Мир тебе, Воин (джен)

Подойдя к каменным стражам, в которых едва угадывались черты обращённых в сторону невидимой луны волков, Кайт замер на мгновение, потом шагнул вперёд. Волки молча пропустили его.

Спустившись по узким тропинкам, он миновал Вороний пруд и вышел навстречу Стинэю Биджою.

— Думал, ты придёшь позже.

— Мне показали короткую дорогу, — улыбнулся Кайт.

— Только не вздумай разболтать кому-то, — подойдя вплотную и понизив голос, произнёс Биджой. — После блужданий по горам никто тебе не поверит.

— Зачем мне болтать? Исключение нам больше не грозит.

Биджой помимо воли залился краской.

— Топай к Джендэйи, она уже замучилась ждать!

Кайт только сейчас вспомнил, что на нём была маска Мелкона. «А я всю дорогу говорил о себе! Слышал бы меня Альраи…» И всё же это путешествие вызвало странное чувство: будто они не столкнулись случайно в поезде, а, встретившись, продолжили начатый давным-давно разговор.

— Спасибо, Стинэй, — произнёс Кайт. — У меня был хороший день.

И пошёл искать художницу. В ожидании последнего бога Джендэйи колдовала над листом бумаги.

— Простите, что заставил ждать.

Она оторвалась от рисунка и покачала головой:

— Ничего, я всё равно останусь тут. Буду помогать дядюшке готовиться к воскресной церемонии. А теперь давай займёмся тобой.

Джендэйи сняла грим и стала собирать баночки и кисти. Кайт заглянул в незаконченную картину. По реке из песка плыл в песчаное море крошечный белый корабль.

— Кажется, он снова собирается в дорогу, — тихо проговорила Джендэйи, печально глядя в темноту за окнами.

Попрощавшись, Кайт пошёл к общежитию. По дороге ему встретился главный архивариус.

— Снова блуждали в горах? — спросил Тарий с улыбкой, но во взгляде мелькнул быстрый, жадный огонёк. Словно архивариус боялся, как бы в своём путешествии мальчик случайно не отыскал потерянное им сокровище.

— Нет, сегодня просто сел не на тот поезд. Альраи очень сердится?

— Альраи-то ладно, а вот Ауриго Борелиас будет просто в ярости.

Кайт не понял, какое дело какому-то господину Борелиасу до его дорог, но архивариус, уже потеряв интерес к беседе, направился к своему архиву.

* * *

Шанс встретиться с Ауриго Борелиасом представился на следующий день. Вернувшись после похода по городу, в котором Кайт старался не пропустить ни одного пункта и не потерять из виду своего спутника, он увидел настоятеля, разговаривающего с высоким мужчиной. Вернее Альраи молчал, говорил только мужчина.

— Вчера он должен был быть там! На всё это, — он указал на золотой шпиль и изваяние птицы Армавени, — нужны средства. Мы щедро спонсируем Храм, но и вы должны соблюдать правила игры!

Мужчина повернулся, и Кайт узнал в нём мэра Гелиадора.

— А вот и наш дезертир, — мэр ткнул пальцем в мальчика.

— Простите, господин мэр, — Кайт склонил голову. — Альраи не виноват в случившемся. Я недавно в Гелиадоре и плохо знаю город. Вчера я перепутал поезда и опоздал на встречу. Прошу прощения и постараюсь, чтобы этого больше не повторилось.

— Уж постарайтесь, будьте любезны, — с насмешкой проговорил Борелиас. — Ваша Левая Рука и так подпортил нам картину. Не хватало, чтобы и вы начали чудить. Говорил я, надо было выбирать Деврая. Во всяком случае, он знает город. Меня ждут дела. Прощайте, господа. Надеюсь, в будущем у меня не будет поводов для подобных визитов.

Проводив взглядом высокую, стремительную фигуру мэра, Кайт проговорил тихо:

— Простите, Альраи, я снова подвёл вас.

На лицо настоятеля легла тонкая тень от шпиля, казалось, он разрублен пополам этой тенью.

— Почему ты не приехал туда?

— Я сказал мэру правду, — после паузы ответил мальчик. — Я опоздал, потому что плохо знаю город и потому что был недостаточно сосредоточен на задании. И всё же… Не подумайте, что я пытаюсь оправдаться, но мне кажется, Айзек Финлэй в чём-то прав. Какая польза от нас на этих презентациях? Найджел и Вирджи хоть изредка посещают больницы, детские дома, а я? Бог-победитель нужен только в банках, офисах, на биржах? А как же те, кому сила необходима, чтобы бороться с самим собой?

