Годовщина (гет)

Стервятник — Тень (перевод Рыжего)

— Чего крадешься, Рыжий? Садись. Нечего подслушивать, — отозвался Стервятник, не оборачиваясь и, вздохнув, продолжил. — Вот такие дела, Макс…

Рыжий обошел скамейку, на которой сидели сиамцы, под кроссовками затрещали сухие стебли и камушки, вероятно они его и выдали на подходе, все кладбище было усеяно всякой шуршащей трухой. Тень-то понятно, чует проводника, а у Стервятника просто слух хороший.

Рыжий готов был увидеть на лице Птицы слезы и прочие следы мучительных страданий, помня его первую беседу с Тенью в Доме, когда Стервятник плакал от горя и счастья, вслушиваясь в слова, которые шептал ему Рыжий. Но тот выглядел на удивление спокойным, разве что чуть погрустневшим. Молодец, Птица. Хорошо держишься.

— Он здесь? — забеспокоился Стервятник, не дождавшись ответа.

— С тобой рядом сидит, улыбается во весь рот, — Рыжий присел на каменную невысокую оградку напротив Стервятника.

— Как он выглядит, Рыжий? Как я?

— Нет. Лет на тридцать моложе. Умершие, знаешь ли, не взрослеют. Волосы как у тебя, покороче чуток— вот посюда. Что еще? Футболка, куртка джинсовая…

— Я помню ее, — прошептал Стервятник. — У нас у обоих такие были. Все нам завидовали. Потом уже выяснилось, что от нашей бабки подарок. Она вещи в Дом привозила якобы «от благотворительного фонда». Никто об этом не знал, и мы, разумеется, тоже. После того, как… после всего… я свою выбросил. Мог бы кому-нибудь отдать, но я ни на ком не мог ее видеть. А его, видимо, в ней похоронили. Но я не знаю, я не видел похорон. Макс, я прав? Поговори со мной! Я прав?

— Нет, Рекс, — ласковым эхом откликнулся Тень, и Рыжий послушно стал повторять. — Меня похоронили в больничном.

— Кто тебя хоронил?

— Ральф хоронил, Янус и две паучихи — помнишь, одна конопатая такая — ты у нее еще ключи от аптечки стащил? Вторая всегда таблетки нам раздавала по утрам в Могильнике. Разве тебе Ральф не рассказывал?

— Я его никогда об этом не спрашивал. Ты все слышал, что я тебе рассказывал?

— Конечно, слышал. Я рад, что у вас с Ральфом сложилось. И у тебя получается. Ты справился.

— Справился? — Стервятник замотал головой, он почти рассердился такому ответу. — Давно хочу тебя спросить, Макс. Жалею, не догадался в прошлый раз… Сколько мне осталось? Сколько мне еще терпеть все… это? Я устал жить, как разодранная книга — без начала и конца.

Оооо, подумал Рыжий и нервно заерзал на могильном камне, нехорошие вопросы задаешь, Птица. Нельзя, нельзя такое спрашивать. Она не любит такого. К счастью, не он один тут грамотный.

— Этого никому знать не положено, — серьезно ответил Тень. — Никто из нас не знает.

— Скажи мне тогда, Макс, зачем я здесь остался, когда тебя нет рядом? Для чего я здесь нужен? — Стервятник старался говорить спокойно, но по его застывшим, окаменелым глазам было заметно, что он далек от спокойствия.

«Ну, началось!» — внутренне сжался Рыжий. Он терпеть не мог экзистенциальные разговоры с покойниками, но почему-то всех живых обязательно сносило к вопросам о смысле бытия. Как будто мертвые должны разбираться в смысле жизни. Не глупо ли?

— Чтобы жить, Рекс. И иногда радоваться. Иных причин нет, кроме тех, что ты придумаешь сам.

— Чушь! — в голосе Стервятника заскоблило досадой. — У Ральфа такие же отговорки.

— Таков порядок, Рекс.

— Нет в этом никакого порядка! И смысла нет! — яростно цедил сквозь зубы Стервятник. — Сейчас я живу только потому, что так захотел ты. И я хочу знать, зачем! Неужели там нам вдвоем было бы не лучше, чем мыкаться порознь? Я даже не чужую жизнь живу… Не знаю… Тридцать лет я карабкаюсь, стараюсь, приспосабливаюсь, но так и не знаю, для чего, для кого это делаю! Да, с некоторых пор потому, что зачем-то нужен Ральфу, он слишком много вложил усилий. Пока он рядом, я никуда не денусь. А вот потом… — Желтые глаза Птицы полыхнули ужасом. — Я трус, Макс. Я никогда не мог довести начатое до конца! И потом не смогу.

