Годовщина (гет)

Дорога из общины в город долгая и муторная. Десять часов за рулем — Рыжему не привыкать, но с годами, признаться, стало тяжеловато мотаться туда-сюда. Порой он задавал себе риторический вопрос, и зачем же они с Черным устроили свое поселение так далеко? И ехать долго, и бензина жрётся уйма, и устаешь — возраст дает себя знать. Разумеется, он знал ответ. Тогда, много лет назад, им наоборот нужно было забраться, как можно дальше, чтобы никто не обнаружил их раньше времени. Чтобы спрятаться от любопытных глаз и начать жизнь заново. А теперь, спустя двадцать с лишним лет, это оказалось страшно неудобным.

Кто ж знал?

Кто ж знал, что лето и юность не навсегда. Что потом наступят осень и зимняя стужа, что во времянках, которые они сколотили в чистом поле рядом с заброшенной фермой, зимой будет адски холодно, и они будут спасаться, кутаясь в спальники, прижимаясь друг к другу, лежа вокруг железных печек. Ту первую зиму Рыжий до сих пор вспоминал с содроганием. Это была их самая страшная и тяжелая зима. Он до сих пор удивлялся, как никто из них тогда не умер от холода. И даже никто серьезно не заболел. Чудо какое-то.

Да… зима. Она приходит всегда, думал Рыжий. И к зиме надо готовиться.

Но пока еще стоят погожие золотистые деньки ранней осени, когда в утреннем прозрачном воздухе уже чувствуются приближающиеся холода, но медленно сползающее за горизонт солнышко еще балует теплом, а иногда и настоящей жарой, когда природа щедра своим урожайным изобилием, и можно жить по-сельски широко, делая бережливые запасы на зиму. Рыжий любил пору до осеннего равноденствия, когда дни убывали, но не уступали ночной тьме. Время первого умирания и легкой грусти по уходящему теплу, время сытого удовольствия после тяжелых летних трудов. Для сельского человека осень по-прежнему пора большой работы, но уже не такой изнуряющей и спешной, как в посевную или во время жатвы. Хорошая пора. Зрелая.

Сегодня он ехал в город один, без жены и детей. А это редкая возможность подумать в тишине о делах. Младшая рвалась с ним в город, весь мозг вынесла за неделю (понятное дело, к Слепому, дружку своему, собралась, но нет, дорогая, не сегодня, следить за тобой мне будет решительно некогда, не в этот раз, а то знаю я вас). Пыталась даже с утра тайком в машину пробраться и спрятаться между мешками с картошкой, но была вовремя выловлена и водворена в спальню. Вот ведь темперамент, блин. И в кого она такая? А ведь ей только шестнадцать. Что ж дальше-то будет?

Долгая дорога — отличная возможность подумать обо всех делах, которые надо успеть сделать за эти несколько дней в городе. Каждая поездка в город — сложносочиненный квест из серии «успей купить Париж за четыре дня». Как правило, поводами для визитов город становились юридические и административные дела общины — налоги, счета, регистрация недвижимости, урегулирование дел с чиновниками. Бумажек всегда много. Ну и заодно купить-продать, куча деловых встреч, связанных с продажами продукции общины. Они уже давно жили на самоокупаемости.

В этот раз тоже придется побегать, но семейных дел, пожалуй, предстоит больше, чем деловых. С недавних пор визиты в город стали не только деловыми и дружескими, но и семейными — старшие сыновья, близнецы Макс и Рекс, покинули общину в прошлом году и перебрались в город. Рекс с молодой женой, Макс один, но до Рыжего дошли невнятные слухи что кто-то у него появился. Сам Макс молчит, как партизан на допросе, брат его тоже увиливает от прямых ответов, но Рыжий сигнал уловил.

Макс неожиданно уехал почти сразу после свадьбы брата. Быстро нашел работу, перевелся на очное отделение, и закончил обучение уже в городе. Чуть позже уехали Рекс с женой. Они как-то оба быстро освоились, автономно друг от друга нашли работу и жилье. Даже денег ни разу не попросили. Хотя, понятное, дело, Рыжий помогал. Привозил продукты, подкидывал денег, но видел, что сыновья справляются сами, и это радовало.

Взрослые они уже. Двадцать три года. В этом возрасте у Рыжего уже были дети. Трое. Близнецы и старшая дочь. Они с женой как-то лихо за это дело взялись в свое время. А молодежь вот не спешит.

Вообще-то, Рыжему хотелось, чтобы хотя бы один из близнецов остался в общине, помощники ему не помешали бы. Желательно, Макс, у него были очень неплохие задатки управляющего и администратора. Тем более что он закончил юридический. Он аккуратно работал с документами и не совершал резких движений в принятии решений. Но если что-то решил, то был непреклонен. И потом, были еще причины личного характера, по которым Рыжий предпочел бы, чтобы братья жили подальше друг от друга. Но нет.

Вообще в последнее время, Макс заметно изменился, стал жестче, взрослее что ли. И меньше стал распространяться о своих делах. Из их последнего телефонного разговора Рыжий понял, что Макс нашел новую работу, но какую, не сказал. Даже отказался от финансовой помощи — мол, жилье ему снимает работодатель, так что денег хватает. Рыжий насторожился, что за работодатель такой щедрый, но виду не подал. Так что у него есть повод встретиться сыном и прояснить ситуацию. Может, у него кто-то на личном фронте появился? Это было бы неплохо, если только не очередная отчаянная попытка заткнуть брешь в разбитом сердце. Ладно. Тут уже никак не проконтролируешь. С этим справляться только ему самому.

К Черному надо заехать, отвезти картошки, все-таки теперь родня — Рекс женат на его дочери, и молодые уже больше года живут в квартире Черного.

Лорд и Рыжая звали в гости — «отметить одиннадцатилетие развода». Про десятилетие забыли, значит отмечаем то, что есть. Они любили иногда развлекаться подобными идиотскими поводами, чтобы собрать общих друзей. Вместе с тем, «круглая» дата имела место быть. При всех сопутствующих разводу эмоциях и ссорах, они сумели с годами выправить отношения до вполне себе дружеских и изредка устраивали общие пьянки. Почему бы и нет. Придет. У него даже подарочек для них имеется.

Со Сфинксом и его сыном, само собой, увидится. У них и остановится, как обычно. Похоже, предстоит Рыжему с младшим Слепым не самый приятный, но необходимый разговор. Рыжий вздохнул. Растут детки, ничего не поделаешь.

Стервятник пригласил (именно так — не позвал, а официально пригласил) на открытие своего нового ночного клуба. Как он сам выразился, «мой развратный бизнес растет» — к сети баров теперь прибавился ночной клуб. Можно себе представить. Ну что ж, тряхнем стариной и вспомним молодость. И к Птице есть несколько деловых предложений. Заодно обменяемся фирменными настойками — жена Рыжего наготовила новую партию. Кстати, звонил Лэри и на хвосте принес сплетню (все-таки Лог — это судьба), что у Стервятника очередное юное увлечение. Откуда он это узнает? Эх, Птица… Бес в ребро. Вот и посмотрим, как там друзья развлекаются.

Надо только между пьянкой у Лорда и клубом перерывчик хотя бы дня в два сделать. А лучше три. Не молоды они уже две ночи подряд куролесить. Отдых, сон, режим и минералочка. Так-то.

Перед отъездом неплохо бы к Слепому заехать, подумал Рыжий, может, со Сфинксом и Стервятником получится. Если Черный захочет, пусть тоже присоединяется. Слепой наверняка будет рад, если все вожаки соберутся вместе. Годовщина как-никак. Да, пятнадцать лет уже.

Рыжий зевнул. Выезжал он всегда на рассвете. Надо что-нибудь для бодрости послушать. И врубил специальную дорожную подборку, которую открывал любимый «Roadhouse Blues»*. Старый, выдержанный, проверенный годами рок-н-ролл задавал правильный драйв и нужную скорость. То, что надо. Он открыл окно, высунул локоть наружу, утренний воздух приятно холодил лицо и бодрил, в лучах ленивого осеннего солнца его дреды отливали золотом и медью.

The future's uncertain, and the end is always near

Что готовит нам завтра — неизвестно, а конец всегда рядом…

Драйв, риск, контроль и скорость — то, что Рыжий любил больше всего и в пути, и в жизни.

Когда ты, прищурившись, смотришь на трассу, зажав одной рукой руль, а другой сигарету, когда за спиной у тебя семья, а впереди дела, друзья и, возможно, приключения. И ты держишь эту жизнь в руках и давишь на газ.

Жизнь мчится, и ты вместе с ней.

* «Roadhouse Blues» песня группы The Doors

Примечания:

Рыжий https://teinon.net/fanart/media/art/a610da/a610da1f446923a628417469fe4dc3e7d6b13f37.jpg

Дом Сфинкса одно из немногих мест на земле, где Рыжего всегда ждали по-настоящему. Вот уже много лет. Рыжий знал, что его ожидают хороший ужин, бокал виски и душ. И хорошая беседа. Или просто дружелюбное молчание в клубах табачного дыма. Дом друга.

В прихожей топтался Слепой. Это было первое лето, когда Сфинкс не отправил сына в общину на два месяца, как обычно, а запихнул его в какой-то инклюзивный языковой лагерь (в следующем году поступать, будешь готовиться). Ни у Сфинкса, ни у Рыжего не было ни малейшего желания отлавливать их с Рыжей по сеновалам. Отцы пока не знали, что делать с влюбленными подростками, и по инерции пытались сохранять видимость контроля. Может, и зря, подумал Рыжий, глядя на него. Больно уж вид страдальческий. Что ж с вами делать, детки?

Повзрослел за лето, хотя и остался таким же невысоким худым подростком — маленькая собачка до старости щенок. А ведь когда-то ты на шею мне кидался, чучелко, когда я приезжал «с гостинцами». За последние два года Рыжий из желанного гостя, единомышленника и старшего товарища превратился в угнетателя личных свобод и одного из этих скучнейших предков-динозавров, которые только и знают, что нудеть про «поешь вовремя», «приберись в комнате» и «как учеба». Ты ли это, Рыжий?

А теперь настала пора бессмысленного «в десятьбытьдома». Хотя уж кто-кто, а Рыжий не по наслышке знал, что все желаемое можно прекрасненько успеть до десяти. Вот что страшно. Слепому семнадцать, и их танцы с его темпераментной дочерью Рыжему нравятся все меньше и меньше. Да, парень. Моей дочери шестнадцать, и теперь я цербер. Прости.

Ясное дело, не Рыжего Слепой тут дожидался. Наверняка он уже получил отчаянное «голосовое» сообщение, что отец «мерзкий тиран и самодур» и «план не удался», но он все равно решил убедиться в этом лично. А вдруг. Но, поняв, что Рыжий все-таки приехал один, Слепой сник, буркнул «здрссть» и разочарованно ушлёпал, шаркая лохматыми тапочками, обратно к себе в комнату. Ну-ну.

Когда дверь за несчастным ромео закрылась, Сфинкс и Рыжий многозначительно переглянулись, усмехнулись, вздохнули, обнялись. Строгие отцы, блин. Ну привет, дружище!

* * *

С утра пораньше Рыжий нырнул в гущу запланированных дел — мэрия, регпалата, несколько деловых встреч по поводу сбыта продукции общины. Несколько лет назад они в общине стали делать вполне приличный сыр, и прочую молочку, Рыжий серьезно вложился в оборудование, поэтому сейчас пришлось вникать в тонкости работы с торговыми сетями, знать наизусть календарь ярмарок и отслеживать открывающиеся кафе и торговые точки. С пустыми руками Рыжий никуда не приезжал — везде с собой возил баночки или пакетики «своей продукции». Он знал про силу соцсетей и рекламы, но верил только в силу личных контактов. А убалтывать он умел. Так и крутился.

Наконец, после полудня, вынырнув из беготни, созвонился с сыновьями. Рекс заявил, что сегодня не может — у них с женой дела, договорились на завтра. Макс сказал, что через два часа уходит и уже допоздна. Успеешь? Тогда записывай адрес. Пообедаем вместе.

По дороге пришла приветственная СМС-ка от Стервятника. Мол, с приездом. Рад. Надо же, уже знает, хмыкнул Рыжий. Сфинкс сообщил что ли?

Макс снимал квартиру в новом районе. Рыжий не любил современные бетонные «спальники», он вообще не любил городскую среду, но тут было все настолько «с иголочки», новенькое, чистенькое, что даже ничего, приятно. Светлый подъезд, не загаженный лифт. Норм. Кто ж оплачивает Максу эту явно недешевую красоту?

Рыжий позвонил Из-за двери раздался голос Макса: «Рекс открой, я не могу!» О как, и Рекс здесь? Почему не сказал, что он к брату поехал? Ну, тем лучше, сразу все повидаемся. Раздались шаги, щелкнул замок.

В дверях стоял Стервятник.

На секунду Рыжий даже растерялся. А где Рекс? Ах, ну да.

— О, привет! Какими судьбами, Птица? — не скрывая удивления, воскликнул он.

— Приветствую. Да вот заехал, нам скоро с Максом по делам ехать, решили пообедать вместе.

— Где он?

— В душе. Пошли на кухню. Поешь с нами. Я тут принес кое-что.

Стервятник очень по-хозяйски поковылял на кухню, стуча черной тростью по паркету. За стеной действительно шумела вода.

Рыжий задумался, что бы значил этот дружеский визит. Макс ничего не говорил, что он общается с Большой Птицей. Разумеется, Стервятник знает всех его детей с рождения, но особых отношений с семьей не поддерживал, да и зачем ему. Они с Ральфом вообще много лет особняком держались ото всех и мало с кем общались.

— И какие у вас общие дела с Максом?

— Разве он не говорил? — вздернул бровь Стервятник, помешивая что-то на плите. — Я же взял его к себе администратором в новый клуб. Он толковый парень. Еще и с юридическим образованием. Мне такие нужны.

И Папа Птиц расплылся в хищной улыбке. А зубки-то стали поровнее, злорадно заметил наблюдательный Рыжий. У него еще были все свои. Да, вот и наступила у них пора, когда меряются уже не крутостью кулаков и даже не интеллектом, а резистентностью к возрастным изменениям.

— Я думал, ты знал. Он помогает мне готовить открытие клуба. Документы всякие, куча всего. У него неплохо получается, кстати. Кстати, если ты не забыл — жду через три дня.

— Вот оно что.

Ну, Макс, Ну, партизан. Ни слова не сказал. Так, стоп. Работодатель. Квартира.

— Погоди, так это ты ему квартиру снимаешь?

Стервятник не успел ответить, как хлопнула дверь ванной, и на кухню зашел, шлепая босыми ногами, в одних трусах Макс, вороша полосатым полотенцем мокрые рыжие волосы. И затараторил с порога:

— Привет, пап! Как доехал? А у нас тут куча всего нового, Рекс тебе рассказал уже про работу? Классно, да?

И тут в голове у Рыжего начал складываться весьма неприятный паззл. Он нахмурился и посмотрел на Стервятника. Ему вдруг очень не понравился взгляд, каким тот окинул худую, гибкую фигуру сына. И что-то у него заскребло.

Пристрастия Птицы ни для кого не были секретом еще в Доме. Тем более, что замкнутый однополый образ жизни стай до Закона вполне этому способствовал. Блять. Стервятник.

Макс, между тем, пожал отцу руку, и, совершенно не стесняясь своей наготы, так и плюхнулся в одних трусах за стол. А кого стесняться? Все свои. Птица почти ласково смотрел на него. Рыжий вертел в руках вилку и исподлобья наблюдал за ними, пытаясь понять, что происходит. И почему это его так бесит.

Что ты видишь, Рыжий? На самом деле, пока ничего особенного. Тогда что тебя настораживает? Стервятник никогда не занимается благотворительностью. Рыжий знал, что Стервятник хоть и гулял в открытую, но исключительно на стороне. К себе никогда никого не водил. Это было табу. Квартиру, значит, он снимает. Квартиры просто так не снимают. Чего ты боишься? Что твой сын гомосексуалист? Что Стервятник, твой друг, старый педрила, совратил его? Что Макс, не дай бог, заявит, что это любовь и все такое? Что Стервятник — это мутные связи, мстительность, мизантропия и наркота, и связываться с ним себе дороже?

Со стороны Рыжий себя видеть не мог, он аж весь покраснел. Зато чувствовал, что его глаза застилает пеленой гнева. Он пристально посмотрел на бывшего вожака третьей.

Главная проблема заключалась в том, что Стервятник хотя и был порядочным эгоистом и иногда вел себя, как непорядочная сволочь, но был однолюбом и по-настоящему любил только своего покойного брата, и уже никогда никого так не полюбит. Это место занято навсегда.

А еще Птица не переносил одиночества. И если уж вцеплялся в кого-то, в ком нуждался, то вцеплялся намертво, навсегда, как истинная хищная птица, не умеющая разжимать когтей. И такой человек в его жизни уже был. С кем бы Стервятник ни загуливал, кем бы ни увлекался, зализывать раны он все равно приползал к одному единственному человеку, который в свое время помог Рексу сделать выбор в пользу жизни, человеку, благодаря которому Стервятник весьма неплохо в этой жизни устроился. Он умел дружить. И умел быть благодарным. Но Рыжий врагу не пожелал бы влюбиться в Большую Птицу.

А Максу двадцать три. Всего двадцать три года. У него нормальных, сколь-нибудь долгих отношений еще и не было. Полжизни он был влюблен в девушку, на которой в итоге женился его брат. Потом промелькнула какая-то институтская девица, но так, не серьезно. Макс совершеннолетний, самостоятельный парень, он волен поступать, как хочет, но блин. И ты ему больше не указ. Ты ни-че-го не сможешь сделать, Рыжий. Кроме как избить Стервятника до полусмерти и не подавать ему больше руки. И навсегда поссориться с сыном.

И что ты собираешься делать, если что? Увезешь Макса обратно в общину? Проломишь кирпичом Птице голову? Ну да, конечно.

Бывший крысиный вожак чувствовал, как в нем закипает медленная, плохо контролируемая ярость. В такие моменты у него решительно пропадало чувство юмора. В подобном состоянии Рыжий был непредсказуем и опасен. И еще плохо слышал, что там щебетал Макс.

— Пап, да ты не слушаешь!

Рыжий поднялся.

— Стервятник, пойдем покурим.

— Так курите здесь, я сейчас пепельницу дам, — предложил Макс.

— На два слова, Птица, — Рыжий направился к дверям.

Стервятник скорчил непонимающую рожу и направился за Рыжим. Как только за ними закрылась входная дверь, Рыжий схватил Птицу за рубашку и с усилием вжал в стену. Тот только охнуть успел. Стараясь отодрать от себя Рыжего, он ухватился своей окольцованной рукой за шею крысиного вожака.

— Ты чего?! Охерел? Пусти. Совсем ох…

— Так, Стервятник, выкладывай, что у вас с Максом на самом деле?

— В каком смысле? — Рыжий сжимал воротник все сильнее, чувствуя, как металл колец впивается ему в горло. Стервятник был выше, но Рыжий оказался сильнее — деревенская закалка, как-никак. Оба уже дышали с трудом.

— В таком. Не виляй. Квартиру, значит, ему снимаешь? На работу взял. Обедом его кормишь. Он тут голый перед тобой прыгает. Давно у вас?

— Ты совсем с катушек съехал в своей деревне, Рыжий! — и без того большие глаза Стервятника округлились, и стали похожи на желтые сервизные блюдца с черной каемочкой.— Я его и пальцем не тронул. Пусти, придурок!

Сделав над собой усилие, Рыжий заставил себя разжать хватку.

— Не мог просто спросить? Надо обязательно руки распускать, Крыса? — Птица брезгливо поправлял помятую одежду и пытался оттереть с рукава побелку.

Рыжий тяжело дышал и буравил Стервятника своими миндальными глазищами. Он понимал, что сорвался и, видимо, сорвался зря, но все равно ждал объяснений.

— Ты всерьез решил, что я трахаюсь с твоим сыном? — Рыжего передернуло. — Вот уж не думал, что ты такого плохого мнения обо мне. Не спорю, горизонты моей нравственности… гхм-мм… довольно широкие, но не в этом случае.

Ледяной тон Стервятника недвусмысленно свидетельствовал о том, что Рыжий минуту назад заработал черную метку во внутренней канцелярии мстительного хищника. Крыса хорошо знал птичьего вожака — ему прилетит за эту выходку. Да и похер. Зато гора с плеч. Рыжий видел, что Птица не врет.

— Ладно, прости. Погорячился. Все-таки объясни, из каких щедрот ты ему квартиру оплачиваешь? Не замечал, что ты любишь благотворительность, — Рыжий выдохнул и закурил, оперевшись о стену.

— Странно, Макс тебе ничего не рассказал? — Рыжий отрицательно замотал головой. — Ладно, ваши дела. Тут нет ничего особенного. Я ничего не плачу за эту квартиру, она моя. Макс платит только коммуналку. Я его взял на работу в заведение, которое еще не приносит прибыли, поэтому не могу платить ему много. У него бы половину уходило на съем, сам понимаешь. А мне надо, чтобы он не бегал по другим работам, а работал на меня и только на меня. И чтобы его никто не переманил, потому что он хороший, толковый спец. Он сам пока этого не понимает. И будет еще лучше, когда опыта наберется. Ну и потом, уж прости за откровенность, Рыжий, надеюсь, ты меня поймешь правильно, Макс не чужой мне человек. Все-таки ты его назвал в честь моего брата, а это кое-что для меня значит. Но я его взял не по знакомству, имей в виду.

Рыжему даже стало стыдно.

— Блин, Птица…

— И еще, Рыжий. Если уж на то пошло, Макс слишком похож на тебя. А ты никогда не был моей эротической фантазией, уж поверь мне. Так что можешь быть спокоен. У меня другие вкусы, и я могу себе позволить… их удовлетворять.

— Ну вы там долго? — высунулся Макс из дверей. — Все уже остыло. Рекс, нам скоро выезжать. На встречу опоздаем.

— Да, Макс, мы скоро, еще пару минут, — отозвался Рыжий. — Стервятник, я тут конечно погорячился, но о тебе ходят слухи просто волшебные, ты бы поаккуратнее свою личную жизнь устраивал. Я ведь не один такой нервный отец.

— Моя личная жизнь никого не касается. Секрета я из нее не делаю, но лезть не советую.

— Ладно, закрыли.

— Кстати, с каких пор ты стал таким высокоморальным неврастеником? А, отец?

— С тех пор, как дети выросли, Птица.

Так, из важного на сегодня оставался только банк. Потом уже можно рвануть к Лорду с Рыжей и немного расслабиться. Набегался на сегодня. В банке пришлось посидеть в очереди. Необходимо было погасить очередной платеж по кредиту (многое для общины приходилось покупать в кредит, чего Рыжий не любил, а что делать), и, как назло, людей набежало. Вот куда вы все пришли? Я, понятно, по делу. А вы-то зачем? Ладно, я не тороплюсь.

Рыжий уткнулся в спасительный телефон, когда его заставил вздрогнуть голос с легкой хрипотцой, от которого у Рыжего побежали мурашки по коже. Как всегда. Вот уже двадцать с лишним лет.

— Привет, Рыжий. Какими судьбами?

Он поднял голову. Надо же. Не ожидал. Крыса.

— Привет. Сколько зим. Дела общины. Как обычно.

Он пододвинулся, и она присела рядом. Облако дорогих духов, тревожащее тепло чужого тела. Давно же он не видел ее… так близко.

— Великолепно выглядишь, — совершенно искренне замечает он.

Они не виделись лет восемь или девять. Удивительно устроен город. Если по какой-то причине не хочется видеть человека, то можно общаться с общими знакомыми, ходить по одним и тем же улицам, посещать одни и те же места, и ни разу не встретиться. Все эти годы слухи о Крысе до него доходили только через Рыжую, но они ни разу нигде не пересеклись.

Строгая, темная, ухоженная, в дорогом. С возрастом худощавость стала ее красить. Короткая стрижка, подчеркивающая скулы и красивую форму головы, маникюр. Выглядит стильно и намного лучше, чем в их последнюю встречу, которую Рыжий не хочет вспоминать.

— А ты вот не меняешься. Выглядишь, как всегда, по-идиотски.

— Стараюсь.

— Надолго в городе?

— Еще два-три дня и обратно. Много дел. Как работа?

Рыжий смутно представлял, чем сейчас занимается Крыса. Сфера ее деятельности была самая обширная — от риелторства до каких-то турагентств. Она с изумительной быстротой осваивала новые сферы деятельности и всегда хорошо зарабатывала. Были годы, когда они со Слепым жили только на ее деньги.

— Все хорошо. Так купи-продай, — уклончиво ответила Крыса. — Ипотека и прочее дерьмо. Ты как?

— Я примерно по тому же вопросу, — усмехнулся Рыжий. Он не стал уточнять, что за работа. Ему не это было интересно.

— Как жена, дети?

— Все хорошо. Растут слишком быстро.

Говорить не о чем, все, что можно было, они сказали друг другу уже давно — двадцать, пятнадцать, десять лет назад.

О чем можно говорить с бывшей любовницей, с которой не виделся несколько лет, а расстался намного раньше? О чем можно говорить с женщиной, взглядом которой можно пораниться. С женщиной, на которую ты заранее злишься, потому что чувствуешь себя рядом с ней вечно в чем-то виноватым и не хочешь раз за разом ковыряться в застарелых ранах. С женщиной, которая боль, и болью останется навсегда, какую бы благополучную, удавшуюся жизнь ты ни вел. С женщиной, которая все еще имеет над тобой власть.

Рыжий не рад ее видеть. Тем не менее, когда Крыса предложила после поболтать за чашечкой кофе (столько лет же не виделись), он… согласился.

Пошли в ближайший бар через дорогу, какое-то на редкость мрачное местечко.

— Один черный, ложку сахара добавьте и капучино без сахара, побольше корицы, — заказал Рыжий и вопросительно посмотрел на Крысу. Она, усмехнувшись, кивает — все правильно, помнишь.

Судя по интерьеру, бар «ночной», но еще рано, в ожидании вечерней жизни полутемная сцена заставлена сложенными горкой стульями, колонками и проводами. Кроме них за столиками в зале всего пара человек, уткнувшихся в смартфоны, потягивающих молочные коктейли. Рыжий на автомате отметил, если даже в таком баре продают молочные коктейли, может и к ним со своей «молочкой» подкатить?

Хмурый волосатый бармен с покрытыми татуировками руками принес кофе, с уважением покосившись на медные дреды Рыжего. Такие экстравагантные гости даже здесь попадались не часто.

Крыса повертела в наманикюренных пальчиках тонкую сигаретку. Здесь курить нельзя.

— Ну что, с кем виделся из «наших»? Кроме Лысого, разумеется. С ним вы, знаю, друзья теперь. Бледный по наследству передал. Мир, дружба, Сфинкс, любовь…

— Зачем ты так? Мы со Сфинксом задолго до этого хорошо общались.

Крыса и Сфинкс никогда особо не ладили, а после смерти Слепого рассорились окончательно. У них были какие-то свои счеты друг с другом, о которых сам Сфинкс никогда не распространялся.

— Как его этот… приёмыш? Не сдал его обратно в приют? Не надоело возиться?

— Нет, конечно. Он взрослый уже. Семнадцать лет. Хороший парень.

— Подумать только! Впрочем, Сфинкс всегда был упертый, как баран, — насмешливый тон Крысы одновременно будоражил и выводил из себя. Рыжий наблюдал, как скупой луч света, проникавший в полуподвальное помещение через витражные стекла бара, скользил по ее длинным ресницам, отчего на лицо падала едва заметная тень, словно под глазом у Крысы ползла маленькая мохнатая гусеница. Рыжему захотелось смахнуть эту гусеницу с бледной кожи.

Помолчав минуту, она все-таки задала вопрос, который, видимо, ее интересовал.

— А правда, что мальчишка на Бледного очень похож? Рыжая утверждает, что прямо одно лицо.

— А зачем тебе?

— Интересно. Если похож, было бы любопытно взглянуть.

— Ни к чему это, Крыса.

— Ну так похож или нет?

— Не особо, — соврал Рыжий. Ему все меньше нравился этот разговор, но он ловил себя на том, что следит за ее ресницами, наблюдает за гибкими худыми ладонями, беззастенчиво вдыхает запах дорогих духов, и пальцы его начинают подрагивать. Рыжий, стоп.

Когда ты перестанешь на нее так реагировать? Когда ты перестанешь пялиться на ее бледный лоб, на котором уже стали появляться предательские морщинки. Когда это все закончится, наконец? Вместе с легкой эйфорией Крыса тянула за собой очень тяжелые воспоминания.

Началось глупо и банально. После Выпуска они не виделись лет десять — Рыжий занимался общиной, был полностью поглощен семьей и детьми, да и в городе появлялся не часто. А потом однажды встретились в гостях у Рыжей — что-то отмечали. И много раз Рыжий вспоминал, анализировал тот вечер и думал, началось бы у них это, если бы… если бы было выпито меньше. Если бы Рыжий тогда ушел из гостей вместе со Сфинксом, а не задержался «еще на полчасика». Если бы он просто проводил Крысу до подъезда и ушел. Если бы Слепой был в тот вечер дома. Слишком много условий для одной задачки. Они просто сорвались с резьбы. Оба.

Рыжий навсегда запомнил голую худую спину в утренних смятых простынях, ползущую по предплечью полустертую ощерившуюся Вшивую, обжигающе ледяной прозрачный воздух октябрьского утра, пустой переулок, в который он шагнул из подъезда, облупившуюся штукатурку грязно-желтых стен и чудовищное чувство вины, которое, казалось выжжет ему весь мозг, когда он, вернувшись через пару дней в общину, посмотрел в глаза жене. Он впервые изменил ей. И для него было странным открытием, что она ничего не знает. Она не понимает, почему он такой подавленный и рассеянный. А он впервые не мог с ней поделиться своими чувствами. Довольно погаными, кстати. Потому что, если поделиться, то произойдет катастрофа. А почему он так поступил, он сам не знал.

Что толкнуло Крысу в его объятия, и почему она изменила Слепому, она не говорила. Вообще Рыжий припоминал, что разговаривали они тогда мало, а как два животных, набросились друг на друга. Даже в Доме было не так дико.

Что его заставило в следующий приезд в город набирать ее номер, он тоже не знал. Потом последовали еще встречи — нечастые, урывками, тайком, на чужих квартирах, а однажды, не найдя подходящего места, они потрахались в каком-то пустом подъезде, прямо на лестнице, как подростки. Зачем они это делали, Рыжий даже думать не хотел. Каждый раз он возвращался домой на легком адреналиновом подъеме, смешанном с уже притупившимся чувством вины и стыда. Это была параллельная изнаночная жизнь, о которой никто, кроме них, не знал. А потом почему-то обманывать стало легко. И он навсегда разделил эти жизни. Община и город. Жена и Крыса. Здесь и там. Тем более, что разделять было не так уж и трудно.

И каждый раз Рыжий клятвенно обещал себе, что это «в последний раз». Но последний раз случился не скоро.

Когда вскоре умер Слепой, бросить Крысу в ее отчаянии, в ее одиночестве он не смог. Помогал с похоронами, как умел, поддерживал, но чувствовал, что дальше так продолжаться не может. Расставались, снова сходились, ссорились. Окончательно они расстались лет через пять, когда у Рыжего не было больше ни сил, ни желания врать жене и обманывать самого себя, когда Крыса задала ему, наконец, вопрос, от которого мужчины морщатся. У меня жена, дети и община, Крыса. Без вариантов. Ну тогда иди на хер.

Потом случилось короткое, неприятное столкновение на улице, и вот, спустя почти десять лет, они сидят и пьют кофе, как ни в чем ни бывало.

— Скоро годовщина, пятнадцать лет, придешь к Бледному? — вопрос Рыжего, по-видимому, застал Крысу врасплох, она на несколько секунд потеряла всю свою самоуверенную холодную насмешливость. — Мы собираемся.

— Я там бываю регулярно, мне не за чем. А ты сходи-сходи, покайся, — лицо исказила злая и презрительная гримаса, губы сжались в сморщенную ниточку. Как бы еще побольнее поддеть, да, Крыса?

Рыжий в ответ неожиданно улыбнулся.

— Мне не в чем перед ним каяться, Крыса. Столько лет прошло. В конце концов это наши с тобой дела, Слепого это не касается.

— Ну ты же трахал его жену столько лет. Обманывал Вожака.

— Мне казалось, его жена была не против. Я же не увел тебя у него. И ты от него не ушла.

Крыса фыркнула.

— Может, и зря не ушла. Да ты и не звал.

Вот еще откровений и признаний нам не хватало, раздраженно подумал Рыжий. Все это ему стало надоедать. Он часто вспоминал Слепого и действительно когда-то чувствовал перед ним что-то вроде смутного чувство вины — тут Крыса попала в точку. Но свои посмертные отношения с бывшим Вожаком Рыжий давным-давно выяснил. Только Крысе об этом знать не обязательно. Смерть Слепого изменила жизнь Рыжего — к нему снова вернулось его страшное ремесло. Он был последним сном Хозяина Дома. Так что, в каком-то смысле они были квиты.

Надо сворачиваться и уходить, думал Рыжий, опрокидывая в себя последний глоток кофе. Никаких провожаний и сомнений.

— Папа! — Макс, радостный, распахнутый и улыбающийся, шел к их столику. — Привет!

Рыжий, как никогда, обрадовался сыну. С другой стороны, ему было неприятно, что сына увидела Крыса. Как будто перед ней приоткрылся кусочек той жизни Рыжего, о котором ей знать не положено. Разумеется, Крыса знала о его жене и детях, но никогда их не видела.

— Ты как здесь?

— Я по делам, привез кое-какие документы. Буквально на пять минут.

На недоуменный немой вопрос — рассмеялся.

— Это один из баров Рекса… Ну, Стервятника, — Макс не любил эту кличку, предпочитая называть своего нынешнего босса по имени, как брата.

— Понятно. Ладно, беги, не задерживаю, я сам уже ухожу.

Макс упорхнул в сторону подсобки, а Крыса проводила его долгим изучающим взглядом.

— Твой?

— Да, один из старших.

— Похож на тебя. Хорошенький, — по лицу Крысы пробежала хищная, чуть сладострастная тень, которую Рыжий хорошо знал. И ехидно добавила. — Познакомь.

— Крыса, даже не вздумай.

— А что такое? Боишься, что совращу и разобью его маленькое рыжее сердечко?

— Убью.

— Ой-ой-ой. Значит, на Стервятника работает? Не боишься, что испортит твоего мальчонку? В последнее время он любит таких… молоденьких.

— Иди ты, знаешь куда.

— Какой ты стал скучный, Рыжий, — сказала Крыса, вставая из-за столика. — Скучный и правильный.

— … Сначала понаберут девочек по объявлению, а потом мне с их текстами трахаться, — Рыжий с порога услышал язвительный голос Лорда, доносившийся из кухни. — Они «жи-ши» и «ча-ща» со словарем пишут, а им дают пресс-релизы писать, потом по полдня править эту херню или оправдываться, почему у нас такие тексты безграмотные. Дебилы, блять… Одну со мной в кабинет посадили — недавно слово «птеродактиль» — через И написала. В заголовке.

— Не, ну бывает, опечатка же, — возразил спокойный голос Сфинкса.

— Ты погоди. Это еще не все. Ладно бы опечатка, но ведь она со мной еще спорит! Спрашиваю, какого хрена тексты не вычитываем, а она — а что? тут все правильно — это ж от слова «птица»! Дура с маникюром. Сидит, царапает целый день клавиатуру… Цок-цок-цок-цок…

Слышно было, что Лорд и злится, и смеется одновременно. Нормальное его состояние, подумал Рыжий.

— Ну ты загнул. Птеродактиль — это слово для человека со степенью. Будь снисходителен, Лорд, — расслабленно цедил Сфинкс. — Чего кипятишься? Подари ей орфографический словарь.

— Бесполезно. Она читает по слогам!

— Ты ж сам говорил, главное, чтоб хорошенькая, — ввернула шпильку Рыжая, заходя на кухню вместе с названым братом. — Может, ей индивидуальный подход нужен. Нет? Особое там отношение. Ты же умеешь.

Лорд предпочел подкол не услышать.

— Не, я ничего не говорю, пишите, как хотите, но если ты патологически безграмотен, нахера в журналистику идешь? Я же не занимаюсь конькобежным спортом, ну? Но они же все в репортеры и ведущие рвутся. А вот другая…

— Аааа, независимая продажная пресса! Митингуешь? — расхохотался Рыжий и по традиции пихнул эльфа кулаком в грудь.

— Привет-привет, суслик-агроном! — дружелюбно проворчал Лорд и ответил локтем в бок. — Да вот, рассказываю Сфинксу о несовершенстве мира.

— Ты о нем рассказываешь уже лет двадцать. Что могу сказать. Попроси у Стервятника каких-нибудь таблеточек да отрави ее. И дело с концом.

— Вот! Первая дельная мысль за вечер, — наконец, они добрались до рукопожатий.

Рыжая раздала наряды по кухне — Сфинксу расставлять приборы, Рыжего поставили строгать вместе с Лордом зелень на салаты.

Отмечать «одиннадцатилетие развода» было идеей Лорда. Их отношения с Рыжей уже давно перешли в стадию «делить абсолютно нечего», Лорд был женат третий раз и, судя по тому, как часто стал зависать у Рыжей, брак его снова трещал по швам.

Они разбежались, прожив вместе почти пятнадцать лет. И хотя сам процесс расставания переживали довольно бурно и драматически — с хождениями по знакомым, запоями, ночевками у друзей и подруг, слезливыми телефонными жалобами, плаканьем в жилетки, нервными изменами и прочим серпантином с конфетти, в итоге оказалось, что развестись — это лучшее, что они могли придумать для укрепления собственных отношений.

Они сумели не переругаться из-за единственной дочери, Рыжая, инициировавшая развод, всю свою неуемную энергию обрушила в заботу о дочери, общественную работу и творчество, Лорд с головой ушел в работу, время от времени заводя романы, завершающиеся скоротечными браками. Очень скоро выяснилось, что вытерпеть его рядом так долго могла только Рыжая.

— Кто еще придёт? — поинтересовался Рыжий, посчитав количество приборов.

— Стервятника ждем, — усмехнулся Лорд. — Но он опоздает, со своим клубом мотается. Но обещал заехать.

— С Ральфом?

— Разумеется. С кем еще?

Все четверо заржали. Пока не пришел Стервятник, на эту тему можно было посплетничать и похихикать.

Отношения Птицы и бывшего воспитателя — одна из главных загадок послевыпускной жизни домовцев. Скрытный Стервятник по непонятной причине настолько тщательно и, надо сказать, весьма успешно оберегал эту часть своей жизни от посторонних, что на них даже делали ставки. На любой прямой или косвенный вопрос Стервятник либо замолкал с загадочной улыбкой, либо вежливо просил не совать нос в чужие дела. Хотя никогда не скрывал, что они живут в одном доме, иногда вместе путешествуют, и что дела и проблемы Ральфа значат для него больше, чем чьи-либо. Стервятник мог в дружеской беседе даже по-семейному пожаловаться на бывшего воспитателя. Что было несомненным — Ральф в наружной жизни Стервятника оставался самым близким и значимым человеком.

Они особо не светились после выпуска, просто Птица тихо переехал к Ральфу и остался у него жить. А потом они уже перебрались к нему в наследный дом, где обитали до сих пор. Так они и жили уже почти двадцать пять лет. Первый и последний раз, когда они появились вместе на глазах почти у всего Дома, это похороны Слепого.

На памяти Рыжего они даже разбегались пару раз. Однажды Стервятник приехал к Рыжему в общину (невероятное событие) с рюкзаком, набитым настойками, с твердым намерением «отдохнуть от этого дерьма» недельки на три. И отсиживался у него в общине, не выпуская из окольцованных лап стакана и телефона, время от времени выдавливая из себя, как ему все надоело, и что видеть Ральфа больше не может. Это был предел его откровенности. А потом потихоньку с головой ушел в ворчливые СМС-ки и через несколько дней внезапно протрезвел и уехал обратно.

Казалось бы, ничего такого особенного в их отношениях не было, и все достаточно очевидно — живут и живут люди много лет вместе — ссорятся, мирятся, помогают друг другу, кроме одного — почти все эти годы рядом с Птицей обязательно появлялось какое-нибудь очередное «лирическое увлечение», которое никак не вязалось с многолетним союзом с бывшим воспитателем. Рыжего всегда занимал вопрос, нахрена Ральф терпит подобные выходки (не знать о похождениях Стервятника он не мог — тут Птица вел себя на редкость открыто). Или это такая удивительная крепкая мужская дружба, выросшая из отношений воспитанника и воспитателя? Или форма попустительства и абсолютной свободы отношений, типа «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось», что в случае с Большой Птицей можно трактовать буквально?

Гадать, трахаются ли Ральф и Стервятник, стало темой отдельного фольклора. Ральф в их компании стал почти нарицательным явлением. Небылиц разной степени фривольности на эту тему напридумывали тонны.

Категорическим противником «интимной версии» выступал Лорд. У него имелись свои причины. Лорд был слабостью Птицы. Стервятник неоднократно подкатывал к нему и до сих пор сохранял нежное отношение. И хотя бастионов эльф не сдал и оказался упертым гетеросексуалом, они остались друзьями, Стервятник даже был свидетелем у Лорда на первой свадьбе.

Рыжий хорошо помнил, как Стервятник в траурных нарядах весь вечер просидел ошую жениха с таким видом, как будто провожал его в последний путь. Он встал единожды, чтобы произнести свою поздравительную речь, полную намеков, двусмысленностей и нескрываемой горечи. Свой похоронный спич он завершил словами: «Хорошая новость в том, что современное законодательство позволяет в любой момент отступить на прежние позиции. Главное — здоровья и долголетия жениху». Потом подумал и добавил: «И невесте тоже».

Потом, тихо напившись к вечеру, несчастная Птица рыдал на плече жениха в каком-то углу. Лорд успокаивающе гладил его по голове, а Птица безутешно всхлипывал, и сквозь рыдания доносилось что-то вроде «Может, еще не поздно?»

С этой поганой свадьбы Стервятник уезжал, как зареванный ребенок после неудачного утренника. Рыжий тогда курил на крыльце и видел подъехавшую машину, за рулем которой сидел Ральф.

Сфинкс считал их отношения супружескими. Но у него вызывала отвращение мысль, что отношения Птицы и Р Первого могли начаться еще в Доме. Сфинкс сам работал на педагогическом поприще и подобные штуки считал неприемлемыми, поэтому во время досужих споров предпочитал отмалчиваться.

Рыжий допускал любой вариант событий, но твердо знал лишь одно, когда бы Ральф и Птица ни сошлись, и какой бы степени близости отношения у них ни были, Р Первый у Стервятника не был первым, поскольку Птица начал покупать у Рыжего интимную продукцию и консультироваться, когда Ральф отсутствовал в Доме несколько месяцев. Рыжий знал множество подобных тайн про бывших обитателей Дома, но никогда никому не рассказывал.

Так что Ральфа сегодня они, разумеется, не увидят. А вот новость о том, что Рыжая зачем-то позвала Крысу, стала неприятным сюрпризом. Оказывается, Крыса звонила час назад, спрашивала как, что, и Рыжая на сентиментальном порыве — собираемся же старой компанией! — взяла и пригласила ее.

Рыжая, блин, ну зачем?

Тосты для бодрости шли по кругу, под столом уже выстроилась батарея пустых бутылок — две просекко и три красного вина. Даже пошутили, что опоздавшим будет сложно догнать присутствующих — Стервятника и Крысу они решили не дожидаться.

Рыжая громко постучала вилкой по тарелке, заставляя всех умолкнуть и переключить внимание на нее.

— Так, прррредлагаю выпить за нас всех! Дорогой бывший муж…

— Бывших мужей не бывает, — улыбнулся Сфинкс.

— Тем более, — продолжила Рыжая. Она уже дошла до необходимой кондиции, чтобы раздавать комплименты и выражать восхищение окружающими. — Я поднимаю этот бокал за нас с тобой и за всех наших друзей, которые поддерживали меня и тебя все эти годы. Ты замечательный отец и хороший друг. И с каждым годом наш развод все лучше и лучше! Считаю, мы молодцы! Давайте выпьем за отношения, выдержанные временем!

— За железную выдержку! — проговорил Рыжий и брямкнул бокалом о бокал.

— Воистину аминь, — глухо ответил Лорд на этот странный тост и влил в себя очередной стакан вина. Поморщившись, с явным неудовольствием продолжил тыкать в телефон.

— Слушайте, жена требует фотографию для отчетности. Сфинкс, иди сюда, мне надо показать, что я тут не один с Рыжей пьянствую, а то меня дома казнят.

Рыжая прыснула.

— Ревнует? — полюбопытствовал Рыжий, наблюдая, как Сфинкс усаживается между названой сестрой и Лордом. Эльф кивнул и что-то пробурчал. Сделали дружное сэлфи, и Лорд с облегчением засунул телефон в карман.

Вино как-то быстро закончилось, раскупорили виски и домашнюю настойку из общины. Поговорили о зарплатах, повспоминали где кто, кто с кем, обсудили, как лучше солить в домашних условиях рыбу (здесь экспертом оказался Сфинкс, рассказавший целых пять рецептов, включая замороженные острые рулетики из сырой скумбрии с чесноком и перцем). Мужчины уже готовы были перейти к политике, как Рыжая стала делиться своими произведениями — она целых два месяца занималась в какой-то студии, рисовала пейзажи по образцам и самостоятельно составляла цветовые композиции, именуя это абстрактным сюрреализмом.

Лорд с мученической гримасой закатил глаза и негромко простонал:

— Ну, началоооось…

Рыжая, услышав его стон, спокойно посоветовала:

— Не нравится, иди покури на балкон. Вот Сфинксу, в отличие от тебя, интересно.

— Художник в доме — горе в семье, — заметил Лорд и поковылял в сторону балкона.

— Ты это Черному расскажи, — отрезала бывшая супруга. — И не забывай, что мы в счастливом разводе. Расслабься.

Лорд многозначительно закряхтел и скрылся за дверью.

Сейчас они уже могли довольно спокойно говорить на эту тему. И даже шутить. Но в свое время творческие амбиции Рыжей оказались непреодолимой проблемой, одной и тех пороховых бочек, на которых подорвалась их семья.

Самая яркая девчонка и самый красивый парень Дома — одиозная пара. Та безумная страсть, которую бросил к ее ногам Лорд, была предметом зависти всей девичьей половины дома. Не исключено, что Рыжая тогда полюбила не только Лорда, но и вот эту самую зависть, то, что о Лорде мечтали почти все девочки и даже некоторые мальчики в Доме.

Беда заключалась в том, что Рыжей этого было мало. Статус подруги самого красивого мальчика Дома, а впоследствии жены успешного журналиста ее в корне не устраивал. Рыжая жаждала признания и «творческой самореализации».

Она не захотела никуда поступать и уже на следующий год после Выпуска забеременела, родила дочь, а потом окончила курсы парикмахеров. Сначала стригла на дому, а после ушла работать в салон и со временем стала хорошим мастером, о чем свидетельствовал тот факт, что через несколько лет ее постоянным клиентом стал Стервятник — весьма привередливое существо в вопросе качества услуг.

А ей хотелось творчества и славы. Она бесконечно училась на каких-то курсах: сценарных (ни одного сценария она так завершить не смогла), театральных (у нее получалось, но времени на репетиции не было — надо было еще и деньги зарабатывать), то в каких-то самодеятельных арт-студиях, вбухивала в обучение немалые деньги, что Лорда раздражало, но он терпел. До поры.

Терпение лопнуло, когда Рыжая начала требовать, чтобы он продвигал ее художественные произведения — картины, нарисованные в коллективной студии (парусники, птицы и цветы, акрил, холст, 30 на 45) или чтобы он читал ее прозаические и поэтические эксперименты и, желательно, рекомендовал своим коллегам по цеху. К сожалению, Лорд небезосновательно считал ее творения слабыми и вскоре вообще перестал высказывать свое мнение, чтобы не провоцировать очередной скандал. Но идейные и вкусовые разногласия постепенно переросли в семейный кризис.

Лорд считался довольно известным в городе журналистом. Он был, возможно, единственным, кто приезжал на интервью и встречи на инвалидной коляске или добирался на костылях туда, где коляска не могла проехать. Однажды он сделал серию репортажей с крыш города, куда к изумлению коллег забирался «своим ходом».

Писал он преимущественно на социальные темы: доступная среда, детские дома, инклюзивная социализация. Он делал острые проблемные репортажи, всегда, несмотря на увечность, выезжал на место событий, если о ком-то писал, то старался встретиться лично. Умудрялся проникать в самые закрытые социальные учреждения.

Широкий кругозор и эрудиция позволяли ему время от времени писать рецензии на книги и фильмы. В искусстве он разбирался. Коллеги ценили его за довольно едкое чувство юмора, бескомпромиссное игнорирование собственной инвалидности и, конечно же, профессионализм.

Но вместе с работой в его жизни появились и иные вещи — алкоголь, неизменный спутник многих встреч, посиделок и пресс-туров. И женщины. Когда жизнь с Рыжей приобрела уж совсем драматический характер, Лорд стал пользоваться преимуществами и своей профессии, и своей внешности. Как оказалось, «ограниченные физические возможности» его ничем не ограничивали.

В этот период циничная Крыса на жалобы Рыжей советовала за бокалом:

— Ты бы ему лучше минет хороший сделала, чем вот это все.

На что Рыжая обиженно восклицала:

— Обойдется! Он меня не ценит как личность!

В свою очередь, когда Лорд плакался Сфинксу на бесхозяйственность и «творческий геноцид» жены, тот пожимал плечами:

— Ну что тебе стоит похвалить? Поддержи ее. От тебя не убудет.

Но Лорд с тоской в голосе возражал, что не хочет плодить и поддерживать бездарей, которых ему хватает и на работе.

