Драконовские сказки (джен)

Больше всего Мария смущало то, что он кое-что все-таки вспомнил.

До сих пор он довольно неплохо жил, располагая очень отрывочными сведениями о том, что было с ним до встречи с Драконом. Сны вот помнил очень хорошо, да и все премудрости сновидческого дела в память были впечатаны намертво. А на то, чтобы вспомнить хотя бы что-нибудь о своей учительнице, он потратил года три. Ну, вспомнил, и что? Лучше бы и дальше не вспоминал.

Воспоминания его ограничивались именем учительницы, ее внешностью и первыми двумя-тремя уроками, которые были интересны, но для жизни не нужны: все, что она преподавала, давно уже было в нем, не в виде воспоминаний о речах госпожа Августины, а в виде хорошо усвоенных знаний. Теперь к знаниям прибавились жесты, ухмылки, птичьи взмахи костлявых пальцев и много-много лишних слов. Например, вступительная речь госпожи. О реальности и нереальности слов. И демонстрация старого шрама и небрежно оброненная ею фраза о еще пяти шрамах, полученных во сне.

Еще пять шрамов, о которых он ничего не знает. Потому что не помнит другие уроки. Или потому что госпожа Августина так о них и не рассказала.

А еще, хоть он и не мог в это поверить, в глубине души он уже твердо знал, что приглянувшаяся ему по неведомым причинам наглая девчонка, ни пса не понимающая в сновидении, хоть и не лишенная некоторых природных данных, — это госпожа Августина и есть. Далекое, очень далекое прошлое госпожи Августины.

А это значит, что пять шрамов, о которых он ничего не знает, — это пять историй, которые ему еще предстоят. Которые он допустит и не сможет предотвратить. Или правильнее сказать — не допустил и не смог?..

Или не пять? Может, все пять штук она получила одним махом? Или она получила их уже после обучения, потом, без него, без его ведома? Ну да, как же. На такую удачу и надеяться глупо. Впрочем, если без него, это тоже очень относительная удача: знать, что девчонке придется выкарабкиваться самой, — тоже приятного мало.

Что со всем этим делать, вот что было совершенно непонятно. И как выполнять просьбу этой Рыжей и тащить ее в чужие бредовые сны, если знаешь о ее уязвимости, тоже непонятно. А хуже всего было то, что Марий даже самому себе не мог честно ответить: хотел бы он помнить о госпоже Августине и ее жизни больше или меньше, чем помнит сейчас.