Власть женщины сильней (гет)

Старый кастильский герцог Фердинанд, о чьем влиянии при дворе ныне напоминал только титул первого гранда, давно потерявший сперва сына, а после и дочь, овдовевший, нашел отраду на склоне жизни в своей молодой красавице-жене. В возможности баловать ее, используя немалое богатство, потакать малейшим прихотям и капризам, а взамен получать, нет, не любовь, но почитание, заботу и избавление от частых приступов подагрических болей. Собственно чудодейственное средство, представленное ему Викторией де Бюсси графиней Морно, и стало основой этого неожиданного брака. Однако, однажды уложив супруга в постель и поцеловав на прощание морщинистую руку, на другое утро Виктория проснулась вновь вдовой. Едва схоронив герцога, она получила настоятельное приглашение в Мадрид ко двору, которое позволила себе проигнорировать. Донна Кастильо (как она предпочитала теперь именоваться) решила дать себе время на раздумья. Виктория опасалась, что для решения тонкого вопроса наследства дона Фердинанда король изберет самый простой способ — новое замужество, но уже без учета интересов и выбора вдовы-невесты. И Виктория, дав четкие указания поверенным, снова сбежала. Но бежала она не только «от». В этой холодной расчетливой красавице все еще жила та, кого она старалась убить многие годы — Женщина. Ее-то и манил к себе Вечный город, а в нем — молодой мужчина, почти юноша, в алой мантии. И еще воспоминания, сокрытые теперь в двух могилах.

* * *

Бенвенуто ди Менголли в очередной раз приехал на виллу Монтальто, чтобы взять некоторую сумму из казны Перетти. Молодой человек любил это место. Особенно привлекательным был огромный парк, незаметно переходящий в настоящий лес с неглубокой речкой и прудом на ней. Но главное, в лесу возвышалась одинокая скала, поросшая мхом и подлеском, а в ней — просторный грот. В центре этого подобия пещеры кто-то давным-давно сложил круг из крупных камней. Впервые увидев его, Бенвенуто предположил, что в этом круге располагался очаг. Стены грота в нескольких места были расписаны. С изумлением кардинал обнаружил, что некоторые знаки ему знакомы: он видел их в отчетах римских отцов-инквизиторов, когда готовил к защите свою диссертацию. Еще тогда Менголли задался целью найти Потомков Крылатого Дракона. Если не саму секту, то хотя бы ее следы. Пока же, приезжая на виллу, кардинал приходил в грот, разводил в очаге костер и либо рассматривал найденные знаки, либо просто садился на каменное подобие кресла и смотрел в огонь. Всякий раз, выходя из грота, Бенвенуто чувствовал сильный эмоциональный подъем. Словно душа ликовала, наполнившись жаром пламени. Словно за спиной готовы были вот-вот расправиться крылья и, взрезая воздух, вознести его в небо. Он счастливо лелеял это ощущение, но и боялся его. Особенно после одного случая. На прогулке в парке, на границе с лесом, Бенвенуто застала гроза. До грота было ближе, чем до виллы, и он решил укрыться там. Чтобы подсушить плащ, кардинал развел костер побольше и встал ближе к огню, согревая замерзшие руки. Тогда это и случилось...

Юноша опомнился лишь почувствовав запах горелой кожи ботфорт. Он стоял в самом центре круга камней, в самом сердце костра. Отскочив от огня, Бенвенуто перекрестился. После осмотрел себя и обнаружил, что одежда и обувь опалены. Но совсем не это испугало его. Его испугало то, что он не чувствовал боли от ожогов. Потому что их, ожогов, не было — руки, лицо, даже волосы остались нетронутыми.

После происшествия кардинал долго не бывал в гроте. Но знаки на стенах и, главное, тайна влекли его к себе неудержимо. Возможно, исповедайся он Наставнику, тот сумел бы что-то объяснить, предостеречь. Но Наставником был брат Иосиф. А с ним делиться подобным Бенвенуто не стал бы ни при каких условиях. Тем более после того, как в руки молодого магистра теологии попали протоколы допроса одного из адептов секты Потомков. Слова, после которых допрос прекратился, до сих пор вспыхивали в его сознании: «Желай невозможного! Драконы, проникшие в пределы любви, крыльями разрушают каменные стены. Дальше — огонь. Но знай: карающие мечи отскакивают от кожи, объятой огнем». Все, связанное со своим поиском и находками, Менголли хранил как сокровенную тайну. И боялся, что ненароком, каким-нибудь намеком выдаст себя во время духовных упражнений с Наставником. И ненавидел этот свой страх. «И ненависть — лучшая моя любовь!»

