От ненависти до... любви? (гет)

— Я не уверен, что смогу помочь твоей сестре, — сказал Люциус, повернувшись ко мне.

— Хотя бы попытайся. Обещаю, что выполню то, что ты потребуешь, даже если тебе не удастся спасти Мелиссу, — ответила я.

— Подойди ко мне, — позвал меня Люциус и, когда я подошла, сомкнул свои руки вокруг моих запястий, обхватив брачные браслеты.

— Обещаю, что попытаюсь вылечить твою сестру от попавшего в неё заклинания, — сказал он, и наши браслеты на пару секунд засветились.

Под его пристальным взглядом я сжала его запястья и произнесла:

— Обещаю, что если ты попытаешься спасти мою сестру, независимо от того, получится это у тебя или нет, я исполню одно твоё желание.

Браслеты вспыхнули ещё раз.

Я знала, зачем он дал обещание и взял его с меня: наша последняя брачная клятва ко многому обязывала, и не было точно известно, какой именно поступок, мой или Люциуса, магия могла счесть её нарушением. Свечение браслетов было знаком, что наша сделка эту клятву не нарушит, но то, что я проиграла, я поняла сразу же, потому что Люциус даже не пытался скрыть торжествующей улыбки. Однако он магически закрепил своё обещание постараться спасти Мелиссу — значит, он действительно сделает всё, что от него зависит, чтобы выполнить его. Поэтому я лишь коротко кивнула и вышла из библиотеки.

Зелье, излечившее Мелиссу, было готово через неделю после нашего разговора.

А на следующий день после возвращения сестры из больницы, я, выйдя из ванной, остановилась в изумлении: комната была полностью погружена в темноту, и лишь над самой кроватью мерцал слабый огонёк свечи.

— Люциус, — позвала я.

— Раздевайся и ложись на кровать, — раздался из темноты его голос.

— Для чего? — спросила я, сделав то, что он велел.

— Выполнишь одно моё желание, — насмешливо ответил он.

Как только я откинулась на подушки, над кроватью по углам зажглись ещё несколько свечей. При более ярком свете я увидела, что муж сидит у меня в ногах, а рядом со мной лежит раскрытая книга, по всей видимости, очень древняя.

— Что это? — с любопытством спросила я.

— Книга родовых заклинаний, — ответил Люциус, читая текст. — Потом сможешь посмотреть, если захочешь, — предвосхитил он мой следующий вопрос.

Дочитав, Люциус встал и скинул с себя халат. Он тоже был полностью обнажён. Мягко сдвинув мои ноги вместе, он сел на них, зажав их коленями, и велел мне поднять вверх руки. В ту же секунду он взмахнул палочкой, и я оказалась крепко привязанной к столбикам кровати, поддерживающим балдахин. Страх сковал моё сердце, когда я увидела, что он наложил на комнату усиленные чары звуконепроницаемости.

— Зачем это? — спросила я, не сумев всё-таки скрыть паники в голосе.

— Чтобы ты не вырвалась, — неожиданно мягко ответил Люциус, — иначе придётся начинать всё сначала. А это не очень приятно.

— Будет очень больно? — как-то по-детски испуганно спросила я.

— Ты смогла лгать под пытками Беллы, — без тени усмешки ответил он. — Это ты выдержишь.

Наклонившись, он поцеловал меня в губы. Я всегда отвечала на его поцелуй — даже если была рассержена или обижена. Это был верный способ избавиться от моего недовольства, если такое случалось, и он это знал. Пользовался он им крайне редко, но это всегда действовало безотказно. И в этот раз он тоже не ошибся: испуганная и связанная, я подалась ему навстречу, приникнув к его губам. Спустя какое-то время я почувствовала, как он целует мою шею, затем грудь. Но когда его губы спустились к моему животу, он внезапно отстранился, и на том месте, где только что были его губы, я почувствовала прикосновение кончика его волшебной палочки, и Люциус начал читать заклинание. Я успела понять только, что заклинание читается на другом языке, по всей видимости, на старофранцузском, как резкая боль заставила меня выгнуться дугой, и я закричала. Боль начиналась в том месте, где меня касалась палочка мужа, и постепенно распространялась вокруг бёдер, как бы опоясывая. Мне казалось, что в моё тело вонзили нож и медленно разрезают кожу. Поняв, что боль распространяется по кругу, я ждала, уверенная, что как только круг замкнётся, всё прекратится. Как же я ошиблась! Как только круг замкнулся, по тому же пути начал следовать новый источник боли. На этот раз было ощущение, что это тяжёлая железная цепь, а жгло так, как если бы по свежей ране резко провели металлом.

