Переломный момент (гет)

Эрик

Не знаю, как это случилось, но я проснулся привязанным к прутьям клетки. Воздух был сырым и влажным. Вздрогнув от холода, я обнаружил, что обнажён. Запястья ныли от верёвок, и я попробовал освободиться, но все было тщетно. Вокруг клубился непроглядный туман. Было холодно, так холодно, что меня уже начала бить дрожь.

— Эрик! — это была Кристин! Казалось, ее голос звучал вдалеке, но одновременно я ощущал, что она где-то рядом. Напрягая глаза, я попытался высмотреть хоть кое-что в тумане. Может быть, она неподалёку в такой же клетке? Но только я открыл рот, чтобы ее позвать, горло пронзила такая боль, что я чуть не задохнулся. Почему так больно? После второй попытки из горла вырвалось что-то похожее на мычание, но не больше.

— Эрик! — она кричала так громко, будто от невыносимой боли. — Эрик, ответь мне!

Но я не мог проговорить ни слова, поэтому с силой ударил ногой по прутьям клетки, надеясь, что шум подскажет Кристин, что я здесь. Внезапно она появилась, словно из ниоткуда, и протянула руку сквозь прутья, чтобы коснуться меня. Я рванулся к ней, но верёвки отбросили меня обратно.

Кристин была одета в какие-то лохмотья, и я нахмурился. Почему? Где ее обычная одежда?

— Эрик, помоги мне!

Я снова рванулся, пытаясь выпутаться из верёвок, но ничего не получалось. Кристин вдруг вскрикнула и схватилась за свой огромный живот, а потом ноги ее подкосились, и она упала на землю, прижимая руки к животу. Откуда-то появилась кровь, так много крови, и я мог лишь беспомощно смотреть, как она всхлипывает, лёжа на холодной земле. Вдруг тишину разорвал громкий смех, и я увидел, как из густого тумана появляется Рауль. В руке у него был нож. Он обошёл Кристин и остановился напротив моей клетки.

— Посмотри на себя, — ядовито прошелестел он. — Отвратителен, как и всегда. Ты убил Кристин, чудовище. Ты убил ее красоту.

С этими словами он замахнулся и всадил мне нож глубоко в живот. По телу разлилась жгучая мучительная боль, а я сжал руками прутья клетки, чтобы не закричать.

— Посмотри на себя! — снова прошипел он. Моя кровь начала капать на сено, а Рауль вытащил нож и пошел к Кристин.

— Ты убил ее красоту!

Он замахнулся ножом на Кристин, и в этот миг я закричал. Закричал так громко, как никогда в жизни.

— Эрик! Эрик, проснись!

Я вскочил с кровати, весь в поту, запутался в одеяле и упал на пол. Дыхание тяжело вырывалось из груди, я разорвал рубашку и ощупал себя в поисках раны, нанесённой Раулем, но ничего не нашёл. Все в порядке, это лишь сон. Кристин, одетая в ночную рубашку, опустилась на колени возле меня.

— Все нормально, Эрик.

Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, но по-прежнему ощущал себя так, словно меня действительно ранили.

— Тебе приснился плохой сон.

Я кивнул и растерянно оглянулся вокруг. Чем я занимался перед тем, как заснул? Беспорядок на полу подсказал, что я продолжал работу над плакатами для «Фантазмы» и случайно задремал.

Кристин в комнате не было, но спустя минуту она вошла и протянула мне чистую рубашку и стакан воды. Интересно, сколько сейчас времени? Бой старых часов подсказал, что сейчас около часа ночи, и я рассердился на себя за то, что разбудил Кристин из-за какого-то дурацкого сна.

Когда я выпил воду, Кристин сняла с меня разорванную рубашку и помогла надеть новую.

— Мне жаль, что я тебя разбудил.

Кристин улыбнулась и ласково коснулась моей щеки тёплой ладошкой. С тех пор, как она стянула с меня маску несколько дней назад и сказала, что любит меня, я больше не носил маску в ее присутствии. До того, как Кристин появилась в моей жизни здесь, на Кони-Айленд, я мог не носить маску только в своей квартире, а потом и эта возможность исчезла, так что ходить с открытым лицом было… восхитительно.

И как только она может не бояться моего лица? Собственная мать не могла даже смотреть на меня, не то, что любить. А Кристин… эта женщина была восхитительна во всем, она была ангелом, посланным с небес.