— И не надо…

Стервятник глухо и с каким-то свистом вдохнул, словно ему прижгли кожу. Он глядел в лицо Рыжему расползшимися в черноту желтыми глазищами рассеянно и мутно, словно Рыжий стал прозрачным, и сквозь него Птица видел своего брата.

— Скажи, скажи мне, зачем? Обмани меня, Макс.

Ох, ё! Надо же, какая оказалась хрупкая конструкция. Что делать, если нервная Птица сейчас сорвется? Только припадка на кладбище не хватало. Рыжий быстро обвел взглядом утопленные в зарослях могилки. До Ральфа и остальных отсюда не докричаться, а одного Стервятника среди могил бросать нельзя. Ой-ё-ё-й!

Но Тень оставался спокоен и смотрел на брата ласково, как на ребенка. И странно было видеть этот взгляд на лице пятнадцатилетнего мальчика, держащего за руку взрослого мужчину, готового заплакать.

— Мне не за чем тебя обманывать. Ты назвал целых три причины. Серьезные. И это не трусость и не слабость, — Тень сполз со скамейки и присел перед братом на корточки, кивнув Рыжему, мол, давай, иди сюда. Рыжий приблизился к Птице и осторожно взял его руку, снял очки и заглянул ему в глаза.

— В этом твоя сила, Рекс. Что бы ты ни делал, как бы ты ни отрицал, ты любишь жизнь и бережешь тех, кто тебе дорог. Ты всегда любил жизнь больше меня, по-своему, конечно. Может, потому болезнь тебя и не коснулась, и ты остался жив. Ты говоришь, что я сильнее, мудрее. Ты приписываешь мне свои собственные черты.

— Нет, Макс, я знаю, что это не так, — мотал головой Стервятник, и ветер теребил его соломенные волосы на плечах.

— А я знаю другое. Прервав свою жизнь, ты не сделаешь лучше никому. Здесь, где я, тишина и туман. Вы, живые — главный источник радости для нас. Особенно если жив кто-то важный и значимый. Сейчас ты — моя главная радость. Я грущу вместе с тобой, веселюсь вместе с тобой. И я рад, что ты даешь мне такой повод. И ты нужен тем, кто рядом с тобой, и кто будет после.

Стервятник вздохнул с заметным облегчением, ничего не ответил и отвернулся. Помолчав несколько минут, достал подрагивающими пальцами портсигар, предложил самокрутку Рыжему, и они выдохнули в небо два густых сероватых облачка. Рыжий предпочел отодвинуться и сесть обратно на ограду.

— Скажи, Макс, когда я…умру в срок, что будет радовать нас с тобой? Там, — Стервятника продолжал мучить прежний вопрос.

— Те, кто останутся здесь. Те, кто тебе дорог, кто определен в продолжение…

— У меня нет продолжения, — мрачно выдохнул носом дым Стервятник. — И не будет.

— Ошибаешься, оно уже у тебя есть. И у меня тоже, — и Тень подмигнул Рыжему.

Стервятник посмотрел на довольную конопатую рожу старого товарища.

Вдруг Стервятник снова зашептал, исступленно, стискивая в кулаках вновь нахлынувший страх:

— А как же Ральф? Он стареет, Тень, он с каждым днем стареет. Что мне делать… потом? Что будет с нашим домом? Я знаю, он тоже боится…

— Он боится за тебя.

Тень вытянул прозрачную руку и ласково погладил по голове брата, Стервятник прикрыл глаза, ловя его жест, словно зная о нем. Рыжий как можно осторожней повторил, и Стервятник даже не вздрогнул от его прикосновения. И не открыл глаз.

— Сделай ему подарок, Рекс, — проворковал Тень. — Подари ему имя. Вернее, подари его имя.

— Кому?

Две пары желтых глаз уставились друг на друга. Стервятник всматривался в пустоту, пытаясь понять. Рыжий тоже напрягся, пытаясь вдуматься в смысл его слов. Тень явно что-то не договаривал, темнил.

— Ты хочешь сказать… — Стервятник, прищурившись, повернулся к Рыжему.

— Да, — повторил Рыжий вслед за призраком и тоже уставился на Птицу.

Что вы задумали, сиамцы, насторожился он.

Стервятник изучающе смотрел на Рыжего, что-то взвешивая в своей хищной голове.

— Скажи, Рыжий, могу я застолбить имя? — выдал он, наконец.

— Ты о чем?

— У тебя две дочери на выданье и два взрослых сына, один из которых женат, и наверняка они с женой подумывают о детях. Рано или поздно в твоем семействе будет пополнение… (даже не представляешь, насколько скоро, Птица). Я знаю, что ты дал своим детям неслучайные имена. Может, продолжишь эту традицию с внуками? Я бы хотел предложить имя для ребенка.

Вот оно что! На внуков моих строите планы, чертовы сиамцы.

— Ну, знаешь, Птица, это не ко мне. Пусть родители решают, — возразил Рыжий.

