных плит и вновь увидел её.

Она стояла в совершенном одиночестве над старой могилой поодаль ото всех и то ли читала гравировку, то ли делала вид, что занята делом, чтобы её никто не трогал.

Сперва Гомес убедил себя, что она, возможно, здесь просто никого не знает и будет рада дружественному приветствию. Затем решил, что не стоит беспокоить человека, если он жаждет уединения. Затем осознал, что никогда себе не простит, если не заговорит с ней. После с ужасом понял, что если он не поспешит, охотников до её компании найдётся предостаточно.

На ватных ногах он направился к месту назначения, но чем ближе подбирался, тем больше сбавлял шаг. Подкравшись боком, он замер в нескольких шагах, чинно сложив руки за спиной. Она, не шевельнувшись, подозрительно на него покосилась.

— Я Гомес! — он был уверен, что ещё никогда в жизни не улыбался так обворожительно.

— Мортиша, — отстранённо представилась она.

— Как тебя занесло на наше семейное безумие под прикрытием проводов усопшего?

— Моя мать знакома с Неофилом Аддамсом — он давний клиент.

— Нравится торжество?

— Веселее, чем принято у нас, это уж точно, — она покосилась в сторону пьяного дядюшки Азазеля, распевающего похабные пиратские песенки с бутылкой рома в руке.

— Для меня всё только начинается! — весело объявил Гомес.

— Планируешь ещё кого-то схоронить?

— Нет-нет. Просто завтра мой день рождения. Но вряд ли эта орава успеет достаточно протрезветь, чтобы добраться до нашего дома. Поэтому буду наслаждаться праздником в тихом семейной кругу человек из пятидесяти.

— Поздравляю, — вежливо отозвалась Мортиша.

Гомес поколебался.

— А… ты на домашнем обучении? — как бы между прочим спросил он, не решаясь задать вопрос напрямую, а может, не желая преждевременно разбивать свои хрупкие надежды.

— До поры до времени.

— Просто наслышан, что семья Фрамп — давние патроны Невермора. В следующем году не планируешь туда? — он очень постарался скрыть бушующее в груди волнение.

— Всё возможно, — она резко погрустнела.

Он забеспокоился, что расстроил её, но пока подбирал слова то ли извинения, то ли утешения, Мортиша вдруг продолжила:

— Вообще-то мне исполняется пятнадцать в декабре, но мать не отправила меня в академию в этом году, потому что считает, что место там надо заслужить. Чтобы попасть в школу для ауткастов, нужно сперва проявить способности ауткаста, — горько завершила она и отвернулась, словно устыдившись своей откровенности.

— О, — Гомес покосился в сторону статной фигуры Хестер Фрамп. — И каких свершений от тебя ожидают?

Он не сумел подавить жёсткость в голосе, и Мортиша подняла на него проницательные глаза.

— Дара провидицы.

— Не может быть!

Гомес тут же пожалел о своей несдержанности, но она, казалось, лишь позабавилась.

— Ещё как. Она сама ясновидящая.

— Вот это да! Надо будет рассказать матери: она удивится, какая высокопоставленная персона им обладает. Моя мама не жалует этот дар, — разъяснил он. — Считает, его слишком ненаучным, ненадёжным и опасным. А мне кажется, он может быть очень даже полезен.

Он резко умолк и обернулся. Мортиша обернулась вместе с ним.

— Показалось, — пробормотал Гомес.

— Есть кого опасаться?

— Есть кого ожидать. Пришествие духов, — он слегка склонился в её сторону, а затем приблизился на короткий шаг.

Она усмехнулась.

— Это кладбище, здесь всегда полно духов.

— Ты их чувствуешь?

— Да, с детства. Поэтому мать настаивает, чтобы я упорнее трудилась над развитием дара, но боюсь, что всё равно её разочарую.

— Как так?

— Она ворон, но не думаю, что пойду той же дорогой.

— Ворон? — усмехнулся Гомес. — А мне сказали, что она… впрочем, не важно. А что это значит?

