Власть женщины сильней (гет)

Оставшись в одиночестве, молодой кардинал плеснул себе из графина разбавленного вина и сел за стол. Вся старательно взращиваемая в себе взрослость, напускная значительность слетели с Бенвенуто ди Менголли монсеньора Монтальто, как плащ. Саднящую пустоту от известия о смерти отца почти тотчас заслонило понимание ненадежности положения в Ватикане. Он прекрасно осознавал, что было основой покровительства Франческо Карреры, папы Климента. В наименьшей степени — это личная приязнь понтифика, в большей — правильное поведение самого юноши, но главное — возможность сохранять еще одну ниточку контроля над Перетти. И, тем не менее, это было покровительство, защита. Не говоря уже об отце, чье присутствие за спиной, чаще незримое, позволяло ему не упускать возможности соблюсти свои интересы.

Бенвенуто захлестнуло совершенно детское желание залезть под стол, как всегда, когда наставник — брат Иосиф — в гневе смотрел на него своими пронзительно-холодными серыми глазами. Следом, он уже знал, придет боль. И она не заставила себя ждать: похолодели кончики пальцев, в висках запульсировали шарики раскаленного металла. Боль стремительно разрасталась, грозя разорвать сознание и саму ткань окружающей реальности. Бенвенуто слишком хорошо помнил, чем это может закончиться — в последний раз он не сумел с ней справиться и очнулся на полу несколько часов спустя. Тогда был день, а значит не горела ни одна свеча. С тех пор кардинал старался сделать так, чтобы там, где он находился, всегда горел хоть маленький огонек.

О своих странных отношениях с этой субстанцией Бенвенуто не распространялся. Это был его главный секрет, особо хранимый от наставника. Менголли любил огонь. А огонь, юноша был в этом уверен, любил его. Боль отступает, если взять в руки свечу и долго всматриваться в пламя. Оно словно вбирает её в себя, становясь сильнее. Однажды Бенвенуто даже опалил брови взвившимся вдруг пламенем. Потом пришлось объясняться с отцом. Вот и сейчас, сжимая дрожащими руками подсвечник, кардинал не отрывал затуманенного страданием взгляда от огня. И по мере того, как прояснялись глаза, пламя на кончике фитиля набирало силу. С последним болезненным спазмом его озарила мысль: «Боль делает сильнее!»

Пережитые чувства унижения и сомнения в себе заставили кардинала резко подняться и расправить плечи. Или он не сын Феличе Перетти! Или он не Бенвенуто Менголли! Следующей мыслью стал вопрос: «Где же, собственно, наставник? И почему обо всем этом рассказал мне не он…» И тогда молодой кардинал начал думать. Отца нашли в какой-то деревушке. Это за пределами Города, но довольно далеко от Сан-Эворо. Судя по рассказу, его просто зарезали в постели. Что кардинал Перетти делал в этой халупе ночью?! Почему он не мог защититься? И где был брат Иосиф? Но главное — что делать теперь? Да, он слаб! Но, черт возьми, слаб только потому, что молод! Значит нужно найти старшего покровителя. О своем учителе Бенвенуто не задумался ни на мгновение, несмотря на его далеко не последнее место в Ордене. Слишком неоднозначными были их взаимоотношения. Бенвенуто был уверен, что тот едва ли не первым пожелает избавиться от него, если подвернется случай. Перед глазами встали лица ближайших друзей-соратников отца — монсеньоров Оттавиани и Альберти. Обоих папа Климент не тронул, так как один был провинциалом Ордена святого Игнатия, а значит — слишком опасен; второй — куратором Ватиканской библиотеки, слишком, по его мнению, незначителен. Чтобы заручиться поддержкой Оттавиани, нужно вступить в Орден. «То-то Иосиф порадуется…» Но положение кардинала-библиотекаря совершенно не отвечало амбициям монсеньора Монтальто.

Раздумья прервал стук в дверь.

— Монсеньор, вас просит к себе его высокопреосвященство кардинал Беллармино.

— Передайте, что я сейчас буду.

Еще один сотоварищ Иисуса, но при том еще и советник Папы по вопросам веры, Великий инквизитор… Возможно, это и есть ответ. Возможно, окончательный.

— Я только что узнал о еще одной утрате, постигшей нас, — Роберто Беллармин встретил Менголли внимательным, полным сочувствия взглядом.

Бенвенуто молча склонил голову.

— Мне очень жаль. Кардинал был одной из опор Церкви.

Теперь Менголли смотрел на советника, не скрывая удивления. А Беллармин тем временем продолжил:

— Я вижу своей задачей сделать так, чтобы талант его сына не был утерян для дела веры.

— Вы слишком высокого мнения обо мне, ваше высокопреосвященство, — вновь склонился в поклоне Менголли.

