Переломный момент (гет)

Кристин

Вы когда-нибудь задумывались о том, что ваша жизнь в один день может резко измениться? Вот и я не думала. Жила себе в беззаботных грёзах, пока на мои детские плечи тяжким грузом не легла смерть отца. Именно тогда, той зимой, я осталась одна. Хотя нет, не совсем одна. У меня был мой Ангел Музыки, мой верный друг, товарищ, вдохновитель... У меня был Эрик. О, это имя часто всплывало в моём сознании, в такие моменты я закусывала губу и нервно заламывала пальцы. Я не знала, как к нему относиться, прошло столько лет с момента того случая, когда он похитил меня посреди «Триумфа Дон Жуана», но я не испытывала к нему неприязни, даже спустя многие годы.

Трудно объяснить, что происходило между нами тогда, десять лет назад, когда я увидела его в последний раз. Я ничего не знаю: где он, чем занимается, жив ли он вообще. Но это не значит, что я не вспоминаю его. Часто ночью, перед сном, в моей памяти всплывает его измученное душевной болью лицо, а перед глазами проплывают картины той ночи: горящие факелы, сырой пол, запах самой смерти, смешанный с терпким дорогим одеколоном, мольбы Ангела остаться...

Эрик поставил меня перед сложным выбором: либо я выхожу за него замуж, либо он убьет Рауля. Я даже подумать не могла, что он, мой верный друг ещё с самого детства, заставит меня делать столь ужасный выбор. За что он полюбил меня? Я была абсолютно никем. Но с его помощью я стала оперной дивой, о которой говорили по всей Европе. Я этого не заслуживала ровно настолько, насколько не заслуживала его любви. Я вздрогнула, вспомнив его золотисто-зелёные глаза, полные слёз отчаяния, как он цеплялся длинными пальцами за подол платья... вспомнила, как отвратительно поступила, когда вернулась, чтобы отдать Ангелу кольцо, и мы остались наедине. Тогда он рухнул на колени, протягивая руки:

— Разве так сложно полюбить чудовище, Кристин?

— Я люблю другого! — с каким-то даже отвращением буркнула я.

— Но ты так юна, ты не знаешь, что такое любовь. Эрик смог бы показать тебе... — Ангел обхватил меня за ноги и прижался холодной щекой к моей коленке. Я резко отстранилась. Как я могу его полюбить? Он дорог мне как друг, учитель, но не более. Да и ещё его отвратительное лицо!..

— Эрик, ты меня не слышишь! Я не люблю никого, кроме Рауля! РА-У-ЛЯ, не тебя.

— Но я люблю тебя так, как никто не любит, — упрямо покачал головой Ангел. — Наш брак был бы прекрасным, полным музыки и страсти! Наша жизнь была бы красивой...

— Такой же красивой, как твоё лицо, — ядовито бросила я и тут же пожалела. Руки учителя безвольно упали, он попятился, пока не врезался спиной в стену и посмотрел на меня, как загнанный в ловушку зверь. Затем стиснул кулаки и бросил сквозь зубы:

— Уходи.

Голос Ангела был сломлен, я слишком сильно ранила его тогда, но в тот момент меня это не волновало. Кого вообще волновало чудовище, затаившееся в глубине сырых подземелий? Мне было всё равно, я заторопилась обратно, к Раулю, оставив кольцо дьявола на столике. Рауль... Его я бы не променяла ни на что. Боже, как же я сильно любила виконта, я считала дни до того момента, когда, наконец, стану графиней де Шаньи.

Рауль был молод, красив, невероятно богат и солиден, любая девушка с лёгкостью отдаст душу дьяволу за такого жениха, что уж говорить обо мне, глупой восемнадцатилетней девчонке?

А потом мы поженились. Я никогда не забуду тот волнительный день. Сердце сладко замирало в преддверии церемонии бракосочетания. Вдоль белоснежной дорожки, по которой мы ступали к алтарю, цвели дивные красные розы. Мы медленно шли к беседке, щедро увитой виноградом, подол моего платья мягко шуршал где-то позади... Мы взялись за руки и поклялись любить друг друга, пока смерть не разлучит нас.

После торжества мы оказались в окружении семьи виконта, состоялось празднование, мы танцевали, танцевали до глубокой ночи, смеялись, дурачились. Я ощущала, как тепло приняли меня родители Рауля, и впервые за долгое время почувствовала себя в кругу родных людей. А потом случилось то, что должно было случиться, — первая брачная ночь. Я думала, что всё будет волшебно, как в многочисленных французских романах, но я ошиблась. Всё было настолько примитивно и серо, что на следующее утро я проснулась, закуталась в одеяло и прикусила губу. Меня посетил ужасающий вопрос: а смогу ли я вечно любить виконта, вдруг наша любовь постепенно потухнет?

Прошел год, я сходила с ума от безделья и скуки. Время будто остановилось. Брачная жизнь уже не казалась мне такой счастливой и безоблачной, я загорелась идеей о зачатии ребенка в надежде, что хотя бы он сделает меня счастливей. Но шло время, попытки забеременеть не венчались успехом. Ночь за ночью, а результатов не было.

Рауль всё реже появлялся дома, целыми днями работал. Сначала он пропадал там несколько часов, а потом его работа отнимала его у меня на целые сутки. Я пребывала в одиночестве недели напролёт, слоняясь по саду или огромному дому. На шестом году брака всё окончательно испортилось. Рауль работал ночами, приходил утром и спал весь день, чтобы вечером снова уйти на работу. Меня он словно не замечал. И только спустя шесть лет я вдруг вновь подумала об Эрике. Я задавалась вопросами: что с ним стало, как он устроился, здоров ли. Думала о тех ужасных вещах, что ему наговорила. А ведь он ничего такого и не сделал, если подумать. Просто любил меня.

Прошло ещё несколько лет, на протяжении которых наш брак всё больше и больше углублялся в темноту. Рауль винил меня, что я не могу забеременеть, попрекал меня этим каждый божий день. А потом он начал пить... Пил, как последний заправский пьяница, несколько раз поднимал на меня руку, а я старательно гримировала синяки, чтобы никто не увидел, чтобы не пошли слухи. Тогда репутации мужа пришел бы конец. Тщательно накладывая пудру, я вспоминала про Ангела. Смог бы он ударить меня, с его-то вспыльчивым характером? Вряд ли. Но это только мысли, я и подумать не могла о том, чтобы уйти от виконта и отправиться искать Эрика.

Но моему терпению тоже настал предел. Я хорошо помню тот день, когда сидела у трюмо, прижимая к лицу мокрый компресс. Рауль снова избил меня, и по щеке расползался тёмно-лиловый синяк. В дверь тихо постучали, вошёл слуга, протягивая мне письмо. Тяжело вздохнув, я перевернула его, читая адрес. Обычно мне присылали только приглашения на вечера и ужины, но этот конверт явно был не праздничный, желтый, с потрепанными уголками. Я с любопытством вскрыла конверт и начала читать:

"Дорогая Кристин,

Так много ночей я не спал, так много думал... Да, моя рана ещё не затянулась, но здравый смысл сильнее, и спустя десять лет я понял, что ты была права. Наша жизнь была бы так же отвратительна, как моё лицо. Эта фраза на протяжении многих лет травила мою душу, полосовала её и рвала на части. На что я, собственно, рассчитывал? С самого рождения я был изгоем, как я только смел подумать о том, что смогу завоевать тебя? Десять лет назад я покинул Париж, мне было больно оставаться там, где каждый уголок связан с воспоминаниями о тебе. Я уехал очень далеко и начал своё дело, которое ценится в этих кругах, но даже это не может отвлечь от мыслей о тебе. Я клялся, что никогда не посмею написать тебе письмо, но, видно, я ещё и ужасно слабовольный. Просто я хочу, чтобы ты знала, что даже спустя столько времени я люблю только тебя. Зачем я это пишу? Хватит ли у меня смелости послать это письмо? Что ж, надеюсь, что ты счастлива, дорогая Кристин. Я желаю тебе всего самого наилучшего, надеюсь, что твоя жизнь настолько же прекрасна, как твое лицо.

Всегда твой

Эрик"

Я медленно подняла глаза и взглянула на своё отражение в зеркале. Кожа побледнела, на глаза навернулись ненужные слезы. Ему до сих пор больно от моих глупо брошенных слов тогда, десять лет назад. Мне нужно его найти, найти и извиниться за всё, что я сделала. За слова, за обиды. Только то, что я его не люблю, не даёт мне права причинять боль тому, кто сделал для меня так много. Сейчас я больше всего на свете нуждалась в друге, который смог бы меня поддержать, успокоить, дать совет. Рауль снова ушёл, утром он вернётся, пьяный в стельку, и снова начнёт махать кулаками. Сидеть в четырёх стенах было невозможно, я без лишних раздумий закинула пару вещей в кожаный мешок, накинула плащ и вышла в туманную ночь. Был только один человек, который точно знает, где сейчас Эрик, — это мадам Жири, и она, несомненно, будет рада снова меня видеть.

Ночь была тихая, единственным источником света оказался старый тусклый фонарь. Благо, Оперный театр был неподалёку. Я поплотнее запахнулась в плащ и поспешила туда. Юркнув через чёрный ход, я лёгкой походкой вспорхнула на второй этаж и, петляя коридорами, оказалась у коморки мадам Жири. Когда я робко постучала, в голове билась мольба о том, чтобы женщина была ещё тут. Спустя пару минут дверь приоткрылась, и я увидела мадам Жири. Она сильно постарела за эти годы, морщин стало значительно больше, но стать и осанка балерины её не покинули. Зеленые глаза пытливо пробежались по мне, а когда я скинула с головы тяжелый капюшон — она ахнула:

— Кристин! — женщина крепко обняла меня, — проходи скорее, я сделаю горячий чай.

Я кивнула, повесила плащ на крючок и опустилась в удобное мягкое кресло. Тут ничего не изменилось, словно не было этих долгих десяти лет, и я после очередной репетиции заглянула к мадам Жири, чтобы поделиться своими тревогами.

— А ты пока расскажи, как ты жила, чем занималась, — попросила мадам Жири, хлопоча у тумбы.

— Я… Я ненадолго, — пробормотала я, поднимая на неё глаза. Женщина обернулась и пораженно выдохнула, заметив синяки и ссадины, что покрывали моё лицо. Мадам опустилась на подлокотник кресла и положила руку мне на плечо:

— Кто это?..

— Рауль, — со стыдом ответила я.

Женщина не стала расспрашивать, лишь сурово поджала губы, проклиная в голове виконта де Шаньи, а потом, выдавив подобие улыбки, с беспокойством сказала:

— Ты можешь остаться здесь настолько, насколько потребуется.

— Я не за этим пришла, — смущенно сказала я, — я пришла, чтобы узнать местонахождение одного человека.

Мадам Жири протянула мне кружку с горячим чаем:

— Я не знаю никого, кроме тебя, Мег, Шарлотты, Рейе, Милис…

— Я ищу Эрика, — нетерпеливо перебила я, зная, что этот список будет тянуться до бесконечности.

Она резко замерла и бросила на меня непонятный взгляд:

— Он давно умер, — отчеканила она, но я покачала головой.

— Я знаю, что он жив. Он прислал мне письмо, — я сунула руку в мешок и протянула раскрытый конверт. Мадам Жири поднесла его к свету и прочитала, словно не веря, что это почерк Ангела. Спустя минуту она вернула мне письмо и повернулась спиной:

— Он сказал, что никогда не попытается написать тебе, обещал, что не будет лезть в твою жизнь!

— Послушайте, мадам Жири, я прожила столько ужасных лет в унижениях и побоях, а все мои мысли были только об Эрике... О том, какую боль я ему причинила.

— Я не расскажу тебе, где он находится. То, что ты сказала ему так много лет назад, чуть не убило Эрика. Я не позволю этому случиться снова. Я люблю Эрика так же, как люблю тебя, люблю, как собственного сына, а матери не могут подвергать детей опасности.

— Но я обещаю, что больше не причиню ему боли! Я хочу принести свои извинения и вернуть его дружбу.

— Когда-нибудь ты снова решишь уйти в тень, и это добьет его, Кристин! Ему лучше без тебя...

— Что, если я пообещаю остаться? — с вызовом бросила я.

Женщина обернулась и взглянула на меня с... отвращением?

— Ты стоишь тут и говоришь мне в глаза такие вещи? Да ты же сбежишь к виконту, не успеет сесть солнце. Я не верю тебе, не верю ни единому слову!

— Но я докажу! — не унималась я. — Скажите мне, где он!

— Ты шутишь?

— Разве похоже?

Женщина колебалась, словно решаясь на что-то, а потом опустила голову:

— Я не знаю его адреса, он его не оставил. И на конвертах он не пишет обратного адреса. Я знаю только то, что он в Кони-Айленд.

— Кони... что?

— Кони-Айленд.

Мадам Жири на мгновение исчезла за дверью, а вернулась уже с деревянной коробкой. Внутри были какие-то вещи, вырезки из газет. Кони-Айленд. Место на другом конце мира, в городе под названием «Нью-Йорк».

— Эрик присылал много подарков, безделушек, сувениров. А один раз даже прислал это, — на глазах женщины блеснули слёзы, а я прочитала на небольшой бумажке: «Билет в один конец до острова».

— Эрик прислал мне его несколько лет назад, хотел, чтобы я приехала посмотреть Америку, но я уже стара, а тебе он важнее. Возьми его.

— Нет, я не могу...

— Можешь, — отмахнулась мадам Жири, — ты же хочешь доказать Эрику, что можешь дать ему шанс.

Я растрогалась и сгребла старушку в объятия:

— Спасибо, мадам. Спасибо!

— Рано пока говорить спасибо. Поторопись, если хочешь уехать сегодня. Корабль отправляется в полночь.

Ещё раз поблагодарив женщину, я залпом осушила стакан и сломя голову бросилась к пирсу. Сердце трепетало в предвкушении приключения и долгожданной встречи. Я найду Эрика, я вам обещаю!

Эрик

Сколько я себя помню, в моей жизни не было ничего, кроме лишений и издевательств. Мать возненавидела меня сразу же, не успел я появиться на свет. Какая нормальная мать ненавидит собственное дитя? Да, лицом я был отвратителен, но это же не означает, что я не могу любить. Моя душа ничем не отличается от вашей. Всю свою жизнь я любил… Я любил свою мать, несмотря на её пренебрежение, любил животных, потому что для них не важно, как я выгляжу. И они любили меня. Я помню, как огромный чёрный паук взобрался на колени к моей матери. Она завизжала и хотела раздавить его, но я не позволил, успев выхватить его прежде, чем тяжелая газета опустилась на насекомое. Я отпустил его в саду. Ведь внешний вид ничего не значит, он так же, как и я, имеет право жить. Потом я притащил домой кролика со сломанной лапой, птицу с травмированным крылом, даже однажды привел бродячую собаку и дал ей имя — Мартин.

Своего настоящего отца я никогда не знал. Однажды я спросил про него у матери, а она ответила, что он оставил нас после того, как увидел мое лицо. В течение долгих лет я винил себя за то, что отец бросил семью, но потом я случайно узнал, что отец умер за несколько месяцев до моего рождения. Ещё помню, как мать заставляла меня носить эту душную плотную маску. Я никогда её не снимал, разве что ночью. Я рос, маска становилась меньше, острые края мучительно впивались в тонкую плоть уродливой части лица, но я не смел жаловаться, иначе мать пришла бы в бешенство и избила бы меня розгами.

Однажды ночью, когда я сидел у окна в своей комнате на чердаке, городские дети, идущие с карнавала, заметили меня и начали кидать в окно камни и бутылки. Я отошел от окна, стараясь держать себя в руках. На улице послышался лай, а потом страшный визг. Я узнал лай Мартина. Прильнув к окну, я заметил, как дети обступили пса и начали издеваться над животным, тыча в него острой стороной разбитой бутылки. Мгновение спустя я уже бежал вниз, чтобы выручить своего пса, но они лишь расхохотались, и вдруг я почувствовал резкую страшную боль в боку. Опустив глаза, я затрясся. По грязной старой рубашке растекалось ало-красное пятно, а лица детей вмиг посерьезнели. Они убежали, бросив у моих ног небольшой перочинный ножик. Я опустился на колени, тяжело дыша, и подполз к Мартину. Пес уже не дышал, его язык выпал, а стеклянные глаза устремились вслед извергам.

Потом меня нашли. Мать положила меня на диван в гостиной. Я цеплялся за жизнь изо всех сил, я боролся со смертью, а она даже не подходила ко мне и, как ни в чем не бывало, хлопотала на кухне, а потом пила чай.

Я поправился, но мама строго запретила мне выходить из комнаты, и я сидел там неделями. Меня, конечно, выпускали в туалет, а еду мать приносила на чердак. Вскоре я узнал, что к ней ходит мужчина — врач, и что у них серьезные отношения. Она не хотела, чтобы её ухажер узнал обо мне. Я часто сидел у двери и прислушивался к их приглушенным разговорам. Мама была счастлива, она смеялась таким звонким смехом, который я никогда раньше не слышал. Потом он узнал обо мне и начал кричать на мать из-за того, что она умолчала про сына. Мама рыдала.

