Годовщина (гет)

Всех нас ждут забытые могилки,

Никуда от них, конечно, не сбежать,

И тебя, мой милый,

И меня, мой милый,

Примет почва-мать.

Умные, хорошие, добрые

Все рядками ляжем в могилки

Вытянем спинки —

Ну что ещё сказать

И нас не отыскать

Группа «Дети»

Глава 1.

Для Рыжего все кладбища живые. Ему нравилось бродить между могил, разглядывать портреты, читать имена и вслушиваться в тихий гул голосов из-под земли. Да, он не любил лишний раз встречаться с призраками, но здесь он был готов к встрече с умершими. Призраки на кладбище — это правильно и неслучайно. Здесь им, в сущности, и положено быть, а не шарахаться по улицам и квартирам. Здесь Рыжий ощущал их тихую бескорыстную радость, когда они чуяли его присутствие. Здесь он говорил с ними по желанию, а не по принуждению.

— …Есть, конечно, особые дни, когда костры и все такое прочее, но это дни общие, для всех. А годовщина только для тех, кто умер, и тех, кто его провожал. Это удивительное время, когда с умершими общаться не только нужно, но и полезно. И отказывать им в просьбах нельзя.

Засунув руки глубоко в карманы куртки, Рыжий широко вышагивал по асфальтированной дорожке, пересекавшей Лесное кладбище с севера на юг, на ходу отфутболивая кроссовком влажные листья. Рядом с ним шел Макс, как никогда внимательно слушавший отца.

— Кому полезно?

— Да всем. И живым, и мертвым. Можно договорить, догоревать, закрыть то, что не давало покоя. Думаешь, они там просто сидят и скучают? На самом деле, им нравится, когда нам радостно. А какая может быть радость, если к ним приходят с полными карманами горя и обид?

Для Макса это был первый в жизни визит на большое кладбище. И сразу «по работе». В общине кладбища не было — за все время ее существования умер только старый сторож, но Рыжий приложил все усилия, чтобы его похоронили здесь, в городе, где покоились в том числе Слепой, Тень и Лось.

Макс заметно нервничал и оглядывался по сторонам, ожидая, что сейчас к ним со всех сторон вылезут призраки, как вчера в клубе. Или позавчера? Господи, за последние дни так все смешалось! Но вокруг царила обычная осенняя тишина, нарушаемая только естественными звуками — возней суетливых синиц и хитрых ворон, скрипом сосен, да шумом листвы на вершинах осин и берез, потревоженных ветром.

Вдоль аллеи, по которой они шли, как дворянские усадьбы, красовались могилы местных бандитов — лабрадор, мрамор, резьба по камню, скульптуры в полный рост с языческими атрибутами вкусов усопших — кто-то крутил в руках ключи от шестисотого мерседеса, кого-то навечно обрядили в кожаную куртку и золотые цепи. Рассматривать это было интересно и забавно. Сюда даже экскурсии водили. На кладбище царило то же неравенство, бушевали те же страсти, что и в обычной, «наземной» жизни. И такой же бардак, добавил Рыжий.

Он знал, какие могилки находились на заваленной мусором окраине этого кладбища — невысокие стандартные столбики с металлическими табличками, на которых небрежно было намалевано масляной краской «НМ» и «НЖ». Неизвестный мужчина. Неизвестная женщина. Год смерти и номер. Ни имени, ни мерседеса. Иногда Рыжий приходил в эту часть кладбища и слушал. Если получалось, он выцарапывал на табличках имена и убирал мусор. Это все, что он мог для них сделать.

А еще он мог с ходу назвать несколько десятков могил, в которых покоились совсем не те, чьи имена значились на памятниках. К примеру, он знал чувака (какого-то военного инженера, погибшего на испытаниях собственного изобретения), у которого по рассеянности местных краеведов-активистов имелось целых две могилы с разными датами. Одна была пустой (Рыжий это точно знал), а во второй лежал сам герой, время от времени навещавший свой бесполезный кенотаф. Рыжий иногда к нему заглядывал поболтать. У мужика было неплохое чувство юмора.

