Первый курс. If we could turn back time (гет)

Каникулы прошли замечательно. За вычетом напряженного диалога о прошлой жизни и ближайшем будущем, оставшееся время прошло навеселе. После Рождества мэнор бурлил, заполняясь гостями, без которых не проходило и дня.

Самым запоминающимся вечером стал совместный ужин, на котором присутствовали почти все бывшие и нынешние Уизли. За вычетом Билла и Чарли, которые ограничились только открытками с извинениями, что не смогут приехать, все остальные собрались у Лонгботтомов.

Перси, уже Гринграсс, после ритуала потерял свою рыжину и теперь не выделялся на фоне светловолосых Гринграссов, черты его лица заострились, придавая ему сходство одновременно и с Эдрианом, и с Меланией.

Фред и Джордж, сидевшие за обеденным столом справа от Сириуса, обзавелись чёрными шевелюрами и на два голоса рассказывали, что раз они теперь Блэки, то хотят быть похожими на приемного отца, почему и покрасили волосы. Невилл мог лишь гадать, так ли это. Рита с лёгким недовольством косилась на шумных близнецов, но быстро сменила гнев на милость, когда Сириус переключил внимание на неё. Невиллу даже было интересно, сколько розыгрышей выпало на долю миссис Скитер-Блэк за короткие зимние каникулы и как она выдержит грядущее лето.

Рон, последний сохранивший фамилию Уизли, сидел рядом с Гарри, Невиллом и Дафной, игнорируя взрослые разговоры и всеобщий ажиотаж по поводу воссоединения семьи и предпочитая им общение со школьным друзьями. Как он рассказал Невиллу по секрету, он все ещё дулся на братьев и сестру за то, что те так легко отказались от своей семьи.

И Джинни, разумеется, тоже была на этом обеде. Она сидела между Луной и Асторией, с которой они помирились, и активно обсуждала с последней все, что произошло за последние месяцы. Джинни, как и Рон, продолжала сверкать огненной шевелюрой, ярко выделяясь на фоне сестры и подруги. Перси, сидевший напротив нее, тоже старался слушать и принимать участие в разговоре, чтобы избавиться от неловкости, возникшей из-за того, что он не писал сестре.

Невилл наблюдал за всеми ними со стороны и мог лишь гадать, к лучшему сложится их судьба в новых семьях или к худшему. Потому что в этой реальности из-за одного опрометчивого решения Молли Уизли её детей ждала иная судьба. Шестеро из семи детей Уизли отринули свою фамилию и безропотно стали частью других семей. Кто-то лишь документально, кто-то и магически — Невилл знал наверняка лишь о Перси, потому что Эдриан советовался с Джеромом по поводу ритуала. Билл и Чарли спешно женились, тем самым пуская корни за пределами Туманного Альбиона, а остальные оказались либо усыновлены, либо под опекой других родов. И один лишь Рон, пусть и осуждающий поступок матери, остался верен своим родителям и не хотел перечеркивать их вклад в свою жизнь.

Признаться, Невилл был удивлён. В прошлой жизни он был уверен, что Рон никогда не был любимчиком родителей, завидовал что Джинни, которая была долгожданной дочкой, что Гарри, которому собственная мать Рона уделяла больше внимания, чем ему, шестому сыну. Но, как оказалось, он держался за семью крепче всех, оставаясь ей верным даже в ущерб собственной выгоде. Всего одно слово — и он тоже стал бы Блэком, как и его братья. Он перестал бы быть объектом для шуток, мишенью для презрительных комментариев. Но он не согласился. И за эту гордость и внутренний стержень Невилл даже проникся к Рону большим уважением.

* * *

Свободное от визитов гостей время Невилл с дедушкой проводили в дуэльном зале под мэнором.

— Если ты вооружился артефактом, позволяющим тебе следить за происходящим в школе, я уверен, что ты не ограничишься просто изучением карты, — с уверенностью заявил Джером, объясняя Невиллу, чему он будет его учить. — А если ты соберешься следить за кем-то, то должен быть уверен, что тебя не поймают.

Невилл виновато потупил взгляд. Дедушка слишком хорошо его знал и догадывался, что они похожи куда сильнее, чем думал сам Невилл. Так что он не сомневался, что внук не усидит за пологом кровати, если увидит что-либо подозрительное.

