Переломный момент (гет)

Эрик

В тот злосчастный день я встал позднее обычного, засидевшись за нотами до самого рассвета. Ужасно тянуло и ломало ноги, что предвещало плохую погоду. Когда я выглянул в окно, то тяжело вздохнул. Собирались свинцовые тучи, нависшие над моим парком развлечений. Боль в ногах просто убивала меня, и я, подхватив трость, решил прогуляться, пока не начал лить дождь. Я решил сделать кружок по тротуару и вернуться домой, но произошло то, чего я никак не ожидал. Начну по порядку.

Спустившись с невысокого крыльца, я тяжелой походкой направился к рядам магазинов, чтобы купить свежий номер «Нью-Йорк Таймс». И вот, сунув в карман свёрнутую газету, я повернулся, чтобы пойти обратно, но раздался оглушающий раскат грома, и по моему пальто сразу застучали крупные и холодные капли дождя. Ворчливо запахнувшись, я побрёл в сторону дома, но вдруг услышал откуда-то издалека гневные крики:

— Остановите её! Остановите!

Я нахмурился и начал вглядываться вперёд сквозь плотную завесу ливня. Прямо на меня кто-то несся, кто-то в длинном коричневом плаще с накинутым капюшоном, а позади него бежал Нейтон — продавец из закусочной. Резко подавшись вправо, я успел ухватить за руку бродягу в плаще. Тот рьяно вырывался и возмущенно ругался, но я почти не разбирал слов. Подбежал запыхавшийся Нейтон, на его лице расползлась улыбка:

— Ах, босс... Вы не могли бы передать этого воришку нам? Мы с ним разберёмся, чтобы вас не утруждать.

— Что случилось? — спросил я и заметил, что бродяга перестал вырываться и замер.

— Она украла хот-дог одного из наших посетителей!

Обычно когда в моём парке что-то воровали, я звонил в полицию и передавал преступника властям, но беспокоить их из-за хот-дога было бы очень глупо.

— Я разберусь с этим, спасибо, Нейтон. Посчитай этому джентльмену новую порцию за мой счет.

Нейтон кивнул, и они ушли, а я краем глаза заметил, что вор искоса посмотрел на меня, съежившись от страха. Это меня настолько взбесило, что я грубо оттащил его в сторону, схватил за плечи и с силой затряс. Хотелось просто выплеснуть всю злость на этого бездомного, всё, что накопилось:

— Ты! Как ты смеешь воровать у месье Э.?! Как ты посмела воровать в моём парке?!

Я сильнее сжимал пальцы на его тощих плечах, а затем тряхнул мальчишку, как мешок, и ахнул. Капюшон медленно сполз набок, обнажив каштановые кудри. Кудри? Это девушка? Я поднял глаза на лицо и обомлел. Пальцы разжались, и я отшатнулся. Нет, невозможно... Просто невозможно! Я вглядывался в это бледное, но прекрасное лицо. Такое знакомое и такое родное. Сомнений быть не могло.

— Простите, месье Э., — пробурчала она, но потом улыбнулась.

— Кристин?..

Я заметил, что к её щекам прилила краска, и она прикусила губу. Боже, как она хороша!.. Спустя столько лет разлуки я грезил лишь об одной встрече со своей музой, даже пошел на безрассудство в виде письма, но того, что она окажется передо мной, я не мог ожидать. Спустя пару минут безмолвного созерцания Кристин я, наконец, обрёл дар речи:

— Что ты тут делаешь? Почему ты не в Париже?

Она замешкалась, старательно отводя глаза. Ничего, я выведаю у неё это позже, а пока нужно вернуться домой, а то с нас хоть воду выжимай. Я аккуратно взял её за локоть, казалось, что она могла вот-вот исчезнуть, и я окажусь один посреди площади под холодным проливным дождем.

— Куда мы? — робко спросила она.

— Подальше от дождя и ветра.

Мой голос звучал холодно, и я ничего не мог с этим поделать. Да, я был безумно рад снова видеть Кристин, но я не забыл то, как она со мной поступила. Никогда не забуду. Мы шли молча, и я спиной чувствовал, как она сверлит меня взглядом. Но что же ей нужно? Зачем она здесь?

Мы довольно быстро достигли моего дома. Я пропустил девушку вперёд, потому, что ей ничего не стоит вспорхнуть по ступенькам, а с моими больными ногами для меня это целая проблема.

Распахнув дверь своей скромного обители, я вспомнил, что там не убрано. На полу валялись ноты: вчера, в порыве вдохновения, я бросал куда попало неудавшиеся очерки. И хотя моя обида на Кристин была довольно велика, всё же было стыдно запускать её в этот свинарник. Но мне пришлось это сделать.

