Я не Поттер! (гет)

Гермиона начала издалека.

— Гарри, ты знаешь, я давно хотела с тобой поговорить... — прошептала она в сторону, умудряясь при этом обращаться ко мне. — Ну, после того как ты стекло в коридоре разбил.

И я срочно засобирался, поднял с пола рюкзак и принялся его набивать разбросанными по дивану учебниками.

— С факультета тогда сняли баллы? Отлично! Пойду еще чего-нибудь разобью.

— Если ты опять гулять, Гарри, то директор запретил гулять по вечерам без спросу. Ты должен будешь отметиться у Перси...

— Это еще почему?

— Оборотень и беглый преступник скрывались в школе около месяца. Ты думаешь, это не причина? Я до сих пор не верю, что такое могло произойти, Гарри. Хогвартс — это неприступная крепость!

Девчонка не об этом хотела поговорить, это я понял сразу, как только увидел, как она крадется ко мне, оглядываясь по сторонам. Кроме Кэти Белл, дописывающей эссе по Зельеварению, и нас, в гостиной больше никого не было. Однако Гермиона чего-то боялась, и теребила резинку серой невзрачной водолазки, словно на коленки её натянуть хотела!

— Как дела у Джинни? — спросила она без особого интереса и присела в кресло напротив.

— Говорила, что нормально. Сама спросить не можешь?

— Она с Малфоем все время и этим... большим полным мальчиком... как его?

— Грэгори... Грэгори Гойл.

— Ну да, с ним...

— Гермиона, мы с тобой не дружим. Чего ты от меня хочешь? — строго спросил я. — Молчишь? Твое право, а я иду спать.

Конечно, никуда я идти мне уже не хотелось. Не то чтобы сон рукой сняло, совсем нет — спать хотелось так, что говорить было лень, но не узнать, чего от меня хочет заучка я просто не имел права.

Набрав в грудь побольше воздуха, Геермиона все же решилась на смелый поступок, зажмурилась и выпалила:

— Гарри, верни мне то, что ты у меня... взял!

Меня позабавил её тонкий голосок и испуг, никогда не видел Гермиону такой... послушной, но то, что я у неё взял, еще на прошлой неделе нашло себе место в бабушкином сундуке. Я положил круглый серебряный медальон с крутящейся вокруг своей оси сердцевиной на выцветшую фотографию школьницы Эйлин Принц, полюбовался обеими этими вещицами и запер. Нет в войне никаких правил, и я не стал корчить из себя особу благородных кровей, дождался подходящего момента и просто украл артефакт, призвав его к себе однажды ночью. Не знаю, догадывается ли Гермиона, что находится по ту сторону от меня и потеря хроноворота — её маленький проигрыш, или же она еще настолько мала, что жизнь за пределами собственного носа кажется ей ужасно далекой. Но одно то, что грифиндорцы больше не смогут воспользоваться предметом, да и найти его, не имея родства с моей фамилией — уже приятная новость.

Улыбаясь одними глазами, я обнимал рюкзак на своих коленях и безрезультатно пытался поубавить в себе рвущееся наружу счастье от обладания чужим предметом. Как я уже сказал, безрезультатность подобных попыток незамеченной остаться не могла.

Девчонка уставилась в то ли в пол, то ли на носки собственных туфель и несколько раз всхлипнула.

— Я же вижу, это ты...

— С чего ты взяла? — спросил я, удивившись ну совсем ненатурально, и вопросительно вскинул брови.

— Симус не мог, значит — ты!

— И почему это Симус не мог?!

— Потому что он Симус!

— Гермиона... — я поднялся с дивана и вальяжно расселся на подлокотнике кресла, в котором сидела Грейнджер. — Тебе не стоит меня обижать. Объяснить, почему?

Она чуть с кресла не выпадала, склонившись от моего шепота в противоположную сторону, как от ураганного ветра. Однако ответить не побоялась.

— Потому что я до сих пор почти ничего по Защите не помню...

Я заливисто рассмеялся, и Кэти с шумом захлопнула книгу — наш разговор подслушать она не могла, а потому перестала мучиться и ушла в спальни с видом оскорбленной невинности.

— Спокойной ночи! — рявкнула она на прощание.

— И тебе! — ответила Грейнджер, полуобернувшись на диване и с тоской глядя ей вслед.

Дождавшись, когда та скроется в проеме, я объяснился.

— Всё ты помнишь, Гермиона. Я даже могу перечислить все, что ты помнишь! Когда окно разбилось, а энергия высвободилась, тебя уже не было. Ты сбежала!

— Да, я сбежала... — на долю секунды она запнулась, словно вспомнила что-то важное. — Так ты еще и легилимент?!

— К делу, Грейнджер.

— Так вот...

Она вновь зажмурилась, и в тот раз подобное поведение меня не порадовало. У меня что, на лбу написано, что я убиваю каждого, кто мне не нравится?!

— Гарри, я расскажу тебе несколько очень важных секретов, а ты отдашь мне хроноворот, — затараторила она. — Мне его одолжила профессор МакГонагалл, а сказать ей, что ты его взял я не могу. И соврать не могу, но я обязательно должна его вернуть... — она чуть не плакала.