Всё это тянулось нескончаемо долго, и я не имела никакой возможности освободиться: мои руки были привязаны верёвками, а ноги крепко прижимал к кровати муж, который, казалось, совершенно не замечал, как громко я кричала, при этом содрогаясь от боли, и продолжал читать заклинание, ни разу не споткнувшись.

Когда, наконец, боль замкнулась в кольцо, у меня уже не было сил. Я просто лежала, судорожно всхлипывая. Закончив читать заклинание, Люциус взмахом палочки освободил меня от верёвок. В тоже мгновение он прижал меня к своей груди и начал успокаивающе гладить, шепча слова, которые я никогда не слышала от него:

— Ну всё, моя храбрая, моя смелая девочка. Всё закончилось. Ты молодец...

Было странно, что он выбрал именно такие слова. Потому что тогда я чувствовала себя ребёнком в таком состоянии... Знаете, такое состояние, когда ребёнка обижают, и он сильно плачет, потому что считает, что это несправедливо, а потом, когда слёзы иссякают, он всё не может никак успокоится и продолжает всхлипывать. И в это время ему хочется, чтобы его пожалели. Настолько сильно этого хочется, что он с благодарностью принимает эту жалость даже от того, кто его обидел. Так и я. Когда Люциус закончил читать заклинание, мне хотелось только одного — чтобы он обнял меня и пожалел. Посочувствовал моей боли. Защитил меня от неё. Тогда мне казалось, что он единственный, кто может это сделать. Впрочем, так оно и было.

Постепенно я успокоилась и уже хотела было спросить мужа, что это за заклинание и для чего оно ему понадобилось, однако не успела: Люциус снова поцеловал меня, и с такой нежностью, противиться которой я не могу до сих пор. Почему-то нашу близость, последовавшую за этим ужасом, я не смогла воспринять иначе как вроде некой награды за послушание. Но как только Люциус достиг удовольствия, он крепко прижал меня к себе, не давая ни малейшей возможности вырваться, и в следующий миг я снова закричала от боли. Как позже я узнала, этот, завершающий, этап заклинания был самым болезненным, хоть и самым коротким. Когда всё закончилось, я уже не кричала и даже не всхлипывала — только дрожала, прижавшись лицом и ладонями к груди мужа. Откуда-то из глубины во мне начал подниматься гнев: что, ну что такое потребовалось от меня Люциусу, что ради этого я должна была трижды вытерпеть адскую боль? Однако погрузиться в размышления мне не удалось, потому что Люциус вёл себя совсем необычно: легко целовал меня, и мне казалось, что каждое прикосновение его губ словно стирает воспоминание (не разума, а тела) о перенесённой боли.

Когда Люциус отодвинулся от меня, некоторое время я лежала неподвижно, глядя в потолок. Затем перевела взгляд на него и спросила:

— Всё закончилось?

— Та часть обряда, которая касается тебя — да, — ответил Люциус.

После его слов я приподнялась на локтях и посмотрела на свой живот. На том месте, где я ощущала боль, теперь тянулась тёмная полоса, которая, как я поняла, опоясывала меня на уровне бёдер.

— Что это за заклинание? — спросила я, не решаясь прикоснуться к полоске.

— Родовая печать. Одна из разновидностей, — ответил он. Увидев, что я жду продолжения, он пояснил: — Первоначальный вариант является эквивалентом маггловского пояса верности.

После его слов я изумлённо вскинула на него глаза:

— Зачем? Ты же сам говорил, что у меня не может быть никого, кроме тебя.

— Не может, — согласился он. — Однако это не значит, что никто не попытается сделать то же, что и МакЛагген.

При упоминании того давнего инцидента я нахмурилась.

— Браслетам, значит, ты не доверяешь? В тот раз они сработали.

— Браслеты сработали, только когда он к ним прикоснулся, не так ли? — спросил он, прикасаясь к полоске на моём животе. — Змея защитит тебя лучше.

— Змея? — воскликнула я. Ничто из происходящего не удивило меня больше, чем это. Но съязвить по поводу того, что меня, хоть и бывшую, но гриффиндорку, будет защищать змея, я не успела: под пальцами Люциуса татуировка как будто ожила и заскользила вокруг моих бёдер, распространяя тепло.

Однако муж, словно прочитав мои мысли, ответил:

— Змея является символом не только Слизерина. Если ты заметила, на гербе Малфоев тоже есть змеи. Это, — слегка надавил он на мой живот, — змея Малфоев.

При упоминании о гербе мой взгляд упал на книгу, всё ещё лежавшую на кровати.