— Ты не разбудил меня, Эрик. Я просто лежала, не могла уснуть.

Она подхватила меня под руку и помогла добраться до постели. Я был рад этому, поскольку ноги очень болели, и вряд ли я смог бы доползти сам. И вообще, благодаря ей наша квартира так изменилась… Подождите-ка, наша квартира? Когда это я начал называть свою квартиру «нашей»? Так странно. Она живёт со мной, носит моего ребёнка, но замужем за другим. Все это так неправильно, и если когда-нибудь об этом узнает пресса — мой ангел будет оклеветан до конца своей жизни.

Во всяком случае, когда я узнал о ее состоянии, то немного переставил мебель в комнате. Небольшая кровать, на которой она спала, скоро станет слишком маленькой для нее, поэтому на первое время я сдвинул наши постели вместе, чтобы было больше пространства.

Раньше я никогда не заботился о беременной женщине, но когда я еще жил в Персии, то прочитал несколько книг, поскольку мне было очень интересно. Книга за книгой — и я очень хорошо узнал все необходимое для правильного ухода за беременными: какие продукты они должны употреблять в пищу, сколько раз в день нужно есть, а так же основную информацию о росте ребёнка с момента зачатия до самого рождения. Вряд ли я буду очень счастлив в течение этой беременности, но Кристин должна получать надлежащий уход. И до тех пор, пока она не родит, я сделаю все, чтобы ей было удобно.

Единственная проблема состояла в том, что, сдвинув наши кровати вместе, мы оказались слишком близко друг к другу. Не то чтобы это было чем-то серьёзным, но после того, как узнал о беременности, я просто боялся прикасаться к ней. То, что она носит моего ребенка, разрушило все отношения, которые были у нас до сих пор, разрушило нашу крепкую дружбу. Но нет, это я ее разрушил. Кристин, самая красивая женщина в мире, оказалась связана со мной, а теперь из-за моей похоти вынуждена носить в себе монстра.

Моя мать чуть не умерла, рожая меня… что, если с Кристин случится то же самое?! Я никогда себе этого не прощу. По сей день я проклинаю себя за то, что причинил своей матери такую боль, когда она привела меня на свет. Ведь я любил ее, любил, хотя она и ненавидела меня…, но все-таки была моей матерью.

Одна мысль о том, что можно остаться один на один с таким уродским ребёнком, вызывала во мне боль. Ребёнок? Да я понятия не имею, что с ним делать, как в одиночку его воспитывать. Я никогда не был любящим и понимающим человеком. Господи, единственным ребёнком, с которым я хоть как-то контактировал, был мальчик по имени Реза, когда я жил ещё в Персии. И, в конце концов, именно я стал причиной его смерти. Он страдал от болезни и умер у меня на руках.

— Эрик, ты ляжешь со мной?

Я взглянул на Кристин, она уже устроилась на кровати и выжидающе смотрела на меня. Вздохнув, я зажёг маленькую свечу, поставил ее на ночной столик возле кровати, а потом осторожно умостился возле Кристин, стараясь держаться на расстоянии от ее тела.

— Что тебе снилось, Эрик?

Я положил голову на подушку, а потом повернулся к ней, таким образом скрывая обезображенную часть лица.

— Тебе не нужно о таком слушать, Кристин. Это было ужасно… давай не будем.

— Но, Эрик…

— Кристин, — я чуть повысил голос, чтобы она поняла — не стоит продолжать говорить на эту тему, и Кристин умолкла, впрочем, ненадолго.

— Я беспокоюсь о тебе, Эрик.

— Не стоит. Беспокойся о себе и о том, монстре, какого носишь.

— Не называй нашего ребёнка монстром, Эрик! — сердито заговорила она. — Я тебя так не называю, вот и ты никогда больше не смей говорить так о нем.

— Так называй, в чем дело? Я удивляюсь, почему ты этого не делаешь, — прорычал я, перевернулся и закрыл глаза. Но Кристин не желала прекращать разговор вот так. Видимо, она успокоилась достаточно, потому что осторожно коснулась моей обезображенной щеки и тихонько прошептала на ухо:

— Эрик, ты прекрасен. Во всем. Я так сильно тебя люблю… и хочу, чтобы ты тоже меня любил.