Правда, ее творческие метания имели и положительный эффект — после очередных курсов или студии Рыжая обрастала новыми клиентами на стрижку. Парикмахером она была отменным. Запись на два месяца вперёд. Практически все ее соученики и педагоги стриглись у нее. В итоге, лет пять назад Рыжая открыла свой салон, но с творческого пути так и не свернула. Терпение и труд все перетрут.

Сфинкс как психолог искренне интересовался ее рисунками и опусами. Он понимал, что творческой энергии необходимо давать выход, поэтому Лорда в его профессиональном снобизме он не поддерживал.

Вечер несся по своей колее. Рыжая скрылась в ванной, чтобы подправить макияж перед приходом остальных гостей, мужчины обсуждали какой-то спортивный матч. Позвонил Стервятник и клятвенно заверил, что будет через час. Крыса на звонки не отвечала.

— Да блиииин! — вдруг раздался вопль Рыжей из ванной. Мужчины в меру своих физических возможностей рванули на крик. Рыжий первым достиг места катастрофы и довольно быстро понял, чем он будет занят ближайший час.

Задрав до колен подол платья, Рыжая стояла посреди растекшейся по розовому кафелю гигантской ржавой лужи. Из-под покосившегося синего цилиндра с фильтром на пол фонтаном стекала вода.

— Я… я не знаю, — растерянно лепетала пьяненькая Рыжая. — Я его случайно задела ногой. Попыталась вправить, а он потек…

— Где у тебя разводной ключ? Доставай, — Рыжий шумно вдохнул носом воздух и стал стаскивать носки. Вечер окончательно перестал быть томным. — И тряпки давай.

У Рыжей всегда что-то ломалось. Пока рядом был Лорд, мелкие поломки еще как-то удавалось устранять, хотя многих бытовых вещей он делать не умел и не любил. «Голубая кровь — руки из жопы» — в сердцах ругалась Рыжая. На что, в качестве ответки, получала неизменный афоризм про «художника в доме».

А когда расстались, бытовой ремонт и вовсе стало делать некому, и поломки иногда копились месяцами. Обращаться к профессиональным сервисным услугам сантехников и электриков она почему-то не любила, предпочитая нерегулярную дружескую помощь. Поэтому починка вентиляторов и розеток, установка фильтров, ремонт смесителя входила в программу братских визитов.

* * *

Рыжий сидел на корточках босой посреди ржавой лужи и пытался добраться до вентиля, чтобы перекрыть воду. Рубашку он промочил в первые пять минут, поэтому повесил ее на крючок вместе с полосатыми полотенцами. Блин, Рыжий, на хера тебе все это надо, ворчал он, сколько ж можно. И сам себя одергивал — а что делать, сестре надо помогать. Ну не Лорд же ей кран починит?

В голове шумело от выпитой настойки. Рыжему хотелось беззлобно ворчать, петь песни и предаваться воспоминаниям, а не ковыряться в трубах.

От сидения на корточках ноги стали затекать, и он решил на минуту выпрямиться и расправить усталую спину. Когда он встал и глянул в зеркало, то чуть не выронил разводной ключ.

Из-за его плеча выглядывал Слепой.

Рыжий обернулся, но за спиной Вожака ожидаемо не обнаружил. Пока что он виднелся только в запотевшем зазеркалье. Черт. Я совсем про тебя забыл, подумал Рыжий.

— Вот только тебя здесь не хватало, Бледный, — сказал он вслух. В такие моменты ему всерьез казалось, что он давно и крепко сошел с ума. Только его безумие существовало по своим правилам и законам. И если следовать этим правилам, то можно как-то сносно существовать.

Он почти привык, что время от времени к нему приходили усопшие и требовали внимания. «Сначала я к ним, теперь они ко мне». Такой круг. Как правило, они объявлялись за пару дней до годовщины смерти и два-три дня спустя, а потом исчезали на год. Появлялись мертвяки неподалеку от тех мест, где расстались с жизнью. Поэтому Слепой, как и большинство тех, к кому в свое время приходил во сне Смерть, материализовались только в городе. В общине по своей воле они никогда не показывались, чему Рыжий был несказанно рад. Он неплохо помнил даты их смерти и старался в эти периоды не приезжать сюда, не желая лишний раз общаться с призраками. Не так уж он это и любил.

Он их совсем не боялся, мертвые не докучали ему, вели себя смирно, разве что могли заявиться не к месту — во время важного разговора или пристраивались на постели, когда он спал. Просыпаться в их компании бывало волнительно и неприятно. Или как сейчас. Они смертельно скучали в своем невидимом мире и хотя бы раз в год искали общения.

Особо беспардонных он мог и прогнать. Они не обижались, не возмущались и спокойно исчезали. Рыжий заметил, что многие после смерти стали значительно покладистее и приятнее, чем при жизни. Тот же Слепой, например. Приближалась годовщина, а это значит, что Хозяин Дома на ближайшие три-четыре дня станет его постоянным гостем. Ну и работёнка у тебя, Рыжий.

— Какими судьбами, Бледный? — тихо спросил Смерть, чтобы его не услышали в комнате. — Ты чего-то рано нынче.

— Скучно. Вот, зашел на огонек. На вас поглядеть. Интересно, — едва слышно шамкал он своим тонкогубым ртом.

— Мы к тебе собирались заглянуть. На годовщину.

— А… Ну, заходите. Буду рад. Спасибо.

Они все застревали в возрасте последней даты на памятнике. Выглядел Слепой лет на тридцать, худой, волосы до плеч (Крыса не стригла его коротко, но и не давала отращивать), одет в линялую футболку с каким-то горным пейзажем и ёлками.

— Кто еще придет сегодня? — спросил Слепой.

— Стервятник, — Рыжий снова присел на корточки, чтобы закончить работы и не смотреть в прозрачные глаза мертвеца. Помолчав, добавил. — Рыжая пригласила Крысу. Я видел ее сегодня.

— И как она? — казалось, что голос из зеркала гулким эхом гулял по кафелю, как шарик для пинг-понга.

— Лучше всех, — устало выдохнул бывший крысиный вожак, пристраивая ключ к болту. Со Слепым про Крысу ему разговаривать совсем не хотелось.

— Я бы хотел с ней поговорить.

— Не сегодня, Бледный. Я не готов. Да и не к чему это, — Рыжий сам не замечал, как по-будничному вступал в разговор с ними.

— Можно бесконечно смотреть на огонь, воду и на то, как мужчина чинит протечку в трубах, — раздался сверху хрипловатый голос, от которого Рыжий снова вздрогнул и тихо выругался. — Очень сексуально смотришься…

Как же вы все не вовремя, а? Рыжий изо всех старался сосредоточиться на неподатливом болте и не смотреть на Крысу, стоявшую в дверях.

— С кем ты тут болтаешь? Бормочешь все… Ты бы хоть мяукнул мне чего-нибудь в качестве приветствия.

— Здоровались уже, — буркнул Рыжий.

Он покосился в сторону зеркала и краем глаза заметил, что тень Слепого стала вырисовываться на бортике ванны. Все, процесс пошел. Добро пожаловать, Вожак. Полупрозрачный Слепой болтал босыми ступнями, склонив голову в сторону Крысы. Рыжий за пятнадцать лет так и не понял — действительно ли он слеп в своем мире или притворяется незрячим.

— Может, зайдешь ко мне в гости? — продолжила Крыса, разглядывая полуголого Рыжего, сидящего на полу. — У меня, как назло, второй день вода в раковине стоит. Требуется взгляд эксперта.

— Чего стоит? — переспросил Рыжий, со злостью дергая на себя разводной ключ, который неожиданно легко поддался, и, на секунду потеряв равновесие, он ударился спиной о стиральную машину.

— Не знаю, что у тебя стоит, — пожала худыми плечами Крыса. — Лично у меня вода в раковине.

— Вызови сантехника. Я пас, — пробормотал Рыжий, включая воду и проверяя, протекает фильтр или нет. Слепой забрался с ногами на стиральную машину и с любопытством наблюдал за ними уже оттуда.

— Как-то это не по-дружески, дорогой мой, — разочарованно бросила Крыса и ушла в комнату.

Рыжий вытер руки, натянул мокрую рубашку и собрался выйти из ванной. Он старался не обращать внимания на Слепого. В его личном аду существовало множество рецептов, облегчавших жизнь. Например, такой — если призраков игнорировать, они быстрее уходят.

Но Слепой не сдавался.

— Я хочу с ней поговорить. Помоги мне, — упрямо повторил он и спрыгнул со стиральной машины на мокрый пол.

Без звука и без брызг.

Все-таки Крыса виртуозно умела менять настроение окружающих. С порога Рыжий почуял, что комната наполнилась предгрозовой духотой, словно даже озоном потянуло. Ни ветерка, ни словечка — только молчаливые вспышки взглядов и пудовое молчание. Затишье перед скандалом. Сфинкс с мрачным видом сидел в углу на диване. Крыса, исподлобья поглядывая на него, водила вилкой по тарелке, перекладывая салат из одной кучки в другую, Рыжая, не выпуская бокала из рук, молча сидела рядом, устало подперев рукой кудлатую голову. Лорд пропал.

Ладно, поработаем немного громоотводом. Рыжий напялил беззаботную улыбку и, приобняв сестру за плечи, сделал Сфинксу «страшные глаза» мол, хорош уже бычиться.

— И чего это мы сидим, как на похоронах? У нас же сегодня праздник любви и согласия, нет? Рыжая, после трудов праведных, неплохо бы и пожрать. Мне кажется, я заслужил. И выпить для согрева не помешало бы.

Веселый тон Рыжего не мог обмануть никого из присутствующих, но всё равно сработало. Все зашевелились и немного расслабились. Сфинкс снизил градус угрюмости и плеснул себе в стакан настойки, Крыса перестала создавать салатные инсталляции и стала просто есть. Рыжая вскочила и повисла у брата на шее:

— Рыженький, ты золото! Ты нас всех спас от потопа! Что бы я без тебя делала?!

— Сантехника бы вызвала, — ухмыльнулась Крыса.

— Да-да, — с энтузиазмом поддержал ее Рыжий и слегка поклонился, прижав руку к сердцу. — Сантехника, электрика, столяра и сисадмина! Давай в следующий раз их вызовем, а я в это время лучше чего-нибудь выпью. И съем.

— Да ты весь мокрый! — воскликнула Рыжая. — Сейчас дам тебе переодеться — простынешь же. Снимай немедленно рубашку! И садись за стол — горячее готово.

— А где наш бывший любимый муж?

— На балконе курит. Сейчас позову его, — Сфинкс с облегчением, что есть повод отсюда исчезнуть, встал с дивана и вышел.

И тут же в комнате возник Слепой, невесомой тенью проскользив по комнате, присел возле Крысы на освободившийся стул и сложил худые руки на коленях, как ребенок в детском саду. Драный свитер привычно сползал с плеч. Затем он наклонился к столу, принюхался к рюмкам и заявил:

— Я тоже хочу чего-нибудь выпить.

Вот ведь настырный покойник.

— Погоди, — хмыкнул Рыжий и начал стягивать с себя мокрую рубашку.

— Оу, какой стриптиз! — усмехнулась Крыса, приняв его ухмылку и слова на свой счет и, подперев ладонью подбородок, как преданный зритель в первом ряду, стала смотреть на него.

— Спешл фор ю. Только для тебя.

В режиме шута Рыжий был неуязвим. Почти.

Он почувствовал на себе ее тяжелый, откровенный и одновременно насмешливый взгляд и на секунду почувствовал себя неловко, как будто делал что-то неприличное, хотя несколько минут назад она его видела полуголым в ванной, как будто он и правда раздевался специально для нее. Крыса рассматривала его загорелое после лета тело, по-прежнему худощавое, наверняка изменившееся за десять лет; она видела его первую седину, которая заметна на груди и на руках, а не на огненной голове, смотрела на его выцветшие татуировки, те, которые она помнила еще с Дома и те, которые появились позже. Казалось бы, чего им стесняться друг друга? Но вот видеть при этом рядом с Крысой тень ее покойного мужа оказалось не так легко, как он думал. Тень, которая теперь всегда будет между ними.

Однако призрак сидел смирно и смотрел вовсе не на него, а на Крысу. Смотрел внимательно и печально. Рыжему захотелось отвернуться, словно он за ними подглядывал.

Рыжая принесла ему одну из белоснежных рубашек Лорда. Удивительно, что после развода она хранила в доме его рубашки. Впрочем, нет. Неудивительно.

— Белое тебе к лицу, — проговорила Крыса и перестала улыбаться. Взгляд Слепого расфокусировался, он снова выглядел незрячим.

Позеленевший от курева Лорд наконец-то высунулся с балкона и не без удовольствия отметил, что атмосфера в комнате немного изменилась.

— С возвращением, мастер-сантехник. Исправил?

— А как же. Кто ж, кроме меня, Лорд. Ума не приложу, как можно было так снести фильтр. Рыжая, впечатление, что ты его ногами пинала. Признавайся, ты специально это сделала?

— Вот еще, — фыркнула та. — Очень нужно.

— В следующий раз, если захочешь создать мне фронт работ, просто аккуратно отвинти. Я не обижусь.

— Иди в пень, Рыжий. Сказала же, я не специально.

— Еще скажи, что «он сам».

— Вот и скажу. Хватит уже об этом. Ешь давай.

Рыжий уселся за стол напротив Крысы. Рядом с ним опустился на стул по-прежнему хмурый Сфинкс. Рыжая вынесла горячее. Снова подняли тост за «бывших молодых». Все похвалили хозяйку (действительно вкусно), пошутили, чего бы еще починить в доме, Рыжая обижалась и не обижалась, но в итоге под дружный хохот призналась, что у нее «торшер перегорел» и «интернет слетел».

Под шумок Рыжий выскользнул на темную кухню и, не включая свет, потихоньку достал из шкафа рюмку, налил туда деревенской настойки, накрыл кусочком хлеба и поставил на стол. Желания усопшего в дни годовщины по возможности надо исполнять. Тут же перед столом возник Слепой. Сквозь окно пробивался неверный свет городских многоэтажек, обрисовывая его силуэт.

— Спасибо, Рыжий. Выпьешь со мной?

Рыжий налил и себе.

— Ну, за тебя, Вожак. Покойся и все такое.

— Угу.

Выпили, не чокаясь. При этом Слепой, залихватски запрокинув голову, сделал рукой жест, будто пьет. К рюмке он не прикоснулся, но настойка куда-то исчезла. Хлеб не тронул.

— Рыжий, — снова начал Слепой. — Я хочу поговорить с Крысой.

— Слушай, Бледный, давай не сегодня, еще есть дня три-четыре. Чего ты уперся? Ну… не готов я. Устал, выпил… фильтр этот чертов…

— Рыжий, ты проводник! И я за пятнадцать лет никогда не просил тебя об этом. И, думаю, еще много лет у меня не будет такой возможности, — бесцветный, тихий голос Слепого растворялся в густых сумерках.

Насчет последнего, ты абсолютно прав, подумал Рыжий. Лет пять точно не будет. А, может, и десять. На самом деле, он малодушно пытался отвертеться от этой просьбы. Он совершенно не горел желанием услышать разговор Крысы и Слепого. А ему, как проводнику, придется этот разговор переводить, пересказывать. Да еще убеждать Крысу, что это действительно Слепой с ней разговаривает, а не он, Рыжий, кукухой поехал. Или пытается под видом Слепого вывести ее на откровенность. Вот не надо, пожалуйста.

Он терпеть не мог эту часть своей работы. Через костер общаться с умершими? Да ради бога. Нетрудно и всего четыре раза в год. А вот так — один на один, слушать чужие тайны и пересказывать, наблюдать чужие слезы и застарелые обиды… Увольте.

«Переводил» он всего дважды за всю свою жизнь и оба раза очень давно, еще в Доме. Первый раз, незадолго до Выпуска, он помог Стервятнику поговорить с Тенью, и тот разговор позволил Птице сделать свой выбор. Редко когда Рыжий слышал столько любви и тоски, столько мудрости и утешения. Тогда он сильно пожалел, что не догадался этого сделать раньше, хотя… возможно, Стервятник в своем отчаянии и горе и не поверил бы посланнику смерти, счел бы беседу с Тенью неумной имитацией «дружеской поддержки» или даже издевательством. Потом уже, через несколько лет, Стервятник еще раз захотел поговорить с братом, но то были годы, когда, к немалой радости Рыжего, страшный дар его временно покинул.

Второй раз, тоже до Выпуска, он «переводил» Мертвецу, страшно скучавшему по Леопарду. Разговор получился тяжелым, вымученным, Мертвец тогда был сильно под кайфом, а Леопард, что называется, из гроба, крыл его матом и пытался всячески убедить бросить это дерьмо. Рыжий, как можно дословнее пересказывал леопардовские гремучие обороты, отчего во рту еще долго оставался вязкий и тошнотворный привкус каких-то нечистот. Он еще тогда подумал, как человек с такой чудовищной речью мог так хорошо рисовать. Через два года Мертвец безо всяких снов умер от передоза, а Рыжий поклялся больше никогда не заниматься такими штуками.

О том, что «дар» вернулся, Рыжий никому не рассказывал. Ни Стервятнику, ни Сфинксу. Никто не знал. И вот нате. Пожалуйста.

А отказать нельзя. Во-первых, с такой просьбой к нему обращается покойник на годовщину. Во-вторых, это Слепой. А Слепому не отказывают. Бледный не мог ему навредить физически, но черт его знает, о чем собирался говорить Бледный с Крысой. Что ж вы со мной делаете, сволочи бестелесные?

Слепой протянул свои полупрозрачные пальцы к лицу Рыжего. Тот инстинктивно отпрянул, хотя знал, что призрак не причинит ему вреда — прикосновения умерших неосязаемы, их можно почувствовать только воображением. А на воображение Рыжий не жаловался. Ему показалось, что по его скуле провели сосулькой. Серебристые бельма жутковато светились в темноте.

— Ты проводник, — повторил Слепой. — Это твоя обязанность.

— Как ты себе это представляешь? Крыса — не Стервятник, она в загробную жизнь не верит. Она меня пошлет куда подальше. И уверен, совсем не жаждет с тобой общаться. Что я ей скажу? С тобой хочет поговорить твой покойный муж? И, заметь, с ней буду говорить я, с которым, назовем вещи своими именами, она тебе изменяла. Она не поверит мне.

Слепой никак не отреагировал. В темноте не очень было видно его выражение лица. Он только сжал и разжал свои паучьи ладошки и потряс пальцами, как пианист после сложного виртуозного пассажа.

— Думаю, получится ее убедить. Есть вещи, которые знаю только я. Если ей сказать, она поверит.

— Может, ты ей передашь через меня сейчас. А я при случае перескажу?

— Нет, мне нужен ее ответ. Я должен слышать.

— Бледный, ну…пожалуйста… давай без меня?

— Если ты откажешь, мне придется найти другого проводника, а это нелегко за такой короткий срок, — равнодушно прошамкал Слепой. — Но лучше, чтобы это сделал ты, Рыжий.

Щелкнул выключатель. Рыжий зажмурился от вспыхнувшего света. На кухню, гремя пустыми тарелками, зашла Крыса.

— С кем ты все время разговариваешь? Да еще в темноте, — спросила она, сваливая грязную посуду в раковину. — Крыша едет на старости лет?

— Вроде того. Безумие — лучшая защита от непредсказуемости мира, — серьезно ответил Рыжий и опрокинул в себя еще рюмку настойки. И, посмотрев на Слепого, предложил:

— Пойдем, покурим?

Слепой и Крыса синхронно пожали плечами:

— Пошли.

С ума сойти с вами можно, подумал Рыжий.

Застекленный балкон выходил на небольшой уютный сквер. Летом под окнами разливалось зеленое озеро, свистели неугомонные стрижи, а сейчас тополя торопились сбросить листву, а упрямые ясени медленно и неохотно переодевались в желтое. Город шумел своей вечерней равнодушной жизнью. Рыжий любил здесь курить. Но не теперь.

Когда-то любимый обоими почти интимный ритуал, когда огонь спички или зажигалки защищался двойным кольцом четырех сцепленных ладоней, теперь показался нелепым и даже болезненным. Зачем, Крыса?

— Ну? Ты хотел поговорить? Чего позвал-то? — грубоватый тон разбил иллюзию нежности.

Слепой стоял рядом, почти положив голову на плечо Крысе. Рыжий и забыл, что они были одного роста.

— Давай же! Не тяни. Скажи ей, — бормотал призрак.

Рыжий одной затяжкой выкурил полсигареты и выдохнул с дымом:

— Вот какое дело, Крыса. Если ты помнишь, когда-то я носил другую кличку, и были у меня разные странные привычки.

— И ты, судя по всему, от них не избавился. Вон татуху на лоб налепил. Как дебил.

— Нет, не то.

Как бы подобраться-то? Ну, Бледный, говори свое секретное слово. Что там между вами?

— Тут, понимаешь, годовщина у Слепого… И я…

— Не надо со мной про Слепого. Я не пойду на кладбище. Тема закрыта.

— Но я вовсе не про кладбище хотел, хотя и про него тоже. Крыса, это важно. Вернее, это Слепой хотел…

— Иди на хер. Сколько можно?

— Ты не понимаешь, я совсем не про кладбище. При чем здесь кладбище? — Рыжий совсем запутался и умоляюще посмотрел на Вожака, который стоял рядом в с Крысой и мусолил волосы.

— Короче, — почти скороговоркой выпалил Рыжий. — Слепой хочет с тобой поговорить. А я его слышу… И вижу.

Сигарета в тонких пальцах замерла и едва заметно задрожала. Слепой стоял рядом и слегка покачивался.

— Ты в своем уме? Совсем сбрендил в своей кабачковой секте?

— Это звучит дико, Крыса, но я действительно могу иногда видеть и слышать умерших. Я думал, эта моя способность осталась в Доме, но она вернулась ко мне вскоре после смерти Слепого. Он был одним из первых кто пришел ко мне. Я тогда испугался сильно, но теперь привык.

Даже в тусклом желтоватом свете, падающем из комнаты, Рыжий заметил, как бледная от природы кожа Крысы побелела еще сильнее. Видно было, как заострились, напряглись ее плечи. Слепой поднял голову и ободряюще помахал рукой Рыжему, мол, давай дальше, получается.

— И что же Слепой… тебе говорит? Рассказывает? — то ли от сигареты, то ли от вечерней свежести голос у Крысы стал глухим, кашляющим.

— На самом деле ничего особенного. Но он хочет поговорить с тобой. Весь вечер просит. Надоел уже.

Слепой нахмурился.

— Как именно поговорить?

Рыжему показалось хорошим знаком, что Крыса больше не иронизирует и не издевается. И вроде бы даже воспринимает его слова всерьез.

— Через меня. Ну, он тебя может слышать, а его слышу и вижу только я. А я буду тебе пересказывать. Обычно так происходит.

Крыса расхохоталась.

— Так просто? Еще скажи, что Слепой прямо здесь стоит и на нас смотрит.

— А и скажу. Стоит. Смотрит. Рукой машет. Пальцем в меня тычет.

— Ты псих, Рыжий.

Рыжий не выдержал:

— Бледный, ты сам все слышишь. Я сделал все, что мог. Либо говори свое заветное слово, либо пошли ужинать. Мне надоело.

Крыса затряслась от беззвучного смеха, но пальцы ломали в труху недокуренную сигарету, искры сыпались на пол вместе с табаком. Она тут же закурила новую. Слепой помедлил секунду, нервно помял свитер пальцами и проговорил:

— Скажи ей, что я трижды слышал биение двух сердец, и каждый раз после этого она куда-то исчезала. Я хочу знать, почему. Последний раз это произошло незадолго до моей смерти.

Рыжий, стараясь не вдумываться в смысл этой странной фразы, пересказал ее Крысе как можно точнее. А когда до него дошло, и он увидел расширившиеся от ужаса и злости ее глаза, балконная дверь распахнулась, и туда просунулась медная шевелюра Макса:

— Вот вы где! А мы с Рексом уже пришли и ждем вас за столом. Ждём-ждём, а вас всё нет!

… Сквозь мутное окно на чердак пробивается настойчивое весеннее солнце, пылинки танцуют в вечерних прозрачных лучах и оседают на бесчисленных паутинках, протянувшихся во всех углах — легко и весело — так кажется Рыжему. Последние недели у него на сердце именно так — легко и весело.

Хорошее время, думает Рыжий — дни становятся все длинней, тьма отступает, а значит, все ближе Выпуск, значит, грядут перемены. Скоро все прежнее закончится, не будет больше Дома, и начнется что-то совершенно иное. Новая жизнь. Новый опыт. И чем дальше, тем сильнее его сердце наполняется предвкушением и ожиданием, тревожным и радостным. Позади зимний кошмар Самой Длинной, впереди волнующая неизвестность, Чёрный кое-что придумал, и его идея нравится Рыжему, а безумная тревога, охватившая Дом, почему-то его почти не задевает. Скоро будет всё совсем по-другому. Мертвое — мертвым. Живое — живым.

Они валяются на пыльном продавленном матрасе — голые, худые и взмокшие — Рыжий обнимает Крысу за острые плечи, накидывает на нее свою рубашку, «чтоб не бегали мурашки», и в который раз лениво думает, сколько же таких парочек выдержал этот старый матрас, скольких он сам здесь поимел, и от этой мысли ему становится весело.

Ему нравится, что Крыса иногда приходит к нему, хотя он, конечно, немного побаивается ревности Хозяина Дома (а она есть?), а иногда побаивается и саму Крысу — ему бы не хотелось, чтобы она располосовывала его так же, как Вожака — она иногда грозится так сделать, но не делает, и от этого их секс кажется еще острее и волнительнее. Хотя… иногда ему не понятно, зачем она встречается со Слепым, а потом приходит к нему. Крыса как-то обмолвилась, что у них «глаза разные». Ну еще бы. Разные. Ха! Впрочем, кто ж поймет Крысу?

Он морщится, когда она сравнивает его со Слепым. Наверное, Рыжему хотелось, чтобы Крыса встречалась только с ним, но вот сам-то он не уверен, что готов встречаться только с ней. Он не ревнует. А сейчас мыслями вообще не здесь, он снова думает о том, что наступит через несколько месяцев. После. И останется ли Крыса в его новой жизни?

Сегодня они трахались «с комфортом» — Крыса откуда-то принесла чистую простынь. Приятно. Пожив в помоечном Крысятнике, начинаешь особенно ценить такие вещи. Хотя нет, с Крысой он не трахался. Сегодня другое. Сегодня он любил. Соскучился. Давно не виделись — сначала она уходила почти на две недели в Наружность, а потом ее почему-то забрали в Могильник — впервые на памяти Рыжего. Долго держали.

— Что с тобой? Зачем в Могильник? — как бы между прочим интересуется он.

— Так… женское, — уклончиво отвечает Крыса, привычно прячет глаза, а узкой мягкой ладонью гладит его грудь.

— Аааа, — ничего не понимает Рыжий. На самом деле ему не охота вникать, все же хорошо уже? На всякий случай уточняет. — Тебе, может быть, сегодня нельзя было? А мы…

— Ты только об этом и можешь думать, — фыркает Крыса. — Не переживай, уже можно.

— Ничего же серьезного?

— Все нормально, отвали.

Снова хочется целоваться. Снова хочется касаться ее прозрачной бледной и невероятно нежной кожи — такой кожи нет ни у кого в Доме, разве что у Бледного, но его же Рыжий не будет трогать. Крыса сначала отзывается, отвечает, а потом отстраняется и спрашивает неожиданное:

— Скажи, Рыжий, ты хотел бы детей? Ну, потом. В Наружности.

Странный вопрос, тем более в устах Крысы (где Крыса — и где дети), но Рыжий отвечает, не раздумывая, как само собой разумеющееся:

— Конечно, хотел бы.

— Зачем?

— В смысле, зачем? Интересно же.

— Что именно, интересно? Детей делать?

— И это тоже, — смеется Рыжий и сам еще не понимает, насколько важно для него то, о чем он сейчас говорит. — Не, сами дети интересно. Вот вроде бы ничего нет, и вот — опа! — из ниоткуда люди живые получаются. Как мы с тобой. А потом бегать, говорить начинают. Такое продолжение тебя. Чудо! Здорово же. А ты хотела бы?

— Да ну нафиг. Не будет у меня детей.

— Это еще почему? — Рыжий даже приподнимается на руках и нависает над Крысой, пытаясь поймать ее взгляд своими ненормальными глазами цвета темного миндаля.

— Пауки так говорят. Не могу я детей.

— Аааа, — и не понятно что в этом «ааа» больше — сочувствия, сожаления или разочарования. — Может, это не навсегда? Это же лечится?

— Да ну нахер. Не хочу я. Чудес не бывает.

* * *

Рыжий попросил сына подождать еще несколько минут — важный разговор. Макс исчез. Но Крыса разговаривать больше не желала.

— Идите-ка вы на хуй. Оба. Слышишь, Слепой, это к тебе тоже относится, — бросила она в пустоту. — Разговаривай, Рыжий, со своими мертвецами сам. А я пойду выпью с живыми. Разговор окончен, так и передай ему.

— Ты не понимаешь. Усопший задал вопрос. И пока не получит ответа — не успокоится. Лучше скажи ему что-нибудь сейчас. Через меня. Иначе он найдет другого проводника. Я понимаю, что тебе тяжело говорить об этом…

— Ты? Понимаешь? — Крыса зло и притворно рассмеялась, от этого смеха у Рыжего по спине пробежал холодок.

Больно толкнув Рыжего, она почти вломилась обратно в комнату.

Глянув на Слепого, который в задумчивости стоял на месте, Рыжий развел руками, мол, сам видишь, как вышло. Он размышлял над тем, что только что услышал и о том, хочет ли он услышать продолжение разговора. Скорее всего, нет, не хочет.

Когда-то Крыса призналась, что не может иметь детей, но то был мимолетный разговор накануне Выпуска, который Рыжий едва помнил. Вскоре после этого они совсем разбежались, а потом и вовсе разъехались из Дома в разные стороны, и никогда об этом больше не говорили.

Его не удивляло, что у них со Слепым не было детей, однако, вот оно как, оказывается. И зачем Бледному сейчас об этом знать? Какая разница-то ему на том свете?

Но он обещал. Так что придется уговаривать Крысу вернуться к этой нелегкой беседе. Впрочем, Рыжий даже немного успокоился, разговор предстоит тяжелый, но его, Рыжего это не касалось. Мстить и выяснять отношения с любовником жены он не намерен. Вот и хорошо. И Рыжий вернулся в комнату.

А в комнате, между тем, царило специфическое веселье. Стервятник привез новую партию спиртного — вино и фляжку с фирменной настойкой, что очень оживило местное сообщество.

Крыса с непроницаемым видом пила вино, рядом с ней сидел Лорд — его явно распирало от смеха, но он сдерживался из последних сил, чтобы не прыснуть, отчего лицо его казалось перекошенным, будто болел зуб. Сфинкс и Рыжая изо всех сил вели светскую беседу и старались смотреть в тарелки, чтобы не выдать своего веселья. Оголодавший за день Макс ни на кого не обращал внимания и уписывал уже вторую порцию горячего.

Птица заявился в гости не один, а в компании.

Кроме Макса его сопровождал красивый молодой человек с надменно-скучающим лицом, вероятно, то самое «юное увлечение», о котором сплетничал Лэри. Белокурый сероглазый красавец являл собой сильно омоложенную версию Лорда, а худобой, высоким ростом и черными одеждами напоминал самого Стервятника. Рыжий на секунду даже опешил, когда увидел его. Хмыкнул. Ну, блин, Стервятник, ты даешь.

Иллюзия сохранялась ровно тех пор, пока «юный лорд» не отверзал уста. Говорил он забавным высоким тенорком и нес какую-то невообразимую чушь. Поэтому Стервятник время от времени ласково цедил сквозь зубы: «Голубчик, помолчи, пожалуйста, люди же кругом. Не позорься». Голубчик оказался на удивление покладистым и с Папой не спорил. Но иногда ему надоедало молчать, и все повторялось. Рыжая и Лорд по очереди выходили на кухню проржаться. Сфинкс не смеялся, но его и без того большие зеленые глаза, казалось, скоро вывалятся из орбит от неловкости. Сам Стервятник, сохраняя сугубую невозмутимость, с царственным видом восседал во главе стола и, сверкая белозубой улыбкой, рассказывал про новый клуб и всех призывал к дегустации настойки.

Зачем нужно было притаскивать на семейную вечеринку к старым друзьям своего любовника, которого здесь предсказуемо не примут, Рыжий сначала не понял. А когда понял, то оценил жестокую дипломатию Стервятника.

Достаточно было понаблюдать за ними полчаса, становилось понятно, что «птенчик» был кандидатом на вылет, Птица с ним уже наигрался, поэтому позволил себе привести в гости в качестве забавы.

Сходство с Лордом было настолько очевидным, как будто Стервятник специально демонстрировал Эльфу, мол, видишь, чучело каменносердое, с кем мне приходится связываться? Видишь, как я страдаю и позорюсь? А все из-за некоторых. Хотя страдал Стервятник, похоже, не больше самого Лорда. Больше игрался. Развратная Птица.

Главная причина Рыжему стала понятна, когда он понаблюдал за друзьями. Они с таким энтузиазмом переключили свое внимание на «птенчика», что сопровождавшего Макса и не заметили. Расклад всем был понятен. Макс — коллега, а вот это вот совсем другое. Довольно оригинальный способ избавить Макса от сплетен и пересуд. Сын сейчас везде сопровождает Птицу — он и за рулем, и с документами, и на телефоне. И если уж сам Рыжий повелся на грязные слухи о Стервятнике, то чего говорить о других.

Рыжий в очередной раз поразился способности Птицы выставлять напоказ все самое дурное в себе, тщательно пряча свою доброту, преданность, щедрость и нежность, на которые он был способен. Кстати, мелькнула у Рыжего мысль, может, по этой причине он и Ральфа прячет.

Но Рыжего его штуки обмануть не могли — Стервятник демонстрировал свои пороки — жестокость, наркоманию, мстительность, разврат — с такой же готовностью и откровенностью, как в свое время это делал сам Рыжий в Доме. Это был фасад, цирк, маска, как его кольца и макияж, под которыми скрывались боль и уязвимость. Удивительно, правда, как при этом люди соглашались с Птицей иметь дела.

В иной день он бы позабавился и повеселился вместе со всеми, но после беседы со Слепым и Крысой Рыжему было совсем не до смеха, и теперь хотелось одного — уйти отсюда как можно скорее. Одному. И чтобы вокруг не было ни души. Ни живой, ни мертвой.

Слепой медленно плавал между гостями бестелесной тенью, пока не пристроился рядом со Сфинксом — Большой Кот сидел в кресле, а бывший Хозяин Дома присел на подлокотник. За весь вечер он впервые подошел к своему когда-то самому близкому другу. И ни разу не попросил Рыжего с ним поговорить.

— Макс, — проскрипел Птица, наливая настойку себе, Лорду и своему скучающему спутнику. — Ты езжай домой, а мы на такси доберемся. Тебе надо отдохнуть.

— Ага, — легко согласился Макс и обратился к окружающим. — Я за рулем, может, кого-то надо подвезти? Пап, вы со Сфинксом домой? Давай подброшу.

— Да не, езжай, мы еще немного посидим, — Рыжему очень хотелось уехать, но шанса увидеться в ближайшее время с Крысой не было. Да и желания тоже. Надо было доделать эту неприятную работу. Надо искать предлог для разговора. Слепой одобрительно кивнул.

— Меня можно подбросить, — встала из-за стола Крыса и улыбнулась Максу самой обольстительной улыбкой. Он пожал плечами. Как скажете.

Он видел Крысу второй раз в жизни.

Примечания:

Рыжий в Доме https://teinon.net/fanart/media/art/4f5d13/4f5d13bc297eee0693682051e789373b81930239.jpg

And he came to a door…and he looked inside

Father,

yes son,

I want to kill you

Mother, I want you…

The Doors «The end» *

Пытаться задержать Крысу или уехать с ней, заявив минуту назад, что остаешься в гостях, было бы нелепо. Подавая ей плащ, Рыжий все-таки шепнул:

— Мы не договорили. Приходи хотя бы на годовщину.

— От-ва-ли, — так же шепотом ответила Крыса и прижалась губами к его щеке, мазнув сквозь щетину по розе кончиком языка, ах, ты ж! И громко добавила. — Очень рада была тебя видеть, Рыжий. Звони, не забывай.

Макс с интересом наблюдал за ними.

Когда дверь за ними закрылась, Рыжий отправился на балкон покурить и поразмыслить, как быть с Крысой. Неприятным воспоминанием зудел сегодняшний разговор в кафе — ее саркастичное «познакомь». Понятно, что она издевалась, но все же. Крыса способна на многое, и от этого на душе было неспокойно, поганенько, скажем прямо. Угораздило же его связаться с такой женщиной.

В свете покосившегося фонаря с балкона было видно медную макушку сына и черные волосы Крысы. Пока Макс заводил машину, она докуривала, потом тоже нырнула внутрь. На миг Рыжему показалось, что это он сам сидит за рулем рядом с Крысой, вдыхает непростой аромат ее духов и табака, даже мотнул головой, чтобы отогнать наваждение. Не лезь в его жизнь, Крыса, прошу тебя. Будь осторожен, сын, думал Рыжий. Крыса гораздо опасней Стервятника, потому что никто не знает, что у нее на уме, потому что она умеет мстить, и потому что у нее есть надо мной власть, о которой ты не подозреваешь. И, если что, она не пощадит и тебя.

Вернувшись в комнату, Рыжий устало оглядел нетрезвую компанию. Рыжая с Лордом в сторонке вяло выясняли отношения. Рыжая что-то говорила про «реабилитацию», про то, что «ты вообще за здоровьем не следишь», а Лорд неубедительно отмахивался и ворчал, обнимая Рыжую за талию. У этих двоих вечер явно удался. Так держать, ребята. Охренеть с вами можно.

Стервятник и Сфинкс со стаканами в руках обсуждали то ли детский дом, то ли приют, упоминая зачем-то крышу и стропила (Птица и стропила? шутите?). Заскучавший «голубчик» одиноко сидел за столом и клевал носом. Бедняга, тяжело тебе сегодня пришлось в чужой, недружелюбной компании. Лети-ка ты, птенчик, подальше от Папы, мой тебе совет. Стервятник, глянув на него, недовольно покачал головой и сказал, что, мол потерпи чуть-чуть, скоро вызовем такси и поедем.

Слепой по-прежнему сидел на подлокотнике кресла, приобняв Сфинкса за плечи, покачивая ногой, как будто неразлучные вожаки снова зависали в четвертой вместе. Только сквозь одного из них теперь просвечивали стены. Невелика в сущности разница, но при жизни Слепой был не настолько прозрачным.

— Ты не выполнил мою просьбу, Рыжий, — равнодушно сказал Вожак.

— Еще есть время, — негромко пробормотал Рыжий в пространство. Слепой согласно кивнул, затем запрокинул голову, сделав жест, что пьет, и у Сфинкса в бокале заметно поубавилось. А минут через пять медленно растаял и исчез. Только ручкой махнул.

Ну, туда тебе и дорога, раздраженно подумал Рыжий. Покойся с миром, Бледный. Покойся и не вылезай больше до годовщины. Тут бы с живыми разобраться. А тут ты со своими загробными проблемами.

Внезапно ему захотелось домой, к жене. Это было почти детское желание — обнять, уткнуться лицом в колени или прижаться к мягкой груди, зарыться носом в каштановые волосы, вдохнуть знакомый запах и замереть. И чтобы погладили по голове. Домой хочу, капризно думал Рыжий. И чтоб никаких страстей. Никаких голубчиков, бывших любовниц, сломанных фильтров, беготни по потолку и душевыворачивающих наматываний кишок на мозги. И никаких гастролирующих мертвецов. Как же это все надоело!

А еще непреодолимо хотелось набрать телефон Макса и спросить, как он там. Доехал ли домой. И, главное, высадил ли Крысу. Он несколько раз доставал телефон, открывал окошечко контакта и откладывал. Нельзя. Не может же он контролировать двадцатитрехлетнего сына. Нет, конечно. Что за идиотизм. СМС-ку что ли послать?

…Они как-то быстро разговорились в пути. Крыса больше расспрашивала, внимательно слушала. Макс охотно и с удовольствием рассказывал о работе, об управленческих и юридических тонкостях при работе с персоналом, о том, сколько бумаг пришлось оформить для открытия клуба. Оказалось, Крыса неплохо разбирается в этом.

Интересная женщина. Чем она занимается? Любопытно, что у нее с отцом? Макс их дважды видел за день вместе.

— Вы с папой давно знакомы? Никогда не видел вас прежде.

— Очень давно. Мы много лет не виделись, а сегодня случайная встреча, старые друзья… — мягко сощурившись, Крыса смотрит на Макса, на то, как уверенно он ведет машину, как смеется, с каким увлечением рассказывает о работе. Откровенно разглядывает. — А ты на него очень похож, только глаза… другие…

— Глаза мамины, — смеется Макс. Он привык, что их с братом все время сравнивают с отцом. И всякий раз говорят про глаза. Не то, чтобы надоело, но это уже стало общим местом.

— Мамины… — медленно кивая, негромко повторяет за ним Крыса и улыбается.

В свете встречных фар, светофоров и мелькающих городских огней лицо Макса выглядит старше, иногда меняется до неузнаваемости, а когда на его серые глаза ложатся глубокие тени, он становится безумно похож на Рыжего. А ведь ему могло бы быть не двадцать три, а двадцать семь. Или четырнадцать. Или двенадцать. И брата бы у него не было.

Крыса надкусывает свою улыбку.

Доехали.

— Проводишь меня до квартиры? У нас уже третий день нет света в подъезде. Не очень уютно подниматься в темноте.

Крыса говорит правду. Лжет в другом — такая ерунда не способна ее напугать.

Простая и безобидная просьба, а для неизбалованного Макса, выросшего в большой семье, просьба женщины, тем более старше, закон. Конечно, провожу.

Гулкий сумрак пустого подъезда тут же сглотнул их непринужденный разговор. Макс включил фонарик на телефоне, и они стали неторопливо подниматься по лестнице в тишине — только шуршащие шаги, шорох одежды и шум дыхания. Из открытой форточки на одной из площадок мерзко потянуло сквозняком. Макс вздрогнул и крепче сжал телефон, из которого бил раздражающий и резкий луч.

Холодный, рассеянный свет выхватывал из тьмы двери, серые стены, цифры квартир, дерганные подвижные тени перил и ступеней, их с Крысой мимолетные отражения в ночных окнах, красный всполох волос на стекле, смутные тени за спиной. Их молчаливый подъем казался невыносимо долгим. Они все шли, шли, шли и шли, как два призрака, и ступеням не было конца. На одной из лестничных площадок ему почудились тихие шаркающие шаги. Эхо, наверное. Странное наваждение.

— Пришли, — неожиданно сказала Крыса. — Посвети сюда.

Он направил фонарик на замочную скважину. В отраженном свете бледное точеное лицо Крысы показалось ему очень красивым, подумалось, что сейчас она выглядит сильно моложе своих лет. А сколько ей, кстати? Наверное, как отцу, может, чуть меньше. Не поймешь.

Лязг и скрежет замка неприятно и пугающе вспорол тишину подъезда — Крыса отворила дверь и вдруг кивнула головой в сторону квартиры:

— Заходи.

В полумраке было видно, как удивленно распахнулись его глаза. Макс растерянно хмыкнул, но ему любопытно. И странно.

— Зачем? — задает он глупый, но очевидный вопрос.

— Неважно… Просто заходи, — пожала плечами Крыса и сделала неуловимое движение. И между ними вдруг стало тесно. Макс вжался в стену. Что она делает? Зачем?

Лицо Крысы совсем близко — она больше не улыбалась, смотрела серьезно. Фонарик по-прежнему горел в его руке, светя в пол, и по ее лицу, как змеи, ползали тени — между темных бровей застряла иголка. Крыса дышала вином, сигаретами и дурманящими тяжелыми духами.

На его волосы опустилась узкая ладонь, слегка поворошила, мягко скользнула по щеке, опустилась за воротник, невесомо погладила шею. К таким прикосновениям приходится прислушиваться всем телом. Макс сглотнул.

— Просто хочу побыть с тобой еще немного…

— Зачем? — тупо шепчет он. Почему-то при этой темноте невозможно говорить громко, словно она подслушивает, любой звук способен расколоть не только тишину, а что-то большее, как будто звуком можно пробудить что-то страшное. Отстраняться было уже некуда. Ее неожиданная близость, запах и что-то темное, колыхнувшееся в глазах Крысы, пугали и не давали пошевелиться.

В голове пульсировала легкая паника, он лихорадочно думал, как отреагировать правильно.

Можно оттолкнуть. Несильно.

А можно ответить на прикосновение. И ему даже немного хотелось ответить. Например, опустить руку на талию. Или провести ладонью по нежной коже лица. Темнота позволяла сделать это. Все это напоминало какую-то непонятную игру. Никто и никогда еще не играл с Максом в такие игры. Она что, клеит его что ли? Ерунда какая-то. Он поймал себя на мысли, что и перешагнул бы через порог, но больно уж это внезапно. Неправильно.

Надо бы уходить отсюда, думал он. И как можно скорее. В каком-то очень дальнем уголке сознания билась тревога — беги! Здесь опасно, здесь пахнет безумием.

— Поговори со мной, Макс, — откуда-то из темноты раздался негромкий шелестящий голос. — Скажи ей, что я жду ответа.

За спиной Крысы возник невысокий человек с белыми прозрачными глазами. И этого человека Макс хорошо знал и готов был поклясться, что еще секунду назад его здесь не было, он не слышал его шагов. Только вот… Направив на него фонарик, он увидел, что прозрачны были не только его жуткие бельма, но и он сам, видно было, как сквозь темную майку просвечивала металлическая дверь. И белела дверная ручка.

Макс инстинктивно схватил Крысу за плечи и втолкнул в квартиру. И как можно скорее захлопнул дверь.

— О! Да ты огонь! — хмыкнула Крыса, но тут же осеклась, потому что видела, что с Максом творится что-то не то, он действительно напуган. — Что случилось?

— Откуда он взялся… — прошептал Макс.

— Кто?

— Там. На лестнице.

Крыса прищурилась и решительно шагнула к дверям, чтобы открыть и проверить.

— Нет, стой. Не открывай! — Макс встал между ней и дверью, не замечая, как перешел на «ты». Говорит через силу, изо всех сил пытается совладать со своим страхом. Он выронил телефон и сжал голову руками. Как же так?

— Что с тобой? — тут уже Крыса забеспокоилась всерьез. Она всматривается в его искаженное от ужаса лицо, ее холодные ладони накрыли его руки. — Что тебя так напугало? Ответь.

— Он снова здесь, — застонал Макс, отстраняясь, и показал куда-то на стену. Крыса включила свет в прихожей. По глазам больно резануло. Макс зажмурился. Тьма, щелкнув зубами, скукожилась, сморщилась и, поджав хвост, сползла за пальто, висящие на вешалке. Вот только прозрачное чудовище никуда не подевалось, а наоборот, его стало видно еще лучше. Грязную майку с какими-то ёлками, длинные спутанные волосы, босые ноги, немыслимо худые руки. Сфинкс, между прочим, никогда не позволял сыну выглядеть так неряшливо. Кто же это?

— Я не хотел напугать тебя, Макс, — заговорил Слепой. — Но мне действительно надо поговорить с ней. Тебе придется переводить. Просто повторяй за мной.

— Ты что здесь делаешь? — выдавил из себя Макс. — Откуда ты взялся?

Крыса пытается проследить за взглядом Макса. Крепко держит его за руку.

— Кого ты видишь, Макс, с кем ты говоришь?

— Разве вы его не видите? Вот он, — и тычет пальцем в стенной шкаф. Вот, оказывается, как сходят с ума. Безумие, полное безумие. Макс и не предполагал, что с ума можно сойти так внезапно, ясно и очевидно.

— Я никого не вижу, — Крыса хмурится. Сегодня она многое узнала, после сегодняшнего разговора на балконе она начинает догадывается, что за гость пожаловал к ней в дом. «Он найдет себе другого проводника» Ну ты, мальчик, попал. Папашино паршивое наследство. — Скажи, кого ты видишь? Какой он? Как выглядит?

— Это… Сын Сфинкса… Но постарше что ли. Футболка серая, брюки, лохматый какой-то. И он говорит со мной.

— Сын Сфинкса, значит… — Крыса улыбнулась и понимающе закивала. И ее улыбка напугала Макса едва ли не больше, чем явление призрака. Значит безумие заразно. Бежать. Бежать отсюда.

— Что он тебе говорит?

— Ты правда не видишь его?

— Нет. И не слышу. Так что же он тебе говорит? Подозреваю, что он пришел ко мне, — до Макса, наконец, доходит, что Крыса на удивление спокойно воспринимает его слова, подхватывает эту бредовую игру. Она что, правда верит, что он разговаривает с невидимым человеком?

— Скажи ей, Макс, — бормочет Слепой. Голос его скользит по стенам, растворяется под потолком.

— Он говорит, что ждет ответа на свой вопрос. Говорит, что ты знаешь.

Крыса кивнула. Потом взяла Макса за руку и потянула за собой в комнату. Слепой поплелся за ними.

— Где он? — уточнила Крыса.

— Возле кресла, — Макс немного выровнял дыхание. Вдвоем сходить с ума все-таки не так страшно. Даже если Крыса просто ему подыгрывает. Хорошо, сыграем в эту игру. Может, что-то прояснится.

— Что тебе сказать, Бледный, — заговорила Крыса, глядя на кресло. — Ты все верно понял, я не хотела детей от тебя.

Макс нахмурился. Эти двое действительно вступили в диалог. И разговаривали о страшном. Безумие начинало приобретать разумные формы.

— Он спрашивает, почему.