— Почему ты не можешь сказать ей правду? Вперед, скажи, что это я его стащил!

— На прошлой неделе Парвати потеряла дневник, Ли — упаковку шнурков, а малышка Роза пять галеонов для похода в Хогсмид...

— И все украл я?! — от возмущения у меня дыхание перехватило.

— Ты... — с опаской подтвердила девчонка. — А еще у Невилла несварение желудка!

Ну, последнее это действительно моя шалость, но шнурки?! Сложив руки на груди, я нервно прохаживался перед диваном и чуть не дымился от злости. Притихшая Грейнджер исподлобья следила за моими передвижениями и даже дышала как-то неслышно.

— Джордж за завтраком подольет тебе зелье правды в чашку с напитком, а после тебя хотят похитить... — заметив мои округлившиеся до неправдоподобного размера глаза, она поспешила меня успокоить. — Временно! Всего лишь на часик!

— На... кхм... часик? Ты шутишь?!

— Не только ты умеешь, колдовать, Гарри. Другие тоже могут...

— И кто эти «другие»? — спросил я тихо и скромно присел на самый край дивана. Меня била нервная дрожь, я словно почувствовал азарт и затих, чтобы не дай бог его не спугнуть.

Если все то, о чем толкует Гермиона — правда, до важнейшего словесного сражения в моей жизни остались считанные часы!

— А ты вернешь мне хроноворот, правда? — заискивающе заглядывая мне в глаза, девчонка уже умоляла, позабыв о всякой гордости. — Я еще несколько секретов знаю!

— Каких? — небрежно поинтересовался я, так как был чертовски занят проникновением в её разум.

— Я пыталась изменить что-нибудь, когда ты всем память стер... Несколько раз! Но не смогла, ты оказался сильнее, сам замок отказался тебе помогать. У меня даже мурашки по спине побежали. И список я меняла, и Финнигана в сторону отводила, и шпаргалками со всеми делилась, чтоб от тебя внимание отвлечь. Ничего не помогло...

Я равнодушно кивнул, почти не вслушиваясь в её слова. Ведь не признающая меня магия замка, — это не конец света, и не одни только неудобства, но и возможность проявлять свободу сильной воли вопреки любой магии.

— Да знаю... Ты несколько раз экзамен сдавала, потому и сдала. Ради этого МакГонагалл и рассказала тебе, что такое маховик времени. Лучшая ученица Грифиндора сдала зачет по Защите декану Слизерина лучше самих слизеринцев. Ха! Ты наивная, а профессор глупая, и это не секрет, Гермиона!

Она покраснела, а я хмыкнул. Интересно, есть в её жизни хоть что-нибудь дороже оценок, похвал преподавателей, аккуратных и обстоятельных до нудности рефератов? Ну, хоть что-нибудь?! Месяц назад Трелони сказала, что душа у Грейнджер сухая, как страницы ветхих книг, и не способна любить. По-моему, я готов согласиться с Сибиллой. Стань передо мной выбор, потерять доверие... ну например отца, или интересы Драко, я выберу Малфоя, каким бы противным он ни был. А эта выдает мне чужие подслушанные тайны, лишь бы на неё Минерва косо не взглянула!

— Симус будет просить директора, чтобы тебя перевели в Слизерин... — продолжала бубнить Гермиона, не поднимая глаз. — Он сказал, что чувствует себя рядом с тобой... последней сволочью, а он не сволочь, Гарри. Просто ты нам не нравишься, прости.

Эту информацию я уже минуту как прочел в забитой бесполезными знаниями голове Грейнджер, и даже пообещал себе не портить настроение ирландцу в ближайшие несколько дней, так сказать, холить и лелеять его решительность, дабы перед директором он предстал в здравом уме и твердой памяти. Если Симусу удастся убедить Альбуса в том, что я, оторванный от корней, на почве этой самой оторванности готов перебить их всех, и в результате меня вернут на положенное мне место, я готов до конца школы махать палочкой из-за спины ирландца на всех его экзаменах, клянча у вселенной самые лучшие отметки для неуча. Да что там отметки, я любить его буду! Нежно и трепетно!

— Если хочешь, я попытаюсь его переубедить.

— А?! — я вынырнул из глубин памяти Грейнджер, остановившись на восьмидесятой странице руководства по щадящей эксплуатации домовых эльфов. — Нет!!!

— Да ладно, я просто предложила... — насупилась девчонка. — Не сильно то и хотелось!

Она встала и подошла ко мне вплотную.

— Теперь ты отдашь мне маховик?

— Конечно... — я улыбнулся и почему-то дунул ей на нос. — Когда-нибудь обязательно отдам.

Гермиона выпрыгнула из кресла, словно ошпаренная и достала платок, чтобы вытереть пострадавшую от меня часть тела. Ей было противно и страшно, а именно этого я и добивался.

— Это нечестно!

— Я расскажу Уизли, насколько честна с ними ты. Вот тогда и посмотрим, кто из нас больше правду любит... — тихо говорил я, направляясь ко входу в спальни. — Люпин, значит, к рыжим прибился, да? Я еще могу и в министерство письмо написать, раз сама ты его виновным не считаешь... как думаешь, Артур обрадуется?

