Ничего не меняется (джен)

Моя красивая тетрадь

Во сне не хочет умирать...

Гермиона не то чтобы даже испугалась. Она оторопела. Все, что она читала о магическом мире, заклинаниях и чарах, не подготовило ее к тому, что владелец старого дневника может каким-то образом пообщаться с ней через принадлежащий ему предмет. В первый момент она вообще испытала иррациональное ощущение, что с ней говорит сам дневник. Но уж этого-то быть никак не могло.

«Сначала расскажите мне, кто вы такой, сэр, и каким образом ваши реплики появляются в тетради, которую я держу в руках?» — написала она в ответ и зачарованно пронаблюдала, как ее чернила исчезают, оставляя лишь гладкие белые листы.

«Это Протеевы чары, — ответил через минуту хозяин дневника. – Ты знаешь о таких? Они связывают между собой несколько предметов. Ты пишешь в дневнике, и твои реплики появляются в другом, который находится у меня. Я пишу в нем ответ – и ты видишь его у себя».

Протеевы чары! Ну конечно! Как она сама не додумалась? Ведь она действительно встречала упоминание о них, подробно не изучала, конечно, но могла бы и сопоставить. Гермиона моментально успокоилась. Теперь, когда странности ежедневника разъяснились, она не видела причин, почему бы ей не пообщаться с его законным владельцем. Тем более, что надо бы вернуть ему такой ценный артефакт. Ну, или не ему, а тому, с кем он общался, и кто потерял эту вещь в туалете Миртл. Или все-таки выкинул? Все теперь было ей понятно. Вот только…

«А почему пропадает то, что я пишу? Разве оно не должно оставаться на бумаге?»

«Я стираю, — ответил ей собеседник. – Иначе на этих страницах давно закончилось бы место».

Все снова звучало логично. Гермиона достала палочку и из интереса попробовала стереть реплику «Я стираю». Однако у нее ничего не получилось.

«Не старайся, — проступило чуть ниже. – Я хозяин дневника, у меня есть доступ, чтобы что-то в нем менять. А ты можешь только писать».

Гермионе стало стыдно за эту выходку, хотя вроде бы и не было ничего страшного в том, чтобы попробовать тоже стереть пару слов.

«Извините, — ответила она. – Очень хотелось увидеть, как это работает».

«Ничего страшного. Итак, все-таки что насчет моих вопросов? Кто ты, и как к тебе попал мой дневник?»

Гермиона невольно улыбнулась. Этот человек определенно знает, чего хочет, и о своих целях не забывает.

«Я нашла его в заброшенном туалете в Хогвартсе. Как я поняла, его кто-то выбросил. Может, вы скажете, у кого он был до сих пор? Я могу его вернуть».

Ответ появился не сразу, будто хозяин дневника некоторое время размышлял.

«Не стоит, — написал он наконец. – Этот человек явно на меня сердит, так стоит ли навязываться? Подожду, пока остынет».

Интересно! А ей что, все это время хранить дневник у себя? И вообще…

«А как я узнаю, что пришло время отдать дневник?»

«Просто открывай его каждый вечер, пиши сюда пару слов. Ты ведь не против пообщаться? А когда ситуация изменится, я скажу тебе, кому отдать эту тетрадку, хорошо?»

Гермионе не понимала, почему нужно разводить какие-то недомолвки на пустом месте и почему бы сразу не сказать, кому отдать тетрадь. Но если человек хочет секретов – это его право. Так что она пожала плечами и ответила:

«Хорошо».

«Замечательно! – обрадовался он. – Надеюсь, это не слишком тебя затруднит. Но мы так и не представились друг другу. Меня зовут Том. А тебя?»

Ох, говорили ей родители, не разговаривай с незнакомыми людьми… они, впрочем, имели в виду тех, кто подходит на улице или звонит по телефону. Но уж в том, чтобы назвать свое имя человеку, который сейчас где-то далеко, ничего страшного нет?

«Меня зовут Гермиона».

«Очень приятно».