— Почему? Да потому, что я не хотела, чтобы мои дети были такими же беспомощными и зависимыми, как он. Я не хотела плодить слепцов. Мне становилось не по себе, как только я представляла, что их ждет. И потом, жить с двумя, тремя незрячими… Нет.

— Он спрашивает, почему ты… вы говорили, что… — Макс запнулся и покраснел. — ну… бесплодны. Простите…

Крыса обернулась к Максу — внимательный, грустный взгляд.

— Потому что, малыш, я не могла родить от того, от кого хотела детей больше жизни.

К его лицу потянулись две узкие ладони. Снова теснота. Снова чужое дыхание на его шее.

— Как же я хотела себе вот такого же рыжего мальчика, — шептала Крыса, гладя его по скулам, лбу, носу, ее глаза смотрели жадно, тоскливо и нежно. — Но его дети не живут во мне. Ни один. Вот слепые жили, а рыжие нет… А он жадный. Он всех детей забрал себе.

— Кто… забрал? — на автомате спросил Макс и сглотнул. Он ничего не понимал в этом воспаленном бредовом шепоте, ему стало страшно от чужой боли и чужой чудовищной тайны, к которой он, Макс, оказался причастен. И от предчувствия страшной правды, которую знать не хочется.

Призрак качался в стороне. Его тонкие длинные руки всплескивались, на лице застыло непонятное выражение — то ли досады, то ли ненависти, то ли боли.

— Почему вы не ушли от него, если любили… другого? — задал вопрос Макс.

— Это он спрашивает?

— Нет. Это мой вопрос.

— Ты дурак?

— В смысле? — опешил Макс.

— Ты помнишь, сколько тебе лет?

— Двадцать три, — растерялся Макс.

— Правильно. Двадцать пять лет твой папаша счастливо женат. И благополучно все это время плодил детей. Только не у всех получалось от него родить. Твоя мать оказалась удачливее, — лицо у Крысы стало жестким, злым. Вот оно что.

Тут заговорил Слепой.

— Не слушай ее. Ты не обязан ее слушать. Скажи, чтобы она замолчала.

— Бледный, ты получил ответ на свой вопрос? — спокойным голосом спросила Крыса, словно услышав его, и убрала ладони с лица Макса.

Слепой кивнул.

Макс машинально повторил его жест.

— Тогда убирайся, — сказала Крыса. — Убирайтесь оба. И больше не приходите сюда.

Уже на пороге Макс обернулся:

— Кто он такой?

— Мой муж. Он умер пятнадцать лет назад. Ты говорил с умершим, мальчик. Спроси своего отца на досуге. Он в этом знает толк.

Дверь хлопнула, как пощечина.

Выпотрошенный, измученный, ошарашенный всем увиденным и услышанным Макс кубарем скатился по лестнице, добежал до машины, вжал по газам и мчался так быстро, насколько позволял ему ночной город. И только остановившись у дома, он увидел СМС-ку от Рыжего, которая пришла еще полчаса назад: «Макс, у тебя все в порядке?»

Нет, папа. Все в полном беспорядке.

Кажется, я сошел с ума. А еще я никогда не прощу тебе этого.

Я ненавижу тебя.

И отключил телефон.

* И он подошел к двери, заглянул внутрь

«Отец»,

«Да, сын?»,

«Я хочу убить тебя»

«Мать, я хочу тебя»

The Doors «The end»

Примечания:

Слепой https://teinon.net/fanart/media/art/e9876b/e9876b48ef56bac48bf67a612ba54269e7e06ea5.jpg

Рыжий рассказывал о смерти и усопших так же просто и буднично, как про лошадь Габи и ее первого жеребенка, про первую зимовку в общине или про то, как познакомился с женой.

Во всех его сказках обязательно было что-нибудь про смерть. В его историях она представала нестрашным, работящим существом, утомленным необходимостью общаться с людьми. Люди донимали Смерть своими страхами и мольбами — кто-то хотел жить, кто-то наоборот, умереть, кто-то даже выставлял свои условия, а Смерть жила по своим, неведомым людям часам и законам. Бояться Смерти не надо, говорил Рыжий, но и дружить с ней бессмысленно. А вот считаться с ней необходимо. Смерть непременна и обязательна. Ее не получится обмануть.

Он рассказывал о посланниках Смерти, странных людях, которые ходят по границе миров, дружат с умершими и помогают живым. Они зажигают костры и могут говорить с усопшими, а иногда заключают со Смертью сделки.

Про умерших Рыжий говорил, что они безобидны и иногда могут дать хороший совет. Даже самые жестокие и страшные из людей после смерти уходят в грусть. Но очень радуются, если живые о них помнят и их близким хорошо. В том мире, куда уходят усопшие, ужасно скучно, поэтому важно в дни годовщины устраивать им небольшой праздник. Покойники нам никогда не вредят намеренно, это древнее, глупое суеверие, говорил Рыжий. Больше всего живым вредят горькие воспоминания, обиды и ошибки прошлого, поэтому лучше жить с легким сердцем.

Некоторые его истории повторялись. Макс, например, очень любил сказку про двух братьев, один из которых умер, а второй очень хотел, чтобы Смерть забрала его и привела к брату. Смерти не нужен был второй брат, но тот был упрям и настойчив в своих преследованиях, и ему уже почти удалось схватить Смерть за кончик плаща. Но и на этот раз Смерти удалось ускользнуть. Тогда она привела к нему двоих. Один был огонь, а второй тьма. Огненный человек умел говорить с мертвецами, а темный любить.

Брат не очень хотел жить, он боялся, да и умереть гораздо проще, чем жить. «Я никуда не денусь, мы обязательно встретимся, а вот ты многое потеряешь, — говорил усопший, обнимая плачущего брата. — Только вместе с тобой я узнаю, каково это быть взрослым, и что будет потом». И тогда живой брат ушел за темным человеком, который пообещал его любить и научить жизни. Таково было желание любимого брата».

Они с Рексом много раз спорили, кому из братьев они больше сочувствуют. И каково это, остаться одному. Живому, говорил Рекс, труднее, он проживает и за себя, и за брата, да еще и не по своей воле. А Максу в этой истории нравился «темный человек», который тоже проживал не свою жизнь, а подарил свою любовь, чтобы сделать другого счастливее. Интересно, я смог бы поступить так же, как он?

Однажды близнецы вместе с Рыжим пережидали грозу на дальнем сеновале в поле. Когда ливень закончился, уже наступила ночь, и решили не возвращаться домой, а заночевать прямо там. Макс обожал такие редкие моменты, когда не надо было делить внимание отца с другими братьями и сестрами (Рекс не в счет). Можно задавать миллион вопросов, бороться на руках, кидаться сеном и не бояться, что Рыжий отвлечется на кого-нибудь еще. Разумеется, они уговорили его перед сном на сказку.

Рыжий лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в потолок, с которого свисали сухие стебли. Братья привалились к нему с двух сторон. Тепло и уютно. Маленькое летнее счастье.

— Жил-был дурачок, волосы рыжие, в ботинке дыра, — начал Рыжий свою сказку.

— На тебя похож, — перебил его Рекс.

— Ну, почти.

— Папа — не дурачок, — вступился за отца Макс.

— Тише вы. И вот пошел он однажды гулять. Шел-шел, пока не встретил на улице красавицу-Смерть. Волосы черные, кожа бледная, талия — во! Тарелку в руках держит, а что в тарелке, не видать — салфеткой расшитой накрыто.

Смерть была его давней знакомой — когда-то в детстве он долго умирал и много с ней разговаривал. А Смерть все не могла решить — забирать его к себе или оставить. А потом дурачок все-таки выжил, и Смерть его отпустила. С тех пор много лет прошло, и он совсем ее не боялся. А зря.

— Привет, дурак, — говорит Смерть.

— Здравствуй, Смерть. Рад тебя видеть, давно не виделись.

— Куда идешь? — спрашивает Смерть.

— Да так, по делам брожу, других дураков ищу, а то поговорить не с кем. Больно умные все стали.

— Ну и дурак, — говорит Смерть. И посмотрела на него так, что он забыл, куда шел.

— Давай, — говорит Смерть. — Блины есть.

И тарелку свою показывает. Под салфеткой и правда блины. Он уже руку протянул, но Смерть ему и говорит:

— Сначала поцеловать, а потом блины.

Но дурак все не решался, потому что ему нельзя целоваться со Смертью — у дурака жена и дети. А потом все-таки поцеловал. Потому что была она смерть как хороша. Да еще блины пахли так, что умереть не встать. Ну и кто ж станет спорить, если Смерть просит немного любви? Так они и стояли — ели блины и целовались. А потом Смерть взяла его за руку и увела к себе жить.

— А жена у него тоже дура была? — теперь перебил Макс. Ему не нравилась эта сказка. Ему не нравились ни Смерть, ни этот странный дурачок, который и правда вел себя, как дебил. А ему хотелось хоть кому-то посочувствовать.

— О нет! Жена у него совсем не дура, очень даже умная. Добрая и красивая.

— Если у него такая хорошая жена, чего он к Смерти целоваться полез? — недоумевал Рекс. — Он не любил свою жену?

— Очень любил. Больше жизни любил.

— А чего же он?

— Да дурак потому что.

— И что, — расстроился Рекс. — Он бросил жену и детей ради Смерти?

— Нет, не бросил. И никогда не бросит, — успокоил его Рыжий. — Потому что Смерть ему нравилась, прикольно с ней, конечно, и блины вкусные, но он ее не любил. И детей у Смерти нет и не будет. А он любил жизнь, свою жену и детей. Но поскольку он был дурак, то иногда совершал всякие глупости. Дурачок, когда блины доел, надул воздушные шарики и улетел от Смерти. И Смерть его не догнала. Чудо, конечно, но так бывает. Говорят, дуракам везет, — завершил свою дурацкую сказку Рыжий.

— Плохо быть дураком, — заметил, подумав, Рекс. — И самому плохо, и жене его.

— А Смерть его любила? — спросил Макс.

Рыжий задумался.

— Может быть, потому дурак от нее живым и вернулся. Думаешь, можно просто так от Смерти на воздушных шариках улететь? Только любовь Смерти счастья не принесет.

— А жене своей он рассказал? Ну что он со Смертью целовался и блины ел?

— Нет, не рассказал. Если бы рассказал, то жена расстроилась бы, а расстраивать свою жену он не хотел.

— Не такой уж он и дурак, как выясняется, — вклеил реплику Рекс.

— А мне Смерть жалко, — заявил тогда Макс. — Она старалась, блины стряпала, а он поцеловал, блины сожрал и сбежал от нее. Не нравится мне этот дурак — он обманщик и трус.

Рыжий ухмыльнулся, но ничего не сказал.

Эту сказку он больше никогда не рассказывал.

Примечания:

в качестве дополнительной опции можно послушать песню Егора Летова "Про дурачка"

Полночи Макс мучился, ворочался в постели и думал, думал, думал, как теперь жить с обрушившимся на него безумием, с поселившимися в сердце неуверенностью, страхом и злобой. То, что еще вчера считалось непременным, правильным, нормальным, в миг скособочилось, окуклилось и исчезло, прежние контуры действительности расплавились, оплыли и застыли уродливыми и непонятыми формами. Что теперь вообще считать нормальным?

Не то чтобы Макс абсолютно не верил в загробную жизнь. Все-таки он вырос в общине, где под руководством отца совершались поминальные ритуалы, где рассказывали сказки об умерших. Дважды Рыжий выводил сыновей к кострам — на совершеннолетие и на свадьбе Рекса — давал им какое-то пойло, и через некоторое время они смотрели на проступающие в бешеном пламени лица и вслушивались в потусторонние голоса.

Но одно дело видеть призрака под воздействием галлюциногенов, и совсем другое — столкнуться с ним нос к носу на трезвую голову и видеть просвечивающие сквозь прозрачное тело шкафы и стулья. Нет уж. К такому его не готовили. Крыса обмолвилась, что Рыжий об этом что-то знает. Наверняка. Только Макс не станет с ним разговаривать. Только не с ним.

Потому что вчера вечером он навсегда потерял прежнего отца — верного, честного, преданного семье человека. Того, кому полностью доверял. Того, кто авторитет и сила. При мысли, что Рыжий вел иную, тайную от семьи, жизнь, Макса охватывало желание сделать отцу побольнее, сердце сжималось от обиды и разочарования. Оказалось, незыблемое согласие в семье держалось на подленькой тайне, маленькой отцовской лжи. Как у него совести хватало обманывать мать? А вдруг кроме Крысы у отца был кто-то еще? Или есть сейчас? Противно.

Вместе с тем, вообразив на миг Рыжего с Крысой, ну, как они там могли бы, Макс почувствовал укол неуместной ревности. Он до сих пор ощущал на скулах ее манящие прикосновения, запах ее сигарет и духов. Как развивались бы события, не спугни его тогда Слепой на лестнице, думал он? Как далеко зашла бы Крыса? Сумел бы он оттолкнуть ее или все-таки поддался? А может, это всего лишь игра? И никакого «продолжения» и не предполагалось?

Чертовски хотелось позвонить и обо всем рассказать брату. Хотелось привычно разделить с ним боль, отчаянье, гнев и растерянность. Прикинь, да? Представляешь? Но, понимая, какое впечатление произведут его слова на Рекса, он решил, что не имеет права рушить его мир. Незачем ему знать о похождениях отца, иначе придется рассказать и про Крысу, и про мертвецов. И про нерожденных детей. Не надо нагружать Рекса тяжелой правдой. С предельной ясностью Максу вдруг стало понятно, что он не сможет рассказать ни-ко-му о том, что разрывает на части его сердце и душу.

Он остался один.

После бессонной ночи Макс очнулся совсем больным, в голову словно напихали ваты да еще утоптали как следует. Хотелось плакать. По свету из окна он догадался, что время подползало к полудню. Глянул на часы — второй час. Блин. Надо вставать. Дел много. Работа — это еще то немногое, что сохраняло и удерживало реальность в прежних границах. Надо же, ему все еще никто не позвонил, даже не потеряли его.

Чччерррт, он же выключил телефон!

Так и есть. Семнадцать пропущенных вызовов от Стервятника! Макс даже крякнул, представив реакцию Птицы.

От отца десять пропущенных и шесть СМС-ок, которые Макс мстительно удалил, даже не прочитав. Пошел ты.

Так, сначала кофе и звонок боссу. Как будем оправдываться? Я тут, знаете ли, с мертвецом разговаривал и узнал, что мой отец систематически изменял матери с женщиной, которая, кажется, пыталась меня соблазнить, и так испугался и расстроился, что телефон забыл включить? Ну да, конечно. Так в объяснительной и напишу.

Что бы такое придумать более-менее правдоподобное? Отключил на ночь телефон и проспал? Вообще-то так оно и есть. Резонный вопрос — нафига, если раньше так не делал? Да еще накануне открытия. В такую горячую пору отключение телефона приравнивается к бунту и саботажу. У них открытие на носу, а у Макса мертвецы и семейные проблемы в повестке. Ты нездоров, мальчик. А нездоровым работать не полагается. Им полагается сидеть в специальном учреждении с установленным режимом дня под наблюдением врачей.

Макс побрел на кухню, набирал на ходу номер Стервятника, но, переступив порог, дико заорал и выругался.

Вон он — сидит на подоконнике, обняв свои острые коленки, смотрит своими седыми глазами — Макс видит его очень четко — грязные джинсы, сползающий с худых плеч растянутый свитер с затяжками (переоделся, гад), дыра на коленке, черные волосы сосульками. Улыбается. Улыбка у него широкая, лягушачья, неприятная, тонкие губы разрезают худое лицо пополам. Сейчас особенно заметно, что он значительно старше приемного сына Сфинкса — на вид ему лет тридцать. Сквозь него видна оконная рама, желтеющие кроны тополей и ошметки серых облаков, плывущих по осеннему небу.

— Привет, — сказало прозрачное чудовище как ни в чем не бывало.

— Что тебе от меня надо?! — орал Макс. Хоть дома можно не сдерживаться.

— Я поговорить, — миролюбиво сказал мертвец. Говорил он неторопливо, спокойно. — Не бойся, я не причиню тебе вреда.

Призраки никогда намеренно не вредят людям…

— Кто ты такой? — ноги подкашивались, Макс, держась на безопасном расстоянии, присел на табуретку.

— Можешь звать меня Слепой. Я старый друг твоего отца.

Вот оно что. Гхм… Друг? Друзья, которые спали с одной женщиной?

— Ты… действительно умер? — вот вопрос так вопрос.

Слепой кивнул.

— И давно… ты умер?

Прекрасный вопрос, просто прекрасный, думал Макс. Не разговор, а собеседование какое-то. Кстати, они на вы или на ты? Как с ними полагается-то?

— Пятнадцать лет назад. Через пару дней годовщина моей смерти, поэтому я здесь.

Прелестно, просто прелестно.

— Вы. Ты… теперь все время будешь ко мне приходить?

Слепой поерзал, спустил ноги вниз, посмотрел в окно.

— Нет. После годовщины я уйду.

— Надолго?

— На год. Может, дольше…

— То есть ты появляешься раз в год?

— Да.

Хорошая новость. То есть еще пару дней потерпеть этот бардак, а там, глядишь, жизнь наладится.

— А других… таких, как ты, я тоже могу видеть?

— Не всех. Ты можешь видеть только тех, кто имеет к тебе отношение. Или связан с твоим отцом.

Макс нахмурился. Этого еще не хватало.

— А отец… может видеть тебя?

— Конечно. Он же проводник.

— Так какого хрена… Почему я-то? Вот и переводил бы он! — Макс не на шутку разозлился.

— Ты оказался в нужное время в нужном месте.

— Только и всего? — растерялся Макс. — Значит, это может произойти с любым?

— Нет, — веско ответил Слепой, переплывая на мойку. Макс инстинктивно вжался в стену. Ты — тоже проводник. Поговори с Рыжим, он тебе все расскажет. Все не так страшно. Прости за вчерашнее, но у меня другого выхода не было. Мне до зарезу надо было поговорить с женой. Кто ж знал, что так выйдет…

Слепой снова улыбнулся своей пугающей улыбкой.

Ну да, конечно. Офигеть. Кто ж знал, что между вами все так запущено?

Макс сидел, уставившись сквозь Слепого на кафельный простенок над раковиной. Шумно вздохнул. С одной стороны, все оказалось еще сложнее, чем он думал, с другой, он чувствовал даже некоторое облегчение. Слепой оказался не разовым глюком, в его поведении была некая системность, например, он отвечал на вопросы и даже давал советы. Никакой агрессии не проявлял.

Из транса вывел пронзительный звонок, сменившийся оглушительным грохотом. Железная дверь сотрясалась под яростными ударами тяжелым твердым предметом, еще чуть-чуть и металлический сейф треснет под натиском незваного гостя. Ну все, Макс, вот и смерть твоя пришла. Так стучать мог только один человек.

— Как это прикажешь понимать? — без прелюдий и вводных слов просипел сквозь зубы Стервятник. Тон его выдавал крайнюю степень бешенства. Трость, которой минуту назад он лупил в дверь, покачивалась на опасном расстоянии от ног Макса. Следующий удар вполне мог прийтись по коленям. — У нас сутки до открытия, а ты выключаешь телефон и отсиживаешься дома? Вместо того, чтобы заниматься делами, я вынужден колесить по городу и искать тебя.

Он сверлил Макса своими желтыми фонарями. Макс молчал.

— Надеюсь, ты понимаешь, что за подобные выходки увольняют? — не дожидаясь от него ответа, отчеканил Стервятник, делая шаг в прихожую. — Мне не нужны непредсказуемые сотрудники с фокусами.

Макс отреагировал на редкость спокойно, заторможено как-то. Наверняка можно объяснить, доказать, но ему стало все равно. Уволен так уволен. Хуже уже не будет. Он медленно кивнул и поджал губы.

Стервятник тем временем двинулся на кухню.

— Буду признателен, если ты мне сделаешь кофе и соизволишь объяснить свое поведение, — продолжал свою гневную тираду Стервятник, усаживаясь за стол. — У нас горы документов, звонков и встреч. Ты это знаешь не хуже меня. В чем дело Макс?

Макс посмотрел на Слепого, блаженно развалившегося на соседнем стуле, потом на злющего Стервятника.

— Я проспал.

— Какого черта ты телефон отключил? Я разбудил бы тебя.

— Мне нечего сказать. Я забыл его включить.

Пока Макс возился с туркой, Стервятник внимательно его разглядывал. Произошло что-то из ряда вон, нечто, что не просто заставило Макса так безответственно поступить, но изменило его почти до неузнаваемости. От прежнего открытого, жизнерадостного, веселого рыжеволосого парня, которого еще вчера вечером он провожал из гостей у Лорда, не осталось и следа. Он не с похмелья, нет — чувствовался бы запах. Вещества? Где, когда и, главное, зачем Максу ночью принимать наркотики? Он точно не увлекается подобными штуками, Птица знал лучше многих.

По идее, это Стервятнику положено чувствовать себя не в форме — вчера после утомительного дня он порядочно выпил, потом, поздно ночью, последовал быстрый секс на квартире у «голубчика» (просто снять напряжение, не более того), после чего Птица отправился домой, он редко ночевал вне дома. Встал довольно рано — много работы. Но даже после такой бурной и короткой ночи Стервятник чувствовал себя собранным и относительно бодрым, хотя ломота в костях и сонливость давали о себе знать. Надо будет днем полчаса вздремнуть — это помогает. И таблеточки. А Макса как будто всю ночь в стиральной машине полоскали и отжимали. Глаза мертвые, спина вопросительный знак. Это не утомление. Это выхолощенность. Что-то его явно потрясло, причем не в лучшую сторону.

Макс уехал из гостей вместе с Крысой, та напросилась к нему в машину. Стервятник припомнил, как занервничал после их отъезда Рыжий — все время мусолил в руках телефон, а потом начал звонить и не мог дозвониться. И сегодня с утра оборвал телефон — Макс так не ответил на звонки. Они договорились, что Рыжий поедет искать Макса у брата, а Птица на квартире. Где и с кем ты провел эту ночь, Макс?

— Тебя отец потерял. Позвони ему.

Ого, как напрягся. Молчит. А взгляд-то какой злобный. Ладно, сам Рыжему напишу. В чем же дело? Кто тебя так умотал? Крыса? Эта может. Все, что угодно. Тем более, что там с Рыжим у нее какие-то старые терки. Эта может и парнем закусить и не подавиться. Ладно, попробуем с козырей.

— Ты что, с Крысой переспал, что ли?

Макс чуть турку не перевернул на плите и вытаращился на Стервятника. Чуть не задохнулся. Слепой беззвучно захохотал и показал два больших пальца. Умница, Птица.

— Вы чего… С ума сошли? Да как можно-то…

Так, похоже не врет. Добро. В точку не попал, но он хотя бы ожил.

— Мой жизненный опыт допускает примерно все. К тому же я слышал, что зрелые женщины очень неплохи в постели. Прости, не проверял, не мой формат. А Крыса — женщина выдающихся талантов, наслышан.

У Макса даже дыхание стало тише от такого поворота. Стервятник никогда не говорил с ним так откровенно и грубо. Обсуждать с Птицей личную жизнь? Что ж за ночь такая? И этот ёбнулся? Слепой откровенно веселился на своей табуретке, но ничего не говорил.

— В твоем возрасте единственный повод отключить на всю ночь телефон и забыть его включить, — продолжал скрипеть Стервятник. — Качественный незабываемый секс. Признавайся, ты трахался с кем-то? Это я еще пойму.

Макс как-то неопределенно мотнул головой и уставился на турку с закипающим кофе.

— А зря. В общем, Макс, пьем кофе, едем в клуб, работаем. А дальше решаем, что с тобой делать. И позвони отцу.

На этом разговор о несуществующей интимной жизни прервался. Макс как можно аккуратнее разлил по чашкам кофе и вопросительно уставился на Слепого, мол, может, все-таки уступишь мне стул? Вслух обратиться к нему он не мог при Стервятнике, а садиться поверх призрака не решался. Но Слепой никак не реагировал, продолжал, развалившись на стуле, смеяться. Он пребывал в распрекрасном расположении духа.

— Не бойся, садись, он ничего не почувствует. Как только ты сядешь, он уйдет.

Вздрогнув, Макс обернулся на голос. В дверях, за спиной Стервятника, стоял светловолосый мальчик лет четырнадцати-пятнадцати со стылыми желтыми глазами. Он приветливо улыбался и махал рукой.

— Здравствуй, меня тоже зовут Макс.

Есть вещи, которые знаешь с детства и воспринимаешь так же естественно и просто, как небо, облака, дорогу к дому, собственное имя или шкаф на кухне, в котором стоит «мамин сервиз», и особо не задумываешься об их смысле и сопричастности твоей жизни. Но однажды это повседневно-естественное осознается предельно остро и ясно, однажды обнаруживается, что прозрачный и невидимый воздух состоит из мириад частиц, как и ты, и его можно видеть и осязать, когда ты вдруг понимаешь, что окружающий мир всамделишный, что шкаф и сервиз появились в доме намного раньше тебя, а дорога к дому вымощена руками твоего отца, когда ты учился ходить, что все сущее связано с тобой невидимыми нитями. И так же реально существуешь ты сам.

Они с Рексом с детства знали, в честь кого названы, но никогда не придавали этому особого значения, Макс никогда не задумывался ни о смысле их имен, ни о тех, кто их носил и носит. Имена как имена. И только сейчас, впервые увидев сиамцев вместе, осознал, что ему досталось имя умершего.

Макс узнал этого желтоглазого мальчишку, он дважды видел его призрачный силуэт в пламени костров, но до сих пор никак не соотносил его ни со Стервятником, ни с собой, хотя знал, кто он. Ему рассказывали историю Птицы. Он носил имя мальчика, бестелесный призрак которого стоял у левого плеча брата, и в этот момент осознал, что между ними, двумя Максами, существует связь, и теперь, когда он получил возможность его видеть, эта связь стала очевидной, почти ощутимой, жутковатой и немного стыдной, словно он подглядывал за тайной, интимной стороной чужой жизни.

Сейчас разлученные близнецы выглядели, скорее, не как братья, а как отец с сыном, живой — с налетом эпатажной порочности, умерший — типичный подросток из журнала для подростков — стянутые в хвост белокурые волосы, джинсы. Он молча обнимал брата своими прозрачными руками, улыбался и смотрел на Макса приветливо и спокойно.

Кто ты, думал Макс, мысленно обращаясь к своему тезке, я о тебе почти ничего не знаю. Должен ли я прожить твою оборванную жизнь? Или ты существуешь в своем призрачном мире только потому, что у тебя есть такое нелепое продолжение, как я? Как нам теперь существовать вместе? Но размышлять уже не было времени, пора собираться на работу.

Стервятник заставил Макса приготовить завтрак (или обед?), хотя бы яичницу, и «нормально поесть», но тот почему-то не смог съесть ни кусочка, хотя яичницу любил — с укропчиком и базиликом — а тут ни в какую, воротит. В итоге все съел Птица.

В клуб двинулись всей компанией. Стервятник уселся на заднем сиденье, мгновенно прилип к телефону, да так без пауз и проговорил до самого места прибытия. Он уже давно предпочитал ездить с водителем или на такси, потому что с таким количеством звонков, что вынужден был принимать в последнее время, водить было просто опасно. Тень, пристроившись рядом, с любопытством уставился в окошко. Впрочем, скоро Макс потерял его из виду — он смотрел на дорогу, а в зеркале заднего вида Тень не отражался.

Представь, что их нет, думал Макс, стараясь успокоиться и смириться с новой реальностью. Думай только о работе. Что у нас сегодня? Монтаж, инструктаж персонала (или я его проспал?), последние примерки, последние анонсы и приглашения, проверить аккредитацию СМИ, обзвон «випов». Блин, еще отец же хотел сегодня к Стервятнику заехать со своими долбаными поставками. Договоры, счета… Не забыть отдать Рексу на подпись…

А вот как себя вести, если заявится в клуб отец, он пока не решил. Видеть его он не хотел, и при этом до зуда в кулаках хотелось высказать всю накипь, что скопилась на сердце. Предъявить, так сказать. Но разумного повода не было. Они же не ссорились, в конце концов. Рыжий ничего не знает ни о раскрывшейся его тайной связи, ни о страшных переменах, произошедших с Максом, а он совсем не по-взрослому обижается и отключает связь.

Интересно было бы понаблюдать за отцом в присутствии призраков, действительно ли он их видит, как утверждает Слепой? И как на них реагирует. Вообще ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться всем произошедшим, но выходит, единственный, с кем он мог обсудить историю с Крысой и явление призраков — Рыжий, человек, с которым в данный момент менее всего хотелось общаться. Такая вот фигня.

Макс все же не удержался и покосился в сторону пассажирского сиденья. Там сидел скрюченный Слепой и пристально смотрел на дорогу. Макс посмотрел на него как можно выразительнее — мол, не пошел бы ты куда подальше, а? Слепому тоже хотелось высказать все, что он думал о нем, его семейной жизни и формах бестелесной коммуникации.

— За дорогой следи, — заметил Слепой. — Сюда ко мне торопиться не надо. Всегда успеешь. Разобьешься, где я еще одного проводника найду?

— Тогда пристегнись, — решил пошутить Макс. Ничего больше не осталось, кроме как относиться ко всему этому кошмару с юмором.

— Мне уже без надобности, — отозвался Слепой.

* * *

Утро Рыжему досталось нервное и больное. Сквозь мутный сон он слышал, как Сфинкс собирается на работу, слышал их приглушенный разговор с сыном, шарканье тапочек по коридору. Это было… во сколько то было? Черт его знает, во сколько.

Разумеется, проверил телефон. Нет, Макс так и не ответил и не перезвонил. Рыжий дрожащими пальцами набрал Стервятника. Нет, Макс не объявлялся и на звонки не отвечает. Что ж такое, прохрипел себе под нос Рыжий и снова провалился в дурной похмельный сон.

СМС-ка брямкнула тяжело и глухо, как молоток по кастрюле с супом. Продравшись сквозь дурноту и боль, медленно и вязко подбиравшихся к горлу, Рыжий нащупал под правым ухом телефон и поднес его к глазам. Госсподи, зачем же они вчера так напились-то, а?! Как дети в песочнице.

Похмелье в семнадцать лет это незначительное неудобство в виде головной боли, легкого тумана в голове и ни к чему не обязывающей тошноты. В семнадцать можно надраться в умат, не спать всю ночь, а потом, не приходя в сознание, пойти на учебу, в магазин и на свидание. Сочинение можно писать с похмелья. Вот.

Похмелье в сорок пять это категорический «дэй офф». То есть следующий после хмельных посиделок день можно смело выбрасывать на помойку вместе с пустыми бутылками. Рыжему не то, что открывать глаза не хотелось, сама мысль о необходимости принимать это нелегкое решение — открывать глаза или нет — казалась мучительной и бессмысленной. Поэтому он приоткрыл только один глаз. Этого оказалось достаточно, чтобы понять, СМС-ка не от Макса, а от Лорда.

«Ты как?»

Иди на хер, Лорд, с трудом подумал Рыжий, чуть не уронив телефон на лицо. Но все же ответил, через раз попадая негнущимися пальцами по кнопкам: «Вроде жив».

В ответ прилетело: «Везет, я в хлам!» От сообщения веяло какой-то неприличной бодростью. У него еще есть силы болтать… В хлам он, как же. Интересно, он похмелился или принял таблеточку? Отвечать сил не было. Сердце бухнуло похоронным барабаном и провалилось куда-то за позвоночник. Рука с телефоном упала на постель безвольной плетью.

Мешать красные вина с домашней настойкой и запивать этот феерический коктейль виски с коньяком плохая идея в любом возрасте. Очень плохая.

Припомнилось, как ближе к полуночи Стервятник извлек еще один булькающий том собственного сочинения, а Рыжая достала из загашников коньяк (хорошо же сидим, ну?), хотя сама уже в празднике жизнестойкости и идиотизма не участвовала — сидела растрепанная на диване и тянула чай. Время от времени к ней подбирался Лорд, целовал в коленку и, с трудом фокусируя взгляд на ее лице, осведомлялся, чего она такая грустная.

— Я не грустная, я неживая, — нехотя отмахивалась Рыжая и гладила бывшего мужа по светлой пьяной голове. Остальные старались не смотреть на этот семейный разврат и тихо выпивали за столом.

Остаток вечера Рыжий то и дело смотрел на темный экранчик телефона, в надежде получить ответ от Макса, а потом все-таки не выдержал и позвонил, прослушал сообщение автоответчика, позвонил еще раз. И еще.

Стервятник засобирался первым под предлогом «утром на работу», на что Сфинкс вяло прокомментировал «всем на работу» и налил еще. Птица (к коньяку, он, кстати, благоразумно не притронулся) прихватил своего золотоволосого птенчика, запоздало напомнив, чтобы все поберегли силы для послезавтра, и канул в ночь.

Наконец стали расползаться и остальные. После получасовых препирательств и уговоров они дружно грузили в такси Лорда, который требовал продолжения банкета, но экс-супруга, подавая ему костыли в машину, возмущенно шипела, что-то вроде «не зли женщину», и эльф уехал домой к законной жене.

А Рыжий со Сфинксом решили пройтись пешком, чтобы растрясти хмель, однако план не удался, они ввалились домой в четвертом часу ночи такие же пьяные и смурные.

А Макс так и не перезвонил. И не написал.

Получив в половине второго дня СМС-ку от Птицы — «Макс дома, едем в клуб, приезжай, если хочешь обсудить поставки» — Рыжий наконец проснулся и понял, что полдня уже сожжено. На кухне набросился на заботливо оставленную Сфинксом минералку и заварил крепкий чай с лимоном. Бесшумно возникший в дверях Слепой-младший нешуточно его напугал. Рыжий пару секунд соображал, с кем он имеет дело — с живым или неживым, мотнув головой, сбросил морок и поздоровался.

Все-таки они невероятно похожи. Чей ты? Откуда тебя откопал Сфинкс, подумалось Рыжему. Связан ли ты как-то с нашим Слепым? По идее Сфинкс-то должен знать — в приютах обычно хранятся сведения о биологических родителях, если ты не подкидыш, конечно. Не то, чтобы для Рыжего это что-то значило. Но если предположить, что Слепой станет частью его семьи (что очень и очень возможно, Рыжий допускал такой вариант), было бы неплохо и узнать.

Последние дни влюбленный подросток и правда был похож на тень, с Рыжим почти не заговаривал, стелился вдоль стен и, видимо, все время держал связь с дочерью Рыжего. Из-за двери все время слышался его тихий голос — их телефонный роман находился на самом пике. Рыжий и жалел его, и понимал, что в нынешних обстоятельствах поступить иначе не мог.

К слову, призрак Слепого больше не возникал. Как сквозь землю провалился, хотя как раз на пьяные щи призраки охотно слетаются. Ну и ладно. Не очень-то и хотелось.

Охохонюшки, как нехорошо-то сегодня…. ладно, часть дел отменилась сама собой из-за позднего подъема и плохого самочувствия, но к Птице заехать надо. Они договаривались о встрече по поводу поставок продукции общины в сеть баров Стервятника. Не все же там пить, надо ж и чем-то закусывать. И на Макса поглядеть. Мало ли что.

— Ты чего такой смурной? — Стервятник, несмотря на бурную ночь, выглядел собранным, почти бодрым.

— Догадайся с трех раз, — огрызнулся похмельный Рыжий и хлебнул минералки. — Как ты можешь работать в таком состоянии?

— А я хорошо себя чувствую. Я, между прочим, не идиот и ничего не пил, кроме настойки. И у меня есть правильные таблеточки. Хочешь?

Рыжий поморщился, замотал головой. Только птичьих таблеток ему не хватало. Знаем, плавали, потом неделю с унитаза не слезет.

Они стояли перед входом и наблюдали, как монтировали вывеску. Клуб «Birdland». Рыжий хмыкнул. Стервятник не изменял себе и продолжал гнуть птичью тему. Теперь к сети баров «Хромая птица» прибавилась и «Страна птиц». Осталось открыть бордель «Гнездовище», и будет полный комплект.

Вышел на улицу Макс. Вслед за ним, беззвучно шлепая босыми ногами, выплыл Слепой, и откуда-то объявился Тень. Оппаньки! Этот-то что тут делает? Сейчас совсем не его время, однако, вот он, стоит рядом со Стервятником, ручкой машет. Ерунда какая-то. Но спрашивать вслух не удобно. Рыжий только помахал рукой в ответ, как бы приветствуя сына. Тот тоже в ответ поднял руку.

— Привет, у тебя что-то случилось? Почему на звонки не отвечаешь, чудила?

Макс, пряча глаза, прогундел что-то вроде «забыл телефон включить», и Рыжий отстал. Потом поговорим.

— Пойдемте ко мне в кабинет, — объявил Стервятник, когда вывеска устроилась на положенном месте. — Сегодня клуб показывать не стану, чтобы не портить впечатление. Завтра все увидишь.

Внутри царила лютая суета. Вокруг все что-то носили, прибивали, привинчивали, визжала дрель. Мат стоял, как на плацу. Наводили финальный марафет перед открытием. Но даже в недоделанном виде было понятно, что представление о «птичьем царстве» у Стервятника весьма специфическое. Какое-то птичье кладбище, а не земля обетованная. Впрочем, Рыжему понравилось. Он любил кладбища.

Посреди темного коридора Рыжего чуть не зашибли стремянкой, благо Слепой вовремя предупредил, и Рыжий успел увернуться. Пользуясь всеобщей суматохой, он тихонько спросил Тень:

— Ты чего здесь делаешь? Тебе ж не время?

— А я не к тебе, — заявил Макс и поплыл себе дальше вслед за братом.

Вот ни фига себе. А к кому? Это что-то новенькое. Но выяснить подробности не успел.

Кабинет Стервятника ожидаемо оказался филиалом маленького ботанического сада, правда, без влажных тропиков и джунглей — все строго по горшкам и по ранжиру. Живой островерхой изгородью вдоль стены стояли горшки с ухоженными тенелюбивыми сансевиериями, на столе пышно разлапилась традесканция. И, разумеется, кактусы всех мастей — на полках, подоконнике, на столе. Там, где у нормальных людей размещаются портреты «родных и близких» — в рамочках на столе или на стене, на заставке ноутбука, у Стервятника красовались милые колючие друзья. А личных фотографий Птица в открытом доступе не держал.

— Ну что, Птица? Хорош сыр?

— Сыр неплох, только цены, у тебя Рыжий… Килограмм стоит, как пульт управления ракетой земля-воздух.

— Тебе рассказать, почему? Технологию? У нас ручной труд, и электричество в этом году подорожало на восемнадцать процентов, между прочим.

— Рыжий, я к тебе хорошо отношусь, но по таким ценам я не могу закупаться. Скинь хотя бы процентов десять. Нам тоже надо наценку делать. Плюс НДС. Никто ж покупать не будет.

— Десять процентов?! И этому человеку я подарил первый в его жизни презерватив! Это грабеж!

— Между прочим, не подарил, а продал. От тебя хрен подарков дождешься, Рыжий. Скинь семь.

— Продал… Пффф… Какой ты мелочный Птица. Мне надо было бизнес развивать. Три.

— Рыжий, ты прекрасно понимаешь, что я к тебе обратился исключительно по старой дружбе. У меня завтра же тут будет очередь кольцами стоять из поставщиков. Найду дешевле. Хотя бы шесть.

— Ты чё? Мы не из воздуха это все делаем. Бензин и электричество мы не производим. Плюс налоги. Четыре.

Макс с мрачным любопытством наблюдал за препирательством двух вожаков. Переговоры с Птицей — ритуал, отточенный годами, еще со времен Дома, где оба с успехом барыжили, чем могли. Стервятник в основном алкоголем собственного сочинения и наркотой разной степени легкости, Рыжий — презервативами и сопутствующими товарами «для здоровья». Между собой часто договаривались на бартер и торговаться могли часами, до хрипоты и нервного хохота.

Деловой спор прервал телефонный звонок. Стервятник коротко глянул на экран и сделал извиняющийся жест, мол, не могу не ответить, минутку.

— Алло! Да, привет. Чего? Твои ключи у меня… Ты же мне их сам вчера отдал. Да, они у меня, — Стервятник говорил терпеливо и спокойно, без привычной раздраженной надменности, Макс даже глаза на него поднял, с кем это босс так разговаривает?

Птица коротко глянул на Рыжего и Макса поверх очков, как бы проверяя, стоит ли при них продолжать разговор. Тень маячил за его спиной, прикрыв глаза и сжав губы, словно он тоже прислушивался к разговору. Слепой, развалившись в кресле в углу кабинета, с довольным видом покусывал пальцы и кивал головой.

Макс внимательно наблюдал за Рыжим, но по его виду совершенно не понятно было, видит он призраков или нет. Он ни разу не посмотрел в их сторону и не отреагировал на них. И, надо сказать, призраки на него тоже не обращали внимания. Макс изо всех сил сдерживался, чтобы лишний раз не бросить взгляд на Слепого или Тень — потому что уж больно по свойски они себя вели — бродили по кабинету, присаживались на стол, прикасались к предметам, заглядывали в горшки с растениями, даже тихо переговаривались друг с другом. К тому же Тень время от времени подходил к Стервятнику и обнимал его за шею. Это страшно раздражало.

— Хочешь, я пришлю к тебе кого-нибудь? — продолжал Птица, не замечая объятий брата. — Ты когда уезжаешь? Ясно… Ну как хочешь, я здесь до вечера. Да, в клубе. Может, все-таки завезти? Ладно, ладно…. Не заводись… Ты выпил лекарство? Я оставил на столе… Да, зелёный пузырёк. Не забывай, пожалуйста, тебе нельзя прерывать приём. — В голосе Птицы мелькнули нотки досады. — Ладно, отбой, мне работать надо. Пока. Жду…

Примечания:

Стервятник и Тень

https://teinon.net/fanart/media/art/d51252/d512520ec83bb02a6ab48be7f069d9d57047b291.jpg

Глава шла очень тяжело, похоже, я сама себя загнала с бессистемностью сюжета. Как-то все опять получается мрачнее и напряженнее, чем хотелось изначально. Хотелось беззаботной тусни, а не вот этого всего.

Вожаки еще попрепирались минут десять, особо ни до чего не договорившись, потом Стервятника срочно вызвали куда-то на площадку, он попросил его подождать, ворча под нос, что кругом одни беспомощные идиоты, и он задолбался по десять раз объяснять одно и то же. Макс было вызвался идти с ним, но Птица бросил «сиди тут» и уковылял. Тень последовал за ним.

Рыжий с Максом остались одни в компании Слепого, туманным сгустком фланировавшего по кабинету. Рыжий налил себе воды, жадно выпил, предложил Максу, тот молча отказался, уставившись в свои бумажки.

— Ну, выкладывай, что случилось?

— Ничего не случилось, — проговорил он как можно равнодушнее, отчего, напротив, у него вышло нервно и зло. Притворяться перед отцом Макс совсем не умел.

— Слушай, я же вижу, что что-то произошло. Ты сам на себя не похож. Если считаешь, что справишься сам, не буду настаивать, не хочешь — не говори. Если нужна помощь, скажи.

Максу хотелось заорать — «блять, да чем ты поможешь?!» — но промолчал, украдкой глянув на Слепого. Тот равнодушно глядел в окно, покачиваясь из стороны в сторону, как тюлевая занавеска на ветру. Внутри у Макса постепенно закипало, но вместе с тем, оказавшись с отцом лицом к лицу, он впервые ощутил смутное сомнение, смешанное со страхом. А надо ли Рыжему рассказывать? Что, собственно, он собирается ему предъявить?

— Макс… — мягко начал Рыжий.

— Все, закрыли тему.

— Ну как знаешь, — пожал плечами Рыжий. — Тогда будь любезен, сделай лицо попроще.

— Все нормально с моим лицом. Отстань, — и поморщился, словно ушибся локтем об угол.

Рыжий терпеть не мог конфликтов — ни в общине, ни в семье — и старался разрешать споры и ссоры как можно быстрее. Он знал, что самые тяжелые и долгоиграющие ссоры и даже вражда вылупляются из мелких недомолвок. Где словом, где шуткой, где своевременной помощью, а иногда специально выводил на спор, чтобы как можно скорее все разрешилось. Лучше поругаться, поорать, а потом успокоиться. Все лучше, чем изводить друг друга полунамеками и играть в злобную молчанку. Макс не мог припомнить, чтобы они с матерью хоть раз серьезно поссорились. Да, мужские споры мог решать и с кулаками, если не помогала дипломатия — в общине нравы царили простые. Но это уже из разряда крайностей.

Рыжий повертел головой, оглядывая стервятниковский кабинет, побарабанил пальцами по столешнице и самым невинным тоном спросил:

— Как вы с Крысой вчера доехали? Довез? — вроде как тему сменил.

— Довез…

— И как она тебе?

— В смысле? — такого вопроса от него Макс не ожидал.

— Ну, какое произвела впечатление? Ты же ее вчера впервые увидел. Мы-то друг друга сто лет знаем.

Что он делает? Зачем он об этом заговорил? Что он хочет выпытать? — думал Макс, почувствовав, что вместо злости его охватила растерянность. Как будто Рыжий сам провоцировал его на откровенность.

В ответ пожал плечами и снова посмотрел за левое плечо отца, из-за которого на него пристально смотрел Слепой. Молча. Безо всякого выражения на лице, как фотография на могильном памятнике.

— Не знаю… Мы ж недолго общались. Интересная женщина. Мне показалось, что умная.

— Не показалось. Это одна из самых умных женщин, что я знаю.

О как. Ну что ж, попробуем…

— Умнее, чем мама?

— При чем тут мама? Я бы их вообще не сравнивал, — аккуратно заметил Рыжий. Не зная подноготную, можно было подумать, что они просто сплетничают, обсуждая общую знакомую, а не отец спрашивает мнения сына о своей любовнице. — А мама, между прочим, очень умна, если ты не в курсе. Но к тому же еще и добрая. В отличие от Крысы.

А вот с этим Макс готов согласиться.

— О чем говорили?

Да блин.

— Да так, ни о чем. О работе.

Макс посмотрел на Слепого, в надежде, что тот придет ему на помощь. «Почему ты молчишь? Если он тебя слышит, скажи что-нибудь, наконец!» Но Слепого словно тут и не было, словно разговор ничуть его не касался. Он тут всего лишь призрак бестелесный.

А, пошло все к чертям! Макс почувствовал, что если он сейчас не задаст вопрос, то взорвется, треснет, лопнет. Он слышал, как с мерзким скрежетом натягивается струна на старый скрипучий колок.

— Правда, что ты с ней встречался когда-то?

— Вооот оно что… — протянул Рыжий. В его голосе Макс с удивлением услышал почти облегчение. Ему как никогда хотелось содрать с него очки.

Звонок телефона, как лопнувшая струна, больно хлестнувшая по щеке, вспорола повисшее между ними напряжение. Оба вздрогнули.

— Алло! Да, привет! — на губах Рыжего появилась улыбка, и он заговорил тем самым тоном, каким говорил только с одним человеком на земле.

Мама!

— Да все нормально, вот Макс рядом сидит, я у него на работе… Нет, с Рексом еще не виделся… Да кружусь, как подорванный. Один кредит закрыл, кстати… Ага. Как дома?

Макс смотрел, как отец спокойно и обыденно разговаривал с матерью, делился новостями, шутил, и было заметно, что сейчас он не притворяется, искренне рад ее слышать, и Макс пожалел о своем вопросе, хотя не мог не признаться, что ему сразу стало легче, словно он выпустил пар из готового взорваться котла. Он понимал, что своим вопросом залез не на свою территорию, и, как только Рыжий повесит трубку, начнется что-то иное, горькое, спровоцированное его обидой, его потрясением. Он поежился. Ему стало страшно.

Зачем он это брякнул? Что он хочет узнать от отца? Чего хочет добиться? Раскаяния? Признаний? Чтобы он все рассказал матери? И тогда Макс честно себе ответил — ему хотелось просто по-де-лить-ся, разделить эту обиду. Вот что. В конце концов, дров наломал Рыжий, а ему, Максу, за него страдать.

— Ну, пока-пока. Я позвоню на обратной дороге. Целую.

Рыжий выключил телефон, убрал его в карман куртки, снял очки, устало потер переносицу. И посмотрел Максу в глаза.

— Что ты хочешь знать? — спросил он со вздохом. И чему-то усмехнулся.

Сказал А, говори Б. Делать нечего.

— Это правда?

— Это было очень давно. Еще в Доме.

— Ты врешь.

Рыжий замер.

— Что тебе наговорила Крыса?

Макс замялся.

— Ну говори уже, раз начал, — взгляд отца стал каменным. — Валяй свою обвинительную речь, адвокат.

— Адвокат защищает. Обвиняет прокурор, пора бы и запомнить, — пробормотал Макс. Он чувствовал себя припертым к стенке.

— Да похер. Давай, выкладывай, что там у тебя накипело.

— Ты с ней встречаешься? Сейчас?

— Нет, мы давно порвали. И второй семьи у меня не было и нет. И других детей, кроме вас, тоже. И мать я бросать не собираюсь. Я на все вопросы ответил?

Макс снова глянул на Слепого и решился:

— Она рассказала, что хотела от тебя детей.

Рыжий закатил глаза и тихо выругался. Руки его сжались.

— Впервые слышу.

Макс заметил, как едва заметно кивнул Слепой.

— А мама… знала?

— Нет, конечно. Если ты не подсуетишься. Вижу, ты полон решимости и праведного гнева. Чего тебе от меня надо, Макс? Да, я спал с другой женщиной, но это мои дела. Я никогда не впутывал в это твою мать. Если ты ей расскажешь…

— Но почему? Почему ты так? Вы же с мамой никогда не ссорились…

Наконец-то Макс сформулировал вопрос, который на самом деле его мучил. Что должно произойти между двумя любящими людьми, чтобы в их жизни появился третий? На чем споткнулся Рыжий? В его вопросе была почти мольба. Объясни мне, отец, чтобы я не повторил твоей ошибки, я смертельно боюсь ошибиться.