Гермиона Грейнджер совершила очередной поворот в моей судьбе, сыграла в ней важную роль. Но даже через сто лет, какой-нибудь потомок какого-нибудь Финнигана, подыхая в Азкабане и помыслить не сможет, что во всех его бедах повинна давным-давно покойная, а при жизни заносчивая и самоуверенная отличница факультета Грифиндор, побоявшаяся гнева своего декана...

* * *

Чай или тыквенный сок? А если сок не подействует? Пить ли мне чай? Не вызовет ли подозрения такая странная жажда в дождливое сырое утро? И где Уизли?! Может, они еще ничего не подлили и мне стоит есть помедленнее? А если уже подлили, то с помощью какого домовика им удалась такая дерзость?

Отец посматривает на меня с нескрываемым беспокойством, переживает. Остается только догадываться, о чем именно. Скорее всего, он так и не смог выяснить, где меня планируют продержать целый час, и понятия не имеет, что толкнуло Альбуса дать добро на подобную операцию. Вчера в полночь сна лишился не только лишь профессор Снейп, по тревоге были подняты все силы верных Лорду людей, и если бы огонь свечей в окнах десятков домов мог говорить, он рассказал бы о многом. Всю ночь он освещал собой сонных людей в пижамах, что-то пишущих, эмоционально жестикулирующих и поносящих последними словами меня и мой наглый план. Перед рассветом вой под стенами замка, протяжный и громкий, еще раз напомнил о том, что я в безопасности лишь там, снаружи, с верным Сивым, Малфоями, Лордом... но никак не здесь! Однако ни переданное Хельгой предостережение дяди Люциуса, ни многозначительное молчание отца так и не смогли затмить собой клочок бумаги, на котором Барти каллиграфическим почерком и твердой рукой вывел слова, сказанные Волдемортом мне — «Ты сможешь», и ниже — «Она рядом».

Она, то есть Джинни, сидела за столом между Грэгори и Винсентом, словно шпагу проглотила. Ровная спина рыжей не могла мне передать явно бушующих внутри неё чувств, и я ждал похищения не столько потому, что меня ждала возможность сказать врагам все, что в голову взбредет, сколько потому, что я и представить не мог, как именно Уизли сможет мне помочь. И будет ли она помогать?

Блюда на столе уж начали испаряться, учащиеся нестройными рядами потянулись в коридоры, зевая и потягиваясь, а я все еще не мог понять, выпил это чертово зелье, или не выпил?! Стоит мне встать со скамьи, и я уже никогда не вспомню, что ел на завтрак! И колдовать на виду у всех как-то неудобно...

— Драко-о-о! — заорал я во всю глотку после того, как убедился, что отец ушел вслед за пуффендуйцами, вести очередной урок. — На минуточку-у-у!

Те, кто еще не покинул грифиндорский стол зафыркали и презрительно засмеялись, но у меня имелись дела поважнее, чем реагировать на тех, кто моей реакции и не заслуживал.

Приятель подошел ко мне с опаской, бочком, опасаясь нападения вроде лепешки из каши в затылок, и довольным не выглядел.

— Ты рехнулся?! Может, мне еще присесть рядышком? — возмущался Драко так, что у него даже глаза потемнели. — Тебе позвать больше некого?! — на мгновение он отвлекся, и перестал шипеть мне в ухо. — Да, Лаванда, это я — здрасьте. Благодарю за пожелание, и тебе порчи на всю голову, ага! Идиотка... — и вновь обратился ко мне. — Ну, ты чего сидишь?

— Я не рехнулся, присаживаться не стоит, и позвать мне больше некого... — честно ответил я, и тут же понял, что зелье принял, иначе не объяснился бы Малфою чуть ли не в любви и не признал его уникальность вслух. — Ты это... запомни, что я ел. И не спрашивай — зачем! — предупредил я. — Хорошо?

— Плохо! — буркнул ошарашенный таким откровением Драко и оглядел стол передо мной. — Запомнил, еще что-нибудь?

— Нет, спасибо.

Перестав опираться на меня, приятель выпрямился, и на прощание легонько сжал мое плечо, успокаивая и... жалея.

Наверное, перечень мною съеденного мне все же не пригодится, но моя личная правда о Драко заставила задуматься. Это странно, но в стенах школы мне обратиться больше не к кому, совсем. Я зависим от блондина, а вовсе не управляю им, как наивно думал раньше...

* * *

— Он очнулся?

— Ремус, подожди, ты его так шарахнул...

— Я не специально, — возразил Люпин. — Сам знаешь.

— Ему тринадцать, ты не должен злиться на ребенка.

Оборотень захохотал.

— Да каждый волосок на моем теле встает дыбом, как только я его вижу, Сириус! Он может обмануть самого Мерлина, но природу — не обмануть. Он и тебя обвел вокруг пальца, друг, — он уже не смеялся, а кричал. — Ты мне какую-то дрянь споил, не задумавшись!