— Какая польза от вас на презентациях? — повторил Альраи. — Вот! — он с горечью кивнул на золотой шпиль. — Это ли не красота!

— Простите, я не хотел вас расстроить. Наверное, вам каждый год говорят такое.

— Не каждый, — тяжело вздохнул настоятель. — Иди и постарайся отдохнуть. Завтра вам снова плыть на Небесных Кораблях.

Мальчик поклонился и медленно пошёл по белой гальке. В шуршание камней вплёлся звук скользящей чешуи. На нём уже не было мантии, и призраку негде было спрятаться. Кайт тряхнул головой, прогоняя видения, и посмотрел вверх. Свет гаснущего солнца блестел на золотых сплетениях Стены Памяти. И тут он вспомнил, где видел имя Ауриго Борелиаса. Так звали мальчика, игравшего роль Бога Войны, Правой Рукой которого был профессор Войд.

* * *

Альраи поправил застёжку мантии, украшенную драгоценным камнем. Если продать все эти шелка и драгоценности, можно собрать «спонсорских средств» на несколько лет. Но кто же ему даст торговать национальным достоянием! Другое дело совесть — это сейчас самый ходовой товар. Он дёрнул слишком резко, карабин раскрылся, и застёжка упала на пол.

Джая Савитар поднял её и протянул другу.

— Спасибо, — слово прозвучало хрипло и без обычного радушия.

Вот Джая будет писать сегодня главное предсказание, а одет в обычную белую тунику — ни камешка, ни золотинки. Как он сумел обрести такую свободу?

— Откуда ты, Джая? — вдруг посмотрел Альраи на старого друга. — Ты ведь не из Гелиадора? Как ты пришёл сюда? Когда? Я знаю тебя так давно и всё же почти ничего о тебе не знаю.

— Я не родился в Гелиадоре, я приехал сюда на паровозе, когда ещё не было электропоездов, — с улыбкой ответил старик. — Но ты ведь спрашиваешь, потому что не знаешь ответов на вопросы о себе?

— Прости! — Альраи сердечно обнял его. — Последнее время столько всего произошло. Уход Триггви, Сорнэй снова потерял дорогу.

— А может, нашёл?

Настоятель улыбнулся, желая показать, что понял шутку.

— В Храм приходил мэр. Ты бы слышал, как он говорил со мной! А ведь дети правы. Мы превращаем Мелкона и остальных в балаганных шутов, потешающих сильных мира сего. А это? — он до боли сжал в ладони драгоценную брошь. — Посмотри, во что одет ты, и во что должен облачаться я!

— Чтобы предстать таким, какой ты есть, нужно снять с себя много покровов, — медленно проговорил Савитар.

— А я почти ничего не знаю о себе? — устало произнёс Альраи. — Вернулись к тому, с чего начали. Я брожу по замкнутому кругу.

— Это не круг, это спираль, — ласково улыбнулся старый каллиграф.

Настоятель приколол брошь, и они вместе вышли на площадку перед главным флигелем, где собрались люди и боги. Альраи объявил о начале Церемонии выбора священных пророчеств. Ему поднесли цилиндрический сосуд, золотую поверхность которого покрывали знаки праязыка. Из этого сосуда Мелкон должен был выбрать одну скрученную бумажку. Кайт подошёл к настоятелю, волоча по камням свой бархатный шлейф.

— Прошу вас, — сказал Альраи белой маске.

Он опустил руку в сосуд, достал предсказание и, пробежав глазами строку на праязыке, перевёл медленно и громко: «Мир тебе, Воин!»

Люди вокруг захлопали. Кайт подошёл к каллиграфу, стоявшему перед огромным белым листом, и передал ему предсказание. Тот бросил беглый взгляд на знаки и взял кисть. Потекли мгновения. Кисть не двигалась, а танцевала в деревенеющих, узловатых пальцах. Закончив работу, Джая Савитар повернулся и поклонился собравшимся. Потом тихо отошёл в тень, а к картине потянулись посетители, желающие сфотографироваться на фоне пророчества.