Моё сердце плавилось от звуков ее голоса. Я осторожно повернулся к ней и провёл пальцами по непокорным каштановым кудрям, рассыпавшимся по подушке.

— Я люблю тебя, Кристин, так люблю, что это причиняет мне боль. Но я никогда не хотел делать больно тебе.

— Но я чувствую себя просто прекрасно, Эрик.

— Знаешь, есть много вещей, которые меня беспокоят…

— Что случилось? Расскажи мне все, — она ласкала моё лицо с такой любовью, что я чуть не задыхался, ощущая кончики ее пальцев на своей коже. Не выдержав, я схватил ее за руку и прижал ещё сильнее к своему лицу.

— Слишком много всего, Кристин. Если… если этот ребёнок выживет, вдруг он возненавидит меня? Что, если он будет меня бояться?

— Эрик, не думай об этом.

— Ты все ещё жена Рауля. Если пресса об этом узнает, я… мы потеряем все.

— Давай поговорим о другом, Эрик. Я просто хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

— Что?

— Независимо от того, что случится, ты позволишь мне остаться рядом с тобой. Я не хочу, чтобы ты был вдали от меня… и нашего ребёнка.

Я положил голову ей на грудь. Но это невозможно! Если это вскроется, я буду разорён, осмеян, сломан. Прелюбодеяние жестоко наказуемо в Америке. Я видел не раз, как люди обращаются с совершившими грехопадение. Дают им ужасные клички, шепчутся за спиной, а с женщинами… О мой бог, для изменниц все хуже в десятки раз! А Кристин… Если я услышу, что о ней говорят в подобном роде, то убью сплетника, не задумываясь. Убью любого, кто посмеет даже косо на нее взглянуть. И меня бросят в тюрьму, я потеряю все, что заработал на протяжении десяти лет. Нет! Это не должно случиться.

Если Кристин хочет остаться на Кони-Айленд, она не может жить здесь, со мной. Ибо если не сейчас, то спустя пару месяцев все откроется.

— Кристин, мы должны… кое-что обсудить.

— Что угодно.

Я чуть приподнялся, посмотрел на неё снизу вверх, а потом осторожно поцеловал в губы.

— Я могу пообещать тебе это, но между нами все должно кардинально измениться.

— Ты не любишь меня?

— Я не говорил этого. Люблю. С тех пор, как ты смотришь на моё лицо и говоришь, что любишь, я не могу отрицать свою любовь. Но если ты хочешь остаться здесь, кое-что должно измениться.

— Но почему?

— Почему?! Да потому, что как только твоя беременность станет явной, начнутся разговоры. Ты замужняя женщина, Кристин, и я буду полным ничтожеством, если тебя будут обвинять и оскорблять люди из-за того, что я сделал.

— Эрик, не говори так, будто это твоих рук дело… Виноваты мы оба.

— Для них это не будет иметь никакого значения. В Америке крайне осуждают прелюбодеяние. Я не раз наблюдал, как люди относятся к женщинам, согрешившим в браке. Это ужасно, Кристин. Если я увижу, что с тобой так обращаются, я убью… и буду убивать снова и снова. Но не хочу, чтобы ты носила ребёнка от убийцы.

Мои руки дрожали, я перевёл дыхание и продолжил:

— Так же это будет очень плохо для моей репутации владельца «Фантазмы». Журналисты и так пишут много дурного обо мне и моем «мистическом лице, которое я скрываю за маской». Одни распространяют слухи о том, что я был на войне и лишился там лица, другие говорят, что одна из бывших любовниц плеснула мне кислотой в лицо, поэтому я больше не завожу никаких отношений. Если они узнают о том, что я с тобой сделал, все эти грязные сплетни и домыслы никогда не прекратятся. Это разрушит жизнь нам обоим, Кристин.

— Как бы там не было, Эрик, я не хочу возвращаться в Париж.

— Я понимаю. Есть один способ, который позволит тебе остаться здесь, но не думаю, что он тебе понравится. Наши отношения больше не будут такими, как сейчас. И я не смогу видеть тебя так часто, как вижу теперь, но это единственный путь, который я вижу.

— О чем ты говоришь? — взволнованно спросила Кристин, и я не винил ее за тревогу, поскольку тоже очень нервничал.

— Ты больше не можешь жить со мной.