До меня донеслись тяжелые вздохи крестного и скрип кровати. Так, а я где лежу?!

— Я выпил зелье еще раньше и без тебя, — сказал он уже спокойнее. — Не считал бы ты меня идиотом, я бы помнил гораздо больше. Проклятый Нюниус... Джеймс не зря его боялся. Умолял жену ему даже писем не писать, а она...— голос стих. — С его мозгами карьеру в министерстве сделать можно, а он приклеился к Альбусу, и ни шагу!

— Это сын нашей Лили, Ремус... — попытался урезонить его Блэк. — А ты его к трубе приковал, как собаку!

— И связал, Сириус, и связал. Но... — раздались шаги, — мне все равно страшно. А тебе?

Сириус не ответил, а в воздухе повисло напряжение, как перед грозой.

Действие оглушающего заклятия, или что там было, уже улетучилось, зелье правды вошло в реакцию со своим антиподом, то есть противоядием, и единственным неудобством на данный момент являлась боль. Мое запястье приковали цепью к трубе в углу, как мне показалось — печной и очень знакомой, а все мое тело крепко стягивали толстые канатные веревки. Само собой, палочку у меня отобрали и, прислонившись спиной к сырой стене, я стонал и инстинктивно пытался освободить запястье. Но единственное, чего добился — это горячая и липкая струйка крови, медленно бежавшая по холодной коже под короткий рукав футболки. Зачем с меня свитер стянули, я понять не мог в принципе. Боялись, что под ним парочка Пожирателей схоронились?! Параноики!

Так что мне оставалось только висеть на этой цепи, но как только позади меня скрипнула дверь и мужчины вскочили на ноги, я понял, где нахожусь — Нора. Чужой дом, принадлежащий чужой семье, уверенной, что цель оправдывает средства, уверенной, что правы лишь они и никто больше. Ненавижу этот дом, ненавижу!

— Я постирала, мальчики, он теперь как новенький. Передайте мальчику, как в себя придет... — бормотала женщина. — Оденьте на него, забыла я комнату прогреть, совсем забыла...

— Молли... — простонал Ремус.

— Всё-всё, ухожу!

Пропустить возможность подразнить Уизли я не мог. Не знаю, как нормальные люди, а они считали себя такими, решились пленить врага, вина которого не доказана, да не где-нибудь, а в супружеской спальне. Какие слова может произнести мать семейства, глядя на мою окровавленную руку? Поинтересуется самочувствием, пожелает здоровья, обвинит во всех грехах?

— Позвольте поинтересоваться... — просипел я и изловчился немного обернуться. Боль в руке становилась невыносимой, а моя ненависть крепла, словно цветок под благодатными лучами солнца. — Вы свитер от чего чистили? От крови? Или так, пыль стряхнули?

— От пепла... — быстро ответила Молли и взвизгнула от ужаса открывшейся перед ней картины. — Сириус, у него кровь на руке!

— Ничего, вытрем, — спокойно ответил тот. — Позже. Идите, Молли, ради всего святого. У нас времени мало, сами знаете.

— Да-да, иду я, иду... Может, он пить хочет?

— Молли, он не вспомнит, успокойся!

Попятившись к двери, женщина просто вылетела из комнаты, и мы остались одни.

— Добрый день! — поздоровался я. — Давно не виделись, Сириус. Но я все равно не ожидал, что вы так сильно по мне соскучитесь. Не то чтобы я был удивлен приятно, но удивлен — это точно... — издеваться над белым как полотно крестным было приятно.

Он смотрел мне в глаза немигая и боялся сделать хоть шаг. Ну, хорошо хоть идея допроса с пристрастием не ему принадлежала, и на том спасибо.

— Тебе что, не страшно? — прошептал мужчина.

— Мне? Страшно? — я постарался удивиться, но чувствовал, как лицо, покрытое испариной, просто отказывается выдавать нужные мне гримасы. — Конечно, нет.

— Видишь! — ко мне подбежал Ремус. — Ему не страшно, и он не врет, не может он сейчас врать!

— И что? — как-то тоскливо спросил Блэк.

— Как что? Он не может чувствовать, он как бревно!

— Прекрати, немедленно.

И Люпин послушался, перестал торжествующе улыбаться и успокоился. Они вдвоем присели на кровать передо мной и постарались придать ситуации немного нормальности. Два друга, разрешившие между собой все, ну или почти все, противоречия. Они воевали с моей жизнью так, словно нет никого страшнее на свете, чем бесчувственный мальчик. Шли бы лучше Темного Лорда искать, раз считают себя борцами за её величество никому ненужную правду. Узнай они её, они бы уши заткнули и предпочли оглохнуть!

— Гарри, прости нас... — первым заговорил Сириус.

— А можешь и не прощать! — встрял Ремус, но под тяжелым взглядом Блэка замолк и отвернулся.

— Гарри, прости нас, но все происходящее здесь и сейчас нам просто необходимо. Если ты действительно не скрываешь ничего страшного и непоправимого, все закончится быстро... Ты и не вспомнишь ничего! Обещаю!