Кайт вернул золотой сосуд настоятелю и взял другой, поменьше и скромнее украшенный. С ним он до вечера ходил по храмовому парку, снова расцветшему лавками с яркими вывесками, и люди доставали скрученные бумажки и просили перевести написанные там знаки.

Когда ворота Храма закрылись, мальчик побрёл назад, желая поскорее снять тяжёлое одеяние, но увидел Альраи, сидевшего на камнях со своей порцией предсказаний в сосуде.

— Я всё правильно сделал? — спросил Кайт, подходя.

— Да, — на губах настоятеля мелькнула улыбка быстрая, как рябь на воде.

— Но вас что-то тревожит?

— Предсказания — опасная вещь, — покачал головой Альраи. — Страшно поверить им. И страшно не поверить. Ты уже выбрал своё?

— Нет.

— И я нет.

— Давайте вы выберете из моего сосуда, а я из вашего? — предложил Кайт.

— Предсказания на брудершафт? — усмехнулся Альраи. — Что ж, давай. Ты позволишь?

Кайт протянул вазу.

Настоятель достал бумажку и развернул.

— «Кто сделал замок, сделает и ключ», — прочёл он.

— И что это означает?

— Хотел бы я знать. Ещё одна беда предсказаний — их трудно понять.

— Теперь моя очередь, — напомнил Кайт, стараясь отвлечь настоятеля от грустных мыслей. Он вытянул своё предсказание и нахмурился, стараясь разобрать витиеватые знаки. — «Ки тлали»? «Кит лали»? Как это правильно прочесть?

Альраи повертел бумажку в руках.

— Первый раз вижу такое сочетание знаков. А, вот идёт профессор Огон, спросим у него.

— Ты сегодня показал себя молодцом, Сорнэй, — похвалил профессор. — Значит, в этой голове всё же задерживается что-то.

— Я очень волновался, что забуду слова или не уловлю связи между теми, что знаю, — признался мальчик.

— Покажи ему своё предсказание, — сказал Альраи.

— Вот, мне досталось это. Как это прочитать, профессор?

Огон посмотрел, потом вернул бумажку.

— Первый раз вижу такую последовательность знаков. Надеюсь, после этого признания Альраи меня уволит, и мне не придётся больше скакать по водопадам.

Настоятель рассмеялся:

— Боюсь, что не уволю.

— Какая жалость! Ну, разрешите откланяться. По крайней мере, до следующего года я свободен.

— А вы выбрали своё пророчество? — спросил Кайт, протягивая свой сосуд.

— Пророчества, перерождения, души — оставим это нашему дорогому Альраи и вам, его богам. А меня ждут земные дела.

Кайт спрятал своё предсказание и, попрощавшись с настоятелем, продолжил путь. У главного флигеля Джая Савитар наблюдал, как помещают в святилище написанные им текучие знаки.

— Профессор, — поклонился мальчик.

— Вот и мои дела здесь закончены, — тихо проговорил старик.

— Вы собираетесь в путь? — Кайт вспомнил слова Джендэйи.

— Я сейчас как раз на перепутье. Как и ты, ты ведь знаешь? — он пристально посмотрел на Кайта, и тому показалось, что профессор видит спрятавшуюся под его мантией змею. — Я до сих пор не выбрал своё предсказание. Поможешь мне?

Кайт протянул сосуд.

— Вот значит как… — прошептал Савитар, прочитав. Потом показал бумажку мальчику: «Рождение — путь к смерти».

— Может, привязать его на Дерево Печали? — робко предложил Кайт.

— В этих словах нет печали, — ответил каллиграф и, положив предсказание в карман, пошёл, рассеивая тьму белизной своих одежд.

Когда этот свет погас, мальчик вспомнил, что не спросил у профессора значение своего слова.

Придя во флигель, он застал своих товарищей смеющимися над пророчествами.

— «Настоящий воин тот, у кого есть милосердие!» — продекламировал Марк Тирс написанное в бумажке Вирджи. — Боги просто решили тебя пожалеть. Даже дети знают, милосердием войны не выиграть.

— А у тебя-то самого что?

— Не твоё дело, — Тирс спрятал бумажку за спиной. Магги выхватил её и прочитал:

— «Бараны бьют в барабаны». Ха, да это же детская скороговорка.

Тирс смял предсказание и бросил в корзину с мусором.

— Надо привязать на Дерево Печали, — копируя тон матери, произнесла Вирджи. — А то навсегда останешься маленьким.