Рыжему больше нравились деревенские погосты. Порядка там было побольше. Может, оттого, что в маленьких поселениях жизнь и смерть текли более размеренно, не так поточно и стремительно, как в городах. Людей меньше. Там тоже имелись забытые могилы, но причина была иная. Свежие могилы пестрели венками и новенькими памятниками, но чем дальше вглубь, тем меньше слов и цифр оставалось на памятниках, а дальше — среди деревьев — угадывались только безымянные, заросшие травой холмики. С уходом из деревни живых людей, утрачивались и имена. Могилы умирали вместе с деревней. Лес поглощал старые захоронения. Бывшие люди становились травой и деревьями, на которых весной гнездились птицы.

— В годовщину умершие слышат живых и без проводников, — продолжал он. — Жаль, не все это знают — нам было бы меньше работы, и вообще… Всем легче было бы.

— Но без проводников живые не слышат, что им отвечают призраки.

— Верно. Но знаешь, в чем штука? На самом деле, живым не так уж и важно, чтобы им отвечали. Живым хочется, чтобы их молча выслушали. Ну, покивали там, и все. В этом отношении мертвые — идеальные собеседники, не находишь?

Макс засмеялся.

— Не скажи. Хочется же, чтобы не только слушали, но и услышали.

— Тогда надо на кладбище развесить таблички: «Мы вас услышали». Глядишь, кому-нибудь и полегчает.

— Пап, ты издеваешься?

— Ничуть. Глянь какая могилка забавная.

— И чем же она забавная? Обычная.

— Она пустая. Не чувствуешь еще? Не важно, потом научишься, это нетрудно. Пустые могилы молчат.

— А куда делся покойник?

Рыжий пожал плечами.

— Кто ж его знает? Может все еще жив, где-то коптит воздух, а, может, ямы перепутали. Это нормально.

Хотя до назначенного времени оставалось еще полчаса, у могилы Слепого уже тусовалась небольшая компания. Рыжий еще с дороги заметил сверкающую лысину Сфинкса и светлую макушку Черного.

Подойдя поближе, они обнаружили сидящего на скамеечке Лэри. Он предупреждал, что скорее всего приедет, благо ему-то ехать не десять часов, как Рыжему, а всего два. Они со Спицей давным-давно перебрались из общины поближе к городу, много лет работали и жили на придорожной автозаправке. Было время, когда Лэри пытался обзавестись своим делом, но собственный бизнес оказался ему не по зубам.

Сам виновник торжества скромно сидел, прислонившись к могильной оградке, с довольной улыбкой наблюдая за гостями. Максу показалось, что Слепой даже выглядел нарядней, чем накануне. Голову что ли, помыл, подумал Макс, но тут ж отмел ее, как заведомо нелепую. Наверное, просто он рад всех видеть, вот и все. Тихо поздоровавшись, проводники присели рядом с бывшим Вожаком четвертой. В такой день на кладбище можно было особо не скрывать их общения. Тем более, даже самые упертые скептики, вроде Черного, пусть и с неохотой признавали «загробные заскоки» Рыжего.

— С годовщиной, Бледный! Поздравляю, — Рыжий положил перед памятником четыре гвоздички. Там уже лежала охапка гладиолусов и белые розы.

— Спасибо! А чего покрепче не принес? — поинтересовался Слепой.

Рыжий достал из рюкзака бутылку и стаканчики, один поставил рядом с цветами, остальные расставил на вбитом в землю деревянном столике. Накрыл крышкой, чтобы ветер не занес в стакан мусор. На столике лежала привезенная Сфинксом закуска и сок. Алкоголя решили много не привозить — во-первых, еще не отошли «после вчерашнего», во-вторых, почти все за рулем. Еще возвращаться.

— Другое дело, — Слепой тут же запрокинул голову, словно пил, и в стакане тут же поубавилось.

Перед его могилой на корточках сидел Сфинкс и сосредоточенно копался граблями в земле. Он нацепил старые, но работающие протезы вместо сломанных и теперь со сдержанным раздражением убирал сухие листья и жухлый мусор.