С его языка чуть не слетела "гарпия", и Мортиша, очевидно, смекнула, к чему он вёл, но не только не обиделась, но даже приободрилась.

— Дар провидца прорастает из его натуры. Вóронами становятся те, кто готовы спуститься в самые мрачные уголки души, узреть самые страшные тайны и жестокие секреты. Эта способность гораздо могущественнее, чем у других ясновидящих, но чрезвычайно редка. Моя мать именно из таких.

— А если провидец не смотрит на жизнь через столь мрачные линзы — какой птицей его обзовут?

— Если человек склонен к оптимизму и стремится к благополучию, его зовут Голубем.

Гомес пожал плечами.

— Не так уж и плохо.

— Не говори это при моей матери.

— Почему это? Голуби удивительные птицы!

Она непонимающе уставилась на него.

— Говорю тебе! Один мой дядюшка занимается их разведением и рассказывал мне. Только подумай, они способны вернуться домой, даже если оказались в тысячах километрах вдали: у них удивительный внутренний компас и глубокая чувствительность. Голуби чрезвычайно умны — не зря же фокусники в напарники выбирают именно их.

— Буду знать, — улыбнулась она, скорее робко, чем сдержанно.

Вусмерть пьяный дядюшка Азазель прошаркал рядом, предложив им глотнуть текилы, от чего они вежливо и настойчиво отказались.

— Могу я спросить?

Мортиша обернулась к нему, и Гомес почувствовал, что внутри него взорвался кратер с бурлящей магмой.

— Что угодно, — выдохнул он.

Она с сомнением склонила голову, потом усмехнулась уголками губ и качнула головой.

— А почему ты ожидал духов?

— Ах, это… — он смутился и огляделся.

— Тайна? — она лукаво улыбнулась.

— Да не то чтобы… Просто наша семья почитает один спиритический ритуал. Ты же знаешь, что в октябре грань между мирами особенно тонка?

— Конечно, — кивнула она.

— Духи, конечно, всегда рядом, но в один единственный день октября они наведываются к нам с особым посланием. Точнее к тем, кто считают дом, где я живу, своим. Момент встречи нужно улучить, а послание распознать, чтобы укрепить связь с духами для всего клана на будущий год.

Мортиша скептически осмотрела его.

— И как, работает?

— Вот уже много лет никто не осмелился проверить обратное.

— Любопытно, — она прищурила глаза, словно нашла в истории профессиональный интерес.

— Мортиша, мы уезжаем!

Резкий голос Хестер Фрамп заставил их вздрогнуть. Высокая, худая, с цепким взглядом и впалыми щеками, мать Мортиши производила жуткое впечатление, достойное своей репутации. Она, в свою очередь, окинула Гомеса презрительным взглядом и самодовольно хмыкнула.

— Ты чей Аддамс?

Он переглянулся с Мортишей.

— Ланиуса.

— Гримуара то есть? Знаю я этого простофилю. Как и то, что он однажды чуть не потерял всё ваше семейное состояние. Тиш, живо в автомобиль.

Хестер развернулась и стремительной походкой зашагала вперёд. Гомес и Мортиша пожали плечами и последовали за ней.

— Жаль, что тебе надо уезжать, веселье только начинается, — он печально ей улыбнулся.

— Вот поэтому моя мать и решила поскорее отсюда убраться, — она улыбнулась в ответ, и звуки вокруг стали не просто звонкими, а оглушительными.

Вездесущий дядюшка Азазель пробежал мимо, но поскользнулся на сырой земле и ненароком толкнул Мортишу. Гомес успел подхватить её, прежде чем она потеряла равновесие. Но стоило ему её коснуться, как позвоночник Мортиши резко выпрямился, словно в него продели металлический прут, мышцы напряглись, как от электрического разряда, глаза округлились и уставились в пустоту.

Гомес струхнул не на шутку, но не успел он запаниковать, как она пришла в себя и, тяжело дыша, встала на дрожащие ноги.

— Ты в порядке? — мягко спросил он.