— Но ты можешь им посоветовать. Тем более, для тебя это имя тоже кое-что значит.

— Какое же?

Стервятник назвал. Обычное мужское имя, оно абсолютно ничего не говорило Рыжему.

— Это еще кто?

Тот терпеливо разъяснил:

— Это настоящее имя Ральфа. Думаю, ему будет приятно, если в его честь назовут ребенка. Имя — это шанс прожить другую жизнь. Это продолжение. Тем более, мне и Максу ты такой шанс дал. Пусть будет и у него.

Стервятник говорил так серьезно, что весь накопившийся в голове Рыжего сарказм испарился. Он посмотрел на сиамцев. Тень переплыл за спину Стервятника, нависая через левое плечо, и выжидающе смотрел на Рыжего.

— Я буду крестным, — продолжал Стервятник. — Не забывай, у тебя должок перед Ральфом.

Вот зачем его позвали. Крестный, значит. Пообещать дать имя неродившемуся еще ребенку — дело нехитрое. Не то чтобы он против. И Ральфа он уважает. Но что-то в Рыжем отчаянно сопротивлялось. Ему не нравилось, когда за него принимали решение. Тем более всякие покойники. Он этого не любил вдвойне. Аж голова загудела.

Уступить Стервятнику — означает впустить его в семью. Стервятник хороший друг, непростой, но надежный компаньон, с ним можно вести дела. Но Стервятник как член семьи — приобретение своеобразное. Даже когда его сын женился на дочери Черного, которого Рыжий на дух не переносил, это не вызывало у него столько противоречивых чувств. Черный, к слову, оказался хорошей родней — добросовестно наверстывал свое упущенное отцовство, по первому зову приезжал к молодым — мебель потаскать, с ремонтом помочь, куда-нибудь отвезти, помочь — когда родится ребенок, этот будет и с коляской гулять, и продукты покупать, здесь все надежно и понятно.

Потом подумалось, что ребенок Рекса окажется внуком двух вожаков. Если у него вдобавок ко всему будет крестным Стервятник, не многовато ли покровительства? Блин, все это напоминало бесконечный дурацкий сериал, который смотрела по утрам жена на кухне. Нарожал — теперь изволь делиться с остальными, так, значит?

Для Стервятника имя — почти семя, он верил в силу символических связей, так же, как всегда верил в присутствие в его жизни Тени. И сам Рыжий верил, иначе бы так старательно не открещивался от своего старого прозвища. Иначе Тень не был бы тенью. Убедить сыновей дать желаемое имя ребенку, а вместе с именем и судьбу, для Рыжего не представлялось трудным. Рыжий перекатывал на языке затертое кличкой имя Черного Ральфа. Пожалуй, оно ему нравилось. Обычное имя, спокойное. Непрожитое.

Рыжий понимал, что Стервятник сейчас бьется не за имя, не за Ральфа, а ни много ни мало за смысл своей оставшейся птичьей жизни. Папа Птиц с коляской гулять не будет. Первые несколько лет он, скорее всего, мало будет интересоваться крестником. Зато, когда тот подрастет… Птица вцепится в него, как в Ральфа, и отдаст ему все, что имеет, все, что может. Сколько им там отмеряно? Двадцать? Тридцать лет? Больше? Этого никто не знает, но сколько бы ни осталось, он будет рядом всегда. И сделает все возможное, чтобы привязать его к себе. Это имя откроет двери их с Ральфом заповедного дома. И много чего другого. Семейный договор со Стервятником сулил безусловную выгоду. Такой шанс заарканить Птицу представлялся раз в жизни. И Рыжий лихорадочно просчитывал варианты. Но вместе с тем Стервятник притащит за собой и все свои пороки. И это заставляло крепко подумать, прежде, чем ответить.

— Скажи ему, Рыжий, — встрял Тень. — Скажи, что у Рекса будет ребенок.

Но Рыжий промолчал. Не стал переводить. Хрен вам, а не Рекса.

— Переводи, Рыжий, — прошипел Тень с нажимом, в голосе его зазвенела угроза.

— Не лезь не в свое твое дело, Тень, — огрызнулся Рыжий в пустоту, и Стервятник недобро нахохлился.

— Что он говорит? Не вихляй!

— Ничего особенного.

— Слушай, Рыжий, я ведь могу и передумать. На твоих детях свет клином не сошелся. Но не скрою, мне было бы приятно, если бы это был кто-то из своих. Чтобы ускорить процесс, готов помочь. Могу познакомить Макса с девушкой из хорошей семьи. Но ребенок Рекса меня тоже устроит.

Как же, как же, кусал губы Рыжий. Еще как сошелся. Макс тебе нужен, как воздух. Ты бы хотел иметь в ближайшем окружении своего проводника, чтобы разговаривать со своим братом. А тут такой шанс.