— А так как мантии-невидимки как у Гарри у тебя нет, придётся учить новые заклинания, — Джером достал свою палочку. — Дезиллюминационное заклинание — первый пункт в нашей программе. Да, это уровень пятого курса, и поддерживать его слишком долго ты не сможешь, но все равно следует освоить. И второй — заглушающие чары, чтобы тебя не выдали шаги.

К концу каникул Невилл вполне сносно освоил оба заклинания, но мог поддерживать дезиллюминационное непрерывно не дольше десяти минут, чтобы не заработать магическое истощение. Так что использовать его он собирался по минимуму, только чтобы слиться с окружением в экстренный момент, если избежать нежелательного столкновения не получится; а в остальное время можно было ограничиться только заглушающими чарами, которые не требовали поддержания, а просто накладывались на ботинки, делая его шаги бесшумными.

И ещё один неутешительный вывод, к которому Невилл пришёл по результатам тренировок с дедушкой: ему нужно было выделить время на медитации и развитие магического ядра. Потому что в противном случае смысла от того, что он мог выучить новые заклинания, не было никакого. Какая разница, если он не мог их применить без риска заработать магическое истощение?

* * *

8 января 1992 года. Хогвартс-экспресс

В Хогвартс Невилл вернулся за день до начала занятий. Хогвартс-экспресс вез в школу всех разъехавшихся на каникулы школьников, за вычетом новоиспеченных Блэков, Уизли и Поттера. Невилл увидел, как их имена появились на карте на несколько дней раньше, тогда же, когда «Пророк» начал соловьем разливаться о том, что Сириус Блэк увез супругу за рубеж в долгожданный медовый месяц.

И Невилл ещё в поезде едва мог сдержать ажиотаж — ему не терпелось узнать, куда каждую ночь выбирался Гарри. Он видел, как точка «Гарри Поттер» вначале исследовала школу, буквально забираясь в каждый уголок замка, а затем каждую ночь она направлялась в один конкретный кабинет и порой торчала там чуть ли не до утра. Невилл просил Тилли следить за перемещениями Гарри по карте, пока сам Невилл спал, и та отчитывалась, что Гарри действительно возвращался в спальню лишь под утро.

Любопытство съедало Невилла изнутри, и он чувствовал себя сродни сплетнице Панси, которой тоже было нужно знать все и обо всех, вне зависимости от того, касалось ли это её напрямую. Карта Мародеров давала ему такую свободу перемещений по замку и возможность заполучить в своё распоряжение такое количество информации, что Невилл был взбудоражен от нетерпения. Он вспоминал будущее — обрывками информации, сценами, вырванными из контекста — и затем подолгу сидел за своей записной книжкой, пытаясь систематизировать эти воспоминания, понять, когда это происходило и имело ли это какое-то влияние на ключевые события, которые ещё не наступили в их новой реальности.

Невилла очень интересовал вопрос, перманентны ли изменения, что вносятся в их историю. Каждое изменение, что они с Луной вносили в жизни окружающих, было словно камень, брошенный в воду. Только вот как поведет себя время, когда его пытаются потревожить, Невилл не знал: сомкнется ли оно над камнем, не заметив его и вернувшись к первоначальному состоянию, или же даже крошечная галька может вызвать цунами, которое не пройдет незамеченным и изменит временную гладь навсегда.

Пока что ему казалось, словно каждое изменение запускало небольшую волну, и мир понемногу менялся. Но вот менялись ли люди?

Невилл обвел взглядом своих друзей в купе. Они сидели, переговариваясь, шутя, кидаясь друг в друга бобами Берти Боттс, и казались Невиллу совсем иными — не теми холодными, колючими и злыми слизеринцами, которых он знал в прошлой жизни. С другой стороны, Невилл никогда не был их другом в прошлой жизни и никогда не был их врагом в этой. А люди по природе своей двуличны — и то, какими он видел их сейчас, не было предназначено для Невилла с Гриффиндора, так что он не мог с уверенностью ответить на свой вопрос.

А что другие? Гарри, Рон и Гермиона оказались вместе, как и в прошлой жизни Невилла. Да, они общались со слизеринцами, но Невилл пока не мог назвать это приятельство — даже не дружбу — крепким. Казалось, что только он сам, как чары липучки, склеивал две компании противоположностей. Только вот одна «Финита», и от его попыток ничего не останется.