Я против собственной воли приносил людям столько проблем. В этот же день я распахнул окно и по трубе спустился вниз. Как же приятно было снова очутиться на земле! Я выкопал могилу для Мартина, а потом убежал. Я бежал и бежал, казалось, за спиной уже несколько километров, в боку кололо, дыхание спирало. Несколько дней я прожил в лесу, построив нехитрый шалаш из старых веток. А одной ночью меня схватили и утащили в цыганский табор. Те издевательства, что я пережил дома, показались просто шутками по сравнению с тем, что со мной творили цыгане. Они с диким хохотом хлестали мою обнаженную спину стальными прутьями, били по лицу и бросали в мой адрес мерзкие шутки. Потом меня заперли в клетке и начали показывать людям, словно животное в зоопарке. Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать. Цыганский цирк приехал с гастролями в Париж, где меня заметила мадам Жири, спасла и привела в Оперу, где я впервые смог вздохнуть спокойно. Это место стало моим настоящим домом. Там я научился играть, петь и обучился музыке. Впервые за многие годы я был счастлив, но как никогда одинок. Я был уже юношей, совершенно одиноким и отчужденным.

Меня знали как «Призрака Оперы», я требовал двадцать тысяч франков взамен на мирное существование. Сначала это было исключительно ради забавы, но потом я понял, что люди боятся меня и на этом можно неплохо разжиться. Тогда-то я и наткнулся на единственную и самую настоящую любовь моей жизни. Это была маленькая девочка лет восьми, которая каждый день приходила в часовню и молила отца о каком-то... Ангеле Музыки? Я разглядывал её, стоя в темноте, и поражался: она сама выглядела, словно Ангел — такая же красивая и непорочная. Я полюбил её с первого взгляда, притворился Ангелом, научил её петь, находясь в тени, а она верила, что небеса послали ей меня. Иногда я пел ей на ночь, и она тушила свечу и благодарила Господа. Из маленького Ангела она превратилась в красивую девушку, а моя любовь к ней только росла. Я помог ей стать настоящей дивой, Париж обожал её. Потом появился виконт, моё сердце горело от ревности, и я сделал безрассудный шаг — показал ей себя, привёл в свое логово. Она спала на моей кровати, а когда проснулась, то словно любопытная лисица подкралась и сорвала с меня маску. Я успел закрыть своё лицо, но её лицо... Оно было мертвенно бледным, полным страха. Она боялась меня, и это сводило меня с ума. Но я не сдавался без боя.

У неё был виконт. Я видел, как блестят её глаза, когда он рядом. О, как я ненавидел этого наглеца, который посмел украсть у меня единственное, что мне было дорого в этой жизни! Они целовались на крыше, резвились, как дети, а я корчился от боли, она словно танцевала на моем сердце. Я буду не я, если опущу руки и не попытаюсь вернуть своего Ангела себе. Тогда-то я и написал «Триумф Дон Жуана», который посвятил только ей, и похитил её. Я вел себя как безумец, заставляя её силой быть со мной, а когда к нам наведался виконт, то чуть не затянул на его шее удавку, предоставив Кристин право выбора: либо она выходит за меня, либо скелет де Шаньи сгниет в подвале.

Но она наговорила мне страшных вещей, и я отпустил её... А что она? Она развернулась и бросилась к своему виконту. Она сбежала, не удостоив меня даже прощанием, и это после того, как я посвятил ей столько лет!.. Я так долго рыдал, бился в истерике, бил всё, что попадалось на пути. Вдалеке слышались разъяренные голоса толпы. Мне хотелось умереть, но я знал, что люди сначала будут долго издеваться надо мной, а потом выставят моё изувеченное тело на всеобщее обозрение. Нет, хватит с меня унижений! Я выскользнул через тайный проход, долго слонялся по улицам Парижа, пока не столкнулся с мадам Жири. Она тяжело дышала, очевидно, после долгого бега. Искала меня, потом приютила и заботилась так же, как когда-то, когда вызволила из цирка. Я пару дней пролежал на диване, сердце истекало кровью, в горле стоял огромный ком. Даже после её страшных слов я любил её, любил так, как никто никого не любит. Больше оставаться тут не было сил, вся Опера напоминала о ней, каждый закуток… Так, спустя месяц, я решил бежать отсюда. Мадам Жири и Мег поддержали моё решение и помогли пробраться на корабль до Америки.

Но когда я прибыл на Кони-Айленд, меня остановили и потребовали снять маску. Я сделал так, как они просили, и меня тут же бросили в изолятор для больных. В меня тыкали иголками, брали анализы, а на следующее утро с большим недоверием отпустили. Мне хватило денег снять квартиру, в которой потолок был в трещинах, штукатурка на стенах облупилась, а с ржавых батарей капала вода. Из мебели был только небольшой камин, деревянный стол и железная кровать.

Первые несколько ночей были кошмарными. Я просыпался в ледяном поту, хватая ртом спертый воздух. Не прошло и ночи, чтобы в сознании не звучал этот холодный и резкий голос Кристин: «Наша жизнь будет так же прекрасна, как твоё лицо». И каждую ночь я стискивал зубами кулак, чтобы не взвыть, жилка на виске бешено билась, а руки тряслись. Мне нужно что-то, чтобы отвлечься от всего, и я выбрал работу. Меня устроили в парк развлечений, я с отвращением смотрел на тех уродов, что с большим энтузиазмом демонстрируют свои изъяны жестокой публике. Я же получил работу иллюзиониста, попросту — фокусника. Всё было прекрасно, но только до одного дня. Тогда я работал в две смены, заменяя приболевших работников. Было уже поздно, парк давно был закрыт, а улицы пустынны. Я уже собирался идти домой, мне осталось перетащить коробку с реквизитом в подсобку, когда меня грубо схватили за воротник и затащили за угол. Четыре крепко сложенных мужчины нависли надо мной. Коробка с хрупким реквизитом выпала из рук, и оттуда послышался звон битого стекла.

— Где деньги? — резко спросил один из мужчин с явным ирландским акцентом.

Я прижался спиной к стене и, тяжело дыша, раздумывал над тем, что же делать. Да и что мне вообще оставалось делать? Как защищаться? При мне не было ни оружия, ни даже моей удавки. До этого я думал, что Кони-Айленд был иным, а на самом деле он был ещё во стократ опаснее и ужаснее Парижа.

Вдруг один из мужчин вытащил из-за спины руку с зажатой в ней бейсбольной битой. Он размахнулся и со всей силы ударил меня по колену. Послышался отвратительный хруст, и я, вскрикнув, повалился на землю.

— Я задал тебе вопрос, отвечай на него!

Я трясся от мучительных ощущений, нога просто разрывалась от боли. Они выхватили у меня бумажник, где было пять долларов, а потом снова начали меня избивать. Они били меня ногами и битой, а потом ушли, бросив меня, всего в крови, за углом. В состоянии болевого шока я буквально дополз до своей квартиры. Сломанная нога безвольно волочилась следом, на глаза наворачивались слёзы. Я вызвал врача, он наложил шину и гипс, сказав, что я большой счастливчик, ведь у меня ещё есть шанс встать на ноги, но ходить я смогу ещё очень не скоро. Несколько недель я пролежал в постели, не в состоянии ни работать, ни платить арендную плату. Но о карьере не могло быть и речи: будучи фокусником, я проводил целые дни на ногах, а сейчас это было невозможно. Меня уволили, и я остался без работы.

Несколько недель хозяин квартиры приходил и стучал в дверь, требуя, чтобы я оплатил аренду, но чем я мог расплатиться? Я не то, что работать, я не мог нормально дойти до ванны или кухни. Моя жизнь рухнула, я был беспомощен и слаб. Больше всего я нуждался в помощи, поддержке и опоре, поэтому я незамедлительно написал мадам Жири с просьбой приехать, в подробностях расписав свою проблему. И вот, спустя две недели, в мою дверь робко постучали, и когда я, мучительно морщась, доковылял до порога, за дверью оказалась Мег. Моему негодованию не было предела! Я просил корову, а получил теленка.

Но, так или иначе, она мне неплохо помогала: готовила еду, выполняла поручения, но как только она переступила порог моей квартиры, я тут же предупредил: если ей не нужны проблемы, пусть не беспокоит меня без надобности или по пустякам. Таким образом, она держалась в стороне. Я снова взялся за музыку, написал скучную и примитивную мелодию для мегафонов парка развлечений и отправил Мег отнести её в Кони-Айленд. К моему удивлению, за мою работу отстегнули неплохую сумму, и нам хватило расплатиться за аренду и налоги. Но как только я брал пергамент и заносил перо, чтобы вывести новую чистую ноту, то невольно вспоминал Кристин. Вспоминал её шоколадного цвета кудри, красивые карие глаза, блестящую улыбку, с идеальными ровными зубами. Сердце наполняло какое-то удовлетворение, а потом снова исчезало, оставляя на том месте лишь жгучую боль.

«Наша жизнь будет так же прекрасна, как твое лицо».

Эта фраза так въелась в мою страдальческую душу, что я был не в силах избавиться от боли. Если она не любит меня, почему я не могу её разлюбить? Всем так будет лучше. Тяжело вздохнув, я вернулся к разработке своего плана о том, как заработать денег без хождения. Я проводил бесконечные ночи за этими планами. Нужно было что-то такое, что будет привлекать посетителей, что-то, что станет достопримечательностью Кони-Айленда. А ещё это позволит выпроводить Мег из своей квартиры, позволив ей лишь изредка навещать меня. О, она иногда была такой несносной: постоянно поправляла листы с моими работами, если они криво лежали, протирала пыль каждые два дня, мыла полы... Она была слишком чистоплотной и превратила мою квартиру во что-то пригодное для жилья. Её было слишком много, она всегда мелькала перед глазами, и иногда я просто отправлял её за бессмысленными поручениями, лишь бы на время остаться одному и насладиться одиночеством. Её нужно было чем-то занять, и только тогда в моем воспалённом мозгу мелькнула мысль построить собственную Империю. И дать юной Жири там работу.

И вот спустя многие годы я могу наблюдать из своего окна огромное здание с большим парком. Люди заинтересованно смотрели на него, ожидая, когда оно откроется. Я назвал его «Фантазма», о нём говорили по всей Европе, люди съезжались с разных стран, чтобы посетить «Фантазму» и убедиться, что это лучшее место для развлечений во всей Америке. Там было всё, что нужно оголодавшей публике: великолепная музыка (об этом я позаботился), прекрасные рестораны, много магазинов, зеркальные лабиринты, а так же был гвоздь программы — Мег Жири. Да, я дал ей прекрасную работу, с которой она блестяще справлялась, хотя у неё был настолько высокий и неприятный голос, что я искренне не понимал, как люди могут его любить. Ведь достаточно одной ноты, протянутой Кристин Дае, как все заблуждения по поводу Мег исчезнут. Как бы я хотел, чтобы Кристин спела в моем собственном театре.

Шли годы, и я стал самым богатым человеком в Нью-Йорке. У меня было всё, кроме того, чего я желал больше всего на свете — Кристин. Я бы променял всё богатство лишь на одну встречу с ней. За всё это время я так и не смог полноценно ходить и справлялся с этим только при помощи трости. Я сам себе готовил, сам удовлетворял потребности, мне больше не нужна была помощь сиделки. Всё возвратилось в более-менее нормальное русло. У меня даже был псевдоним, коим меня называли в «Фантазме» — «Месье Э.» Это имя знал каждый человек на Кони-Айленд. Когда я гордо прохаживался по своим владениям, в меня не тыкали пальцами и не бросали вслед обидные шуточки. Нет, меня провожали с восхищением. Моя жизнь была почти идеальна. Почти. Приходя домой, я снимал с ноги железный протез, ложился на холодную кровать и думал о Кристин. Где она? Что делает сейчас? Счастлива ли? И в один такой вечер я решительно сел и протянул руку к пергаменту и чернильнице. Я ведь заслужил за столько лет поинтересоваться её жизнью и поделиться своими обидами! И тогда я написал ей письмо и на следующий день отправил. Это был настолько необдуманный поступок, что как только я пришел домой, то сразу понял, что совершил ошибку. Зачем я это сделал? «Наша жизнь была бы так же прекрасна, как твоё лицо». Эти слова крутились в голове, а я стиснул кулаки и был готов провалиться сквозь землю.

Что за чёрт дёрнул меня отправить это треклятое письмо?! Я благодарил Господа, что не написал на конверте обратный адрес. Кто знает, вдруг она напишет ответ, который окончательно добьёт меня? А в моих самых сокровенных мечтах Кристин читала письмо с моими искренними признаниями, бросала всё и мчалась ко мне на ближайшем корабле… Но я лишь качал головой, стараясь отогнать эти мысли, чтобы не думать о том, чему никогда не быть и не вселять в покалеченную душу напрасные надежды.

Кристин

Так странно после стольких лет снова ждать встречи. Я уже несколько недель плыла на корабле, который медленно, но верно приближался к Кони-Айленду. Я напряженно думала о том, что скажу Эрику, когда найду его. Примет ли он мои извинения? В конце концов, тогда я сказала ему такие вещи, что сейчас он будет вправе отправить меня подальше, и я пойму это.

Наконец послышался свист. Я судорожно выдохнула, сжимая дрожащие руки. Мы прибыли к причалу. Собрав свои нехитрые пожитки, я накинула плащ, пониже натянула капюшон и выскользнула прочь из каюты. Ночь была прохладной и тёмной, единственным источником света был тусклый огонёк в окне кабинки проверяющего. Мы с остальными пассажирами стояли в очереди и смиренно ожидали, пока у нас проверят документы и пропустят. Сначала нас заставили пройти медицинское обследование, потом мы несколько часов ждали в очереди регистрации. Когда, наконец, пришла моя очередь, я подошла к стойке, где взрослый грузный мужчина спросил моё имя.

— Кристин Дае, — ответила я, дружелюбно улыбнувшись. Но мужчина сурово сдвинул брови, насупился, записал моё имя в какую-то книжку и захлопнул её. А потом недоуменно посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я, наконец, пропущу следующего человека.

— Простите, я приплыла сюда, чтобы навестить давнего друга. Может быть, вы знаете, как я могу его найти?

— Я не бюро находок, леди, — пробурчал мужчина, — моя работа — записывать сюда туристов, а не искать потерявшихся друзей.

— Ну, так или иначе, вы могли знать его, он тоже должен быть записан в этой книге. Он приехал из Парижа, его зовут Эрик.

— Я ничем не могу помочь, — уже грубо рявкнул он.

— Ну, прошу вас, посмотрите! — взмолилась я. — Его зовут Эрик!

— О, вы так просто не уйдете, да? Что за Эрик? — он снова открыл книгу и одарил меня усталым взглядом.

И тут я поняла, что не знаю его фамилии. Мне как-то даже не приходило в голову, что у него может быть фамилия. Для меня он всегда был просто Эриком, Ангелом, такие земные формальности вообще были не для него.

— Я... Я не знаю его фамилии, сэр... — покраснев, сказала я.

— Ну, ладно, — мужчина раскрыл книгу, иронично поднял бровь и сообщил:

— У вас есть выбор среди восьмидесяти Эриков, живущих на Кони-Айленд. Выбирайте любого.

Я готова была провалиться сквозь землю от стыда, поэтому подхватила свой мешок и поспешила спуститься с пирса. И вот я оказалась посреди ночного, абсолютно пустого и тёмного города. Я понятия не имела, откуда начать поиски, это всё равно, что искать иголку в стоге сена. Вот куда мне сейчас идти? Куда бы он направился, оказавшись впервые в новом городе?

Я снова накинула капюшон и понуро направилась куда глаза глядят. Улицы были пустынны, лишь ветер гонял по тротуару жестяную банку из-под содовой. Я бродила до тех пор, пока до меня не донёсся красивый перезвон откуда-то неподалёку. Я на мгновение замерла, а потом медленно пошла на звук. Обогнув улицу, я оказалась перед высокими, искусно выплавленными воротами. Протянув руку, я повернула ручку ворот. Они с тихим щелчком отворились, и я заглянула внутрь. То, что было за ними, заставило меня невольно ахнуть. Красивейший парк с множеством аттракционов и колесом обозрения, по сторонам растянулись вереницы магазинчиков, ещё закрытых в это время суток, так же там расположилось огромное прекрасное здание, похожее на театр, и какой-то высокий дом, на последнем этаже которого тускло горел свет, а в центре стояла башня с часами, издающая эти великолепные мелодии, что привели меня сюда. Именно эти часы сейчас били три часа утра.

— Ночью лучше держаться отсюда подальше, — послышался за спиной хриплый голос, заставивший меня обернуться и увидеть скорчившегося старика.

— Я ищу своего друга, может, вы его знаете...

— Тут тебе нечего искать, красавица, тут живут только уроды.

— Уроды?

— Да, месье Э. и его шайка. Он воздвиг тут этот парк и дал работу уродам. Парк популярен по всей Америке, но ночью тут лучше не околачиваться.

И старик поплёлся дальше по тротуару, а я поняла, что если я и могу найти Эрика, то только здесь. Нет, я не считала Эрика уродцем, но я знала, что он не будет чувствовать себя комфортно среди обычных людей.