Тайну грота Бенвенуто берёг с особым тщанием, даже не брал с собой на эти вылазки никого из слуг. Поэтому, когда на берегу реки, совсем недалеко от входа в свой «храм», кардинал увидел незваного гостя, он поспешил разобраться с этим. Человек, судя по телосложению юноша,сидел на большом пне лицом к воде. Рядом паслась его оседланная лошадь. Менголли, не скрываясь, вышел из-под сени деревьев и нарочито громко спросил:

— Кто вы, сударь? И что делаете на моей земле?

Плечи мужчины дрогнули от неожиданности. Он повернулся, и глаза кардинала сузились с еще большим подозрением — на лице незнакомца была маска.

— Я живу здесь недалеко, за рекой, — он не поднимал глаз, стараясь еще больше прикрыть лицо полями шляпы.

Голос заставил кардинала еще внимательнее присмотреться к визитеру.

— Это не дает вам права разгуливать по моим владениям!

— О, простите! Я не подозревала… не подозревал, что нарушил чьи-то границы.

Отметив оговорку, Менголли обратил внимание на слишком нежный цвет губ, на тонкую фигурку.

— Не подозревала?!

Кардинал быстро шагнул вперед и молниеносно-точным движением сорвал с лица гостя маску и с головы смахнул шляпу:

— Потрудитесь назвать свое имя!

Собеседник тряхнул головой, рассыпая по плечам черную волну волос:

— Виктория де Бюсси. Ну, зачем вы это сделали…

Бенвенуто от неожиданности отступил на шаг:

— Вы?! — выдохнул он.

— Да. Вы не рады мне, — тихо проговорила она и, чтобы занять чем-то ставшие вдруг лишними руки, наклонилась поднять шляпу.

Справившись с волной изумления, он почувствовал, как в груди зарождается огонек совсем не того чувства, которое ожидал от себя, представляя встречу с этой женщиной после минувших событий. Первыми, после удивления, стали восхищение и радость. Она стояла перед ним на фоне серебрящейся за спиной реки, в ореоле света, такая хрупкая, испуганная, ждущая… Желанная. Но тут темной тенью наползло воспоминание о том, как она исчезла из Города, послав ему лишь глупую записку: «Спасибо. Простите за все». И вместо улыбки, готовой было смягчить его лицо, губы скривила жесткая усмешка:

— Отчего же. Безмерно счастлив!

Но женщина услышала — молодой кардинал взволнован, рассержен и… обижен. Менголли и сам уловил, что допустил ошибку. Поэтому следующий вопрос задал подчеркнуто нейтральным тоном:

— Как вы здесь оказались?

— Я была…

— Я знаю! Что привело вас сюда теперь?

Виктория смутилась, отвела взгляд, но ответила:

— Мой муж… Он был стар и умер…

— Что же помешало вам наслаждаться наследством там?

Женщина невесело усмехнулась:

— Угроза нового брака.

— Разве не за этим вы уехали так далеко и поспешно?!

— Меня собирается выдать замуж король. С этим браком я потеряю свободу, без него — потеряю жизнь.

— И вы вернулись туда, где потеряли… любовника? Зачем?

Виктория сморгнула с ресниц слезы:

— Чтобы увидеть вас…

Но Бенвенуто почти не слышал ее тихого ответа. Его охватило непонятное чувство. Оно поднялось откуда-то из глубины, горячим обручем сжало горло. Он шагнул к женщине, навис над ней. Глаза его пылали сумрачным огнем:

— Может быть в число потерь вы включите и моего отца?

Глаза Виктории на поднятом к нему лице широко раскрылись. В них была мольба и еще что-то, что заставило его услышать это — «чтобы увидеть вас». Может ли быть, что женщина, всегда воспринимавшая его только как мальчика-воспитанника, женщина, которую он впервые мечтал покорить как мужчина, теперь пришла к нему сама? И вовсе не случайно, по незнанию, поселилась на вилле, граничащей с его землей, а намеренно — чтобы быть ближе, «чтобы увидеть вас». Он решил проверить это, убедиться. Получить этот приз, а потом… Потом будет видно. Но сначала нужно сделать ее еще слабее.