Её рот приоткрылся, на щеках вспыхнул румянец, а глаза заиграли лихорадочным блеском. Мортиша подняла лицо, но смотрела будто сквозь время. Её томный взгляд наполнил его живот бурлящей энергией. Ему тут же захотелось прижать её к себе, коснуться её шеи, подбородка, приоткрытых губ…

Она посмотрела на его руку, которой он по-прежнему придерживала её за предплечье, и уставилась на неё, будто не верила своим глазам. Гомес поспешно отстранился, подавив всё инстинкты, что в нём пробудились несколько мгновений назад.

— Прости. У тебя случился приступ или вроде того, я не хотел, чтобы ты упала на грязную и холодную землю.

Она тепло улыбнулась — по-настоящему тепло — но тут же опустила глаза и медленно покачала головой.

— Ты точно в порядке?

— Вполне. По крайней мере, до тех пор, пока моя мать не узнает, что я всё-таки не ворон. Увидимся в Неверморе.

Она легко коснулась его плеча на прощанье и уплыла прочь.

— Демоны преисподней! Ты что, подружился с девчонкой Фрамп?!

Дис возникла из ниоткуда.

— Мы только познакомились, мама. А что?

Гомес насторожился, заметив, что она хмурится.

— Не знаю, как обстоят дела с дочерью, но с матерью лучше не связываться.

— Меня как раз дочь и интересует, — он расплылся в улыбке.

— Ох, Гомес, Гомес!

Дис ласково потрепала его по голове.

— Только не говори, что тётушка Долорес споила тебе ещё бренди.

— Хуже, дядюшка Азазель налил мне текилы. Идём в дом?

Она взяла его под руку, и они направились в сторону особняка.

Гомесу казалось, что мрак этой ночи разрывается от ярких красок. Громкие возгласы оглушали, пламя факелов грозило полыхнуть огнём дракона, и ни одно из промелькнувших мимо него лиц не значило теперь настолько много.

В следующий миг в его взбудораженном сознании возникла мысль:

"А что если я больше её никогда не увижу?"

Радость испарилась, будто огромное чудище одним плевком погасило крошечную свечу. Гомес судорожно попытался воссоздать в мыслях её образ в нелепой надежде, что он будет являться к нему во снах. Затем его взгляд остановился на Олеандре.

"А вдруг мы увидимся в Неверморе, и она выберет другого?"

Казалось, сердце упало ещё ниже, каждый шаг болью отдавался в теле, плечи онемели, взгляд остекленел.

"Только бы не забыть её".

Он вспомнил лукавую улыбку, пелену тёмных волос, длинные изящные пальцы. Вспомнил, как близко держал её в своих руках всего несколько минут назад и слышал её голос:

"Увидимся в Неверморе".

Мир вернулся, вместе с шумом, гамом и прочей напастью. Сердце безудержно стучало. А может, не только сердце.

— Погоди-ка.

Гомес замер и достал карманные часы. Отворив их, он увидел, как стрелки стремительно летят вперёд.

— Что, дорогой? Они?!

Дис смотрела на часы не слишком сфокусированным взглядом.

— Восемь тридцать, — проговорил Гомес.

— Уже?! Хотя погоди-ка, кажется, процессия завершилась в девять…

Гомес расцвёл.

— Это время первого занятия.

— Ничего не поняла. Отведи меня, пожалуйста, в дом и передай, ради бога, какому-нибудь непьющему родственнику. Хотя нет, веди меня сразу к отцу. Твоему то есть. В землю я пока не собираюсь, но ещё не утро.

— Держись, мама, — Гомес весело рассмеялся.

Он знал, что духи не станут врать и в скором времени им предстоит вторая встреча.

Теперь он всерьёз сомневался, что Зорро Аддамс мог пережить настолько мощный взрыв. Самому Гомесу казалось, что он вот-вот разорвётся на лоскутки и воспарит к небесам.

1) Празднование пятнадцатилетия девушки в латиноамериканской культуре, которое проводится с особым размахом, так как означает переход ко взрослой жизни.

Вернуться к тексту