Невилл вздохнул и отложил книгу, за которой прятался от друзей, скрывая задумчивое лицо.

Было слишком рано поднимать панику и переживать о том, чего еще не произошло. Как ни крути, он не мог повлиять ни на что и действительно изменить всех, с кем сталкивался. Так что оставалось лишь надеяться, что его усилия не пойдут прахом.

— Дайте и мне, — Невилл протянул руку, и Панси высыпала ему на ладонь три последних боба, которые еще не отправились в полет по купе.

«Что же, погадаем на бобах?» — Невилл по одному отправил их в рот.

Первый боб, который он раскусил, радостно рассыпался по языку апельсиновой шипучкой, от которой легонько щипало язык.

Второй, стоило желатиновой оболочке рассосаться, оставил на языке привкус угля. Невилл лишь волевым усилием проглотил боб, а не выплюнул.

Зато третий растекся по языку горячим шоколадом, один в один по вкусу как готовили эльфы, что в Хогвартсе, что дома.

«А теперь давай включим Трелони и попробуем придумать этому всему смысл».

Невилл призадумался, вызывая в голове первые пришедшие на ум ассоциации. Шипучка ассоциировалась у него с радостью и весельем, праздником жизни. Уголь — с разбитыми надеждами. А шоколад — с домом, спокойствием и удовлетворенностью.

«Сейчас всё идёт здорово, как мне бы и хотелось, но есть шанс, что наши планы спутаются...»

В голову невольно лезли недавние мысли про время и про то, друзья ли им на самом деле Гарри, Рон и Гермиона или они просто терпят слизеринцев, потому что Невилл пытается всячески сгладить острые углы. Ведь один неверный шаг — и их дружба может рассыпаться.

«Но вроде бы в конце всё равно всё будет хорошо. Разве не так?»

Невилл задал вопрос внутреннему себе — и не дал на него ответа. Да и в целом решил не думать на эту тему.

Прорицания никогда не были его любимым предметом — или в который он хоть сколько-то верил. Так что выбросить из головы нагаданную минутой ранее чепуху было не сложно.

Поезд издал гудок. Они приближались к Хогсмиду.

* * *

Невилл, отбросивший все философские рассуждения, не мог дождаться наступления ночи. Сегодня его ждала первая вылазка из спальни в неположенное время, и адреналин зашкаливал. Невилл, все еще одетый, сидел за пологом своей кровати, обхватив колени и покачиваясь взад-вперед. Тео обладал вредной привычкой читать перед сном до того самого момента, пока не начинал клевать носом и путать строчки, и до тех пор — ночник горел. Невилл загипнотизированно наблюдал за ореолом света, едва пробивающимся сквозь плотную ткань полога.

Тихий хлопок — это книжка Тео выпала из его пальцев. Невилл не всегда плотно закрывал полог, так что часто наблюдал, как Нотт читал перед сном, а затем как выпадала из его рук книжка, ударяясь о колени, и только после этого тот принимал волевое решение, что настало время идти спать. Так и сейчас — из-за полога послышалась тихая возня, а затем короткое заклинание. Спальня погрузилась во тьму.

Невилл просидел на кровати ещё десять минут, выжидая, пока заснёт Тео, и только после этого выскользнул из-под полога. Ботинки он зачаровал еще перед сном, шепотом, пока Винс с Грегом шумно спорили из-за оставшихся с поезда сладостей. За их громогласными голосами никто не расслышал, как Невилл прошептал заклинание, делая вид, что разбирает чемодан. И сейчас он тихо засунул ноги в ботинки и на ощупь выбрался из спальни, тихо затворив за собой дверь.

Тихо высунув голову с лестницы, ведущей к спальням, Невилл увидел, что в гостиной никого нет. Все отсыпались перед началом учебы, да и время уже было позднее, так что Невиллу повезло обойтись без лишнего наложения дезиллюминационного.

Перед тем, как выйти из гостиной, Невилл сверился с картой при тусклом свете камина и убедился, что Филч с миссис Норрис патрулируют коридоры возле гриффиндорской башни, а все оставшиеся профессора решили последовать примеру слизеринцев и тоже выспаться перед продолжением учебы. Путь был свободен.