— У меня есть для этого основания. Я читал твою работу о враге рода человеческого. Она выше всяких похвал. Но, уверен, ты понимаешь, что у каждого знания есть и оборотная сторона…

— Я молю Господа, чтобы Он уберег меня от неправильного пути. И готов продолжить познание этого вопроса. Если бы я только мог надеяться…

— Продолжай.

— Я просил бы вас стать моим учителем и направлять мои скромные усилия. Однако, ваше высокопреосвященство, я обязан предупредить вас. Папа Климент в последнее время был не очень доволен моим служением.

— Папы Климента больше нет. Следующий Папа вряд ли поддержит эти обвинения против тебя, если ты докажешь свою верность Церкви.

— Будьте уверены, я приложу к этому все силы!

— Хорошо, — тут кардинал решил проверить насколько искренне смирение молодого монсеньора, — сын мой.

Обращение резануло слух Менголли, указав его место. Но Бенвенуто укротил норов и, словно принося присягу верности, опустился на колено. Глядя на склоненную голову молодого человека, Роберто чуть улыбнулся и поздравил себя с хорошим приобретением.

— Поднимись. Поезжай, организуй перевозку тела кардинала Перетти в Рим. Но… постарайся обойтись небольшими силами.

— Да, я понимаю.

— И еще. Святой отец перед… м-м… кончиной подписал распоряжение об освобождении синьоры Бельфор. Ты можешь забрать ее из Сант-Анджело. И подумай, может сеньоре стоит покинуть Рим на время, восстановить силы, примириться с потерей.

— Да, ваше высокопреосвященство.

— Ступай. Да благословит тебя Господь.

Скорым шагом кардинал Менголли вернулся к себе. Тут он почувствовал, как по телу прошла волна озноба. Бенвенуто посмотрел на свои руки. Они не дрожали, но пальцы оставались холодны как лед. Этим холодом он и постарался остудить еще пылающие виски. Бенвенуто вдруг ясно увидел, что из кабинета Роберто Беллармино мог пойти вовсе не к себе, а в темницы инквизиции. Еще некоторое время он переждал, пока выровняется частое дыхание, а после отправился исполнять свой долг. Благо болезненная бледность была вполне оправдана произошедшими событиями и не вызвала бы подозрений у встречных знакомых.

* * *

Монсеньор Монтальто поехал верхом, взяв с собой только нескольких служек и сбиров, полагая, что повозку найдет на месте. Задумавшись, он не обратил внимания на то, что его команда при выезде из города пополнилась еще одним человеком. Заметив краем глаза, что с его лошадью поравнялся всадник с явным намерением нарушить молчаливую сосредоточенность, кардинал хотел уже осадить зарвавшегося служку. Но взгляд наткнулся на знакомые серые глаза, блеснувшие под широкими полями шляпы.

— Тише, сын мой.

— Где ты пропадал, Иосиф? — прошипел Бенвенуто, посылая лошадь чуть вперед, чтобы оторваться от сопровождения.

— Сколько раз тебе повторять — отец Иосиф, ученик! — в тон ответил монах.

— Я теперь не твой ученик.

— Вот как?! Уж не визит ли к Беллармину тебя убедил в этом?

— Откуда… Следишь за мной!

— Исполняю волю твоего отца.

Губы иезуита изогнулись в усмешке, когда он заметил, как опустились плечи молодого кардинала. Но Менголли не позволил ему долго торжествовать:

— Отныне, полагаю, ты свободен от исполнения его воли.

Рот монаха сжался в тонкую линию, и через мгновение он продолжил совсем другим тоном:

— А теперь слушай меня внимательно. За этими холмами на окраине деревни в доме лежит труп мужчины в одежде кардинала Перетти. Предупреждаю: тело выглядит весьма… непривлекательно. Но ты узнаешь в нем отца.

— Что это значит?!

— Молчи и слушай! Ты признаешь в этом человеке убитого кардинала. И перевезешь его в дом Перетти, а после похоронишь в один день с Климентом. Тихо и… по-семейному.

Бенвенуто словно окаменел в седле, судорожно сжимая повод лошади. Наконец, он сумел проговорить:

— Где отец?

Брат Иосиф удовлетворенно кивнул головой.

— Ты узнаешь позднее. Он в безопасности.

Бенвенуто встревоженно обернулся к монаху. Тот отвел взгляд, но все же ответил на невысказанный вопрос:

— Климент успел его ранить.

— Так вот откуда эти пятна… Да, ты не все убрал, учитель, — не удержался от колкости Бенвенуто.

— Их видел не только ты?

— К сожалению, как я теперь понимаю. Но это не все… Я сказал о них…

— Виктории де Бюсси.

— Да. Она была у меня.

— Вот стерва, — кардинал с удивлением расслышал нотку восхищения в голосе наставника.