Да, видел я уже такого уверенного, не вспомнишь... как же! Я помню все свои беды и неудачи, всю боль и одиночество. Забывать нельзя, говорил Риддл, а я живу по его законам, мои взрослые друзья. Зря стараетесь, зря...

— Ненавижу.

Блэк дернулся, как от удара. Не выдержал даже Ремус — встал и отошел к окну.

— Начинай, Сириус. Мы и вправду немного палку перегнули... — наконец сказал он.

Схватив руками край кровати и смяв покрывало, Блэк принялся раскачиваться на ней, еле сдерживая кипящие в нем чувства.

— Да, Гарри, начнем. Сегодня ты выпил зелье правды, и не сможешь нам солгать. Мы всё проверили, пока ты был без сознания. Ты будешь говорить прав...

— Гарри, ты знаешь Фенрира Сивого? — перебил друга оборотень голосом, лишенных всяких эмоций. — Отвечай.

— Нет.

От потрясения Люпин растерялся.

— Как нет?!

— Я видел его в лесу, возможно, он направлялся в Малфой-мэнор. Но мы не знакомы, если вы об этом...

— А запах?

— Говорю же, возможно, он в замок направлялся.

— А отец? Твой отец знает его?

— Думаю, да. В молодости они встречались, папа рассказывал, что Сивый очень сильный, и опасный. Сказал держаться от него подальше, даже если дядя Люциус захочет нас познакомить.

— Но как же... — в немом удивлении мужчина развел руки. — Как...

— Убить тебя мало, профессор Люпин. Нападаешь по ночам на маленьких девочек, похищаешь маленьких мальчиков...

— Издеваешься?

— А то! — я ухмыльнулся. — И то ли еще будет, когда мы с глазу на глаз встретимся...

— Сириус, это не ребенок, это мразь.

— Ремус!

— Я знаю, что я Ремус! А ты знаешь, кто он?!

— Время идет, продолжай ты, а я больше не могу... — с раздражением заявил Блэк.

Настала очередь Сириуса любоваться пейзажем за окном, и роль наблюдателя точно пришлась ему по вкусу. Обидно, но и этот друг моей матери оказался обычным трусом...

— Северус Снейп — Пожиратель?

— Нет. Уже тринадцать лет — нет.

— Как ты относишься к Волдеморту?

— Я уничтожаю его части, рискуя собственной жизнью, пока такие как ты, Ремус, протирают задницы в пивных, жалея себя! Ты свою рожу в зеркале видел?!

— Ты ненавидишь Невилла Долгопупса?

— Я ненавижу всех грифиндорцев, — и я многозначительно посмотрел на Сириуса, — без исключения. И никогда не буду им помогать, а пухлый не понимает таких простых истин. Он мямля, ему такие чувства неизвестны, разве только обидеться может, да разреветься, как девчонка. Наверное, на маму свою полоумную похож, как считаете?

Ремус заскрипел зубами, так сильно ему захотелось мне врезать.

— Где Плакса Миртл?

— Я её упокоил, над ней все издевались, и я ей помог. Она же — не грифиндорка!

Люпин начал осознавать страшное — я невиновен. Его лицо вытянулось, а руки задрожали, словно он и впрямь принял на грудь изрядную долю алкоголя. Хотя на самом деле он четко и ясно понял одно — на его совести не будет греха большего, чем я, сидящий перед ним. Его прошлое подшутило над ним со звериной жестокостью. Ведь не приняв сына того, кого он терпеть не мог, будучи еще ребенком, и только лишь потому, что он его сын и ничей больше, мужчина обрек себя на вечные муки совести. Мое окровавленное запястье будет сниться ему в кошмарах до самой смерти. Однако не думаю, что её, смерть, ему придется ждать долго. Я точно знаю — она уже ищет его адрес.

— Ты... счастлив?

— Нет, я несчастлив, — ответил я вполне честно.

Правда, забыв упомянуть, что обязательно таким стану, как только Волдеморт воплотится.

— Но, я привык. Счастливый сын Снейпа, это ведь, по-вашему, абсурд. Удобно верить, что виноваты те, кто тебе не нравится? Да, крестный? — спросил я, повысив голос.

В ответ мне раздалось нечленораздельное мычание.

— Ах да... — я прикрыл глаза и цокнул языком, будто сам себя корил за что-то. — Забыл обосновать свою нелюбовь к уважаемым учащимся красного факультета. Но если вдуматься, а зачем? Вот же причина, стоит и мычит. Что там такого интересного, во дворе, а? Может, Эванс на качелях заметили?

— Мать, — глухо ответил Сириус.

— Ну да, мать, — легко согласился я. — Не снилась еще? Нет? Ну, не переживайте, приснится.

Мужчина схватился за голову и стукнулся лбом о стекло, видно, понимая все то, что в полной мере дошло и до Ремуса, задающего вопросы уже совсем не так задиристо, как минуту назад.

— Ты действительно любишь Малфоев? — спросил оборотень тихо-тихо.

— Конечно, — ответил я. — А кого еще мне любить? Не его же! — и вновь кивнул на Сириуса, пребывающего уже в каком-то полуобморочном состоянии.