Могила Слепого представляла собой странный образец кладбищенского дизайна. На холмике перед неотесанным камнем, на котором было высечено имя Слепого, которым решительно никто не пользовался даже после смерти, была разбита клумба, аккуратно поделенная на две части — слева доцветали темно-фиолетовые петуньи и бархатцы. Справа колосились кроваво-бордовые амаранты. Каждая часть клумбы сама по себе смотрелась красиво и ухоженно, но вместе они никак не сочетались, словно здесь было захоронены два разных человека, или, наоборот, за могилой ухаживали разные люди.

В сидящем рядом с Лэри очкастом толстяке в желтой куртке Рыжий не без труда узнал Кролика, которого не видал с похорон Слепого. Слышал, что тот работал по торговой части, поэтому в городе бывал наездами. Нечастый гость, тем не менее, смог приехать. Его позвал Черный. Приглядевшись к остальным, он узнал Тишеедешь и Мешочника. Надо же, как Черный расстарался, сегодня у них какая-то встреча бывших Псов. А вот из общины никто из Шестой не приехал — ни Конь, ни Гном, ни Волосач — мотаться ради пары часов топтания на кладбище со старыми корешами не посчитали нужным. Остались на хозяйстве. Узнав об этом, Черный немного расстроился. А Слепому, похоже, было все равно.

Сам бывший предводитель Псов выглядел значительно лучше, чем вчера, после полиции, даже повязку с головы снял; синяки на лице приобрели глубокий фиолетовый оттенок.

Кутающийся в красный пуховик Курильщик заметил, что оттенок интересный, ему нравится, подойдет для рисования заката. Курильщик всех заверил, что он в полном порядке, а перевязанное левое запястье прокомментировал коротко — «в клубе наступили» и «хорошо, что не на правую». В здоровой руке он держал завернутые в бумагу астры.

Бывшие домовцы делились сплетнями про общих знакомых (Лэри демонстрировал удивительную осведомленность), Черный рассказывал про их клубные приключения. Все посмеивались.

Минут через десять подъехал Лорд (как тебя жена отпустила-то после вчерашнего, с иронией поинтересовался Сфинкс, но ответа не удостоился). Через кусты коляска к могиле проехать не могла, Лорд довольно ловко добрался до них на костылях.

Последними ровно к назначенному часу прибыли Ральф со Стервятником, оба в черных пальто, высокие, молчаливые, из-за седины Ральфа издалека неуловимо похожие друг на друга. Как только из машины показался светлый хвост Птицы, Макс заметил мелькнувший за деревьями знакомый прозрачный силуэт. Их ожидал Тень. А может, приехал вместе с ними.

При появлении бывшего воспитателя все собравшиеся замолчали, и, не скрывая нескромного любопытства, принялись разглядывать одиозную пару. По лицу Лэри было видно, что он приехал не зря. От предвкушения сплетен он даже рот приоткрыл. Ральф невозмутимо прислонил к памятнику небольшой изящный венок из еловых веток и темных лент и только потом со всеми поздоровался. Стервятник продолжал держать в руках букет. Очевидно, он его принес другому. Тень, выглянув из-за плеча брата, помахал рукой Максу, как старому знакомому.

— Ну, что, Бледный, какой регламент? — тихо поинтересовался Рыжий. — Какие пожелания?

— Да особо никаких, пусть все соберутся, ну, речи там послушать, выпить. Потом, может, поговорю с кем-нибудь. Если кто захочет. Хоть погляжу на вас. Хорошо, что собрались.

— С кем-нибудь будешь говорить… лично?

— Может быть, — пожал плечами Слепой, наблюдая за тем, как Сфинкс раскладывает закуску на столике.

Рыжий уже поднялся и собрался начать первую речь, когда за кустами замаячил еще кто-то — худой и невысокий, в неприметной темной куртке, он побирался в их сторону сквозь кусты, шагая прямо по могилам. Звякнула гитара.

— Еле вас нашел, ептыть! Привет Крысам от Чумных! — улыбнулся он полубеззубым ртом, в котором сверкнули стальные коронки. — Сто лет, сто лет… Надо же, жива еще крыса рыжая! Привет вожаку!

— Ты, я вижу, тоже помирать не собираешься. Здравствуй, Валет!

— А хули!

Рыжий сдержано поздоровался и пожал Валету руку, внимательно вглядываясь ему в глаза. Вроде чист, хотя черт его знает. С некоторых пор Рыжий относился к нему с опаской. Они не виделись около двадцати лет — на похоронах Слепого его не было, но слухи о его похождениях долетали постоянно.

