Отвергая смерть. История Тома Риддла (джен)

— Том! — услышав свое имя, Том вздрогнул и поднял голову от записей. Уже три дня, как он вернулся в Хогвартс, и только теперь ему удалось до конца систематизировать все те сведения, которые он почерпнул из библиотеки Блэков. То, что он нашёл, было невероятным, волнующим и страшным. Настолько страшным, что он не решался делать пометок на пергаменте и начал записывать свои мысли, только как следует зачаровав тетрадь от посторонних глаз.

— Том! — над его столом нависал Хагрид — как обычно, лохматый, грязный и счастливо улыбающийся.

— Чего тебе, увалень? — лениво спросил Том, закрывая тетрадь.

— Показать тебе хочу кой-чего, — он улыбнулся ещё шире, так, что глаза превратились в узкие щёлочки. Первым побуждением Тома было прогнать великана прочь. Но, немного подумав, он сказал:

— Выйди из библиотеки, тебе тут делать нечего. Жди у статуи Мерлина, я подойду.

Хагрид радостно потопал прочь, на ходу задевая стул и громко извиняясь за свою неуклюжесть, а Том ещё раз открыл тетрадь, прочёл последнюю записанную строку:

«…расколоть душу, создавая якорь, не позволяющий ей отправиться за грань». От этой мысли было и сладко, и жутко. «Не позволяющий ей отправиться за грань». Умереть. Даже если его убьют, его душа, его сущность, ум, магия — останутся здесь, чтобы возродиться снова. Жить.

Он захлопнул тетрадь и убрал её в сумку, собрал разложенные для отвода глаз книги по продвинутым зельям, расставил их на места и тихо покинул библиотеку.

Хагрид ждал, где ему было велено, переминался с ноги на ногу и грыз яблоко — хотя, на взгляд Тома, он мог просто отправить его в рот целиком. Увидев Тома, он вытащил из сумки ещё одно яблоко, зелёное, как Том и любил, протянул ему и спросил заискивающе:

— Будешь?

— Грязное опять… — проворчал Том, но яблоко взял, очистил его магией и впился зубами в гладкий бок. — Ну, чего у тебя? Мне и без тебя дел хватает.

Хагрид опять заулыбался:

— Я знаю! Но тут — такое, что тебе точно надо увидеть! Только… — Хагрид уже направился вперёд по коридору своими огромными шагами, но тут остановился и оглянулся на Тома: — Не выдавай меня, Том! — его лицо сделалось жалостливо-плаксивым.

— Я подумаю. Веди, — отозвался Том, заканчивая с яблоком и уничтожая огрызок «Эванеско».

Они шли молча минут пятнадцать, спустились в подземелья и, наконец, Хагрид остановился возле непримечательной стены, постучал по ней трижды и с трудом протиснулся в открывшийся проход.

Том последовал за ним — только для того, чтобы оказаться в крохотном (и казавшемся ещё меньше из-за громадного Хагрида) чулане. Великан завозился в углу, воркуя с кем-то:

— Тише, тише, малыш. Мамочка здесь, — а Том на всякий случай покрепче перехватил волшебную палочку. От тварей Хагрида всего можно было ожидать. — Ну-ка, познакомьтесь с вашим новым другом, Томом…

Хагрид повернулся, держа в руках небольшой чёрный ящик. Том напрягся — а потом на него уставились три пары чёрных блестящих глаз с узкими вертикальными зрачками. Три раздвоенных языка зашевелились. Три головы поднялись. Левая голова прошипела:

— Мы хотим есть. Мы ждём еду.

Правая ее оборвала:

— Договоришься, и нас съедят самих. Помалкивал бы лучше.

— Ути, мои хорошие, — умилился Хагрид, и только сейчас Том понял, что трёхглавый змей говорил на парселтанге, которого великан, конечно, не знал. — Мамочка сейчас вас покормит, — Хагрид поднял глаза на Тома. — Ну, что скажешь? Ты же слизеринец, вы змей должны… того… хорошо к ним относиться, так?

— Вас не съедят, — мягко проговорил Том, пропуская мимо ушей болтовню Хагрида. — По крайней мере, пока вы прячетесь в этом ящике.

Все три головы уставились на него удивлённо, а Том медленно протянул руку и почти нежно погладил кончиками правую голову. Настоящий рунеспур. Совсем юный, возможно, вылупившийся здесь, в грязном подвале, под присмотром Хагрида. Длиной едва ли в фут. Почти весь чёрный, с только наметившимися рыжими полосками на чешуе.

— Ты… — Хагрид охнул, — того, говоришь с ними? — Том поднял на великана глаза, но вместо естественного для гриффиндорца отвращения увидел восхищение. — Что они говорят?

— Что голодны.

— Конечно-конечно, — Хагрид поставил ящик на пол и завозился — в другом углу, похоже, он держал для своего питомца пропитание.