— А мое превращение... тогда, в кабинете. Ты знаешь, кто его подстроил?

— Догадываюсь, — я напустил на себя загадочности. — Я долго думал, но в голове вертится одна мысль...

— Ну?!

— Как вырасту, скажу! А то еще убьете за ненадобностью, — я усмехнулся. — Должна же жертва хоть немного посопротивляться? Нет, я понимаю, что пытки детей — это ваше, но...

Ремус скривился.

— Мы же сказали, ты ничего и не вспомнишь.

Мой скептицизм плескался через край, но я милостиво озвучил «мысль».

— Ну ладно, тогда скажу... — я весь подобрался и встал на колени, чуть не взвыв от боли. Мне казалось, что на полу иголки рассыпаны, да и тело ломило так, словно меня и вправду избили. — Твоя паранойя, идиот! Ты у отца колбу из рук выбил. Сам! Что, ликантропия нынче все равно что склероз?!

Сириус попытался вставить пару слов на тему «я же тебе говорил», но оборотень только рукой на него махнул, сел на кровать и закрыл лицо руками.

— Зачем же так расстраиваться... — заметил я, и еще раз попытался ослабить цепь на запястьях, металл расцарапал кожу до мяса, и кровь уже не капала, а лилась. — Не стоит.

— Это еще почему?

— Когда не помнят, это прекрасно. Вот взять моего крестного, он что, уже забыл, как его предали? Нет... — я понизил голос и со злорадством прошептал. — Он никогда не забудет...

А вы оба не забудете то, что сказал я. Не все же мне мучиться, присоединяйтесь!

Однако Люпин предпочел сменить тему и задал очень важный вопрос, ответа на который просто нет.

— Кто научил тебя убивать, Гарри?

Меня никто не учил, такому обучить невозможно. Легкость, с какой я произношу два смертоносных слова, иногда пугает даже меня самого. Мне не нужно желать смерти противнику всей душой, чтобы убить его, и умения здесь ни при чем, я просто говорю, а вселенная слушается. Но как я могу им объяснить свою природу, как?! Если даже оборотень не может понять — все люди разные.

— Папа! Кто же еще? Догадывался, что когда-нибудь вы со мной войну затеете... Он у меня знаете, какой умный!

— Он сукин сын и обманщик.

— Это еще не значит, что он неумный сукин сын и обманщик! — возразил я с присущей мне логикой и попытался откинуть со лба волосы, мешавшие мне наслаждаться поражением врагов в полной мере. Препятствовали осуществлению такого простого желания связанные руки и ноги, но я не отчаялся и стал дуть себе куда-то в область глаза.

Через секунду я вообще пожалел, что они у меня есть — Сириус, еле передвигая ноги, подошел ко мне, наклонился и заправил непослушную прядь за ухо. Огрубевшая кожа его пальцев дотронулась до моей осторожно и нежно, и я чуть не заплакал. Люди сами портят свои жизни, и крестный не стал исключением. Ведь от этого прикосновения у меня внутри все взорвалось, а в ушах зашумело, но лишь на... несколько мгновений. Не успел он сделать и шага назад, а между нами уже лежала пропасть, и кроме глухой неприязни к этому мужчине я чувствовал только одно — горечь потери. Умри Блэк сию минуту, моя скорбь не была бы сильнее, для меня крестный и так — умер...

— Ты все забудешь и мы... подружимся, обещаю. Я вернусь в твою жизнь и мне плевать, кто твой отец. Я точно знаю, кто носил тебя под сердцем, я знаю, кто твоя мать... — бормотал он несусветные глупости, нависнув надо мной всем телом. — У тебя её глаза!

Ремус продолжал сидеть на кровати, и возмущенно пыхтеть. Он не верил ни словам друга, ни моим, однако маг не мог не верить магии, и поэтому в ту минуту оборотню было действительно дурно. Он позеленел, так его тошнило от самого себя.

— Ну ребятки, это еще доказать нужно, — раздался неуместно оптимистичный голос Уизли.

Интересно, как долго Артур за всем наблюдает? Эх, если бы он не был отцом и Рона, и Джинни... Повезло ему, в общем. Несказанно!

— Вы бы поторопились, — сказал он. — Джордж на связь выходил,— и кивнул в мою сторону своей откормленной рожей, — кощея этого дочь моя ищет, волнуется. Вроде ж и учатся на разных факультетах, а вот пролезет, гаденыш, в любое сердце! — брызгал он слюной, роясь в карманах брюк.

Найдя в них клочок смятой бумажки, он сунул его крестному, стоящему возле меня, в руку.

— Начинай, Сириус. Ремус, вы все спросили?

— Достаточно... — прохрипел тот, имея в виду совсем иную «достаточность», но Артур поверил ему на слово.

— Это что? — спросил крестный, с растерянностью школьника глядя на врученную ему бумажку. — Посмотри на него, Артур. Ты с ума сошел!

— Ну-ну... — подойдя к Сириусу, он похлопал его по спине. — Это распознавание родства, мелочь. Ну так что, Северус... того, да? Пожиратель? А Гарри?