А вот действительно, почему? Рыжий задумался.

Он никогда не задавался этим вопросом, а всегда считал, что все произошло как-то само собой. Сначала сорвался по пьяни, с кем не бывает. Но ведь что-то побудило его позвонить Крысе во второй раз. И в третий. Когда жена забеременела в последний раз, он перестал с ней встречаться, а потом… через полтора года… снова. И растянулась эта волынка на несколько лет. Ну, случались, конечно, и «разовые акции» вдали от дома, которые есть в жизни многих мужчин, которые не принято даже за измену считать. Так, подвернулось и ладно. Семейной жизни не помеха. Трахнулись и разошлись.

А встречи с Крысой не были случайностью. Он сам звонил. Сам планировал. Чего ему не хватало? Что он хотел утопить в этих тайных встречах? Что хотел доказать? Какого утешения искал? С женой они не ссорились. С сексом у них никогда проблем не было. Даже в периоды беременности и после родов они научились доставлять друг другу радость. Да и контролировать себя он умел. Не мальчик пубертатный.

Рыжий пытался вспомнить, что же тогда произошло? Как они тогда жили с женой? Да хорошо жили… Рыжая, младшая дочь, в тот год родилась… Стоп.

Пожалуй, только одна-единственная серьезная размолвка… когда они серьезно разошлись во мнении… Им обоим под тридцать, и у них уже пятеро детей, скоро родится шестой. Тогда жена сказала, что это ее последние роды. Больше не надо. Она устала. Рыжий соглашался с ней (и правда — шестеро детей — сколько ж еще надо?), а в глубине души начал заранее тосковать и беспокоиться. Его неуемная жажда жизни, обновления и продолжения рода требовала выхода, как будто сама его суть бунтовала против этой перемены, против того, что отныне секс с женой — это просто секс, и новых детей у них не будет, а они еще так молоды, еще, казалось бы, столько сил и времени впереди. И надо выстраивать отношения по-новому. Без новеньких младенцев, без тугого живота, в котором билась новая жизнь, без того, что Рыжий обожал. А жена — да, она устала. Это тоже понятно. Но…

И вскоре после рождения дочери, будущей отцовской любимицы, с ним и приключилась Крыса. Потом умер Слепой, и его смерть связала их покрепче секса. Чувствуя, как связь с ней становится все глубже, интимнее, чувствуя, как он постепенно отчуждается от семьи, Рыжий запаниковал и стал уговаривать жену решиться еще на одного ребенка. Она отшучивалась, отнекивалась, но что-то в его глазах, в его поведении заставило ее уступить. Они оба ухватились за этот спасательный круг.

Оба хорошо помнили ту ночь, ее мягкое, почти сдавшееся «не надо» и его настойчивое, упрямое «ну пожалуйста», «давай это сделаем», которое он повторял в последнее время бессчетное количество раз, в которые он вкладывал весь свой безотчетный страх, весь свой отчаянный стыд и угрызения совести, всю свою покореженную любовь, всю свою нежность и надежду на искупление. Его ладонь, поглаживающую ее живот после, и ее тихое, долгожданное и сокровенное, как в прошлые разы — «я его чувствую».

В период беременности он ни разу не изменил жене. Это было строжайшее табу. Родились младшие близнецы. Сразу двое! Как награда. Рыжий был счастлив.

Больше она не рожала. И он больше не настаивал, постепенно свыкаясь с изменившейся жизнью.

Крыса снова ненадолго вернулась в его жизнь, чтобы через пару лет исчезнуть навсегда. Он решил этот квест. Так он считал.

Было еще одно, что не находило пока подтверждения, но в чем Рыжий был почти уверен. Пока они с женой творили детей, рядом с ним не появилось ни одного призрака, как будто мир мертвых в эти периоды отодвигался, отступал от него. Все эти годы он общался с умершими только через костер, ни один из них не потревожил его в городе. Впервые Слепой объявился через 40 дней после своих похорон, напугав Рыжего чуть не до полусмерти. Потом снова исчез, окончательно водворившись в жизнь Рыжего после рождения младших сыновей. Что-то смутно подсказывало крысиному вожаку, что эти явления как-то связаны.

Как это объяснить Максу, если он сам смог это более-менее осознать только сейчас, спустя столько лет? Как объяснить, что его жажда жизни имеет оборотную сторону? Что он, взрослый мужик, не всегда дает отчет своим действиям? Что он, Рыжий, трусливо прятался много лет за женой и детьми от Смерти? Что в его жизни есть вещи пострашнее, чем измены жене, то, о чем он вообще никому не сможет рассказать, что он всю жизнь скрывает правду о себе?

Как тебе объяснить, что сейчас за моей спиной стоит дух умершего друга, и я могу говорить с ним. Я не сумасшедший, нет, просто такова моя жизнь, и иногда она пугает меня самого. Как тебе это все объяснить, сын?

Он смотрел на замершее в напряженном ожидании лицо Макса и не знал, что ответить.

Его размышления прервал стук в дверь. Макс обернулся.

В кабинет зашел высокий седой человек. Он никогда не видел его. А Рыжий, наоборот, поднялся со стула и протянул руку.

— Приветствую вас, Черный Ральф.

— Здравствуй, Рыжий. Рекс здесь?

— А ты, наверное, Макс?

Ральф протянул руку, представился.

— Твой ведь? — кивнул Ральф Рыжему. — Похож!

Рыжий растянул рот в фирменной улыбке и с гордостью кивнул, как будто минуту назад этот «твой» не допрашивал его с пристрастием. От очередного «похож» Макса слегка замутило. Он ждал дежурной реплики «про непохожие глаза», но Ральф сказал другое:

— Рекс тебя ценит. Очень. Говорит, что ты умеешь стратегически мыслить.

— Спасибо.

— Рекс не уехал?

— Нет, он в клубе. На площадку вызвали. Можно позвонить, но он скоро вернется.

— Ладно, минут десять могу подождать.

— Может, чай или кофе?

— Не парься. Я покурю, — отмахнулся Ральф.

Проработав почти три месяца со Стервятником, Макс видел этого человека впервые и сейчас слегка офигевал от того, насколько уверенно, почти по-хозяйски, тот вел себя, как будто бывал здесь каждый день. Он уселся в кресло у окна, невольно согнав оттуда Слепого, откуда-то извлек пепельницу и закурил. Бывший Хозяин Дома недовольно фыркнул, скупо кивнул в знак приветствия бывшему воспитателю и перебрался на подоконник, ловко устроившись между горшками со спатифиллумом. Глядя на Ральфа, закурил и Рыжий. Вообще-то, Стервятник никому из посторонних не позволял курить в своем кабинете. Это вообще кто?

— Все время забываю, сколько у тебя детей, Рыжий. Как семья?

— Восемь. Да все нормально. Растут, как видите. Некоторые тут уже меня самого пытаются поучать и воспитывать, никакого почтения к возрасту, — Рыжий посмотрел на Макса, и тот, закусив губу, все-таки хмыкнул.

— Это они умеют, привыкай, — кивнул Ральф и добавил с усмешкой. — Между прочим, тебе, пацану, невежливо напоминать мне о возрасте.

Рыжий рассматривал поседевшего Черного Ральфа и думал, что, пожалуй, старость ему даже к лицу. Неспешный, грузный, но не обрюзгший. Сквозь седину пробивались остатки черной шевелюры, а аккуратная бородка красиво оттеняла смуглую кожу. Своим шрамом он немного напоминал старого пирата. Сильвер, как есть, усмехнулся Рыжий, только курит теперь легкие сигареты, а не те адские папиросины, которыми насквозь пропах Стервятник в первые годы после Выпуска. Кстати, жизнь с пижонистым Стервятником не прошла даром — Ральф выглядел теперь почти стильно. Рыжий не удивился бы, если бы узнал, что его гардеробом занимается сам Птица.

Глядя на Ральфа, Рыжий осознал, что возраст не пугал его. Рыжий честно признался себе, что ни за что, ни за какие блага не хотел бы вернуться в свои восемнадцать. И никогда не променяет их на свои сорок пять. Хрен вам. С возрастом меньше судишь, больше понимаешь, меньше сожалеешь, больше ценишь, меньше обижаешься, больше благодаришь. Слизывая здоровье, внешность и силы, возраст преподносит главный приз — опыт и пофигизм — умение ценить то, что есть, и игнорировать то, что не существенно.

В Ральфе по-прежнему чувствовалась сила, хотя уже без той пробойной, сметающей препятствия энергии, которая переполняла его раньше. Пожалуй, только на таком топливе можно было решиться в свое время забрать с собой из Дома нервного, трясущегося от боли, ненависти и страха Стервятника, не оглядываясь ни на Дом, ни на слухи, которые еще много лет будут их преследовать.

Рыжего ничего особо не объединяло с бывшим воспитателем в наружной взрослой жизни. Он даже на «ты» с ним не перешел, в отличие Сфинкса, который изредка пересекался с Ральфом по работе. Но между ними существовали негласные и невидимые связи, прочные, о которых они знали, но никогда не обсуждали. Когда-то их навсегда повязала Самая Длинная — шрамами и кровью, общим страхом и обоюдным нежеланием вспоминать об этом. Рыжий помнил, кому обязан жизнью, помнил, кто нес его на спине в Могильник. А в последнюю Ночь Сказок Ральф узнал, кому обязан, что Стервятник согласился уйти с ним в наружность. Птица рассказал.

— Как община? Как ваши? — Ральф тоже с интересом рассматривал Рыжего, словно в очередной раз удивлялся, что из того неуравновешенного наркоманистого отморозка, которого он много лет назад гонял по Дому, вырос вполне себе взрослый человек — с детьми, работами и заботами. На вид, конечно, чучело редкостное, тем не менее, восемь детей и община. Сын вон приличный. У Ральфа это до сих пор в голове не укладывалось. Удивительно, что он вообще жив. Они живы. Не все, конечно. Но большинство.

— Крутимся как-то. Вот, хочу Стервятнику предложить кое-что из нашей продукции. Торгуемся. Я вам заверну кое-что из нашего, попробуете.

Ральф знает, как умеет торговаться Птица. Посмеялись.

— Вы-то как сами? Чем занимаетесь?

— Рекс разве не рассказывал? Нет? Я все время забываю, что он любит скрытничать. В общем, пытаюсь что-нибудь изменить в системе интернатов. Пробиваю один проект на уровне областной администрации. Не слышал? Рекс, кстати, весьма помогает мне в этом. На его деньги сейчас ремонтируют одно помещение. Если все выгорит, то там будет первое учреждение, которое будет работать уже по моей схеме. Вот как раз сейчас еду туда. Еще немного помощью приемным семьям занимаюсь. Если получится, обязательно Сфинкса привлеку. А может, еще кого из ваших, кто готов с детьми работать. Ваш опыт пригодится.

Вот тебе и бордель «Гнездовище». Ну, Птица. Рыжий с уважением поднял большой палец.

— Если нужна будет помощь… Чем смогу.

— Хорошо. На самом деле я несколько лет уже пытаюсь пробить эту дебильную систему… То, что у вас было в Доме… Сам Дом. Ну в общем… — Ральф сжал зубы и с досадой махнул рукой.

— Не повторяйте эти трюки в домашних условиях, — тоном телевизионного диктора закончил за него Рыжий и невольно почесал шрамы на правой руке.

— Примерно так, — подтвердил Ральф и провел пальцем по левой щеке, словно пытаясь стереть с нее то, что стереть нельзя.

Помолчав несколько секунд, Ральф неожиданно спросил:

— Вы где так погуляли вчера, а?

— Так у Лорда с Рыжей. Все там были.

— До пяти утра? — Ральф приподнял свою серебристую бровь и посмотрел на Рыжего знакомым взглядом Черного Ральфа, не обещающего ничего хорошего. — Сфинкс сказал, что вы вернулись в начале четвертого. А Стервятник уехал раньше всех.

— А? — опытный Рыжий на автомате придал лицу самый невинный вид, чтобы не дай бог, не сболтнуть лишнего. Даже очки на нос спустил.

Блин, Сфинкс, кто ж тебя с похмелья за язык-то тянул, глупая лысая кошка. Сразу видно, что настоящей семейной жизни ты почти не нюхал. Кто ж о таких деликатных вещах рассказывает, не разведав обстановку? Мало ли что там у Ральфа со Стервятником. Может, у них сложный период? Или Ральф просто беспокоится? Но своих-то не сдают! Ни жёнам, ни любовницам, ни… Ральфу.

Рыжий понятия не имел, где Птица шарахался со своим голубчиком. И чем они там занимались до пяти утра. Но предполагал. Возможно, они ходили на это, как его… биеннале. А обнаружив, что, биеннале уже закрылось, отправились в городской парк нюхать последние бархатцы. Не расскажешь же всего. Думать головой надо, Сфинкс, а не херню морозить.

Макс чуть не подавился от предчувствия скандала. Вот это да. За несколько минут личность экстравагантного босса заиграла новыми гранями. Слепой с подоконника слал Рыжему воздушные поцелуи и приветственно махал старой гвардии сцепленными над головой руками.

— А, ты уже приехал? — с порога спросил вернувшийся Стервятник, не подозревая, что только что спас сам себя. — Быстро ты.

За ним в кабинет вплыл Тень, несколько секунд смотрел на Ральфа, и Максу показалось, что его желтые полупрозрачные глаза засветились. Он широко улыбнулся и подплыл к креслу. С минуту он просто топтался за его левым плечом, потом, не выдержав, легонько приобнял и прикоснулся рукой к голове, а потом забрался к Слепому на подоконник. И они принялись о чем-то шушукаться.

— Мне выезжать уже пора. По темноте не хочу ехать, — Ральф не стал продолжать допрос.

— Так чего ж ты мотаешься, ей-богу? Пригнали бы тебе машину вместе с ключами, — вытаскивая из кармана пиджака небольшую связку, ворчал Стервятник.

— Вы на открытие не остаетесь? — вежливо спросил Макс. Он уже даже не пытался понять, кто такой Ральф, и кем он приходится Стервятнику.

— Нет, не остаюсь, да и чего я тут не видел.

— Не скажи, — прищурился Стервятник. — Будет интересно. Много теряешь.

— Мы с тобой это обсуждали, Рекс. Главное, не разнесите тут все. Знаю я вас.

— Это уж как пойдет, — заржал Рыжий.

— Я тебе напишу, если что, — ответил Стервятник.

— Главное, чтоб без «скорой», — Ральф глядел Стервятнику в глаза, голос его был серьезен.

— Не беспокойся.

В незакрытую дверь робко постучали.

— Рекс, ты здесь? — раздался хриплый голос.

В дверном проеме показался блондинистый, худенький и размалеванный молодой человек, вероятно, один из клубных птенчиков. Но не вчерашний. Макс не всех их и в лицо-то знал, так они были похожи. Он их специально отбирает, что ли? Стервятник и Ральф синхронно повернули головы к дверям, Стервятник сделал неуловимое движение подбородком, птенчик пискнул что-то неразборчивое и исчез. И дверь за собой прикрыл. При всей вольности нравов дисциплина у Папы царила железная.

Ральф как ни в чем не бывало продолжил негромко переговариваться с Птицей:

— Обойдешься без машины пару дней?

— Вообще без проблем. Ты уже с вещами?

— Да, сумка внизу, у охраны.

— Лекарства взял?

— Да взял, взял. Хватит уже напоминать, я еще не в маразме, слава богу.

— Пойдем, провожу.

Все встали. С подоконника спрыгнул Слепой и обратился к Рыжему:

— Пригласи, пожалуйста, Черного Ральфа на годовщину. С ним хотят поговорить.

При этих словах Макс затаил дыхание и впился глазами в отца. Вот он, момент истины! Слышал или нет? Отреагирует или нет?

Рыжий стал прощаться с Ральфом и Стервятником, словно никакой просьбы не было.

— Кстати, Рыжий, насчет скидки, — заметил Птица, как всегда оставляя в деловом споре последнее слово за собой. — Я серьезно говорю. Подумай.

— Уже подумал, десять процентов, как ты и просил, — глаза Птицы округлились. Но Рыжий предпочел в подробности не вдаваться.

— Слушай, — Рыжий сменил тон на интимно-заговорщицкий. — Где тут у вас заведение? Очень надо. И я тоже пойду.

Макс замер. А как же просьба Слепого? Неужели…

Стервятник нехотя кивнул куда-то влево.

— Клянусь, я никому не расскажу до завтра, — Рыжий прижал ладонь к груди, словно давал государственную присягу. — Могила.

— По коридору налево.

— Хорошей дороги вам, Черный Ральф! Рад был повидаться. Кстати, когда возвращаетесь?

— Послезавтра. А что?

— У Слепого годовщина. Пятнадцать лет. Мы собираемся на кладбище. Знаете ведь? Приходите со Стервятником, — после всего услышанного Рыжий счел уместным пригласить их вместе. Зачем цирк ломать.

— Надо же, — покачал головой Ральф, задумавшись о чем-то своем. — Уже пятнадцать лет. Приду, конечно.

Стервятник хотел было что-то сказать, но промолчал, обдумывая приглашение Рыжего.

Значит, нас уже двое таких, пораженно думал Макс. Может, он их и не видит, но точно слышит. И понимает. А какова выдержка! Ни один мускул не дрогнул, и на Слепого ни разу не посмотрел. Интересно, сколько он так тренировался? Это ж как можно так жить?

И что теперь? Как ему сказать? Пойти мириться? А как же…

Стервятник попросил Макса подождать его в кабинете. Рыжий вышел с ними, завернул за угол и слышал, как Ральф со Стервятником еще некоторое время топтались и возились возле дверей кабинета, а потом двинулись к выходу. По темноте гулкого коридора разносились их приглушенные голоса.

— Ты все-таки где гулял сегодня? Только не говори, что у Лорда — ты раньше всех ушел.

— Уже все выяснил? Опять? Ну ты даешь. Гхм… Тогда придумай что-нибудь сам, — голос Стервятника сухой и тусклый.

— Слушай, я никогда не лез в твою личную жизнь, — Ральф говорил тихо и спокойно, без раздражения и злости. — Просто звони в следующий раз, ладно? Просто звони. Или отвечай на звонки. Ты же трубку не брал. И прекрасно знаешь, что я не сплю, пока ты не придешь.

— Чччерт. Прости, пожалуйста, Ральф. Я правда забыл.

— Все так серьезно?

— Да не… Так…

— Короче, просто предупреждай.

— Ладно. Позвони, как доедешь…

Надо сказать Стервятнику при случае, что у него тут в коридоре акустика, как в филармонии, подумал озадаченный услышанным Рыжий и, пройдя в указанном направлении еще несколько шагов, замер перед двумя одинаковыми черными дверями, на одной из которых был нарисован петух, а на другой — курица.

Стервятник, ты в своем репертуаре, оценил птичий стиль Рыжий, толкнул дверь с петухом и вздрогнул.

— Ну что, братцы покойнички, делать будем? — весело спросил Макс. — А?

Оставшись один (впрочем, теперь уже не один — Сиамец и Слепой плавали по кабинету прозрачными сгустками, как огромные медузы в океанариуме), рыжий близнец зарылся пальцами в волосы и с силой дернул сам себя, пытаясь привести мысли в порядок. Открытие, которое он только что совершил, неожиданно придало ему сил, словно обнаружился некий ключ к пониманию того, что с ним происходило в течение последних нескольких часов.

Это не безумие — на двоих бред не делится. Всё реально. Призраки существуют, и он их видит, и не он один. Пустынное чувство отрезанности от всего мира, мучившее его со вчерашнего вечера, постепенно растворялось, уступая место взбудораженному любопытству. Его по-прежнему тревожила и страшила ненормальность происходящего, но теперь, когда в это безумие оказался включен не только он, становилось не так мучительно-страшно.

Тот, на кого Макс злился больше всего на свете, тот, к кому у него имелась тысяча вопросов, кого Макс считал предателем, оказался в этой игре его единственным союзником. Понимание этого Макса раздражало, и радовало одновременно. Раздражало, потому что, несмотря на весь его гнев и разочарование, Макс вынужден был признать, что нуждается в отце. И понимал, что на этом пути ближе человека у него не будет. Значит, придется принять, смириться со всем тем, что он о нем узнал? С тем, что наговорила Крыса. Оставалось собраться с силами, как-то справиться с клубящимися внутри злобой, растерянностью и…

— Поговори с Рыжим, — отвечая на его мысли, задумчиво пробормотал Тень, несильно подпрыгнув, зацепился руками за люстру и стал на ней медленно раскачиваться, как на турнике, вытянувшись на длинных худых руках. — Вот прямо сейчас. Иди за ним и поговори. То, что он может тебе сказать, мы не расскажем. Вам надо вместе… Будет легче, когда вдвоем.

— Это нелегко после всего, что я ему наговорил, — признался Макс.

— Давно заметил, что вы любите все ужасно усложнять, — заметил Слепой.

— Кто это — «вы»?

— Живые…

Сердце бара — это напитки, сердце клуба — музыка, сердечная мышца ресторана и кафе, разумеется, кухня, но сокровенная суть любого заведения — это уборная. Если вы желаете познать душу хозяина, его послание миру, его тайные увлечения, мечты и пороки — ступайте в туалет, и вам откроется.

Рыжего чуть не смыло обрушившейся на него звуковой волной — скрипки и духовые трубили так надсадно, словно Страшный суд уже настал, и оставалось только трепетать и ждать своей участи, уткнувшись лицом в пол. Вероятно, накануне открытия клуба, еще до конца не отрегулировали громкость, поэтому выкрученная на полную мощность симфоническая музыка била по мозгам и ушам не хуже оружия массового поражения. Оглушенный классикой (а звучало что-то до боли знакомое), Рыжий на несколько секунд зажмурился, даже о цели своего визита забыл, а, придя в себя, помотал головой, пытаясь вытряхнуть страшную музыку. Какая-то птичья консерватория блин, а не туалет, с раздражением подумал он. От громкой музыки раскалывалась голова.

Аккуратно приклеенный на кафельную стену трэк-лист подтвердил предположение Рыжего. Список открывали абстракционистские опусы композитора-орнитолога Мессиана, вроде «Каталога птиц». Фортепианный авангард разбавляли классические хиты (алябьевский «Соловей», «Жаворонок» Глинки и всевозможные птичьи номера из «Карнавала животных» Сен-Санса). В списке присутствовал даже «Балет невылупившихся птенцов» Мусоргского и, разумеется, «Танец маленьких лебедей». В обстоятельно составленном плейлисте чувствовался педантичный и занудный почерк Стервятника.

Перечитав листок, Рыжий вычислил, что именно его так напугало несколько минут назад — оказалось увертюра к «Лебединому озеру». Предпочитавший рок 60-х и трэш-панк 80-х Рыжий не любил и не разбирался в классической музыке, но Чайковского узнал. А Чайковский с похмелья на три форте — это тяжело. Рыжий открыл кран, чтобы помыть руки и остудить лицо в холодной воде, снял очки, считывая боковым зрением появление Макса.

— Передай Стервятнику, чтобы врубал свои симфонии потише, а то ведь так можно и не добежать. Я чуть заикой не стал, — заявил Рыжий зеркальному отражению. — Можешь как-то эту долбанную музыку подкрутить? Мозги вышибает нахрен.

— Нет, это не здесь регулируется, исправим, — Макс встал у дверей, вроде бы и не загораживая выход, но давая понять, что может в любой момент это сделать. — Пап, мы не договорили.

— Ну чего тебе еще? — устало отозвался Рыжий, обернувшись. — Ты, кажется, и так узнал достаточно, чтобы ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь. Ну?

Макс хмурится, кусает губы, мнется в тесном замке рук. Он сам не знает, почему медлит, он не может заговорить, как будто глубоко в глотку запихали шерстяной шарф.

— Нет, — через силу отвечает он.

— Чего ты еще хочешь узнать?

— Ты ведь их тоже видишь? Ты поэтому позвал этого человека на годовщину, я слышал, тебя Слепой попросил, — выпалил Макс и замер.

Только бы он не начал ёрничать и отпираться, только не это. Пожалуйста.

Но Рыжий и не думает ёрничать. Он весь как-то мгновенно сник и поблекнул. Даже пестрые волосы и татуировки стали бледнее. Максу кажется, что он сгорбился, тяжело уперевшись кулаком в раковину — то ли сдерживаясь, чтобы не сорваться, то ли держась, чтобы не упасть. Почему-то стало тяжело смотреть ему в глаза — столько там плескалось боли и чего-то незнакомого, темного, чего Макс прежде никогда не видел. От взгляда Рыжего по спине пополз тоскливый холодок.

— И ты видишь? — тихо спросил Рыжий. Несмотря на громкую музыку, Макс услышал. Или прочитал по губам. Кивнул.

— Когда началось? — Рыжий подошел ближе.

— Сегодня ночью. У Крысы.

— Это был Слепой?

— Да.

— Сссука, — выдавил Рыжий и ударил кулаком по кафелю. В ответ грянула очередная симфоническая рулада, которую странным образом перекрыл негромкий голос Слепого.

— Ты сам отказался, Рыжий. Мне нужен был проводник для разговора. Я его нашел. Макс нам переводил.

За Максом снова стояли двое.

Рыжий подошел совсем близко, Макс видел, как набухли и пульсировали вены на его шее, он чувствовал его тяжелое яростное дыхание. Казалось, еще миг и он бросится. Слепой спокойно и даже равнодушно смотрел на него, в темных глазах Рыжего пульсировали отчаяние и боль. Но что он мог сделать призраку?

— С тобой, Бледный, я поговорю потом. Блин, как ты мог. Убирайся. Убирайтесь к чертям! Оставьте нас! — рявкнул он, и призраки тут же исчезли.

Ого! А так можно было?! Макс ошарашенно смотрел на отца.

— Разве с ними так… можно? Они ничего тебе не сделают?

— Ничего страшного не сделают. Не мне.

Их снова окатило с потолка скрипичной трелью.

— Пойдем-ка отсюда тоже. Это невыносимо, — Рыжий поднял глаза. Дурдом какой-то.

Они уселись на скамейку перед входом в клуб. Ленивое сентябрьское солнце еще грело, но воздух уже остыл, и ледяной ветер забирался за шиворот, царапал по щекам, пускал по коже мурашки. Рыжий закурил. Макс сидел рядом, ежась в рубашке.

— Ты в порядке?

— Я в норме.

— Напугал тебя Слепой?

— Немного, — Макс поежился, вспомнив, как тот возник на лестнице. — Вообще-то, я чуть не сбрендил, когда его увидел.

— То, о чем ты меня спрашивал — Крыса рассказывала тебе или Бледному?

— Я это узнал из их разговора.

— Переводил?

— Да, вы это странно называете…

Рыжий пожал плечами.

— Это теперь навсегда, папа? Они всегда будут рядом?

— Мертвые приходят только на годовщину. Ну плюс-минус два-три дня. Так что через несколько дней станет потише.

— А Тень?

— Тут не знаю. Скорее всего он пришел, потому что ты стал проводником, между вами все-таки какая-никакая связь существует. Думаю, через пару дней он уйдет. И вернется в день своей смерти.

— Это когда?

— В конце октября. Хотя не знаю. Не уверен. У меня нет «личного призрака».

— Ты все время их видишь?

— Нет, в общине не вижу. Только в кострах. Но это другое, ты же видел сам. Совсем. Практически все, кого я вижу, умерли в городе, поэтому вижу их только здесь. У нас в общине пока никто не умер. Даже наш первый староста умер здесь — в больнице. Поэтому в общине только костры.

— Ты всегда их видел?

— Сложно сказать. Наверное, да. Я же долго болел в детстве и несколько лет провел на больничной койке, и много путешествовал по другим мирам, так скажем. У врачей есть на этот счет свои слова, мы называли это место Изнанкой. Когда поправился, ко мне стали приходить они, вернее я приходил во снах к людям… — Рыжий осекся и похолодел. А что если… Макс же про это ничего не знает. Ладно, сейчас не проверишь.

— Мне придется многое тебе рассказать, Макс. Многое, о чем я не рассказывал никому на свете. Приготовься к не очень приятным вещам.

— И маме не рассказывал?

— Нет — ни маме, ни Сфинксу, ни Стервятнику. Тебе расскажу, потому что тебе придется с этим жить, но другим это знать не обязательно.

Помолчав, Макс спросил:

— Если ты никому не рассказывал, откуда ты знаешь, что делать? Как правильно?

— Какие-то вещи рассказывали умершие, что-то во сне видел, а какие-то вещи я знаю, что они устроены вот так, а не иначе. И надо действовать только так. Это как танец, понимаешь? Ты следуешь за ритмом, за музыкой, подчиняешься ей. Так и здесь.

— Я теперь тоже должен выходить к кострам? — поинтересовался Макс.

— Да, — серьезно ответил Рыжий. — Я тебя научу.

— А если этого не делать? Если игнорировать вопросы? Не зажигать костров? Они же не причинят вреда. Ты же сам рассказывал, что мертвые не вредят живым.

— Надо же, помнишь, — усмехнулся Рыжий. — Не вредят, если соблюдать порядок и охранять границы. Всем существам на земле нужно внимание — живым и мертвым. Если мертвых игнорировать, забывать о них, жизнь живых тоже начнет меняться. Баланс нарушится. Такие, как мы — не просто переводчики и шаманы. Мы бережем границы.

— Откуда ты это знаешь?

— Просто знаю… — Рыжий пожал плечами. — Ниоткуда, хотя наверняка я ошибаюсь. Ты задаешь хорошие вопросы, Макс, но далеко не на все я знаю ответы. Хотя бы потому, что вот так просто говорю об этом впервые в жизни. Это правда. Я ни с кем никогда не обсуждал свое ремесло. Я ни за что не хотел бы такой судьбы для тебя, это нелегкий дар. Но, если честно, я даже рад, что могу хоть с кем-то поговорить. И тебе в чем-то повезло — я расскажу тебе, все, что знаю. И научу.

Максу стало одновременно легко и тоскливо. Он оглядел дома на противоположной стороне переулка, в котором приютился их клуб. Дома были старые, в потеках времени, на стенах проступали столетние слои краски. Оглянувшись влево он с удивлением увидел на автостоянке Стервятника. Оказывается он все еще провожал своего Ральфа — они стояли и разговаривали возле черной машины Стервятника.

— Слушай, а кто это? — не выдержал Макс, толкнул Рыжего в бок и кивнул в сторону Ральфа со Стервятником.

— Это Ральф, — Рыжий обернулся к Максу. — Бывший воспитатель Стервятника.

Макс помолчал, пытаясь как-то покорректнее сформулировать интересовавший его вопрос:

— А он вообще кто… ну… Стервятнику?

— А вот этого никто не знает, — рассмеялся Рыжий. — Кроме них двоих.

— Я его никогда не видел рядом с Рексом, но похоже, что он… близкий человек.

— Ближе некуда.

— Интересно… — Макс вспомнил бесчисленных клубных «птенчиков» и «голубчиков» и совсем запутался. — Странные вы все, конечно.

— Даже не ломай голову. Все равно не додумаешься. Мы за двадцать пять лет так и не поняли. Ральф это Ральф. И Стервятник ему обязан примерно всем. И я, кстати, ему обязан жизнью, — кивнул Рыжий и показал Максу свою исполосованную ладонь. — Видел у него шрам? Нас тогда одной бритвой пометили. Кровищи было… Если бы не Ральф, так и валялся бы я за унитазом с перерезанной глоткой.

Макс поднес к ладони отца свою — тоже помеченную шрамом два года назад на свадьбе брата. Странное совпадение. Когда-то в детстве они с Рексом так мечтали походить на отца — рисовали ручками татуировки, а Макс рисовал на ладонях и шрамы. Мать на них ругалась, Рыжий ржал. Но вот, оказывается, у них есть общая метка.

— Слушай, — спросил он вдруг. — А татуировки тоже обязательно?

— Нет, совсем не обязательно, это уже мои внутренние разговоры со Смертью. Но мыслишь в правильном направлении.

И тут Макса осенила догадка. Стоп. Утром. За завтраком.

— Папа, ты ведь никогда не ел яиц?

Рыжий поморщился.

— Неа, не люблю. Терпеть не могу. Ты к чему?

Действительно в их большой семье отец был единственным, кто не ел яйца ни в каком виде — омлеты, яичницы, яйца всмятку и прочие «пашоты» шли мимо. Исключительный каприз абсолютно непривередливого Рыжего. Всем говорил, что у него аллергия.

— А ведь меня сегодня утром от яичницы чуть не вывернуло.

Рыжий с любопытством посмотрел на сына и присвистнул.

— Ну что, добро пожаловать в клуб.

Рыжий обнял сына за плечи.

— Слушай, возьми у Стервятника несколько отгулов. Поехали домой вместе. Там точно никаких призраков не будет. Тебе надо прийти в себя. Да и мне тоже.

— Не знаю. Рекс меня чуть не уволил, — улыбнулся Макс. — За то, что я проспал сегодня.

— А, — Рыжий махнул рукой. — Не уволит. Тем более, что…

Рыжий прищурился и еще раз посмотрел в сторону стоянки. Ральф и Птица обнялись на прощанье, Ральф сел в машину, Стервятник заковылял к клубу.

— Знаешь, Макс, поехали тоже на годовщину. Там будет для нас с тобой работа. Потренируешься. После этого Стервятник тебя уже никуда не отпустит. Зуб даю.

Рыжий щелчком отправил окурок в урну. Пора было расходиться.

— Наверное, я не самый хороший человек, Макс, — быстро проговорил Рыжий, пока Стервятник не приблизился к ним. — Я много всего наворотил в этой жизни, и, наверное, еще наворочу, но все же. Я живу, как умею, как мне позволено жить, а жить мне позволили не сразу. Но знай, что на меня ты всегда можешь рассчитывать. Потому что ты, мама, все вы — мое единственное оправдание перед этим миром. Прости за пафосное дерьмо, но это так.

* * *

Уже поздно ночью Стервятник сидел в своем кабинете и правил документы. Видно было, что он очень устал, но читал сосредоточенно, время от времени возвращаясь к предыдущей странице, что-то сверяя и вычеркивая. Изредка он снимал очки и тер худыми пальцами глаза, под которыми залегли глубокие тени, отчего казалось, что они густо накрашены.

Тень бродил по кабинету, замирая за левым плечом брата, слегка поглаживая ладонью его спину. Макс уже почти привык к нему. Тень ему нравился — он был спокойный и не такой нахальный, как Слепой. Ему нравилось, как Тень смотрел на Стервятника — нежно и грустно. Нравилось его ненавязчивое внимание. Изредка он обращался к Максу, но тот ответить ему, разумеется, не мог. Интересно, думал Макс, если бы он выжил, он стал таким же… странным, как Стервятник? Максу почему-то казалось, что и в детстве браться были разными.

Он терпеливо ждал, когда босс закончит работу, чтобы забрать документы и, наконец, поехать домой. С утра еще предстояла очередная карусель дел перед открытием клуба. Прошли всего сутки с того момента, как он впервые увидел Слепого, а по собственным ощущениям прошло много-много дней — столько пришлось узнать, прочувствовать и пережить.

Завибрировал зум СМС-ки.

Папа 00:43

Ты как?

Макс 00:45

Еще на работе. Ок

Папа 00:47

Заехать за тобой?

Макс 00:51

Не, не надо

Папа 00:56

Как там наши прозрачные друзья?

Макс 00:59

)) Макс здесь, с братом. Слепого не видно.

Папа 01:02

Слепой у меня гостил. Поговорили по душам: -X Будут доставать — гони.

Макс 01:07

это не вежливо

Папа 01:11

На шею сядут. И Стервятнику пока не болтай. Точно не надо заехать?

Макс 01:13

Точно. Все ок. Завтра придешь на открытие?

Папа 01:15

Конечно.

Макс 01:13

Тогда увидимся. Веди себя прилично.

Папа 01:15

это как пойдет: =)

Папа 01:17

Так, не понял, что за наезды?

Макс 01:20

: -D привыкай

Папа 01:21

иди в пень, Макс. Завтра поговорим))

Макс 01:30

До завтра))

Конец первой части

— Ты когда последний раз в клубе был? Цепеллины — не клубная тема, — заметил Рыжий, натягивая черную футболку с надписью «Dead Can Dance», на принте которой у разрытой могилы веселились три средневековых скелета.

— Последний раз никогда, — признался Сфинкс. В своей линялой футболке «Led Zeppelin» и затертой джинсовке он был похож на ностальгирующего пижона из мужского журнала, в котором каждая коллекционная тряпочка оценивалась по цене внедорожника. Умудрившись сохранить безукоризненную осанку, он всегда выглядел круто даже в самом отстойном рванье. — А та, что ты нацепил, можно подумать, клубная?

— Вполне. Это инди-рок, и музыка у них такая… как тебе сказать, — Рыжий прищелкнул пальцами. — С мертвечинкой. А ты чё, серьезно, в клубах ни разу не бывал?!

— Неа. Не мое пальто, знаешь ли. Мне хватает посиделок в «Хромой птице». Там хоть музыка умеренная, общаться можно. Думаю, сегодня мой первый и последний клубный выход. Исключительно из уважения к Большой Птице.

— Ну ты даешь! Впрочем, сейчас и правда ходить некуда. Лет пятнадцать назад еще водились вполне приличные заведения, с нормальной музыкой. Тусовка там занятная. И диджеи вменяемые. Потом уже все скисло, но я еще застал.

— Ой, — скривился Сфинкс. — Музыка гремит, общаться ж не возможно. Ни поесть, ни попить. Вот что там реально делать?

— Танцевать, — улыбнулся Рыжий. — Где еще в нашем возрасте можно легально попрыгать под музыку? На свадьбе да в клубе. И то не во всяком. И, кстати, для таких старперов, как мы, клубов ваще нет. Туши свет. Ну и с девчонками знакомиться. И выпить там всегда пожалуйста. А в ассортименте Стервятника я даже не сомневаюсь.

Сфинкс поморщился.

— Рыжий, какие танцы, какие девочки, ты в уме?

— Исключительно чтобы форму не потерять. Танцы и флирт — то, что нужно каждому здоровому человеку.

— Ты когда успеваешь по клубам бегать? Ты ж в городе наездами.

— Сейчас, кстати, нормальных клубов почти и не найти, — не стал уточнять Рыжий. — Вся надежда на Стервятника.

— Клуб на самом деле небольшой, — комментировал Птица, ковыляя впереди друзей. — Но место неплохое, постарались по максимуму использовать и обыграть пространство. Здесь еще подвал есть — он как раз под кухню, склады пошел. Все показать не успею, времени в обрез потом еще обойдем помещения, после открытия.

Невнятным гулом звучала музыка, клуб заглатывал первых гостей. Стервятник был при полном параде — в темно-фиолетовом фраке «с искрой», цилиндре, с аккуратным макияжем (он редко появлялся в таком виде в последнее время). На первую экскурсию по клубу собрались самые близкие — Сфинкс, Рыжий, Черный с Курильщиком, разумеется «независимая продажная пресса» в лице Лорда — вполне в духе Стервятника, иногда он позволял себе непредсказуемую сентиментальность.

Макс следовал за Стервятником, где надо открывал двери, где надо откидывал занавески, пропуская гостей, попутно следил за мятущимися тенями сотрудников, наводивших последний лоск. На ходу раздавал распоряжения, делал замечания, параллельно не выпуская из рук телефон. Стервятник почти не участвовал в процессе, только изредка зыркал строгим птичьим глазом сквозь желтые очки, отчего процесс заметно убыстрялся. Рыжий с гордостью посматривал на сына.

Клуб ему неожиданно понравился, хотя птичья тема здесь угадывалась очень пунктирно. Больше всего заведение напоминало причудливую смесь заброшенного, заросшего бурьяном, кладбища, с которого внезапно сбежали все обитатели, и разгромленного зоомагазина с переломанными клетками и вывернутыми прутьями, как будто какой-то безумный павиан взломал замок и выпустил всех на волю. Только на стенах, словно тени, угадывались силуэты летящих черных птиц.

Ободранные двери и стены, сочащиеся ржавчиной состаренные краны, барные стойки, склепами враставшие в стены, имелось даже подобие то ли клумбы, то ли гроба в лаундж-зоне в виде Желтой подводной лодки, выкрашенной в черный цвет, в которой белели чьи-то кости. Вся атмосфера клуба подчеркивала, что, преступив сей порог, гостю будет нелегко, но дюже интересно. Тлен, мрак и надрывное сотрясение души и тела. Прикольно, подумал Рыжий. Мда, страна птиц. Страна вольных падальщиков.

В атмосфере чувствовалось что-то неуловимо «домовское» — и то, что они тут все вместе собрались, и нарядный Птица, и полумрак, и общее ощущение неоднозначной запущенности.

Слева и справа от сцены стояли две, пока еще пустые, клетки в человеческий рост, с выгнутыми прутьями. Рыжий примерно представлял, для чего это. Для того же, что и шест в левой части сцены, наверное. По периметру танцпола расставлены столики, декорированные то ли под какие-то дольмены, то ли расколотые надгробные плиты. Приглушенное сине-фиолетовое освещение с красными вспышками подчеркивало сумрачную инфернальную атмосферу.

— А это у нас, так сказать, для приватных встреч, — пояснил Стервятник, показывая небольшую комнату с диванами и кальяном, скрывающуюся за малоприметной дверью, если не знать, то можно смело мимо пройти и не заметить в коридорных сумерках. Ну-ну.

Для оформления клуба Стервятник заказал Курильщику двадцать картин. Холст масло, 87 *115 см, в черных рамах. Большой заказ. По ходу экскурсии Курильщик шепнул Рыжему, что Птица все кишки из него вынул — заказчиком он оказался тяжелым, привередливым и требовательным. Каждый эскиз Курильщик вынужден был переделывать под вкусы Птицы раз по пять-шесть и потом еще вносить корректировки. Так что от фантазии самого художника тут осталось мало, разве что стиль, подчеркивавший мрачность эсхатологических сюжетов. Но заказ оплатил щедро. Поэтому Курильщик от щедрот подарил Стервятнику еще три свои, сугубо авторские картины, которые стали «жемчужиной коллекции» и украшали небольшие ниши в главном зале.

— Концептуально, — Лорд рассматривал полотна Курильщика с нечитаемым выражением лица искусствоведа-живодера. Уши Курильщика довольно зарделись. Черный потрепал его по плечу.

Стервятник утверждал, что картины развешаны по стенам в какой-то хитрой, специально продуманной последовательности. Рыжий уловил только одну драматургическую линию — при взгляде на мрачные, пропитанные чумным ужасом черно-белые полотна хотелось вздрогнуть и немедленно выпить, благо барные зоны в клубе располагались почти на каждом шагу. Так что к двадцатой картине посетитель рисковал нарезаться в хлам от переизбытка художественных впечатлений. Рыжий оценил маркетинговый ход. Умно.

Участникам VIP-экскурсии предложили напитки — виски, текилу, водку, пиво и причудливые коктейли, которые отдаленно напоминали легендарные настойки Птицы — крепкие, с тонким послевкусием и, надо полагать, непредсказуемым эффектом. Но Стервятник предупредил, что сегодня будет делать коктейли «от Папы», так что раньше времени набираться не советовал, а Рыжий еще рассчитывал потанцевать. Да и их прежняя попойка еще давала о себе знать.

Однако возле одного из авторских полотен, подписанного «Э. Циммерман», Рыжий внезапно завис. Даже на трезвую картина била по мозгам так, что хотелось орать и бегать.

— Курильщик, что ты курил, когда это рисовал? — мысленно восхитился Рыжий и немедленно выпил.

За великую силу искусства.

Когда они дошли до главного зала, он уже был полон народу. Они стояли на металлических мостках второго этажа, что-то вроде балкона. Стервятник обвел мятущуюся в неоновых всполохах толпу искрящимся взглядом завоевателя.

Луч прожектора лизнул Большую Птицу по крючковатому носу и через миг выхватил из тьмы всю его готическую фигуру. Музыка смолкла, толпа затихла. Он недовольно сощурился и надвинул цилиндр на лоб, прикрываясь от яркого света. Рыжий, не отразив вовремя, что представление началось, тоже несколько секунд торчал в свете софитов, полыхая дредами перед всем клубом, пока Макс не схватил его за ремень и возмущенно не притянул к себе: «Папа, блин, выйди из кадра!»

Стервятник раскинул свои фиолетово-черные крылья в гостеприимном приветствии. Зал зешелестел аплодисментами. Случайных людей в зале не было — часть гостей составляли завсегдатаи «Хромой Птицы», его партнеры по разным бизнесам, друзья и знакомые. Безусловно, Птица был звездой вечера. Макс протянул ему микрофон.

— Друзья, — негромко проскрипел Птица. Гул в зале мгновенно затих. — Я безмерно рад всех вас приветствовать в клубе «Birdland». Благодарю, что нашли время заглянуть к нам и разделить этот праздничный вечер с нами. Видеть сегодня знакомые лица большая радость и особая честь для меня, и для всех, кто готовил сегодняшнее событие. А все, с кем мы встретимся сегодня впервые, надеюсь, станут нашими постоянными гостями.

— От всего сердца хочу поблагодарить мою команду, которая несколько месяцев трудилась, чтобы клуб открыл свои двери! Ребята, вы лучшие, для вас не существует ничего невозможного! — микрофон визгливо зафонил, мерзко чиркнул по ушам. — Гхм… Можно настроить микрофон? Все? Я благодарю всех наших специальных гостей, которые, я уверен, сделают сегодняшний вечер незабываемым!

По залу пронесся одобряющий гул и свист. Прорезав темноту своими сверкающими перстнями, Птица поднял руку, показывая, что речь его еще не окончена.

— Жизнь это клетка, — заговорил Птица с другой интонацией. — Каждый из нас живет в своей собственной клетке условностей — семейной, профессиональной, моральной. Мы так к этому привыкли, что порой не замечаем невидимых прутьев социальных ролей и правил, навязанных нам обществом. Каждый день мы чьи-то мужья и жены, дети и родители, начальники и подчиненные, ученики и профессионалы, неофиты и посвященные. В течения дня мы меняем маски и прыгаем из одной клетки условностей в другую, и к вечеру, возвращаясь домой к тем, кто нам дорог, или в пустую квартиру, мы уже не помним, кто мы на самом деле. Это не хорошо и не плохо — так устроен мир. Потому что так безопаснее, потому что так ближе доступ к кормушкам и поилкам… потому что так удобнее жить.

— Что он несет?! — с восторгом прошептал Лорд Рыжему.

— Да ваще, — согласился Рыжий. Макс толкнул его локтем — «тише».

— Внутри каждого из нас живет птица, — продолжал Стервятник. — И время от времени ее нужно выпускать на свободу, просто, чтобы не забыть, как летать, даже если вы научились петь и размножаться в неволе. Время от времени каждому из нас нужно дать волю своей природе, вспомнить, что вы певчая, перелетная, а, может быть, и хищная птица, большая или малая. Я старая птица, и знаю, о чем говорю.

Стервятник сделал широкий жест рукой и улыбнулся своей лучшей улыбкой.

— Добро пожаловать в «Birdland», друзья — страну вольных птиц, территорию свободы, где найдется место каждому, каждой душе, ищущей свободы! Следуйте за своей природой, друзья, не бойтесь своих желаний, отдавайтесь ритмам, будьте собой, отсюда никто не уйдет равнодушным и забытым! Добро пожаловать в клуб «Birdland»! Выпьем эту ночь вместе!

Зал разразился восторженными воплями и аплодисментами. Рыжий тоже захлопал, расчувствовавшись от неоднозначной речи Стервятника.

— Я туда не пойду, — запротестовал Рыжий. — У меня вчера от твоего «Лебединого озера» чуть нервный тик не случился, Птица.

— Все уже отрегулировали, не волнуйся, — устало завел к небесам желтые очи Стервятник. — Не хочешь, не ходи, дай другим посмотреть.

Экскурсия по клубу продолжалась. Пока публика осаждала бары, VIP-ы рассаживались за столиками, а первый диджей заступил на свою вахту, Стервятник повел друзей по коридорам второго этажа и, разумеется, не мог не продемонстрировать свой симфонический уголок.

На этот раз их встретили строгие скрипучие звуки клавесина, в которых эрудированный Лорд опознал «Перекликание птиц» некоего Жан-Филиппа Рамо (композитор 18 века, классицист, пояснил он). Стервятник послал ему воздушный поцелуй.

— Как насчет гидросульфида? — в ответ Лорд решил подколоть приятеля.

Все заржали

Это была давняя история. Однажды в одном из баров «Хромая птица» произошла небольшая, но неприятная коммунальная авария, в результате чего в уборных поселился характерный неприятный запах, на что пенял каждый второй посетитель. Жаловались даже самые лояльные завсегдатаи. Даже Рыжий, побывав там, не выдержал и доверительно сообщил: «Говном пахнет, Птица».

Придя в бар через день, Рыжий обнаружил в эпицентре объявление следующего содержания: «Уважаемые гости! Пахнет не говном, а сульфидом водорода!». Далее следовала обстоятельная химическая справка о том, что есть и откуда берется в природе бесцветный газ дигидросульфид (например, при гниении белков, которые содержат в составе аминокислоты метионин и/или цистеин). Завершалась сия научная выкладка следующим образом: «О проблеме знаем, пытаемся ее решить, спасибо за понимание!». Объявления в баре продолжали висеть даже после устранения последствий аварии, а, может, висели до сих пор. Просветительская деятельность Стервятника границ не имела. Ибо нефиг.

Послушав клавесинные трели, Рыжий поинтересовался:

— Слушай Стервятник, ты такую речь пафосную про птиц толкнул, прямо пробрало! Только у меня вопрос. А если моя внутренняя птица — пингвин? Ее тоже предлагаешь полетать выпустить?

— Я тебе тазик поставлю — поплаваешь, — парировал Папа.

— Тазик — это мелко. Пингвин — птица глубокого заплыва.