Эти слова эхом отдавались в моем сердце. Весь мир рушился даже од одной мысли об этом, а теперь, когда я это сказал, мне показалось, будто больше никогда не выглянет солнце. Она жила со мной последние несколько месяцев, поэтому будет странно видеть, как она уходит, но это единственный способ.

— Что? — спросила она со слезами на глазах. — Ты отправляешь меня обратно в Париж?

— Нет-нет, я собираюсь поселить тебя в «Фантазме». Это на другой стороне парка, довольно далеко, так что люди не заметят между нами ничего подозрительного. Я оплачу все и оставлю тебе достаточно денег на еду и все необходимое.

Я потянулся к ночному столику за ее обручальным кольцом: именно его Кристин бросила через всю комнату в тот день, когда сказала мне о своей любви. Я, скрепя сердце, снова надел это кольцо на безымянный палец Кристин и прижался губами к ее руке.

— Нет, Эрик, я не буду его носить!

— Но ты должна.

Это кольцо расстраивало и сердило меня. Оно было символом ее любви к Раулю, но сейчас важнее другое. Она будет его носить!

— Люди начнут подозревать ужасные вещи, если увидят беременную женщину без обручального кольца. Если тебя спросят, где твой, ты скажешь, что он в Европе сражается на войне.

— А ты, Эрик? Кем будешь ты для ребёнка, когда он родится?

Было больно, но говорить следующие слова — ещё больнее.

— Я буду рядом, Кристин. Но… если ничего не решится с вашим браком с Раулем, я буду дядей этому ребёнку, пока мы не сможем придумать что-нибудь другое.

Кристин плакала. Плакала из-за меня, но что ещё я мог сказать? Что ещё мог сделать? Это был единственный путь сохранить и моё, и Кристин доброе имя. И она знала об этом, потому и не спорила.

— Ты больше не можешь использовать свою фамилию. Слишком много людей слышали имя де Шаньи.

— Но что мне говорить, если спросят мою фамилию?

— Ты можешь взять мою. Ни один человек на Кони-Айленд, кроме Мег, не знает моей фамилии. Даже я временами забываю ее.

Девушка выжидательно подняла брови.

— Ты станешь Кристин Мюльхайм.

Кристин улыбнулась и вытерла слезы.

— Тебя зовут Эрик Мюльхайм?

Я кивнул.

— Тебе нравится? Если нет, мы можем придумать что-то ещё.

— Очень нравится. Так красиво звучит.

Мое сердце на мгновение замерло, а потом снова забилось. Она называла мою фамилию красивой, такого мне никто и никогда прежде не говорил.

— Правда?

Она кивнула.

— Да. Значит, я смогу дать ребенку фамилию Мюльхайм?

— Разумеется. Я буду навещать тебя так часто, как только смогу, но, как мне кажется, лучше всего будет приходить рано утром или поздней ночью.

— Ты будешь оставаться на ночь со мной?

— Если ты захочешь… да.

— Тогда я последую за тобой, Эрик. Знай, что я вверяю тебе в руки свою жизнь.

Было морально тяжело выдержать все это, но я знал, что это — единственный способ избежать преследований прессы и досужих разговоров.

На следующий день я поднялся рано, когда солнце ещё даже не взошло, и начала паковать вещи Кристин в коробки. Одежду, обувь, драгоценности — все, что пригодится в первые дни. Потом привезу все остальное. Было странно методично складывать вещи и убеждать себя, что она уезжает не в другую страну, а всего лишь на другую квартиру.

Набросив на плечи плащ, я схватил набор ключей для «Фантазмы» и направился к зданию, в котором хотел поселить Кристин. В этом парке развлечений было жилье для всех моих сотрудников, но в самом конце парка, рядом с пляжем, было одно особенное здание, которое я всегда держал запертым. Это был высокий кирпичный дом на вершине одного из магазинов, в котором продавались пляжные одеяла и игрушки. На другой стороне этого дома была винтовая лестница. Я поднялся по ней и открыл дверь чуть заржавевшим ключом.

