Отвергая смерть. История Тома Риддла (джен)

На первую в этом году встречу своего маленького кружка по интересам Том принёс нечто особенное. Он помнил животный ужас, который испытал, узнав о перешедших на сторону Гриндевальда дементорах, и не собирался поддаваться ему снова. Если дементоры решат атаковать — он будет готов, так же как и его группа.

Пройдясь вдоль выстроившихся в линию учеников, Том проговорил:

— Сегодня время для светлой магии. Не кривись, Крэбб, не то я решу, что ты научился думать.

Шутка была встречена гоготом, который тут же оборвался, стоило Тому взглянуть на весельчаков.

— Ваши родители побоятся учить вас этому, не желая утруждать маленьких деток, — продолжил Том, — а профессора не будут показывать магию, недоступную большинству бездарностей, которые наполняют классы. Надеюсь, среди вас бездарностей нет, друзья мои. Экспекто Патронум, — серебристая змея, вдохновлённая воспоминанием о сладком, безудержном счастье, охватившем Тома в тот день, когда он впервые сумел использовать магию осознанно, вырвалась из палочки и принялась свивать и развивать призрачные кольца. Её сияние освещало полутёмный класс и лица, светящиеся восторгом. По рядам учеников пронёсся вздох.

— Это выше уровня ЖАБА, — пробормотал Блэк со своего места.

Скажи это кто-то другой, он получил бы резкую хлёсткую отповедь, но Блэк был Тому нужен. До тех пор, пока Том не побывает в блэковской фамильной библиотеке, он не может позволить себе ссоры с ним.

— Всё, что требуется, это сосредоточиться на счастливом воспоминании. Письмо из Хогвартса, — он остановился возле нахмурившегося Блэка, — похвала отца, — перевёл взгляд на Абраксаса, — может, мучения несчастного, отравленного вашим зельем, — Милли слабо улыбнулась, явно опасаясь серебристой змеи. — То, от чего хочется широко улыбаться.

— От чего улыбаешься ты? — вопрос Эвана Розье прозвучал громко и резко. На него обернулись все.

«О, Мерлин», — прошептала Милли. Эйвери напрягся, кажется, готовясь защищать её от любых опасностей. Том ощутил вспышку собственной ярости как огонь, разлившийся по венам. Эван отчётливо побледнел.

— Я улыбаюсь, — проговорил Том мягко, подходя к Эвану совсем близко, — когда вспоминаю о воплях троих маленьких грязных маггловских детишек. Они решили, что могут касаться волшебника. Причинять ему боль. Они ошиблись.

— Том… — Розье сглотнул, — прости, я…

— Ты не хотел спрашивать, — Том отвернулся. — Ты не подумал. А может, ты просто глупец. Не имеет значения. Я не хочу тебя видеть среди своих учеников.

— Нет! — он кинулся вперед и схватил Тома за край мантии, но тут же отдёрнул руку. — Том, я должен стать сильным магом и одолеть Гриндевальда. Я должен! Пожалуйста, не выгоняй! Что хочешь сделай, только не… — Том замер.

Розье стоял совсем рядом, так, что Том слышал его хриплое, сбивающееся дыхание. Это было правильно. Страх — то самое чувство, которое Розье и должен испытывать, потому что разозлил его, Тома.

Посмотрев на него внимательно, Том спросил:

— Как ты считаешь, какого наказания ты заслуживаешь?

Это дурацкое «какое угодно» застряло у Розье в горле. Том хотел от него услышать приговор самому себе. Насколько сильно Розье хочет остаться в кружке?

Остальные молчали, не двигались и даже не дышали. Том смотрел на Розье, а его патронус висел рядом и лениво шевелил раздвоенным языком.

— Я даже на «Круциатус» согласен, — пробормотал Розье тихо, но всё-таки достаточно внятно, чтобы его услышали.

Том рассмеялся, а глаза Розье распахнулись шире.

Все ждали: какого-то решения, слов о том, что Розье прощён, возможно, вердикта о более мягком наказании — Том видел это ожидание и едва ли не слышал мысли учеников. Наверное, именно поэтому он направил на Розье палочку и произнес:

— Круцио.

Тот взвыл, рухнул на пол и скорчился, подтянув ноги к животу, принялся царапать на себе кожу, но тут же всё прекратилось.

Отойдя к учительскому месту, Том бросил:

— Тебе не стоило предлагать наказание, которое ты не можешь выдержать. Ну, что встали? Дементоры не станут ждать, пока вы залечите душевные раны.