Напоминание о смерти Франческо и неприкрытое обвинение в убийстве кардинала Перетти больно ударили Викторию. Она сникла, горько улыбнулась и шагнула к своей лошади:

— Простите. Я снова некстати, — не удержалась и еще раз взглянула в глаза Бенвенуто.

Под этим взглядом вдруг заломило губы от желания прикоснуться ими к тонким, почти прозрачным, под изящной линией бровей, векам на лице Виктории. Кардинал взял под уздцы ее лошадь:

— Синьора, я приглашаю вас к себе.

Виктория почувствовала вдруг обиду — будто она напросилась, а он вынужденно согласился.

— Вряд ли это возможно и нужно.

— Я прошу вас, — теперь уже Менголли искал ее взгляда.

— Что случилось, кардинал?! Только что вы не были так любезны.

— Молю о прощении, — подался к ней, — я вел себя как дурак.

— Хорошо, — после короткого раздумья ответила она. — Но ненадолго. Я просто посмотрю как вы живете, — и осторожно, почти шепотом, — Бенвенуто.

От того, как она произнесла его имя, по спине Менголли прошелся приятный холодок. Кардинал почти улыбнулся и направился к лесу, где оставил свою лошадь. Только теперь женщина обратила внимание, что полы сутаны скрывали сапоги. Через несколько шагов он обернулся на шум. К Виктории подходил немолодой мужчина, по виду слуга. Это был ее верный Жан-Жак. Раздался повелительный голос госпожи:

— Мы не должны были сюда заходить. Этот лес принадлежит его высокопреосвященству.

И дальше еще тверже, в ответ на улыбку старого слуги:

— Возвращайся домой, ужинать буду одна.

Жан-Жак, как всегда, немо кивнул и удалился. А Бенвенуто задумался: почему тот не появился раньше? Да просто потому, что хозяйка не подавала сигнала тревоги. Поэтому слуга и еще двое, так и оставшиеся в тени кустов, не спешили выходить на сцену. Теперь же Жан-Жак исполнил приказ госпожи, но одного из сопровождающих отправил вслед за Викторией и кардиналом.

До виллы Монтальто они ехали молча. Лошадь Виктории тихо шла следом за жеребцом Менголли, а наездница рассматривала спину спутника, пытаясь понять, каким он стал за это время.

— Вот мы и приехали, — нарушил молчание кардинал.

Слуги приняли у них животных. Бенвенуто предложил руку Виктории.

И уже в доме продолжил разговор:

— Что же вы не спросите, как я живу после смерти отца?

Пальчики Виктории дрогнули, но он накрыл ее руку своей, не позволяя убрать ее.

— И как?

— Мне было тяжело. И страшно. Страшно тяжело. Я остался один. Я был уверен — кругом только враги. Смерть кардинала Перетти поставила меня на колени… Тот, кто убил его, поставил меня на колени.

Виктория побледнела, но нашла в себе силы проговорить:

— Но ведь вы встали. И встали сами.

Она увидела, что нашла верные слова. Менголли-Монтальто, расправив плечи и подняв голову,словно стал еще выше, черты его лица заострились, сделавшись властно-хищными:

— В этом вы совершенно правы, синьора.

— Вы истинный сын своего отца, Бенвенуто.

И вдруг вновь эта его почти-улыбка на тонких губах:

— Но виллу я обжил на деньги, оставленные кардиналом Перетти.

— Тут очень уютно. У вас замечательный вкус.

— Мне повезло — синьор Фонтана был свободен от больших заказов. Я прикажу подать обед. Вы обязательно должны оценить искусство моего повара, — Бенвенуто вышел отдать распоряжения и… послал гонца к Юлии де Бельфор. Он хотел бы послать весточку и отцу, но не знал где его искать. Через несколько минут Менголли был вновь рядом с Викторией.

— Синьора, вы все так же пленяете красотой. Уверен, Кастилия была у ваших ног вся, а не только старый герцог, — глаза кардинала зажглись прежним чувством и немного ревностью.