Н-да… нормальные люди знакомятся в начале разговора, а Гермиона умудрилась протянуть до самого конца. Где, спрашивается, все умения из книги по этикету? Зря, что ли, декан одалживал ей литературу в прошлом году? Она пожелала Тому спокойной ночи и отправилась ложиться спать. Уже лежа в кровати, видимо, по ассоциации с книгой по этикету, она подумала: «А ведь он представился просто как Том. Без фамилии. Неужели тоже маглорожденный? Или счел, что достаточно того, что его фамилия написана на дневнике? Том Реддл… в книге «Кто есть кто» такой фамилии не было. Ну точно ведь маглорожденный».

* * *

«На каком факультете учишься?» — спросил Том следующим вечером.

«На Слизерине», — ответила Гермиона со сдержанным опасением: вот как выяснится сейчас, что Том гриффиндорец, как он выскажет ей что-нибудь… гриффиндорское. Но обошлось.

«Надо же, я тоже со Слизерина», — написал Том. Значит, он все-таки не маглорожденный, а полукровка? Или маглорожденный уникум, вроде нее самой? Гермиона вдруг неприятно удивилась, когда это для нее стало значимым происхождение собеседника. Вроде бы, среди учеников Хогвартса она различий не делала – с тех пор, как провалилась ее первая попытка объединиться с другими маглорожденными для изучения магии. А тут второй день только и гадала: маглорожденный или нет? Тьфу! Но пока она думала, как бы повежливее спросить Тома Реддла о его происхождении, он сам выступил в том же духе:

«Ты чистокровная или полукровка?»

Ну точно, это тлетворное влияние факультета Слизерин. Казалось бы, какая разница, а?! И как, интересно, он отреагирует на правду? Может быть, не захочет больше с ней разговаривать?

«Я маглорожденная», — написала она, и эта строчка очень, очень надолго задержалась на бумаге, не исчезая.

«Ничего себе, — наконец ответил Том. – Тебе, наверно, нелегко приходится, с твоим-то происхождением? Я сам вырос в магловском приюте, так что понимаю, что это такое: оказаться на Слизерине без соответствующей родословной».

«Ну, трудности, конечно, есть, здесь достаточно тех, кому я не нравлюсь просто потому что «грязнокровка». Но есть и другие, которым, в общем, почти все равно. Они тоже не считают меня равной, но меня при этом не трогают – ну и замечательно».

«Да, печально, что до сих пор еще не все семьи воспитывают своих детей как подобает», — отозвался Том. Сколько Гермиона ни напоминала себе, что не Том, а «мистер Реддл», все равно почем-то думала о нем не как о взрослом мужчине, а чуть ли не как о ровеснике.

«Сколько тебе лет?» — тем временем продолжал расспрашивать он.

«Тринадцать. А вам?»

«А мне… вечно забываю, сколько. Будь моя воля, всегда отвечал бы, что мне шестнадцать. Но вообще, родился я в 1926 году. Вот и посчитай».

Гермиона посчитала, отметила результат и тут же забыла, потому что вдруг поняла то, что почему-то не дошло до нее, когда она смотрела на дату на корешке тетрадки. 1943 год – это ведь полвека назад. И в это время, предположительно, Том Реддл учился в Хогвартсе, курсе на пятом или шестом. То есть, у нее появился шанс расспросить очевидца событий о том, что же происходило, когда открывали Тайную Комнату в прошлый раз.

— Грейнджер, ты что не спишь? – раздался за ее спиной голос Гринграсс, и Гермиона вздрогнула и тут же захлопнула ежедневник. Странно, вроде бы, она не собиралась держать находку в тайне, да и мистер Реддл ее ни о чем подобном не просил. Однако теперь, когда оказалось, что она может получить от него информацию о Тайной Комнате, ею завладел охотничий азарт. Ей не хотелось ни с кем делиться такой возможностью, пока она сама не узнает все, что только сможет.

— А ты решила следить за моим здоровьем? Чтобы я была паинькой, соблюдала режим и вовремя ложилась спать? Это так мило, аж жуть!

— Я бы за воспитанием твоим еще последила, а то ты наглая такая стала. Маглы что, вообще не имеют понятия о манерах? Или только твои родители так отличились?

— Не трогай моих родителей, Гринграсс, целее будешь, — ответила Гермиона, чувствуя, как внутри от этой подначки – одной из многих и ничуть не более грубой, чем другие, — вдруг рождается настоящая злость. – Если я не кичусь своим происхождением и не рассуждаю постоянно о своих предках, это не значит, что тот, кто их тронет, останется цел.