Здесь было так же пусто как тогда, когда я оставил это место. Я намеревался жить здесь, но отмёл эту идею после первой ночи в этом доме. Он был слишком большим для одного человека. Здесь могла поселиться большая семья, и все равно хватило бы места. Не то чтобы именно это стало причиной перемены моего решения… просто все, о чем я мог думать, ночуя здесь, — это то, что Кристин живёт со мной. И каждое утро мы просыпаемся вместе, а потом идём смотреть на то, как медленно катит свои волны океан. Так что, проснувшись на следующее утро, я уже точно знал, что спокойно жить здесь мне не удастся, и запер дом. Это было менее десяти лет назад. Я даже оставил здесь всю мебель, которую перевёз тогда. И хотя сейчас ее покрывал слой пыли — это ничего, пару дней уборки — и дом засверкает.

Я отодвинул занавеску и посмотрел на океан, который величественно катил тёмные воды, с брызгами разбивающиеся у берега. Это будет идеальным местом для Кристин, чтобы вырастить ребёнка.

При свете, просачивающимся сквозь занавески и шторы, я вытащил чистые простыни из шкафа и застелил постель. Потом вытащил из коробок вещи Кристин и разложил их по местам. Дом по-прежнему казался пустым, но я знал — несколько искусных безделушек или фотографий в рамочках, и дом станет уютным. Кристин здесь понравится. Она возьмёт с собой Пушистика и не будет чувствовать себя такой одинокой.

Закончив, я вернулся обратно в квартиру, чтобы разбудить Кристин и отвести в ее новый дом. Она уже проснулась и расчёсывала волосы, глядя в зеркало. Счастливой она не казалась, но хотя бы не спорила со мной.

— Ты готова? — нервно спросил я, опираясь на косяк двери в ванной комнате.

Она повернулась ко мне и попыталась улыбнуться.

— Думаю, да.

Я помог Кристин надеть плащ и сунул ей в руки Пушистика. Она дошла до входной двери, обернулась, будто пытаясь навсегда запомнить то, что увидела, а потом послушно последовала за мной.

— Это хорошее место, Кристин. Я уверен, что дом тебе понравится так же, как эта квартира.

— Уверена, что понравится…, но так же, как здесь, не будет.

— Как «так»?

— Не будет пахнуть тобой, — улыбаясь, ответила она. — Рубашки, воздух, даже мои платья.

Моё сердце дрогнуло. Я никогда не думал, что Кристин так понравится мой запах. Да, это был обычный мускусный одеколон, но то, что она ассоциировала этот запах со мной, было… божественно.

— Уверен, что на новом месте будет пахнуть так же, ведь я постараюсь приходить как можно чаще.

— Я знаю.

Когда мы подошли к пляжному магазинчику, Кристин посмотрела на высотное здание, а затем оглянулась, будто желаю увидеть квартиру, откуда мы только что пришли.

— Видишь, Кристин, не так уж далеко от меня.

— Где-то сто миль, если не ошибаюсь.

Я улыбнулся, пытаясь хоть как-то приободрить ее.

— Пойдем, хочу показать тебе кое-что.

Я проводил Кристин вверх по лестнице и открыл дверь ее нового дома, прежде чем включить свет. Она остановилась в дверях, глядя на пустую квартиру.

— Он очень большой, — сказала она, — больше, чем твоя квартира. И он весь для меня…

— Ты так говоришь, будто это плохо, — поддразнил я. — К тому же, одна ты здесь не будешь: вместе с ребёнком и Пушистиком вас будет трое. А если добавить меня, постоянно навещающего вас, — то вообще трое с половиной.

Кристин захихикала и смело шагнула внутрь, опустив Пушистика вниз.

— Мне уже здесь нравится! — заявила она.

Я бросил несколько поленьев в камин, чтобы разжечь для нее огонь.

— Скоро здесь будет теплее. Вот там кухня, полная еды. Здесь, — я указал на огромное окно, — прекрасный вид на пляж, а тут… — я взял ее за руку и повёл к ещё одному окну, выходящему на «Фантазму». — Если когда-нибудь почувствуешь себя одинокой, просто выгляни в это окно.

И я указал на свою квартиру, которую было прекрасно видно отсюда.

— Твоя квартира! — воскликнула она. — Я ее вижу.

— Да. И когда будешь на неё смотреть, просто подумай о том, что скоро я к вам приду.

— Да, Эрик, — улыбнулась Кристин.

Я поцеловал ее в лоб и схватил свои ключи.

— Солнце скоро взойдёт, мне пора идти. Я зайду позже с покупками и приготовлю нам обед.

Она улыбнулась.

— Буду ждать.

Тогда я открыл дверь и посмотрел на неё.

— Я люблю тебя, Кристин.