То ли что-то насторожило ее в тоне Менголли, то ли она боролась со своими чувствами, но Виктория отступила от молодого человека, отвернулась к окну. И вовремя, чтобы увидеть, как со двора отъезжает всадник. Женщина закусила губы, но тут же повернулась к собеседнику и довольно холодно проговорила:

— Слезы и горе убили мои чувства. Я не обращала ни на кого внимания. Только дон Фердинандо… Он страдал болями, а мне удалось помочь ему. Простите, я пойду. Мне лучше уйти…

Виктория быстрым шагом направилась к двери. Бенвенуто опередил ее, удержал за руки:

— Не уходите. Прошу вас!

— Я не верю вам, кардинал, — потерянно повела плечами женщина.

— Не верите мне?! Вы?!

Он снова прервал ее попытку уйти. Взял за плечи, поставил перед собой:

— Я люблю вас, — твердо сказал Менголли.

— Молчите! Умоляю!

— Я молчал слишком долго! Меня заставляли молчать! Я стоял у окна и ждал, кода вы появитесь в саду. Я шел по галерее и надеялся хоть краем глаза увидеть вас. Я полюбил портрет Климента, потому что он был написан вашей рукой! Я смотрел за вашим сыном, как за своим братом, пока мне это позволяли. Я позволил вам уехать, потому что не в силах был смотреть, как вы страдаете. И вы теперь хотите уйти?!

Виктория почувствовала, что ей нечем дышать — он выбил воздух из ее легких своим признанием.

— И я люблю вас. Но сейчас, прошу, отпустите меня, — пролепетала она.

В ответ Менголли за руку притащил ее к креслу и усадил в него:

— И, наконец, вы убили моего отца, а я продолжал любить вас!

Он стоял над ней, глаза лихорадочно горели на бледном лице. Бенвенуто почувствовал, как сознание заволакивает туман, в котором сверкают ледяные молнии боли. Он откинулся назад, чтобы ослабить ворот сутаны. Женщина воспользовалась этим и, глотая слезы, бросилась к двери.

И тут навстречу ей, едва не задев, дверь распахнулась, и в гостиную вошел высокий крупный мужчина в черном камзоле, украшенном серебром, с длинной шпагой на дорогой перевязи. Волосы с легкой проседью были схвачены лентой. Снимая на ходу перчатки, он шагал так стремительно, что не заметил Викторию.

— Сын мой, слава Христу.

Но тут же, заметив бледность Бенвенуто и направленный за спину взгляд, он резко обернулся.

Виктория и Перетти застыли напротив друг друга. Женщина очнулась первой и вновь попыталась бежать. Резкий взмах рукой — и проем перегородил шедший за графом брат Иосиф. Следом пророкотал голос Перетти:

— Куда же вы так спешите?!

Виктория обернулась к Менголли:

— Вот, значит, какова ваша любовь! — бросила она и сразу прижала руку к губам, сожалея о сказанном.

Перетти перевел изумленный взгляд на сына. Тому уже удалось взять себя в руки, справиться с наплывающей болью. Но фраза синьоры Морно поколебала его уверенность в том, что хватит сил сохранить невозмутимость. Слова же отца вовсе прозвучали как пощечина:

— Ваша любовь, сын мой?! Уж не к этой ли женщине?

— Это мое дело, отец.

Перетти склонил голову на бок, вгляделся в лицо Бенвенуто и решил беседу на эту тему отложить до момента, когда они будут наедине. Внимание графа де Невре вновь целиком обратилось на женщину.

— Мы так давно не виделись, сударыня, — Феличе шагнул ближе к Виктории.

Она невольно отступила, чем вызвала недобрую усмешку у графа.

— Кардинал Беллармино отсылал меня в Кастилья-ла-Нуэва. А вы, оказывается, намного ближе.

Виктория окинула взглядом комнату, трех мужчин в ней. Она была готова к худшему, но старалась казаться спокойной.

— Вы искали меня?! Хотели о чем-то поговорить, синьор Перетти?

— Ну, хотя бы о судьбе бедняги хозяина дома.

— Странно. Но я не знаю, о чем вы говорите.

— А как, вы думаете, я остался жив?