Бросив мешок у фонаря, я решила прогуляться по безлюдному парку, ища любые признаки Ангела. Я прошаталась тут больше часа, пока не выбилась из сил и не опустилась на лавочку, закрыв глаза. Не знаю, сколько я так просидела, но когда я снова открыла глаза, то увидела толпы проходивших мимо людей. Аттракционы уже давно включили, а двери магазинов были дружелюбно распахнуты. Потерев затекшую шею, я поднялась на ноги и стала протискиваться сквозь толпу, ища в толпе своего Эрика. Сомнений не было, он работает где-то тут, только он мог придумать такие красивые и трогательные мелодии, что тихо лились сейчас из нескольких мегафонов. Я просила помощи у людей, называла приметы, может, кто знает его, но мне так никто ничего путного и не сказал, все шарахались от меня, как от прокаженной. В безуспешных поисках прошло ещё несколько часов, а потом я, застонав, опустилась на скамейку и закрыла лицо руками. Неужели я не отыщу его? Неужели снова придётся ночевать под открытым небом? К тому времени я ужасно проголодалась, желудок неприятно ворчал. Вздохнув, я сунула руку в карман и не обнаружила там ни цента. Как я могла так безрассудно сбежать и не взять денег?..

Я подперла подбородок рукой, огляделась, и на глаза мне попался магазинчик, из которого пахло так, что рот мгновенно наполнился слюной. Пахло жареными сосисками. Денег у меня нет, а есть так хочется... И тут в голову закралась коварная мысль — украсть. Меня не останавливало ни то, что я жена богатейшего виконта де Шаньи, ни то, что обо мне могли подумать. Да и кто меня узнает? В этом плаще я похожа на бродягу, а убежать я смогу без проблем. Поэтому, поплотнее натянув капюшон на глаза, я поджала губы в сомнении — а стоит ли? Но ещё один жалостный рык желудка подтолкнул меня, и я, отбросив все сомнения, тихо прокралась в магазин, осматривая посетителей. Это было что-то вроде закусочной с маленькими столиками. Мне тут же попался на глаза толстый мужчина. Он оставил свой хот-дог на столе, а сам вернулся, чтобы заплатить за него. Это был мой шанс: сейчас или никогда! Я незаметно пробралась к столику, стянула с тарелки горячий хот-дог и как можно незаметнее постаралась выбраться из забитого магазина, но вслед тут же послышались гневные крики.

Я, не оборачиваясь, растолкала последних посетителей и рванула к выходу. Я бежала так как никогда, сердце бешено колотилось, я лишь молилась, чтобы меня не поймали, все мысли были о том, как я сейчас оторвусь от преследователей, которые гнались за мной, и съем добытый хот-дог. Я мчалась по парку, лишь изредка оборачиваясь и видя, что хозяин магазина и толстяк всё ещё преследуют меня, тряся сжатыми кулаками и меча в меня проклятиями. Вдруг над головой прокатился раскат грома, хлынул дождь. Нет, настоящий ливень! Он больно бил меня по лицу, обжигал разгоряченные от бега щеки.

— Остановите её! Остановите!

Я снова обернулась. Они были уже далеко! Я возликовала, но в это же мгновение чьи-то сильные руки сомкнулись на моём запястье. Я попыталась вырваться, пиналась, просила отпустить меня — но безуспешно. Мужчины приближались, на их лицах расплылось самодовольное выражение. Я предчувствовала, что мне конец.

— Ах, босс... — лицо хозяина магазина вытянулось, улыбка сменилась каким-то елейным выражением, — вы не могли бы передать этого воришку нам? Мы с ним разберёмся, чтобы вас не утруждать.

— Что случилось? — мягко спросил тот, кто сжал мою руку железной хваткой. Моё сердце вдруг ёкнуло, во рту пересохло. Нет... Не может быть... Я украдкой подняла глаза и прикусила губу. Да, это был он, это был Эрик! Он стоял с непроницаемым лицом в своей белоснежной фарфоровой маске, по которой струились капли дождя.

— Она украла хот-дог одного из наших посетителей, — пожаловался хозяин, бросив на меня взгляд, полный отвращения. Но мне было всё равно, мне не терпелось подтвердить свою догадку.

— Я разберусь с этим, спасибо, Нейтан. Посчитай этому джентльмену новую порцию за мой счёт.

Хозяин кивнул, и они удалились. Дождь барабанил по моему капюшону, заглушая все звуки. Ангел схватил меня, резко потащил куда-то в сторону и, положив руки на мои плечи, с силой затряс моё хрупкое тело:

— Ты! — прорычал он. — Как ты смеешь воровать у месье Э.?! Как ты посмела воровать в моём парке?!

Он так сильно тряхнул меня, что капюшон сполз набок, и я беспомощно уставилась на перекошенное от удивления лицо Ангела. Он распахнул глаза, разжал пальцы и отшатнулся.

— Простите, месье Э., — не удержавшись, передразнила я.

— Кристин?..

И мне вдруг стало стыдно. В каком свете я предстала перед ним спустя десять лет? Нищая воровка в потрёпанном пальто. Я смогла лишь кивнуть. Дождь заливал лицо, капли стекали по щекам и подбородку, капали с волос и одежды.

Эрик судорожно вздохнул:

— Что ты тут делаешь? Почему ты не в Париже?

Его голос звучал потрясённо, но, не дождавшись ответа, он взял меня за руку выше локтя и потащил куда-то за собой.

— Куда мы? — спросила я, послушно следуя за Ангелом.

— Подальше от дождя и ветра, — только и ответил Эрик. Удивление испарилось, и теперь он всем своим видом показывал безразличие и отчуждённость. Но я понимала, что заслужила такое отношение. Мы быстро достигли высокого здания. Эрик пропустил меня вперёд и кивнул на лестницу, дав понять, чтобы я поднималась. Мы поднялись на пятый этаж и оказались перед дверью. Ангел покопался в кармане, выудил серебряный ключ, и спустя пару секунд мы оказались в просторной и уютной комнате, посреди которой стояло изящное пианино, а возле окна — стол, заваленный бумагами. На полу были небрежно разбросаны пергаменты, испещрённые нотами. Тут так же был камин, ширма и большая кровать.

Эрик обошел меня и смущенно начал собирать раскиданные ноты. Я случайно заметила, что он немного хромает.

Я стояла на пороге, не зная, что делать и как себя вести. Эрик же торопливо развёл огонь в камине, потом подошел ко мне, галантно помог снять сырой плащ и повесил его сушиться у камина. Я благодарно кивнула, а Эрик начал копаться в шкафу, тихо бормоча:

— Ты же не можешь ходить в мокрой одежде, — он вытянул оттуда длинную рубашку и протянул мне. Когда я брала рубашку, то случайно коснулась его ледяных пальцев. Наши взгляды встретились, но не больше, чем на мгновение. Мы тут же отвели глаза, сделав вид, что никто из нас ничего не заметил. Эрик смущенно отошел к камину, а я не отрывала от него глаз. Прошло десять лет с тех пор, как я видела его в последний раз, слышала его голос, чувствовала его прикосновения.

Эрик скрылся за какой-то дверью, послышался звон стаканов и журчание воды.

— Когда закончишь переодеваться, можешь повесить вещи туда же, куда и плащ, — послышался его голос из-за стенки, и я поняла, что он специально вышел, дав мне время переодеться. Я зашла за ширму, быстро стянула промокшую одежду и накинула на обнаженное тело длинную рубашку, которая доставала мне до колен. Обхватив себя руками, я вдохнула привычный когда-то запах дорогого одеколона.

— Вы готовы, леди? — послышалось за ширмой.

Леди? Он никогда раньше не называл меня леди. Очевидно, что он всё ещё злится. Хотя с чего бы это ему прощать меня?..

— Да.

Я одёрнула на себе рубашку и вышла к Эрику. Он стоял посреди комнаты, держа в одной руке трость, а в другой дымящийся стакан горячего чая.

— Вот, выпей.

Он протянул мне стакан. Я благодарно приняла его и зажала в ладонях, грея заледенелые руки, а потом сделала пару глотков. Глубоко вздохнув от удовольствия, я бросила взгляд на Эрика и вдруг заметила, что он всё ещё стоит в промокшей насквозь одежде.

— Ты весь мокрый.

Эрик не обратил на мои слова ни малейшего внимания, лишь молча обошел меня стороной, сгреб в охапку одежду, которую я бросила за ширмой, и начал развешивать её около очага.

— Эрик! — настойчиво позвала я, и только тогда он с неохотой повернулся, бросив на меня хмурый взгляд:

— Со мной всё в порядке, — отмахнулся мужчина, — ты согрелась?

— Да, спасибо.

Возникла неловкая пауза. Я внимательно изучала пол у себя под ногами, а Эрика невероятно заинтересовало что-то за окном. Затем он вытащил из шкафа пару подушек, бросил на пол и кивком пригласил меня присесть. Только тогда я начала озираться по сторонам, поняв, что тут нет ни кресел, ни софы. Ангел понял это и покраснел:

— Мне ни к чему тут ни диваны, ни кресла. Гостей я всё равно не зову.

С этими словами он куда-то вышел, а я опустилась на подушку у огня, вытянула ноги и откинулась назад, позволяя ласковому огню греть моё замерзшее и уставшее тело.

Спустя пару минут за спиной послышался стук трости. Лениво повернув голову, я заметила, что Эрик уже переоделся в сухую одежду, но на маске всё ещё блестели капли дождя. Он тоже сел на подушку, чуть отодвинувшись от меня и держа расстояние. Я с тоской заметила, что он даже не смотрит на меня, устремив задумчивый взгляд в камин. Мы целую вечность сидели в тишине, никто из нас не решался заговорить первым. Я даже не знала, как начать разговор спустя десять лет разлуки, ведь наша последняя встреча кончилась весьма неблагополучно. Из задумчивости меня вывело то, что Эрик начал копошиться. Краем глаза я видела, как он подвернул штанину. На ноге блеснуло что-то серебряное, и я уставилась на железные скобы на его ноге. Он медленно их снял, отставил в угол и подвернул другую штанину, где тоже оказались металлические скобы. Когда обе скобы оказались в углу, я смогла заметить, как неестественно выпирают его колени. Бедный Эрик, он ломал ноги... Немудрено, что он так хромает.

Но что произошло? Что, если тогда, много лет назад, толпа разъярённых работников театра настигла его в подземельях? Что, если они пытали его и мучили? И всё это из-за меня? Если бы я не ушла тогда!..

Эрик принялся массировать больные ноги от лодыжки до колена, а потом, заметив мой взгляд, тяжело вздохнул:

— Мне было бы легче, если бы ты не смотрела на меня, как на инвалида.

— Я не... прости, — только и смогла пробормотать я, почувствовав, как кровь прилила к лицу, а щеки вспыхнули, — а как это произошло?

Не знаю, станет ли мне легче, если я узнаю, что я тут не причем, но я обязана узнать!

— Если тебя это так интересует, — пожал плечами Эрик и отвернулся, продолжая массаж, — на меня напали и избили до полусмерти за какие-то жалкие пять долларов и дешевый бумажник.

Я ахнула, закрыв рот рукой, а Эрик, как ни в чем не бывало, сменил тему:

— Как только ливень закончится, я провожу тебя до гостиницы у причала. Вы же там остановились? Это единственный отель за много километров отсюда. Твой муж тебя, наверное, потерял.

Я нахмурилась, посмотрев на Ангела. Он думает, что я тут с виконтом?

— Эрик, Рауль в Париже.

Он исподлобья взглянул на меня:

— А с кем ты тогда приехала?

— Одна.

Эрик замер, казалось, он мне не верил:

— А твой муж?..

Но я пропустила его вопрос мимо ушей, потянулась к пальто, висевшему неподалеку, и достала конверт, а потом показала его Ангелу:

— Я получила твоё письмо и не смогла больше оставаться с ним.

Вздохнув, я подвинулась ближе к огню, чтобы он осветил ссадины и синяки на моём лице. Я ожидала, что он пожалеет меня, но нет, — Эрик некоторое время молчал, а потом резко произнёс:

— Ты должна вернуться и сделать вид, что никакого письма не было. Я был болен и сделал то, чего не должен был делать. Это письмо — ошибка! — он вскочил на ноги и, дёрнув меня за руку, заставил встать. — Ты должна вернуться! Должна вернуться обратно в Париж! Ты не можешь тут остаться!

— Но почему? Я не люблю Рауля! — слёзы катились по моим щекам, я так долго боялась сама себе в этом признаться, а теперь слова лились из меня, и я не в силах была их сдерживать. — Я не люблю его, понимаешь! Он бьет меня, унижает! Он издевается надо мной и избивает из-за того, что я не могу иметь детей! Прошу тебя, умоляю, не заставляй меня возвращаться!

Я упала на колени и зарыдала, спрятав лицо в ладонях.

— Я верю тебе, но ничего не могу сделать. Это был твой выбор. Надеюсь, твоя жизнь так же прекрасна, как и твоё лицо.

Я замерла, подняв на него заплаканные глаза. Эта фраза, преследовавшая меня долгие годы, мучила, терзала мою совесть. Сейчас он перефразировал её, но ведь он запомнил эти слова.

— Эрик, пожалуйста...

— Нет! — грубо отрезал он. — Ты была права тогда, наша жизнь была бы так же уродлива и ужасна, как и моё изувеченное лицо! Как ты вообще посмела прийти ко мне с просьбой укрыть тебя от мужа? Мало того, что ты вернулась, так ещё и воруешь в моём Парке! Как у тебя хватает наглости?

— Я была очень голодна, у меня нет ни гроша...

— Но это не даёт тебе право воровать! Ужасно. Завтра же отправляйся первым рейсом в Париж, я оплачу билет. Тебя не было в моей жизни десять лет, и я не собираюсь впускать тебя в неё только потому, что у тебя вдруг начались проблемы. Это эгоистично, Кристин Дае. Ах, прошу прощения, Кристин де Шаньи.

Слёзы снова навернулись на глаза, а Эрик споткнулся и чуть не упал. Без скоб он стоял на ногах не так уверенно, а когда я бросилась помочь ему, он лишь с силой оттолкнул меня от себя. Ангел опустился за стол и, взяв бумажку, принялся что-то писать. Я беспомощно сидела у огня, наблюдая, как он старательно выводит какие-то слова. Единственным звуком в комнате был скрип пера и рычание моего желудка.

— Ты можешь прекратить это? — прорычал Эрик, повернувшись в пол оборота и бросив на меня гневный взгляд.

— Не могу, — мрачно отозвалась я, — я не ела два дня.

— У тебя есть ворованный хот-дог, — ядовито бросил Ангел, продолжая писать.

— Я выбросила его.

— Сначала своровала, а потом выбрасываешь. Что за потребительство? — я слышала в его словах явную издевку. — Из тебя выйдет никудышный вор, но продолжай в том же духе, может, всё же набьешь руку.

Я задрожала от гнева, но смогла ответить лишь сарказмом:

— Может, и продолжу, — проворчала я. — Эрик, я так голодна, может, ты всё-таки дашь мне поесть? Как-то негостеприимно получается.

— Назови мне хоть одну причину, почему я должен тебя покормить?

Я нахмурилась. Что стало с прежним ласковым и заботливым Эриком, который готов был всё сделать для меня? Неужели он настолько охладел ко мне?

— Я умираю с голоду.

С минуту он молчал, а потом махнул рукой в сторону какой-то двери и вернулся к записке. Я поплелась туда и обнаружила кладовую, забитую консервами на любой вкус. Протянув руку, я достала банку с консервированными персиками и вернулась к огню.

— Как их открыть? — спросила я, вертя в руках закатанную банку.

— Ты не видишь, что я занят?!

— Я просто спросила… — он был такой злой, что я решила лишний раз не открывать рот. Около камина лежал старый нож, и я решила, что именно им и открывают жестяные банки. Мне раньше не приходилось этого делать, и я со всего размаху воткнула остриё в металл, сделав небольшое отверстие. Затем замахнулась ещё раз, но лезвие проскочило мимо, резанув меня по пальцу. Я взвизгнула, отбросила нож и зашипела: из пореза потекла кровь, заливая пол. Эрик неохотно повернулся и заметил, как кровь растекается по его рубашке.

— Черт возьми, женщина! На что ты вообще рассчитывала?! — в одно мгновение он оказался рядом и потянул меня в ванную к раковине, затем быстро подставил палец под ледяную воду.

— Ай, больно!

— Так и должно быть, замолчи.

Я поджала губы и зажмурилась. Эрик обернул рану чистым полотенцем и оставил меня в комнате, а сам вытащил из кладовки маленькую штучку, которой ловко и быстро открыл банку с персиками.

Какая же я дура. Не прошло и пары часов, а я уже опозорилась и не раз. Я молча ела консервы, наслаждаясь их сочностью и сладостью. Наевшись, я отставила банку, свернулась калачиком у камина на двух подушках и закрыла глаза. Я слышала, как Эрик потушил свет и лёг в свою постель, даже не пожелав мне спокойной ночи.

Я знала, что горячее сердце старого Эрика заледенело. Ненависть и злость заменили его доброту и чуткость. И это сделала я, я убила его изнутри. Теперь это был не старый Эрик, это был какой-то незнакомец, ненавидящий весь мир.

А утром мне придётся вернуться домой. Что же будет ждать меня там? О Боже, что же я натворила?..