— Я тебе туда пива налью. Если надо совсем глубоко заплыть — виски. Ныряй. А вообще, твоя птица — попугай, Рыжий.

— Между прочим, попугаи ара могут жить до ста лет, — ничуть не обиделся Рыжий.

— Так же как и некоторые виды падальщиков, — заметил Лорд.

— Значит, когда все умрут, мы со Стервятником будем вдвоем бродить по пепелищу и выклевывать друг другу мозг. Незавидная участь долгожителей.

— А твоя?

— Наверное, страус, — сказал Лорд. — Бегает резво.

— Скорее, павлин, — улыбнулся Сфинкс.

— А у тебя, Сфинкс, какая птичка?

— Филин, — ответил за него Черный и улыбнулся, переглянувшись с Курильщиком.

Они стояли в туалете под звуки клавесина, Стервятник передавал всем по очереди прихваченную в баре бутылку, и было в этом что-то мальчишеское, старое, прежнее. Казалось, еще минута — и Птица раскинет карты, и они начнут резаться в покер.

И тут Черный отколол такую штуку — он взял и устроился прямо на полу, рядом с коляской Эрика, уловив это настроение, от которого в самом Доме он так старательно бежал. Вид у бывшего вожака Шестой был умиротворенный и довольный. Если и возможно флегматичному человеку стать еще более спокойным, то именно эта метаморфоза произошла с Черным за последнее время.

Свадьба дочери сильно изменила жизнь Черного и его самого. И он, и Курильщик с головой ушли в совместное хозяйство, общую работу, совместные планы и закрытую от посторонних семейную жизнь. Товарищи, соратники, любовники. Наблюдать со стороны за ними было приятно и даже трогательно.

Больше всего Рыжего поразило, с какой быстротой Черный отказался от прежних вожаческих замашек и амбиций, которые во многом помешали им в свое время управлять общиной вдвоем. Возможно, этому способствовал союз с Курильщиком, за жизнь и здоровье которого Черный чувствовал свою ответственность, рядом с которым он ощущал себя «главой семьи», или и вправду решил, что все это ему ни к чему.

Потому что сам Рыжий и тот же Стервятник, по сути, оставались вожаками и продолжали контролировать и вести свои взрослые стаи. У Рыжего — община, у Стервятника — бизнес, и Птица по прежнему окружал себя разного рода «птенчиками», которым так или иначе покровительствовал. В этом отношении Рыжий Черному даже чуточку завидовал. До такого дзена ему еще далеко.

Рыжий одобрительно кивнул и тоже сполз на пол. Сфинкс устроился на крышке унитаза, только Птица возвышался над всеми гостеприимным хозяином.

— Слушайте, что такое «рофлить»? — вдруг спросил Лорд, тыкая в телефон и принимая из рук Птицы бутылку.

— Ты че? Ну ты даешь! — изумился Рыжий. — Это старое слово. Ну там «высмеивать», «ржать», типа того. А чего там у тебя? Опять твои горе журналисты?

— Хуже. Дочь пишет. Я скоро вообще перестану ее понимать, сплошной «слэш», «краш» и «трэш», блять.

— Ну, это старая тема, — снисходительно заметил Рыжий.

— А ты, значит в теме?

— Конечно — у меня дома зоопарк от двенадцати до двадцати лет, если я не буду за этим следить, я разучусь с ними разговаривать.

— И где ты за этой херней следишь?

— В твиттере. И у нас дома чатик есть. Дети друг другу из комнаты в комнату по чату пишут.

— Ужас, — пожал плечами Лорд.

— Кстати, а что такое «нюдс»? — вдруг встрял в разговор Сфинкс.

— Ну, слушай, это даже я знаю, — фыркнул Стервятник, до этого не принимавший участие в разговоре чадолюбивых родителей.

— Ну ты-то понятно, — заржал Рыжий, на что Птица только презрительно сморщил клюв. — А ты где это слово услышал? — вдруг насторожился Рыжий.

— Да мой сегодня с кем-то по телефону разговаривал. «Я тебе сейчас нюдс кину, говорит, посмотришь». Так это что?

— Я тебе потом объясню, — шепнул Стервятник, видя, как изменился в лице Рыжий.

— Ой, а это что такое? — поднял голову к потолку Курильщик. Из динамиков доносился царапающий уши музыкальный абстракциионизм, в котором, если поднапрячься, можно было угадать имитацию птичьих трелей.

Лорд послушал секунд десять и вздернул светлые брови:

— О, это ж Мессиан. «Каталог птиц», по-моему… А вот какая из семи тетрадей, не скажу, — Лорд подмигнул Стервятнику.

— Все-то ты знаешь, Лорд, — пробухтел Черный и забрал у Курильщика бутылку, тот недовольно поворчал и толкнул его в плечо.

— Мужики, но ведь это фортепианное мозгодерганье даже в туалете невозможно без хорошей травы или кислоты слушать! — возмутился Рыжий. — Стервятник, ты зачем так над людьми издеваешься? Вот зачем тебе эта туалетная филармония, признавайся?

— Рыжий, надо же где-то и о душе подумать?

— Да ну, нафиг. Ужас! Уши вянут. Какофония какая-то!

— Ты такие сложные слова знаешь, Рыжий! — возразил Лорд. — И при этом Мессиан тебе не угодил. Хотяяя, если честно, в чем-то я с тобой согласен. Под Мессиана хороший косячок не помешал бы.

— Да, в филармонии на Шёнберге и Шнитке трава бы пользовалась особым спросом, — Сфинкс тоже решил показать, что он не пальцем деланный.

— Ну, как скажете, — покладисто сказал Папа Птиц и достал из фрака черный портсигар, на котором красовалась растрепанная крючкоклювая голова хищной птицы. В портсигаре ровными рядками, как солдаты на плацу, выстроились аккуратные коричневые папироски.

Через час Максу по внутренней связи поступил сигнал, что туалет на втором этаже заблокирован изнутри, на требования охраны немедленно открыть дверь оттуда доносится хохот и нецензурная брань. Ну, вот и первая ласточка, подумал Макс и, прихватив охранника и технические ключи, отправился решать проблему.

Когда дверь была вскрыта, он с изумлением обнаружил всю старую гоп-компанию во главе с Папой Птиц — ржущих, сидящих на кафельном полу и абсолютно счастливых.

— Рекс, — напомнил Макс, прокашлявшись от сладковатого дыма. — У вас через пятнадцать минут барная зона. Коктейли. Ну вы, блин, даете.

Well, show me the way

To the next wisky bar

Oh, do not ask why

Oh, do not ask why

For if we do not find

The next wisky bar

I tell you we must die

I tell you we must die

Alabama Song (Whisky Bar)

С потолка сыпалось сверкающее конфетти, между столиками-дольменами сновали расторопные официанты — безликие худые юноши и девушки в чем-то черном, обтягивающем, с провокационными декольте и в птичьих масках вместо лиц. У столика, за которым устроились Сфинкс, Лорд и Курильщик в предупредительной позе замер длинноносый журавль, отдаленно напоминающий сильно изможденного чумного доктора. Рядом с ними протискивался сквозь толпу высокий, гибкий попугай. Среди живых лиц маски смотрелись жутковато-причудливо, словно кто-то невидимый шепнул заветное «мутабор», дунул из-под потолка волшебным порошком, и по залу поползла коварная метаморфоза.

Рыжий устроился на высоком стуле у барной стойки и одним глазом посматривал на сцену, где в клубах ядовито-желтого дыма затянутые в кожаные ремни люди неопределенного пола ритмично двигались под гитарные запилы, а полуголые музыканты корячились в развороченных клетках с угрожающе торчащими в разные стороны прутьями. Звучало что-то ритмично-тяжелое, густое, басы били по ногам и щекотали лодыжки, под такое хотелось медленно двигать бедрами и соблазнять все, что движется. Перед сценой уже бесновалась танцующая толпа.

Но Рыжий пока предпочел танцам другое удовольствие — ему хотелось понаблюдать за тем, как Стервятник колдовал за стойкой над своими легендарными коктейлями. Специальный подарок гостям от хозяина клуба — в течение полутора часов Птица готовил свои фирменные эксклюзивы «от Папы». Удовольствие не бесплатное, но стоящее своих денег и потраченного в очереди времени.

Папа снял сковывавший движения фиолетовый фрак, оставшись в чёрной рубашке с широкими рукавами. Сверкая кольцами он наливал и взбалтывал, цедил и булькал, шуршал льдом в ведерке, бутылки с сиропами и алкоголем, весело позвякивая, плясали в изящных пальцах.

Рыжий не раз видел это действо, еще когда Стервятник трудился простым барменом, и всякий раз удивлялся, как преображалась Большая Птица за барной стойкой. Недобрый падальщик-мизантроп превращался в гостеприимного хозяина, внимательного и проницательного собеседника, у которого для каждого гостя имелась пара слов, ненавязчивая колкость, сочувствующий вопрос. Он знал в лицо всех своих постоянных клиентов, помнил их вкусы, короткими вопросами уточнял пожелания. Каждый его коктейль был неповторим и отвечал настроению посетителя — этим аттракционом Стервятник в своё время прославился в барной тусовке. Это была виртуозная и артистичная работа.

— Что у нас сегодня? Чего желает ваша душа? — негромко интересовался Большая Птица, посматривая из-под тяжелых век на очередного посетителя. — Грустное или горькое, кислое или игривое, задумчивое или острое? Имбирь, корица или повизжать? Чего душа просит — танцевать или жестокой непреднамеренной агрессии? С какого градуса начнем? Будем корректировать? Мята? Красный перец? А если чуть связать?

Эксперименты молодого Стервятника сделали его местной знаменитостью — народ приходил в бар специально за коктейлями «от Папы». Потом уже, когда Стервятник стал сам владельцем бара, он внедрил эту схему в «Хромой Птице» — придумал специальные «дни без прейскуранта», когда напитки готовили только по «настроению посетителей». За стойкой работали, разумеется, уже другие, но иногда, чтобы взбодрить старую клиентуру, Стервятник сам повторял этот аттракцион. Чтобы процесс шел быстрее, сегодня с ним работали помощники, поняв, что хотел клиент, Птица негромко называл ингредиенты, дозировку, но смешивал всегда сам.

— Вы прекрасно выглядите, и грусть вам не к лицу. Сегодня не время для слез, но плакать тоже надо со вкусом. В чьих слезах желаете провести этот вечер, мадам, в своих или чужих? Ах, вы мадмуазель… Ну что ж, ночь длинная…

Среди напирающих на стойку в ожидании своей очереди к Папе Рыжий не без удивления заметил давешнего «голубчика», с которым Стервятник приходил в гости к Лорду и Рыжей. Тот тоже узнал Рыжего и, как ему показалось, даже обрадовался — махнул рукой и слабо улыбнулся. Почему-то он был в пальто, выглядел тоскливо и потерянно. А судя по тому, как его блестящие глаза впились в Стервятника, как ловили его взгляд, как пристально следили за руками, жонглирующими бокалами, дело было плохо.

Стервятник соизволил заметить его минут через десять, сдержанно улыбнулся, кивнул и, не спрашивая, что-то налил вне очереди в невысокий стакан, небрежно бросив сверху горку льда и, подавая, негромко сказал:

— Больше сегодня пей, иначе поплохеет.

— Мне и так плохо, ты знаешь…

— Тем более не пей. Иди домой.

— Рекс… Нам надо…

— Не надо. Здесь. Устраивать. Сцен, — четырьмя легкими движениями Стервятник разрубил острым длинным ножом большой кусок льда и переключился на следующего клиента.

Все-таки ты влюбился в нашу злую птицу, думал Рыжий, глядя на страдающего красавца, который одним глотком осушил поданный Стервятником бокал и продолжал сверлить его мутным взглядом. Всем сердцем тебе сочувствую, парень, но шансы у тебя нулевые. Эх, Стервятник, Стервятник, зараза ты жестокосердая. Любишь ты ходить по осколкам чужих сердец, вздохнул Рыжий, размокая от стервячьего коктейля. Птица сочинил ему что-то умеренно-горькое, с лаймом и кардамоном — то, что нужно.

* * *

Макс обходил клуб, проверяя, все ли на месте, нет ли жалоб и конфликтов. После выдворения из уборной веселой компании во главе с хозяином клуба он готов был ожидать всего, чего угодно. В ответ на его возмущенное шипение Стервятник, прищурив свои медовые глаза, шепнул, что Максу тоже не мешало бы расслабиться, не сейчас, конечно, а чуть попозже. А то он слишком правильный какой-то. Макс в ответ только глазами повращал. Чем дальше, тем больше он изумлялся закидонам своего кровного родителя и его приятелей, размышляя, чего еще они могут выкинуть. Ну что за детский сад. Блин, ведь не табачок они там в туалете курили. А если полиция?

Подумав, он решил выйти на улицу, проветриться минут пять и заодно проверить, что там творится у входа.

Несмотря на то, что двери уже давно были закрыты (вход был по пригласительным и билетам), там все еще толпились и шумели. Несколько человек нетрезво, но неагрессивно напирали на охранников, больше дурковали, чем хотели зайти. Громче всех в толпе вопила какая-то размалеванная девчонка, требовавшая ее пропустить «по билету». Охранник кивнул Максу, и тот подошел поближе.

— Позовите начальство! — орала девица. — Мы заплатили, вот, вот билет! Почему их пустили, а меня нет?! Где ваш администратор?! Что за идиотизм!

Она чуть не с кулаками бросалась на двухметрового амбала, преграждавшего ей пусть.

— Ну я, администратор. Добрый вечер, — заговорил Макс, разглядывая ее. — Что случилось?

Девица была наряжена с трогательно-нелепым представлением провинциальной девочки о клубной жизни — что-то блестяще-кричащее, короткая юбка и кроссовки. Этот почти карикатурный образ дополнял поистине боевой раскрас на лице. На вид ей было лет шестнадцать-семнадцать. Макс заранее знал, что ответит ей, но решил выслушать.

— У меня билет, — чеканила девчонка, буравя его накрашенными блестками глазами. — Моих подружек с билетами пропустили, а меня нет. Вот этот не пропустил! — Она ткнула пальцем в охранника. — Говорит, что мне нельзя.

Макс, сдерживая улыбку, спросил:

— Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет? На билете написано, что вход восемнадцать плюс.

— Да блиииин! — взорвалась девица. — Мне восемнадцать будет через два месяца!

— Вот через два месяца и приезжайте. Двери для вас будут открыты. Сегодня, увы, нельзя.

— Да какой дебил придумал это правило?! Я буду жаловаться!!!

— Я придумал. Я администратор клуба. Жалуйтесь, — Макс пожал плечами. Больше всего в этот момент девица напоминала ему его младшую сестрицу — такую же взрывную и неуемную. Они с Рексом обожали ее подкалывать, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не сказать ей какую-нибудь едкость. Разглядывая ее он подумал, что если ее отмыть от всей этой мишуры, она будет очень симпатичной.

— Я буду жаловаться, — повторила она, сникнув. — И что теперь делать? — Уже совсем жалобно спросила она.

— Езжай домой, уже поздно, — спокойно ответил Макс, переходя на «ты». — Если хочешь, я могу вернуть стоимость билета. Это все, что я могу сделать.

— Не надо, — плюнула девчонка и, шурша кроссовками по осенней листве пошла прочь.

* * *

Пока Рыжий, потихоньку пьянея, наблюдал за сердечной драмой отставленного птенца, к нему подсела какая-то слабоодетая девица в узких лакированных ботфортах. Ничего такая. Можно даже сказать, симпатичная. Она посматривала на Рыжего, не стесняясь разглядывая его лицо, показывая, что не прочь пообщаться. Но флиртовать ему неожиданно не хотелось Птичий коктейль оказал на него неожиданно размягчающее и немного отупляющее воздействие.

— Слушай, ты случайно не выступаешь? — начала она разговор. — Смотришься круто! Редко кто себя так разрисовывает.

— Ты тоже ничего, — вяло вернул комплимент Рыжий и отсалютовал ей стаканом с коктейлем.

— Ты похож на артиста, — девица кокетливо скосила глаза в бок и поцокала ногтями по стойке. Вероятно, жест означал, что ее тоже надо угостить. Рыжий включил дурака и предпочел не понять.

— Не угадала, — Рыжий пригубил свое пойло и уставился зеркальными очками на девицу. — Какая из меня звезда. Я всего лишь скромный переводчик-агроном. — Брякнул он зачем-то. Видимо, совсем размяк от стервячьего коктейля.

— С такой-то внешностью? — изумилась девица.

— А что? Моих клиентов моя внешность не смущает. Они люди без комплексов.

— А с каких языков ты переводишь? Скажи чего-нибудь по-иностранному! — девица сделала заинтересованное лицо, а затем пьяно расхохоталась. Этого еще не хватало. Даже Стервятник покосился на нее из-за стойки.

— Увы, детка, я тебя разочарую. Я перевожу исключительно с языков мертвых, — Рыжего уже несло, затягивая в незатейливое хвастливое вранье.

— Ох, как интересно, — голубые глаза смотрели с неподдельным любопытсвом. — Ну а все-таки. Скажи что-нибудь.

— Зачем тебе?

— Хочется послушать… как это… мертвую речь.

Девушка Рыжему уже порядком поднадоела, поэтому он пробормотал первое, что пришло ему в голову:

— Surge et ambula… Талифа куми, достаточно? — ему показалось это забавным. Разумеется, он ни черта не смыслил в мертвых языках, но в силу профессии знал несколько древних формул и даже весьма сложные тексты, некоторые из которых без нужды произносить не следовало бы. Тем более на пьяную голову.

— А что это значит?

— «Встань и иди».

— Это с какого языка?

— Латынь и арамейский. Если переводить дословно с арамейского, то «встань, девочка!».

— Прогоняешь, что ли? — обиделась девица, дернула голыми плечами и отвернулась. — Придурок!

Рыжий оскалился во весь рот и вернулся к потягиванию коктейля.

— Спасибо, Рыжий, за приглашение, — пред ним нарисовался Слепой. Он улыбался. — Мы идем.

Слепой сделал жест, как будто залпом, и бокал Рыжего опустел. Пространство клуба стало заполняться белесыми полупрозрачными тенями. Они стекали с потолка на стены, сидели на металлических балкончиках второго этажа, дымными фантомами мелькали главном зале среди танцующих и птичьих масок персонала.

Бля, подумал Рыжий.

* Талифа куми (арам.)— слова Иисуса, чудо о воскрешении 12-летней девочки (Евангелие от Луки, 8,41-56), в латинском переводе «Surge et ambula» — «встань и иди».

После улицы к истерическому клубному освещению глаза привыкли не сразу — в дергающихся лучах мелькали смутные тени, лица, скачущие тела, поднятые руки, и тут же тонули, сливаясь в единую колышущуюся массу. Макс даже зажмурился на секунду, а когда вновь обрел способность различать предметы, то обомлел.

Все пространство клуба — стены, балкон, танцпол, сцена — все было покрыто шевелящейся прозрачной плесенью. Призраки клубились везде — восседали за стойками баров, свисали с балконов, тряслись вместе со всеми на танцполе. Прошитые насквозь неоновыми лучами светящиеся силуэты извивались между темных, плотных тел, вытянув вверх прозрачные ладони. И было их, наверное, человек сто. А, может, и больше.

Какого черта?!

Макс напряженно вглядывался в зал, выискивая Рыжего, Слепого или Тень — но куда там, ни одного знакомого лица — ни живого, ни мертвого — разве можно в этом месиве кого-то найти?

Скоро стало понятно, что призраки, чуя проводника, отличали его от остальных, проплывая мимо, вежливо кивали в знак приветствия, махали руками, некоторые даже обращались по имени. Никого из них он не знал, но заметил, что многим из них на вид не больше восемнадцати лет. А то и меньше. Дети. Подростки. Кто они? Почему так рано умерли? Что привело их сюда?

Обойдя зал, он заметил отца у барной стойки, за которой завершал свой коктейльный сеанс Стервятник. Макс рванул туда. Рыжий рассеянно смотрел в зал и потягивал воду со льдом. Его лицо, скрытое зеркальными очками, не выражало почти ничего. Рядом с ним, оперевшись локтями о стойку, стоял Слепой и улыбался. В прозрачных глазах скакали фиолетово-розовые вспышки, сменяясь ядовито-голубыми искрами. Проходившие мимо небольшими компаниями призраки, ненадолго задерживались перед ними, здоровались. Слепой говорил с ними, Рыжий, напротив, казалось, никого не замечал.

— Что это значит? — орал Макс. Он не боялся, что его услышат, в общем шуме он с трудом слышал сам себя. — Откуда они взялись?

— Это значит, что я совершил большую глупость, — задумчиво ответил Рыжий, блуждая взглядом по залу.

— Опять?!

— Не опять, а снова. Не ори, я хорошо тебя слышу.

Он узнал их. Тех, к кому приходил во снах много лет назад. Тех, с кем прощался в стенах Могильника — забытых, брошенных, больных детей. Он сам когда-то был таким полуживым ребенком, блуждавшим по границе небытия.

Большинство были те самые, из «кровавого выпуска», сколько их было в точности Рыжий даже и не знал — пятьдесят? шестьдесят человек? С ними его ничего не связывало, кроме одной-единственной ночи накануне «перехода» из мира живых в мир призраков, на пороге которого Рыжий служил когда-то привратником, предвестником смерти. Он хорошо помнил ту страшную ночь в Могильнике, когда к его постели вереницей шли и шли люди, здоровались, тихо вздыхая, называли свое имя и исчезали.

Та ночь напугала Рыжего на всю оставшуюся жизнь. Тогда он поклялся уйти из этого проклятого места, научиться управлять своим страшным даром и по возможности ограничить контакты с иными мирами. Именно тогда он стал много читать, выискивать любую информацию о своем непростом ремесле, его общение с бестелесными гостями стало прицельным. Именно тогда он узнал про костры и все остальное. Из Могильника он уже вышел «профессиональным проводником», осторожным, скрытным и знающим, замаскированным под беспутного балагура и шута.

Все менялись после смерти. Уже не дети и не подростки — рано созревшие, рано ушедшие, изменившиеся — по ту сторону жизни они избавились от своих увечий и ран. Смерть примирила их с несправедливостью жизни и друг с другом. Тихо скончавшиеся в серых стенах или погибшие в непримиримой войне страха и отчаяния, сейчас они беззаботно веселились друг с другом. Редкое, на самом деле событие в их скучном монотонном мире беззвучных теней и сонных духов. Рыжему даже жаль было их прогонять обратно, но порядок есть порядок, границы надо держать на замке. Немного повеселимся, раз уж я сегодня сорвал замок, и домой, баиньки. Вот только, как это сделать, он пока не решил.

Макс с ужасом наблюдал, как призраки осаждали клубные бары, поочередно залихватски запрокидывая головы, и спиртное с неимоверной скоростью исчезало из чужих бокалов и с барных стоек. Пока подвыпившие гости не особо замечали их шалости, но если так пойдет дальше, скоро не миновать скандала. Под потолком, как гигантские медузы или осьминоги в плотных соленых течениях океана, неспешно плавали фосфорицирующие полупрозрачные тени. У Макса закружилась голова, ему и правда показалось, что там, наверху, самое дно, а он смотрит на него сквозь светящуюся толщу воды. Казалось, еще немного, и призраки от потребления напитков перейдут к чему-то более кардинальному — начнут разбирать клуб по кирпичикам, толкаться или нападать на людей.

— Что ты собираешься делать? — кричал Макс в ухо Рыжему. — Они же разнесут весь клуб!

— Танцевать! — невозмутимо заявил Рыжий, деловито вытирая салфеткой губы. — Я сегодня еще не танцевал. Зря что ли я сюда приперся?

В этот момент диджей врубил что-то лихое и дикое, какой-то этно-металл, и зал затрясся, как при бомбежке. Поддавшись ритму, осатаневшая стена из сотен рук синхронно поднималась и опускалась, и в лазерных вспышках взбесившегося света уже не возможно было отделить живых от мертвых.

— Ты куда?!

Рыжий двинулся прямо в толпу, на ходу намечая танец пружинистой легкой походкой и движениями худых плеч и рук, и с каждым шагом его худощавое, по-прежнему пластичное тело вплеталось в общую пульсацию.

— Чего сидишь, Бледный? — бросил он Слепому. — Пошли попляшем. Надо собирать всю эту ораву.

Недовольно тряхнув волосами, Слепой нехотя отлепился от стойки и вдруг, расправив спину, как-то весь вытянулся, заметно став выше, и неторопливо и плавно направился вслед за Рыжим, ступая ритмично и мягко, словно он не шел, не приплясывал, а крался на мягких лапах. Макс даже на миг залюбовался этой откуда-то взявшейся звериной грацией и впервые задумался, а каков Слепой был при жизни.

И тут же со всего зала к ним стали стекаться бестелесные тени, выстраиваясь за вожаками в бесконечный хвост, тянущийся сквозь толпу, они вливались в общий танец. Рыжий необычайно легко вспарывал стену танцующих, увлекая их за собой. Издалека казалось, что он танцевал одними плечами и руками, двигался он несуетливо, скупо и точно, подчиняясь какому-то внутреннему рисунку, рядом с ним, чертил свой легкий, звериный танец Слепой. И никто не заслонял, никто не наступал на него, хотя он был и невидим.

Макс обернулся и увидел рядом с собой Тень, который пристально и нетерпеливо пожирал глазами в толпу, взгляд у него был шалый, взбудораженный, глаза из тепло-медовых стали ядовито-лимонными, он едва заметно раскачивался в такт музыке, готовый в любой момент сорваться и раствориться в общем танце.

— Откуда они все взялись? — Макс уже не кричал, догадавшись, что Тень расслышит даже его шепот.

— Рыжий выпустил.

— Как?

— Не знаю. Сказал что-то.

— Почему их так много?

— Это те, кого Рыжий встречал на пороге смерти. В Доме многие умирали.

— Он и тебя встречал?

— Конечно.

— А как их вернуть? — окончательно растерялся Макс, наблюдая, как Рыжий и Слепой плясали друг напротив друга в центре гигантской воронки из людей и теней.

— Это не ко мне, — равнодушно ответил Тень и уплыл в толпу.

— Эй, постой! — крикнул ему вслед Макс и осекся, заметив, как пристально на него смотрит из-за стойки Стервятник.

— Ты в порядке, Макс? — поинтересовался он, разглядывая своего администратора.

— Да, да. Все нормально, — отмахнулся Макс и потер виски. Его немного мутило

— Не уверен.

Подумав немного, Стервятник быстро что-то намешал в высокий стакан, хрустнул льдом в ведерке и протянул Максу.

— На вот, выпей, взбодришься.

— Не, не надо, — запротестовал тот. — От алкоголя мне станет хуже.

— А кто тебе сказал, что это алкоголь? Пей, не бойся.

Макс механически опрокинул в себя содержимое стакана и распахнул глаза на Стервятника. Кисловато-горький напиток словно промыл ему изнутри голову, приятно освежая горло. Это было попадание сто из ста. Он поблагодарил Птицу с изумленным почтением. Тот снисходительно усмехнулся.

— Если сильно устал, иди в «приватную», посиди или полежи полчаса в тишине. Мне иногда помогает. Главное телефон не отключай. У тебя такой вид, как будто ты отравился, — желтые глаза Птицы странно сощурились. — Вообще тебе не помешало бы расслабиться. Потом.

Макс поблагодарил за коктейль и отрицательно помотал головой, мол, спасибо за заботу, справлюсь сам. Но уже через час почувствовал, что безумно, просто нечеловечески устал — от грохота, от света, а главное, от всей этой обрушившейся потусторонней херни, и искренне поразился, что Рыжий мог все еще танцевать. Он понял, что если сейчас не выйдет на свежий воздух, то его ждет обморок. И поплелся к выходу.

Холодная осенняя ночь обрушилась на него запахом прелой листвы и обжигающе ледяным воздухом, который Макс с наслаждением впустил в легкие после душноватого клуба. За каких-то полтора-два часа сильно похолодало. Хорошо!

Ночной холод разогнал от входа толпу. В основном здесь топтались решившие покурить на свежем воздухе. Неподалеку, на бортике бетонной клумбы, нахохлившись, как воробей, сидела та девчонка, скандалившая из-за билета. Она зябко куталась в тоненькую зеленую курточку и натягивала капюшон, из-под которого выбивались непослушные каштановые волосы.

— Ты почему не уехала домой? Чего ты ждешь? — подошел к ней Макс. Нельзя сказать, что ему очень было интересно, но ему сейчас ужасно не хотелось возвращаться обратно в клуб.

— Тебе какое дело?

— Да никакого, — пожал плечами Макс. — Если ты решила взять нашего охранника измором, то это бесполезно. Холодно тут сидеть — простынешь.

—Может, все-таки пустишь в клуб, я там пересижу в уголочке?

— Не могу.

У Макса была одна черта, которую, например, очень ценил Стервятник — последовательность. Если он сказал А, то обычно говорил Б. Качество, хорошее для юриста, но в жизни бывали из-за этого проблемы, потому что реальный мир последовательным не был.

— Тебя все равно не пустят в клуб. Не ночевать же тебе на улице?

— Я жду подруг.

— Так утром встретитесь. Езжай домой. Давай я тебе вызову такси.

Девчонка набычилась. Ну вылитая сестрица. Макс изо всех сил сдерживался, чтобы не расплыться в улыбке. Та тоже, когда начинала злиться, так же морщила лоб и конопатый нос, и брови съезжались к переносице.

— Слишком далеко.

— Какая разница. Я оплачу, — и неожиданно предложил. — Или давай я тебя отвезу, я на машине.

Раз уж Стервятник разрешил удалиться на полчаса, то можно и отвезти.

— Слишком далеко, — сразу притихла девушка. — Я же не отсюда. Мы специально приехали на открытие клуба.

— Откуда же?

Она ответила. Макс знал этот поселочек, почти деревню. Да, прилично, часа три езды отсюда, они всегда его проезжали по дороге в общину и обратно.

— Ну вы же где-то остановились? В гостиницу? — терпеливо расспрашивал он. Удивительно, его совершенно не раздражала вся эта нелепость. Ему и правда хотелось помочь.

— Нет, мы хотели на всю ночь сюда, а утром на автобус.

Ну ё-моё. И что с тобой прикажешь делать, дуреха? Автовокзал-то ночью не работает. Ну не к себе же ее везти.

— А давай я к тебе домой напрошусь? раз уж ты меня не пустил, то вот и устраивай! — словно прочитав его мысли, брякнула она. — Или у тебя жена дома ревнивая?

Макс даже рассмеялся.

— Нет, ревнивой жены у меня нет. Но вообще-то у меня еще работа.

— Ну ты же хотел меня отвезти в гостиницу. Вот и отвези. Я переночую и утром на вокзал. А? С меня завтрак, — ее нахальству можно только позавидовать.

— А ты не боишься напрашиваться к незнакомому мужику? Ты же меня совсем не знаешь. И не знаешь, куда я тебя повезу. Может, и не домой вовсе.

— А ты не боишься пускать в дом незнакомого человека? И ты мне ничего плохого не сделаешь, — уверенно заявила она, смело глядя ему в лицо.

— Почему ты так решила? — усмехнулся Макс, а у самого от ее слов ёкнуло сердце.

— Ну… Я немного людей вижу. И потом… Я знаю, где и кем ты работаешь, — она кивнула в сторону клуба. — И нас много людей видели вместе.

Скорее всего, эта мысль пришла ей в голову только что.

— А еще ты вон какой рыжий. Приметный. Я таких рыжих и не видала раньше.

— Вот это уже ближе к делу. Но вообще-то ты все равно рискуешь.

— Ты тоже. Ты даже не знаешь, как меня зовут.

С минуту они молча другу друга разглядывали. Отчаянная деваха. Ладно, пусть уж лучше со мной поедет, думал Макс, а то ведь и правда пристанет к какому-нибудь уроду, здесь сейчас много таких трется. И подружки хороши — бросили ее. За таки штуки у них в общине голову бы оторвали, если старшие вздумали бы оставить младших без надзора. Неплохо бы посмотреть на этих подружек да мозги им вправить.

Он набрал Стервятника.

— Рекс, я уеду минут на сорок, хорошо? Мне надо кое-кого отвезти домой.

— Уже? — почему-то поинтересовался Стервятник. — А тебе точно хватит сорока минут?

— Конечно, мне же рядом.

— Ну, как знаешь.

На всякий случай Макс громко попрощался с охранником и специально подчеркнул, что уезжает не один и скоро вернется. Еще раз попросил набрать ее подружек, но там по-прежнему были глухие гудки.

— И как же тебя зовут?

— Ева.

— А я Макс.

* * *

— Бледный, отзови их, пожалуйста, сейчас ты можешь это сделать, — Рыжий жадно хлебал воду прямо из-под крана и яростно растирал раскрасневшееся лицо.

После часа круговых танцев он порядочно измотался. Но стоило ему остановиться и выйти из круга, как призраки расползались по клубу и снова принимались осаждать бары, а некоторые уже проникали в курилки и даже начали таскать сигареты. А это уже ни в какие ворота.

— А зачем? Хорошо же… отдыхаем, — улыбнулся сидящий на раковине Слепой, и в его интонации Рыжему послышалось злорадство. — Если хочешь всех быстро выпроводить, ты прекрасно знаешь, что надо делать.

— Я не могу, Бледный. Я больше этим не занимаюсь.

— Да ладно! — худые плечи Слепого затряслись от беззвучного смеха.

— Ну блин, не здесь же!

— Раньше тебя такие мелочи не останавливали.

— А ты как будто и рад. Мстишь?

— Нет, не мстю, — хмыкнул Слепой. — Мне, в общем-то, все равно. Но твои косяки исправлять не хочу. Тем более, ты знаешь, что делать, Рыжий. Ладно, я пошел к остальным. Спасибо за тусовку!

И уплыл. Зараза такая.

Рыжий снова плеснул холодной воды на лицо, плюнул в адрес неведомого композитора, сочинившего тоскливую муть, льющуюся из динамиков, выругался и сунул руку в карман. Там он нащупал самокрутку Стервятника (Птица расщедрился и дал про запас), повертел в пальцах, но передумал. Больше всего ему сейчас хотелось не кайфа, а тишины, чтобы восстановить силы и собраться с мыслями, хотелось забиться в какой-нибудь тихий уголок и замереть.

И он даже знал такое место.

Примечания:

Если тоже захочется поплясать с духами, рекомендую. Не совсем клубный формат, но на все воля диджея.

Alestorm — Keelhauled

BerlinskiBeat — Kakwa Moma

Do it, honey, do it

You gotta roll, roll, roll

You gotta thrill my soul, all right

Roll, roll, roll, roll

Thrill my soul

Ashen lady, Ashen lady

Give up your vows, give up your vows

Save our city, save our city

Right now

The Doors Roadhouse Blues

Держась за стены, чтобы не сбиться с пути в темном коридоре (почему здесь так мало света?), Рыжий добрел до заветной двери. Комната «для приватных встреч» оказалась пуста, кальян и диван на месте. Вот и хорошо. Рыжий прикрыл дверь и с облегчением повалился на диван. Идите вы все лесом.

Музыка и грохот клубной жизни сюда почти не проникали, только усталые ноги едва ощутимо окатывало волнами низких частот. Разноцветные фонарики, развешанные под потолком для создания «восточной» атмосферы, отдаленно напоминали гирлянду в знаменитой палатке Птицы, где они провели столько часов, обыгрывая друг друга в карты. Птица, милый Птица, гребанный романтик, неожиданно расчувствовался Рыжий. Спасибо тебе. Ты уж прости меня, если что… Мысли его путались и бежали параллельными потоками.

Рыжий зажмурился и замер. Голову накрыло мягким непроницаемым покрывалом, сквозь которое не просачивались ни свет, ни время. Любое его движение растягивалось на минуты — хотел ли он почесать нос или поднести сигарету к губам — все совершалось медленно, тягуче, как в экспериментальном кино. И его обостренные до предела чувства работали навыворот — он не слышал музыки, но мог слышать движение мышиного хвоста под плинтусом или шепот парочки, обжимающейся в туалете. И он не мог отделить реальные запахи свежей краски, дерева, побелки, дыма, пота, духов и алкоголя от воображаемых запахов, например, он отчетливо ощущал откуда-то взявшийся запаха моря, которого он никогда не видел.

Надо было думать о том, как загнать обратно всю эту повылазившую по его легкомыслию хтонь, а хотелось совершенно другого. Прямо сейчас ему захотелось оказаться на море. Там, где теплый густой воздух, пропитанный запахом водорслей, слоится от налетающих ветров, пенное шипение у скал гасит страхи и тоску, где нежный серо-желтый песок и бескрайняя зеленая полоса воды. Так ему рассказывали Сфинкс и Слепой. Сфинкс про закат, в котором каждый вечер тонуло солнце, а повзрослевший Слепой про крики чаек и про то, что море пахнет женщиной. В Летнем Доме побывали все домовцы, все, кроме него — вместо моря он каждое лето, как назло, он попадал в Могильник. А после выпуска началась тяжелая, интересная, важная, но довольно замкнутая жизнь в общине.

О море ему рассказывала жена — она ездила с родителями до замужества. Он ни разу никуда с ней не ездил, кстати. Эта мысль почему-то расстроила Рыжего. Даже Стервятник с Ральфом ездили, а они нет. Сейчас дети выросли, община живет, может, пришло время? И почему сейчас это кажется ему важным? Таким же важным, как жизнь каждого из его детей. Как его чертово ремесло. Почему так сложилось? Охраняя границы миров, рожая детей, умножая жизнь, реального мира за пределами общины и города Рыжий почти не знал. Из страха перед самим собой он загнал себя в маленький безопасный мирок, границы которого опасливо не покидал все эти годы.

Не известно, сколько он так лежал и размышлял — десять минут, полчаса или целую вечность, но в какой-то момент почувствовал, что уже не один, и открыл глаза. Рядом с ним на краешке дивана сидел Мертвец. Что б вас, и сюда пролезли. Но Мертвецу он даже обрадовался, не так уж часто они виделись. Мертвец сидел и тупо лыбился по своей привычке, словно под кайфом. Синие дрэды торчали в разные стороны и качались, как антенны. По щекам скакали фиолетовые и зеленые пятна. Серые глаза с гигантскими зрачками тонули в темных провалах. Выглядел он на свои вечные двадцать лет.

— Отдыхаешь, вожак?

— Ага… — лениво отозвался Рыжий. Говорить не хотелось. — Тихо тут, хорошо.

— Да, неплохо, — согласился Мертвец.

— Как поживаешь?

— Скукота. Забыл ты совсем про меня, сволочь рыжая. На годовщину опять не приехал.

— Не забыл… дел много… — соврал Рыжий и приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть собеседника. Он и правда не был у Мертвеца на могиле уже несколько лет, старался лишний раз ни с кем из них не встречаться. Даже с ним.

Ему вдруг захотелось сделать для него что-нибудь приятное, порадовать чем-нибудь. Рыжий достал из кармана косяк — ничего другого не нашлось.

— Хочешь?

— Давай.

Рыжий раскурил самокрутку. Мертвец с удовольствием затянулся и одобрительно кивнул. Вот я уже и травку с ними курю, равнодушно подумал Рыжий. Он ничему не удивлялся — створки миров распахнулись сегодня слишком широко, чтобы еще чему-либо удивляться.

— Хорошая, трава, умеренная, — заметил Мертвец. — Гляжу, Стервятник по-прежнему понимает.

— Отож.

Дым медленно тянулся наверх к гирляндам и обвивался прозрачными пыльными лентами вокруг лампочек, исчезая в темных переплетениях труб под потолком.

— Спасибо, что пустил погулять, Рыжий, давненько такой тусни не было. Почаще бы. А то тут со скуки удавиться можно.

— Тебе это не грозит.

— Иногда ужасно хочется. Тоска зеленая в этом загробном мире. Знал бы, не ширялся бы так.

— Вы обратно-то когда собираетесь? — прервал его жалобы Рыжий. — А то такими темпами скоро клубу кранты. Что я Стервятнику скажу?

— Всему своё время, — растянул рот в улыбке Мертвец и передал ему самокрутку. — Это, кстати, от тебя зависит, Рыжий. Ты знаешь.

Рыжий крепко затянулся, недовольно заерзал и тяжело вздохнул.

— Я такими вещами много лет не занимался. И не хочу. Это ж сколько суеты…

— А кому легко? — воскликнул Мертвец, полез в карман джинсовки и что-то протянул ему. — Вот, держи! — На прозрачной ладони лежали две круглые пилюли — красная и зеленая. — Тебе надо срочно отвлечься, бро! Нельзя жить в таком напряге! Глядишь, все и устроится.

— Что за таблеточки? — поинтересовался Рыжий.

— Красная от головы. Зеленая от тоски и сомнений.

— У меня не болит голова, — тряхнул дредами Рыжий и потянулся к зеленой.

— Заболит, если не выпьешь, — уверенно заговорил Мертвец. — Ты намешал сегодня прилично. Еще и травы покурил.

— Покурил, да… — кивнул Рыжий, но решил на всякий случай уточнить. — Откуда пилюльки?

— У Стервятника позаимствовал.

Рыжий по опыту знал, что у Стервятника никаких таблеток брать не надо, но Мертвец же старый друг, плохого не посоветует? И взял красную таблетку. Положил на язык.

— Вот и хорошо, — ласково сказал старый друг. — Теперь голова не заболит.

Они помолчали еще немного.

— А вот скажи мне, Мертвец, — ни к селу, ни к городу вдруг спросил Рыжий, ощущая, как таблетка покарябав пищевод, улеглась как следует. — Стервятник с Ральфом все-таки спят или не спят друг с другом? Теперь-то наверняка знаешь. Мы тут уже много лет спорим.

Мертвец ухмыльнулся, зачем-то облизал губы и ответил вопросом на вопрос:

— Ты сам-то как думаешь?

Тут Рыжему стало ужасно смешно, и он громко захохотал, повалившись на диван. Вслед за ним громко засмеялся и Мертвец, отчего его голубая волосня закачалась, как камыш на ветру. Ответ на этот идиотский, неуместный и совершенно ненужный вопрос витал где-то под потолком, он был абсолютно в этом уверен. Нужно было только приглядеться повнимательнее.

— Давай кой-чего покажу, — предложил Мертвец и достал из кармана фонарик — от вспышки света Рыжий даже вздрогнул — и направил яркий луч вверх, в переплетения труб и проводов, за которыми угадывался темный, выкрашенный черной краской свод.

На потолке стали проступать цветовые пятна, из которых складывались рисунки и каракули, когда-то украшавшие стены Второй и коридоры Дома. Они оживали и расходились в разные концы помещения — медленный Белый слон и пышущий огнем красный бык на тонких ножках, синяя хромая Птица с тросточкой ковыляла между скачущими обезьянами, толстый крокодил с маленькими лапками нежно улыбался вслед убегающей антилопе. Какой славный трип, восхитился Рыжий. От каждого прыжка антилопы из-под копыт выбивались драгоценными самоцветами знакомые буквы и цифры. Они брызгами разлетались по потолку, образуя пылевые скопления, галактики и созвездия. В этом цифровом космосе вальяжно парил белый дракон и хитро подмигивал сапфировым глазом. Мимо, гудя клаксоном и развратно виляя хвостом, проплыла желтая, не перекрашенная, подводная лодка.

— Востооорг! — протянул Рыжий. — Жаль, что этого никто, кроме нас с тобой, не видит.

— Ну почему же… Под определенным углом зрения может увидеть каждый.

Еще немного полюбовавшись, Мертвец выключил фонарик, докурил косяк и сплюнул на пол.

— Пора мне, Рыжий. Пойду к остальным.

— Пока, Мертвец!

— Не залеживайся тут долго. И на могилку заглядывай, — махнул рукой Мертвец и растворился в воздухе, не утруждая себя хождением через стены.

Рыжий прикрыл глаза, и ему стало совсем хорошо. Он лежал, чувствуя, как его тело наполнялось будоражащей энергией, словно по венам пустили бурлящие пузырьки. Он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, но вставать все равно не хотелось. Его ничуть не удивило, когда ощутил у себя на лице легкое, как дуновение ветра, прикосновение, и откуда-то потянуло сладковатым сквозняком.

— Не время для грусти, милый, — тихо зашелестело ему в ухо.

Рыжий шумно втянул носом воздух. Кто ты? Тень или человек?

Над ним нависала незнакомая девушка, лет двадцати-двадцати пяти, кто ж ее разберет в этом полумраке? Одета она была без излишеств, во что-то достаточно откровенное, что можно снять без ущерба. Живая. Уже хорошо.

— Как ты здесь оказалась? — задал Рыжий бессмысленный вопрос и сел на диване, чтобы лучше ее рассмотреть.

— Для меня не существует закрытых дверей, — в такт своим словам девица кокетливо качнула бедрами.

— Да что ты говоришь, — ухмыльнулся в ответ Рыжий и облизнулся.

— Я заприметила тебя, когда ты танцевал в зале, — просто пояснила она и подошла к нему почти вплотную. — Решила познакомиться поближе. Ты же не возражаешь?

Рыжий прищурился. Несмотря на всю принятую дурь, наметанным взглядом он определил, что девочка не из тех, кто ищет приключений на пьяную голову. Такую он не раздумывая отправил бы восвояси. Но у этой в глазах плескался такой блядовитый океан, что можно было по стаканам разливать, а взгляд при этом внимательный, цепкий и чуть настороженный. Похоже, девочка на работе. Черт возьми, она-то ему и нужна! Но… Только какого хрена? Он не похож на богатого клиента. Таких совпадений и подарков не бывает.

— Ты выглядишь, как рок-звезда, — шептала девица своими розовыми губками, усаживаясь к нему на колени. Рыжий не возражал. Совсем не возражал. На молочно-прозрачный лоб упал русый кудрявый завиток. Его хотелось поддевать и наматывать на палец. И еще подуть на него. Вот так. И еще вот эдак. — Расскажи мне про рок-музыку…

— Ты ошибаешься… — ухмыльнулся Рыжий, покачивая ее на коленях и обнимая за гибкую талию. — Я не звезда. Но во всем остальном я тебя не разочарую. И про рок-музыку, если хочешь, тоже поговорим.

— И кто же ты? — игриво отозвалась девица и обвела пальцем нарисованную на лбу Рыжего спираль. — Расскажи.

«Обдолбанный старый придурок, умеющий разговаривать с духами, вот кто», подумал Рыжий, но вслух промолчал и многозначительно пошевелил бровями, отчего татуированная спираль сморщилась в гармошку.

— Тоже неплохо, — покладисто проворковала девица.

А ты ничего, крошка. Свежая и ароматная, как… как… наливное яблочко, как кабачок свежего урожая — прямо с куста, с теплой слезкой на нежной кожице, ладная и гладкая, как новенькая помидорка, как солнечная дынька, бесстыжая, как плод фигового дерева… Хороший выбор. Рыжий откровенно разглядывал ее.

— Думаю, мы с тобой поболтаем. Потом…

Ты очень-очень вовремя. Даже не представляешь, как. И сейчас у меня нет ни желания, ни времени думать, откуда ты взялась, и какая расплата ждет после — кругленькая сумма, муки совести или разборки с Птицей и Максом. Сначала закрываем один счет, потом подумаем о другом. Ебись все конем.

Видят духи, я не искал тебя, ты сама пришла. Рыжий осторожно опрокинул ее на спину, наклонился и погладил растопыренной ладонью молочную шею. Пришла пора исправлять то, что я тут натворил. К сожалению, одному не справиться. Ничего лучше пока не придумано.

Он понял это еще в Доме. Почти сразу, как покинул Могильник и, движимый неуемным любопытством, добрался до запретного девичьего крыла. Мужчиной он стал первым в Доме, задолго до Закона, обнаружив, что преследовавшие его в Могильнике назойливые духи исчезали, стоило ему уединиться с очередной девочкой. И чем жарче ей было под ним, тем быстрее они исчезали.Тогда он многому научился, что называется, вошел во вкус, но закономерность усвоил.

«Ну, понеслась!» — мысленно выдохнул Рыжий, но торопиться не стал. Сейчас он весь внимание и контроль, вкрадчивый чуткий змей. Он много лет не делал этого с незнакомыми женщинами, когда необходимо больше угадывать и узнавать, чем наслаждаться процессом. Но он умел и то, и другое. И сегодня халтурить нельзя.

Рыжий сгреб ее в охапку и прижал к себе. Царица небесная! Кажется, миллион лет он не держал в руках такую упругость. Сколько тебе, крошка? Точно-точно? Ты уверена? Да что ты говоришь…

Рыжий бормотал какую-то чушь, заваливаясь на спину и опрокидывая ее на себя. Девица, хихикая, на минуту слезла, чтобы скинуть с себя что-то лишнее. Рыжий даже не понял что именно, только в следующий миг, он готов был поклясться, кто-то невидимый схватил его за волосы и макнул носом прямо в упругую розовую грудь.

Внимательно вглядываясь в ее лицо, он легонько провел мизинцем по локтевому сгибу, там, где самая нежная кожа. Глаза ее изумленно распахнулись, и на белоснежных руках зашевелились волоски. Ага. То-то же.

Она уже во всю шуровала теплыми ладошками под футболкой и с любопытством гладила египетскую псину по островерхим ушкам. У старого Анубиса шерсть встала дыбом от удовольствия. Роза расплавилась и стекла по вспотевшей шее куда-то за шиворот.

— Давай, крошка. Устраивайся. Нет, дорогуша, сначала тебе. Не спорь… Со мной только так. Спешить не будем. Только давай договоримся, никаких засосов и царапин, ладно? Иначе праздник тут же закончится.

— Женатик, что ли? — улыбнулась девица и беспардонно потянула его за руку.

— Мы договорились?

— Я понятливая. Можешь не повторять.

— Вот и умница… Сейчас я тебе кое-что покажу, — мягко проговорил Рыжий. — Нет, не это… Это чуть позже. Какая же ты нетерпеливая… И любопытная… Как тебе нравится?