До конца занятия только двое — Абраксас и маленький Лестрейндж — сумели сотворить нематериального, но все-таки патронуса.

— Тебе не кажется, — сказал потом, уже по дороге в спальню, Блэк, — что ты перегнул палку, Том?

Он не успел ответить, потому что это сделал за него Абраксас — неожиданно резко.

— Ничуть. Розье давно пора было проучить. И он сам выбрал «Круциатус».

Том коротко ему улыбнулся — поддержка оказалась приятной. Он был уверен, что, измени он наказание, не решись применить заклятие, его сочли бы слабаком.

После этого инцидента остальные занятия группы шли с удивительным успехом — продолжая тренировать Патронус, его ученики попутно осваивали боевые заклинания и проклятия, которые им вряд ли показали бы на уроке.

В то же время Том стал одним из самых любимых учеников профессора Слизнорта. Он не только получал приглашения на все встречи «Клуба Слизней», но и время от времени удостаивался приватного разговора. Профессор, попивая чай и устроив ноги на удобной подушечке, расспрашивал его о школьных успехах и внеклассных интересах. Особенно любопытно ему было знать, написал ли он Уоффлингу и что из этого вышло.

Том рассказывал, даже не пытаясь утаить широкой счастливой улыбки. Уоффлинг высоко отозвался о той работе, которую Том ему выслал, и предложил небольшое задание. «Если мне понравится результат, — писал он, — я поделюсь с вами секретом создания эффективных заклинаний. В школе вы до этого не дойдёте вовсе».

— Это большая удача, — обрадовался Слизнорт, — редкая, скажу я вам, удача. Адальберт — очень талантливый мальчик и важный учёный.

Несомненно, профессор гордился, что это он познакомил Тома с Уоффлингом.

Учёба шла легко — даже до скучного. Не было заклинания или зелья, которое не давалось бы Тому с первого раза, и не было педагога, который не восторгался бы его способностями.

Кроме Дамблдора, конечно.

В один из дней (это был вторник, и трансфигурация стояла последним уроком), Дамблдор объявил, что занятие окончено, и вдруг сказал:

— Риддл! Задержись.

Том почувствовал внутреннее напряжение и густую, растекающуюся по венам, подобно яду, злость, однако не позволил ни единому мускулу на лице дрогнуть, сложил учебники и пергаменты в сумку и повернулся к профессору.

— Да, сэр, — сказал он ровно.

Дамблдор смотрел на него поверх очков-половинок так внимательно, как будто читал мысли. На самом деле, конечно, это было не так — Том бы почувствовал, — но всё равно по спине побежали мурашки.

— Ты делаешь большие успехи, Том, — сказал Дамблдор нарочито ласковым тоном. — Мне приятно видеть, как ты становишься замечательным волшебником.

Том едва сдержался, чтобы не заскрипеть зубами. Дамблдор ненавидел его, в этом не было никакого сомнения, но нарочно разыгрывал этот дурацкий спектакль. И всё, что Том сейчас скажет, профессор запомнит и в будущем использует как доказательство его испорченности. «Ты ничего не узнаешь, старик», — подумал Том яростно.

— Спасибо, сэр, — а теперь обязательно улыбнуться с искренней благодарностью на лице, даже если сводит скулы.

— Я слышал, мистер Уоффлинг высоко оценил твои достижения в области трансфигурации, — Том понял, чего хочет Дамблдор. Подавись, не видать тебе благодарности! Том скорее уж станет рассказывать всем и каждому, что трансфигурации его ночами учит Слизнорт, чем признает заслуги Дамблдора в своём образовании. — Я раньше не замечал, что тебе настолько интересна трансфигурация, и тем не менее, эта новость меня очень порадовала.

— Мистер Уоффлинг — великий учёный, для меня честь общаться с ним, — проговорил Том наивно. — Могу я идти? До завтра нужно выполнить много домашней работы.

Дамблдор произнёс как будто невпопад:

— Нет большего удовольствия, чем делиться знаниями с другими, ты не находишь? — и Том понял, что Дамблдор как-то прознал о его учебной группе.

— Я размышляю о карьере преподавателя, сэр, — отозвался Том. Дамблдор не нашёл, что ещё сказать, и отпустил его, а Том вышел, чувствуя, что его трясёт.

Он не допускал даже мысли о том, чтобы в таком состоянии вернуться в слизеринскую гостиную, поэтому зашагал в противоположную сторону — наверх. Достаточно быстро ноги привели его на пустующий восьмой этаж — здесь никогда не проходило никаких занятий, а из обитателей встречались только призраки. Пропустив мимо безголового всадника на лошади с развороченным боком и призрачными сломанными рёбрами, он тяжело вздохнул и попытался успокоиться. Дамблдор не сделал ничего нового. Он раздражал одним своим существованием, манерой совать нос в чужие дела и недобрым любопытством. Его глаза прожигали насквозь.