— Ты думаешь…

— Уверен. А теперь главное. Кроме нас троих — тебя, меня и Давида Лейзера — никто не должен знать правду, пока монсеньор не встанет на ноги и сам не решит объявиться. У тебя на руках приказ об освобождении твоей матери, — тут отец Иосиф бросил внимательный взгляд на лицо юноши и не ошибся: при упоминании о родстве с Юлией де Ла Платьер Бенвенуто помрачнел.

— Да, монсеньор Беллармино поручил мне освободить синьору Бельфор. Но она все равно захочет посмотреть на… тело.

— Ну, так придумай что-нибудь, ученик, прояви талант убеждения. Никто не должен сомневаться, что кардинал погиб! Или они не остановятся.

— Они?!

Монах проигнорировал последнюю реплику Бенвенуто.

— А теперь прощай. Я найду способ связаться с тобой.

И иезуит повернул коня в сторону от дороги, ведущей к деревне. На горизонте уже были видны первые дома.

— …не сомневаюсь, — пробормотал вслед удаляющемуся всаднику Бенвенуто и задумался, как все могло произойти.

…Брат Иосиф вышел во двор почти следом за мэтром Лейзером. Именно это позволило ему увидеть, как за каретой врача метнулась тень, а после послышался стук копыт. Поразмыслив, иезуит потребовал перенести своего подопечного в надворный сарай, где хранилось сено. Хозяйская кровать в доме была возвращена ее законному владельцу. Как оказалось, для него это стало роковым возвращением. Посланцы Виктории постарались на славу. Ранним утром, войдя в дом вместе с подъехавшим на своем муле Лейзером, монах убедился, что его опасения были не напрасными. Крестьянин отдал свое единственное одеяло им, а сам, не найдя ничего лучше, накрылся оставленным в доме плащом Перетти. Убийцы не зажигали огня, а потому и ошиблись. Но иезуит поразился, насколько тихо и хладнокровно все было проделано. И еще — тело несчастного было буквально истыкано кинжалом, из чего Иосиф сделал вывод, что Виктория не поскупилась на людей.

— Судя по всему, святой отец, у вашего… друга еще остались враги.

— Монсеньора необходимо спрятать.

— Простите старого еврея, но я думаю, смерть — лучшее убежище.

Пока деревня не проснулась окончательно, брат Иосиф с врачом раздели кардинала, сняли с пальцев перстни. Напоенный предварительно успокаивающим настоем, Перетти находился в глубоком сне и не почувствовал, как его погрузили на повозку, прикрыли сверху какой-то ветошью. Брат Иосиф погнал лошадь прочь от дома. А Лейзер остался завершить начатое: одетый в одежду Перетти, с перстнями Перетти на пальцах и его нательным распятием на золотой цепочке, труп крестьянина должен был стать трупом кардинала. Благо телосложение, почти не уступавшее мощной фигуре монсеньора, а также схожий цвет волос позволяли надеяться, что для чужих обман удастся. Талант хирурга помог врачу усугубить последствия жестокости убийц — лицо жертвы было обезображено до неузнаваемости. Конечно, и брат Иосиф, и мастер Лейзер понимали, что сына и женщину такой уловкой не проведешь. Поэтому первого монах решил взять в союзники, а вторую пообещал взять на себя врач.

Похороны кардинала Перетти «в связи с неясными обстоятельствами смерти», как гласил официальный документ, прошли почти тайно. Но ничего другого в сложившихся обстоятельствах монсеньор Монтальто и не желал. Будь его воля, он отправил бы в другой конец города, где шла церемония погребения почившего папы Климента, и того единственного, кто пришел на кладбище проститься с Феличе Перетти — кардинала Альберти. Но куратор Ватиканской библиотеки наотрез отказался бросить в последнем пути давнего товарища, не смутившись и не испугавшись двусмысленности событий. Лишь поэтому Бенвенуто пришлось доигрывать роль безутешного сына до конца. Кроме этих двоих и священника с парой служек, присутствовал и брат Иосиф. Когда Бенвенуто заметил, что тому небезопасно появляться в Риме, монах лишь странно усмехнулся и ответил: «Должен же кто-то рассказать монсеньору, кто и как горевал у его гроба». После того, как все закончилось, молодой кардинал отговорился усталостью от сочувственного приглашения монсеньора Альберти на ужин, едва успел махнуть рукой вслед удаляющемуся иезуиту. И тут с кристальной ясностью понял, что даже если бы отец на самом деле был мертв, все было бы именно так, как было: он, Иосиф и этот тюфяк в мантии кардинала. Единственно, может быть монах так просто не ушел бы, не оставил бы его… Может быть. В который раз за последние дни Менголли почувствовал, насколько бессилен и незащищен. И в ответ на это в душе и в сознании он поднял, как щит, злость и упрямство. Последний раз оглянувшись на место погребения, молодой кардинал направился в город. Этой ночью монсеньора Монтальто не было ни дома, ни в апартаментах Ватикана.