Невилл шепнул пароль, выскользнул за дверь, зажег Люмос и беззвучно пошел по коридорам, сверяясь с картой, чтобы не наткнуться ни на кого из призраков или того же Филча, на случай, если тот решит сменить маршрут.

Всё прошло без сучка без задоринки. Он преодолел кучу лестниц, которые даже ночью не прекращали своё хаотичное движение, и вскоре оказался на пятом этаже. Из кабинета вдали коридора доносились едва различимые голоса, и Невилл спешно спрятался за угол, проверяя карту.

«Ну надо же!»

В кабинете, куда каждую ночь направлялся Гарри, тот был не один. Пока Невилл воевал с лестницами, он временно убирал карту и не заметил, как к Гарри присоединился никто иной как профессор Дамблдор.

Погасив свет Люмоса, Невилл глубоко вздохнул и, стукнув себя кончиком палочки по макушке, шепнул дезиллюминационное заклинание. Ощущение было словно у него на голове разбили яйцо, которое достаточно быстро растекалось и покрывало Невилла с головы до пят, делая его почти неотличимым от окружающей обстановки. Из минусов — он чувствовал, как тяжело ему даётся заклинание. Это, конечно, было не многострадальное Виде Максима, которое всего за несколько минут действительно выбило его из колеи на недели. Заклятие хамелеона было попроще, но всё равно очень затратным магически. Так что Невилл, не теряя ни секунды после того, как заклинание подействовало, поспешил к двери в загадочный кабинет.

— Оно показывает нам то, что мы хотим увидеть... Чего бы мы ни хотели... — голос Гарри, надломленный и горький, был первым, что Невилл услышал, подойдя ближе.

Он не стал заходить внутрь, вместо этого встав у двери, прижавшись к стене, чтобы на него случайно не наткнулись, выходя.

— И да, и нет, — голос Дамблдора же, напротив, был мягким и успокаивающим. — Оно показывает нам не больше и не меньше, как наши самые сокровенные, самые отчаянные желания.

Невилл замер, как вкопанный, слушая дальнейшие объяснения вполуха. В этом кабинете, что казалось невероятным, стояло зеркало Еиналеж.

Он слышал об этом артефакте от одного из портретов дома. Сэр Монтри Лонгботтом очень горько переживал утрату своей жены, поэтому после её смерти отправился в путешествие, чтобы не видеть опустевшего дома. И в этом путешествии он и наткнулся на это зеркало, которое показывало ему супругу, их домик у озера, резвящихся в воде детей — и это при живых детях, которым уже давно было не по семь лет! Но сэра Монтри это не остановило и не заставило задуматься — боль от утраты была столь сильна, что он был готов жить перед этим зеркалом, потому что там — за зеркальной гладью — они были счастливы. А в реальном мире его ждала лишь холодная и пустая постель. Он так и умер, от голода и обезвоживания, прямо перед этим зеркалом, потому что никто не нашёл его вовремя.

Невилла пробрала дрожь.

«Как они могли принести такой опасный артефакт в школу и поставить его так, что его могут найти школьники?!»

Гриффиндорская взрослая половина Невилла хотела выбить дверь в этот кабинет и отчитать Дамблдора за халатность. Но слизеринская младшая половина заставила его продолжать стоять на месте. прижавшись к стене, и слушать.

— Завтра зеркало перенесут в другое помещение, Гарри. И я прошу тебя больше не искать его.

Невилл выдохнул.

«Мерлин побрал бы Дамблдора с его курсом молодого героя!»

На долю Гарри всегда выпадало несчетное множество испытаний, большинства из которых можно было бы избежать, если бы директор с поистине ослиным упрямством не продолжал бы подсовывать их Гарри, развивая в нем комплекс спасителя. В этот момент Невилл даже был благодарен Дамблдору, что он поставил на нём самом крест и даже наложил проклятие, чтобы, не приведи Мерлин, не заполучить двух героев вместо одного. Невилл не хотел бы оказаться на месте Гарри, и последнего стоило действительно спасать, если Дамблдор ещё на первом курсе беспечно направил его к этому проклятому зеркалу.

Директор с Гарри обменялись еще парой фраз, после чего зашуршала мантия-невидимка, и только тихие шаги выдали возвращающегося в башню Гарри.