Эрик

В тот злосчастный день я встал позднее обычного, засидевшись за нотами до самого рассвета. Ужасно тянуло и ломало ноги, что предвещало плохую погоду. Когда я выглянул в окно, то тяжело вздохнул. Собирались свинцовые тучи, нависшие над моим парком развлечений. Боль в ногах просто убивала меня, и я, подхватив трость, решил прогуляться, пока не начал лить дождь. Я решил сделать кружок по тротуару и вернуться домой, но произошло то, чего я никак не ожидал. Начну по порядку.

Спустившись с невысокого крыльца, я тяжелой походкой направился к рядам магазинов, чтобы купить свежий номер «Нью-Йорк Таймс». И вот, сунув в карман свёрнутую газету, я повернулся, чтобы пойти обратно, но раздался оглушающий раскат грома, и по моему пальто сразу застучали крупные и холодные капли дождя. Ворчливо запахнувшись, я побрёл в сторону дома, но вдруг услышал откуда-то издалека гневные крики:

— Остановите её! Остановите!

Я нахмурился и начал вглядываться вперёд сквозь плотную завесу ливня. Прямо на меня кто-то несся, кто-то в длинном коричневом плаще с накинутым капюшоном, а позади него бежал Нейтон — продавец из закусочной. Резко подавшись вправо, я успел ухватить за руку бродягу в плаще. Тот рьяно вырывался и возмущенно ругался, но я почти не разбирал слов. Подбежал запыхавшийся Нейтон, на его лице расползлась улыбка:

— Ах, босс... Вы не могли бы передать этого воришку нам? Мы с ним разберёмся, чтобы вас не утруждать.

— Что случилось? — спросил я и заметил, что бродяга перестал вырываться и замер.

— Она украла хот-дог одного из наших посетителей!

Обычно когда в моём парке что-то воровали, я звонил в полицию и передавал преступника властям, но беспокоить их из-за хот-дога было бы очень глупо.

— Я разберусь с этим, спасибо, Нейтон. Посчитай этому джентльмену новую порцию за мой счет.

Нейтон кивнул, и они ушли, а я краем глаза заметил, что вор искоса посмотрел на меня, съежившись от страха. Это меня настолько взбесило, что я грубо оттащил его в сторону, схватил за плечи и с силой затряс. Хотелось просто выплеснуть всю злость на этого бездомного, всё, что накопилось:

— Ты! Как ты смеешь воровать у месье Э.?! Как ты посмела воровать в моём парке?!

Я сильнее сжимал пальцы на его тощих плечах, а затем тряхнул мальчишку, как мешок, и ахнул. Капюшон медленно сполз набок, обнажив каштановые кудри. Кудри? Это девушка? Я поднял глаза на лицо и обомлел. Пальцы разжались, и я отшатнулся. Нет, невозможно... Просто невозможно! Я вглядывался в это бледное, но прекрасное лицо. Такое знакомое и такое родное. Сомнений быть не могло.

— Простите, месье Э., — пробурчала она, но потом улыбнулась.

— Кристин?..

Я заметил, что к её щекам прилила краска, и она прикусила губу. Боже, как она хороша!.. Спустя столько лет разлуки я грезил лишь об одной встрече со своей музой, даже пошел на безрассудство в виде письма, но того, что она окажется передо мной, я не мог ожидать. Спустя пару минут безмолвного созерцания Кристин я, наконец, обрёл дар речи:

— Что ты тут делаешь? Почему ты не в Париже?

Она замешкалась, старательно отводя глаза. Ничего, я выведаю у неё это позже, а пока нужно вернуться домой, а то с нас хоть воду выжимай. Я аккуратно взял её за локоть, казалось, что она могла вот-вот исчезнуть, и я окажусь один посреди площади под холодным проливным дождем.

— Куда мы? — робко спросила она.

— Подальше от дождя и ветра.

Мой голос звучал холодно, и я ничего не мог с этим поделать. Да, я был безумно рад снова видеть Кристин, но я не забыл то, как она со мной поступила. Никогда не забуду. Мы шли молча, и я спиной чувствовал, как она сверлит меня взглядом. Но что же ей нужно? Зачем она здесь?

Мы довольно быстро достигли моего дома. Я пропустил девушку вперёд, потому, что ей ничего не стоит вспорхнуть по ступенькам, а с моими больными ногами для меня это целая проблема.

Распахнув дверь своей скромного обители, я вспомнил, что там не убрано. На полу валялись ноты: вчера, в порыве вдохновения, я бросал куда попало неудавшиеся очерки. И хотя моя обида на Кристин была довольно велика, всё же было стыдно запускать её в этот свинарник. Но мне пришлось это сделать.

Я быстро нашел в шкафу длинную рубашку и протянул Кристин:

— Ты же не можешь ходить в мокрой одежде.

Совершенно случайно я коснулся её пальцев. По телу пробежала непонятная дрожь, а сердце забилось словно сумасшедшее. Нервно сглотнув, я отдёрнул руку и отошел к камину, повернувшись к девушке спиной, чтобы она не увидела мученического выражения на моём лице. Черт! Ей же нужно переодеться, а я встал здесь как столб. Не оборачиваясь, я вышел на кухню, глубоко вздохнул и, стараясь придать своему голосу повседневный тон, сказал:

— Когда закончишь переодеваться, можешь повесить вещи туда же, куда и плащ.

Я налил большую кружку теплого чая, отсчитав себя, что нет ничего к чаю. Да и откуда у меня появились бы сладости или печенье? Ко мне никто не заходит, кроме Мег, а для этой маленькой фурии я не собираюсь особо распинаться.

Спустя минут десять я снова вошел в гостиную. За полупрозрачной ширмой виднелся стройный силуэт Кристин.

— Вы готовы, леди?

Леди?! Я назвал её леди?! Боже, Эрик, ты совсем сошел с ума! Что ты несешь?! Но в голове всё перепуталось, и я совсем не отвечал за свои слова.

— Да.

Лёгкой походкой она вышла из-за ширмы, смущенно улыбаясь. Я молча протянул ей кружку и отошел подальше, всем своим нутром желая слиться со стенами. Я совершенно не представлял, о чем с ней разговаривать, как себя вести и что делать, поэтому стоял, как истукан, и молчал, уставившись в пол.

— Ты весь мокрый.

Её бархатный голос вывел меня из задумчивости. Что она сказала? Я не разобрал слов: внутри бушевал ураган эмоций, а голова была забита совсем другими мыслями. Кажется, она сказала, что я весь мокрый.

— Эрик!

— Со мной всё в порядке, — небрежно бросил я, — ты согрелась?

— Да, спасибо.

Чтобы сгладить неловкость, я поспешно собрал мокрые вещи Кристин с пола, развесил у камина и исподлобья взглянул на девушку. Она озиралась в поиске кресла или дивана. Вот я дурак, нужно было сразу предложить ей присесть!

Я выудил из шкафа подушки и положил на пол возле камина, густо покраснев:

— Мне ни к чему тут ни диваны, ни кресла. Гостей я всё равно не зову.

Затем, ссутулившись, я скрылся за дверью в кладовку, где хранились мои вещи. Скинув сырую одежду и натянув сухую, я прижался спиной к стене и закрыл глаза. Даже не верилось, что в паре метров от меня сидит та, о которой я молил Господа все десять лет. Да и вообще: мне было не по себе, ведь в этом доме не было живой души долгое время, не считая, конечно, Мег, которая заходила меня проведать раз в неделю.

Я покрепче ухватился за трость и снова вышел в комнату. Кристин, услышав позади себя шаги, обернулась и заинтересованно уставилась на меня. Почему она так пристально меня разглядывает?

Я вздохнул и опустился на подушку, старательно держа расстояние. Мы сидели в полном молчании, пока мои ноги снова не начали болеть, причем ещё сильнее, чем обычно. Эти стальные скобы, что мне выдали в больнице, весили, казалось, тонны, но без них каждый шаг настолько болезненный, что еле можно сдержать крик. Но всё-таки иногда их нужно снимать, чтобы ноги отдохнули. Я завернул штанину и боковым зрением уловил, что она смотрит на меня расширившимися от удивления глазами. Что она сейчас думает обо мне? Абсурд! Призрак Оперы передвигается при помощи протезов... Стыд-то какой. И чего она так уставилась?

— Мне было бы легче, если бы ты не смотрела на меня, как на инвалида.

Она зарделась:

— Я не... прости. А… А как это произошло?

— Если тебя это так интересует... на меня напали и избили до полусмерти за какие-то жалкие пять долларов и дешевый бумажник.

Я старался придать голосу безразличие и отчуждённость, но он всё равно дрогнул. Я словно погрузился в то время, когда едва мог передвигать ноги, когда, по ночам стиснув кулаки от боли, старался не думать о ней, из-за которой всё это произошло. Да, я всегда и во всём винил её! Её, которая сейчас сидела в полуметре и прикрывала рот рукой от ужаса. А ко мне, под гнётом страшных воспоминаний, вдруг пришла дикая ярость. Что она вообще тут забыла? Я бежал от неё в Америку, как можно дальше от Парижа, чтобы ничего не напоминало о её блестящих карих глазах, о кудрях, пахнущих шоколадом и ванилью... Зачем она здесь? Где её муж? Очевидно, что он сейчас все ноги избегал в поисках исчезнувшей жены. Скорее всего, они остановились где-то у порта.

— Как только ливень закончится, я провожу тебя до гостиницы у причала. Вы же там остановились? Это единственный отель за много километров отсюда. Твой муж тебя, наверное, потерял.

— Эрик, Рауль в Париже.

Мне показалось, что я ослышался. В Париже? Но с кем, ради всего святого, она сюда приплыла? Я незамедлительно задал этот вопрос, на что получил ещё более ужасающий ответ:

— Одна.

Нет, не могла же она в одиночку преодолеть такое расстояние и оставить своего супруга! Он бы её просто так не отпустил. Может, она лжет?

— А твой муж?..

Она промолчала и, дотянувшись до своего плаща, вытащила оттуда знакомый конверт. Тот, что я посылал ей. По спине пробежал неприятный холодок, и я готов был проклясть тот день, когда отправил его. Это было так глупо, незачем было ворошить былые раны.

— Я получила твоё письмо и не смогла больше оставаться с ним.

Я хотел было возмутиться, но она взглянула на меня до боли жалостливым взглядом, а пламя от камина вдруг осветило её лицо, и я задохнулся от злости. Оно было всё в синяках! Этот ублюдок посмел поднять на неё свои грязные руки! Но я лишь поджал губы и отвернулся. Мне не должно быть её жаль, я должен взять себя в руки. После того, что она без капли жалости со мной сделала, я не могу так прогнуться. Нет. Она сама выбрала эту жизнь, это её проблемы.

— Ты должна вернуться и сделать вид, что никакого письма не было. Я был болен и сделал то, чего не должен был делать. Это письмо — ошибка! Ты должна вернуться! Должна вернуться обратно в Париж! Ты не можешь тут остаться!

Я поднялся на ноги и, схватив её за руку, заставил встать.

Злость закипала в моих жилах, в этот миг я ненавидел её! Ох, как же я ненавидел её!

— Но почему? Я не люблю Рауля! Я не люблю его, понимаешь! Он бьет меня, унижает! Он издевается надо мной и избивает из-за того, что я не могу иметь детей! Прошу тебя, умоляю, не заставляй меня возвращаться!

И она рухнула на колени, закрыв лицо руками. Я смотрел на неё снизу вверх, внутри зарождались сомнения, но я рубил их на корню. Я не могу позволить ей тут остаться! Я больше не вынесу этого!

— Я верю тебе, но ничего не могу сделать. Это был твой выбор. Надеюсь, твоя жизнь так же прекрасна, как и твоё лицо.

О, мои слова звучали так ядовито, что она невольно вздрогнула и подняла голову. Её лицо исказила гримаса боли:

— Эрик, пожалуйста...

— Нет! Ты была права тогда, наша жизнь была бы так же уродлива и ужасна, как и моё изувеченное лицо! Как ты вообще посмела прийти ко мне с просьбой укрыть тебя от мужа? Мало того, что ты вернулась, так ещё и воруешь в моём Парке! Как у тебя хватает наглости?

— Я была очень голодна, у меня нет ни гроша...

— Но это не даёт тебе право воровать! Ужасно. Завтра же отправляйся первым рейсом в Париж, я оплачу билет. Тебя не было в моей жизни десять лет, и я не собираюсь впускать тебя в неё только потому, что у тебя вдруг начались проблемы. Это эгоистично, Кристин Дае. Ах, прошу прощения, Кристин де Шаньи.

Я словом за словом наносил ей удары, и мне было плевать! Пусть мучается так же, как и я! Пусть почувствует себя на моём месте! Я хотел отойти подальше от корчившейся у моих ног некогда любимой девушки, но споткнулся и чуть не упал. Кристин хотела помочь мне и протянула ко мне руки, но я оттолкнул её подальше.

Опустившись за свой стол, я стал с неистовой быстротой строчить возникающие в голове ноты. Они сменяли друг друга одна за другой, превращаясь в мелодию, наполненную беспросветным мраком и душевной болью. Всё, что сейчас бушевало во мне, выплескивалось на чистый лист пергамента. В комнате повисла тишина, изредка нарушавшаяся рычанием в желудке девушки. Вскоре мне это надоело, я повернулся и грубо рявкнул:

— Ты можешь прекратить это?

— Не могу, я не ела два дня.

— У тебя есть ворованный хот-дог, — напомнил я, придав голосу презрение, и отвернулся, склонившись над бумагой.

— Я выбросила его.

— Сначала своровала, а потом выбрасываешь. Что за потребительство? Из тебя выйдет никудышный вор, но продолжай в том же духе, может, всё же набьешь руку.

Она помолчала, наверное, силясь не сказать грубость, затем простонала:

— Эрик, я так голодна, может, ты всё-таки дашь мне поесть? Как то негостеприимно получается.

Что за наглость? Никто и не говорил, что я гостеприимен. Она напоминала мне бездомную кошку: сначала я привёл её в дом, а она уже требует еды. Черт бы её побрал.

— Назови мне хоть одну причину, почему я должен тебя покормить?

— Я умираю с голоду.

Сердце пропустило удар, и я нахмурился. Мысль о том, что мой Ангел музыки голоден, прорвала холодную стену, и я сдался, махнув рукой в сторону своей второй кладовой, где хранились консервы.

— Как их открыть? — спустя пару минут послышалось за спиной.

— Ты не видишь, что я занят?! — прорычал я, не отрывая пера от пергамента.

— Я просто спросила…— вздохнула она и замолчала. Прошло несколько минут, и я уже подумал, что могу поработать в тишине и спокойствии, как сзади раздался вскрик. Ну что там у неё еще?! Я резко обернулся и замер. Рубашка, которую я ей дал, стремительно заливалась кровью и становилась алой.

— Чёрт возьми, женщина! На что ты вообще рассчитывала?!

Я грубо потащил её за собой в ванную и сунул руку под холодную воду, льющуюся из крана. Она всего лишь порезала палец, почему же здесь столько крови?.. Мне стало не по себе.

— Ай, больно!

— Так и должно быть, замолчи.

Я замотал её рану полотенцем, и мы вернулись в комнату. Там я, пошарив рукой в кладовой, вытащил открывалку, быстро открыл жестяную банку с персиками, передал её Кристин и опять вернулся за работу. Кристин больше не проронила ни слова. Ближе к полуночи мне безумно захотелось спать, веки сами по себе стали закрываться. Кристин уже спала, свернувшись у камина. Я забрался в свою постель, потушил свечу и, стянув маску, положил её на ночной столик. Она задела что-то, я прищурился и побледнел. На тумбочке стояла фотография Кристин в красивой рамке. Я вырезал её изображение из газеты, где сообщалось о свадьбе виконта и оперной дивы. Я незамедлительно перевернул рамку. Скоро Кристин уедет, и я снова останусь один. Спать вдруг расхотелось, и я упёрся взглядом в потолок, обуреваемый воспоминаниями.

Когда-то в молодости я не мог спать целыми ночами, терзаемый кошмарами, где я снова и снова проживал те ужасы жизни в цыганском цирке. Но все они испарились, как только я встретил Кристин. На смену кошмарам пришли грезы, в каждом сне я видел её счастливое лицо, искреннюю улыбку и сверкающие глаза, я видел её в свете софитов, видел на огромной сцене и искренне радовался за неё. А потом эти сны пропали, когда она так жестоко обошлась со мной. В течении десяти лет я каждую ночь снова и снова погружался в ужасы своей памяти и просыпался в холодном поту. Даже сейчас, когда Кристин лежит в паре метров от меня, в голову лезут только ужасы. Кристин... Люблю ли я её сейчас? Моё сердце страдало, лишь только я думал о ней, но разум наполнялся ненавистью при одном взгляде на это милое лицо.

Я не помнил, как всё-таки уснул. Первый луч утреннего света ударил в глаза, я зевнул и бросил взгляд на то место, где вчера уснула девушка. Кристин всё ещё мирно спала, солнечные зайчики бегали по её лицу, сейчас она как никогда была похожа на Ангела, которого по ошибке занесло в мой дом.

Я как можно тише поднялся на ноги, натянул маску и пошел на кухню, чтобы поставить чайник и приготовить незатейливый завтрак. Пока закипала вода, я стоял у окна и смотрел, как суетливо машет метлой дворник и медленно оживают окрестности «Фантазмы». Уже начало ноября, сезон подходит к концу, а Парк закроется на зимовку. Было холодно, и я поплотнее закутался в халат. Чайник тихо засвистел, я обернулся и снял его с огня.