— Иди ты к чёрту! — огрызнулся Тирс. — Эти предсказания — полный бред. Вот тебе, Сорни, что досталось?

— Набор букв какой-то.

— Вот.

— А у меня красиво: «Плоды лета — сокровища зимы», — похвастался Магги. — Я в литературе мало понимаю, да простит меня профессор Раэди, но, по-моему, звучит поэтично.

— Это про репу, — уверенно сказал Тирс.

— Какую ещё репу?

— Плоды лета — это репа. А зимой покушаешь её — и тепло в желудке.

— Ну, тебя, всю красоту испортил! — махнул рукой Магги.

— У вас разговор о красоте? — в дверях появилась Джендэйи. — Простите, что задержалась. Давайте вернём вам человеческий вид.

Едва они превратились в самих себя, как наступило утро, и нужно было снова становиться мольбертом. Стинэй Биджой ощущал себя не белым листом, а именно уродливой шаткой конструкцией, пересечением плохо обструганных реек и фанеры. На Дереве Печали среди сотен других предсказаний жарилось на солнце его: «Кто взял слишком высоко, тот не закончит песню». Биджой не сильно верил в предсказания, но в это не верить было невозможно, потому что оно говорило не о будущем, а о прошлом. Не эпилог, а пролог всего этого нелепого года.

Ещё в феврале отец сказал, что место бога у них в кармане. И имел в виду, конечно, свой карман. Это там помещались деньги, на которые можно было купить и мантию, и корону. О достоинствах самого Стинэя речи не шло. Но когда оказалось, что денег всё же недостаточно, виноватым стал сын.

Если чувствуешь собственное несовершенство, нужно придавить словом или сапогом другого — эту схему Стинэй выучил очень хорошо. Он надеялся, что вновь заблудившийся Сорнэй станет посмешищем, изгоем, божеством, которому по условию контракта ставят свечи, но в которого уже не верят. Но разгневался только мэр. А Сорнэй был слишком мелкой сошкой, чтобы его беспокоил гнев больших людей.

Кто бы мог подумать — безоружность стала своеобразным щитом. Он хотел заставить его взять в руки меч, сражаться и проиграть — как тогда, на тренировочном поле. Но Сорнэй теперь протягивал раскрытые ладони, а без блеска меча было не видно, куда бить.

Вот и сегодня он покорно признавал в нём проводника — и тем лишал сладостной возможности снова оставить одного посреди толпы. Во второй раз Альраи точно догадается, почему у этого Мелкона барахлит компас. Может, даже мэр заподозрит неладное. А ведь на той презентации он почти ощутил себя первым. Если бы ему дали шанс проявить себя, он бы доказал, кто здесь настоящий Воин. Но вместо этого нужно играть роль проводника, всюду таская с собой этого бога. Да ещё ступать на шаг позади его, чтобы зрители не заподозрили, что новый Мелкон не знает дороги.

Когда все пути были пройдены, они отправились в Храм дорогой, протянувшейся вдоль реки.

— Как же ты мне надоел, — с тоской прошептал Биджой.

— Извини, — ответил Кайт. — Хочешь, ты пойдёшь по левой стороне реки, а я по правой?

Биджой посмотрел на него, усилием воли подавляя желание зарычать. Даже берег Сорняк предложил ему с более широкой, украшенной людьми и статуями дорогой, думая, что иной выбор подчеркнёт его, Биджоя, несостоятельность. Но эта забота о чужой чести унижала сильнее откровенной насмешки. И пустынную тропу теперь не выберешь — нельзя показывать, что ты знаешь, что достоин низшего. Замкнутый круг.

— Что угодно, только бы не видеть тебя, — буркнул он вслух и стал переходить на более оживлённый берег. Кайт остался стоять по эту сторону моста.

Спустившись вниз по лестнице, которая в центральной части города, нашлась очень быстро, он пошёл вниз по течению, стараясь не терять Биджоя из вида. Но староста двигался с такой неистовой стремительностью, словно в Храме его ждал золотой кубок чемпиона. Кайт некоторое время поспевал за ним, но разрыв становился всё сильнее. Чтобы преодолеть его, нужно было бежать, а бежать он не мог.

— Сдаюсь, — прошептал он, согнувшись от рези в боку. — Сегодня никаких мероприятий больше нет, так что, наверное, не страшно, если мы с Биджоем вернёмся порознь.