В зеркальной поверхности полетевших на пол очков мелькнули распахнутые коленки. Потом он стянул с нее что-то последнее, что-то настолько невесомо-исподнее, что можно спрятать в наперстке. Рыжий отвел ее колено и втянул носом ее легкий солоноватый запах. Неужели и правда так пахнет море? Мать моя женщина! Жемчужная устрица, исходящая соком… Жар-то какой…. геенна огненная, кипящее жерло вулкана.

Он провел рукой по внутренней стороне бедер. На его губах появилась довольная улыбка, когда под его ладонями впервые судорожно натянулось и выгнулось чужое тело. Дождавшись, когда она перестала сдерживаться, Рыжий вынул пальцы и вытер о свои ребра. Она нетерпеливо потянулась к нему. Еще.

Будет и еще. Постой … мы кое-что забыли… Он дотянулся до сброшенной на пол куртки и достал из внутреннего кармана презерватив. Ответственный отец восьмерых детей даже в самом страшном угаре не забывал о главном. Да. Кто ж тебя знает, откуда ты взялась такая, молодая и красивая?

Давненько Рыжий не чувствовал себя на таком подъеме. На таком устойчивом, уверенном, мать вашу, подъеме. Вообще-то ему грех жаловаться, но такой устойчивости он давно не припомнит. Сука, Стервятник, что у тебя за таблеточки? От головы, говоришь?!

А вот теперь, крошка, я тебе все расскажу про рок-музыку. Я хочу почувствовать твою дрожь. Хочу видеть, как наливаются пунцовым соком твои губы. Мне не нужно твое выученное притворство. Хочу слышать тебя, чтобы ты закрыла глаза и запрокинула голову. Хочу, чтобы ты хотя бы на час забыла, кто ты, и никогда не узнала, кто я. Хочу растворить в тебе все безумие и ад этой ночи. Только так мы прогоним всех, кого я выпустил сегодня по дури. Клянусь, я не обижу тебя и сделаю все, чтобы сейчас тебе было хорошо. Ради этого я готов потрудиться. Вот мои глаза, мои руки. И кое-что еще.

И мы будем крутиться и вертеться всю ночь, потому что таково движение и воля жизни, и мы вместе разгоним этот мрак.

И с каждым движением, с каждым вздохом, с каждым ударом разогнавшегося сердца Рыжий чувствовал, как растворялся бестелесный морок, как отлетали бесприютные тени, как в бешеном потоке крови испарялись страхи и тлен умертвий, как постепенно смыкались границы миров.

Мертвец, все-таки ты настоящий друг. Правильные таблетки ты стащил у Стервятника. Обещаю, я приеду к тебе в следующем году на годовщину, свожу куда-нибудь… А теперь отправляйся с остальными восвояси. Пора домой!

Отступала призрачная хмарь, и настоящими были только трепет и дрожь обнаженного тела и до болезненности гулкий стук сердца, бьющегося о ребра. И шум крови в ушах. И запах подмышек. И соленая роса на груди. И скольжение взмокших тел. И животная исступленность в мутных глазах. И выпроваживающий нежить вкрадчивый голос старого шамана.

— Спасибо тебе… — Рыжий вгляделся в расслабленное лицо и легонько коснулся губами ее лба, прислушиваясь к тому, что творится за стенами комнаты. «Я отблагодарю тебя и надеюсь, черт возьми, никогда больше тебя не увижу, думал он, и когда придет срок, мне не придется встречать тебя на пороге смерти».

Она нехотя разлепила ресницы и содрогнулась, соприкоснувшись с ним взглядом. Его ненормальные глаза оказались совсем близко, так близко, что в них виднелся не темный миндаль, а сама чернота, бесконечная и затягивающая, как воронка, где роились далекие нездешние тени, отзвуки чего-то манящего и жуткого, чего-то из прошлых жизней, с которыми он расстался и одновременно нет.

— Кто ты такой? — выдохнула она в ужасе.

— Тищщщ… — он успокаивающе погладил ее по лицу, чувствуя, как задрожало ее утомленное, разомлевшее тело. — Не бойся… все хорошо… — Едва слышно бормотал он, укрывая ее рукой и утаскивая в свои сны.

Там по узким улочкам, звеня браслетами, шествовали пахнущие утренним бризом нагие невольницы с медными блюдами, и бесстыжие жрицы оголяли бедра на каменных ступенях святилищ, а в прохладных кельях, покрытых шелками и шкурами, смущенные девы отдавали свою невинность похотливым путникам. И одурманенные коварными травами медноволосые юноши падали скошенным тростником на вытертые плиты древних храмов, и с хрипом вытекала жизнь, заливая пурпуром мрамор, и вытирали бронзовые лезвия жрецы, и под сводами радостно заливались птицы. И хохот блудливых духов эхом разносился по священным рощам. И кровь орошала поля, и лоза сочилась вином, и под жадным и жестоким солнцем вызревал урожай. И не было ни стыда, ни страха, ни сожалений, потому что их не бывает там, где под бесстрастным мерцанием молчаливых созвездий благословенна Смерть, дарующая жизнь.

Примечания:

Для настроения

Faey — Gipsy

— Заходи, — Макс щелкнул выключателем в прихожей.

Пока они ехали, Ева поначалу без умолку болтала, то ли желая расположить его к себе, или так проявлялась ее общая взбудораженность. К концу их недолгой поездки Макс, казалось, знал о ней почти все — что у ее отца есть магазинчик, что матери давно нет, зато есть старшая сестра и два младших брата, что в городе прикольно, и надо бы сюда перебираться, только еще не решила, идти учиться или искать работу, или то и другое, но отцу еще требуется помощь.

Но в квартиру она заходила притихшая, словно и правда испугалась, что ее завезли невесть куда. А когда глянула в зеркало и ойкнула от пугающего зрелища растекшегося «клубного макияжа», смутилась еще сильнее. Ее смущение передалось и Максу. Он заторопился, сбросил только ботинки, собираясь показать место временного ночлега и тут же уехать.

Но в гостиной Ева почему-то сразу успокоилась, поняв, что в квартире они одни, и Макс ее не обманул, и с нескрываемым любопытством принялась осматривать его нехитрое жилище.

— Твоя квартира?

— Нет, служебная. Я на такую еще не заработал.

Пока Макс хлопал дверцами шкафа, его спутница разглядывала расставленные по полкам фотографии: Макс с братом, Рыжий, община, мама.

— У тебя есть брат-близнец?

Макс кивнул.

— Прикольно, наверное, когда близнецы?

— Когда как.

— Слушай, так ты тоже не городской? — спросила Ева, еще раз посмотрев на снимки.

— Нет.

— А откуда?

— Вряд ли ты знаешь, это довольно далеко. По вашей трассе еще несколько сотен километров на юг, — уклончиво ответил Макс, роясь в шкафу в поисках чистого полотенца. — Что-то типа фермы, много лет назад отец вместе с друзьями основали небольшое поселение. Я там родился.

— Понятно, — ответила Ева, скорее для того, чтобы просто что-то сказать.

— Ну вот, собственно, и все, — объявил Макс, складывая ей стопку белья на диван. — Тут можешь спать. Утром, когда будешь уходить, просто захлопни дверь, если я еще не вернусь.

— Спасибо, — притихла Ева и подняла на него глаза. — Слушай, наверное, это совсем наглость, но у тебя найдётся чего-нибудь поесть? Я бы слона сейчас слопала.

Включив свет на кухне, при виде гималаев из немытой посуды и коробок от пиццы Макс поморщился. Последние дни он заезжал домой только переночевать, на уборку и готовку он просто забил.

Без особой надежды заглянул в холодильник. Замерев в миллиметре от его плеча, Ева заглянула тоже. На верхней полке рядками лежали привезенные Рыжим из общины продукты — сыр, кровяная колбаса, творог (если еще не испортился). Вспомнив вкус деревенской еды, Макс почувствовал зверский голод — он не ел с утра.

Проинспектировав запасы, Макс глянул на часы.

— Давай чаю попьем, и я уеду. Тоже жрать хочу.

— Идет! Где у тебя чай?

Ева с готовностью принялась распаковывать деревенскую снедь и сочинять бутерброды, а Макс скинул куртку и отправился мыть руки.

Опустив ноги прямо в ванную, вжавшись в самый дальний угол за шторкой, туда, куда Макс обычно ставил флаконы с шампунями, сидел Тень. Вид у него был пришибленный.

— Ты почему не в клубе? — строго и недовольно зашипел на него Макс, словно выговаривал непослушному подростку за прогулы в школе.

Тень еще сильнее съежился:

— Можно, я пока у тебя посижу? Я не буду мешать.

За непродолжительное время общения с покойниками Макс не припоминал, чтобы они спрашивали разрешения живых. Они делали, что хотели и когда хотели. И куда же подевалась вся самоуверенность?

— Случилось что-то?

— Ну, в клубе… Там… Короче, мне там больше нельзя находиться… — заметно, что Тени хотелось что-то сказать, но он не решался. — Так можно я у тебя отсижусь? Я тихонько.

— Да на здоровье, — пожал плечами Макс.

— Только вот что… — Тень опасливо кивнул в сторону кухни. — У вас с ней все серьезно? Вы надолго?

— Чего?! Я ее просто переночевать привез. Мне еще в клуб возвращаться.

— Переночевать, в каком смысле? — не отставал настырный призрак. Он спрашивал его так, как пытает врача пациент перед сложной операцией — с мольбой и надеждой. — Вы сейчас будете сексом заниматься, да?

— Обалдел что ли?! Да мы познакомились только что.

— Но так тоже делают, — возразил Тень. — Я сам видел. Познакомились и хоп!

— Она просто здесь поспит и поедет домой. А почему ты спрашиваешь? Тебе-то что?

— Аааа, — с облегчением выдохнул Тень и как-то совсем не по-призрачному шмыгнул носом. — Это хорошо, что домой. Ладно.

Вернувшись на кухню, Макс обнаружил сервированный на скорую руку стол и заваренный чай из пакетиков.

— Прикинь, у нас в поселке тоже этот сыр продают! — воскликнула Ева. Похоже, она уже совсем освоилась. К тому же успела смыть свою боевую раскраску, без которой сильно похорошела и чувствовала себя гораздо уверенней. — Он вкусный.

— Это с нашей фермы, — озадаченный разговором с призраком, Макс задумчиво ее разглядывал. — Отец привез.

Прищурившись, она что-то прикинула в уме и выдала:

— Постой, так ты из этих… из секты что ли? — и снова напомнила ему младшую сестрицу — та тоже делилась своими наблюдениями и умозаключениями напрямик, в лоб, не обращая внимание на их уместность.

Макс нахмурился, он не любил, когда их так называли.

— Мы называем себя общиной. А ты откуда знаешь?

— Про вас все знают. В отцовскую лавку из вашей сект… из вашей общины привозят продукты — сыр, колбасу. Отец говорит, что привозит мужик один занятный, тоже рыжий, кстати, как ты, в татуировках весь. Случайно, не родственник твой?

— Случайно отец.

— Ого!

Она не стала уточнять, что этого странного рыжеволосого торговца отец называл «хитрожопым пронырой, который и мертвого уболтает».

— А правда, что вы поклоняетесь мертвым? Рассказывают…— выпалила Ева, обстоятельно выжимая пакетик в чашку. Это совсем не походило на светскую беседу во время чопорного чаепитием. Раз такое дело, то…

— Не правда. Мертвым не поклоняются, — Макс отвечал неожиданно серьезно. — Их вспоминают. Вы же ходите на кладбища?

— Конечно ходим, — прошептала Ева и притихла, разглядывая, как сахар медленной лавиной оседает, исчезая, на дне чашки.

— Ну вот. А в общине принято вспоминать всех умерших. Просто проводятся некоторые ритуалы и все. Обычно это делает один человек, остальные редко участвуют, — «а теперь, наверное, будут делать двое», добавил про себя Макс.

— И ты веришь во все это?

— Во что?

— Ну в загробную жизнь… В призраков там? Думаешь, что ваши ритуалы нужны кому-то?

Вот что ей ответить? Что он и рад бы не верить, да все как-то само? На подоконнике, хлопая желтыми прозрачными глазищами, спендикрючившись, сидел Тень и внимательно за ними наблюдал. Сквозь его прозрачное тело проступала холодная чернота сентябрьской ночи и размытый свет фонарей.

Но Ева ответила первой:

— А я верю. Так легче. С умершими иногда очень хочется поговорить, особенно с теми, с кем не договорил при жизни.

Макс уже пожалел, что ввязался в этот разговор, вспомнив о том, что она рассказывала о своей семье, и просто кивнул в знак согласия. А вот интересно, верит ли в призраков его мать? Надо поинтересоваться у отца, как он рассказывает ей о том, чем занимается на самом деле. Искусству уклоняться от честных ответов теперь тоже придется учиться.

В юности голод сильнее переживаний. Странный разговор прервался сам собой. Оба с жадностью набросились на еду. Ближайшие десять минут они не говорили, а только чавкали и хихикали, поглядывая друг на друга.

С Евой было тепло и понятно. Еда из общины пахла домом. И самый вкусный чай из пакетиков. И никуда не хотелось уходить. Макс уже не глядел на часы, хотя знал, что прошло уже гораздо больше обещанных сорока минут, малодушно надеясь, что про него забудут и как-нибудь доработают без него. И Стервятник его не хватится.

Но Стервятник все-таки позвонил, голос глухой и серьезный:

— Ты еще не вернулся? Извини, что прерываю приятный вечер, — Макс вздрогнул. Иногда проницательность Стервятника его пугала. — Возвращайся в клуб, Макс. У нас проблемы.

* * *

Самой большой проблемой оказалась голова.

Она не кружилась и не болела, не соврал Мертвец, но сознание при этом выдавало всякие кренделя, вроде болезненно реалистичных воспоминаний. Например, разлепив глаза, Рыжему показалось, что он лежит в белоснежной палате Могильника и не может пошевелиться, потому что все его руки перетянуты капельницами, и он привязан бинтами к кровати. Но через несколько секунд наваждение исчезло, и Рыжий обнаружил себя раздетым, укрытым собственной курткой, лежащим на диване в полутемной «комнате для приветных встреч».

А вот думалось хорошо. Поток мыслей не метался по черепной коробке разворошенным муравейником, а шел медленным целенаправленным потоком. Невиданное доселе сочетание заторможенности и кристально чистой ясности, если такое вообще возможно. Состояние было настолько необычным, что подозрительно напоминало очередной трип. Стервятник, алхимик ты сраный, думал Рыжий, если ты живешь на таких таблеточках, осталось ли в тебе хоть что-нибудь человеческое?

Под боком, уютно сложив под щекой ладошки, спала его ночная спасительница, укрытая содранным с дивана узорчатым «восточным» пледом. Рыжий порядочно озяб, но чувствовал себя выспавшимся. Ого, уже почти семь утра. Давно у него не было такого крепкого, поистине «мертвецкого» сна. Спалось и впрямь хорошо, что не мудрено после вчерашних приключений. Немного тянуло спину и поясницу, ноги подрагивали, но в целом сносно. Завязывай-ка, Рыжий, с этими танцами, чай не двадцать лет уже.

Надо побыстрей сворачиваться и валить отсюда, пока не нагрянул кто-нибудь знакомый. Или охрана. Или, не дай бог, Макс. Не хватало еще сцен в духе «Доброе утро, папа!» Скорее всего, он давно дома, но мало ли, может, он еще на работе.

Рыжий поднялся и стал натягивать свою майку со скелетами. Рядом закопошился узорчатый плед.

— Привет, — кивнул он высунувшимся из-под пледа кудряшкам.

— Привет, — жмурилась спросонья девица. — Уже уходишь?

— Да, детка. Пора. И тебе, наверное, тоже, — ответил Рыжий, застегивая джинсы. — Ты как?

— Я хорошо-о-о, — потянулась она, вытряхнув из-под сползшего пледа розовую грудь. — Только всю ночь всякая чушь снилась… Представляешь? Какие-то голые бабы с подносами… Мужики с ножами. Жуть! Но представляешь, даже выспалась! А ты?

Рыжий не любил ни утренние разборки, ни сентиментальные разговоры после случайного секса и всегда старался расставаться быстро, дружелюбно и мирно. По возможности. Не размениваясь обмен любезностями, он кивнул и перешел сразу к делу:

— Сколько я тебе должен?

— Нисколько. За все упло-о-о-очено, — девица сладко потянулась и зевнула во весь свой розовый рот.

— Вот как? — Рыжий насторожился. В благотворительность на рынке интимных услуг верилось с трудом. — Чем же я заслужил такую честь? За чей счет банкет?

— Неважно. Считай, что подарок от заведения. Хотя, если честно, с тобой я не против еще разок просто так, — она улыбнулась, томно распластываясь по дивану. Видно было, что она в хорошем настроении и не притворяется.

— Увы, крошка, ты меня переоцениваешь, — ухмыльнулся Рыжий и, потянув спину, болезненно поморщился. — Уже годы не те. Немолодому организму требуются отдых, сон и минералочка.

— Хорош врать-то. Ночью вон как вертелся. Скажи просто, что не хочешь, — ничуть не обиделась ночная фея и, продолжая разглагольствовать, стала собирать разбросанную по дивану одежду. — Хотя мне сказали, что ты помоложе будешь. Мол, рыжий застенчивый такой парнишка… Застенчивый! Ха-ха. — Прыснула она. — Это, видимо, шутка юмора такая была. Молодые, кстати, так не умеют… Все торопятся куда-то, соскальзывают. А у тебя чувствуется класс. Правда не хочешь?

Собравшийся уже уходить Рыжий замер в дверях.

— Что ты сказала? Помоложе? Кто тебя нанял, девочка?

Поняв, что сболтнула лишнего, «девочка» прикусила язычок и сделала вид, что сосредоточенно застегивается.

— Кто тебе заплатил, красавица? — задушевным голосом повторил вопрос Рыжий, приблизившись к ней. Он догадывался, но ему надо было знать наверняка.

— Вали уже, — девица, опасливо на него зыркая, сбилась на грубость.

— Ну же, — он слегка тряхнул ее за плечо.

— Какая разница.

— Кто? — снова спросил Рыжий, добавив металла в голос. — Лучше скажи сейчас, чтобы потом проблем не было.

— Да пидор один! Приехал к нам в контору, снял пятерых на ночь сразу! — выпалила она, глядя исподлобья, и затараторила с визгливым наездом. — Натурально дракула какая-то. Такое же шапито, вроде тебя, только без татуировок (ошибаешься, у него есть татуировки), он тут типа бармена что ли, я не поняла. Нас привезли, когда тут уже колбасились все. Твой, говорит, будет рыжий молодой мужик. Развлекай по первому разряду. Пойдет в «приватную», иди за ним, ну комнату показал, все дела. Тебя я с балкона сразу вычислила, пока ты плясал. Других рыжих и не заметила. Да таких красных и не найти. Потом гляжу, ты сюда пошел, ну я за тобой. А чё не так-то?!

«Стервятник, я тебя урою, Папаша ты наш заботливый», с нежностью подумал Рыжий и поспешил успокоить свою встревоженную спасительницу:

— Нет-нет, ты все сделала правильно. Бери, это в качестве чаевых. Ты честно заслужила.

Поколебавшись секунду, она взяла деньги.

— Спасибо за приятный вечер, но мой тебе совет, крошка, не появляйся здесь больше.

Рыжий вышел в холл. В клубе стояла тишина. Исчезли все — и живые, и мертвые. Свет погашен. Не навернуться бы в этом полумраке. Под ногами шуршал вчерашний серпантин. Когда праздник окончен, место, где накануне безудержно веселились, смотрится вдвойне тоскливо, выпотрошено, почти зловеще, как сломанная игрушка, как кукла с оторванной головой. И хотя никого в поле зрения не было, Рыжий предпочел уйти через служебный ход, через который уходил позавчера.

Проверил телефон — нет, никто не звонил и никаких сообщений. Даже от Сфинкса, а он наверняка уже дома, десятый сон видит. Мог бы и позвонить перед отъездом — вместе бы поехали домой.

Будить Сфинкса в восьмом часу утра после ночной гулянки не хотелось, но ключей у Рыжего не было. Рыжий нажал кнопку звонка, вспоровшего утреннюю тишину нервным, неожиданно пронзительным взвизгом.

Дверь распахнулась мгновенно, словно с той стороны только и ждали этого звонка. За дверью топтался юный Слепой — в пижаме, лохматый, с измученным бессонной ночью лицом.

— Привет! Ты чего не спишь в такую рань?

— Доброе утро, Рыжий. А где папа?

— Разве Сфинкс не приходил еще?

— Нет. И телефон не отвечает. Я вас всю ночь жду, — мог и не уточнять, по его серому измученному лицу заметно было, что он не спал.

Рыжий набрал Сфинкса. Гудки.

Набрал Стервятника. Гудки.

И у Лорда. Недолго подумав, набрал Макса.

— Папа! — по бодрому и взволнованному голосу слышно, что он не спал ему невероятно рад. — Ты где?!

— Я дома у Сфинкса, только вот его самого все еще нет. Мы его потеряли. И телефон не отвечает.

— Значит ты не со всеми был! Ох, как хорошо.

— Что хорошо?

— Так ты ничего не знаешь? Их же всех забрали! Ты где был-то?

— Куда забрали? Макс, где все? Где Сфинкс?

— В полиции.

— Ночью в зале произошла крупная потасовка, забрали двенадцать человек. Вашего Лорда, кстати, сильно помяли.

Рыжий встретил взбудораженного, измотанного бессонной ночью Макса у отделения полиции, где тот провел несколько часов, и повел в ближайшую забегаловку — прямо напротив участка — отпаивать кофе и обменяться последними известиями.

Поехать домой и лечь спать сын наотрез отказался, хотя уже зевал, рискуя вывихнуть челюсть. Рыжий знал это состояние лихорадочной взвинченности, когда кажется, можно еще долго-долго что-то делать, суетиться, принимать решения, но на чем-то одном сосредоточиться не возможно, утомленный мозг работает вхолостую, мысли по кругу, и стоит прилечь — отрубаешься мгновенно.

Тем не менее, Макс хотел дождаться, когда начнут отпускать задержанных, почему-то он решил, что это должно произойти очень скоро, а топтаться на улице в ожидании новостей тоже смысла не имело.

— Подозревают, что это Лорд драку и начал, но я точно не знаю. Окончательно станет понятно, когда записи с видеокамер отсмотрят. Чую, скандалище будет…

— Тебя не задели?

— Меня не было в клубе, когда все произошло.

— О как. А где был?

— Так… домой подвозил кое-кого, — Макс сам удивился собственному желанию скрытничать. Про Еву почему-то не хотелось говорить. Он невольно глянул на часы — нет, она еще не доехала до дома. Расписание автобусов он помнил.

— Из-за чего драка-то, известно?

— Поговаривают, кто-то в зале высказался, мол, чего это инвалидов в клуб понаехало, как в богадельню. Слово за слово, ну и началось. Это практически все свидетели рассказывают. Видимо, громко орали (это Лорд умеет), Сфинксу протез сломали, вот как раз сейчас составляют протокол. Кто платить будет — вопрос. Вообрази, Сфинкс тоже дрался!

— Мне даже воображать не надо, видал. Откуда у тебя такое вегетарианское представление о моих друзьях? — Рыжий придержал дверь, пропуская Макса внутрь. — Не стоит идеализировать Сфинкса, в Доме он пользовался большим авторитетом, а такие вещи завоёвываются не только мудрыми зелеными глазами. Однажды он Черного отметелил — мама не горюй — тот неделю облепленный пластырями гулял. Ну и ему досталось, конечно.

— Черного? — недоверчиво переспросил Макс. — Знаешь, пап, после всего, что вы вчера устроили, я уже и не знаю, чего думать. Черный, кстати, тоже в участке — за Эрика вступился.

— Ну это понятно, — не удивился Рыжий. — Так, а Курильщик где?

— В травмпункте. Пока не знаю, что с ним.

Они оказались единственными посетителями в этой сонной забегаловке (утро, суббота), уселись за столиком возле окна, с прекрасным видом на вход в участок, так что пропустить выходящих было практически невозможно. Недолго поразмышляв над нехитрым меню, озвучили хмурой официантке заказ. Рыжий настоял на том, чтобы Макс заказал не только ударную дозу кофе, но и завтрак.

— Кстати, а Стервятника-то за что задержали? Как раз он в драку без нужды не полезет.

— Он владелец клуба. Пока свидетелем идет, его недавно в участок привезли — допрашивают. А ответственность будет зависеть от степени ущерба и наличия заявлений от потерпевших. Вашим надо бы побои снять — если драку начали не они, пойдут потерпевшими. В любом случае, вроде серьезных травм нет. Это хорошо — есть шанс отделаться штрафом. Но нервы потреплют. Главное, чтобы отягощающих не было. Хорошо бы, чтобы не Лорд оказался зачинщиком. Даже инвалидность не особо освободит его от ответвенности.

— Вот ведь, — пробормотал Рыжий с неприкрытой завистью. Старая гвардия жжет не по-детски. Есть еще порох в этих как его… В общем, есть порох. Молодцы, мужики. А он, значит, в это время… Он, между прочим, тоже зря времени не терял. Только никому из живых об этом знать не положено, и никто ему спасибо не скажет. Если мертвые не проболтаются.

— Кстати, а где был ты? Если честно, я удивился, что тебя не забрали вместе со всеми.

— Я спал, — честно ответил Рыжий. Он ждал этого вопроса и, как ему показалось, неплохо справился с ответом. Тем более, что это была правда. Не вся, но правда. Ожидал он и другого вопроса, но Макс был слишком поглощен историей с дракой и пока его не задал.

— Прямо в клубе? Как ты умудрился уснуть в таком грохоте?

— Помнишь, Стервятник комнатушку показывал. Как ее… «для приватных встреч». Там довольно тихо.

— А… в «проститутошной», что ли?

Рыжий на пару секунд замер, но по отточенной годами привычке начал с невинно-уточняющего вопроса.

— Что?

— Мы так эту комнату между собой называем, — спокойно ответил Макс. — Понятно же, для чего она.

— И ты ее тоже «администрируешь»? — осторожно поинтересовался Рыжий.

— Лично мне все это не нравится, — поморщился Макс. — Но Стервятнику вашему бесполезно что-либо говорить, у него свои представления о формате клуба. Я ему только сказал, что участвовать в организации всех этих свиданий не буду, и если не устраивает, пусть увольняет. С ним иногда невозможно спорить.

— И что Птица? — поинтересовался Рыжий, коротко и внимательно оглядев официантку, расставлявшую тарелки и кофе на стол.

— Как видишь, пока не уволил, — рассмеялся Макс, высыпая и размешивая сахар в кофе. — А вот за выключенный телефон чуть не выгнал.

— Птица строг, да, — кивнул Рыжий и успокоился. Вроде пронесло.

— Обязательно понадобилось устраивать такую свалку накануне моей годовщины? — Рыжий и Макс вздрогнули. По скатерти размазался знакомый глуховатый голос. На стуле проступал прозрачный силуэт в растянутом свитере.

Способность возникать из ниоткуда наблюдалась за Слепым и при жизни, а теперь по-другому и вовсе не получалось. Однако те же Мертвец или Тень сперва давали себя заметить издалека, и только потом заговаривали. Рыжий считал это своего рода деликатностью. Слепой предпочитал появляться «с голоса» и только потом проявляться. Возможно, он делал это не специально, сказывалось незрячее прошлое, и он до конца не понимал значимость видимого и всякий раз умудрялся напугать Рыжего.

— Уже знаешь? — Рыжего ничуть не удивила осведомлённость Слепого. Необъяснимое умение быть в курсе всего, что касалось его состайников и многих домовцев, было одним из тех качеств, которые сделали его Вожаком. Призраки редко интересовались делами чужих им людей, его интерес означал, что для Слепого все они по прежнему оставались стаей.

Рыжий не без удовольствия отметил, что теперь наедине с сыном можно больше не игнорировать бестелесных духов, вести себя естественно, а не изображать контуженого. Довольно необычное ощущение. Такой вот бонус новой реальности.

Слепой тряхнул волосами и уселся поудобнее. Выглядел он еще более потрепанным, чем обычно, но при этом на удивление собранным и серьезным, без своей загробной бесшабашности. На Рыжего посматривал хмуро и недружелюбно.

— Знаю, знаю, — проворчал он. — Надо ж было испортить такой прекрасный вечер!

Пожалуй, впервые с момента знакомства Макс был полностью согласен со Слепым и с надеждой поинтересовался:

— А ты не знаешь, кто зачинщик драки? Ты же был в клубе, когда это произошло.

— Откуда ж мне знать, что было в клубе после? Меня там не было. Как и остальных. Нас очень невежливо попросили.

— А, ну да, — кивнул Макс, и только потом до него дошел смысл его слов. И он обернулся к Рыжему. — Так у тебя все-таки получилось?! Скажи, как?! Как ты их прогнал?

Макс сказал «их» и тут же смутился, не сказал ли он что-то обидное для призрака. Но Слепой не обиделся. Напротив, казалось, еще чуть-чуть, и его улыбка расколет лицо пополам.

— Ну, так… пришлось пойти на крайние меры, — проговорил Рыжий заготовленную фразу и пристально посмотрел на Слепого. — Потом как-нибудь объясню… Главное, все обошлось без конфликтов.

Пожалуй, еще никогда на лице Слепого не отражалось столько противоречивых эмоций. Его одновременно распирало и от смеха, и от возмущения.

— Ну, конечно, какие ж тут конфликты, едва ноги унесли. Вот ты, Рыжий, можешь, когда захочешь.

Их перебил звонок. Макс достал из кармана вибрирующий телефон.

— Да, Рекс!

Стоило Максу отвернуться в сторону, Рыжий вытаращил глаза на Слепого, прижав палец к губам, и для убедительности показал кулак. В ответ тот развел худыми руками и замотал головой, мол, я что? Я ничего, я — могила. И беззвучно захохотал.

— Черный еще там… Не знаю, — говорил Макс в трубку. — Папа здесь, рядом со мной… нет, его не задержали. Откуда ж я знаю… Ну вот так. Конечно, Рекс, не волнуйтесь, как только будут новости, я позвоню. У вас все в порядке? Голос у тебя… Ну ладно. Пока.

— Тебе от Рекса привет! Им Курильщик из больницы написал, волнуются…

— Погоди… — проговорил Макс и снова уставился в телефон. Прочитав сообщение, он нахмурился. — Блин, этого я и боялся.

— Что случилось?

— У одного из задержанных кислоту нашли, сейчас всех трясти будут. Это плохо.

— Это кто пишет?

— Встретил приятеля по юрфаку в участке — он обещал держать в курсе, если что. Блин.

— Все так серьезно? — казалось, Слепой их не слышит, разглядывая через окно столпившихся у полицейского участка людей.

— Да, серьезно, — Макс устало потер лоб ладонью. — Это отягощающее. А вообще-то, это статья.

— У кого-то из наших нашли? — быстро спросил Рыжий.

— Не понятно, вроде нет. У парня какого-то. А что, у Рекса еще и кислота была?

— Что значит «еще»?

— Слушай, ну вот давай без этого, — Макс терпеть не мог, когда отец включал «дурака», и начал раздражаться. — Ведь не сигареты вы тогда в туалете курили, так? Не удивлюсь, если всплывет что покрепче.

Известие нешуточно встревожило Рыжего. Стервячьи папироски точно имелись у Лорда и Сфинкса, если они не успели их скурить или выбросить. А если найдут у кого-нибудь заветные красно-зеленые таблеточки с духоподъемным эффектом, то Птица штрафом точно не отделается. Черт.

И тут Рыжего осенило. А вдруг еще не поздно?

— Слушай, , что там у них происходит сейчас? Ты же можешь к ним пробраться и…

— Уже смог, — тихо и серьезно перебил его Слепой. — Таблетки нашли не у наших. Стервятника уже допросили, скоро отпустят. А вот остальных…

И выложил на столик черный портсигар с лохматой хищной птицей на крышке, три помятые коричневые самокрутки, гремящий, как погремушка, черный пластмассовый контейнер для лекарств и горку белых таблеток с сердечками.

Примечания:

Макс https://fanfics.me/images/fanart_o/2021/10/31/6913111635674070.jpeg

В крошечном скверике у отделения полиции уже собралась небольшая толпа — вероятно, встречающие, может, кто из клуба, а также изрядно подмороженные на утреннем холоде журналисты — Рыжий опознал их по бейджам, настороженной скученности и увесистым профессиональным камерам, поразившись, с какой невероятной быстротой расползлись слухи. При появлении Рыжего и Макса охотники за новостями заметно оживились (еще бы — такой кадр!), несколько раз прозвучали слова «драка» и «клуб», но они сделали вид, что здесь по другому вопросу и вообще мимо проходили — общаться с прессой не было ни малейшего желания.

Обнаружились и знакомые лица. Возле истлевающей осенней клумбы курила всклокоченная, злющая Рыжая, а в стоящей рядом с ней молодой изящной женщине Рыжий узнал нынешнюю жену Лорда. Она тоже нервно курила и держалась за ручку инвалидной коляски. Вероятно, Лорд уже добрался до телефона и успел всех оповестить. Значит, скоро будут выпускать.

Женщины сосредоточенно переговаривались, вид у обеих был встревоженный и решительный. Ты попал, эльф, констатировал Рыжий.

— Это как понимать?! Вы даже в клуб не можете нормально сходить? Вот чтоб без мордобоя и полиции? — набросилась на него Рыжая, не давая даже рта раскрыть для ответа.— Обязательно было в драку лезть?

Ну, началооось.

— Мы всю ночь не спим, сидим на телефоне, морги обзваниваем, у вас тоже у всех телефоны отключены, мы не знаем, что и делать! Конспираторы херовы! А этот, блин, звонит только сейчас, привези мне костыли, чтобы выйти, мои сломали. Ну это как?!

— Слушай, чего ты мне-то выговариваешь? — не выдержал Рыжий. — Меня там не было. В драке я не участвовал и знаю ровно столько же, что и ты.

— А, кстати, почему тебя не было? Ты ведь тоже не дурак кулаками помахать!

Еще чуть-чуть, и я буду виноват в том, что не попал в КПЗ, подумал Рыжий.

— Я спать ушел. Устал очень.

Сочла ли Рыжая это объяснение убедительным, сложно сказать, потому что заветная дверь отворилась, и начали выпускать задержанных. Макс побежал к выходу, Рыжий и обе женщины замерли, напряженно всматриваясь в выходящих, хотя тех, кого они ждали, пропустить было сложно.

Первой показалась высокая коренастая фигура Черного. Издалека казалось, что его волосы вымазаны чем-то белым. Когда он приблизился, стало видно, что на его светлой голове и на лбу белеет повязка. Скула тоже была залеплена пластырем. Он на ходу набирал номер телефона:

— Алло, Эрик, ты как?

Потом вышли трое незнакомых молодых людей с перебинтованными лицами, вслед за ними в дверях мелькнула золотистая шевелюра Лорда. Группа журналистов мигом оживилась и двинулась к нему. Вышедший следом Сфинкс ловко проскочил мимо камер и подошел к друзьям. Левый протез у него болтался исключительно для симметрии, поэтому теперь все действия он выполнял наполовину и по старой привычке подключал зубы. Рыжий помог ему достать сигарету и прикурить. Рядом нарисовался Слепой.

Лорд тем временем, сияя фиолетовыми пятнами на лице, чеканил в подставленные микрофоны:

— Все произошедшее недвусмысленно свидетельствует о болезненном и незрелом состоянии нашего общества. Пока людям с ограниченными возможностями приходится чуть ли не с кулаками отстаивать свое достоинство, свое право жить полноценной жизнью и не быть ущемленными в своих правах, наше общество не может называться цивилизованным!

Видно было, что Лорд чувствовал себя героем дня, умудряясь не только давать комментарии, но и раздавать указания, размахивал костылями, что и кого подснять и что отсинхронить. А когда в дверях участка, как капитан, покидающий судно последним, появился Стервятник, он, не меняя интонации, что называется, через запятую, безжалостно сдал приятеля коллегам в качестве ньюсмейкера: «А вот и владелец клуба, он непременно ответит на все вопросы». Птица свирепо зыркнул на него из-под желтых очков, и, будь на месте Лорда кто-нибудь другой, то мигом бы обратился в прах и пыль, а этот даже светлой бровью не повел.

— Мне нечего сказать вам, господа, — прогнусавил падальщик в камеры, тяжело опираясь на свою черную трость, и в этот момент Рыжий увидел, как рядом с ним из воздуха соткался Тень. — Сегодняшний инцидент считаю досадным недоразумением. Двери моего клуба открыты для всех. С доступной средой у нас все в порядке. Остальное вам расскажут доблестные представители полиции, которых хочу поблагодарить за то, что довольно быстро разобрали это дело. Всего доброго.

— Постойте! Еще один вопрос… Как вы считаете… — зашумели журналисты.

Скормив Птицу акулам пера, Лорд с чувством выполненного долга заковылял к приятелям. За ним, как две заботливые немезиды, следовали бывшая и законная супруги, с угрожающим спокойствием катившие впереди себя коляску, в которую Лорд наотрез отказался сесть.

— Ты все проебал, Рыжий! — радостно заорал он, его воспаленные глаза сияли торжеством и восторгом, как будто он только что слез с головокружительного аттракциона в Луна-парке, отчего его слегка покачивало и штормило. — Как ты мог пропустить такое?! Где ты был, мать твою?!

— Что ж теперь поделаешь? — устало согласился Рыжий. — Проебал так проебал. Значит, так надо было.

Когда Стервятнику удалось вырваться из тисков прессы, он дохромал до всей компании, кивнул в знак приветствия Рыжему и Максу и без вводных слов, белея от сдерживаемого гнева, обратился к Лорду:

— Ты зачем их сюда позвал? Сейчас они раздуют скандал на весь город, и к нам вообще никто не придет! И кто из нас пидарас после этого?!

— Чего ты завелся? — возмутился Лорд. — Я делаю свою работу. А расклад вообще-то в твою сторону, так что инцидент даже полезный.

— Для кого полезный, черт возьми?! Как будто ты не знаешь, как они все извратят? — Стервятника при этом, похоже, ничуть не смущало, что Лорд тоже в некотором роде «они». — Вскоре все забудут про причину, запомнят только драку и скандал. Мне такие риски не нужны.

— Знаешь, Стервятник, ты не прав, — неожиданно вступился Черный. — Лорд тебе сегодня бесплатную рекламу сделал. Тебя снимали четыре камеры, такое не на каждой пресс-конференции бывает. Неплохая раскрутка на старте. Это я тебе как арт-менеджер говорю. Твой клуб сегодня будет во всех новостях, и тебе это не будет стоить ни копейки. А драка — не драка, пофиг, ты ж не детский садик открываешь. — Добавил он, поправляя пластырь на щеке. — Скандал иногда очень даже на пользу И потом, моли бога, что никаких самокруточек не нашли. А это посерьезнее драки будет.

Стервятник ничего не ответил, а только возмущенно засипел и полез во внутренний за сигаретами и выругался.

— Между прочим, какая-то сволочь у меня вытащила портсигар.

— Который с самокрутками?

— Плевать на самокрутки. А портсигар у меня штучный.

— Не скажи. У меня косяк твой пропал, причем уже в отделении. Даже не знаю, на кого и думать, мы ж там все вместе сидели, — заметил Лорд. — Я, надо сказать, порядочно перегрелся, когда вспомнил про него. Потом полез в карман, а его нет. Чудеса.

Рыжий понял, что наступил психологически правильный момент для сеанса с разоблачением, и извлек из кармана трофеи Слепого.

Несколько секунд приятели смотрели на контрафактную колекцию, затем Стервятник молча сгреб портсигар и пластмассовый контейнер с таблетками. Лорд забрал себе обе самокрутки, Сфинкс даже не шелохнулся.

— А это чье? — поинтересовался Рыжий. Горстка белых таблеточек с сердечками сиротливо осталась лежать на ладони.

— Это не мое. Подобную дешевую дрянь я в жизни в рот не положу, — Стервятник брезгливо дернул губой. — И никому не советую. Где ты это взял?

Рыжий вопросительно посмотрел на Слепого, наблюдавшего за состайниками с удовлетворением хозяина, организовавшего крутую вечеринку. Он стоял, прислонившись к плечу Сфинкса, время о времени почесывая его прозрачными пальцами по лысине.

— Ну, я прошелся на всякий случай по всем карманам. Мало ли что… Скажи, чтобы до завтра постарались вести себя потише. Хотя бы до кладбища. Привет передавай. Уже пора.

— Вы совсем охренели… — начала было Рыжая, но ее перебил Лорд:

— Слышь, правда, откуда у тебя?

Интересно, как он поступит, размышлял Макс, глядя на Тень, положившего голову на плечо брата, на Слепого, спокойно и довольно оглядывающего состайников.

Рыжий выдохнул и совершенно серьезно ответил:

— Всем большой привет от Слепого, просил передать, чтобы вы хорошо себя вели хотя бы до завтра. Карму и карманы он вам почистил в качестве подарка на свою годовщину. Завтра ждет.

Макса поразило, насколько разной была у всех реакция: Черный недоверчиво поморщился и покачал головой, всем видом демонстрируя — «я всегда знал, что ты придурок, Рыжий, но чтоб настолько», Лорд вертел головой, глядя на друзей, словно пытаясь понять — смеяться шутке или нет, Рыжая растерялась, Сфинкс сверкнул глазами и уставился в землю, Стервятник умел владеть собой, но Макс видел, как по его лицу прошла рябь — от растерянности до задумчивости. С минуту он пожирал своими глазищами Рыжего, что-то беззвучно пробормотал, а затем проговорил:

— Рыжий, на пару слов.

Отойдя в сторонку, достаточно далеко, чтобы их не слышали остальные, Стервятник зашептал, и в его шепоте было все — надежда, мольба, страх:

— А… Тень? Я смогу поговорить с ним завтра?

— Да, Птица. Тень поговорит с тобой.

Даше в уличном шуме было слышно, как изменилось дыхание Птицы, он всем телом подался к Рыжему и теперь почти нависал над ним. Тень стоял рядом и улыбался.

— И вот еще. По возможности, подготовь Ральфа. Тень хочет поговорить и с ним тоже. Переводить буду я… или Макс.

Рыжий мысленно восхитился выдержке Старой птицы. Видно было, что его раздирали сотни вопросов, Рыжий знал, что Птица готов был его умолять, и знал, о чем, но он держался. Он смотрел на Рыжего, слегка склонив голову к плечу:

— Он сейчас здесь? Я могу с ним поговорить сейчас?

Но они не договорили. К отделению подъехала еще одна машина.

— Да что ж такое! — с досадой зашипел Тень и, съежившись, как на морозе, шарахнулся в сторону как можно дальше. — Сговорились, что ли?!

Из подъехавшей машины вынырнула рыжая макушка второго близнеца, затем показались светлые волосы его жены. Рыжий, извинившись, пошел к ним навстречу, отметив, что Слепой тоже заметно занервничал и отплыл в сторону.

Рекс обнял отца и брата, его жена повисла на шее у отца, потом привычно чмокнула Макса в щеку.

— Нам Эрик позвонил!

— Как он?

— Мы его отвезли домой, он в порядке

Макс, вручив брата и его жену Черному, с интересом наблюдал за странным поведением призраков. К ним подошел Рыжий, чтобы со стороны не выглядело, будто Макс общается с пустотой.

— В чем дело, Бледный?

Слепой, хмуро посматривая на Рекса с женой, помял длинный рукав свитера и процедил сквозь зубы:

— Я тебя поздравляю, Рыжий, но нам лучше уйти отсюда. И завтра на кладбище, пожалуйста, не приводи их.

— Да что случилось-то? — недоумевал Макс, глядя, как после секундного замешательства Рыжий оскалился и пробормотал что-то вроде «да нуууу».

— Они находятся в ожидании новой жизни, нам нельзя находиться рядом, — бесцветно пояснил Слепой и опасливо посмотрел на счастливую пару.

Макс, просияв, рванул было к брату, но Рыжий задержал его:

— Погоди поздравлять, мы еще ничего не знаем. Дождись, когда они сами расскажут. Привыкай.

Макс кивнул, но все равно подошел к Рексу, ему захотелось разделить этот миг радости с братом, пусть пока тайно, делая вид, что он ничего не знает.

— Так я могу поговорить с Тенью? — раздался птичий скрип из-за плеча.

Все, теперь Птица от нас не отстанет, подумал Рыжий, но сам удивился, что мысль эта не вызывала в нем ни раздражения, ни досады.

— Нет, сейчас они с Бледным ушли. Здесь есть те, чье присутствие нежелательно для призраков.

— И давно Макс… переводит? — немного помолчав, спросил Стервятник.

— Пару дней как. Спасибо Слепому, — Рыжий оглянулся. — В мои планы это совсем не входило, но все пошло немного не так.

— А его брат?

— Нет, Рекс не проводник и вряд ли им будет. Во всяком случае, ближайшие месяцы. Так утверждает Слепой, а в этих вопросах он понимает.

Стервятник пристально смотрел в сторону рыжеволосых близнецов.

— Все-таки имена — удивительная вещь, — произнес он задумчиво. — Макс всегда был способнее, мудрее, талантливее меня… И у твоих тоже расклад оказался неравным…

Рыжий закурил и, прищурившись, наблюдал за хохочущими сыновьями. Они стояли и о чем-то болтали, привычно подтрунивая друг над другом, такие близкие, одинаковые, неразлучные, но отныне такие разные и невероятно далекие, как жизнь и смерть.

— Не скажи, каждому свое. Никто не знает, какая уготована им судьба. И чей дар окажется сильнее. Как думаешь, Птица?

Стервятник ничего не ответил. Он глядел на близнецов, и ему казалось, что между братьями вместе с сухими осенними листьями, поднятыми легкомысленным ветром, мелькнула знакомая тень.

Конец второй части

Примечания:

Пусть вас не пугает третья часть — она будет не длинная, но не особо веселая.

Финал близко, но не скоро))))

Всех нас ждут забытые могилки,

Никуда от них, конечно, не сбежать,

И тебя, мой милый,

И меня, мой милый,

Примет почва-мать.

Умные, хорошие, добрые

Все рядками ляжем в могилки

Вытянем спинки —

Ну что ещё сказать

И нас не отыскать

Группа «Дети»

Глава 1.

Для Рыжего все кладбища живые. Ему нравилось бродить между могил, разглядывать портреты, читать имена и вслушиваться в тихий гул голосов из-под земли. Да, он не любил лишний раз встречаться с призраками, но здесь он был готов к встрече с умершими. Призраки на кладбище — это правильно и неслучайно. Здесь им, в сущности, и положено быть, а не шарахаться по улицам и квартирам. Здесь Рыжий ощущал их тихую бескорыстную радость, когда они чуяли его присутствие. Здесь он говорил с ними по желанию, а не по принуждению.

— …Есть, конечно, особые дни, когда костры и все такое прочее, но это дни общие, для всех. А годовщина только для тех, кто умер, и тех, кто его провожал. Это удивительное время, когда с умершими общаться не только нужно, но и полезно. И отказывать им в просьбах нельзя.

Засунув руки глубоко в карманы куртки, Рыжий широко вышагивал по асфальтированной дорожке, пересекавшей Лесное кладбище с севера на юг, на ходу отфутболивая кроссовком влажные листья. Рядом с ним шел Макс, как никогда внимательно слушавший отца.

— Кому полезно?

— Да всем. И живым, и мертвым. Можно договорить, догоревать, закрыть то, что не давало покоя. Думаешь, они там просто сидят и скучают? На самом деле, им нравится, когда нам радостно. А какая может быть радость, если к ним приходят с полными карманами горя и обид?

Для Макса это был первый в жизни визит на большое кладбище. И сразу «по работе». В общине кладбища не было — за все время ее существования умер только старый сторож, но Рыжий приложил все усилия, чтобы его похоронили здесь, в городе, где покоились в том числе Слепой, Тень и Лось.

Макс заметно нервничал и оглядывался по сторонам, ожидая, что сейчас к ним со всех сторон вылезут призраки, как вчера в клубе. Или позавчера? Господи, за последние дни так все смешалось! Но вокруг царила обычная осенняя тишина, нарушаемая только естественными звуками — возней суетливых синиц и хитрых ворон, скрипом сосен, да шумом листвы на вершинах осин и берез, потревоженных ветром.

Вдоль аллеи, по которой они шли, как дворянские усадьбы, красовались могилы местных бандитов — лабрадор, мрамор, резьба по камню, скульптуры в полный рост с языческими атрибутами вкусов усопших — кто-то крутил в руках ключи от шестисотого мерседеса, кого-то навечно обрядили в кожаную куртку и золотые цепи. Рассматривать это было интересно и забавно. Сюда даже экскурсии водили. На кладбище царило то же неравенство, бушевали те же страсти, что и в обычной, «наземной» жизни. И такой же бардак, добавил Рыжий.

Он знал, какие могилки находились на заваленной мусором окраине этого кладбища — невысокие стандартные столбики с металлическими табличками, на которых небрежно было намалевано масляной краской «НМ» и «НЖ». Неизвестный мужчина. Неизвестная женщина. Год смерти и номер. Ни имени, ни мерседеса. Иногда Рыжий приходил в эту часть кладбища и слушал. Если получалось, он выцарапывал на табличках имена и убирал мусор. Это все, что он мог для них сделать.

А еще он мог с ходу назвать несколько десятков могил, в которых покоились совсем не те, чьи имена значились на памятниках. К примеру, он знал чувака (какого-то военного инженера, погибшего на испытаниях собственного изобретения), у которого по рассеянности местных краеведов-активистов имелось целых две могилы с разными датами. Одна была пустой (Рыжий это точно знал), а во второй лежал сам герой, время от времени навещавший свой бесполезный кенотаф. Рыжий иногда к нему заглядывал поболтать. У мужика было неплохое чувство юмора.