— Давай так, Птица, — заявил Рыжий. — Я замолвлю словечко, если ты больше не будешь подкладывать под Макса твоих специально обученных девочек. Идет? И вообще, если ты собрался быть крестным, поаккуратней со своим развратным бизнесом. Это я сейчас такой лояльный, а можно и нарваться.

Стервятник смотрел на Рыжего сверху вниз с таким видом, словно прикидывал, сейчас его огреть тростью или отложить казнь на потом.

— За собой бы последил, Рыжий. Даже не буду спрашивать, откуда ты про наших девочек знаешь. Явно не Макс тебе рассказал.

Рыжий прокашлялся.

— Не дави, Птица, я еще не принял решения.

— Если ты согласишься, я так и быть забуду твою безобразную выходку, — снова заговорил Стервятник.

— Какую выходку?!

— Ту, что ты устроил мне на квартире у Макса. Я не люблю рукоприкладства, запомни это. И не терплю, когда мне говорят, как жить. Это позволено одному-единственному человеку. И ты — не он.

— Слушай, Стервятник! — возмутился Рыжий. — Я не собираюсь торговаться неродившимися внуками!

— Так ты уже вовсю торгуешься! — злорадно ощерился Стервятник, а Тень серебристо хихикнул.

— Ты же не любишь детей, Птица? Это вообще не про тебя.

— Не скажи. Когда-то меня даже звали Папой, — каркнул Стервятник. — Но я не к тому. Я не прошу отдать мне ребенка. На такие подвиги, как Сфинкс, я не способен. Я прошу только об имени.

— Ладно. Так и быть, если я дам добро...

— Так и быть, — в тон ему перебил Стервятник. — Если ты согласишься, я никому не скажу, как и с кем ты кувыркался в проститутошной.

Вот гад!

— Чего? Да с чего ты…

— У меня камеры повсюду в клубе, Рыжий, — нежно проворковал Птица. — Тебе повезло, что я первый запись посмотрел.

— Рекс, а что ты сделал с тем мужиком… — вдруг вклинился Тень. — Который Ральфа подставил? Не поверю, что ты отступился.

— Аааа, — подхватил Стервятник, и его оскал идеально вписался бы в рекламу зубной пасты для вампиров. — Ральф рассказал тебе? Меня Лорд опередил — встречался по своим журналистским делам с чиновником одним. Слово за слово, всплыла эта история. Чиновник сначала возмущался — растление малолетних и прочая муть. Лорд взял и мимоходом упомянул про некое журналистское расследование, мол, интересные материалы лежат в редакции — не желаете ли взглянуть? И чиновник этот сначала задергался, а потом пожелал взглянуть на фоточки… Долго рассказывать. Не суть. Короче, похоже это любовник его был. Понятно же — надо как-то и карьеру делать. Через месяц депутат из города исчез. То ли на повышение пошел, то ли просто уехал, хрен с ним. Лорд сыграл вслепую и попал в десятку.

Тень похихикал и многозначительно посмотрел на Рыжего, мол, как тебе? Рыжий выслушал историю, начала которой не знал. Понял только, что Лорд про Ральфа с Птицей знал больше него и давно. А он его столько лет треплом считал. Намек понял.

Черт. Черт. Черт. Ладно. Сиамцы поганые. У Рыжего мелькнула мысль рассказать, что все это не просто так, что он, можно сказать, собственным телом ему бизнес спасал от распоясавшихся призраков, а потом подумал, что наверняка возникнет закономерный вопрос, откуда взялись мертвые на клубной вечеринке. Все равно ерунда выйдет. Не отвертеться. Ладно, последний марш-бросок перед тем, как выбросить белый флаг.

— Если я соглашусь, ты сотрешь запись!

— Сразу после крестин.

Сволочь.

— Ну так что, Рыжий? По рукам? Первого внука назовешь в честь Ральфа.

Контраргументы были исчерпаны. И тут Рыжего осенило.

— А если девочка?

— Зачем девочка? — Стервятник на пару мгновений завис. Похоже, такой вариант событий не приходил ему в голову.

— Иногда рождаются мальчики, а иногда девочки, — Рыжий заржал. — Передумаешь? Или будешь варианты перебирать?

Птица посмотрел в сторону, куда удалился Ральф, и в его глазах заискрилось солнце. Потом уверенно произнёс:

— Не передумаю. У этого имени существует и женская форма. А потом, не исключено, что девочка…. будет лучше. Для всех нас. Может, ей больше повезет?

— Я бы предпочел первую внучку назвать в честь жены, а не в честь Р Первого, — окончательно капитулируя, проворчал Рыжий.

— Ты же сам сказал — решать родителям, — примирительно похлопал его по плечу Птица. — Наше дело маленькое — только предложить.