— Эрик?

Я нервно сглотнул. Боже, как давно моё имя не срывалось с её губ! Это было так... так странно. Обычно по имени меня звала только Мег, но меня корежило от её писклявого голоса.

Она подошла к окну, и я протянул ей чашку кофе.

— Красивое утро, — пробормотала она, — здесь всегда так красиво?

— Я не вижу там ничего красивого, — холодно ответил я.

— Да брось, тут прекрасный вид.

— Я сказал, что здесь нет ничего красивого! Разве ты не слышала?!

Она поджала губы, но промолчала, бросив на меня чуть испуганный взгляд.

— Собирайся, нам пора. Корабль до Парижа тебя одну ждать не будет.

Девушка поспешно поставила чашку на подоконник и, не смея возразить, бросилась в гостиную. Наверное, я слишком груб с ней, но другого она не заслуживает.

Спустя десять минут, когда я покончил с завтраком, она уже была готова и стояла у двери.

Мы быстро спустились по лестнице и направились по оживлённым тротуарам «Фантазмы». Парк уже открылся, и мы еле протискивались сквозь толпы весёлых американцев. Кристин изумлённо оборачивалась и часто останавливалась, заглядевшись на что-нибудь. Она была в восторге от моего парка, а я самодовольно улыбался.

Вот мы подошли к кассе, я усадил девушку на скамейку и велел оставаться ей здесь и никуда не уходить, пока я не куплю билет.

— Можно я схож...

— Нет! — резко оборвал я. — Если ты хоть на шаг сдвинешься с этой чертовой лавки, я клянусь, что ты об этом пожалеешь.

Кристин испуганно съежилась и опустила голову, а я, метнув на неё гневный взгляд, подошел к кассе.

— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — осведомился кассир.

— Один билет на пароход до Парижа.

Мужчина выудил из ящика какую-то тетрадь, пролистнул пару страниц и поднял на меня глаза:

— К сожалению, на сегодня рейсов нет.

Чёрт! Похоже, что Кристин придётся остаться у меня ещё на ночь и снова проверять моё терпение на прочность.

— А когда следующий пароход до Парижа?

— Так... — кассир снова опустил глаза, сверяясь с тетрадью. — В середине апреля.

Я раскрыл рот. В середине апреля?! Но сегодня только второе ноября! Должно быть, он ошибся!

— В апреле? — прорычал я. — В АПРЕЛЕ?!

— Судна перестают отправлять в рейсы в это время годы, сэр, слишком большой риск натолкнуться на лёд. Следующий пароход отправится не раньше весны.

— Но послушайте, моей знакомой нужно вернуться в Париж в ближайшее время!

— Я ничем не могу помочь, ей придётся остаться тут до весны.

— Но что здесь делать одинокой девушке до весны без работы и денег?!

— Дома престарелых всегда ищут помощников.

Я сердито развернулся, подхватил трость и зашагал прочь. Она пробудет тут до весны! Да, я мог отправить её работать в дом престарелых, но даже для неё это было бы уже слишком. Как бы презрительно я к ней не относился, дом престарелых — ужасное место, где молодой девушке точно не место. Я прошел мимо Кристин, громко стуча тростью, а она, подскочив, бросилась за мной.

— Я слышала, что он сказал! — крикнула она, не успевая за мной.

— Чёртов Кони-Айленд, чёртов остров! — рычал я.

— Я что, правда застряла здесь до весны? — Кристин ухватила меня за руку, но я выдёрнул её.

— Да, ты застряла тут.

— Но куда мне теперь идти? У меня нет ни денег, ни одежды.

Я закатил глаза и обернулся:

— Если ты замолчишь, то можешь пожить некоторое время у меня, пока я не придумаю для тебя что-нибудь получше.

Да, я был зол на неё, но не настолько бессердечен, чтобы бросить девушку на улице. А зимы в Кони-Айленд очень суровы.

Лицо Кристин просияло, и она вдруг коснулась рукой моей щеки:

— Спасибо, Эрик.

Я замер, а моё сердце перевернулось внутри и громко застучало. Нервно сглотнув и отвернувшись, что стоило мне больших усилий, я продолжил идти.

— Куда мы идём? — тихо спросила она.

— Я иду работать! — сквозь зубы прошипел я.

— Я могу пойти с тобой?

Я обернулся и хотел обрушить на неё свою злость, но лицо девушки было таким наивным и жалостливым, что я тяжело вздохнул и кивнул:

— Только если замолчишь.

Она с улыбкой закивала, и мы вместе вошли в ворота «Фантазмы». Сейчас Кристин казалась мне ребёнком: она с восхищением оглядывала всё вокруг, то и дело изумлённо вздыхая или пораженно качая головой. Чёрт возьми, мне не остается ничего другого, как заботиться о ней до самой весны. С одной стороны, моё сердце начинало стучать быстрее от мысли, что она будет рядом такое долгое время, а с другой... с другой разум рьяно противился этому.

Чёрт возьми, эта зима обещает быть очень долгой...

Кристин

Никогда раньше я не спала в одной комнате с Эриком. Всю ночь я просыпалась и слышала, как он ворочается в постели. Иногда он кричал имена, которые я никогда не слышала, и просил кого-то «остановиться». Я знала, что с ним произошло много плохого, но главным вопросом было: «Посмею ли я разбудить его?» Как же это больно — лежать и слушать его непрекращающиеся крики. Но я знала, что если разбужу его, то Эрик станет ещё злее, чем был сегодня. Вскоре я уснула, а, проснувшись, услышала, что кто-то ходит по кухне. Там я обнаружила Эрика, стоящего у окна и одетого в свою одежду. Он сонно зевал. Это ведь кошмары лишают его сна, не так ли? Сладко потянувшись, я пошлёпала босыми ногами по холодному полу к нему.

Чайник, стоявший на плите, начал свистеть, и Эрик наклонился, чтобы выключить его.

— Эрик? — я назвала его имя, не зная, как он отреагирует. Он взял пустую кружку и, не останавливаясь, начал заполнять её горячей водой.

— Да?

Когда я не ответила, он бросил на меня взгляд, а я посмотрела на него. Что-то было не так, как вчера, а по-другому… Его волосы! Они больше не были чёрными; они были светло-каштановыми. Мой бедный Эрик. На его голове было только несколько прядей волос, но было ещё что-то, что приковало мой взгляд. Открытая часть черепа была с правой стороны головы. Его лицо не единственное, что было деформировано.

— Твоя голова.

Услышав эти слова, Эрик медленно поднял руку, чтобы коснуться макушки головы. Кажется, он забыл надеть парик. Я не помнила, чтобы когда-нибудь его голова выглядела так. Когда он это понял, то выбежал из комнаты, чуть оттолкнув меня, и направился к своей кровати, где я увидела, как он вытащил парик из тумбочки и быстро надел. Когда я увидела, что он начал расстегивать штаны пижамы, в которых спал, то повернулась к окну и выглянула на оживлённую утреннюю улицу. Мороз покрывал пляж, делая океан поразительно блестящим… и это было так красиво.

— Сегодня такое красивое утро, — вздохнула я. — Здесь всегда так волшебно?

— Я не вижу ничего прекрасного в этом, — пробормотал он, возвращаясь в кухню со скобками на ногах. — Больше ничто не является красивым.

— Здесь прекрасный вид, Эрик.

В этот момент Эрик опустил чайник на плиту и, полный ярости, повернулся ко мне.

— Разве ты не слышала, что я сказал? — закричал он. — Ничто не красиво! Ничто!

Я знала, что у Эрика был сложный характер, но таким я его никогда не видела. Я испуганно выдохнула, а он бросил чайник в раковину, и несколько капелек горячей воды упали на мою кожу.

— Собирайся! — крикнул он. — Мы немедленно идём на корабль.

Это было всё, что я хотела услышать, поэтому я убежала в другую комнату, чтобы надеть свою сухую одежду, а, возвратившись, уже была готова.

— Бери вещи. Нам пора идти!

Эрик, не теряя времени, открыл замок своей квартиры и заставил меня следовать за ним через парк аттракционов, в котором он жил. Там было так много красивых вещей, так много чудесных достопримечательностей, на которые точно стоило посмотреть. Мне хотелось поподробнее расспросить его обо всём, что попадалось нам на пути, но мне казалось, что сейчас рот лучше не открывать. Время, проведённое с Эриком, убегало, и я знала, что он хочет, чтобы я ушла. Когда мы пришли в доки, он усадил меня на скамейку и сказал остаться здесь.

— Позволь мне пойти! — умоляла я.

Но он только усадил меня обратно и бросил на меня злой взгляд.

— Нет. Если ты встанешь с этого места, я клянусь, что ты об этом пожалеешь.

Это был не тот ангел, которого я знала когда-то. Раньше Эрик был таким заботливым человеком, а теперь он стал монстром. Я заплакала, когда он ушел, желая, чтобы Эрик развернулся и обнял меня. Но он этого не сделал, а подошел к билетной кассе и начал разговор с билетером. Я не была уверена, почему они говорят так долго, но спустя несколько мгновений услышала, как Эрик начал кричать на того человека. Когда он вернулся ко мне, я подумала, что Призрак даст мне билет на корабль, который увезет меня обратно в Париж. Но Эрик прошел мимо меня. Желая знать, что происходит, я вскочила со своего места и побежала за ним.

— Куда ты идешь? Это ведь путь к докам.

— Не говори со мной так, будто я вчера родился! — крикнул он. — Здесь нет никаких кораблей, отправляющихся в Париж не ранее, чем в апреле!

— Значит, я застряла здесь? — я схватила его за руку, чтобы остановить, но он только оттолкнул меня.

— Да, ты застряла здесь.

Это не было хорошо. Я не только застряла в Кони-Айленд на всю зиму, но у меня даже не было места, куда я бы могла пойти. Конечно, Эрик не возьмет меня к себе.

— Но где я остановлюсь? У меня нет денег.

Он остановился и сильно сжал в своих руках мои плечи.

— Если ты заткнешься, может быть, я позволю тебе остаться.

Ничего себе… это очень мило с его стороны. Неужто мне удалось чуть растопить его ледяное сердце?

— Пока я не приму другие меры, — напомнил он мне.

О, так это для этого… Конечно, он, вероятно, будет жить в отеле, ведь толпы туристов уже почти исчезли с улиц Кони-Айленд.

— Спасибо, Эрик.

Он сердито отвернулся от меня, а потом снова пошел куда-то.

— Не благодари меня! Скажешь спасибо, когда уйдешь с моего пути!

— Куда мы идём?

— Если хочешь знать, у меня есть работа, и, к сожалению, у меня нет няни.

— Значит, я могу придти? — спросила я.

Эрик остановился и вздохнул.

— Да, Кристин, можешь сопровождать меня, но в тишине!

Я сделала, как он просил, и молчала, пока мы шли назад через ворота таинственного парка. Но подождите!.. На воротах написано название — «Фантазма». «Фантазма»? Это имя, оно звучало так знакомо.

— Почему «Фантазма»?

— Это имя парка.

— Но почему он называется «Фантазма»? — я хотела узнать об этом больше всего на свете. Такое странное название для парка развлечений. — Если бы автор был здесь, я бы его спросила. Что за имя для парка?

Эрик остановился, как вкопанный, заставляя меня поднять на него глаза. Он повернулся ко мне, и его высокое стройное тело нависло надо мной.

— Ну что ж, мадам, спрашивайте.

— Что? — смутилась я. Это шутка или что?

— Ты меня слышала! — прорычал он. — Спроси меня, почему я назвал этот парк «Фантазма»!

Боже! Вот откуда произошло это название! Это же его парк!

— Ты построил это?— спросила я.

— Да, мадам, это сделал я. Теперь, пожалуйста, замолчи.

— Таким образом, это ты тот мистер Э.? Это ты тот, о котором все здесь говорят?

Эрик снова застыл на месте.

— Да. А теперь, пожалуйста, просто иди и прекрати задавать вопросы. У меня много работы, которую нужно сделать до конца дня, поэтому хватит меня задерживать.

Я следовала за ним весь путь к какому-то странному домику с названием «Дом с привидениями». Это было жуткое старое здание. Возле входа в ряд выстроилось много автомобилей.

— «Дом с привидениями»? — спросила я. — Это сюда мы шли?

Эрик тихо простонал, не говоря ни слова, и потянул меня за собой. Он открыл ворота и сразу же заскочил в первый автомобиль. Я же просто стояла и смотрела. Эрик встал на колени в автомобиле, что-то настраивая и приговаривая себе под нос. Затем он посмотрел на меня.

— Сделай одолжение, нажми зелёную кнопку на коробке, возле которой ты стоишь.

Я перевела взгляд на электрическую коробку, полную всяких кнопок и проводов, и случайно нажала на красную кнопку, в результате чего автомобиль вместе с Эриком, стоящим на коленях, подался вперёд и врезался в другую машину.

— Черт возьми, женщина! Я сказал — зелёную! Зелёную! Не красную! Или ты не отличаешь эти цвета один от другого?

Я сглотнула, но потом всё же нажала на зелёную кнопку. В этот момент автомобиль медленно двинулся к большой двери и исчез там. Мне стало очень интересно, куда же он уехал. Но тут я услышала, что Эрик снова кричит, чтобы я опять нажала на зелёную кнопку. И снова, стоило только мне сделать это, второй автомобиль так же выехал в другое помещение. Мне пришлось делать это для каждого автомобиля — опять и опять. Изнемогая от любопытства, куда же они отправляются, я прыгнула в последнюю машину, стоило ей начать двигаться, и уселась на сиденье.

Как только я оказалась внутри, на мои голову и лицо опустилась паутина, а на стене напротив возникли ужасные картины. Я закричала от страха. Крик, казалось, был слышен на сотни миль. Или это было только эхо?.. Когда же автомобиль остановился, на меня вдруг посыпались десятки пауков. Я отчаянно завизжала, скидывая их с волос.

— Ты не могла бы перестать кричать? — сердито рыкнул Эрик где-то неподалеку от меня. Вдруг он возник из темноты, будто настоящий призрак, и сбросил оставшихся пауков с моей одежды. — Ты знаешь секрет «Дома привидений»? — спросил он.

Я покачала головой, громко дыша и испуганно оглядываясь вокруг себя в поисках новых насекомых. Эрик бросил на меня нечитаемый взгляд, а после поднял руку вверх и… притянул огромного паука прямо с воздуха!

— Всё это подделка.

Я выдохнула, пытаясь обуздать бешено бьющееся сердце и одновремённо не рассмеяться над собственной глупостью, а Эрик дёрнул резинового паука вниз, а потом отступил в сторону, ожидая, пока я выберусь из автомобиля.

— Я говорил тебе жать на кнопку, а не кататься на них.

— Мне было любопытно, — ответила я. — Всё это показалось таким интересным и… таинственным, что я не смогла ничего с собой поделать.

— Ты могла повредить голос.

Я, наконец, выбралась из автомобиля, а Эрик вдруг схватил меня за плечи и поставил возле себя.

— Будь рядом, — предупредил он. — Здесь трасса очень узкая.

После того, как мы выбрались оттуда, Эрик запер дверь и снова куда-то направился.

— Куда ты идешь? — поинтересовалась я.

— Мне ещё нужно укрыть их на зиму.

Я умолкла, переваривая его слова, и последовала за Эриком в подсобку, где находился небольшой шкаф. Открыв его ключом, Эрик вытащил оттуда большой сложенный брезент.

— Помоги мне развернуть его, — сказал он, — придержи за конец.

Я делала всё, как он сказал, и держала брезент, пока он не развернулся полностью. Потом мы вместе пошли вверх по лестнице, которая привела нас к палубе, где раньше стояли автомобили. Эрик холодно объяснил мне:

— Брезент защищает их от снега.

Когда Эрик привязал брезент к небольшим стойкам, на которых крутились автомобили, я выглянула вниз, чтобы увидеть колесо обозрения. Положив руки на перила палубы, я вздохнула. Это ведь мой Эрик создал всё это. Он один.

— На что ты смотришь? — вдруг спросил он.

— На всё это, — ответила я. — Это удивительно.

— Ну, я никогда не думал, что мне придётся тратить свою жизнь на дым и шум, но именно здесь я оказался спустя десять лет.

— Но ты это создал, — ответила я. — Именно ты. Твой блестящий ум, наверное, не смог бы создать такую же прекрасную и совершенную музыку, как этот Парк.

— Как ты думаешь, Кристин, мне нравится работать в Парке аттракционов? — прорычал он. — Я, Призрак Оперы, работаю там, где другие становятся счастливыми, где они получают своё счастье каждый день. А я не могу получить собственное счастье! Почему они могут стать счастливыми, а я нет? Почему?

Эрик развернулся и стал быстро спускаться вниз по ступенькам.

— Но ты бы мог быть счастливым, ты знаешь это.

Эрик замер, а потом медленно повернулся.

— Что? Счастливым? И как, по-твоему, я должен мог бы им быть? Или ты считаешь, что я могу быть им сейчас? Я ведь уверен, я точно знаю, что ты не любишь и никогда не любила меня. Наша жизнь, моя дорогая, была бы столь прекрасна, как моё лицо... Ты ведь помнишь это, не так ли?