Рыжему больше нравились деревенские погосты. Порядка там было побольше. Может, оттого, что в маленьких поселениях жизнь и смерть текли более размеренно, не так поточно и стремительно, как в городах. Людей меньше. Там тоже имелись забытые могилы, но причина была иная. Свежие могилы пестрели венками и новенькими памятниками, но чем дальше вглубь, тем меньше слов и цифр оставалось на памятниках, а дальше — среди деревьев — угадывались только безымянные, заросшие травой холмики. С уходом из деревни живых людей, утрачивались и имена. Могилы умирали вместе с деревней. Лес поглощал старые захоронения. Бывшие люди становились травой и деревьями, на которых весной гнездились птицы.

— В годовщину умершие слышат живых и без проводников, — продолжал он. — Жаль, не все это знают — нам было бы меньше работы, и вообще… Всем легче было бы.

— Но без проводников живые не слышат, что им отвечают призраки.

— Верно. Но знаешь, в чем штука? На самом деле, живым не так уж и важно, чтобы им отвечали. Живым хочется, чтобы их молча выслушали. Ну, покивали там, и все. В этом отношении мертвые — идеальные собеседники, не находишь?

Макс засмеялся.

— Не скажи. Хочется же, чтобы не только слушали, но и услышали.

— Тогда надо на кладбище развесить таблички: «Мы вас услышали». Глядишь, кому-нибудь и полегчает.

— Пап, ты издеваешься?

— Ничуть. Глянь какая могилка забавная.

— И чем же она забавная? Обычная.

— Она пустая. Не чувствуешь еще? Не важно, потом научишься, это нетрудно. Пустые могилы молчат.

— А куда делся покойник?

Рыжий пожал плечами.

— Кто ж его знает? Может все еще жив, где-то коптит воздух, а, может, ямы перепутали. Это нормально.

Хотя до назначенного времени оставалось еще полчаса, у могилы Слепого уже тусовалась небольшая компания. Рыжий еще с дороги заметил сверкающую лысину Сфинкса и светлую макушку Черного.

Подойдя поближе, они обнаружили сидящего на скамеечке Лэри. Он предупреждал, что скорее всего приедет, благо ему-то ехать не десять часов, как Рыжему, а всего два. Они со Спицей давным-давно перебрались из общины поближе к городу, много лет работали и жили на придорожной автозаправке. Было время, когда Лэри пытался обзавестись своим делом, но собственный бизнес оказался ему не по зубам.

Сам виновник торжества скромно сидел, прислонившись к могильной оградке, с довольной улыбкой наблюдая за гостями. Максу показалось, что Слепой даже выглядел нарядней, чем накануне. Голову что ли, помыл, подумал Макс, но тут ж отмел ее, как заведомо нелепую. Наверное, просто он рад всех видеть, вот и все. Тихо поздоровавшись, проводники присели рядом с бывшим Вожаком четвертой. В такой день на кладбище можно было особо не скрывать их общения. Тем более, даже самые упертые скептики, вроде Черного, пусть и с неохотой признавали «загробные заскоки» Рыжего.

— С годовщиной, Бледный! Поздравляю, — Рыжий положил перед памятником четыре гвоздички. Там уже лежала охапка гладиолусов и белые розы.

— Спасибо! А чего покрепче не принес? — поинтересовался Слепой.

Рыжий достал из рюкзака бутылку и стаканчики, один поставил рядом с цветами, остальные расставил на вбитом в землю деревянном столике. Накрыл крышкой, чтобы ветер не занес в стакан мусор. На столике лежала привезенная Сфинксом закуска и сок. Алкоголя решили много не привозить — во-первых, еще не отошли «после вчерашнего», во-вторых, почти все за рулем. Еще возвращаться.

— Другое дело, — Слепой тут же запрокинул голову, словно пил, и в стакане тут же поубавилось.

Перед его могилой на корточках сидел Сфинкс и сосредоточенно копался граблями в земле. Он нацепил старые, но работающие протезы вместо сломанных и теперь со сдержанным раздражением убирал сухие листья и жухлый мусор.

Могила Слепого представляла собой странный образец кладбищенского дизайна. На холмике перед неотесанным камнем, на котором было высечено имя Слепого, которым решительно никто не пользовался даже после смерти, была разбита клумба, аккуратно поделенная на две части — слева доцветали темно-фиолетовые петуньи и бархатцы. Справа колосились кроваво-бордовые амаранты. Каждая часть клумбы сама по себе смотрелась красиво и ухоженно, но вместе они никак не сочетались, словно здесь было захоронены два разных человека, или, наоборот, за могилой ухаживали разные люди.

В сидящем рядом с Лэри очкастом толстяке в желтой куртке Рыжий не без труда узнал Кролика, которого не видал с похорон Слепого. Слышал, что тот работал по торговой части, поэтому в городе бывал наездами. Нечастый гость, тем не менее, смог приехать. Его позвал Черный. Приглядевшись к остальным, он узнал Тишеедешь и Мешочника. Надо же, как Черный расстарался, сегодня у них какая-то встреча бывших Псов. А вот из общины никто из Шестой не приехал — ни Конь, ни Гном, ни Волосач — мотаться ради пары часов топтания на кладбище со старыми корешами не посчитали нужным. Остались на хозяйстве. Узнав об этом, Черный немного расстроился. А Слепому, похоже, было все равно.

Сам бывший предводитель Псов выглядел значительно лучше, чем вчера, после полиции, даже повязку с головы снял; синяки на лице приобрели глубокий фиолетовый оттенок.

Кутающийся в красный пуховик Курильщик заметил, что оттенок интересный, ему нравится, подойдет для рисования заката. Курильщик всех заверил, что он в полном порядке, а перевязанное левое запястье прокомментировал коротко — «в клубе наступили» и «хорошо, что не на правую». В здоровой руке он держал завернутые в бумагу астры.

Бывшие домовцы делились сплетнями про общих знакомых (Лэри демонстрировал удивительную осведомленность), Черный рассказывал про их клубные приключения. Все посмеивались.

Минут через десять подъехал Лорд (как тебя жена отпустила-то после вчерашнего, с иронией поинтересовался Сфинкс, но ответа не удостоился). Через кусты коляска к могиле проехать не могла, Лорд довольно ловко добрался до них на костылях.

Последними ровно к назначенному часу прибыли Ральф со Стервятником, оба в черных пальто, высокие, молчаливые, из-за седины Ральфа издалека неуловимо похожие друг на друга. Как только из машины показался светлый хвост Птицы, Макс заметил мелькнувший за деревьями знакомый прозрачный силуэт. Их ожидал Тень. А может, приехал вместе с ними.

При появлении бывшего воспитателя все собравшиеся замолчали, и, не скрывая нескромного любопытства, принялись разглядывать одиозную пару. По лицу Лэри было видно, что он приехал не зря. От предвкушения сплетен он даже рот приоткрыл. Ральф невозмутимо прислонил к памятнику небольшой изящный венок из еловых веток и темных лент и только потом со всеми поздоровался. Стервятник продолжал держать в руках букет. Очевидно, он его принес другому. Тень, выглянув из-за плеча брата, помахал рукой Максу, как старому знакомому.

— Ну, что, Бледный, какой регламент? — тихо поинтересовался Рыжий. — Какие пожелания?

— Да особо никаких, пусть все соберутся, ну, речи там послушать, выпить. Потом, может, поговорю с кем-нибудь. Если кто захочет. Хоть погляжу на вас. Хорошо, что собрались.

— С кем-нибудь будешь говорить… лично?

— Может быть, — пожал плечами Слепой, наблюдая за тем, как Сфинкс раскладывает закуску на столике.

Рыжий уже поднялся и собрался начать первую речь, когда за кустами замаячил еще кто-то — худой и невысокий, в неприметной темной куртке, он побирался в их сторону сквозь кусты, шагая прямо по могилам. Звякнула гитара.

— Еле вас нашел, ептыть! Привет Крысам от Чумных! — улыбнулся он полубеззубым ртом, в котором сверкнули стальные коронки. — Сто лет, сто лет… Надо же, жива еще крыса рыжая! Привет вожаку!

— Ты, я вижу, тоже помирать не собираешься. Здравствуй, Валет!

— А хули!

Рыжий сдержано поздоровался и пожал Валету руку, внимательно вглядываясь ему в глаза. Вроде чист, хотя черт его знает. С некоторых пор Рыжий относился к нему с опаской. Они не виделись около двадцати лет — на похоронах Слепого его не было, но слухи о его похождениях долетали постоянно.

Почти сразу после Выпуска Валет сколотил рок-группу, ностальгически назвав ее «Чумные дохляки», где на ударных недолго играл Мертвец. Они тогда крепко сдружились не только на почве совместного творчества, но и на почве общего употребления веществ. В Доме Валет наркотой особо не увлекался — у Черного в стае это быстро пресекалось, поэтому пропустил стадию легкого баловства и после выпуска сразу сел на тяжелое.

Очень скоро их перестали звать куда-либо вдвоем, потому что присутствие Мертвеца и Валета заканчивалось в лучшем случае пьяными разборками, в худшем — ковырянием кухонным ножом в венах и залитыми кровью кухнями, где они ширялись на пару. После очередной такой вечеринки Валет очнулся в больничной палате, а Мертвеца не откачали.

А еще через пару месяцев его посадили за кражу ударной установки из музыкальной школы, которую надоумил обчистить его кореш по группе. Сам кореш оказался умным и на дело не пришел. Попались Валет и еще один парнишка из их группы.

Выйдя из тюрьмы, Валет ненадолго оказался в общине — его привез Черный — но вскоре уехал обратно в город, не выдержав тяжелого физического труда и отсутствия благодарной аудитории. Здесь его песни были никому не нужны.

При таком убойном образе жизни Валет умудрялся писать неплохие песни, три из которых стали безусловными народными хитами — их и сейчас можно было услышать на перронах и в подземных переходах по всей стране и даже по радио. Его песни играли другие музыканты. Однажды Слепой сказал, что Валет их всех обессмертит. Валет это услышал и с тех пор жил с этим самоощущением.

Небо становится на метр ближе,

Звёзды кажутся понятнее и роднее,

когда я, Джордж Харрисон и Сид Вишез,

иду по Дрезденской картинной галерее.

Цветные разводы на твоих стёклах.

На моих решётки режут небо крест на крест,

примерзают ко мне осенью блёклой.

Иду на Голгофу, чтоб взойти нахрен,

пел он тогда.

Прежняя группа, со временем сократившая название просто до «Чумных», тоже поднялась, по выражению Валета, «обговнилась» и «опопсела», стала ездить по фестивалям и даже зарабатывать. Но все это уже происходило без его участия. На празднование двадцатилетия группы его даже не позвали, хотя в этот период он не сидел в тюрьме и не лежал в психдиспансере.

Сидел он трижды. Дважды за воровство и один раз за самооборону — заступился за девушку и нарвался на пьяного мента. Всякий раз, возвращаясь с зоны, приходилось начинать с нуля — без денег, без работы, выручали старые друзья, в основном бывшие «домовцы», время от времени собиравшие ему деньги то на одежду, то на очередной сотовый телефон. Он мыкался по друзьям, пел песни и читал свои стихи в переходах, и чем дальше, тем больше походил на урку с шамкающей дикцией и блатными замашками.

Начитанный, талантливый, безумный и страшно невезучий, уркой Валет не был. Хотя, если при его образе жизни в свои сорок семь он был еще жив, не известно, что считать невезением. С голыми нервами навыпуск, неудобный, дикий, неприкаянный — он был настоящим живым осколком Дома.

В шестнадцать они все были такими. На фоне прочих Валет тогда не сильно выделялся, были фигуры и поэкстравагантнее. Беда в том, что они изменились, кое-как приспособились к наружной жизни, а он нет. И сейчас он стоял перед своими бывшими товарищами и бывшим воспитателем — живым и неудобным напоминанием о том, откуда они все вышли.

Появление Валета все восприняли по-разному — кто-то, как Кролик и Черный, искренне обрадовались, кто-то, как Стервятник, сдержанно кивнули. И абсолютно все напряглись. Валет — опасная компания. Это не Стервятник с его детскими таблеточками. Этот мог выкинуть любой финт даже по трезваку. После первых рукопожатий и восклицаний он прислонил гитару к сосне и схватил стаканчик с водкой, с интересом поглядывая на еду.

Делать нечего — надо было начинать. Рыжий взял стаканчик с соком и откашлялся.

Он ненавидел пафосный кладбищенский официоз и всерьез опасался, что придется говорить и выслушивать «ты навсегда в наших сердцах», «такого человека потеряли», «земля пухом», «покойся с миром». Это все годится для самой острой, самой больной минуты — для похорон, когда горе требует простых и понятных слов, надежных и бессмысленных, как формула воды или нулевой меридиан.

Все слова на похоронах — для живых. На годовщине — для мертвых. Тем более на пятнадцатой, когда для большинства все давно затянулось и подернулось пеплом. Лучшее, что можно устроить покойнику на годовщину — побродить с ним за пределами кладбища, на машине прокатить. Просто поговорить. Можно даже в театр сводить, в кафе посидеть. Но живые об этом не подозревают, а проводники… Ну не будет, в самом деле, Рыжий всех знакомых мертвецов выгуливать?! Жизни не хватит. А Слепой за эти дни уже сам себя прекрасно выгулял. Даже в клуб сходил.

Речи шли туго — водку пили только четверо: Валет, Кролик, Мешочник и неожиданно Черный. Они с Курильщиком даже поспорили недолго по этому поводу. Остальные растягивали бутылку красного на всех, а в основном налегали на соки из коробок. Один Стервятник, брезгливо отказавшись от водки, налил Ральфу из собственной фляжки, а сам прихлебывал томатный сок.

Но в итоге все разрешилось наилучшим образом. День памяти по законам жанра быстро перетек в марафон воспоминаний и слухов. Надгробные речи быстро наскучили даже покойнику, а живым больше всего хотелось посплетничать про самих себя. Лэри чувствовал себя шафером на свадьбе и демонстрировал фантастическую осведомленность обо всех и вся. Рыжий даже расслабился. Закуска исчезала с поразительной быстротой.

— Даа, Четвертая — это была легенда, — протянул Тишеедешь. — Знаешь, сколько про вас слухов ходило? Один ваш Табаки чего стоил! Не представляю, как можно было с ним в одной комнате жить. Застрелиться же можно.

— Скажу больше — на одной кровати спали, — хмыкнул Лорд, не переставая, тихо матерясь, тыкать в телефон. К могиле Слепого он приковылял на костылях, поэтому был не особо мобилен, устроившись на скамеечке возле облезлой ограды, а остальные поневоле сгрудились вокруг. Он удивительным образом участвовал в беседе без отрыва от мессенджеров.

— Памятник тебе при жизни, Лорд.

— Школа жизни — школа капитанов, — напел эльф, а стоявшие рядом с ним Стервятник и Рыжий совсем не по-кладбищенски хохотнули.

— У меня, представь, до сих пор его фенька валяется. Выменял на кепку, как сейчас помню. Кстати, как он? Слышно чего-нибудь про него?

— Неа, вообще пропал. С выпуска ни слуху, ни духу. Думал, в ПНИ где-то сгинул, так тоже следов нет, Рыжий узнавал вроде. Может, и в живых уже нет. Что скажешь, Рыжий? — со странной интонацией поинтересовался Лэри. Он достаточно долго прожил в общине, чтобы задавать такие вопросы.

— Это вряд ли, — усмехнулся Рыжий и глянул на Слепого. Тот покачал головой. Жив, значит. — У меня на него ничего нет. Вероятно, жив.

— Значит его просто нет в соцсетях, — сделал вывод Лэри.

— Не удивлюсь, если он сидит где-нибудь на Гоа и пишет книжки под четырьмя псевдонимами, — заметил Курильщик.

— С него станется, — согласился Черный.

— А про Горбача известно? Он же учился вроде где-то? То ли на ветеринара, то ли на биолога.

— По заповедникам кочует. То с волками по Кавказу мотается, то какого-нибудь медведя выхаживает, — продолжал болтать Лэри. — В Гималаях четыре года прожил. А сейчас у него росомаха ручная живет, прикинь?!

— Откуда ты все это знаешь? Ты же с автозаправки не вылезаешь, — перебил его Лорд, и в его надменном голосе мелькнули нотки восхищения.

— Социальные сети, Лорд, социальные сети! Всемирная сеть — гениальное изобретение! Да вы же сами статьи пишете, не выходя из кабинета!

— Некоторые пишут. А я всегда на место выезжаю. У меня, знаешь ли, темы не кабинетные. Но хорошо шарить в сетях — тоже ценный навык. Может, тебя позвать, чтоб ты наших малограмотных спецкоров научил пользоваться поисковиками? А то ведь слезы одни. Реально не могут правильно запрос сформулировать!

— Да ну, это ж просто, — загордился Лэри. — На просторах интернета можно найти почти все про современных людей. Хоть словечко, хоть следочек. Тот же Горбач, уж насколько отшельником живет, иногда выкладывает свои подвиги в инстаграм.

— Ну-ка, покажи, — попросил Рыжий. — Ядрена вошь! Точно ведь, Горбач! Хеее, бородища-то какая, Птица, глянь! Да, медведи что надо. Не женился?

— Да какой там! При таких медведях — какая жена?

— В каком-то смысле я его очень даже понимаю, — пробормотал Лорд, глядя в экранчик телефона.

Тень плавал между Ральфом и братом, как сдувающийся гелиевый шарик на невидимой ниточке — его то прибивало к ним вплотную, то относило подальше. Видно было, что Большая Птица слегка нервничал — мял в руках букет и все время посматривал на Рыжего, но тот либо не реагировал, либо ободряюще отмахивался, мол, не сейчас.

Бывшего воспитателя поначалу стеснялись, но потом как-то перестали обращать на него внимание, стали говорить свободно. Немного послушав сплетни, Р Первый в свою очередь немного рассказал о себе и о своей школе, а потом, забрав у Стервятника часть цветов, подошел к Рыжему и о чем-то спросил. Тот отрицательно покачал головой, и Ральф, вздохнув, ушел вглубь кладбища. Тень остался с братом.

Макс, помянув со всеми Слепого, отошел в сторонку и молча наблюдал за отцом и его приятелями. Он далеко не всегда понимал, о ком и о чем шла речь, чужие воспоминания причудливо тасовались с деловыми переговорами и беззлобными перепалками. Потом он поймал себя на мысли, что настолько привык к присутствию бестелесных призраков, что казалось, что сидит не на кладбище, а просто в осеннем парке, ловит последнее осеннее тепло.

— Не, ты по-нормальному разливай, тебе здесь не «Кофейник»! — возмущался Валет на Кролика, плеснувшего ему водки на донышко, как себе. — Лей, лей, не дрожи, больше расплескаешь. Вооот, а то будто я лох какой, меры не знаю.

— … Да помню я! Ты ж за эти сапоги меня чуть не отпиздил!

— Да тебе, Лэри, что в лоб, что по лбу…

— Иди ты, Сфинкс, знаешь куда! Бледный сам мог до полусмерти напугать! Я однажды ночью вышел в душ, сперва и не заметил ничего, а когда разглядел… стоит у раковины Бледный, волосней завесился, с серым кафелем сливается… вода журчит… Как в склепе. Я чуть не обделался.

— Он просто слушал воду, вот и все.

— Знаешь, это у вас с ним были тонкие настройки, а со стороны это все выглядело кошмарненько, если честно. Я, когда фильм «Звонок» через несколько лет посмотрел, чуть не обделался во второй раз.

— Ты чет, Лэри совсем уже, — приструнил его Кролик, покосившись на Сфинкса.

— Что за фильм? — поинтересовался Слепой у Рыжего.

— Так, ужастик один. Ничего особенного.

В вакханалии воспоминаний Сфинкс почти не участвовал, но не замыкался, общался охотно. Рыжий хорошо помнил, как тогда, на похоронах, он напоминал бессловесного биоробота, способного выполнять простейшие команды — сесть, встать, налить, выпить. Потрясение его было так велико, что он не проронил ни слезы, ни слова. Рыжему искренне было его жаль, он и сам был шокирован внезапной смертью Слепого, но тогда почти вся его поддержка и сочувствие достались другому человеку. Он не любил вспоминать эти дни.

Сегодня же Сфинкс выглядел слегка отстраненно, но живо, даже произнес короткую, немного сердитую речь про умение Слепого исчезать в самый нужный момент. Слепой с веселым вниманием выслушивал высказывания о самом себе, то и дело подплывая к лучшему другу, прислушиваясь к чему-то, но особых знаков внимания не проявлял. С объятиями и разговорами не лез.

Потом Валет начал петь свои песни, а Лорд, перебрался к соседней могиле и, прикрыв рот ладонью, орал в телефон, распугивая кладбищенских ворон:

— Какого хрена?! Я практически все заново переписал, а ты ставишь невычитанный вариант! Ты сам-то не видишь, что в тексте написано «так звезды легли»?! Как это «что такова»? Серьезно?! Звезды, дорогой мой, не ложатся, а встают. Как часы. Как солнце. Как хуй над Янцзы. Не важно… А карта ложится! Ложится, блин. Как снег. Как баба. Это устойчивое, выражение. Девицу эту малограмотную чтоб близко ко мне не подпускали, пока не научится прямую речь оформлять! Ну парня… Их сейчас и не разберешь, пока не… Что значит, не кипятись?! Пусть язык учит, блядь! Ладно, сейчас еще раз вышлю… Благодари, что у меня все в облаке… Не за что… Нет, я на кладбище… Чего?.. Не дождетесь. Отбой!

Высказавшись, Лорд перебрался к остальным. Валет бил по слабым струнам, и их нестройный звон путался среди крестов и деревьев. Голос у Валета был сипловатый, надтреснутый, но звучный, из-за плохих зубов он чуть шепелявил, но все шероховатости терялись в экспрессивном самозабвенном камлании. Слепой подпевал вместе со всеми.

Солнцеворот все быстрее кружится

Ёбанный в рот, ижицы да лужицы

Журавль в небе с хитрою мордой

Свинцовый цеппелин стонет септаккордами

Свинцовый цеппелин уходит на снижение

Солнцеворот до головокружения

По полю конница с пиками да саблями

Не стреляйте в свинцовых дирижаблей!

За всем этим Макс и не заметил, как вернулся Ральф и тяжело опустился рядом с ним на скамью. Он осунулся и даже еще сильнее постарел, что ли. Цветов с ним не было. Какое-то время они сидели молча, а потом Макс решился зачем-то спросить:

— У вас здесь на кладбище еще кто-то есть?

— Много… Воспитанники, — похоже, Ральф не намерен был поддерживать разговор. А через минуту заговорил сам.

— Рекс рассказал мне про тебя вчера. Значит, ты, как Рыжий, можешь говорить с умершими?

Такой прямой вопрос Макса смутил. Как если бы Ральф начал расспрашивать о его сексуальной ориентации. Вроде как и скрывать нечего, но на такие темы с посторонними не говорят. Несмотря на то, что он слышал просьбу Слепого. Несмотря на то, что думал, что готов к разговору.

— Ну да. Только я недавно совсем. Но приходится приспосабливаться.

— Ты будешь говорить с Тенью?

— Не знаю. Я так понимаю, проводника выбирают умершие.

— Когда?

— Не знаю. Я пока мало чего понимаю в этом. Не привык еще, — заметил Макс извиняющимся тоном.

— А я вот почти привык, — ответил Ральф.

— К чему?

— К тому, что ничего не понимаю. И, видимо, уже никогда не пойму.

Против часовой на полных оборотах

Солнцеворот до седьмого пота

До седьмого неба — по пожарной лестнице

Печки крематорные с плясками да песнями

Мотыльки на свечку в пекло пожаров

Печки крематорные бальными парами

— …не знаю, я его совсем не боялся, — ветер, пошумев листвой, принес к ним негромкий голос Стервятника. — И вопросы он умел решать. По-своему, но умел…

— Вы ж, Чумные, с детства друг друга знали. А ты, Птица, сам кого угодно среди бела дня мог напугать!

— Да, у Слепого чуйка была что надо, — подтвердил Валет. Когда он прекратил петь, сразу стало заметно, что он уже пьян. — Без него хрен бы мы тут все… С Помпеем, сильно, конечно, вышло, но…

— Помпей вырыл себе могилу сам, — жестко сказал Стервятник. — И хватит об этом.

— Да уж, настоящую музыку делают наглые… При Помпее у нас такое пекло было, не дай боже. Это при Черном уже порядок настал, рекспект тебе, вожак, а тогда… Так что спасибо Бледному.

— Помолчи, Валет, — промямлил Тишеедешь.

— Да че теперь — помолчи, — возмутился Валет. — Слепой был вожак и поступил, как вожак!

Макс рассеянно слушал их, обдумывая то, что ему сказал Ральф, и не сразу обратил внимание, как переменилось у всех настроение — разговоры стихли, и ему показалось, что все дружно заозирались в их с Ральфом сторону. И Макс отчетливо услышал голос Слепого:

— Рыжий, попроси Валета еще что-нибудь сыграть. Быстрее. Тень, Макс, вам пора. Зовите Ральфа.

Макс вздрогнул, а Рыжий тут же широко улыбнулся и, приобняв Валета за плечи, сказал:

— Слышь, Валет, давай нашу любимую. Про молодость, а? Слепой очень ее любил. Он будет рад.

— Ладно, — неохотно, но довольно легко переключился Валет и снова шваркнул по струнам, заглушая взбудораженное перешептывание.

Потом Рыжий подошел к Максу с Ральфом и коротко сказал:

— Вам пора. Тень ждет.

Ральф ничего не сказал, только понимающе хмыкнул и встал. Стервятник, нахмурившись, подошел к ним, но Рыжий его мягко приостановил:

— Потом ты, Птица. Не волнуйся.

И ободряюще похлопал сына по плечу.

…Они остановились перед склепом из потемневшего, выщербленного от времени шершавого камня с кривыми горгульями по углам. Тяжелая чугунная решетка у входа была приоткрыта, но внутрь Тень заходить не стал, а повел всех влево, обогнул склеп и через несколько метров вывел их к небольшой мраморной плите, вокруг которой рос вечно-зеленый можжевельник, а на сером мраморе в переплетениях колючих растений было высечено имя одного из сиамцев. Максу было странно видеть рядом с этим именем фамилию босса.

Ральф присел на скамеечку рядом с надгробием, на ходу смахнув с него сухие листья.

Тень устроился прямо на плите, по-турецки скрестив длинные ноги. Выглядел Ральф спокойно и буднично. Похоже, его действительно не надо было готовить к беседе с призраком. Но Макс решил все-таки уточнить.

— Вы понимаете, с кем вы сейчас будете разговаривать? Вы уж простите за вопрос. Мы с вами едва знакомы, да и с Максом… так скажем, мы познакомились всего пару дней назад. Но обещаю — все, что я здесь услышу, останется между нами. Отец запретил мне даже ему что-либо рассказывать. И я понимаю, почему. Я уже знаю, что разговоры с умершими бывают, гхм... весьма откровенными.

— Да, я все понимаю. Я буду говорить с умершим братом Рекса, — успокоил его Ральф. Говорил он медленно и спокойно. — Макс умер в интернате в возрасте пятнадцати лет, в больничной палате. Ты его видишь? Он здесь?

— Да. Он сидит перед вами. Вот здесь, на плите, ноги скрестил.

— Как он выглядит? Как Рекс?

— Нет. Он выглядит, как подросток. Да, лет пятнадцати.

— Можно, наверное, начинать? Я готов.

Рыжий Макс постарался пристроиться так, чтобы Ральф мог его видеть. Накануне отец, коротко объясняя принципы перевода, заметил, что, по возможности, надо не только пересказывать слова, но и жесты. Втянешься, будешь и мимику их повторять, говорил он.

Ральф коротко вздохнул и поздоровался:

— Ну здравствуй, Макс. Зачем звал?

У рыжего близнеца немедленно закружилась голова, потому что ему показалось, что Ральф обращается к нему. Сделав глубокий вдох, он заставил себя собраться и повторил вслед за призраком, как учил его отец. И постарался улыбнуться, как это сделал Тень.

— Я поблагодарить. За Рекса.

— Поблагодарить… Вот, значит, как.

Ральф неспешно вытащил сигареты, закурил и спокойно сказал:

— Ублюдок ты, Макс.

*здесь и далее цитируются песни В. Бурдина

Ральф — Тень (перевод Макса)

Тень запрокинул голову и заливисто захохотал в облака, отчего чуткие кладбищенские птицы нервно завозились в лысеющих березах. А потом, резко посерьезнев, выпучил на Ральфа круглые желтые глаза.

— Да, ублюдок, и прекрасно знаешь, почему, — на лице Ральфа не было ни недоумения, ни страха. Он включился в разговор мгновенно, словно был готов к нему давно, словно их разговор с Тенью прервался совсем недавно. Словно для него это обычное дело — беседовать на кладбище с умершими.

— Ты же помнишь, времени было в обрез. Да и выбор был невелик.

— Такое забудешь, как же, — проворчал Ральф и сжал губы. — Не мог кого-нибудь получше найти? Чего позвал?

— Ты знаешь, о чем я хочу тебя спросить.

— Не жалею ли я? — почти сразу отозвался Ральф.

Тень довольно поерзал на своем могильном камне и улыбнулся. Макс попробовал улыбнуться тоже.

— Как вы жили все это время?

— Как жили? Да по-разному… Ты же знаешь, что…

…Стервятника Ральф недолюбливал. Уже в десять-одиннадцать лет в нем просматривалась нагловатая дерзость, вспыльчивая раздражительность и даже жестокость. Только рядом с братом он становился немного сдержаннее, даже прислушивался к его мнению.

Потом, много позже, Ральф понял одну из причин мерзкого характера Большой Птицы, виня себя за близорукость. Максу, при всей его ущербной увечности, было намного легче — у него отняли ногу, но жил он при этом без той изнурительной, выматывающей, злящей боли, которая вместе с ногой досталась его брату. Это объясняло многие странные реакции и выходки Птицы. А когда умер Тень, к физической боли прибавилась и другая, иссушивающая душу, истончающая и без того хрупкие связи с реальностью, сделавшая и без того сложный характер Птицы невыносимым.

О Стервятнике его попросил умирающий Макс. Буквально — последняя просьба умирающего, мать его за ногу. Не оставляйте его… Он один не сможет. Ни сейчас, ни потом. Просьба его — чемодан с подкидышем, всунутый в руки случайного человека из окна стремительно уходящего поезда. А в чемодане пеленки, чепчики и почерневшее от рыданий существо, с каждым днем теряющее человеческий облик. Ральф не давал никаких клятв (о каких клятвах может идти речь? он взрослый человек и все понимает). Но он обещал сделать все возможное, обещал попытаться.

А Стервятник с упоением погрузился в тоскливое и последовательное саморазрушение, и останавливать его на этом пути с каждым днем становилось все сложнее. Года через полтора после смерти Тени, накачавшись какой-то дрянью, Стервятник чуть не порезал Ральфа в темном коридоре. Реакция у того всегда была хорошей — он мгновенно перехватил худую руку с бритвой (знаешь, я до сих пор не понимаю, как тогда не покалечил его. А потом понял, что он на это и рассчитывал).

— Нахрена полез? — шепнул ему в ухо Ральф, выкручивая худую руку.

— Мне не нужна ваша опека. Не надо ходить за мной. Оставьте меня в покое.

— Хорошо, — вдруг согласился Ральф и тут же, к немалому удивлению Стервятника, отпустил его. — Я от тебя отстану, могу даже совсем уйти, если ты пообещаешь не сводить счеты с жизнью. Хотя бы в ближайшее время.

— Да, вот прям щаз наобещаю и начну новую жизнь, — выплюнул Стервятник.

— Мне лично твои обещалки сто лет не сдались. Брату своему пообещай.

— Чего? Что ты сказал?!

— Что слышал. А ну, марш в спальню!

Ральф отпустил Стервятника, а через неделю ушел из Дома. Как ему казалось, навсегда. Решил, что на этом его миссия спасателя человечества окончена. Он устал от бессильных и неумелых попыток что-то изменить, как-то наладить связь с человеком, который был ему изначально неприятен. Что-то исправить, искупить. Какой бред.

Я до сих пор не могу простить себе эту выходку.

— … Тогда почему ты вернулся?

— Янус позвонил.

… осторожно поинтересовался планами на жизнь и как бы между прочим спросил про Стервятника. Мол, чего там у тебя с ним, как ты с ним справлялся полтора года? Как держал? Нет, ничего страшного, на этот раз откачали.

Как справлялся? Да никак. Отлавливал. Следил. Вламывался в Третью. Заставлял показывать вены и зрачки. Орал. Однажды отхлестал его по щекам, когда тот уже почти отъезжал после очередного наркозаплыва.

После разговора с Янусом зачем-то поперся на кладбище. Годовщина. Едва нашел неухоженную могилку, припорошенную октябрьским снегом и двухлетним слоем сгнивших листьев, скукожившимися остатками пластмассовых цветов, оставшихся с похорон. Кто их принес тогда? Кто-то из паучих?

Он разгребал руками мерзлую гниль с могилы, дуя на окоченевшие от холода пальцы, и ругался в голос, почти орал в стылую землю, ругался на Макса, на себя, потому что не смог отказать ни себе, ни ему. Он готов был разрыдаться прямо там, потому что в этот момент смирялся с решением, принятым на самом деле еще два года назад в больничной палате.

— Нахера я тебе сдался, Макс? — рычал он, вытирая рукавом казенный могильный камень с безликими буквами. — За каким мне сдался твой обдолбанный братец?

Решение, которое — теперь он понимал это предельно ясно — навсегда изменит его жизнь. Он вернется в Дом и сделает все возможное, чтобы через несколько месяцев увести оттуда Стервятника. Живым. А дальше? А дальше… тогда он боялся думать, что будет дальше. Зачем? У него не было ответа. Просто. Так. Нужно. Он дал слово. В армии этому быстро учили.

…После очередного «провала», как это называл сам Стервятник (ерунда на самом деле — запаниковал в магазине, не сработала пластиковая карточка на кассе, бросил продукты, убежал, пришел домой ни с чем), Ральф отпаивал Птицу на кухне чаем, не упрекал, терпеливо ждал, когда он придет в себя, чтобы вместе вернуться в магазин.

— Зачем ты со мной возишься, Ральф? — Птица жадно глотал теплый чай. — Я же тебе не нужен. И Макс тебе был никто. Ну правда.

— Нет, — Стервятник поднял на него взгляд. Чёрные глаза встретились с желтыми. — Нужен.

— И зачем же? Трахаться ты со мной не собираешься, это я уже понял, — сквозь сарказм в голосе Птицы проглядывало почти уважение. — Ты же меня иногда едва выносишь.

— Ну, не то чтобы не выношу. Но иногда с тобой нелегко, это верно. Подозреваю, как и тебе со мной.

— Тогда зачем все это?

— Ты не выживешь без меня. Во всяком случае, пока.

— А надо?

Ральф кивнул и отвернулся к окну.

— Зачем ТЕБЕ это надо? Ответь честно, Ральф. Ты же сам себе как-то на этот вопрос отвечаешь? Ну не из любви же ко мне ты все это терпишь.

— Неужели тебе самому не хочется жить самостоятельно, без страхов, быть уверенным, взрослым? И без меня, кстати?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Во-первых, меня попросил твой брат — а последнюю просьбу умирающего сложно проигнорировать. А во-вторых, я не люблю бессмысленных усилий. Потому что я в тебя верю.

Была еще причина, о которой Ральф не сказал Стервятнику, но рассказал Тени — это гибель тех шестидесяти. И Лося. Гибель, в которой он по-прежнему винил себя. Стервятник — его последний шанс на искупление. Последняя попытка хоть что-то исправить.

По виду Стервятника сложно было сказать, понял он сказанное или нет, устроил ли его этот путанный ответ, он смотрел на Ральфа, не мигая, чуть нахмурившись.

— Чего ты хочешь от меня?

— Я бы хотел, чтобы ты научился жить самостоятельно — без меня. И без наркоты. Чтобы ты мог зарабатывать, не нарушая закон. А если ты полюбишь жизнь, будет совсем замечательно. Но для этого тебе пока нужна моя помощь, я считаю.

— А ты? — спросил Стервятник.

— Что я? — растерялся Ральф.

— Сам-то ты любишь жизнь? Чего нужно лично тебе? Допустим, рано или поздно я приспособлюсь к наружной жизни, найду работу, жениться, правда, не обещаю. Чего там еще надо для полного комплекта? Допустим, научусь зарабатывать. Наследство получу, наконец. А что будешь делать ты?

— Да уж найду, чем заняться, — пробормотал Ральф.

— Ладно, — на удивление быстро свернул свой допрос Птица. — Посмотрим.

Медленно, день за днем они привыкали к привычкам и присутствию друг друга. Птицу пришлось учить почти всем бытовым вещам с нуля — ходить за покупками, обращаться со стиральной машиной, разбираться в маршрутах транспорта, пользоваться компьютером. Стервятник страшно злился, если что-то не получалось, но Ральф догадался, что Птица довольно быстро осваивался, если делать все с ним вместе. Когда Стервятник пообвыкся, то оказался удобным сожителем. Чрезвычайно чистоплотный и аккуратный, он за считанные недели привел запущенное жилище Ральфа в божеский вид. Научился вкусно готовить. Даже с претензией на здоровое питание, когда появлялись деньги. С ним оказалось довольно интересно беседовать. Пока Ральф был на работе (он устроился в частный лицей социальным педагогом — то, что нужно), Птица часами сидел за компьютером. И, как выяснилось, не резался в танчики, а учился. Искал работу. Читал. Переписывался постоянно с кем-то. Ему понравились соцсети.

В целом неплохо жили. Как-то приспособились. Где-то через год Стервятник дозрел до поисков работы. Искали, как водится, вместе. Ральф привел Стервятника в кофейню, но тот с полоброта забраковал и место, и кофе, заявив, что эту бурду могут пить только начисто лишенные вкуса убогие бариста. Пообещал обязательно накопить денег на кофемашину и поить Ральфа лучшим кофе до конца его жизни (вот бы мне прислушаться к нему тогда! а я, дурак, не обратил внимания, смеялся Ральф). Ну, или пока врачи не запретят. А пока он в турке сварит в сто раз лучше этого безобразия. И не вздумай здесь больше кофе пить!

А вот бар как форма бытия и место работы весьма заинтересовал Птицу. Потом недели две он целенаправленно ходил по разным барам, возвращался почти трезвым (денег тогда у них было в обрез) и вечерами делился впечатлениями, пока не нашел «бар своей мечты», где-то у черта на рогах.

Да, видеться они стали реже, что чрезвычайно оздоравливающе сказалось на их отношениях. Стервятник по-прежнему нуждался в поддержке, но уже не так остро. Можно было переключиться на работу и даже личную жизнь. Но.

Рано или поздно этот разговор должен был состояться. Не то чтобы Ральф не догадывался. Надо было быть совсем идиотом, чтобы не замечать предпочтений Папы. А уж после свадьбы Лорда, когда безутешный пьяный Стервятник полночи прорыдал на кухне, стало окончательно понятно, что Птица Ральфу досталась совсем экзотическая. Но вопросы сексуальной ориентации перекрывали более насущные проблемы. Например, помочь ему сориентироваться с будущей профессией и работой, забрать из полицейского участка после того, как Стервятника избили на улице за длинные волосы и подкрашенные глаза, разыскать и забрать Птицу из спального района, когда он сел не на тот автобус и уехал на другой конец города.

— Не дергайся ты так, — заявил Стервятник, когда Ральф ощутимо напрягся после попытки обнять его. — Я не сплю с мужчинами старше тридцати пяти.

— Да? — изобразив изумление на лице, поинтересовался Ральф. Он не знал, как реагировать. — И чего же так? Ты паспорт у них, что ли, проверяешь?

— А, — отмахнулся Птица, вертясь перед зеркалом. — Они жухлые. А некоторые еще и вонючие.

Ральф сглотнул и почувствовал себя задетым за живое.

— У тебя что, такой большой опыт?

— Ну, не особо, но есть, — Стервятник посмотрел Ральфу в глаза. — А с тобой я не сплю совершенно по другой причине. И нечего на меня так смотреть. Не надо от меня шарахаться, Ральф. Не изнасилую. Если тебя это успокоит, ты привлекателеный мужик, но совсем не в моем вкусе.

— Вот спасибо. Утешил.

— Да не за что. А обниматься людям, которые живут в одном доме, вполне естественно. И неопасно. И потом, не забывай — я сиамец, для меня тактильный контакт важен, если что, уважаемый педагог.

— Конечно, уважаемый Стервятник. Я хорошо помню, как ты меня чуть не прирезал.

— Ну, это когда было!

Со временем они научились переводить свою несовместимость в безопасную игру. Стервятник подкалывал Ральфа за «традиционность и консерватизм», но Ральф на провокации не велся.

— Тебя надо как следует развратить, Ральф. Твоя жизнь утекает сквозь пальцы на глазах у разочарованной публики!

— Рекс, я тебе сейчас в лоб дам, — спокойно отвечал Ральф.

— Ооо, доставь мне эту боль! — томно закатывал желтые глаза Птица и тут же сгибался от хохота.

— Иди на хер, Стервятник! — Ральф сам едва сдерживал смех.

— Я-то пойду, а вот ты останешься и очень многое потеряешь!

Стервятнику двадцать три. И он все чаще исчезает по вечерам, даже когда у него нет смены в баре. Ральф наблюдал, как Стервятник, изящный и тонкий, вертелся перед зеркалом, выгибая свою сутулую спину, готовясь к очередному свиданию. До мелочей продумывал свой гардероб и ловил его, Ральфа, взгляд, самодовольно поджимая губы, и щурился на него своей желтизной — ну скажи, скажи, что я хорош. «Чив ли я?» За каким-то чертом Ральф знает запах туалетной воды, которой душится Птица, отправляясь на свои блядки.

— Хорошо, хорош, — ворчит Ральф, пряча улыбку. — Иди гуляй уже. Осторожно там.

И Стервятник, сверкнув глазами, улетал на охоту.

Ральфу совсем не хочется представлять, что, как и с кем делает Стервятник на этих свиданиях. В конце концов, не его это, ральфово, дело. Он тоже не анахоретом живет. Но иногда ему за него страшно. Вдруг обидят? Он всякое слышал про эти гей-тусовки. А тут уж Ральф ничем не поможет. Как бы смешно ни казалось.

На полумифическое наследство не рассчитывали оба. Стервятник — потому что был равнодушен к любым делам семьи и не очень разбирался в наружной жизни. Ральф, потому что не верил в него. Семья у сиамцев была настолько странная, что даже Макса похоронили не в родовом склепе, а отдельно. И отчасти был прав. Наследство оказалось скорее прорехой, чем приобретением. Тот самый наследный дом, который должен был достаться сиамцам. Это потом уже, спустя несколько лет, перешли и деньги. Но это потом.

— Знаешь, я наивно думал, что как только Рексу передадут ключи, мы с ним разъедемся, и он начнет самостоятельную жизнь.

Когда они впервые переступили порог родового гнезда, обнаружилось, что к обитанию оно совершенно не приспособлено. Дом был запущен и бесприютен, как их покореженные со Стервятником жизни. Из крана лилась ржавчина, из камина сыпалась вековая копоть, на полу и полках, как в каких-нибудь Помпеях и Геркланумах, под слоем пыли и под обрывками старых обоев скрывались остатки былой роскоши. Отопление отсутствовало. Электричество работало с перебоями.

Сперва Ральф починил проводку. Потом долго возился с отоплением. Потом принялся за камин. Ремонт, растянувшийся на два десятилетия — вот что такое их со Стервятником жизнь. Ремонт дома и самих себя. Бесконечное гнездование, полное смысла для них обоих. В доме не осталось ни одной вещи, ни одной детали, которой бы не коснулась рука Ральфа. Чинить, подклеивать, забивать ему доставляло неожиданное удовольствие, в чем он находил и отдушину, и смысл — здесь, в отличие от педагогики, результат был виден сразу. Наступит день, когда забота о доме в буквальном смысле спасет Ральфа. Дом неожиданно увлек и Стервятника, сначала ему нравилось отстраненно наблюдать, как Ральф подправляет и ремонтирует его жилище, а потом и в нем проснулся хозяин.

Ты видел наш дом, Макс?

А потом дом стал постепенно прорастать в них. Или они в него. Дом помирил, сблизил, сплел их окончательно, окружил паутиной невероятных слухов и сплетен, дом, в который они не приглашали посторонних, дом, о котором они пекутся, как о живом существе, дом-убежище, дом-душа, в который Стервятник возвращается после своих «вечеринок», а Ральф после редких свиданий и путешествий, дом, в котором они позволяют себе многое, за пределами которого они существуют по другим правилам.

Это какие-то моменты, вспышки радости и счастья — когда они впервые затопили очищенный камин, смеялись, пили настойку Птицы, пекли в камине картошку, ели, пачкая пальцы в обжигающей копоти…

… когда Ральф с настороженным недоверием стал замечать и принимать заботу Стервятника.

… когда Птица возвращался домой с разбитым сердцем или наоборот, удовлетворенный удачно проведенной ночью. Он всегда возвращался домой и никогда не ночевал на стороне.

… когда Ральф наконец перестал себе врать и честно признался, что это и есть его семья. И другой не будет.

… когда обсуждали свои свидания и смеялись друг над другом. А Стервятник учил Ральфа, как понравиться женщинам.

… когда придумывали новые проекты и обсуждали дела.

… когда Птица обнимал Ральфа со спины и шептал в седеющие волосы «доброе утро».

— Так и живешь со своим мальчиком? — улыбается она. Губы Ральфа вздрагивают. Он смотрит, как с мягким шепотом расходится в бокале пивная пена. Они всегда пьют с ней пиво. Самая неромантичная и верная из его женщин, ни с одной из которых он так и не смог создать прочных отношений. Она единственная, кто может задать этот вопрос без задней мысли. Они слишком давно друг друга знают. Они хорошо начинали когда-то, но потом разошлись — Ральфа с потрохами сожрал Дом, а она вышла замуж, родила детей, и Ральф рад, что она не потратила свою жизнь на ожидание, потому что сейчас он может говорить с ней откровенно, не отвлекаясь на сожаления о непрожитой жизни. Сейчас они просто встречаются и болтают. Для секса Ральф находит других женщин.

— Знаешь, самым трудным оказалось перестать врать самому себе, — рассказывает он ей. — Я давно знал, что детей у меня не будет. Я понял это, когда увидел несколько десятков гробов, стоящих во дворе Дома. Я понял — если у меня появится свой ребенок, я сойду с ума от тревоги за него. Или от чувства вины, что я плохой отец. Если бы не этот случай с Рексом, я вряд ли бы решился.

— Я помню.

— Не знаю, есть ли в этом смысл? Почти половину своей жизни я ремонтирую чужой дом, забочусь о неродном человеке, который, к слову, давно уже не мальчик, ухаживаю за странными растениями, которые вряд ли когда-нибудь пустят корни в большой земле. И очень боюсь, что когда меня не станет или мы разбежимся, все это рухнет.

— Мне кажется, ты зря тревожишься. Вы живете уже больше десяти лет вместе. Не каждая семья столько выдерживает. И у вас есть дом.

С мальчиком? Мальчику уже тридцать лет. Он оказался цепким и живучим, научился превращать свои сомнительные увлечения в бизнес. Нет, не новость — Папа Птиц всегда был таким. Только Ральфа, знающего уязвимую изнанку Рекса, пережившего с ним самые темные дни и месяцы, это до сих пор удивляет. И втайне он боится в один прекрасный момент оказаться ненужным. Но вскоре произошло то, что надолго задавит этот страх совершенно другими тревогами.

… Ральф говорит долго. Тень почти не прерывает его, только задает уточняющие вопросы. И Макс вспоминает слова Рыжего о том, что живым и правда не нужны проводники, не нужны слушатели. И, казалось, оба совершенно забыли о его присутствии.

Ральф — Тень (перевод Макса)

(продолжение)

Они всегда жили уединенно. И пока обитали на квартире Ральфа, и когда перебрались в дом Птицы. Сначала из-за адаптации Стервятника — он весьма нервно воспринимал чужаков, потом из-за затянувшегося ремонта — тоже не до гостей. В этом был и несомненный плюс — ради встреч с тем же Лордом или Рыжим Стервятник заставлял себя выползать из дома и, перебарывая неприязнь к переполненным автобусам, преодолевал дорогу до какого-нибудь кафе. Сдав на права, с облегчением сел за руль и навсегда распрощался с ненавистным общественным транспортом. Но их с Ральфом жилище оставалось табуированной для посторонних территорией, словно Стервятник раз и на всегда разделил мир на себя, Ральфа и всех остальных. По негласной договоренности, они всегда предупреждали друг друга, если задерживались, или у кого-то из них намечалось свидание.

— Почему ты никого не приглашаешь домой? — как-то за завтраком поинтересовался Ральф. — Ты же встречаешься с кем-то? У тебя есть друзья.

— С друзьями я предпочитаю встречаться в баре, а остальным здесь делать нечего. Ты вообще-то тоже своих женщин сюда не водишь, — заметил Стервятник.

— У меня для этого собственная квартира есть. Это твой дом. Если ты стесняешься меня, я могу хоть завтра переехать. Ты уже взрослый, и наверное, пора устраивать свою жизнь более основательно.

Ральф не первый раз заводит этот разговор. Что птенцу пора лететь из гнезда. Вернее, Ральфу пора перебираться обратно «к себе». Стервятник подобные разговоры терпеть не мог — начинал нервничать и раз от раза психовал все сильнее. В тот раз он даже шваркнул вилкой об стол.

— Я ненавижу, когда ты так говоришь — «мой», «твой». Я давно бы подарил тебе половину дома, но мы не родственники! Ты прекрасно знаешь, что налог с него ни тебе, ни мне не потянуть. Если ты хочешь приводить сюда своих друзей или подружек, я не против. Правда, не против. То, что я никого сюда не вожу, это мое дело, мой выбор. Тебе не зачем уходить.