Невилл осторожно подвинулся ближе к двери, заглядывая за нее. Директор стоял, в задумчивости приложив руку к стеклу. Невилл не видел его глаз, но вся его поза не была похожа на то, как будет стоять человек, видящий себя с парой носков, как он сказал Гарри.

— Прости меня... — Невилл едва различил слова и тем более не расслышал имя, которое директор произнес ещё тише.

Дамблдор развернулся и, бросив последний, тоскливый, как показалось Невиллу, взгляд на зеркало, вышел из кабинета. Невилл, казалось, прирос к стене и старался не шевельнуть ни единым мускулом, пока директор не скрылся за поворотом, и только потом — он резко нырнул в комнату, снимая невидимость.

Зеркало в массивной золотой раме стояло по центру пустующего класса. Оно манило, завлекало, и Невилл, хоть и боялся того, что он там увидит, поддался секундному порыву. У него было мало времени — нужно было возвращаться в спальню, но Еиналеж совращал, не позволяя уйти, не взглянув в него.

Невилл закрыл глаза и сделал последний шаг, вставая точно перед зеркалом. Вдох. Выдох. Он приоткрыл один глаз, осторожно бросая взгляд на отражение, и вслед за ним распахнул оба.

В зеркале был он — старше, чем он помнил себя во время Битвы за Хогвартс. Одетый в смокинг, он неловко переминался с ноги на ногу у алтаря. А к нему тем временем шла Луна, ведомая под руку Ремусом. Она шла мимо рядов скамеек в какой-то часовне. На них сидели все, кто был дорог Невиллу: дедушка с бабушкой; его родители, здоровые и счастливые; Элджи и Энид; Пандора стояла неподалеку от алтаря, утирая слезы радости; Джинни в платье подружки невесты стояла неподалеку. А весь оставшийся зал был заполнен их друзьями: тут были и Гарри с Роном и Гермионой, и Драко, Дафна, Тео, Блейз, Панси, Винс и Грег. Повзрослевшие дети, слегка состарившиеся родители — все были там. Все были живы.

У Невилла перехватило дыхание, когда повзрослевшая версия его самого обняла и поцеловала Луну, закружив её в танце.

Он с трудом оторвал взгляд.

Это было тем будущим, к которому он хотел стремиться. Но он не приблизит его ни на йоту, просто смотря на него. И как бы ни был велик соблазн взглянуть в Еиналеж ещё раз, Невилл решил не оставить себе ни шанса, выбежав из кабинета, сломя голову.

Он смог перевести дух и достать карту только отдалившись от проклятого зеркала на пару этажей и чудом избежав встречи с Филчем в эту ночь.

* * *

Учебные дни полетели стремительно. Невилл ощущал себя словно затянутым в круговорот. Учеба у него начала идти куда лучше, чем до снятия проклятия, и даже преподаватели отмечали его старательность. Конечно, до Гермионы или Тео Невиллу было еще далеко, но он и не стремился выделиться, удовлетворенный и «Выше ожидаемого» по большинству предметов, и «Превосходно» по травологии. Даже профессор Снейп, на первом уроке которого Невилл взорвал котел, чтобы нарваться на «отработки» на полгода, признал, что всё же он не безнадежен в зельях, как только у Невилла начало получаться сконцентрироваться на рецепте и следовать инструкциям. Так что теперь Невилл действительно чувствовал, что оценки получает заслуженно, а не только потому, что он — слизеринец.

А на отработках они с профессором занимались ментальной магией: легилименцией и окклюменцией. При помощи первой Невилл пытался пробиться сквозь дымку, которой были подернуты все воспоминания, затронутые проклятьем.

* * *

20 января 1992 года. Хогвартс.

— Легилименция, Лонгботтом, это опасная наука. В отличие от окклюменции, которая целиком и полностью сосредоточена внутри вашего разума, при применении легилименции вы проваливаетесь в сознание другого человека и рискуете, при отсутствии опыта, застрять в нём.

Профессор Снейп объяснял азы легилименции, к удивлению Невилла, на порядок лучше, нежели те же самые зелья, где тот ограничивался записями на доске и отсылками к учебнику.

— Не отвлекайтесь, Лонгботтом! — недовольно одернул его Снейп. — Я не смогу держать вас на «отработках» допоздна, иначе у Слизерина возникнут вопросы, почему вы торчите у меня на дополнительных занятиях как последний гриффиндорец.