— Ты был убийцей, — ответила я. — Мне было страшно. Но сейчас я увидела, что ты можешь делать хорошие вещи. Ты построил это место, Эрик, ты сам сделал всё это. И теперь я точно уверена, что в тебе есть хорошее.

— Это «хорошее» было во мне и десять лет тому назад! Но ты не сбиралась разглядеть это во мне! Хватит разговоров, пойдём!

Я умолкла и молча последовала за ним по тротуару. Спустя пару минут я поняла, что Эрик ведёт меня обратно к Нейтону — в то место, где я вчера украла хот-дог.

— Куда мы идём, Эрик?

— Я голоден. Да и тебе нужно поесть.

Я набросила капюшон плаща на голову и пошла за Эриком к стойке. Оказавшись там, я неловко оглянулась и увидела, как человек, известный мне как Нейтон, улыбнулся и обратился к Эрику:

— О, босс, как хорошо увидеть вас снова! — он глянул в мою сторону и заметно удивился. — А почему этот воришка по-прежнему с вами?

Эрик повернулся ко мне и быстрым движением сбросил капюшон с моей головы. Я же опустила глаза — было слишком стыдно смотреть на продавца.

— Очень красивая женщина, — окинул меня взглядом Нейтон. — И что же стало причиной кражи, мисс?

— Это долгая история. Но если рассказать короче... Она мой друг, приехала сюда без гроша в кармане и совершила ужасную ошибку. В любом случае, она пришла сюда, чтобы извиниться.

Эрик чуть подтолкнул меня плечом, и я наконец-то подняла глаза и посмотрела на продавца.

— Я... я прошу прощения, сэр.

— И вежливая, к тому же. Она мне нравится, босс. Что я могу для вас сделать?

Эрик посмотрел на меню, а потом на меня.

— Я возьму два с кетчупом и квашеной капустой.

Нейтон исчез, а спустя буквально минуту вернулся с двумя хот-догами. Когда Эрик попытался заплатить, Нейтон решительно отказался.

— Это за счет заведения, — улыбнулся он.

Я думала, что мы присядем в кафе и так поедим, но Эрик направился к выходу.

— Идём, — позвал он. — Мы должны идти дальше.

Выйдя на улицу, Эрик протянул мне мой хот-дог. Я немного недоуменно приняла эту странную булочку с сосиской внутри и начала наблюдать за Эриком, чтобы понять, как же нужно его есть. Когда же нижний край его маски случайно оказался весь в кетчупе, я тихонько хихикнула.

— Это не смешно! — сердито взвился Эрик. — Прекрати!

— Я не хотела тебя обидеть, просто это выглядело действительно смешно, — с этими словами я протянула Эрику салфетку, которой был обвёрнут мой хот-дог.

— А я не смеюсь. Потому что мне больно. Внутри.

Я замолчала и откусила кусочек от своего хот-дога, вытерев рот рукавом плаща. Тот хот-дог, который я купила вчера, упал прежде, чем я сумела его попробовать, но сейчас, попробовав этот, мне показалось, что за всю свою жизнь я не ела ничего вкуснее.

— Нравится? — спросил Эрик.

Я кивнула.

— Да, очень.

Эрик, доев свой хот-дог, бросил мрачный взгляд на серое, затянувшееся тучами, небо, и кивком указал мне следовать за ним.

— Должно быть, скоро начнётся гроза, а мне ещё много нужно сделать.

И вот мы снова оказались в окружностях парка «Фантазма». Мне пришлось довольно много побегать, сопровождая Эрика, пока он целеустремленно обходил все достопримечательности парка развлечений. Он запер лабиринт зеркал, затолкал все лодки в форме лебедей в тоннель любви и спустил оттуда воду. Когда же всё это было сделано, я облегченно вздохнула. А потом что-то холодное и мокрое коснулось горячей щеки. Недоуменно подняв глаза к небу, я застыла. Начинался снегопад.

Пока Эрик был занят тем, что закрывал все двери и каморки, я подбежала к перилам и восхищенно замерла, глядя на то, как снег идет над океаном, как медленно и величественно тысячи крохотных снежинок опускаются в бескрайние тёмно-серые волны. Прошли годы с тех пор, когда я в последний раз видела снег над пляжем. В голову, будто тысячи осколков, ворвались воспоминания о том, как, будучи маленькой девочкой, я стояла возле окна и так же заворожено смотрела, как снежинки блестят над океаном. Ах, если бы только отец был здесь!..

— Не беги так быстро! — я услышала гневный окрик за спиной и, обернувшись, увидела, как сердитый Эрик направляется в мою сторону. — О чём ты думала? — он яростно схватил меня за плечи, а снег всё продолжал падать. — Никогда больше не беги так быстро!

— Извини меня…

— К чему мне твои извинения? Или ты думаешь, что мне, калеке, легко вот так бродить туда-сюда, да ещё и за тобой бегать! Что бы я сделал, если бы что-то случилось? Я бы не смог тебе помочь.

— Эрик, но я ведь только хотела посмотреть на океан. Я бы вернулась спустя минуту.

— Хватит. Мы отправляемся домой прежде, чем кто-то из нас найдет здесь свою смерть.

Я, не говоря ни слова, последовала за Эриком по пустынному парку. Когда мы, наконец, оказались в его квартире, он развёл огонь и уселся за стол, чтобы делать какую-то бумажную работу. Я сидела на подушках, рассыпанных по полу, и смотрела, как Эрик работал. Он казался таким закрытым от мира… и даже от меня. Да и к тому же обращался со мной так, будто я домашнее животное, а не человек!

— Эрик.

— Хм? — он даже не взглянул на меня, продолжая увлеченно писать. Насколько я могла увидеть, его маска лежала на столе возле чернильницы, но лицо Эрика я увидеть не могла — он сидел ко мне спиной.

— Что ты пишешь?

— Закрываю отчетность по парку «Фантазма». Здесь довольно много работы, поэтому я буду благодарен, если ты замолчишь и перестанешь меня отвлекать.

— Возле огня теплее, — сказала я. — Ты мог бы сесть возле меня и продолжать работать над документами, не так ли?

— Мне вполне комфортно там, где я нахожусь, спасибо.

— А мне кажется, что тебе холодно.

Ему действительно было холодно. Я видела, как несколько раз его пробирал озноб, но он упрямо молчал, не говоря ни слова.

— Я в порядке.

— Но…

— Какое из слов «Я в порядке» ты не понимаешь?

— Может быть, ты хочешь, чтобы я что-то сделала для нас? Я могла бы сварить суп.

Эрик вдруг стукнул кулаком по столу и сердито застонал. Он не повернулся ко мне, но голос звучал холодно и сердито.

— Я хочу, чтобы ты наконец-то поняла всё! Если ты собираешься провести зиму здесь, ты должна оставаться в стороне от меня! Мне не нужно, чтобы ты меня кормила и фальшиво заботилась обо мне! Я дал тебе убежище и больше ничего. Я даже не хочу, чтобы разговаривала со мной… Ты все поняла?

Как сильно я хотела, чтобы он обернулся. Как сильно я хотела увидеть его лицо. Я не могу показать ему, что совсем не боюсь, но ведь я смогу смотреть мимо его лица и, быть может, даже полюбить его.

— Эрик, пожалуйста, обернись. Позволь мне увидеть твоё лицо.

— Я… я не могу… не могу показать тебе своё лицо, потому что там нечего показывать. У меня давно нет лица, — его тон смягчился, однако в нем явно чувствовалась горечь.

— Эрик, я смогу смотреть на твоё лицо без страха, если ты сам обернешься и покажешься мне. Десять лет ведь могут изменить человека, поверь мне.

Эрик схватил маску и быстро надел её, прежде чем повернуться ко мне.

— Да, да, могут! Они изменили меня, и я больше никогда не повторю эту чертову ошибку!

— Но…

— Никаких «но»! Так будет лучше, Кристин, намного лучше.

Я промолчала, боясь что-нибудь говорить, потому что опасалась, что он просто выгонит меня из комнаты. В эту ночь, когда мы давно уже спали, я проснулась от звука чьих-то шагов. Прислушавшись, я уловила только тихое потрескивание дров в камине, но потом снова услышала тихие шаги и скрип отворяемой двери. Несколько минут я продолжала лежать, неотрывно глядя в огонь, пока не услышала всхлипывания. Неужели ему больно? Я медленно поднялась на ноги и подошла к закрытой двери в ванную, а потом прижалась к ней ухом. Всхлипывания усилились, перемежаясь стонами. Боже мой, ему так плохо? Или это из-за меня?

— Эрик? — я тихо постучала в дверь, ожидая его ответа. — Ты там в порядке? Мне кажется, или тебе больно?

Стоны затихли, но Эрик продолжал молчать.

— Эрик?..

— Что?! Что тебе нужно? Разве я не могу спокойно сходить в туалет в своем собственном доме? — гаркнул он.

— У тебя инфекция мочевых путей?

— Я в порядке! — крикнул он. — Теперь оставь меня в покое!

Меня чуть испугал его тон, но я всё же направилась на кухню, чтобы вскипятить немного воды и приготовить нам чай. Стоя спиной к двери, я услышала голос Эрика.

— Что ты делаешь?

Я повернулась как раз в тот момент, когда он завязывал тесемки на халате.

— Варю чай. Ты не будешь?

— Нет, спасибо. Я иду спать.

Он развернулся и направился к своей комнате, но я остановила его.

— Эрик?

Он замер.

— Да?

— Я только хочу знать, что с тобой всё хорошо. Ты точно был в порядке, когда находился в ванной комнате?

— Да, я просто… просто… — он сглотнул, а потом выдавил из себя: — Я в порядке!

— Но ты плак...

— Я сказал, я в порядке!

Решившись, я ухватила его за плечо и повернула к себе.

— Эрик, но ты ведь был не в порядке.

Он сердито сбросил мою руку с плеча.

— Да. Да, мне было плохо! Теперь прекрати анализировать меня и мои поступки!

Я не могла принять это, не могла осознать всю ненависть, клубящуюся между нами тёмным удушливым туманом. Он снова отвернулся, желая уйти в свою комнату, но я развернула его и сорвала маску. Казалось, весь мир вокруг умолк, чтобы не мешать нам двоим. Мы стояли лицом друг к другу, и я впилась расширившимися глазами в его лицо. Боже, оно было так отвратительно! Мне всегда казалось, что я помню каждую черту, но сейчас я будто бы видела его впервые. Сглотнув, я сделала шаг назад и наткнулась спиной на кухонный стол. В горле пересохло, и я еле смогла сдержать крик.

Эрик, бедный Эрик!.. Его глаза — тёмные тоннели на уродливом лице — наполнились слезами, и он резко отвернулся, одной рукой сжимая маску, а другой… другой держась за грудь. Я опять ранила его, опять сделала ему больно!

— Ты… ты действительно хочешь знать, что я делал в ванной комнате?

— Эрик…

— Ответь мне! — его голос был наполнен гневом и слезами.

— Что… что ты делал? — мне было страшно спрашивать, но он ответил мне, задыхаясь от слез.

— Я п-плакал… я рыдал, потому, что мне больно. Больно видеть тебя каждый день, больно из-за того, что ты по-прежнему боишься моего лица… Мне больно, Кристин, из-за этого! — он спрятал лицо в ладонях, вздрагивая от рыданий. Я сделала всё только хуже, зачем я вообще его спрашивала?..

— Эрик…

— Уйди прочь от меня! Убирайся!

Я разрушила те небольшие крохи доверия, которое он начал ко мне проявлять, разрушила всё!.. Это моя вина. Я быстро схватила плащ и выбежала из квартиры босиком, сразу же ощутив ледяное прикосновение снега к моим ногам. Я не знала, куда мне идти и что я буду делать, но в одном я была уверена точно — я больше никогда не увижу Эрика.

Эрик

Кристин теперь жила со мной, и эта мысль не давала мне покоя. Я, привыкший жить в одиночестве долгие годы, теперь должен был делить укромные стены своей квартирки с девушкой, которая растоптала моё сердце так много лет назад. Абсурд.

Я взял с неё обещание молчать и отправился готовить парк к зимовке, но она словно нарочно болтала, не останавливаясь:

— Почему «Фантазма»?

— Это имя парка.

— Но почему он называется «Фантазма»? Если бы автор был здесь, я бы его спросила. Что за имя для парка?

Меня начинала выводить из себя её трескотня, я резко остановился, тяжело вздохнул и обернулся, стараясь выглядеть как можно спокойнее:

— Ну что ж, мадам, спрашивайте.

— Что?

Какая она невыносимая.

— Ты меня слышала! — прорычал я. — Спроси меня, почему я назвал этот парк «Фантазма»!

Мгновение она недоуменно смотрела на меня, а потом раскрыла рот от удивления:

— Ты построил это?

Я устало вздохнул и коротко кивнул:

— Да, мадам, это сделал я. Теперь, пожалуйста, замолчи.

Но она наоборот начала снова и снова заваливать меня вопросами:

— Таким образом, это ты тот мистер Э.? Это ты тот, о котором все здесь говорят?

— Да. А теперь, пожалуйста, просто иди и прекрати задавать вопросы. У меня много работы, которую нужно сделать до конца дня, поэтому хватит меня задерживать.

Я развернулся и пошел дальше, думая про себя, что же такого говорят обо мне, что даже Кристин слышала о моём имени.

Странно, но она притихла, и я мог погрузиться в мысли о работе. Сейчас нужно было приготовить всё к зиме, накрыть тряпками, чтобы снег не попадал на механизмы. Мы остановились у старого на вид домика, который был почти точной копией моего старого дома, где мы жили с матерью. Я пережил там много ужасных моментов и решил, что он прекрасно впишется в укромном уголке «Фантазмы». Я погрузился в неприятные мысли, а очнулся только тогда, когда меня кто-то с нетерпением дернул за рукав.

— «Дом с привидениями»? Это сюда мы шли?

Что? Она верит в привидения? Ей почти тридцать лет, Господи, как можно быть такой наивной?! Я открыл перед ней дверь, пропуская внутрь, затем обвел взглядом мрачное помещение и, вздохнув, прыгнул в первую попавшуюся детскую машинку, чтобы на зиму отключить в них ток.

— Сделай одолжение, нажми зелёную кнопку на коробке, возле которой ты стоишь.

Я снова нагнулся под руль, и в этот момент автомобиль подался вперёд, а я со всей силы въехал лбом в железную дверь. Я громко выругался и, покраснев от злости, закричал:

— Черт возьми, женщина! Я сказал — зелёную! Зелёную! Не красную! Или ты не отличаешь эти цвета один от другого?

— Прости! — пропищала она и тут же нажала на правильную кнопку. Машина сразу развернулась и исчезла в открытом проеме. Так я проверял и отключал машину за машиной, прося Кристин ничего не делать и только жать эту чертову зелёную кнопку. Последний автомобиль мог отправиться без меня, поэтому я спрыгнул на землю, отряхнулся и склонился над панелью, попросив девушку в последний раз ткнуть в зелёную кнопку. Пока я был доволен ею, она помалкивала, её не было слышно, но в следующую секунду я разочаровался в своих мыслях, когда её крик донёсся из коридора, где исчезали машины. Черт возьми, зачем её туда понесло?!

— Ты не могла бы перестать кричать? — прорычал я, пробираясь через искусственную паутину к остановившейся машине. Кристин дрожала и махала руками от ужаса, вся бледная от страха. Я сначала не мог понять, чего она так визжит, пока не обнаружил у её ног резиновых пауков, которые должны были упасть с потолка для еще большего испуга посетителей. — Ты знаешь секрет «Дома привидений»? — Я сгреб пауков и помахал перед глазами девушки. — Всё это подделка.

Когда она перестала трястись и пригляделась к обманкам, то её лицо просветлело, и она взглянула на меня с каким-то благоговением, но я был ох как зол:

— Я говорил тебе жать на кнопку, а не кататься на них.

— Мне было любопытно, — пробормотала она. — Всё это показалось таким интересным и… таинственным, что я не смогла ничего с собой поделать.

Я закатил глаза, тоже мне, нашла оправдание:

— Ты могла повредить голос.

Когда мы выбрались наружу, я оставил её у панели с кнопками и пошел в чулан, напоследок бросив на неё предостерегающий от глупостей взгляд.

— Куда ты идешь?

— Мне ещё нужно укрыть их на зиму, — я вытащил из небольшой комнатки огромный брезент и подозвал Кристин поближе.

— Помоги мне развернуть его, придержи за конец.

Она помогла мне, отошла подальше и, склонив голову, спросила:

— Зачем это всё?

— Брезент защищает их от снега.

Пока я подтыкал под крыло машины брезент, девушка снова притихла. Я посмотрел в её сторону и замер. Она забралась на верхний ярус и смотрела вниз, на парк. Невольно засмотревшись, я понял, во что был влюблен так много лет назад. Нет, сейчас чувства остыли, но она была не менее прекрасна, чем в свои восемнадцать.

— На что ты смотришь? — окликнул я её. Она повернулась и, широко улыбнувшись, восторженно крикнула:

— На всё это! Это удивительно.

— Ну, я никогда не думал, что мне придётся тратить свою жизнь на дым и шум, но именно здесь я оказался спустя десять лет, — отмахнулся я. Что она нашла в этом месте такого прекрасного?