На женщину, молившуюся у могилы неподалеку, кардинал так и не обратил внимания. Когда место захоронения кардинала Перетти опустело, Виктория Морно поднялась с колен и подошла к свежей могиле. Скоро стараниями сына земля здесь оденется в камень. А пока синьора Морно зачем-то поковыряла носком изящной туфельки край невысокого холмика, улыбнулась и склонилась положить на его вершину цветок эдельвейса. Вдруг Виктория почувствовала, как по спине пробежал холодок. Женщина нервно обернулась и буквально наткнулась на взгляд пристально смотрящего на нее монаха. Синьора Морно махнула рукой, и тут же за ее спиной появилась фигура верного Сандра. Графиня оперлась на его руку, прикрытую полой плаща, и поспешила к своей карете, оставленной у церкви. Все также провожая женщину взглядом, брат Иосиф усмехнулся, уверенный, что она почувствует эту его усмешку, потом забрал с могилы цветок и теперь уже действительно ушел с кладбища.

* * *

О том, как не дать Юлии де Ла Платьер усомниться в подлинности тела кардинала Перетти, Бенвенуто думал не долго. В Сант-Анджело кардинал Менголли пришел лишь на другой день после похорон. Он был бледен и спину держал так прямо, словно пытался избежать прикосновения одежды, причинявшего то ли просто неудобство, то ли боль. Увидев Бенвенуто Менголли на пороге своей камеры, Юлия решила, что Климент не сдержал слово. Все прошедшие с его последнего визита дни она терялась в догадках о том, что происходит за стенами узилища. И догадки эти были одна страшнее другой. И вот одна из самых страшных стала явью. Прошептав: «Нет, только не это», — женщина лишилась сознания. Кардинал опешил, но из-за его спины вышел Давид:

— Простите, ваше преосвященство, позвольте мне.

Еврей посмотрел в лицо монсеньора. Старого мэтра поразил взгляд молодого человека, направленный на мать — настолько он был холоден и отчужден. Лейзер тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и поспешил к женщине. Через некоторое время его усилия принесли свои плоды — Юлия пришла в себя. Едва обретший мысль взгляд Юлии устремился на сына:

— Бенвенуто…

— Поберегите силы, графиня, — кардинал жестом остановил ее. — У меня в руках распоряжение о вашем освобождении.

Глаза синьоры Бельфор зажглись радостью и надеждой, но тут же в них забилась тревога:

— Почему тогда…

— Почему здесь я, а не монсеньор Перетти? Его преосвященство мертв. Убит.

Лейзер возмущенно повернулся к Менголли:

— Ваше преосвященство, с этим можно было подождать!

Кардинал лишь коротко глянул на врача, не удостоив его ответом. В самом деле, что такого? Ведь он мог бы еще добавить: «Как вы и хотели несколько лет назад», но удержался. Все же вид Юлии, закрывшей рот руками, чтобы сдержать рвущийся с губ крик, тронул кардинала. Взгляд его чуть смягчился.

— Пойдемте отсюда. Я провожу вас и все расскажу. Мэтр Давид, прошу вас поехать с нами. Ваша помощь понадобится синьоре Бельфор.

По дороге, сидя в карете напротив матери, Менголли пересказал свое видение событий последних недель, стараясь избегать связи смертей двух иерархов церкви. Давид Лейзер следовал за каретой кардинала в своем портшезе. Проводив Юлию до ее римского дома, Бенвенуто поспешил откланяться.

— Вынужден покинуть вас, синьора. Монсеньор Беллармино не любит задержек с делами.

— Да, конечно, — голос Юлии был слаб. Больше всего ей хотелось сейчас прижать к груди своего мальчика, выплакаться. Но все такой же далекий, почти чужой взгляд кардинала не оставлял сомнений в неуместности подобного проявления чувств. И Юлия, подавив судорожный вздох, позволила себе лишь грустно улыбнуться сыну.

— Синьора, — Менголли помолчал, подбирая слова, — я советую вам уехать на какое-то время из Рима. Мы с братом Иосифом найдем убийцу. Клянусь вам. Но нам будет проще, если вы будете в безопасности.

— Ты… О, простите… Вы правы, монсеньор. Я лишь хочу увидеть… Побывать на могиле Феличе Перетти.

— Я провожу вас туда. Скажем, через пару дней, когда вы немного окрепнете. А пока передаю вас на попечение мэтра Давида. Поправляйтесь, — и кардиналу удалось даже улыбнуться.

После ухода Менголли Юлия отдалась на волю горничной и врача. Давид не раз подтвердил, что совет монсеньора очень правильный. В конце концов, поужинав и приняв изрядную порцию успокоительных капель, синьора Бельфор уснула с мыслями о том, куда направиться из Рима.