Невилл извинился и продолжил записывать в записную книжку короткую лекцию профессора.

— Для начала — заклинание. Вербальную форму вы знаете — Легилименс. Затем — движение палочкой, — профессор Снейп описал в воздухе небольшую спираль, сходящуюся к центру, после чего сделал короткий выпад палочкой.

Невилл старательно зарисовал движение, чтобы потом добавить заклинание к своим карточкам.

— И, наконец, вы должны понимать, какого эффекта это заклинание должно достичь, чтобы успешно применить его. Оно позволяет забраться в голову человека, погрузившись во все — подчеркните! — его воспоминания. Только представьте объем информации, сваливающийся на неопытного легилимента! Если цель вашего заклинания не имеет ни малейшего понятия, как защищать свой разум, то вы можете ненароком сойти с ума от переизбытка информации. И именно поэтому, Лонгботтом, пока я не дам разрешения, вы будете заниматься легилименцией даже по отношению к себе только в моем присутствии. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — покорно согласился Невилл, закончив конспектировать. — Могу я задать вопрос?

— Задавайте, — кивнул профессор Снейп, переплетя пальцы и положив на них подбородок.

— Всегда ли человек, к которому применяется легилименция, чувствует вторжение в свои мысли?

— А это хороший вопрос, Лонгботтом, — усмехнулся профессор. — Нет, не всегда. Во-первых, все зависит от уровня легилимента. Возьмём, к примеру, директора, являющегося одним из сильнейших легилиментов нашего времени. Он может считывать поверхностные мысли даже без заклинания — достаточно зрительного контакта. А если вы будете сохранять его достаточно долго, он сможет применить Легилименс невербально, и вы даже не почувствуете, что он копается в ваших воспоминаниях, потому что обычно его тактика заключается в том, чтобы задать вам наводящий вопрос, заставив вас вспомнить необходимый эпизод, чтобы не заниматься длительным поисками, выдавая себя долгим молчанием.

— То есть не зная, что директор собирается применить ко мне легилименцию, я этого даже не почувствую? — переспросил Невилл.

— Если это будет директор, спросивший у вас то, что он хочет узнать, то, скорее всего, не почувствуете. Если же он спросит одно, а будет искать другое — вы можете это и заметить, потому что начнёте вспоминать что-то не относящееся к вопросу. Некоторые люди также отмечают, что при применении к ним легилименции они чувствуют лёгкое давление в лобной доле, которое можно списать на лёгкую головную боль, если не знать, что к вам в этот момент применяется ментальная магия.

Невилл снова заскрипел пером.

— Если же к вам применяет заклинание менее одаренный легилимент, то вы обязательно услышите вербальную формулу — заклинание очень трудоемкое, и применять его невербально могут единицы. Даже я не вхожу в их число, так как моя специальность — окклюменция. Более того, я не лезу в чужой разум исподтишка — считаю это неэтичным. У каждого человека должен быть шанс защитить себя и свои секреты.

Невилл согласно кивнул, делая небольшие пометки в записях.

— А Тёмный Лорд может применять невербальный Легилименс?

Снейп одобрительно усмехнулся его вопросу, но глаза его резко заледенели, словно Невилл спросил что-то, вызывающее у профессора неприятные воспоминания.

— Нет, не может, — коротко ответил он. Затем, задумавшись на секунду, продолжил: — Но он предпочитает ослабить разум человека пытками, прежде чем лезть в него. Так сказать, превентивно подавляет любое сопротивление.

Невилл поежился, представив эти превентивные меры, наверняка включающие в себя Круцио...

— Но сейчас ещё очень рано забивать этим голову, Лонгботтом, — одернул его Снейп. — Вернёмся к предмету. Давайте я объясню, как мы будем работать.

Невилл встряхнул головой, отгоняя лишние мысли, и сосредоточился на том, что говорил профессор.