— Я могу посмотреть её сейчас? — кивком я показала, о чём шла речь.

— Пока нет. Мы ещё не закончили, — ответил Люциус.

— Тогда коротко объясни мне, что и для чего делалось, — попросила я. С родовой магией я никогда не сталкивалась.

— Ты слышала, что от любопытства кошка умерла? — усмехнулся он, но всё же начал объяснять: — На первом этапе очерчивается круг, по которому будет располагаться змея. На втором этапе на женщину навешивается магическая цепь. Всё это невидимо для глаза, но постепенно начинает проявляться и превращаться в змею.

— А интимная близость — обязательное условие? — хмыкнула я.

— Змея признаёт хозяином того мужчину, который обладает женщиной во время её появления, и будет охранять её от любого другого.

— То есть теоретически, если бы у меня в это время был секс не с тобой, а с кем-то другим — то змея охраняла бы меня ото всех, кроме него? — спросила я.

Тоном, от которого меня пробрала дрожь, Люциус сказал:

— Опасные вещи говоришь, милая. Не боишься пожалеть об этих словах?

Я подняла на него глаза и виновато произнесла:

— Прости, я не хотела тебя задеть. Я только пытаюсь понять. Я же говорю: теоретически.

— Теоретически — да, — смилостивился он и о чём-то задумался.

— Так ты не ответил на мой вопрос, — через некоторое время прервала я его размышления. — Зачем всё-таки этот обряд?

— Ты сама знаешь, — ответил Люциус, проводя пальцами по моей щеке. Разумеется, я знала — только показывать этого не хотела. — Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне, — выдохнул он и впился губами в мои губы.

— У Нарциссы тоже была такая... змея? — спросила я, когда поцелуй закончился.

— Нет, — ответил Люциус. — С ней такой необходимости не было.

— А со мной, значит, есть такая необходимость? — горько сказала я. — Ладно, не буду даже спрашивать, почему. Объясни только, как она действует, эта змея.

— Кусает того, кто прикоснётся к тебе, — усмехнулся Люциус. Увидев, что я удивилась, он продолжил: — Во всяком случае, человек будет чувствовать укус, и жжение не пройдёт очень долго. Не волнуйся, это подействует только в случае непосредственного контакта с кожей.

— Ты сказал, что закончена только часть, касающаяся меня, — выслушав его, сказала я. — Есть ещё что-то?

— Да, — ответил Люциус. — Теперь нужно выполнить вторую часть обряда, которая связана со мной.

Сев, прислонившись к спинке кровати, он посадил меня на колени так, чтобы я опиралась на его правую руку. Немного сдвинув браслет на левой руке, он поднёс к внутренней части запястья палочку и произнес короткое заклинание, как я поняла, разновидность режущего, потому что в том месте, где он коснулся кожи палочкой, выступила кровь. Поднеся руку к моему животу, Люциус уронил всего одну каплю прямо на змею, как я рассмотрела, на её голову, а затем быстро заживил ранку. Прямо на моих глазах кровь бесследно растворилась на моей коже. И как только это произошло, Люциус поднёс запястье к самой голове змейки. С интересом я наблюдала, как от татуировки к руке Люциуса потянулась чёрная дымка и начала обволакивать его запястье по кругу. Сначала один раз, потом другой. Подняв голову, я увидела, что глаза мужа закрыты, а лицо, хоть и не выражало ничего, всё же побледнело. По выступившим на лбу влажным капелькам я поняла, что он испытывал ту же боль, что испытывала я. Взяв свою палочку с прикроватной тумбочки, я сотворила платок, смочила его водой и обтёрла лицо мужа. А когда, наконец, всё закончилось и он резко выдохнул, обняла его и прижала его голову к своему плечу.

Я всё могла понять: что Люциус относился ко мне в какой-то мере как к своей собственности — и потому, что я носила его имя, и как мужчина. Я могла понять, что он хотел, чтобы об этом знал весь свет. Я даже могла понять, что ради этого он, не раздумывая, заставил меня пройти через адскую боль. Мне было непонятно, ради чего подобную боль готов был терпеть он. То, что он перенёс её без единого звука, вызвало во мне уважение. И мне захотелось поддержать его, как он поддержал меня.

Когда Люциус восстановил дыхание, мы, не сговариваясь, посмотрели на его руку. Его запястье охватывала такая же, как у меня, змейка, только поменьше. Сдвинув браслет, он закрыл татуировку.

— А она зачем? — спросила я его.

