Шелест (джен)

У нее короткие волосы, карие глаза с уходом в желтизну и "говорящие" руки, словно в противовес тому, что от нее никто не слышал ни единого слова.

Олег увидел ее как-то в коридоре, зацепился взглядом за непривычные глазу движения, да так и застыл озадаченный. Зачем она складывает из пальцев непонятные фигурки? Почему это настолько красиво?

Уже позже понял — не фигуры, а буквы. И от того заинтересовался ей еще больше. Часто наблюдал за ней. Вот порхают пальцы, девушка не утруждается поднять руку, чтобы привлечь внимание, но пальцы все равно говорят, буквально кричат.

Никто, правда, не видит. Бегут мимо, пока перемена не закончилась, спешат из аудиторию в аудиторию, не замечая ничего вокруг. Да и зачем?

Она не говорит. Не произносит ни слова, лишь щурится и насмешливо выгибает бровь, когда кто-то скользит по ней взглядом. Пальцы отбивают ритм по бедру, иногда складываясь в фигуры, а он каждый раз не может оторвать от нее взгляда.

Этот подоконник её. На переменах между пар она забирается на него, подложив рюкзак под спину, и осматривает толпу, словно свои владения.

На самом деле, она просто наблюдает и "комментирует" происходящее. Она не разговаривает, но никогда не молчит. И он смог это увидеть. И потому касается плеч, слегка проводя кончиками пальцев вверх.

"Здравствуйте".

Она кивает и козыряет двумя пальцами ото лба.

"Привет".

Есть контакт. Он подходит ближе и представляется, вспоминая выученные фразы на жестовом языке.

"Мой имя Олег".

"Мой имя Катя".

Вот и прекрасно. Он взглядом спрашивает разрешения присесть рядом, Катя хмыкает, кивая и продолжает разговор.

"Ты молчать нет?" Вопрос обозначается кривой в воздухе.

— Нет, — чуть помедлив, отвечает Олег. — Просто так вроде честнее?

"Я слышать тебя. Я могу говорить. Я хотеть нет".

Отрицание всегда обозначается после слова, что слегка путает. Олег кивает сам себе, переводя фразу и усваивая ответ — не немая, просто говорить не хочет.

— Пойдем погуляем?

В этот раз она ограничивается кивком. Слезает с подоконника, собираясь вернуться в кабинет.

— Я подожду тебя после пар здесь, — уточняет Олег.

"Хорошо".

Они долго гуляют в парке. Голос у Олега под конец хрипит с непривычки, но замолчать он не может. Кажется, что если перестанет трещать как сорока, она убежит, уйдет. Он так озадачен поддержкой разговора, что замолкает на середине слова, когда Катя хватает его за руку и тащит в ближайшую кафешку.

Она хмурится и раздраженно что-то высказывает пальцами, но так быстро, что Олег не успевает прочесть. Холодной дрожью прошибает мысль — он совсем не дал ей говорить за все это время.

Потому он безропотно позволяет ей усадить его за столик и вручить чашку чая.

"Горло болит?" — интересуется она, чуть подуспокоившись.

— Немного, — честно признаётся он.

"Пей", — отрывисто просит-приказывает она.

Весь оставшийся вечер они сидят в кафе и говорит она. Рассказывает какие-то смешные истории и пишет в заметках в телефоне, когда видит, что Олег не знает перевода того или иного жеста. Вдвоём играют в крокодила, обсуждают фильмы и книги.

Олег очарован. Ему казалось, что у них не получится, он будет слишком смущаться, разговор завянет... Или что у них с Катей не окажется ничего общего, а первая необычность скрывает под собой пустоту.

Свой секрет, свою причину — почему молчит, Катя говорит, когда они подходят к ее дому. Оборачивается резко, хмурится, но решительно объясняет:

"Я мечтать петь. Долго заниматься. Выигрывать конкурсы. Потом мои песни украли. Сказали дура. Я сказала, что больше петь нет. Хватит, — она немного молчит. — Тебя это устраивает?"

— Да, — так же серьезно отвечает Олег. — Мне только жаль твои песни. Увидимся завтра еще?

"Да".

Встречались они часто, подолгу разговаривали. Олег ненавязчиво ухаживал за Катей, выучил жестовый язык, оценил всю его прелесть и ни словом, ни жестом, не просил Катю поговорить с ним, спеть ему. Он просто любил ее и принимал такой, какая она есть.

За это он был награжден дважды. Первый раз — когда она ответила тихое "да" в ЗАГСе. И второй — когда услышал, как Катя поет колыбельную их дочке.