— Сначала вы должны научиться применять Легилименс к другому человеку — в нашем случае, ко мне. Не беспокойтесь, вы не увидите в моих воспоминаниях ни крупицей больше, чем я готов вам показать. Заодно на своём примере я покажу вам, чего, в идеале, вы должны достичь при помощи окклюменции. Затем, прежде чем применять легилименцию к себе самому, вы должны будете постичь хотя бы основы окклюменции, иначе вы рискуете оказаться запертым в собственном разуме. Так что на окклюменции мы остановимся надолго, пока я не буду удовлетворен вашими ментальными щитами и навыков разграничения воспоминаний. Потому что если вы хотите чётко вспомнить один эпизод из своего прошлого, вы должны его сепарировать, возведя, образно выражаясь, стены вокруг него, и точечно применить легилименцию именно к нему.

Невилл быстро-быстро записывал всё, что говорил профессор.

— И, наконец, после окклюменции мы перейдём к вашей конечной цели, а именно легилименции к себе. И зарубите себе на носу, применять её вы будете первое время строго в моем присутствии. Никакой самодеятельности! Вы меня поняли?

Если бы Невилл не знал профессора Снейпа, то после последних фраз подумал бы, что тот волнуется о нем. Но он хорошо его знал и понимал, что малолетка, пострадавший от неконтролируемого применения ментальных искусств, вызовет слишком много подозрений.

— Да, сэр, — кивнул он. — Я понял.

— Тогда заканчивайте марать бумагу и вставайте. Перейдём к практике.

Профессор встал из-за стола и обошел его, пока Невилл возился, быстро дописывая конспект. Закончив, Невилл захлопнул записную книжку, отложил в сторону перо и тоже встал.

— Ваша первая задача, Лонгботтом, найти в моих воспоминаниях, какой напиток я пил на Рождественском пиру. Вас на нем и в помине не было, так что смухлевать вы не сможете, — профессор с кривой усмешкой облокотился на стол, встав напротив Невилла. — Приступайте! Представьте, будто от этого знания зависит чья-то жизнь, если вам так будет проще. Допустим, меня отправили, и вы хотите знать, кто ещё пил тот же напиток, что и я.

Невилл нервно перекатил палочку между пальцев, прежде чем направить её на профессора. Он глубоко вздохнул, закрыв глаза, после чего открыл их и, не разрывая зрительного контакта, произнёс заклинание:

— Легилименс.

Поток информации, который навалился на него, был ошеломляющим и буквально сбивающим с ног. Невилл почувствовал, как у него подкашиваются колени, но только схватился свободной рукой за стол, чтобы удержать равновесие. Это был поток воспоминаний о повседневной жизни профессора: уроки со студентами, педсоветы с преподавателями, горы домашних заданий, перечеркиваемых безжалостно взмахом пера...

— Сосредоточьтесь, Лонгботтом, — настойчиво произнёс голос Снейпа. — Вспомните, что вы — не я, а лишь сторонний наблюдатель.

Невилл попытался сосредоточиться.

«Лонгботтом, Лонгботтом. Я Невилл Лонгботтом».

Воспоминания словно подстроились под его внутреннюю мантру. Невилл увидел себя со стороны, сосредоточенно пишущего в блокноте — это же было прямо сейчас!

— Хорошо, для начала попробуйте просто продвинуться по воспоминаниям назад, раз вы смогли сосредоточиться на одном эпизоде, — негромкий голос профессора пробивался к сознанию Невилла, направляя его.

Невилл представил перед собой длинный свиток пергамента, на котором поставил жирную точку — это воспоминание о сегодняшнем занятии. Затем он иллюзорной рукой начал рисовать от этой точки прямую линию — и перед глазами завертелось. Воспоминания, повинуясь движению иллюзорного пера отматывались назад. Это было странно — смотреть за событиями, идущими в обратном порядке.

Он с неким благоговением наблюдал, как его собственный котел вбирал в себя брызги взорвавшегося зелья, восстанавливал оплавившиеся края, и начинал мирно булькать, пока двойная порция игл дикобраза влетала ему в ладонь, а намеренно забытые соцветия пижмы оставались лежать на разделочной доске.

Невилл поставил на иллюзорной линии точку и двинулся дальше.

За обедом в Большом зале профессор бросал взгляды на стол Слизерина, к которому спиной вперёд приближался Невилл с Тео, садился назад, и из его рта появлялась еда, складываясь на тарелку аккуратными кусками, восстанавливающими целостность после проведения по ним ножом.

— Хватит, — резкий голос Снейпа отвлек Невилла, и он ощутил толчок, выкидывающий его из сознания профессора.