Выбыв из гонки, Кайт побрёл медленно, разглядывая текущий рядом поток. В южной части города Аананди почти полностью оделась в камень, в редких местах оплетённый упорной травой. Полная осоки и жизни она нравилась мальчику больше.

— Мы похожи, — улыбнулся он реке. — Тебя нарядили в камень, а меня — вот в это.

Вдруг кусты, скрывающие высокий фундамент одного из домов, дрогнули, и из них вылезло бледное лицо в обрамлении светлых волос.

— Саймон? — изумился Кайт.

Мальчик приложил палец к губам и настороженно посмотрел по сторонам:

— Стинэя с тобой нет?

— Мы решили идти по разным берегам реки, но он оказался проворнее меня.

Саймон выбрался из кустов:

— У тебя есть немного времени?

— Конечно! Я сам так хотел поговорить. Что случилось, Саймон? Почему ты ушёл?

Мальчик замер, словно все силы потратив на то, чтобы заставить себя встретиться с Кайтом, он не оставил немного про запас — чтобы поговорить с ним.

— Давай посидим там? — Саймон указал на скамейку, почти скрывшуюся в высокой траве. Некоторое время он молчал, а потом сказал. — Прости меня. Я подвёл тебя и остальных. Я никогда не хотел участвовать в этом фестивале. Ты видел меня на тренировках — какой из меня сателлит? Я до ужаса боюсь высоты. Столбы господина Барни до сих пор снятся мне по ночам, а Небесные Корабли… Но я ушёл не из-за этого, — он сплетал и расплетал пальцы. — Моя мама — иностранка. Когда они развелись, отец сделал так, чтобы я остался с ним, а мама вынуждена была уехать из страны. Мы переписывались втайне от отца. Мама долгое время пыталась найти способ приехать, и вот, наконец, этим летом ей удалось попасть на гастроли. Она пианистка. У них были концерты в столице и один — в Гелиадоре. Понимаешь? Я просил отца не посылать меня на фестиваль, потому что знал, что мне придётся выйти за ворота Храма за два дня до окончания подготовки. Знал, что меня исключат за это. Но отец всегда был неумолим, — он горестно опустил голову.

— Платок! — вдруг понял Кайт. — Вот почему среди твоих вещей не было платка.

— Я рисовал его для мамы.

— Почему ты не рассказал раньше? Может, Альраи нашёл бы какой-то выход.

— Боялся, что вы или настоятель заставите меня остаться, — прошептал Саймон. — Он ведь говорил, мы должны забыть про себя и стать теми, чьи роли нам достались. А я постоянно только о себе и думал. Вдруг он разгневался бы и всё рассказал отцу? Тогда я потерял бы последний шанс увидеть маму. А мне это было очень нужно, — закончил он совсем тихо.

— Я тоже хочу извиниться, — сказал Кайт. — Я не заметил, что тебя что-то тревожит.

— Стинэй, наверное, очень сердится?

— Да нет, мне кажется, он был бы рад остаться единственным из нашей тройки.

На лицо Саймона снова легла тень.

— Я ещё за одно должен попросить прощения, — сказал он, опуская глаза. — Тогда, на поле для тренировок, я ничего не сделал. И ещё раньше. В ту, первую субботу, когда Найджел позвал меня, я видел, как запираются двери. Но убедил себя, что мне это только показалось. Стинэй с Тирсом переставили парты, а когда профессор Войд спросил о тебе, сказали, что ты велишь относиться к себе как к богу и с кулаками набрасываешься на тех, кто пытается тебя ослушаться. И я промолчал. Боялся, что они ополчатся против меня, а ты…

— А я выгляжу слишком слабым, чтобы суметь кого-то защитить? — закончил за него Кайт.

Саймон склонился ещё ниже, пряча залившееся удушающей краской лицо.

— Почему ты не рассказал куратору и преподавателям? — спросил он у травы под ногами. — Почему не рассказал, что это Найджел со Стинэем и остальными во всём виноваты?

— Не знаю, — задумчиво ответил Кайт реке. — Может, потому что и у меня перед ними есть неоплаченный долг. Я ведь тоже не собирался принимать участия в фестивале. Не то чтобы не хотел — я о нём просто не знал, — он помолчал, слушая шум воды. — А может, я не сказал потому, что это ничего не меняет. Дело не в других: не в Найджеле, не в Стинэе. Эти отговорки лишь удлиняют дорогу. А в конце пути мы всегда возвращаемся к самим себе.

