Шелест (джен)

Картина не жила. Ложились темно-синие мазки волн, белела пена с вкраплением нежно-голубого. Яков делал все, чтобы море дышало, жило и гнало вперед маленькие ореховые скорлупки-лодчонки с миниатюрными фигурками людей. Но море молчало.

Не помогали ни точки звёзд над морем, ни прорисованные до мельчайших деталей волны, ни-че-го. Море оставалось лишь набором мазков на полотне. И это убивало.

Яков любил море. Всей душой, всем сердцем. Побывав на нем раз, он не смог не приехать во второй, третий и четвертый. Была бы его воля — он бы вообще поселился на берегу и писал картины ночами напролет. Но увы, ему оставалось лишь лелеять в памяти воспоминания и переносить их на холст. Стоит признать, что обычно ему удавалось это превосходно. Но, видимо, не в этот раз.

Хотелось бросить кисть, краски, закрыть мольберт тканью или вообще выкинуть вон. Это должна была быть удивительная картинка. Люди в маленьких скорлупках плыли, а точнее, как бы сказал какой-нибудь моряк, шли по морю. Уставшие, готовящиеся к очередной буре и почти потерявшиеся среди темных вод. Каждый элемент по отдельности был красив, все было прорисовано, но вот вместе оно не собиралось. Не складывалось. Не хватало чего-то, что могло бы объединить все это вместе. Как чертова потерявшаяся деталь пазла.

Яков, преодолевая раздражение, аккуратно вернул краски по местам, промыл кисти. Совсем ненадолго замер с палитрой в руках, представляя, какие красивые брызги будут на стенах, если он швырнет ее через всю комнату. Вздохнув, сполоснул и вновь перевел взгляд на картину. Она ему не нравилось, и это, кажется, было взаимно.

Надо было прогуляться и дать мыслям течь спокойно, а не кружить вновь и вновь около незаконченной картины. Иначе он, ей-богу, выкинет ее в окно.

Яков был вспыльчивой натурой и, если ему что-то не удавалось, мог руководствоваться эмоциями — обычно это сказывалось на картинах лишь положительно.

"Но не сегодня", — в который раз подумал он.

Парк встретил его хмурым небом, тенями на парковых дорожках и поднимающимся ветром. Не самое лучшее время, чтобы погулять, но прекрасное, чтобы подумать и отвлечься. Благодаря прохладной погоде свободных скамеек было предостаточно. Яков сел на одну из них, тут же запустил пальцы в свою непокорную кудрявую шевелюру.

"Думай, парень, думай, — мысленно ругал он сам себя. — Смотри по сторонам, слушай и запоминай. Нельзя зацикливаться на чем-то одном. А лучшее вообще отдохни".

Взъерошив пряди еще раз, он откинулся на спинку скамейки и уставился в темное небо. Такое же темное, как и море на его картине.

"Да что такое! Думай о чем-нибудь другом!"

На его счастье, рядом кто-то сел и задорным знакомым голосом спросил:

— Привет, Яков! Как твои дела?

— Софи! Какими судьбами? У меня все хорошо, а у тебя как? — он был действительно рад видеть подругу по колледжу.

— Да гуляю просто.

— Не самая удачная погода, — усмехнулся Яков.

— Ты прав, но она мне все равно нравится. Ты все еще рисуешь?

— Да, — вздохнул Яков. — Но последняя картина не выходит.

Софи склонила голову к плечу:

— Я уверена, что у тебя все получится.

Яков залюбовался ее милой улыбкой, чуть вздернутым носиком и тоже улыбнулся в ответ. С Софи всегда было хорошо. Как маленькое солнышко, она удивляла и отвлекала людей от проблем. Софи нравилась ему, но в колледже он так и не решился подойти с предложением встречаться, а после они учились в разных местах, впрочем, поддерживая связь. Завязался разговор, и скоро Яков уже смеялся во весь голос над приключениями Софи.

Ливень обрушился на них, заставив подскочить на скамейке. За беседой они не заметили потихоньку накрапывающий дождик и теперь мгновенно вымокли до нитки.

— Давай ко мне! — Яков бросил взгляд на Софи, которая запрокинула лицо вверх и просто стояла. — Пошли, а не то оба заболеем!

— Ты все там же живешь? — уточнила та.

В колледже частенько группа заваливалась к художнику в гости, благо он жил один. Яков кивнул.

— Тогда наперегонки!

Смеясь и оскальзываясь на мокром асфальте, они добрались до дома. Первой прибежала Софи, и она великодушно сделала вид, что совсем не виновата в том, что Яков угодил в лужу, уходя от столкновения с ней.

Уже в квартире, отсмеявшись, он отправил Софи в душ, а сам поставил чайник и пошел готовить сменную одежду для обоих. За вещами надо было идти через мастерскую, и Яков снова замер около картины.

"Что в ней не так?

Может, добавить еще звёзд или теней под водой?"

— Ты знаешь, очень мрачная картина, — вернул его в реальный мир голос Софи. Та стояла, завернувшись в его халат, и была невероятно милой. — Красивая, но мрачная, тёмная. От нее веет холодом и безнадежностью. Не думаешь, что в каждом мире должна быть Надежда?

— Надежда... — повторил Яков.

В голове вспыхнула картинка, он торопливо подхватил кисть, обмакнул прямо в банку с краской, не утруждая себя переливанием в палитру. Замер на секунду, словно в нерешительности, и положил первый яркий мазок на холст. Затем второй, третий.

Из-под руки выходили маленькие робкие огоньки. Лодчонки превращались в свечи с живительным огнем, способным согреть своего спутника. И люди жались к ним, отогреваясь и готовясь к новой битве.

Одна краска сменяла другую, на море ложились блики от огня, теплыми желтыми мазками разбивая темноту вод. Звездное холодное небо уходило ввысь, уступая место розовому рассвету.

Все так же поднимались волны, темнело море, грозясь поглотить кораблики, но было видно, что буря уже прошла, а впереди разгорается свет. И свет огоньков — ровный и спокойный, умиротворял, мерцал в темноте и звал за собой. Туда, где впереди была Надежда.

Яков отложил кисти и отошёл на два шага, чтобы получше разглядеть картину. Море играло с суденышками, ловило блики огня и несло людей вперед. А люди, замерзшие, уставшие и пережившие бурю, тянулись к огню и, кажется, улыбались. Картина жила.

— Спасибо, Софи, ты мне очень помогла! — на радостях Яков подхватил ее и принялся кружить по комнате.

— Всегда пожалуйста. Надежда меняет многое, не так ли? — Софи улыбнулась. — Надежда дарит жизнь. А теперь марш в душ!

— Да, мэм! — не удержавшись, Яков чмокнул ее в щеку. — А у нас с тобой есть надежда? — вдруг серьезно уточнил он.

— Надежда есть всегда, — лукаво улыбнулась Софи.