Невилл моргнул несколько раз, пытаясь собраться с мыслями. Он не сразу заметил, что его пальцы побелели, настолько сильно он вцепился в парту, пытаясь удержаться на ногах.

— Сядьте. Вы понимаете, в чем допустили ошибку, Лонгботтом? — голос профессора Снейпа прорезал тишину, заставляя Невилла поднять голову. Он тут же об этом пожалел, потому что та закружилась.

— Ох, — Невилл осел на стул, потирая виски. — Я видел все в обратном порядке... Это было странно.

— Не странно, а в корне неверно. Вы отматывали воспоминания назад как маггловскую кассету...

— Как что, простите? — переспросил Невилл.

— Забудьте, это неважно. Суть в том, что вы плыли против течения реки, скажем так. А вы должны не барахтаться в ней, пытаясь победить стихию, а идти вдоль берега, изредка входя в воду и позволяя ей унести себя дальше.

Аналогия была хорошей. Невилл кивнул, кажется, понимая.

— То есть я не должен смотреть все воспоминания в обратном порядке, чтобы добраться до нужного, а должен постараться попасть в некий временной промежуток и попробовать посмотреть воспоминание, которое сдвинет меня вперёд по временной линии?

— Для начала скажите мне, что вы себе представили, чтобы начать просмотр воспоминаний задом наперед? — профессор скрестил руки на груди.

— Ну, я представил себе точку, когда смог сосредоточиться на текущем моменте, а затем начал рисовать линию на пергаменте, двигаясь по ней назад, — Невилл взял в руки перо и попытался изобразить это. — Потом я наткнулся на воспоминание о взорванном котле и снова поставил точку...

— Воспоминание — это не точка, а отрезок, если исходить из вашей аналогии. Вы не должны были продолжать смотреть все воспоминания в обратном порядке, а должны были дойти до начала — скажем, когда вы осознанно забыли добавить пижму, чтобы нейтрализовать иглы дикобраза, — и позволить с этого момента воспоминаниям течь своим чередом.

Профессор наклонился к его листу и поставил две коротких засечки вокруг второй точки, что поставил Невилл, и нарисовал над ними стрелку в противоположном направлении.

— Попробуйте ещё раз, — профессор отошёл и вновь облокотился на стол.

Невилл встал, и вновь взял в руки палочку.

— Легилименс!

В этот раз он смог просмотреть воспоминание о котле, но стоило ему вновь двинуться назад, как воспоминания вновь пошли в обратном порядке.

— Вы не сосредотачиваетесь, Лонгботтом! — резко одернул его профессор Снейп, выбрасывая из своих воспоминаний. — Смените образ, который вы представляете! Ваша линия сбивает вас с толку.

— Но что мне тогда представить? — Невилл сел, обхватывая голову.

— Представьте реку, — посоветовал профессор. — Только самое важное — оставьте себя за её пределами. В противном случае, если я попрошу вас найти воспоминание из моего детства, мы застрянем здесь на неделю!

— Почему? — непонимающе спросил Невилл.

— Вы смотрите всё подряд, — пояснил профессор, обходя стол и доставая из ящика плитку шоколада. Он протянул её Невиллу. — Вы дошли до вчерашних воспоминаний, потратив на это около пяти минут, так как смотрите абсолютно всё, что я не спрятал за своими щитами. Это очень долго.

— И как мне быть? Что я должен сделать? — Невилл с благодарностью принял плитку шоколада и отломил от неё кусочек.

— Представьте, что память — это река. Длинная, как жизнь человека, в чье сознание вы погружаетесь. Вы можете идти вдоль неё и наугад входить в воду, позволяя течению отнести вас вперёд, а затем выходить и продолжать движение уже в нужном направлении. Как вы направляли меня недавно, когда мы пытались найти нужное воспоминание о Квиррелле, — пояснил профессор. — Конечно, это самый простой пример, и если человек будет усердно о чем-то думать, то моя аналогия окажется неприменимой, но для начала вам нужно просто понять принцип.

— Хорошо, сэр, я попробую.

В тот день Невилл научился только находить нужные воспоминания, но вот замечать детали, на которых не акцентировал внимания сам профессор — а его напиток на Рождество оказался именно такой неважной деталью — у него пока не получалось.

* * *

Невилл настолько погрузился в учёбу, что не заметил, как наступил апрель.