На пустой стене какой-то рисованный придурок на картине обучал троллей балету. Тролли напоминали некоторых из учеников Тома — такие же неповоротливые и бездарные, а их учитель отчаянно походил на Прюэтта. Том вообразил, как накладывает на рыжего «Империо» и отправляет к настоящим горным троллям: по всему выходило смешно. А ещё можно заставить его обучать балету Хагрида — тот и по виду, и по запаху от тролля недалеко ушёл.

Дурацкие мысли помогли расслабиться и успокоиться. Том выдохнул, улыбнулся и резко повернулся к стене напротив картины. Она была пустой и гладкой — это в Хогвартсе, где всё увешано картинами и уставлено рыцарскими доспехами! Осторожно Том коснулся камней кончиками пальцев. Камни были самыми обыкновенными — прохладными, шершавыми. И всё-таки невозможно было отделаться от мысли, что за ними что-то есть.

Достав палочку, Том прошептал:

— Открой свои секреты.

Стена осталась неподвижной, ничего не изменилось.

— Откройся! — велел он на парселтанге.

Ничего.

Кто-то другой рискнул бы запустить в стену «Бомбардой», но Том не сомневался, что замок этого не спустит. В Хогвартсе секреты нужно было бережно разгадывать, распутывать узлы, а не разрубать их.

— Будь добра, откройся, — попросил он вежливо (это работало с двумя дверями на первом этаже и с одним гобеленом на четвёртом).

Эта стена оказалась не так проста. Том зажмурился и подумал: «Я хочу, чтобы эта дверь открылась», — тщетно.

Простояв возле стены почти час и перепробовав все способы, которые работали с другими секретными проходами, он так и не получил результата и ушёл раздосадованный, точно зная, что придёт ещё.

Комната это Слизерина или что-то иное — Том намеревался узнать.

Тем временем новости в «Ежедневном пророке» стали тревожными. Едва союзники задержали войска Гриндевальда и его маггловских сторонников под Москвой, как в войну вступила Япония. Мало кто знал точно о японских магах, никто не мог похвастаться, чтоб хоть раз был в их школе, но, очевидно, они хорошо владели тёмными искусствами — и британцы, и американцы оказались перед ними бессильны. Заговорили об инфери, «Пророк» даже напечатал несколько смазанных фотографий.

Рейвенкло погрузился в траур — говорили, что родители сразу троих учеников и родной брат декана, профессора Бири, погибли в Тихом океане, но подробностей в газетах не писали.

— Кто-то уже должен его остановить, — заметил в гостиной Абраксас. — Мы зря сидим тут…

— Предлагаешь сбежать из школы и отбиваться от инфери в океане? — хмыкнул Альфард. — Том, как тебе идейка?

Том только хмыкнул из-за книги о поиске скрытого — в отличие от Блэка, он понял, что Абраксас вовсе не предлагал им никуда бежать, а размышлял о трусости военного командования и Министерства Магии.

— Мы школьники, Альфард, — как бы следуя за мыслями Тома произнёс Малфой. — А в Министерстве сидят взрослые маги, и они предпочитают смотреть, как Гриндевальд разносит мир по кусочкам. Теперь к нему присоединились японцы, что дальше?

— Спенсер-Мун скорее закроет остров куполом, чем будет рисковать, — подал голос Розье. Том едва не напомнил ему, что его никто не приглашал присоединяться к беседе, но потом решил, что книга интереснее.

— Он спелся с магглами, — постепенно к разговору присоединялось всё больше народу.

— Чего и ждать от нищего полукровки.

— А ты бы возобновил закон Эвермонда и запретил бы волшебникам контактировать с магглами во время военных действий? Тогда Гриндевальд нас точно раскатает.

— Какое счастье, что Эйвери у нас не политик. Правда, Эйвери? — Блэк, как обычно, громче всех.

У Тома заболела голова. Он захлопнул книгу и резко встал — все замолчали. Он обвёл товарищей по факультету тяжёлым взглядом и вышел из гостиной. Ему отчаянно нужно было остаться одному и спокойно подумать, а это невозможно, когда вокруг одни и те же разговоры. Как будто кто-то из этих остолопов, включая Абраксаса, может на что-то повлиять.

Сам того не понимая, он почти бегом направлялся на восьмой этаж.