— Да чтоб нас черти... — оборотень явно впадал в истерику. — Артур, разговоры потом, ладно?!

Глаза защипали, в груди закололо, и я заколотился в бесплодных попытках освободиться с удвоенной силой. Зловещему лязгу цепей в уютной комнатке с розовыми шторками на окнах мог бы и Кровавый Барон позавидовать. Наверное, я бы даже не отказался от его компании, да я бы сейчас от любой компании не отказался. Рад был бы всякому, хоть дракону, хоть василиску, хоть еще парочке милых тварей! Отвлекать внимание от своей персоны без магии, с гудящей головой и израненными руками я просто не мог.

— Гарри, терпи, еще минута, честно.

Да уж, Сириус, эта минута может стать последней в моей жизни. Нет, узнав, что мы с тобой родственники даже больше, чем ты предполагал, ты обрадуешься, но ненадолго, на секунды. А там Люпин подтянется — мир спасать! И закопаете вы меня в соседнем лесочке, начхав на всю продуманность моего воистину идиотского плана...

— Закрой глаза, там увидишь родовое древо. Ты по стволу до нашего времени вниз иди, медленно... медленно... — руководил Артур. — Ты ж и так крестный, тебе легче ориентироваться, и быстрее. Ну что? Посмотрел?

Это самое дерево, ветви которого взмывали в чистую небесную гладь, теряясь в запредельной высоте, отражалось не только в глазах Сириуса, но и в моих. Большой и могучий дуб. Почти такой же старый и сухой, как и тот, что растет у меня во дворе. Листья шелестели на ураганном ветру и те из них, которые держались на нем некрепко, срывались и падали вниз камнем. Я с трепетом понял, падают не листья — люди. У меня мало родных, а вот соседей на этом дереве, хоть отбавляй. Это и предки, имена которых на сгнивших от старости листочках и прочесть невозможно, и толстый сук родных Тобиаса Снейпа, и кузин Эйлин Принц, и ярко— зеленые листочки нынешних Дурслей, и пожелтевшие мертвых Эвансов, и даже еле различимые, почти прозрачные листочки Поттеров, ведь мать была замужем за одним из них, и еще сотни и сотни листочков тех, о ком я и знать не знал...

Но все они — не главные. Дуб делился у своего основания на шесть могучих стволов, и на том из них, где расположился я, расположилась и моя беда. Ниточка между моей матерью и отцом, сиреневая, означающая внебрачную связь, осталась, а между мной и Лили Эванс зияла... пустота. Толстая черная линия родства связывала отца со мной, а меня с той, кто подарила мне еще одну жизнь, силу своей крови и духа, а моему родовому древу сотни черных листочков и сухих ветвей — Беллой Лейстрейндж.

Он увидел, но понять не смог. Понять мог только тот, кто знал историю тринадцатилетней давности, о живой и мертвой девушке. Одна спасла меня, но умерла, другая спасла меня еще раз и... поплатилась не меньше. Обряд слияния крови — крепче, чем усыновление. Я больше Блэк, чем Эванс, что ни в коей мере не отменяет материнства Лили. Тем не менее, у меня есть и другая мать!

Помоги мне Моргана и все, все, все...

Я смотрел ему в глаза, а они затягивали меня, как водоворот, и просил сохранить мне жизнь. Сириус Блэк уже никогда не поверит, что я имею хоть какое-то отношение к его подруге Лили и отправится на поиски мечты — Гарри Джеймса младшего, или же бросится выяснять подробности моего усыновления четой Поттеров. Мужчина понял одно, однажды его кузина скрыла от него свою беременность, и на свет появился его племянник, то есть я. То, что мой отец — Северус, его не удивило. Однако, после такого потрясения его уже ничто и никогда не удивит. Наверное, он еще долго будет мучиться над загадкой, и искать причины моей якобы ненависти к Темному Лорду и обязательно найдет отгадку. В моей ненависти к сумасшедшей матери, поставившей своего кумира выше собственного дитя. Сириус — грифиндорец, он верит и в любовь, и в ненависть.

«Твоя мама — Белла... она мама... она тогда смеялась... так громко смеялась... надо мной...» — отрывки мыслей Блэка прочитать было сложно.

В его голове царил настоящий хаос, а её владелец стоял на распутье и готовился сделать шаг, способный погубить не только меня. Никто не будет слушать голос разума, и разбираться с зельем правды, узнай они, чей я ребенок. Они сожгут угрозу, как маглы сжигали ведьм, и даже Молли не скажут. На всякий случай и ради светлого будущего. Кто знает, может маглы просто предусмотрительнее нас, магов, а не глупее?

Артур сгорал от нетерпения и переминался с ноги на ногу, заглядывая Блэку в лицо.

— Ну, как там, Сириус?

Крестный откашлялся и тряхнул головой, словно страшное видение прочь гнал.

— Сиреневая линия, ну... — он засмущался, — ты же сам понимаешь. И черная, обычная.

— Распутная женщина.

— Артур! — на него прикрикнул Люпин. — Это только её дело и дело Гарри. Она его мать! Не смей о ней говорить в таком тоне. Хочешь поссориться?