Я быстро нашел в шкафу длинную рубашку и протянул Кристин:

— Ты же не можешь ходить в мокрой одежде.

Совершенно случайно я коснулся её пальцев. По телу пробежала непонятная дрожь, а сердце забилось словно сумасшедшее. Нервно сглотнув, я отдёрнул руку и отошел к камину, повернувшись к девушке спиной, чтобы она не увидела мученического выражения на моём лице. Черт! Ей же нужно переодеться, а я встал здесь как столб. Не оборачиваясь, я вышел на кухню, глубоко вздохнул и, стараясь придать своему голосу повседневный тон, сказал:

— Когда закончишь переодеваться, можешь повесить вещи туда же, куда и плащ.

Я налил большую кружку теплого чая, отсчитав себя, что нет ничего к чаю. Да и откуда у меня появились бы сладости или печенье? Ко мне никто не заходит, кроме Мег, а для этой маленькой фурии я не собираюсь особо распинаться.

Спустя минут десять я снова вошел в гостиную. За полупрозрачной ширмой виднелся стройный силуэт Кристин.

— Вы готовы, леди?

Леди?! Я назвал её леди?! Боже, Эрик, ты совсем сошел с ума! Что ты несешь?! Но в голове всё перепуталось, и я совсем не отвечал за свои слова.

— Да.

Лёгкой походкой она вышла из-за ширмы, смущенно улыбаясь. Я молча протянул ей кружку и отошел подальше, всем своим нутром желая слиться со стенами. Я совершенно не представлял, о чем с ней разговаривать, как себя вести и что делать, поэтому стоял, как истукан, и молчал, уставившись в пол.

— Ты весь мокрый.

Её бархатный голос вывел меня из задумчивости. Что она сказала? Я не разобрал слов: внутри бушевал ураган эмоций, а голова была забита совсем другими мыслями. Кажется, она сказала, что я весь мокрый.

— Эрик!

— Со мной всё в порядке, — небрежно бросил я, — ты согрелась?

— Да, спасибо.

Чтобы сгладить неловкость, я поспешно собрал мокрые вещи Кристин с пола, развесил у камина и исподлобья взглянул на девушку. Она озиралась в поиске кресла или дивана. Вот я дурак, нужно было сразу предложить ей присесть!

Я выудил из шкафа подушки и положил на пол возле камина, густо покраснев:

— Мне ни к чему тут ни диваны, ни кресла. Гостей я всё равно не зову.

Затем, ссутулившись, я скрылся за дверью в кладовку, где хранились мои вещи. Скинув сырую одежду и натянув сухую, я прижался спиной к стене и закрыл глаза. Даже не верилось, что в паре метров от меня сидит та, о которой я молил Господа все десять лет. Да и вообще: мне было не по себе, ведь в этом доме не было живой души долгое время, не считая, конечно, Мег, которая заходила меня проведать раз в неделю.

Я покрепче ухватился за трость и снова вышел в комнату. Кристин, услышав позади себя шаги, обернулась и заинтересованно уставилась на меня. Почему она так пристально меня разглядывает?

Я вздохнул и опустился на подушку, старательно держа расстояние. Мы сидели в полном молчании, пока мои ноги снова не начали болеть, причем ещё сильнее, чем обычно. Эти стальные скобы, что мне выдали в больнице, весили, казалось, тонны, но без них каждый шаг настолько болезненный, что еле можно сдержать крик. Но всё-таки иногда их нужно снимать, чтобы ноги отдохнули. Я завернул штанину и боковым зрением уловил, что она смотрит на меня расширившимися от удивления глазами. Что она сейчас думает обо мне? Абсурд! Призрак Оперы передвигается при помощи протезов... Стыд-то какой. И чего она так уставилась?

— Мне было бы легче, если бы ты не смотрела на меня, как на инвалида.

Она зарделась:

— Я не... прости. А… А как это произошло?

— Если тебя это так интересует... на меня напали и избили до полусмерти за какие-то жалкие пять долларов и дешевый бумажник.

Я старался придать голосу безразличие и отчуждённость, но он всё равно дрогнул. Я словно погрузился в то время, когда едва мог передвигать ноги, когда, по ночам стиснув кулаки от боли, старался не думать о ней, из-за которой всё это произошло. Да, я всегда и во всём винил её! Её, которая сейчас сидела в полуметре и прикрывала рот рукой от ужаса. А ко мне, под гнётом страшных воспоминаний, вдруг пришла дикая ярость. Что она вообще тут забыла? Я бежал от неё в Америку, как можно дальше от Парижа, чтобы ничего не напоминало о её блестящих карих глазах, о кудрях, пахнущих шоколадом и ванилью... Зачем она здесь? Где её муж? Очевидно, что он сейчас все ноги избегал в поисках исчезнувшей жены. Скорее всего, они остановились где-то у порта.