Девушка подняла брови и, перевесившись через перила, возмутилась:

— Но ты это создал. Именно ты. Твой блестящий ум, наверное, не смог бы создать такую же прекрасную и совершенную музыку, как этот Парк.

Ох, знала бы она, что этот поганый парк в печенках у меня сидит! ..

— Как ты думаешь, Кристин, мне нравится работать в Парке аттракционов? — прорычал я. — Я, Призрак Оперы, работаю там, где другие становятся счастливыми, где они получают своё счастье каждый день. А я не могу получить собственное счастье! Почему они могут стать счастливыми, а я нет? Почему?

Да, возможно звучало грубовато, то всё это накипало во мне многие годы. Я скрылся за дверью подсобки и прижался спиной к стене, обдумывая этот диалог. Наступила тишина, а потом я услышал тихое:

— Но ты бы мог быть счастливым, ты знаешь это.

Я сжал кулаки. И это говорит та, кто некогда разбила моё счастье вдребезги так, что и кусочка не осталось! Я задрожал от ярости и вышел из подсобки. Глаза девушки расширились от удивления, она не ожидала, что я услышу её последние слова.

— Что? Счастливым? И как, по-твоему, я должен мог бы им быть? Или ты считаешь, что я могу быть им сейчас? Я ведь уверен, я точно знаю, что ты не любишь и никогда не любила меня. Наша жизнь, моя дорогая, была бы столь прекрасна, как моё лицо… Ты ведь помнишь это, не так ли?

Ей не понравился мой ответ, она обиженно поджала губы и нахмурила брови. Я глубоко вздохнул, стараясь говорить как можно спокойнее:

— Пойми, Кристин, своё счастье я упустил десять лет назад, и ничего уже не вернуть. Скажи, почему ты ушла?

Мне не хотелось ворошить прошлое, но рано или поздно этот разговор должен был состояться.

— Ты был убийцей. Мне было страшно. Но сейчас я увидела, что ты можешь делать хорошие вещи. Ты построил это место, Эрик, ты сам сделал всё это. И теперь я точно уверена, что в тебе есть хорошее.

Абсурд!

— Это «хорошее» было во мне и десять лет тому назад! Но ты не сбиралась разглядеть это во мне! Хватит разговоров, пойдём!

Мне это надоело, я понимал, что этот разговор сейчас ни к чему, кроме ссоры, не приведет. Кристин аккуратно спустилась по хлипкой лестнице вниз и догнала меня у дверей.

Мы направились через площадь к другому аттракциону, когда я понял, что очень голоден. С тех пор, как Кристин по пятам таскалась за мной, я не мог нормально поесть. Впереди, из закусочной Нейтона, распространялся умопомрачительный запах горячих хот-догов, и я направился прямиком туда.

— Куда мы идём, Эрик? — донёсся обеспокоенный голос девушки.

— Я голоден. Да и тебе нужно поесть.

Раньше я никогда не слышал о хот-догах, пока ворота моего парка не пересек Нейтон, который прибыл из Италии, чтобы найти работу. Мой парк уже был достаточно известен в этих кругах, и он, побродив по улочкам Кони-Айленда, пришел ко мне. Многие посчитали его затею с хот-догами чушью, но он слыл превосходным поваром, и я, не задумываясь, позволил ему развернуть свою лавку в «Фантазме», и ничуть не пожалел. И это оправдалось, американцы толпами валили в мой парк, и не было такого, который не заглянул бы в его лавку. Когда я вошел в закусочную, Нейтон тут же помахал мне рукой:

— О, босс, как хорошо увидеть вас снова! — он искренне улыбался, а потом вдруг посерьезнел и уставился на что-то за моей спиной. — А почему этот воришка по-прежнему с вами?

Я повернулся. Кристин стояла в капюшоне, надвинутом на лоб, стыдливо пряча глаза. Вздохнув, я одним движением скинул с её головы капюшон и, как ни в чем не бывало, повернулся к продавцу.

— Очень красивая женщина, — окинул её взглядом Нейтон. — И что же стало причиной кражи, мисс?

Я покачал головой:

— Это долгая история. Но если рассказать короче… Она мой друг, приехала сюда без гроша в кармане и совершила ужасную ошибку. В любом случае, она пришла сюда, чтобы извиниться.

Кристина извинилась, а я в то время заказал нам два хот-дога. Хозяин закусочной исчез на мгновение и тут же появился с двумя ароматными хот-догами, завернутыми в салфетку.

Расплатившись, я пошел к выходу. Кристин нагнала меня только на улице. Передав ей её порцию, я направился к следующему аттракциону, полностью погрузившись в свои мысли, пока не услышал подозрительное хихиканье со стороны девушки. Что её так рассмешило во мне? Я повернул голову в её сторону. Мы как раз проходили мимо аттракциона с лабиринтами, стены которого были стеклянными, и я увидел красное пятно кетчупа на своей маске.

— Это не смешно! Прекрати!

— Я не хотела тебя обидеть, просто это выглядело действительно смешно

— А я не смеюсь. Потому что мне больно. Внутри.

Девушка виновато опустила голову и принялась за свой хот-дог. Когда злости поубавилось, я спросил:

— Нравится?

— Да, очень.

Я поежился. Поднялся холодный ветер, небо затянуло свинцовыми тяжелыми тучами, что предвещало снегопад. Нужно торопиться, иначе я не успею накрыть все аттракционы.

— Должно быть, скоро начнётся гроза, а мне ещё много нужно сделать.

Все последующее время Кристин молчала, бродя за мной по пятам и молча восторгаясь окрестностями парка. Когда я запирал последний аттракцион, то почувствовал, как что-то холодное падает с неба и тут же тает на плечах. Обернувшись, я заметил, как огромные снежные хлопья медленно опускаются на асфальт, вокруг ничего не было видно, кроме снежной завесы. Пора домой.

Вздохнув, я повернулся, чтобы позвать Кристин, но её не было рядом. Сердце упало, я озирался по сторонам, но её нигде не было! Я оббежал вокруг аттракциона, звал Кристин по имени, но ответом мне была лишь давящая тишина. Когда ноги уже загудели от усталости и боли, и я привалился спиной к холодному столбу, на глаза попался силуэт в плаще, стоявший у забора парка и глядящего на океан. Злость закипела во мне с новой силой, когда я зашагал туда.

— Не беги так быстро! О чём ты думала? Никогда больше не беги так быстро!

— Извини меня…

— К чему мне твои извинения? Или ты думаешь, что мне, калеке, легко вот так бродить туда-сюда, да ещё и за тобой бегать! Что бы я сделал, если бы что-то случилось? Я бы не смог тебе помочь.

— Эрик, но я ведь только хотела посмотреть на океан. Я бы вернулась спустя минуту.

— Хватит. Мы отправляемся домой прежде, чем кто-то из нас найдет здесь свою смерть.

Мы шли в полной тишине, она не решалась сказать ни слова, а я был слишком рассержен, чтобы говорить. Дома я развел огонь в камине и устало опустился за свой стол. Так хотелось снять маску, в ней было невозможно дышать, да и она была такая острая, что всё лицо зудело от боли.

— Эрик? — спустя какое-то время донесся тихий голос Кристин.

— Хм? — отозвался я.

— Что ты пишешь?

— Закрываю отчетность по парку «Фантазма». Здесь довольно много работы, поэтому я буду благодарен, если ты замолчишь и перестанешь меня отвлекать.

— Возле огня теплее. Ты мог бы сесть возле меня и продолжать работать над документами, не так ли?

С чего вдруг такое беспокойство? ..

— Мне вполне комфортно там, где я нахожусь, спасибо.

— А мне кажется, что тебе холодно.

Да, в другой ситуации я бы все отдал, чтобы перебраться поближе к огню, но не мог. Эта всепоглощающая гордость и обида на прекрасную девушку, что сидела сзади меня, не позволяли мне смягчиться. Я лучше буду мерзнуть тут, чем переступлю через себя и, как ни в чем не бывало, сяду там.

— Эрик?

— Я в порядке.

Какая она назойливая, разве не понимает, что мне нужно спокойно поработать? Зачем же отвлекать меня?

— Но…

— Какое из слов «Я в порядке» ты не понимаешь?

— Может быть, ты хочешь, чтобы я что-то сделала для нас? Я могла бы сварить суп.

Я застонал от отчаяния и спрятал лицо в ладонях. Какая же она несносная! Почему она не может посидеть пару минут молча? Так, пора тут кое-что прояснить:

— Я хочу, чтобы ты наконец-то поняла всё! Если ты собираешься провести зиму здесь, ты должна оставаться в стороне от меня! Мне не нужно, чтобы ты меня кормила и фальшиво заботилась обо мне! Я дал тебе убежище и больше ничего. Я даже не хочу, чтобы разговаривала со мной… Ты все поняла?

— Эрик, пожалуйста, обернись. Позволь мне увидеть твоё лицо.

Что?! Я потерял дар речи от подобной наглости. Сначала она достает меня своими бессмысленными разговорами, а теперь просит повторить старые ошибки, за которые я до сих пор себя проклинаю.

— Я… я не могу… не могу показать тебе своё лицо, потому что там нечего показывать. У меня давно нет лица.

— Эрик, я смогу смотреть на твоё лицо без страха, если ты сам обернешься и покажешься мне. Десять лет ведь могут изменить человека, поверь мне.

Да что она такое несет? Я обернулся, чтобы посмотреть, в себе ли она вообще. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, приподняв брови.

— Да, да, могут! Они изменили меня, и я больше никогда не повторю эту чертову ошибку!

— Но… — она хотела возразить, но у неё не нашлось слов. Я повернулся обратно и склонился над бумагами.

Я работал до самой ночи, а когда отложил бумаги, Кристин уже крепко спала, что не скажешь обо мне… Я ворочался, сон не шел. В голову лезли воспоминания о прошлом, её дивный голос, радостный детский смех. Я погрузился в свои мысли, перевернулся на бок и зашипел от боли. Острые края маски глубоко врезались в щеку так, что слезы полились из глаз. В то же время мне стало так больно из-за того, что она просила. Она ведь снова испугается, если я это сделаю. Кристин, Кристин, почему ты не можешь полюбить меня таким, какой я есть? Почему? Горечь сдавила сердце. И как бы не болела нежная кожа лица из-за острых краев маски, душа болела ещё сильнее. Откинув одеяло и накинув по пути халат, я влетел в ванную. Затем, постанывая от боли, медленно снял эту чертову маску и с отвращением посмотрел в отражение зеркала на своё уродливое лицо. Промочив марлю спиртом, я приложил её к кровоточащей ране и чуть ли не взвыл от ужасного жжения и боли. И как Кристин может полюбить такое чудовище, как я? ..

— Эрик? Ты там в порядке? Мне кажется, или тебе больно?

Кристин отчаянно стучала в дверь. Черт возьми, что ей здесь нужно?

— Эрик?

Я замер:

— Что?! Что тебе нужно? Разве я не могу спокойно сходить в туалет в своём собственном доме?

Господи, что за глупости я придумываю!

— У тебя инфекция мочевых путей?

Да отстанет она от меня или нет?

— Я в порядке! Теперь оставь меня в покое!

Ей ни к чему было знать, что я каждый день должен был дезинфицировать старые шрамы и новые раны, это было слишком личное, поэтому, наскоро нанеся мазь и снова натянув маску, я вышел из ванной. Из кухни доносился тихий свист чайника.

Я остановился в дверях, заглядевшись её прекрасной фигурой и вьющимися волосами. Она была моей музой, благодаря ей я писал в свое время поистине замечательную музыку…

— Что ты делаешь? — спросил я, когда стало уже неловко стоять незамеченным и молча смотреть на девушку.

Она испуганно повернулась, но тут же с облегчением выдохнула, улыбнувшись:

— Варю чай. Ты не будешь?

— Нет, спасибо, я иду спать, — с этими словами я уже было развернулся, чтобы вернуться в постель, но девушка окликнула меня:

— Эрик?

— Да?

— Я только хочу знать, что с тобой всё хорошо. Ты точно был в порядке, когда находился в ванной комнате?

— Да, я просто… просто… — я сглотнул, а потом выдавил из себя: — Я в порядке!

— Но ты плак…

— Я сказал, я в порядке!

Мне хотелось побыстрее избавиться от неё, лечь спать и забыться беспокойным сном, но она цепко ухватилась за мой рукав.

— Эрик, но ты ведь был не в порядке.

— Да. Да, мне было плохо! Теперь прекрати анализировать меня и мои поступки!

Я тысячу раз пожалел, что написал то злосчастное письмо, я ведь почти начал забывать эти кудрявые волосы цвета топленого шоколада, её большие карие глаза и широкую белоснежную улыбку. И она, как назло, снова пытается рывком ворваться в мою жизнь. Я хотел убежать от этого подальше, поэтому я был так холоден и не очень вежлив с ней, я бежал, как последний трус, но другого выхода у меня не было. Если она вернется в моё сердце — быть беде.

Я повернулся и побрел к своей кровати, но она вдруг резко потянула меня за плечо, я обернулся и даже не понял, как она сорвала с меня маску. Повисла звенящая тишина, девушка сама не поняла, как сделала то, чего я боялся больше всего в жизни, она снова обнажила мое слабое место! Она секунду разглядывала моё омерзительное лицо, и я тут же прочитал в её глазах самое ничтожное выражение — отвращение. К горлу подступил ком, слишком большой, чтобы сглотнуть. Я схватился за лицо и отвернулся, сердце раздирала страшная боль, которую не заглушить никакими мазями. Как она посмела снова так со мной поступить?! Меня распирало негодование и обида:

— Ты… ты действительно хочешь знать, что я делал в ванной комнате?

— Эрик…

— Ответь мне!

Её голос дрожал:

— Что… что ты делал?

— Я п-плакал… я рыдал, потому, что мне больно. Больно видеть тебя каждый день, больно из-за того, что ты по-прежнему боишься моего лица… Мне больно, Кристин, из-за этого!

Как бы горечь не ела мое сердце, я не решился сказать ей, что мне настолько больно из-за маски. Ещё начнет жалеть, а это я не смогу вытерпеть.

— Эрик…

— Уйди прочь от меня! Убирайся!

Я трясся от гнева и слышал, как она схватила с вешалки свой плащ и выбежала из квартиры. Мне было всё равно, пусть уходит и больше не возвращается. Всё, что я сейчас хотел, — это остаться в одиночестве. Зажег свечу, поставил её на стол, вытащил несколько листков и принялся за музыку. Какое это наслаждение — в предрассветный час выплескивать все свои эмоции в мелодии…, но потом ты чувствуешь себя таким усталым и опустошенным. Часы пробили четыре утра, я отложил перо и, скинув халат, забрался под холодное одеяло. Спать совсем не хотелось, я бездумно пялился в потолок.

Почему? Почему мне не спится? Потому ли, что голова забита мыслями о Кристин? Когда лежать просто так уже было невыносимо, я оделся и подошел к окну. Снег больше не шел, но на всех дорожках лежали целые сугробы. Дома стало душно, я надел железные протезы, маску, взял на всякий случай трость и пошел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. «Фантазма» с сегодняшнего дня закрылась на всю зиму, и здесь было необычайно тихо и безлюдно. Мой любимый сезон. Я наслаждался одиночеством, когда до меня донесся мерзкий, писклявый и тонкий голосок:

— Эрик!

Я с досадой выдохнул и обернулся, чтобы увидеть Мэг.

— Я просил не называть меня тут по имени, — недовольно пробурчал я, — я не хочу, чтобы здесь знали моё настоящее имя!

— Прости, — виновато ответила она и, вытащив из кармана пальто тонкую сигаретку, закурила. О, как я презирал курильщиков, меня ломает от одного запаха дешевого табака.

— Я занят, что тебе нужно?

Она пристально посмотрела на меня и с серьезным видом спросила:

— Так это правда? Насчет Кристин?

— Откуда ты знаешь?

— Она вчера пришла в кафе, босоногая и заплаканная, и рассказала обо всем, как она застряла тут до весны, и как ты её прогнал.

— Какое тебе до этого дело?

Мэг приподняла бровь, сбросив пепел с сигареты:

— Я думала, что она единственная, кто тебе в этой жизни нужен, — и с этими словами выдохнула клубы дыма мне в лицо.

Я закашлялся и отшатнулся:

— Перестань, не делай так больше.

— Как пожелаешь, — рассмеялась она, докуривая сигарету. Ей нравилось меня дразнить, и в эти моменты я готов был задушить её прямо на месте! Глупые шутки малолетней дурочки. Она меня ненавидела, и это было взаимно.

— Когда ты видела её в последний раз?

Мэг закатила глаза и поправила мне галстук:

— Что? Жалеешь о вчерашнем?

— Перестань, Мэг, это не твоё дело! Просто скажи, когда ты её видела?

— Вчера вечером, — она со скучающим видом потушила сигарету о фонарный столб, — я предложила ей переночевать у меня, но она отказалась и ушла.

— Если увидишь её, передай, что я спрашивал о ней.

— Мне сказать, что тебе жаль?

— Просто скажи, что я хочу с ней встретиться.