Почти сразу после Выпуска Валет сколотил рок-группу, ностальгически назвав ее «Чумные дохляки», где на ударных недолго играл Мертвец. Они тогда крепко сдружились не только на почве совместного творчества, но и на почве общего употребления веществ. В Доме Валет наркотой особо не увлекался — у Черного в стае это быстро пресекалось, поэтому пропустил стадию легкого баловства и после выпуска сразу сел на тяжелое.

Очень скоро их перестали звать куда-либо вдвоем, потому что присутствие Мертвеца и Валета заканчивалось в лучшем случае пьяными разборками, в худшем — ковырянием кухонным ножом в венах и залитыми кровью кухнями, где они ширялись на пару. После очередной такой вечеринки Валет очнулся в больничной палате, а Мертвеца не откачали.

А еще через пару месяцев его посадили за кражу ударной установки из музыкальной школы, которую надоумил обчистить его кореш по группе. Сам кореш оказался умным и на дело не пришел. Попались Валет и еще один парнишка из их группы.

Выйдя из тюрьмы, Валет ненадолго оказался в общине — его привез Черный — но вскоре уехал обратно в город, не выдержав тяжелого физического труда и отсутствия благодарной аудитории. Здесь его песни были никому не нужны.

При таком убойном образе жизни Валет умудрялся писать неплохие песни, три из которых стали безусловными народными хитами — их и сейчас можно было услышать на перронах и в подземных переходах по всей стране и даже по радио. Его песни играли другие музыканты. Однажды Слепой сказал, что Валет их всех обессмертит. Валет это услышал и с тех пор жил с этим самоощущением.

Небо становится на метр ближе,

Звёзды кажутся понятнее и роднее,

когда я, Джордж Харрисон и Сид Вишез,

иду по Дрезденской картинной галерее.

Цветные разводы на твоих стёклах.

На моих решётки режут небо крест на крест,

примерзают ко мне осенью блёклой.

Иду на Голгофу, чтоб взойти нахрен,

пел он тогда.

Прежняя группа, со временем сократившая название просто до «Чумных», тоже поднялась, по выражению Валета, «обговнилась» и «опопсела», стала ездить по фестивалям и даже зарабатывать. Но все это уже происходило без его участия. На празднование двадцатилетия группы его даже не позвали, хотя в этот период он не сидел в тюрьме и не лежал в психдиспансере.

Сидел он трижды. Дважды за воровство и один раз за самооборону — заступился за девушку и нарвался на пьяного мента. Всякий раз, возвращаясь с зоны, приходилось начинать с нуля — без денег, без работы, выручали старые друзья, в основном бывшие «домовцы», время от времени собиравшие ему деньги то на одежду, то на очередной сотовый телефон. Он мыкался по друзьям, пел песни и читал свои стихи в переходах, и чем дальше, тем больше походил на урку с шамкающей дикцией и блатными замашками.

Начитанный, талантливый, безумный и страшно невезучий, уркой Валет не был. Хотя, если при его образе жизни в свои сорок семь он был еще жив, не известно, что считать невезением. С голыми нервами навыпуск, неудобный, дикий, неприкаянный — он был настоящим живым осколком Дома.

В шестнадцать они все были такими. На фоне прочих Валет тогда не сильно выделялся, были фигуры и поэкстравагантнее. Беда в том, что они изменились, кое-как приспособились к наружной жизни, а он нет. И сейчас он стоял перед своими бывшими товарищами и бывшим воспитателем — живым и неудобным напоминанием о том, откуда они все вышли.

Появление Валета все восприняли по-разному — кто-то, как Кролик и Черный, искренне обрадовались, кто-то, как Стервятник, сдержанно кивнули. И абсолютно все напряглись. Валет — опасная компания. Это не Стервятник с его детскими таблеточками. Этот мог выкинуть любой финт даже по трезваку. После первых рукопожатий и восклицаний он прислонил гитару к сосне и схватил стаканчик с водкой, с интересом поглядывая на еду.

Делать нечего — надо было начинать. Рыжий взял стаканчик с соком и откашлялся.