— Как только ливень закончится, я провожу тебя до гостиницы у причала. Вы же там остановились? Это единственный отель за много километров отсюда. Твой муж тебя, наверное, потерял.

— Эрик, Рауль в Париже.

Мне показалось, что я ослышался. В Париже? Но с кем, ради всего святого, она сюда приплыла? Я незамедлительно задал этот вопрос, на что получил ещё более ужасающий ответ:

— Одна.

Нет, не могла же она в одиночку преодолеть такое расстояние и оставить своего супруга! Он бы её просто так не отпустил. Может, она лжет?

— А твой муж?..

Она промолчала и, дотянувшись до своего плаща, вытащила оттуда знакомый конверт. Тот, что я посылал ей. По спине пробежал неприятный холодок, и я готов был проклясть тот день, когда отправил его. Это было так глупо, незачем было ворошить былые раны.

— Я получила твоё письмо и не смогла больше оставаться с ним.

Я хотел было возмутиться, но она взглянула на меня до боли жалостливым взглядом, а пламя от камина вдруг осветило её лицо, и я задохнулся от злости. Оно было всё в синяках! Этот ублюдок посмел поднять на неё свои грязные руки! Но я лишь поджал губы и отвернулся. Мне не должно быть её жаль, я должен взять себя в руки. После того, что она без капли жалости со мной сделала, я не могу так прогнуться. Нет. Она сама выбрала эту жизнь, это её проблемы.

— Ты должна вернуться и сделать вид, что никакого письма не было. Я был болен и сделал то, чего не должен был делать. Это письмо — ошибка! Ты должна вернуться! Должна вернуться обратно в Париж! Ты не можешь тут остаться!

Я поднялся на ноги и, схватив её за руку, заставил встать.

Злость закипала в моих жилах, в этот миг я ненавидел её! Ох, как же я ненавидел её!

— Но почему? Я не люблю Рауля! Я не люблю его, понимаешь! Он бьет меня, унижает! Он издевается надо мной и избивает из-за того, что я не могу иметь детей! Прошу тебя, умоляю, не заставляй меня возвращаться!

И она рухнула на колени, закрыв лицо руками. Я смотрел на неё снизу вверх, внутри зарождались сомнения, но я рубил их на корню. Я не могу позволить ей тут остаться! Я больше не вынесу этого!

— Я верю тебе, но ничего не могу сделать. Это был твой выбор. Надеюсь, твоя жизнь так же прекрасна, как и твоё лицо.

О, мои слова звучали так ядовито, что она невольно вздрогнула и подняла голову. Её лицо исказила гримаса боли:

— Эрик, пожалуйста...

— Нет! Ты была права тогда, наша жизнь была бы так же уродлива и ужасна, как и моё изувеченное лицо! Как ты вообще посмела прийти ко мне с просьбой укрыть тебя от мужа? Мало того, что ты вернулась, так ещё и воруешь в моём Парке! Как у тебя хватает наглости?

— Я была очень голодна, у меня нет ни гроша...

— Но это не даёт тебе право воровать! Ужасно. Завтра же отправляйся первым рейсом в Париж, я оплачу билет. Тебя не было в моей жизни десять лет, и я не собираюсь впускать тебя в неё только потому, что у тебя вдруг начались проблемы. Это эгоистично, Кристин Дае. Ах, прошу прощения, Кристин де Шаньи.

Я словом за словом наносил ей удары, и мне было плевать! Пусть мучается так же, как и я! Пусть почувствует себя на моём месте! Я хотел отойти подальше от корчившейся у моих ног некогда любимой девушки, но споткнулся и чуть не упал. Кристин хотела помочь мне и протянула ко мне руки, но я оттолкнул её подальше.

Опустившись за свой стол, я стал с неистовой быстротой строчить возникающие в голове ноты. Они сменяли друг друга одна за другой, превращаясь в мелодию, наполненную беспросветным мраком и душевной болью. Всё, что сейчас бушевало во мне, выплескивалось на чистый лист пергамента. В комнате повисла тишина, изредка нарушавшаяся рычанием в желудке девушки. Вскоре мне это надоело, я повернулся и грубо рявкнул:

— Ты можешь прекратить это?

— Не могу, я не ела два дня.

— У тебя есть ворованный хот-дог, — напомнил я, придав голосу презрение, и отвернулся, склонившись над бумагой.