— Ремус, я принимаю тебя в этом доме, потому что верил тебе долгие годы. Ты подверг моего ребенка опасности и не говори мне, что я должен де...

Звонкий решительный голосок прервал ханжескую лекцию мистера Уизли.

— Папа, а ты сейчас подвергаешь опасности кого? Разве Гарри не ребенок?

Злая, пылающая праведным гневом, Джинни смотрела на мои руки и... плакала. Она оплакивала не только мои страдания, он горевала еще и по своей семье, по светлым и удобным идеалам, на которых выросла и которым верила. Темный Лорд не был удобным, не был светлым, он не был даже идеалом, но девочка, глядя на меня, поняла истину — приятной правда быть не может.

— Ему больно, идиоты! — кричала она, и палочка в её руках дрожала, как на ветру. — Больно!

Отец попытался подойти к дочери.

— Джинни, доченька...

— Стой, где стоишь! — взвизгнула она. — Профессор Снейп хороший учитель, не сомневайся. Я знаю много заклинаний!

Заметив в комнате Люпина, взирающего на все происходящее неестественно равнодушно, Джинни в лице переменилась.

— Так это его ты в своем доме принимаешь?! Он убить меня хотел!

— Да не хотел я... — произнес оборотень фирменную фразу всех грифиндорцев. — Руку Гарри мы подлечим, и вы с ним спокойно вернетесь в школу. А ты мала еще на отца орать, Джинни!

— Диффиндо... — прошептала рыжая, не обращая внимания на снисходительные вздохи всех присутствующих.

Маги позволили ей разрезать сковывающие меня цепи и веревки. Они потеряли бдительность, полагая, что в состоянии выбить палочку из её рук в долю секунды, но кто знал, что душу маленького ребенка взбаламутил тот, кто делает людей решительнее и смелее? Тот, кого все боятся? И зовут его вовсе не Альбус? Разумеется, никто и знать не знал. Беспечные люди, якобы добрые и справедливые, они просто не ждали такой ярости от девчонки в её собственном доме, и не успели.

— Гарри, ты идешь со мной.

— С удовольствием! — согласился я и резко встал на ноги, о чем пожалел в ту же секунду. — Ой...

У меня подкосились ноги, и я упал на четвереньки, морщась от боли во всем теле. Ко мне кинулся Сириус, но я остановил его, подняв руку, и подходить ближе мужчина не стал. Он рассматривал меня еще внимательнее, чем когда увидел в первый раз, и я отчетливо видел, на моем лице несчастный находит все больше фамильных черт Блэков. Наверняка, он успел уже и кого-то зеленоглазого в роду припомнить.

Тем временем Джинни задыхалась от гнева, и из-под опущенных длинных ресниц градом лились слезы. Она не хотела смотреть на отца.

— Вы его что, пытали?! Ради чего? Папа, ради чего?

Артур счел за благо смолчать.

— Гарри, где твоя палочка?

— Да, и где же моя палочка? — я все же поднялся, держась за стенку. — Сириус, отдай.

Мужчина повиновался безропотно.

— Ты что творишь, друг?! — взревел Ремус.

— Справедливость! — ответил я вместо него. — Пошли, Джинни...

Понятное дело, отпускать меня никто не хотел, кому охота сидеть в Азкабане? Похищение, это, знаете ли, хороший срок, и суда не потребуется. Хватит слов и двух примерных школьников. Сможет ли Джинни? Сможет, смогла же она остановить отца, направившего свою палочку в мою голову и готового наложить мощнейший Обливейт? Конечно, мне с него ни холодно, ни жарко, воспоминания о завтраке не удерживаются во мне уж больше года, но рыжая выбила палочку из его рук в мгновение ока.

Еще через мгновение она выкрикнула:

— Авифорс!

Бедные взрослые, все произошедшее с Джинни было таким неправильным, таким нереальным, что они даже отреагировать не смогли вовремя. Уизли, конечно, крикнул что-то, пытаясь выбить палочку из рук дочки, но та сделала шаг в сторону, словно знала, что и когда предпримет отец. Закрывая за собой дверь и отталкивая мать, подоспевшую на крики, в комнате рыжая оставила дожидаться спасения тройку летучих мышей, а вовсе не Артура, Ремуса и Сириуса. Держа мою руку в своей, она вела меня за собой вниз с такой решимостью, что дух захватывало.

Подтолкнув меня в камин первым, она кинула в него горсть летучего пороха, и когда зеленый огонь уже готов был унести меня в спасительный мир отцовского кабинета, прошептала:

— Меня Темный Лорд прислал, Гарри. Я все знаю, и ты... ты... молодец!

Её руками и глазами Волдеморт желал убрать Уизли с арены боевых действий почти законным путем, с помощью вездесущего министерства, а я — лишь винтик в этой удивительно простой истории. Правда, весьма довольный своей ролью, ведь у нас с ним не только душа одна на двоих, но и цели.

Пророческим даром природа меня обделила, и спорить не буду, но с уверенностью могу заявить, к словам этой девчонки будут прислушиваться многие сильные мира сего, и я — не исключение.