Тихо пела река, и в сиянии её потока мелькнуло видение — он, стоящий на мосту под огромным звёздным небом.

Кайт поднял на Саймона туманный, словно после внезапного пробуждения, взгляд.

— Прости, солнце уже садится. Мне пора возвращаться. Спасибо, что нашёл меня.

Саймон кивнул, не отыскав в себе сил сказать что-то на прощание.

* * *

Дни сменялись днями, одни улицы закачивались и начинались другие.

В этой прогулке Кайт снова оказался один: Биджой то ли намеренно оставил его, то ли где-то отстал. Он уже не помнил, как приехал сюда. Возможно, на метро, и теперь искал выход в тёмном тоннеле, пахнущем солёной сыростью. Впереди забрезжил тусклый свет, и Кайт оказался на старой набережной под серым дождливым небом. Полосы скоростной дороги отделяли от разноцветных высотных зданий это заброшенное, пустынное место. Перила ограждений давно заржавели, сорные травы забрасывали свои сети в грязное серое море.

На другой стороне залива полосатые трубы выдыхали пепел. Украшенный яркой мозаикой, будто парк аттракционов, красовался мусоросжигательный завод.

Кайт сунул руку в карман мантии, надеясь обнаружить там карту, но карманы были пусты. Заметив стенд со схемой местных достопримечательностей, он подошёл рассмотреть мелкие знаки, но названия на схеме имели лишь здания за скоростной дорогой. Строения вдоль набережной выглядели на карте безымянными квадратами.

Выбрав наугад сторону, мальчик побрёл вдоль каменного берега. Тяжёлые корабли проплывали в серой воде, иногда раздавался всплеск стремящейся к небу рыбы, иногда — идущей ко дну жестяной банки. Дойдя до конца парка, Кайт прислонился грудью к ржавым перилам. Вдалеке кружилось с неразличимой отсюда скоростью чёртово колесо, а рядом стояло красно-синее здание океанариума.

Воздух тяжелел, наполняясь дождём и солью. Надо было возвращаться к тоннелю и искать вход в метро. Но дойдя до лестницы, Кайт не стал спускаться, а внезапно решил пройти по набережной в другую сторону, где над деревьями возвышался стеклянный серый купол. Наверное, планетарий или музей моря. Кайт не знал, зачем идёт туда. Денег на билет у него не было. Он специально ещё раз проверил карманы, но в шелках, расшитых золотой нитью, не завалялось ни единой монетки. «Может, Бога Войны пустят бесплатно?»

Он шёл, шёл, но купол не становился ближе. И вдруг травы отступили, открыв заброшенное здание, обклеенное афишами с изображением морских глубин.

«Должно быть, всё же музей».

За пыльными стеклянными стенами виднелись кассы, где давно не продавались билеты, и турникеты, мимо которых никто уже не проходил. На низких стенах, через которые можно было попасть во внутренний двор, вилась колючая проволока.

Здесь нужно было повернуть назад, но что-то неумолимо звало Кайта дальше. Он обошёл здание и оказался на ступенях, ведущих к морю, из которого вырастал огромный серый купол. Волны с протяжным шумом разбивались о серый бетон, переходящий в серое стекло. Купол давил своей тяжестью, при взгляде на него Кайт вдруг почувствовал безотчётный страх. Однако он продолжал идти по низким ступеням, надеясь и страшась отыскать мост, соединяющий набережную с этим странным строением. Но купол со всех сторон был окружён водой.

«Зачем его построили?» — рассеянно подумал Кайт, а страх становился всё сильнее. Он уже видел океан и не боялся воды. Нет, ужасал сам купол, огромный, заслоняющий небо. И страх был иным. Так Кайт не боялся ни гнева учителей, ни остроты транспортиров. Больше всего ощущение напоминало страх смерти. Но не тот, что предстаёт в образе убийцы с пистолетом или летящей пули, а тот, когда уже остаются позади и убийца, и пуля, когда позади остаётся сама смерть.

Он шагнул назад, пытаясь укрыться от нависающей над ним громады, и вдруг заметил, что расшитая золотом мантия исчезла. На нём была полинявшая футболка и джинсы.

Кайт сделал ещё один шаг и проснулся.