— Ты не кичишься происхождением, потому что тебе нечем, — назидательно сказала Гринграсс, усаживаясь напротив. – О, новый ежедневник. Хотя нет, скорее старый, — презрительно поморщилась она, приглядевшись. – Зачем тебе такое старье? Неужели предыдущий закончился?

— Решила разделить тематику. В один записывать одно, в другой другое, — отовралась Гермиона. – Ладно, раз уж ты так настаиваешь, няня, пойду я спать, чего и тебе желаю.

— Да неужели наконец-то!

* * *

Отгородившись от любопытной Гринграсс пологом кровати, Гермиона открыла было настоящий ежедневник, чтобы подготовить вопросы о Тайной Комнате для мистера Реддла, но азарт оказался сильнее. Так и не закончив список, она вновь взяла черную тетрадку.

«Мистер Реддл, вы ведь учились в школе, когда открывали Тайную Комнату?» — написала она.

«Да, — довольно быстро отозвался он. – В то время нам говорили, что это легенда, что ее нет, но это была ложь. На пятом году моего обучения Комнату открыли, монстр вырвался на свободу и убил одну из учениц. Я поймал человека, открывшего комнату, и его исключили. Директор школы, профессор Диппет, очень стыдился того, что подобное могло произойти в Хогвартсе, и запретил мне говорить об этом правду. Дело представили так, будто девушка погибла из-за несчастного случая. А меня наградили красивой доской с гравировкой и велели впредь держать язык за зубами. Но я-то знаю, что это может повториться, ведь монстр еще жив, а тот, кто способен освободить его, по-прежнему на свободе».

На такую удачу Гермиона даже не рассчитывала! Неужели она вот так просто, прямо сейчас узнает, кто же открывал Тайную Комнату?

«Пожалуйста, расскажите мне обо всем этом! В этом году кто-то снова открывает Тайную Комнату, и никто не знает, кто же это делает! Кто это был? Кого вы поймали?»

Изложив просьбу, она нервно вцепилась в свой настоящий ежедневник в ожидании ответа. Том Реддл слизеринец. Он может начать торговаться, может попросить что-нибудь в обмен на информацию. И тогда главное, чтобы она была в состоянии дать ему то, что он потребует. Однако он ничего не попросил.

«Я могу показать тебе, как это было, если хочешь, — ответил он. – Одних моих слов недостаточно. Но я бы мог ввести тебя в свою память о той ночи, когда я его поймал».

Гермиона замерла над дневником. Читая книги по Окклюменции и смежным темам, она узнала, что такое думосбросы и как с их помощью можно передавать воспоминания. Но не через дневник же! Даже если на нем Протеевы чары… Как мистер Реддл собирается это делать? И сколько же на самом деле возможностей у его дневника? Но минуту спустя она была готова отбросить все сомнения. Какая разница, как он это сделает? Главное, что она все узнает!

Если бы она не занималась Окклюменцией, если бы не продолжала заниматься ежедневно вопреки здравому смыслу, настроению и отсутствию необходимости, то она вряд ли заметила бы легкий зуд в висках, такой, какой она чувствовала порой, когда декан пытался читать ее мысли, но гораздо слабее, легче, деликатнее. Он был настолько легкий, что сначала она решила, что ей просто кажется. Но на всякий случай она поспешно восстановила щит и совершенно другими глазами посмотрела на лежащий перед ней предмет. Зуд прошел – и прошло желание немедленно узнать, что случилось пятьдесят лет назад. Гораздо важнее казался другой вопрос: что же такое этот дневник? Он оказывал на нее ментальное воздействие. Никакие Протеевы чары не обеспечили бы подобное. Получается, Том Реддл ей лгал с самого начала. И чего бы он от нее ни добивался, у нее не было ни малейшего желания ему подыгрывать. Гермиона решила, что самое время вспомнить просьбу декана: обращаться к нему, если случится что-либо странное. Надо отдать дневник ему, пусть разбирается.

«Позволь же ввести тебя в мою память», — просили страницы дневника. Но Гермиона не собиралась давать ему разрешение. Достав из сундука защитные перчатки, она с опаской приблизилась к тетрадке, чтобы закрыть ее. И в этот момент один-единственный удар смёл ее щиты с такой легкостью, будто они были бумажными.