— При чем тут дом! Я не об этом говорю. Тебе пора жить самостоятельно!

— Что значит «пора»? У тебя есть специальные часы, календарь? — хрипло каркал Птица, откашливаясь. — Финансово я от тебя не завишу и считаю, что неплохо справляюсь с наружностью. Это и твой дом, Ральф. Лучше признайся, что ты снова хочешь сбежать, вот и все!

— С тобой не возможно разговаривать!

— Вот и не разговаривай! Ешь лучше.

Однажды они все-таки разругались из-за этого вдрызг. Ральф в сердцах собрал сумку, но на пороге его опередил Стервятник. С рюкзаком наперевес.

— Нет, это я уезжаю, а ты остаёшься.

— Ты куда?!

— Да куда, блин, угодно! В Таиланд! А вот ты поживи в свое удовольствие один.

Твою ж дивизию!

— Цветы не забывай поливать!

И ушёл. И зачем-то забрал машину. Нельзя было до аэропорта на такси доехать? А Ральф остался в полном офигении. Один. И без машины.

Бросить любимое гнездо без присмотра он не решился. Исправно поливал стервятникову зелень, возился с ремонтом половиц и целую неделю получал язвительные, колючие СМСки, воображая, как его пернатый неврастеник нежится с каким-нибудь дружком на пляже, потягивая коктейли. Ну хоть кому-то хорошо.

Потом Ральф стал думать, что бы он делал в своей небольшой квартире один. Жить? Дом-работа-дом? Жениться? Это было не так уж трудно. Ральфу пятьдесят один. Одиноких неспившихся и неопустившихся мужиков его возраста, да с собственной квартирой, еще поискать. Завидный жених, усмехнулся Ральф. А незамужних женщин всех возрастов — вагон. Было бы желание. А вот желания особого не было, разовые встречи с парой-тройкой постоянных подруг Ральфа вполне устраивали. Вариант «влюбиться без памяти» он даже не рассматривал. Прошли те времена.

Копаться в огороде? Дедов сад он давно продал, когда они со Стервятником остро нуждались в деньгах. Путешествовать? Кстати, Стервятник впервые уехал без него — путешествовали они редко, но всегда вдвоем. Значит Стервятнику он уже не так необходим, как прежде. Все, птичка выросла. Казалось, Ральф должен был радоваться, но радости никакой не испытывал. Мыкаясь по пустому дому, вскоре обнаружил, что все время разговаривает с пустотой. А потом, представив бродящего по комнатам одинокого Стервятника, осознал, чего тот боялся. Ральф слишком хорошо знал, на что способен Стервятник в состоянии одинокого отчаяния. Значит, потом опять все с начала? Попал ты, Ральф.

Вскоре выяснилось, что Стервятник писал свои СМСки не с Пхукета, а ловил сигнал на сеновале в общине Рыжего, заливая обиду настойками. Сначала грозился, что его не будет месяц, но по итогу выдержал чуть больше недели. Ральф успел по нему соскучиться, поймав себя на том, что ему не хватало не только Птицы, но и собственной заботы о нем. А еще — и Ральф не мог в этом не признаться — ему страшно не хотелось бросать ИХ дом, в котором Ральф знал каждый уголок, каждую дощечку. Где «план реставрации» расписан на много лет вперед.

— Вот тогда, Макс, до меня дошло, что это навсегда.

— А у тебя были сомнения? — Тень покачивался на могильном камне медленно и завораживающе, как пламя свечи.

— Я ж говорю, что вы два ублюдочных, хитрых сиамца, только, похоже, третьим сиамцем вы назначили меня, — рыжий Макс слышит, как по кладбищу разносится тихий призрачный смех.

Но кое-чего Ральф не учел. Наивный старый дурак.

…Первый звоночек прозвенел давно, лет через пять после выпуска, когда он столкнулся на улице с Щепкой. Как раз, когда они со Стервятником начали ремонтировать дом. После второй кружки пива Щепка брякнул что-то вроде «не ожидал от тебя старина, но хорошо, хотя бы до выпуска не светился, дотянул» и странно хихикнул. Ральф сначала даже не понял, о чем он, а когда понял, то, обомлев, не знал, что и ответить. Он никогда не умел оправдываться. Доказывать собственную невиновность, непричастность, подбирать аргументы, спорить. Это всегда ему казалось глупым, и он всегда верил, что правда восторжествует. Он умел отстаивать других, но не себя. Ему проще было или вмазать в рожу (в юности) или молча отступить (во взрослой жизни). Пусть сами разбираются.

Посвящать кого бы то ни было в свою личную жизнь он не желал. Объясняться он не желал, тем более перед Щепкой. Перед Стервятником, перед обществом, перед законом Ральф был чист. Захотелось немедленно уйти. Но сначала хотелось расквасить довольную рожу бывшего коллеги. А хмельной Щепка не унимался и, видимо, решил прояснить все волновавшие его позиции:

— Но вы молодцы, долго держитесь. Такое, знаешь ли, не часто в вашей-то среде. Еще и наследство отхватил. Класс! Большое наследство-то?

Ральф сказал что-то вроде — «тебе и не снилось», и даже, кажется, «пошел ты», одним глотком допил пиво и ушел, хотя послевкусие осталось, будто наелся несвежего мяса. Больше они не виделись. Про эту встречу он ничего не рассказал Стервятнику. А настоящую силу гнусных сплетен он почувствовал гораздо позже.

…Он читал заявление, и все происходящее казалось ему несмешным, дурно сколоченным спектаклем — картонные персонажи, актёры играют плоско, неубедительно. И вязкое, тоскливое чувство где-то в кишечнике, что уйти не получится. Не сбежать. Потому что, по прихоти малолетнего хитрожопого говнюка, балующегося в туалетах спайсами, Ральфу в этой пьеске отведена главная роль, и его педагогической карьере, а, может быть, и свободе пришел конец.

— Мы не можем позволить выйти этой истории за стены нашего лицея.

— Это абсолютный бред. Я к нему не приставал, только заставил его вывернуть карманы и отобрал у него наркотик.

— Каким образом заставили?

— Если вас это интересует, я его не бил. И даже не обыскивал. Просто прикрикнул. Или я должен был его мороженым с ложечки кормить?

— Вы прекрасно знаете, что мы не имеем права оказывать давление на учащихся.

— Сделайте ему тест на наркотики и результаты покажите родителям.

— Вы в курсе, кто его отец?

— Давайте, я сам с ним поговорю.

До этого Ральф встречался только с его матерью — ухоженной шатенкой, со следами неброской омолаживающей пластики на лице и испуганными тревожными глазами. Ральф застукал ее сынка и еще парочку оболтусов прямо за школой, безошибочно вычислив по узнаваемому запаху травки. Всем своим видом мамаша давала понять: не трогайте меня, не надо меня пугать этой страшной жизнью, я тут не при чем!

Отец мальчика оказался спортивного телосложения моложавым мужиком, примерно одних с Ральфом лет. Казалось, его дорогой серый костюм скоро затрещит на атлетических плечах (видимо, тот специально носил пиджак на размер меньше). Что-то смутило тогда Ральфа в его облике, что-то сбивало с толку, что-то очень знакомое. Разговаривал мужик отрывисто, с оттенком раздраженного презрения, как человек, у которого мало времени, и потому он привык общаться только по делу. Он выслушал Ральфа, не перебивая, а потом спросил, странно понизив голос:

— Каких мальчиков ты любишь? Блондинов, да? Ты, надеюсь, понимаешь, что много лет под статьей ходишь?

— Что? — Ральф был готов к чему угодно, но не к такому повороту. — Вы соображаете, что говорите?! Каких мальчиков?

— Таких. Если ты еще хоть раз приблизишься к моему сыну ближе, чем на метр, я тебя закрою в два счета. И чтобы через неделю тебя в школе не было. Я лично прослежу.

— Ваш сын — малолетний наркоман. А спайсы — очень быстрый процесс. Вы можете потерять его через год.

— Ты меня слышал. Со своим сыном я разберусь сам. А свое педофильское дерьмо упаковывай в портфель и вали. И можешь распрощаться с преподаванием.

Сев в машину, Ральф на автомате ткнул пальцем в радиолу — надо было хоть чем-то заглушить этот неправдоподобный разговор. В колонках лихо лупасили по гитаре и задорный дуэт выводил бодро и радостно:

Мои кенты кричали «Здорово!»

Вот это первая любовь твоя!

Тебе четырнадцать исполнилось,

А мне пятнадцать дали строгого…*

До него дошла вся чудовищность ситуации и вероятных последствий. Ральф чуть не с проводами выдернул радиолу из панели.

...Директор замялся и, стараясь не глядеть Ральфу в глаза, проговорил, сбиваясь в скороговорку:

— Самым разумным будет написать в ближайшие дни заявление по собственному желанию… Поймите меня правильно, лично у меня нет никаких предрассудков, каждый может жить, как хочет, но поймите, существуют границы, которые не следует переходить людям, связавшим себя с педагогическим поприщем.

Так и сказал сука — «поприщем».

— Тем более, вы работаете с мальчиками, и у вас были прецеденты.

— Вы о чем? — оторопел Ральф.

— Вы же не будете отрицать, что живете со своим бывшим воспитанником? — вкрадчиво поинтересовался директор.

— Но мы совсем не… При чем тут он?

— Охотно верю, все из лучших побуждений, юноша — калека, сирота, но и с общественным мнением тоже надо считаться. Особенно теперь. Но ведь своей ориентации ваш воспитанник не скрывает.

— Это не ваше дело. И… позвольте, откуда вы знаете?

— Город маленький.

… Он ни за что бы не рассказал Стервятнику! Да мало ли, почему уволился! Да, впервые за много лет у него появилась достойная зарплата. Впервые прожили год без долгов. Социальный педагог, да еще в частном «закрытом» лицее, где детей наперечет — только мечтать. Мало ли причин для ухода? Найдет новую работу. Да, пока на все его резюме — отказ, и Ральф догадывался, откуда ветер. Ладно. Перекантуемся как-нибудь. Квартиру сдам, в конце концов. Рано или поздно эта история забудется. Но Стервятник ничего знать не должен. Эта история не должна его коснуться.

Кого я хотел обмануть? Да и сердце… Чертово предательское сердце.

Стервятник забрал его из больницы и кормил обедом. Сидел рядом на стуле прямой, как клюшка, и негромко рассказывал, наблюдая, как Ральф жадно ест его стряпню.

— …Взломать твою почту не сложнее, чем взломать дверь в твою комнату, Чёрный Ральф. Зная тебя, не так уж трудно было подобрать пароль. РtichkaR1 — я тронут. Но было бы лучше, если бы ты рассказал мне все сам.

— Ты залез в мой компьютер, — голос Ральфа все ещё слаб, а лицо, белое и жесткое, как казённая простыня. — Тебе не говорили, что читать чужую переписку нельзя?

— Ты считаешь, что если ни с того, ни с сего уволиться с высокооплачиваемой работы, потом молчать, неумело делая вид, что все зашибись, потом ни с того ни с сего сдать квартиру, тайком рассылая резюме и получая пачками отказы, думаешь, я ничего не замечу?

Ральф отворачивает голову.

— Кто этот урод? Который угрожал тебе? Это родитель одного из твоих учеников?

— Не важно. Оставь это, Стервятник. Все кончено.

— Нет, не все. Тебе нужно вернуть свое имя. Работа для тебя много значит.

— Я ни в чем ни перед кем не собираюсь оправдываться.

— Ведь тебя выгнали не только из-за этого урода, но из-за меня тоже? Тебя обвиняют в том, что ты меня склонил к сожительству? Ведь так?

Ральф промолчал.

— Хочешь, я завтра же пойду к твоему начальству и расскажу, сколько ты для меня сделал, что ты меня не совращал, и вообще, ты натурал, каких поискать.

Ральф поднял глаза на Птицу и представил, как Стервятник — вот такой, какой он есть, с его пирсингом, его интонациями, с его выражением глаз явится к директору или заявится в суд в качестве свидетеля. Даже если он наденет костюм-тройку, снимет все свои сережки и кольца и сделает стрижку-полубокс, его истинная сущность будет видна за версту. Что бы он ни сказал, ни одному слову никто не поверит.

— Не вздумай, Рекс. Будет еще хуже.

Два месяца они почти не разговаривали, молча смотрели телевизор, в полном молчании ужинали, обменивались хозяйственным фразами. Пока Стервятник был на работе, Ральф тенью слонялся по пустому дому, успокаиваясь только во время своих вечных ремонтных работ. Стоило Птице заикнуться об этой истории, Ральф резко и невежливо обрывал его. Пожалуй, если бы не ремонт, он бы сошел с ума.

Когда становилось совсем невыносимо, Ральф выбирался в лес. Свободного времени теперь ведрами меряй. Особенно ему нравилось бывать там зимой. Он извлекал старые лыжи (один из немногих осколков дедовой проданной дачи) и уезжал подальше от города. Он жалел, что Стервятник не мог разделить с ним эту радость. Представляя мерзлявого Стервятника, колдыбающего сквозь зимнюю чащу на лыжах, Ральф сам понимал абсурдность своей мечты, потому замёл ее в дальний угол неисполнимых желаний. Иногда он подумывал нанять снегоход и свозить Папу в снежную чащу. Костёр развести. Но все не выходило. А с этим школьным скандалом как-то не до снегохода стало.

…Толстая шуршащая пачка шлепнулась на стол.

— Что это?

— Посмотри сам, — Стервятник глядел на Ральфа так, словно через минуту собирался вручить ему кольцо с бриллиантом.

Фотографии, какие-то распечатки. Сначала Ральф не узнал его из-за плохого качества снимков. Снимали явно откуда-то сбоку (из-за соседнего столика?), освещение жуткое. А когда узнал, долго не мог поверить.

— Что это такое, Рекс?

— Это ведь он?

Ральф растерянно кивнул, продолжая перебирать фотографии. Атлетические плечи теперь обтягивал не дорогой костюм, а водолазка, футболка. А к плечу прижимался круглолицый розовощекий, как херувим, юноша с пухлыми губами, с серьгой в ухе. На другом снимке они вместе курили кальян, юноша явно выдыхал дым прямо в моложавое, гладко выбритое лицо.

— Теперь понимаешь, почему он это сделал? Он — гей. И, как ты видишь, сам очень любит молоденьких мальчиков. Проще всего другого обвинить в том, в чем у самого рыло в пуху.

— Но как такое может быть? — бормотал Ральф. — У него семья! Сын...

Стервятник посмотрел на него с жалостью.

— Ральф, ты как ребенок, ей-богу. Он депутат с жирным бизнесом, записанным на жену. Разумеется, в своем заксобрании топит за традиционные ценности. Там много таких. В отличие от меня, он не может себе позволить роскошь быть открытым геем. Мне-то терять нечего. Чисто технически детей и я могу иметь, если что.

— Как ты его откопал?

— Ничего сложного. Имя и адрес электронной почты у меня были. А когда увидел фотку, то узнал его. Он частенько бывает в нашем баре со своими мальчиками. Да если бы приходил один, все было бы понятно.

— В вашем баре?

— Ральф, думаешь, почему я выбрал именно этот бар?

— Где он их берет, мальчиков этих? Им же... восемнадцать-то есть?

— Восемнадцатьь-девятнадцать. С несовершеннолетними он не путается. Осторожен. Это проститутки. Провинциальные пацаны. Легкие деньги, знаешь ли. Многие возрастные дядьки не брезгают такими. Дешево и сердито.

— Постой, это еще что?! — на снимке рядом с мужиком за столиком сидел Стервятник. Со знакомой самокруткой в пальцах, он улыбался змеиной своей улыбочкой, скосив янтарные глазища на «депутата». — Ты же с ним не…

И тут Ральф понял, что его тогда смутило в этом мужике. Парфюм. Тот же самый, что у Стервятника. Ральф безошибочно вычислял его запах среди множества других. Дико дорогая туалетная вода. Стервятник как-то пошутил — попшикайся, мол, Ральф, сойдешь за своего в гей-тусовке. Как он сразу не догадался? Парфюм — не доказательство, разумеется, но хотя бы что-то стало понятно.

— Пффф, — фыркнул Птица. — Очень надо! Я с таким старьем не связываюсь. Но если потребуется, я могу подтвердить, что с ним спал. Вот доказательства. И даже могу рассказать о том, что он предпочитает. Например, он обожает римминг.

Ральф на него так посмотрел, что Стервятник на секунду осекся.

— Ты чего? Это вообще-то и с женщинами делают. Римминг — это…

— Я знаю, что это. Вы настолько откровенно разговаривали? Это он тебе рассказал?

— Лорд поговорил с пацанами, которые его обслуживали. Вот распечатки интервью. Все-таки Лорд профессиональный журналист, умеет разговорить. А пацаны голодные — за деньги они мноого чего ему рассказали. Тут компромат ого-го, на десятерых хватит. И фотографировал, кстати, тоже Лорд. Смотри, как удачно.

— Вы с ума сошли! Зачем ты впутал Лорда?

— Ральф, послушай. Это будет бомба, если мы опубликуем! Этот урод вылетит из своей депутатской ложи, как пробка. И он уже не сможет навредить тебе.

— Это отвратительно, Рекс! Какая публикация? Вы сдурели?! — Ральф почти орал.

— Но ведь это правда!

— Ни в коем случае!

— Да почему?! — теперь уже орал Стервятник.

— А вы подумали, что будет с его сыном, когда весь город узнает, что его отец… гомосексуалист, который встречается с проститутками?

— Ты серьезно? Он же накатал на тебя донос, Ральф. Он оговорил тебя. И ты его защищаешь?! Этого наркомана?

— Рекс, ему всего пятнадцать лет. Не забывай, ты сам был наркоманом! И вспомни, каких усилий нам стоило справиться. И пока проблема мальчика только в этом. А потом прибавится еще одна. Ни ты, ни я не имеем право рушить его жизнь. Если хотя бы один снимок уйдет в печать, я тебе не друг. И Лорду передай. Я не даю согласия на публикацию. В конце концов, вы оба мне кое-чем обязаны.

Они не разговаривали еще месяц, а потом все как-то разошлось. Правда, понадобилось еще года два, чтобы эта мерзкая история забылась, сгладилась. Ральф даже удивился, что все решилось так быстро. Лорд и Птица сдержали свое слово — никаких публикаций не появилось. Правда и депутат этот куда-то исчез. Наверное, пошел на повышение. Или уехал. Ральф специально не следил. Наверное, есть справедливость, думал он.

Вернуться в профессию помог Сфинкс, спасибо ему. Некоторое время они работали в одном интернате. Но Ральф с тех пор очень сильно разочаровался во всей системе социальных учреждений, и несколько лет назад стал пробивать свой проект, свою школу. С годами энергии и энтузиазма становилось меньше. Стервятник ему помогал. К тому моменту он заполучил все семейные деньги, выкупил бар, в котором работал, превратив его в легендарную «Хромую птицу». Занялся бизнесом. Что-то неуловимо поменялось между ними. Теперь он взял их вертлявую лодку на буксир.

Как-то в декабре Ральфа по старой памяти вымело из города в лес. Сперва он добросовестно нарезал круги между кустов, завладев чужой лыжнёй, радовался своим усилиям и шаркающему скольжению по снегу, но оказавшись в чаще, остановился и замер, слушая тишину. Тишина стояла такая, что слышно было шуршание волос внутри шапки от малейшего движения, даже шелест снежинок, медленно падающих на куртку. Над ним нависали упирающиеся в серое небо корабельные сосны, темные ёлки в пенных белых шапках и могучие черноствольные лиственницы. И среди прочих деревьев Ральф разглядел две молоденькие сосенки, растущие из одного ствола. Сосенки были длинные и хиленькие, неустойчивые, видимо выросли на чем-то ненадёжном. Одна из них, не выдержав собственной высоты подломилась и упала, а вторая выжила, оперевшись о темный широкий ствол вековой лиственницы. Ральф долго их разглядывал. Вернулся домой приятно уставший, пропотевший и чуть более живой.

Так ли важно найти имя их отношениям, их жизни? Так ли важно знать, кем они друг другу приходятся, если уже понятно, что друг без друга они не смогут? Кто я ему? часто думал Ральф. Такой специальный мужик, которого случайно приставили к подбитой Птице, чтобы он не сдох, отвечал он сам себе. Но чем дальше, тем большей опорой становится Рекс.

— Значит я для тебя что-то вроде грелки или трости? И медбригады по требованию?

— А что такого? Тебе же нравится, как я готовлю? Как варю кофе?

— Нравится.

— Ну вот. Значит, я для тебя что-то вроде кофеварки.

— Грелка с кофеваркой — прекрасно.

— Не хуже других. Меня устраивает.

— Больше всего, Макс, я мечтал, чтобы Рекс полюбил жизнь, но то, что я вижу — это постоянная балансировка на грани. Он по-прежнему цепляется за меня. Впрочем, как и я за него. Он заботится обо мне, и понимаю, что так будет до конца. Но ведь я не вечен.

Ральф обернулся влево — там уже стоял Стервятник, задумчиво и нетерпеливо поглядывал на них с Максом, ковыряя тростью землю.

— Так ты не жалеешь о моей просьбе, Ральф? — Тень мерцал на неярком сентябрьском солнце, как гаснущий фонарь.

— А у меня был выбор? — усмехнулся Ральф и добавил. — Нет, не жалею, Макс. Без Рекса я бы спился года через три после выпуска. А так прожил неплохую и, кажется, небесполезную жизнь. А в остальном… Что выросло, то выросло.

— Я рад, что ты смог полюбить его, Ральф.

Тень сжал прозрачными пальцами руку в перчатке. Макс осторожно повторил его жест и поразился, сколько тепла в ладони, накрывшей его озябшую руку сверху.

* Песня «Чува» группы «Ботва».

Ральф неловко и тяжело поднялся со скамейки, уступая место Стервятнику.

— Могу подождать тебя здесь.

— Не стоит, Ральф, иди к остальным. Все в порядке.

— Ну, смотри.

Они обменялись малозаметными, понятными только им двоим прикосновениями, и Ральф, поблагодарив своего «проводника», двинулся обратно к могиле Слепого. Тень проводил его взглядом и устроился рядом с братом. А рыжий Макс остался на своем месте, внутренне настраиваясь на новый диалог.

— Не устал? — поинтересовался Стервятник и предложил взять тайм-аут минут на пять. Макс замотал головой, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, не устал. Сейчас он испытывал что-то вроде легкой эйфории — сопричастность чужой тайне, понимание собственной полезности, легкий флер исключительности окрыляли. Вместе с тем он понимал (и Рыжий его предупреждал), что чужая откровенность не давала ему никаких преимуществ, скорее, наоборот. Он не имел права делиться услышанным или, упаси Боже, намекать на посвященность в жизнь другого человека, потому что она ему не принадлежала. Он всего лишь переводчик, коммуникатор, переходник, по которому идет сигнал.

Если долго находиться в ненормальном и странном, рано или поздно привыкнешь к любым причудам реальности. Не так уж трудно «переводить», думал он. Чего боялся? Пожалуй, ему даже понравилось. Однажды, когда Макса сравнивали с братом (не часто ли его с кем-то сравнивают?), говорили, мол, Рекс — пружина, а Макс — проволока. Рекс — энергия, сила, Макс — вода, принимающая и податливая. У него на этот счет было свое мнение, но из них двоих слушать и понимать других получалось именно у него. Это было его сутью задолго до судьбоносной встречи со Слепым.

После всего услышанного Макс поглядывал на босса с любопытством и даже сочувствием, изо всех сил стараясь не выдать себя. Сложно представить, что сидящий перед ним расчетливый, циничный и довольно безжалостный человек способен был рыдать от неразделенной любви, пугаться пластиковых карточек, что кто-то водил его за ручку к юристам, врачам, обучал элементарным вещам в восемнадцать-девятнадцать лет. Его трогательную привязанность к Ральфу и к памяти покойного брата тоже можно счесть слабостью, и, возможно, на месте Макса кто-нибудь и попытался бы воспользоваться ей, но Макс еще находился в своем уме, чтобы ввязываться в игры со Старой Птицей.

Делать нечего, наверное, надо начинать? Но Стервятник молчал, задумчиво разглядывая могилу, достал коричневую папироску, закурил, шумно и крепко затянулся, сморщив свой длинный нос, выдохнул подозрительно густой дым. Молчал и Тень.

Вдруг что-то вспугнуло пернатых обитателей погоста — вороны громко, по-базарному завозмущались в желтеющих высоких кронах, рвущих в клочья серое с просветами небо, и вскоре все кладбище загалдело, мешая треск птиц с шумом деревьев. От того, как синхронно сиамцы задрали головы вверх, прислушиваясь к расшумевшимся птицам, Макс вздрогнул. Он никогда не задумывался, насколько пугающей может со стороны выглядеть связь близнецов. Особенно, если один из них мнээ…не совсем живой. И правда, как тень. Интересно, мы так же с братом?

Заговорили сиамцы тоже одновременно, обернув к Максу одинаковые желтые глаза:

— Не мог бы ты позвать отца, Макс?

А Тень добавил:

— У нас к нему разговор. Заодно и переведет. Спасибо тебе.

«О, как... у нас?» — опешил Макс, понимая, что его откровенно и вежливо прогоняют. Из гордости пожав плечами, он встал и побрел обратно, когда его в спину окликнул Стервятник.

— Скажи, где он, Макс? Где мой брат? Он здесь? — никаких приказных или насмешливых интонаций, почти мольба, надо же.

— Он сидит рядом с вами. Слева. Держит за руку, — пояснил Макс, обернувшись. Стервятник тут же схватился за собственную руку. Прикасаться к Большой Птице Макс не рискнул — Тень гладил брата по лицу и ладоням. Когда он отошел подальше, ветер донес хриплый голос Большой Птицы:

— Не уходи пожалуйста, чтобы я знал, где ты. Не уходи от меня, Макс. Не знаю, что тебе рассказал Ральф, но…

Со смесью облегчения и легкого ужаса Макс едва ли не бегом направился к остальным. Интересно, думал он, Птица так же будет рассказывать Тени о своей жизни? Последние безумные деньки многое открыли про отца и его друзей, и, пожалуй, Макс не хотел бы знать о них больше и даже обрадовался, что его избавили от такой возможности. Печенкой чуял — исповедь босса стоила бы ему дорого. В чем опасность, он не мог сформулировать, но интуиция подсказывала, что от откровенности Стервятника лучше держаться подальше.

Лавируя между облезлыми оградками и заросшими старой крапивой и малиной могилами, он на ходу достал телефон и заглянул в непрочитанные сообщения. Улыбнулся. От Евы. Они переписывались уже несколько часов, с перерывом на сон и общение с покойниками. Вчера, когда Рыжий привез его, полуживого, домой, Евы там, разумеется, уже не было — она прислала СМС-ку, что благополучно доехала. Вспомнилось, как обнаружил на кухне тарелку, укрытую полотенцем, а под ним остывшие сырники с яблоками. Видимо, из того самого творога из общины, который привез Рыжий. Вкусные. И Макс — совсем мозги набекрень — даже не сразу сообразил, откуда они взялись.

Сейчас прилетела вчерашняя фотка с автовокзала — Ева стояла в обнимку с помятыми и унылыми после бессонной ночи подружками возле автобуса, они жались к ней с обеих боков, как бесприданницы к березке. Ева поинтересовалась, как закончился вечер в клубе (— Как-как? В участке. Разве подруженции твои драку не видели? А, раньше уехали. — Ты где? — С отцом, на кладбище… не, все норм, годовщина у приятеля). Подробностей писать не стал. Поймал себя на мысли, что в данную минуту не видит ничего особенного в своей болтовне с призраками. Сейчас это выглядело так же буднично и обыкновенно, как бесхитростная болтовня с девушкой.

Возле могилы Слепого отца Макс не обнаружил. Компания поредела, из-за березы доносилось бренчание расстроенной гитары, рядом кто-то топтался. В сторонке на скамейке сосредоточенно беседовали Ральф и Лорд. Вернее, говорил Ральф, а Лорд его внимательно слушал, без привычной надменной гримасы. И Слепой куда-то подевался.

— Папу не видели? — он обратился к Лорду. Ральф ободряюще ему улыбнулся, словно понимал, почему Макс здесь, а не рядом со Стервятником.

— Они со Сфинксом только что ушли. Вон туда, — Лорд махнул за спину рукой.

Макс рванул «туда» и скоро увидел мелькающие между желтой листвой медные всполохи. Приблизившись, увидел и светлую лысину Сфинкса, шагающего за пробирающимся через кладбищенские заросли Рыжим, они шли вслед за прозрачной невысокой тенью.

— Папа! — окликнул их Макс. — Тебя Стервятник зовет. Срочно.

Нагнав их, уточнил:

— Он и Тень просят, чтобы переводил ты, — шифроваться перед Сфинксом было бессмысленно — понятно же, зачем они ушли так далеко от остальных, прячась среди кладбищенских зарослей.

Рыжий хмыкнул, оценив ход Стервятника:

— Понятно, Птица хочет без свидетелей? Но совсем без нас не обойтись. Тогда тебе придется переводить Сфинксу.

— Легко, — воодушевленный разговором с Ральфом, Макс готов был к новым подвигам.

— Бледный, ты не против?

— Мне все равно, — обернулся Слепой.

— Сфинкс, нет возражений? Макс вам поможет. Он знает правила.

Глаза цвета майской травы втаранились в Макса. От знакомой с детства приветливой, сдержанной улыбки сейчас почему-то захотелось застегнуть куртку. Краем сознания Макс отметил его «неудивление». Значит, Сфинкс знал о Рыжем, знал о проводниках. Интересно, отец рассказал ему о нем?

— Вот и ладушки. Тогда я пошел к Птице. Удачи!

Рыжему хотелось поскорее разделаться с заупокойными делами и вернуться к нормальной жизни. Завтра отъезд, надо собраться, заехать к Рексу, разузнать, как там у них и что, может, сами расскажут про ребенка, хотя специально что-то разведывать Рыжий не желал. Когда захотят, тогда и расскажут. Он-то уже все знал.

Он срезал дорогу, чтобы побыстрее добраться до могилы Тени, и, обойдя темно-серые с мшистой прозеленью стены родового склепа, услышал бубнящий голос Стервятника, а потом увидел их обоих со спины — Тень жался боком к брату и гладил прозрачной длинной лапкой его по спине, склонив свою светлую, с прозрачными, как паутина, волосами голову к его плечу.

— …не знаю, поймешь ли ты… когда нам было по пятнадцать, мы не придавали этому всему такого значения. Да вообще никакого, только начиналось все… А сейчас — вроде и не молод, иногда даже досадно за собственную слабость… что это так важно… что может прямо крышу сносить. Но это приятно, правда. Иногда единственный способ почувствовать себя живым. Обидно, что я никогда не занимаюсь этим с теми, кого по-настоящему люблю… Мне на натуралов везет, как утопленнику. С другой стороны, тех, кого я трахаю, я никогда не смогу полюбить так, как Ральфа или Лорда. Да я и не нужен им, всем этим смазливым задницам… Так, деньги, связи, травка, потрахаться. А когда мне плохо, никого из них рядом нет. Давно все расщепилось…

Оппаньки, подумал Рыжий и замер, прислонившись к холодной сыроватой стене, решая, сразу себя выдать или подождать. Но за него решил Тень и предостерегающе зашипел, даже не оборачиваясь:

— Не подслушивай, Рыжий. Я знаю, что ты здесь. Иди к нам.

Раскомандовался здесь, с легкой досадой отметил Рыжий. Эх, блин. Ну ладно. И шагнул из тени на свет.

— Я пришел, Птица. Звал?

Стервятник — Тень (перевод Рыжего)

— Чего крадешься, Рыжий? Садись. Нечего подслушивать, — отозвался Стервятник, не оборачиваясь и, вздохнув, продолжил. — Вот такие дела, Макс…

Рыжий обошел скамейку, на которой сидели сиамцы, под кроссовками затрещали сухие стебли и камушки, вероятно они его и выдали на подходе, все кладбище было усеяно всякой шуршащей трухой. Тень-то понятно, чует проводника, а у Стервятника просто слух хороший.

Рыжий готов был увидеть на лице Птицы слезы и прочие следы мучительных страданий, помня его первую беседу с Тенью в Доме, когда Стервятник плакал от горя и счастья, вслушиваясь в слова, которые шептал ему Рыжий. Но тот выглядел на удивление спокойным, разве что чуть погрустневшим. Молодец, Птица. Хорошо держишься.

— Он здесь? — забеспокоился Стервятник, не дождавшись ответа.

— С тобой рядом сидит, улыбается во весь рот, — Рыжий присел на каменную невысокую оградку напротив Стервятника.

— Как он выглядит, Рыжий? Как я?

— Нет. Лет на тридцать моложе. Умершие, знаешь ли, не взрослеют. Волосы как у тебя, покороче чуток— вот посюда. Что еще? Футболка, куртка джинсовая…

— Я помню ее, — прошептал Стервятник. — У нас у обоих такие были. Все нам завидовали. Потом уже выяснилось, что от нашей бабки подарок. Она вещи в Дом привозила якобы «от благотворительного фонда». Никто об этом не знал, и мы, разумеется, тоже. После того, как… после всего… я свою выбросил. Мог бы кому-нибудь отдать, но я ни на ком не мог ее видеть. А его, видимо, в ней похоронили. Но я не знаю, я не видел похорон. Макс, я прав? Поговори со мной! Я прав?

— Нет, Рекс, — ласковым эхом откликнулся Тень, и Рыжий послушно стал повторять. — Меня похоронили в больничном.

— Кто тебя хоронил?

— Ральф хоронил, Янус и две паучихи — помнишь, одна конопатая такая — ты у нее еще ключи от аптечки стащил? Вторая всегда таблетки нам раздавала по утрам в Могильнике. Разве тебе Ральф не рассказывал?

— Я его никогда об этом не спрашивал. Ты все слышал, что я тебе рассказывал?

— Конечно, слышал. Я рад, что у вас с Ральфом сложилось. И у тебя получается. Ты справился.

— Справился? — Стервятник замотал головой, он почти рассердился такому ответу. — Давно хочу тебя спросить, Макс. Жалею, не догадался в прошлый раз… Сколько мне осталось? Сколько мне еще терпеть все… это? Я устал жить, как разодранная книга — без начала и конца.

Оооо, подумал Рыжий и нервно заерзал на могильном камне, нехорошие вопросы задаешь, Птица. Нельзя, нельзя такое спрашивать. Она не любит такого. К счастью, не он один тут грамотный.

— Этого никому знать не положено, — серьезно ответил Тень. — Никто из нас не знает.

— Скажи мне тогда, Макс, зачем я здесь остался, когда тебя нет рядом? Для чего я здесь нужен? — Стервятник старался говорить спокойно, но по его застывшим, окаменелым глазам было заметно, что он далек от спокойствия.

«Ну, началось!» — внутренне сжался Рыжий. Он терпеть не мог экзистенциальные разговоры с покойниками, но почему-то всех живых обязательно сносило к вопросам о смысле бытия. Как будто мертвые должны разбираться в смысле жизни. Не глупо ли?

— Чтобы жить, Рекс. И иногда радоваться. Иных причин нет, кроме тех, что ты придумаешь сам.

— Чушь! — в голосе Стервятника заскоблило досадой. — У Ральфа такие же отговорки.

— Таков порядок, Рекс.

— Нет в этом никакого порядка! И смысла нет! — яростно цедил сквозь зубы Стервятник. — Сейчас я живу только потому, что так захотел ты. И я хочу знать, зачем! Неужели там нам вдвоем было бы не лучше, чем мыкаться порознь? Я даже не чужую жизнь живу… Не знаю… Тридцать лет я карабкаюсь, стараюсь, приспосабливаюсь, но так и не знаю, для чего, для кого это делаю! Да, с некоторых пор потому, что зачем-то нужен Ральфу, он слишком много вложил усилий. Пока он рядом, я никуда не денусь. А вот потом… — Желтые глаза Птицы полыхнули ужасом. — Я трус, Макс. Я никогда не мог довести начатое до конца! И потом не смогу.

— И не надо…

Стервятник глухо и с каким-то свистом вдохнул, словно ему прижгли кожу. Он глядел в лицо Рыжему расползшимися в черноту желтыми глазищами рассеянно и мутно, словно Рыжий стал прозрачным, и сквозь него Птица видел своего брата.

— Скажи, скажи мне, зачем? Обмани меня, Макс.

Ох, ё! Надо же, какая оказалась хрупкая конструкция. Что делать, если нервная Птица сейчас сорвется? Только припадка на кладбище не хватало. Рыжий быстро обвел взглядом утопленные в зарослях могилки. До Ральфа и остальных отсюда не докричаться, а одного Стервятника среди могил бросать нельзя. Ой-ё-ё-й!

Но Тень оставался спокоен и смотрел на брата ласково, как на ребенка. И странно было видеть этот взгляд на лице пятнадцатилетнего мальчика, держащего за руку взрослого мужчину, готового заплакать.

— Мне не за чем тебя обманывать. Ты назвал целых три причины. Серьезные. И это не трусость и не слабость, — Тень сполз со скамейки и присел перед братом на корточки, кивнув Рыжему, мол, давай, иди сюда. Рыжий приблизился к Птице и осторожно взял его руку, снял очки и заглянул ему в глаза.

— В этом твоя сила, Рекс. Что бы ты ни делал, как бы ты ни отрицал, ты любишь жизнь и бережешь тех, кто тебе дорог. Ты всегда любил жизнь больше меня, по-своему, конечно. Может, потому болезнь тебя и не коснулась, и ты остался жив. Ты говоришь, что я сильнее, мудрее. Ты приписываешь мне свои собственные черты.

— Нет, Макс, я знаю, что это не так, — мотал головой Стервятник, и ветер теребил его соломенные волосы на плечах.

— А я знаю другое. Прервав свою жизнь, ты не сделаешь лучше никому. Здесь, где я, тишина и туман. Вы, живые — главный источник радости для нас. Особенно если жив кто-то важный и значимый. Сейчас ты — моя главная радость. Я грущу вместе с тобой, веселюсь вместе с тобой. И я рад, что ты даешь мне такой повод. И ты нужен тем, кто рядом с тобой, и кто будет после.

Стервятник вздохнул с заметным облегчением, ничего не ответил и отвернулся. Помолчав несколько минут, достал подрагивающими пальцами портсигар, предложил самокрутку Рыжему, и они выдохнули в небо два густых сероватых облачка. Рыжий предпочел отодвинуться и сесть обратно на ограду.

— Скажи, Макс, когда я…умру в срок, что будет радовать нас с тобой? Там, — Стервятника продолжал мучить прежний вопрос.

— Те, кто останутся здесь. Те, кто тебе дорог, кто определен в продолжение…

— У меня нет продолжения, — мрачно выдохнул носом дым Стервятник. — И не будет.

— Ошибаешься, оно уже у тебя есть. И у меня тоже, — и Тень подмигнул Рыжему.

Стервятник посмотрел на довольную конопатую рожу старого товарища.

Вдруг Стервятник снова зашептал, исступленно, стискивая в кулаках вновь нахлынувший страх:

— А как же Ральф? Он стареет, Тень, он с каждым днем стареет. Что мне делать… потом? Что будет с нашим домом? Я знаю, он тоже боится…

— Он боится за тебя.

Тень вытянул прозрачную руку и ласково погладил по голове брата, Стервятник прикрыл глаза, ловя его жест, словно зная о нем. Рыжий как можно осторожней повторил, и Стервятник даже не вздрогнул от его прикосновения. И не открыл глаз.

— Сделай ему подарок, Рекс, — проворковал Тень. — Подари ему имя. Вернее, подари его имя.

— Кому?

Две пары желтых глаз уставились друг на друга. Стервятник всматривался в пустоту, пытаясь понять. Рыжий тоже напрягся, пытаясь вдуматься в смысл его слов. Тень явно что-то не договаривал, темнил.

— Ты хочешь сказать… — Стервятник, прищурившись, повернулся к Рыжему.

— Да, — повторил Рыжий вслед за призраком и тоже уставился на Птицу.

Что вы задумали, сиамцы, насторожился он.

Стервятник изучающе смотрел на Рыжего, что-то взвешивая в своей хищной голове.

— Скажи, Рыжий, могу я застолбить имя? — выдал он, наконец.

— Ты о чем?

— У тебя две дочери на выданье и два взрослых сына, один из которых женат, и наверняка они с женой подумывают о детях. Рано или поздно в твоем семействе будет пополнение… (даже не представляешь, насколько скоро, Птица). Я знаю, что ты дал своим детям неслучайные имена. Может, продолжишь эту традицию с внуками? Я бы хотел предложить имя для ребенка.

Вот оно что! На внуков моих строите планы, чертовы сиамцы.

— Ну, знаешь, Птица, это не ко мне. Пусть родители решают, — возразил Рыжий.

— Но ты можешь им посоветовать. Тем более, для тебя это имя тоже кое-что значит.

— Какое же?

Стервятник назвал. Обычное мужское имя, оно абсолютно ничего не говорило Рыжему.

— Это еще кто?

Тот терпеливо разъяснил:

— Это настоящее имя Ральфа. Думаю, ему будет приятно, если в его честь назовут ребенка. Имя — это шанс прожить другую жизнь. Это продолжение. Тем более, мне и Максу ты такой шанс дал. Пусть будет и у него.

Стервятник говорил так серьезно, что весь накопившийся в голове Рыжего сарказм испарился. Он посмотрел на сиамцев. Тень переплыл за спину Стервятника, нависая через левое плечо, и выжидающе смотрел на Рыжего.

— Я буду крестным, — продолжал Стервятник. — Не забывай, у тебя должок перед Ральфом.

Вот зачем его позвали. Крестный, значит. Пообещать дать имя неродившемуся еще ребенку — дело нехитрое. Не то чтобы он против. И Ральфа он уважает. Но что-то в Рыжем отчаянно сопротивлялось. Ему не нравилось, когда за него принимали решение. Тем более всякие покойники. Он этого не любил вдвойне. Аж голова загудела.

Уступить Стервятнику — означает впустить его в семью. Стервятник хороший друг, непростой, но надежный компаньон, с ним можно вести дела. Но Стервятник как член семьи — приобретение своеобразное. Даже когда его сын женился на дочери Черного, которого Рыжий на дух не переносил, это не вызывало у него столько противоречивых чувств. Черный, к слову, оказался хорошей родней — добросовестно наверстывал свое упущенное отцовство, по первому зову приезжал к молодым — мебель потаскать, с ремонтом помочь, куда-нибудь отвезти, помочь — когда родится ребенок, этот будет и с коляской гулять, и продукты покупать, здесь все надежно и понятно.

Потом подумалось, что ребенок Рекса окажется внуком двух вожаков. Если у него вдобавок ко всему будет крестным Стервятник, не многовато ли покровительства? Блин, все это напоминало бесконечный дурацкий сериал, который смотрела по утрам жена на кухне. Нарожал — теперь изволь делиться с остальными, так, значит?

Для Стервятника имя — почти семя, он верил в силу символических связей, так же, как всегда верил в присутствие в его жизни Тени. И сам Рыжий верил, иначе бы так старательно не открещивался от своего старого прозвища. Иначе Тень не был бы тенью. Убедить сыновей дать желаемое имя ребенку, а вместе с именем и судьбу, для Рыжего не представлялось трудным. Рыжий перекатывал на языке затертое кличкой имя Черного Ральфа. Пожалуй, оно ему нравилось. Обычное имя, спокойное. Непрожитое.

Рыжий понимал, что Стервятник сейчас бьется не за имя, не за Ральфа, а ни много ни мало за смысл своей оставшейся птичьей жизни. Папа Птиц с коляской гулять не будет. Первые несколько лет он, скорее всего, мало будет интересоваться крестником. Зато, когда тот подрастет… Птица вцепится в него, как в Ральфа, и отдаст ему все, что имеет, все, что может. Сколько им там отмеряно? Двадцать? Тридцать лет? Больше? Этого никто не знает, но сколько бы ни осталось, он будет рядом всегда. И сделает все возможное, чтобы привязать его к себе. Это имя откроет двери их с Ральфом заповедного дома. И много чего другого. Семейный договор со Стервятником сулил безусловную выгоду. Такой шанс заарканить Птицу представлялся раз в жизни. И Рыжий лихорадочно просчитывал варианты. Но вместе с тем Стервятник притащит за собой и все свои пороки. И это заставляло крепко подумать, прежде, чем ответить.

— Скажи ему, Рыжий, — встрял Тень. — Скажи, что у Рекса будет ребенок.

Но Рыжий промолчал. Не стал переводить. Хрен вам, а не Рекса.

— Переводи, Рыжий, — прошипел Тень с нажимом, в голосе его зазвенела угроза.

— Не лезь не в свое твое дело, Тень, — огрызнулся Рыжий в пустоту, и Стервятник недобро нахохлился.

— Что он говорит? Не вихляй!

— Ничего особенного.

— Слушай, Рыжий, я ведь могу и передумать. На твоих детях свет клином не сошелся. Но не скрою, мне было бы приятно, если бы это был кто-то из своих. Чтобы ускорить процесс, готов помочь. Могу познакомить Макса с девушкой из хорошей семьи. Но ребенок Рекса меня тоже устроит.

Как же, как же, кусал губы Рыжий. Еще как сошелся. Макс тебе нужен, как воздух. Ты бы хотел иметь в ближайшем окружении своего проводника, чтобы разговаривать со своим братом. А тут такой шанс.

— Давай так, Птица, — заявил Рыжий. — Я замолвлю словечко, если ты больше не будешь подкладывать под Макса твоих специально обученных девочек. Идет? И вообще, если ты собрался быть крестным, поаккуратней со своим развратным бизнесом. Это я сейчас такой лояльный, а можно и нарваться.

Стервятник смотрел на Рыжего сверху вниз с таким видом, словно прикидывал, сейчас его огреть тростью или отложить казнь на потом.

— За собой бы последил, Рыжий. Даже не буду спрашивать, откуда ты про наших девочек знаешь. Явно не Макс тебе рассказал.

Рыжий прокашлялся.

— Не дави, Птица, я еще не принял решения.

— Если ты согласишься, я так и быть забуду твою безобразную выходку, — снова заговорил Стервятник.

— Какую выходку?!

— Ту, что ты устроил мне на квартире у Макса. Я не люблю рукоприкладства, запомни это. И не терплю, когда мне говорят, как жить. Это позволено одному-единственному человеку. И ты — не он.

— Слушай, Стервятник! — возмутился Рыжий. — Я не собираюсь торговаться неродившимися внуками!

— Так ты уже вовсю торгуешься! — злорадно ощерился Стервятник, а Тень серебристо хихикнул.

— Ты же не любишь детей, Птица? Это вообще не про тебя.

— Не скажи. Когда-то меня даже звали Папой, — каркнул Стервятник. — Но я не к тому. Я не прошу отдать мне ребенка. На такие подвиги, как Сфинкс, я не способен. Я прошу только об имени.

— Ладно. Так и быть, если я дам добро...

— Так и быть, — в тон ему перебил Стервятник. — Если ты согласишься, я никому не скажу, как и с кем ты кувыркался в проститутошной.

Вот гад!

— Чего? Да с чего ты…

— У меня камеры повсюду в клубе, Рыжий, — нежно проворковал Птица. — Тебе повезло, что я первый запись посмотрел.

— Рекс, а что ты сделал с тем мужиком… — вдруг вклинился Тень. — Который Ральфа подставил? Не поверю, что ты отступился.

— Аааа, — подхватил Стервятник, и его оскал идеально вписался бы в рекламу зубной пасты для вампиров. — Ральф рассказал тебе? Меня Лорд опередил — встречался по своим журналистским делам с чиновником одним. Слово за слово, всплыла эта история. Чиновник сначала возмущался — растление малолетних и прочая муть. Лорд взял и мимоходом упомянул про некое журналистское расследование, мол, интересные материалы лежат в редакции — не желаете ли взглянуть? И чиновник этот сначала задергался, а потом пожелал взглянуть на фоточки… Долго рассказывать. Не суть. Короче, похоже это любовник его был. Понятно же — надо как-то и карьеру делать. Через месяц депутат из города исчез. То ли на повышение пошел, то ли просто уехал, хрен с ним. Лорд сыграл вслепую и попал в десятку.

Тень похихикал и многозначительно посмотрел на Рыжего, мол, как тебе? Рыжий выслушал историю, начала которой не знал. Понял только, что Лорд про Ральфа с Птицей знал больше него и давно. А он его столько лет треплом считал. Намек понял.

Черт. Черт. Черт. Ладно. Сиамцы поганые. У Рыжего мелькнула мысль рассказать, что все это не просто так, что он, можно сказать, собственным телом ему бизнес спасал от распоясавшихся призраков, а потом подумал, что наверняка возникнет закономерный вопрос, откуда взялись мертвые на клубной вечеринке. Все равно ерунда выйдет. Не отвертеться. Ладно, последний марш-бросок перед тем, как выбросить белый флаг.

— Если я соглашусь, ты сотрешь запись!

— Сразу после крестин.

Сволочь.

— Ну так что, Рыжий? По рукам? Первого внука назовешь в честь Ральфа.

Контраргументы были исчерпаны. И тут Рыжего осенило.

— А если девочка?

— Зачем девочка? — Стервятник на пару мгновений завис. Похоже, такой вариант событий не приходил ему в голову.

— Иногда рождаются мальчики, а иногда девочки, — Рыжий заржал. — Передумаешь? Или будешь варианты перебирать?

Птица посмотрел в сторону, куда удалился Ральф, и в его глазах заискрилось солнце. Потом уверенно произнёс:

— Не передумаю. У этого имени существует и женская форма. А потом, не исключено, что девочка…. будет лучше. Для всех нас. Может, ей больше повезет?

— Я бы предпочел первую внучку назвать в честь жены, а не в честь Р Первого, — окончательно капитулируя, проворчал Рыжий.

— Ты же сам сказал — решать родителям, — примирительно похлопал его по плечу Птица. — Наше дело маленькое — только предложить.