— Я выбросила его.

— Сначала своровала, а потом выбрасываешь. Что за потребительство? Из тебя выйдет никудышный вор, но продолжай в том же духе, может, всё же набьешь руку.

Она помолчала, наверное, силясь не сказать грубость, затем простонала:

— Эрик, я так голодна, может, ты всё-таки дашь мне поесть? Как то негостеприимно получается.

Что за наглость? Никто и не говорил, что я гостеприимен. Она напоминала мне бездомную кошку: сначала я привёл её в дом, а она уже требует еды. Черт бы её побрал.

— Назови мне хоть одну причину, почему я должен тебя покормить?

— Я умираю с голоду.

Сердце пропустило удар, и я нахмурился. Мысль о том, что мой Ангел музыки голоден, прорвала холодную стену, и я сдался, махнув рукой в сторону своей второй кладовой, где хранились консервы.

— Как их открыть? — спустя пару минут послышалось за спиной.

— Ты не видишь, что я занят?! — прорычал я, не отрывая пера от пергамента.

— Я просто спросила…— вздохнула она и замолчала. Прошло несколько минут, и я уже подумал, что могу поработать в тишине и спокойствии, как сзади раздался вскрик. Ну что там у неё еще?! Я резко обернулся и замер. Рубашка, которую я ей дал, стремительно заливалась кровью и становилась алой.

— Чёрт возьми, женщина! На что ты вообще рассчитывала?!

Я грубо потащил её за собой в ванную и сунул руку под холодную воду, льющуюся из крана. Она всего лишь порезала палец, почему же здесь столько крови?.. Мне стало не по себе.

— Ай, больно!

— Так и должно быть, замолчи.

Я замотал её рану полотенцем, и мы вернулись в комнату. Там я, пошарив рукой в кладовой, вытащил открывалку, быстро открыл жестяную банку с персиками, передал её Кристин и опять вернулся за работу. Кристин больше не проронила ни слова. Ближе к полуночи мне безумно захотелось спать, веки сами по себе стали закрываться. Кристин уже спала, свернувшись у камина. Я забрался в свою постель, потушил свечу и, стянув маску, положил её на ночной столик. Она задела что-то, я прищурился и побледнел. На тумбочке стояла фотография Кристин в красивой рамке. Я вырезал её изображение из газеты, где сообщалось о свадьбе виконта и оперной дивы. Я незамедлительно перевернул рамку. Скоро Кристин уедет, и я снова останусь один. Спать вдруг расхотелось, и я упёрся взглядом в потолок, обуреваемый воспоминаниями.

Когда-то в молодости я не мог спать целыми ночами, терзаемый кошмарами, где я снова и снова проживал те ужасы жизни в цыганском цирке. Но все они испарились, как только я встретил Кристин. На смену кошмарам пришли грезы, в каждом сне я видел её счастливое лицо, искреннюю улыбку и сверкающие глаза, я видел её в свете софитов, видел на огромной сцене и искренне радовался за неё. А потом эти сны пропали, когда она так жестоко обошлась со мной. В течении десяти лет я каждую ночь снова и снова погружался в ужасы своей памяти и просыпался в холодном поту. Даже сейчас, когда Кристин лежит в паре метров от меня, в голову лезут только ужасы. Кристин... Люблю ли я её сейчас? Моё сердце страдало, лишь только я думал о ней, но разум наполнялся ненавистью при одном взгляде на это милое лицо.

Я не помнил, как всё-таки уснул. Первый луч утреннего света ударил в глаза, я зевнул и бросил взгляд на то место, где вчера уснула девушка. Кристин всё ещё мирно спала, солнечные зайчики бегали по её лицу, сейчас она как никогда была похожа на Ангела, которого по ошибке занесло в мой дом.

Я как можно тише поднялся на ноги, натянул маску и пошел на кухню, чтобы поставить чайник и приготовить незатейливый завтрак. Пока закипала вода, я стоял у окна и смотрел, как суетливо машет метлой дворник и медленно оживают окрестности «Фантазмы». Уже начало ноября, сезон подходит к концу, а Парк закроется на зимовку. Было холодно, и я поплотнее закутался в халат. Чайник тихо засвистел, я обернулся и снял его с огня.

— Эрик?

Я нервно сглотнул. Боже, как давно моё имя не срывалось с её губ! Это было так... так странно. Обычно по имени меня звала только Мег, но меня корежило от её писклявого голоса.

Она подошла к окну, и я протянул ей чашку кофе.

— Красивое утро, — пробормотала она, — здесь всегда так красиво?

— Я не вижу там ничего красивого, — холодно ответил я.