— Ну, даже родовые заклинания совершенствуются, — ответил Люциус. — Хочешь узнать, как? — Когда я кивнула, он велел: — Ложись. И расслабься.

Встав, он надел халат и после этого сказал:

— Закрой глаза. А теперь опиши свои ощущения.

— Ты прикасаешься ко мне. Легко, кончиками пальцев, — ответила я. — Сейчас касаешься груди. Теперь тыльной стороны ладони. А теперь... — Я тихо охнула, потому что пальцы мужа скользнули между ещё влажных складок, приятно лаская.

— Открой глаза, — послышался его голос, и я недоумённо поглядела на него. Люциус стоял возле двери в детскую, направив палочку на своё левое запястье. И в этот миг ласка повторилась, вызвав у меня невольный вздох наслаждения. Поглядев на живот, я увидела, что змея как будто скользит по кругу.

— Что же, вполне приятное усовершенствование, — сказала я, когда Люциус подошёл и встал возле кровати, опираясь руками на спинку. — И змейка очень симпатичная, — добавила я, в первый раз прикасаясь к татуировке и легко поглаживая голову змеи.

— Ты так думаешь? — спросил он, снова поднося палочку к запястью. В следующее мгновенье резкая боль как будто разорвала всё внутри меня. Не сдержавшись, я закричала. Пытаясь унять боль, я скорчилась на кровати, с мольбой глядя на мужа, который стоял и безразлично смотрел на меня. А я ведь уже стала забывать, что он может так смотреть. Наконец, он убрал палочку от запястья и, подойдя к кровати, сел рядом со мной. Протянув руку, он отодвинул за ухо прядь моих волос, затем большим пальцем начал стирать слезинки, текущие из глаз. Я так и осталась лежать в той позе, в которой была — сил пошевелиться просто не было.

— Ну как, ты всё ещё считаешь змейку симпатичной и вполне приятным усовершенствованием? — спросил Люциус, легко поглаживая меня.

Конечно же, моего ответа он не ждал.

«Он из тех людей, кто не успокоится, пока не подчинит человека своей воле», — вспомнились мне слова профессора МакГонагалл. Я думала о том, что я ведь прекрасно об этом знала. И помнила об этом, помнила в течение долгого времени. Но я оказалась той рыбой, которую дважды выловили на одну и ту же приманку. Я снова поверила, что он готов забыть прошлое ради того, чтобы оставшуюся жизнь мы могли прожить спокойно, раз уж мы должны были прожить её вместе. Но... всё опять было не так. Люциус должен был властвовать — только таким он видел наше общее будущее.

На какую-то долю секунды мной снова овладел гнев: почему подобную сделку одобрила магия, ведь это явная несправедливость?! Но ответ нашёлся сразу же: ничего несправедливого здесь не было — Люциус хотел получить то, что для него было желаннее всего на свете — власть надо мной. Но не просто так, а в обмен на то, что было желаннее всего на свете для меня — жизнь моей сестры. Мы заключили сделку, и Люциус честно выполнил свою часть: моя сестра была жива и здорова. Что же, отныне мне придётся выполнять свою часть. В конце концов, разве жизнь Мелиссы не стоит того?

Только нужно было обговорить ещё кое-что, и я долго лежала, обдумывая положение, в котором оказалась. Наконец, я сказала:

— Я хочу тебя попросить. Вернее, у меня будет две просьбы.

Люциус посмотрел на меня вопросительно:

— Ну что ж, попробуй. Не обещаю, что я их выполню.

Собрав все силы, чтобы смотреть на него не снизу вверх, а на одном уровне, я села.

— Я прошу, чтобы эта змея не реагировала на Гарри и Рона.

— Хорошо, — не сразу ответил он. — Я сделаю это. Но если хоть один из них прикоснётся к тебе иначе, чем друг... Особенно это касается твоего рыжего бывшего женишка. Что ещё?

— Я прошу, чтобы ты не унижал меня таким образом на людях. Только наедине.

— Что же, наконец и ты осознала, каково это — быть униженной прилюдно.

Я вскинула на него взгляд, поняв, что он припомнил мне ту вспышку гнева на следующий день после нашего первого совместного выхода в свет.

— Хорошо, — ответил Люциус. — При одном условии.

Я вопросительно посмотрела на него.

— Если я не смогу наказать тебя тогда, когда ты совершишь проступок, наедине наказание будет двойным.

Я закусила губу от отчаянья, но кивнула.

— Ты даже не подозреваешь, — сказал он, касаясь моей щеки ладонью и проводя большим пальцем по моим губам, — как ты оказалась права, сравнивая нашу сделку с продажей души дьяволу.