Том снова заговорил со змеем. Головы отвечали, спорили, млели от прикосновений, а Том думал, как бы так забрать у олуха это сокровище. И можно ли. Рунеспур — не то животное, которому будут рады в гостиной.

— Том, ты только, того… — Хагрид поднялся и опустил перед левой головой живого мышонка. — Остерегайся правой. Она жуть какая ядовитая.

Том улыбнулся, глядя, как левая голова под недовольное шипение остальных первой заглатывает мышь:

— Змея никогда не нападёт на змееуста. Опасаться надо тебе.

Хагрид предложил мышь средней голове, самой спокойной и молчаливой, и фыркнул:

— Да мне чего, пущай себе кусает. Мне это — что комар, — и погрозил пальцем ядовитой голове, попытавшейся перехватить у соседки добычу.

Накормленный рунеспур расслабился, свернул кольца и затих. Том продолжал поглаживать головы, а Хагрид снова улыбнулся и сказал искренне:

— Зря они все про слизеринцев болтают всё-таки. Вот ты хоть и слизеринец, а как животину гладишь! Я думаю, — он закряхтел и присел на корточки, чтобы смотреть Тому прямо в глаза, — если человек к животине добр, то плохим он быть не может, а?

— Это змея, Хагрид, — сказал Том, пропустив сомнительную характеристику мимо ушей. — Не кошка. Притом змея магическая. За содержание рунеспура тебе могут выписать большой штраф, если повезёт, а то и на учёт поставят.

— Так они же плохого ничего не делают! — искренне пожал плечами Хагрид. — Не кусаются, да и отсюда я их не выпускаю. Что плохого?

— Это законы, — подумав, Том достал задремавшего змея и положил себе на плечи, как воротник. Прохладная рептилия завозилась, устраиваясь удобнее, все три головы пристроились у него на плече. В детстве он так носил гадюк, но рунеспур был, конечно, куда лучше. — То, что тебе — не страшнее комариного укуса, для обычного человека — смертельно. Если твой рунеспур кого-то укусит… — он не стал договаривать, а Хагрид шмыгнул носом:

— Но он ведь один совсем! Его выбросили, яйцом, потому что он не вылуплялся! Куда я его? Он же малыш ещё совсем! — казалось, великан вот-вот разревётся. Том поморщился и сказал:

— Не реви, гадость какая! — машинально опять погладил головы. — Корми пока его, никуда не выпускай. Я… подумаю, что можно сделать.

Хагрид вытер выступившие на глазах слёзы, шумно высморкался в носовой платок размером с полотенце и сказал:

— Спасибо тебе, Том!

За десять минут до отбоя Том с огромным сожалением вернул рунеспура в ящик и покинул чулан. Настроение у него было неожиданно приподнятым: ему было хорошо, легко на душе. Он зашёл в гостиную, сел в любимое кресло, вытянул ноги к огню и прикрыл глаза.

Вопреки ожиданиям, он задумался не о том, чем занимался в библиотеке, и даже не о рунеспуре, а о словах Абраксаса, сказанных им на Рождество. О том, что они могут достичь чего-то большего. Если он сам станет бессмертным, он сможет сколько угодно изучать таинства магии, сделается самым сильным волшебником в мире и тогда — да, тогда он сможет повести за собой других. Куда? В мир, где нет нужды прятаться от маггловских бомб, где волшебникам не приходится прятать свои силы от маггловских грязных детей в маггловских грязных приютах. Безусловно, в этом мире ценилась бы чистая кровь, но ещё больше — глубокие знания в области магии. Магглорождённые — настоящие грязнокровки — никогда не жили бы с маггловскими родителями.

— О чём задумался, Марволо? — Том открыл глаза и увидел, что к нему на соседнее кресло подсела Вальбурга Блэк.

— О будущем волшебного мира, — отозвался Том. — Ты что-то хотела спросить?

Обычно самоуверенная и гордая, сейчас Вальбурга выглядела несколько растерянной.

— Да, пожалуй… — она тряхнула иссиня-чёрными кудрями и ещё больше распрямила спину, хотя и так сидела ровно, будто проглотила палку. — Том, я знаю, что у тебя есть… — она заговорила тише, — есть группа, общество. Я хочу вступить. Постой… — она подняла руку, — знаю, ты не берёшь девочек. Но я — не просто девочка. Я — Блэк. Спорим, я уделаю на дуэли любого, — она улыбнулась, — кроме, конечно, тебя.

Том наклонил голову, разглядывая слегка безумные глаза своей собеседницы. Альфард не обрадуется. Абраксас будет шутить. Остальных не спрашивают.

— Победишь на дуэли того, кого я скажу — возьму тебя в группу. Впрочем, — он хмыкнул, — возьму, даже если сведёшь бой к ничьей.

Вальбурга победно улыбнулась.