— Да брось, тут прекрасный вид.

— Я сказал, что здесь нет ничего красивого! Разве ты не слышала?!

Она поджала губы, но промолчала, бросив на меня чуть испуганный взгляд.

— Собирайся, нам пора. Корабль до Парижа тебя одну ждать не будет.

Девушка поспешно поставила чашку на подоконник и, не смея возразить, бросилась в гостиную. Наверное, я слишком груб с ней, но другого она не заслуживает.

Спустя десять минут, когда я покончил с завтраком, она уже была готова и стояла у двери.

Мы быстро спустились по лестнице и направились по оживлённым тротуарам «Фантазмы». Парк уже открылся, и мы еле протискивались сквозь толпы весёлых американцев. Кристин изумлённо оборачивалась и часто останавливалась, заглядевшись на что-нибудь. Она была в восторге от моего парка, а я самодовольно улыбался.

Вот мы подошли к кассе, я усадил девушку на скамейку и велел оставаться ей здесь и никуда не уходить, пока я не куплю билет.

— Можно я схож...

— Нет! — резко оборвал я. — Если ты хоть на шаг сдвинешься с этой чертовой лавки, я клянусь, что ты об этом пожалеешь.

Кристин испуганно съежилась и опустила голову, а я, метнув на неё гневный взгляд, подошел к кассе.

— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — осведомился кассир.

— Один билет на пароход до Парижа.

Мужчина выудил из ящика какую-то тетрадь, пролистнул пару страниц и поднял на меня глаза:

— К сожалению, на сегодня рейсов нет.

Чёрт! Похоже, что Кристин придётся остаться у меня ещё на ночь и снова проверять моё терпение на прочность.

— А когда следующий пароход до Парижа?

— Так... — кассир снова опустил глаза, сверяясь с тетрадью. — В середине апреля.

Я раскрыл рот. В середине апреля?! Но сегодня только второе ноября! Должно быть, он ошибся!

— В апреле? — прорычал я. — В АПРЕЛЕ?!

— Судна перестают отправлять в рейсы в это время годы, сэр, слишком большой риск натолкнуться на лёд. Следующий пароход отправится не раньше весны.

— Но послушайте, моей знакомой нужно вернуться в Париж в ближайшее время!

— Я ничем не могу помочь, ей придётся остаться тут до весны.

— Но что здесь делать одинокой девушке до весны без работы и денег?!

— Дома престарелых всегда ищут помощников.

Я сердито развернулся, подхватил трость и зашагал прочь. Она пробудет тут до весны! Да, я мог отправить её работать в дом престарелых, но даже для неё это было бы уже слишком. Как бы презрительно я к ней не относился, дом престарелых — ужасное место, где молодой девушке точно не место. Я прошел мимо Кристин, громко стуча тростью, а она, подскочив, бросилась за мной.

— Я слышала, что он сказал! — крикнула она, не успевая за мной.

— Чёртов Кони-Айленд, чёртов остров! — рычал я.

— Я что, правда застряла здесь до весны? — Кристин ухватила меня за руку, но я выдёрнул её.

— Да, ты застряла тут.

— Но куда мне теперь идти? У меня нет ни денег, ни одежды.

Я закатил глаза и обернулся:

— Если ты замолчишь, то можешь пожить некоторое время у меня, пока я не придумаю для тебя что-нибудь получше.

Да, я был зол на неё, но не настолько бессердечен, чтобы бросить девушку на улице. А зимы в Кони-Айленд очень суровы.

Лицо Кристин просияло, и она вдруг коснулась рукой моей щеки:

— Спасибо, Эрик.

Я замер, а моё сердце перевернулось внутри и громко застучало. Нервно сглотнув и отвернувшись, что стоило мне больших усилий, я продолжил идти.

— Куда мы идём? — тихо спросила она.

— Я иду работать! — сквозь зубы прошипел я.

— Я могу пойти с тобой?

Я обернулся и хотел обрушить на неё свою злость, но лицо девушки было таким наивным и жалостливым, что я тяжело вздохнул и кивнул:

— Только если замолчишь.

Она с улыбкой закивала, и мы вместе вошли в ворота «Фантазмы». Сейчас Кристин казалась мне ребёнком: она с восхищением оглядывала всё вокруг, то и дело изумлённо вздыхая или пораженно качая головой. Чёрт возьми, мне не остается ничего другого, как заботиться о ней до самой весны. С одной стороны, моё сердце начинало стучать быстрее от мысли, что она будет рядом такое долгое время, а с другой... с другой разум рьяно противился этому.

Чёрт возьми, эта зима обещает быть очень долгой...