— На все воля Господня. И я благодарю…

— Замолчите, синьора! Не богохульствуйте. Ваши люди убили ни в чем не повинного хозяина дома, где я заночевал по пути в Сант-Эворо.

— Вы?! В простом деревенском доме, по собственному желанию?!

Виктория осеклась, когда поняла, что проговорилась.

Перетти покивал, подтверждая, что заметил ее оплошность. Он улыбался. Граф стоял перед синьорой де Бюсси как живое воплощение ее неудачи. А неудачников Феличе Перетти всегда презирал, не более того. Эта улыбка вызывала в ней злость. Виктория плотнее сжала губы, чтобы скрыть дрожь. Перетти продолжил,не скрывая яда в голосе:

— И не Бога вы должны благодарить, а меня за то, что я избавил вас от греха преднамеренного убийства.

Это было уже выше ее сил, но что слабая женщина могла сделать против них сейчас… Виктория развернулась к выходу, надеясь, что брат Иосиф уже освободил двери:

— Прошу прощения, синьоры, но я должна вас покинуть!

Графиню остановил резкий окрик:

— То, что вы теперь должны, буду решать я! Ясно?

Она замерла. Видно было, как ткань камзола натянулась на напряженной спине. Потом плечи вдруг опустились, и женщина повернулась лицом к Перетти уже с приторно-светской улыбкой на губах:

— Слушаю вас, монсеньор.

Вместо ответа Перетти обратился к сыну:

— Бенвенуто, предложите даме вина. Я учил вас быть учтивым кавалером.

Виктория окинула молодого человека яростным огненным взглядом, словно крикнула: «Не прощу!» Ответ был не менее страстным. Этот дуэльный обмен не остался незамеченным старшим из присутствующих. Но сейчас Перетти важными для себя считал совсем иные проблемы.

— Что ж, планы изменились. Барон, — монсеньор повернулся к своему спутнику, сейчас одетому не в рясу монаха, а в простой строгий камзол, темные чулки, панталоны и ботфорты, — мы возвращаемся в город. Синьор Монтальто, как дела в курии?

— Папа наш, — коротко ответил кардинал.

— Остальные?

Менголли замялся, скосив глаза в сторону Виктории. Но голос отца подстегнул его:

— Я жду.

— Как обычно, все, кроме француза и теперь еще одного…

— Бенвенуто, не испытывай мое терпение.

— Боргезе.

Виктория, не скрывая удивления, посмотрела на Перетти. Услышав ответ сына, тот выругался сквозь зубы:

— Mascalzone!* Вылез все-таки… Ладно, — кулак опустилась на небольшой столик, оказавшийся под рукой. Предмет мебели жалобно скрипнул.

— Но они вряд ли договорятся между собой, — рискнул заметить кардинал Монтальто.

— Вот этого точно не будет, — жестко ответил Перетти. — Но он расколет мне испанскую партию!

Старший кардинал уже натягивал перчатки на руки:

— Поспешим, синьор Фернан. Слава Иисусу Христу, сын мой. Синьора, будьте уверены — я не оставлю вас без своего внимания. Даже вот как, пожалуй… Синьор Менголли, этой женщине, — Перетти бесцеремонно указал на графиню, — сейчас небезопасно появляться в Риме. Проследите, чтобы она не скучала на вилле. Уверен, вам это не будет неприятно.

И, игнорируя возмущенный возглас синьоры Морно, так же стремительно, как появился, граф де Невре вышел вон. Лишь когда стихли шаги вышедшего следом барона Веласко, брата Иосифа, Бенвенуто вспомнил, что с минуты на минуту может появиться графиня де Бельфор. Менголли расхохотался. Бенвенуто попытался справиться с этим порывом, когда увидел, как Виктория выходит из гостиной в галерею, но безуспешно. Он не стал удерживать женщину — она вернется к нему рано или поздно, потому что ей больше не к кому идти. А наблюдать встречу Морно и Бельфор у себя кардиналу почему-то расхотелось. Вообще, он не испытывал желания видеться сейчас с матерью. Потому, вскоре за гостями, хозяин покинул дом, не забыв, однако, отдать распоряжение о наблюдении за хозяйкой соседнего имения.

* Mascalzone (ит.) — негодяй, подлец, мерзавец.