Я направился по дорожке и не заметил, как пришел к крыльцу оперного театра. На ступеньках кто-то лежал, занесенный снегом после вчерашней метели. Меня вдруг залихорадило, я молил Бога лишь о том, чтобы это была не Кристин! Но чем ближе я приближался к неподвижному силуэту, тем больнее сжималось моё сердце. Знакомый дорожный плащ выглядывал из-под сугроба, он был заледенелым, а когда я выкопал ее замерзшее тело, оно было бледным, белее снега, а губы посинели. Я потянул её за плечи и огляделся. Вокруг не было никого, кто бы мог помочь. Вдруг она умрет из-за меня? Вдруг она замерзла насмерть? Смахнув снег с её волос, подняв на руки её почти бездыханное тело, я понял, что она и правда была босиком, а её ноги были в синяках. Почему она не одела обувь? Это я во всем виноват!

Накинув на неё свой плащ, я понес Кристин домой. Ноги просто сводило судорогой от тяжести, скобы трещали, но я дотащил её до своей постели и накрыл несколькими одеялами. Моя постель была неудобной, пружины вечно выскакивали и кололись, но лучших апартаментов я ей предложить не мог. Придвинув кровать к камину, я опустился перед ней на колени. Она еле дышала, я винил во всем только себя! Зачем я погнал её на улицу в такую метель? Почему я молча не развернулся и не ушел спать? Но ведь она заслужила это… Да, она заслужила наказания, но не такого сурового. Если она умрет, это будет только моя вина… Моя.

Кристина

Это был не тот Эрик, которого я помнила раньше. Тот Эрик никогда бы не прогнал меня в страшный мороз на улицу, не оставил бы умирать в метель, нет, он бы всё мне простил, как и прощал раньше. Снег больно жег ноги, я вся дрожала от ветра и стужи, но пусть сейчас хоть всемирное похолодание начнется, и мне будет суждено превратиться в ледяную фигуру — обратно я не вернусь. Так, прыгая с ноги на ногу, я доковыляла до какого-то бара на самой окраине «Фантазмы». Это было единственное место, где горел свет. Влетев туда, я почувствовала, что меня всю трясет.

Забравшись на высокий стул, я подышала на руки, стараясь согреться. Ко мне подошел высокий мужчина и осведомился, что мне принести.

— У меня нет… нет денег, — опустив глаза, смущенно пробормотала я, но вдруг сзади послышался женский голос:

— Всё в порядке, Брайан, я заплачу за неё.

Я почувствовала резкий запах дешевого табака, обернулась и замерла, забыв как дышать.

— Мэг!

Вот так встреча!

— Здравствуй, Кристин. Я уже слышала, что ты в Кони-Айленде. Только не очень-то надеялась тебя встретить. Почему ты уехала из Парижа?

Мэг ногой отодвинула второй стул и села рядом, закуривая новую сигарету.

— Я… Рауль бил меня, и я не могла больше этого терпеть, мне не к кому было пойти, кроме как… кроме как сюда.

— К Эрику? Кристин, я тебя уверяю, это не самая лучшая мысль. Он сильно изменился, почерствел, погрубел и стал… напыщенным индюком, честное слово, — девушка затянулась сигаретой и склонила голову. — Так почему ты здесь, а не у него?

— Я сорвала с него маску… Не понимаю, как я могла так глупо поступить… Всё произошло так быстро, что я ничего не поняла.

Мэг закашлялась и присвистнула:

— Сорвала маску? Вот это да! Не то, чтобы мне никогда не было любопытно, что у него под ней, но я бы никогда не решилась, — она окинула меня оценивающим взглядом. — Слушай, я тут работаю, ты можешь пожить со мной хотя бы до Дня Благодарения. Я помогу тебе найти работу. Заработаешь деньги и не будешь ни от кого зависеть.

— Нет, спасибо, Мэг, — отказалась я, качая головой. — А что такое День Благ…

Но Мэг, взглянув на часы, вдруг подскочила со стула:

— Прости, Кристин, я должна бежать. Ты точно не хочешь пойти со мной?

— Да, точно.

Мэг пожала плечами, накинула пальто и выскочила на улицу. Она сильно изменилась. Не было больше той родной, правильной и понимающей Мэг, которая была подобна ангелу с ее белокурыми волосами. Сейчас она курила, стала бледной и тощей, пропала вся её женственность и детская непосредственность.

Вздохнув, я допила заказанный сидр, вышла на мороз и остановилась под тусклым фонарем, решая, куда теперь идти. Мне не хотелось становиться обузой для старой подруги, поэтому я и отказалась.

Я бродила по заснеженной аллее, пока поняла, что уже почти не чувствую ног. Сил не было, на плечах образовались целые снежные сугробы, зубы не переставали стучать от жуткого холода.

Я уже хотела опуститься на бордюр, как увидела темный силуэт большой Оперы. Во мне осталось сил только для того, чтобы пройти по ступенькам, сесть, опереться об стену, закрыть глаза и провалиться в темноту.

Когда я проснулась, то почувствовала, как что-то острое упирается мне в спину. Я попыталась пошевелить ногами, но это далось мне с огромным трудом. Еще спустя мгновение я ощутила, как мне тяжело дышать. Оказалось, что я лежала под целой тонной одеял. Нервно сглотнув, я перевернулась на бок, протерла глаза и ахнула. Прямо передо мной на прикроватном столике стояло фото в старой рамке. Ну, как фото, это была скорее вырезка из газеты. Там на сцене Парижской Оперы стояла я, это был мой первый дебют… Я высунула руку из-под кучи одеял, протянула её к рамке, но пальцы плохо сгибались, и фотография выскользнула и полетела вниз, разбившись с громким звоном.

— Довольна? — донесся хриплый голос неподалеку. Я вздрогнула и судорожно вздохнула. — Чёрт бы тебя побрал!

— Я… Эрик… Прости, мне… мне очень жаль.

— Разве отец не учил тебя, что некрасиво трогать чужие вещи?

— Прости.

Всё в голове перемешалось. Это Эрик меня нашел? Он меня… спас?

И мне вдруг стало ужасно стыдно.

— Эрик, я хочу сказать, что очень сожалею о том, что сняла с тебя маску. С моей стороны это было глупо.

Но он словно не слушал, молча собирая в совок осколки разбитой рамки.

— Эрик?

— Мне всё равно на твои извинения. У тебя вошло в привычку втаптывать моё самолюбие в грязь, — он помедлил, а потом под нос себе проворчал. — «Наша жизнь была бы так же прекрасна, как твоё лицо!»

Я покраснела и прижалась щекой к подушке, наблюдая, как он рассерженно выбрасывает в урну стекло и останавливается возле подоконника.

— Ты могла умереть, у тебя переохлаждение. Не надейся, что я позволю тебе всегда валяться в моей постели.

— Она, кстати, ужасно неудобная. Какая-то пружина постоянно колется в спину… И как ты здесь спишь?

Если раньше Эрик был просто зол, то сейчас он весь задрожал от ярости, сжав кулаки:

— Ах, леди, прошу прощения, что моя кровать недостаточно удобна для вашего величества! Я успел забыть, что ты привыкла спать в роскошной двуспальной постели с дотошным виконтом!

— Нет… Я не это имела в виду…

Я снова и снова проклинала себя за длинный язык, в то время как Ангел повернулся ко мне спиной, стараясь взять себя в руки. Мэг была права — он сильно изменился, старый Эрик мне нравился куда больше. Он заговорил только спустя пару минут, голос его звучал спокойнее, но не менее сухо:

— Пока довольствуйся тем, что есть. Я позабочусь о новой кровати для тебя, всё равно до весны ещё очень долго. А пока тебе нужно отдохнуть.

И он просто вышел. Я озадаченно приподнялась на локтях, глядя на захлопнувшуюся за ним дверь. Впервые за всё время он заговорил со мной так: без осуждения, без напоминаний о прошлом. Пусть его тон звучал не очень дружелюбно, но он беспокоился обо мне.

Он вернулся только через час и сразу сел за свой стол. Я молча лежала, смотря в окно на падающие снежинки и быстро темнеющее небо. Меня то и дело пробирал глубокий кашель, который я старалась заглушить одеялом.

— Хочешь пить? — наконец мягко спросил Ангел, не отрываясь от бумажной работы. Он так заботливо это произнес, что я сначала не ответила, рассуждая, смогло ли оттаять его заледенелое сердце, а он снова проникнуться ко мне симпатией.

— Немного, — отозвалась я.

— У меня есть горячий бульон. Знаешь, твой кашель совершенно отвлекает от работы.

Я раздосадовано выдохнула. Нет, Эрик был всё тем же. Его не беспокоит моё состояние, я, видите ли, мешаю ему!

Мужчина принёс мне чашку с бульоном, поставил на прикроватный столик, а потом встал возле окна, задумчиво глядя вниз. Я потягивала вкусную и теплую жидкость, но вдруг моё внимание привлекли ужасные скобы на ногах Эрика. Это выглядело не очень приятно, и, кажется, ему довольно тяжело стоять на ногах с их помощью.

— Разве тебе из-за них не больно?

Эрик повернулся и проследил за моим взглядом.

— Да, очень больно. Но без них я просто упаду на пол и буду валяться плашмя. Ты всё?

— Да, — кивнула я, отставив чашку на тумбочку и откинув одеяло. Мои ноги были все в синяках и царапинах.

— Укройся, — тут же посоветовал Эрик, — ты пока должна находиться в тепле.

— Эта пружина… — прошипела я, изгибаясь, чтобы её острый конец не так сильно царапал спину.

Эрик нахмурился, вытащил из комода ещё одну подушку и помог мне привстать, подкладывая её под спину. Я была в каких-то пару сантиметрах от него, могла чувствовать запах знакомого, такого привычного когда-то одеколона, могла слышать биение его сердца… Когда он снова укрыл меня горой одеял, я искренне улыбнулась.

— Спасибо, так намного лучше.

— Отлично, тогда я могу нормально вернуться к работе, — уже холоднее сказал Эрик и вновь склонился над своим столом.

Я задумчиво смотрела в потолок, пока не вспомнила, как Мэг говорила о каком-то дне… Я нахмурилась, попытавшись вспомнить:

— Эрик, — наконец вспомнила я, — что такое День Благодарения?

— Я что, похож на энциклопедию? Не мешай, я пытаюсь работать.

— Прости, просто, когда мы вчера говорили с Мэг, она упомянула его, и я поняла, что даже не знаю, что это.

— Ах, Мэг… Что ж, если я скажу, что это, ты дашь мне заняться бумагами?

— Да.

Эрик продолжал что-то писать и одновременно говорить:

— День Благодарения — это праздник, который отмечают американцы. В этот день принято есть индейку и говорить близким и родным, как ты им за всё благодарен.

— И ты уже готовил индейку?

— Я не праздную День Благодарения. Мне некому быть благодарным. А теперь не мешай.

Но меня нельзя было угомонить, мне было настолько скучно, что хотелось постоянно говорить, поэтому я пропустила его просьбу мимо ушей и спросила:

— А когда он?

— В следующий четверг.

В комнате воцарилась тишина, пока я не задала очередной вопрос, на который, в общем-то, заранее знала ответ:

— А мы будем его отмечать?

— Нет.

— Но почему?

— Я уже говорил, что, во-первых, мне некому быть благодарным, а во-вторых, я не сяду с тобой за один стол, мы это уже обсуждали. А вся суть этого праздника — сесть за стол и наесться до отвала индейкой.

Я вспыхнула:

— Да что с тобой не так, Эрик? Почему ты не можешь быть прежним? Твоё сердце словно заключили в ледяную клетку! Это ведь просто ужин! Пожалуйста, давай отметим?

Ангел поколебался и вздохнул:

— Я подумаю.

— Но…

— Я сказал, что подумаю! — прорычал он.

Остаток вечера прошел в молчании. Я меньше всего хотела снова злить Эрика, поэтому помалкивала. Он хоть и не проронил ни слова, но очень трогательно заботился обо мне, приготовил суп и поставил передо мной, а сам опустился в кресло, уставившись в пространство. Уже стемнело, неяркая свеча бросала тени на мебель, в камине потрескивал огонь, и меня начало клонить в сон.

— Эрик, — наконец позвала я, — где ты будешь спать? Я могу освободить тебе место.

Ангел завернул штанину и принялся откреплять скобы, при этом болезненно морщась:

— Ерунда. У меня много работы, я вряд ли этой ночью сомкну глаза.

Он вздохнул, вышел и через пару минут вернулся уже в пижаме. Я видела, как мешковатая ткань свисает с его костлявых рук, он был таким худым… Я подняла глаза, наши взгляды встретились.

— Твои синяки почти сошли, — сообщил Ангел, рассматривая моё лицо. Я коснулась пальцами щеки и кивнула, совсем не ожидая, что в следующую минуту он спросит меня о Рауле. — Как долго он распускал руки?

— Целые годы, — нахмурилась я, не желая всего этого вспоминать, — всё началось с того, что я никак не могла забеременеть. Мы пытались много раз, но безуспешно. И потом он начал меня избивать, говорить, что я не настоящая женщина, раз не могу исполнять свой долг. Особенно страшно было, когда он напивался. Тогда он совсем не контролировал себя.

— По-моему, это он не настоящий мужчина, раз посмел поднять руку на девушку, тем более на жену. Может, когда-нибудь он это поймёт.

— А ты? — спросила я. — Почему ты никого не нашел за эти десять лет?

Эрик поднял брови:

— Издеваешься? Посмотри на меня: я ущербный, уродливый, да ещё эта маска. Все только смеются надо мной.

Я почувствовала неловкость и опустила глаза. Эрик вздохнул, поднялся на ноги и пересел за свой стол, обложившись кипой бумаг.

— Спокойной ночи, Кристин.

— Спокойной ночи, Эрик.

Я перевернулась на спину и закрыла глаза, желая провалиться в спокойный сон.

Проснулась я от скрипа стула. Зевая, медленно протёрла глаза. На улице уже мало-помалу светало, а Ангел всё ещё сидел за столом.

— Эрик?

— Да? — он, кажется, дремал, опустив голову на стол, потому что, услышав мой голос, резко подскочил и обернулся.

— Ты бы мог принести мне попить?

— Конечно.

Он зевнул, сходил на кухню и принёс мне стакан воды.

Я поблагодарила его, быстро осушила чашку и поставила на тумбу.

— Эрик, сколько времени?

— Без четверти четыре.

После он по шею укрыл меня одеялами и сел обратно. Я тут же уснула, а когда проснулась, то не сразу поняла, что изменилось. Оглядевшись вокруг, я заметила, что моя постель была передвинута к окну, а на том месте, где она стояла раньше, теперь красовалась новенькая кровать. Она была очень красивой, с красно-белым покрывалом и резной спинкой. Я так крепко спала, что не проснулась, когда он передвигал кровать? Бедный, ему, наверное, нужна была помощь.

— Эрик? — позвала я, приподнимаясь.

— Да?

Я обернулась. Он сидел в кресле, налаживая железки на скобах для ног.

— Ты купил новую кровать?

— Она теперь твоя. Я подумал, что до весны ещё долго, и нам нужно как-нибудь выбираться из положения. И да, я заказал тебе новые наряды, они уже лежат в твоём гардеробе. Уж извини, выбирал на свой вкус. Если хочешь, то можешь перебраться на новое место прямо сейчас, если та пружина тебя сильно беспокоит.

Я поспешно закивала, откинула одеяло и вскочила на ноги, но обмороженные конечности тут же дали о себе знать. Ноги подогнулись, и я точно бы упала, если бы подоспевший Эрик не успел меня подхватить. Он даже не стал ругать меня за неосмотрительность, а молча довёл до нового ложа и снова укрыл одеялами по самое горло.

— Отдыхай, Кристин.

Я непроизвольно улыбнулась. Он так давно не произносил моего имени без злости и упрёка. К обеду мне стало лучше. Я медленно встала и прошлась по комнате, с любопытством открыла гардероб и принялась рассматривать висящие там прекрасные платья разных цветов и тканей. Повернув голову, я заметила на дверце гардероба длинное зеркало во всю дверь и вздохнула. Выглядела я помятой, уставшей, синяки на лице прошли не до конца, и это явно не красило меня.

Я оглянулась в поисках Эрика. Он сидел за столом, опустив голову на руки и, кажется, дремал. Мне вдруг стало жаль его. Я причиняю ему столько неудобств… и это очень неловко. Решив хоть чем-нибудь его отблагодарить, я прошмыгнула на кухню, чтобы приготовить нам обед. Эрик нездорово выглядел, он был очень худым, ему точно нужно больше есть, а за всё время моего пребывания здесь я ни разу не видела, чтобы он это делал. Продуктов у него было мало: овощи, сыр и небольшая бутылочка со сливочным маслом. Найдя в шкафу чёрный хлеб, я соорудила большой бутерброд и, стараясь, чтобы он выглядел как можно красивее, украсила его сверху листиком салата. Улыбнувшись, я положила его на тарелку и поспешила обратно в комнату. Ангел уже проснулся и опять возился со своими бумагами.

Я поставила тарелку с бутербродом и стакан с молоком на стол и заметила, как его взгляд медленно оторвался от своих записей, перекинулся на еду, а потом снова вернулся к бумагам:

— Что это?

— Эрик, ты должен поесть. Посмотри на себя — ты очень худой.

— Убери это, я не голоден.

— Но, Эрик, ты не можешь всё время обходиться без еды, ты должен немного перекусить!

— Я не ем, когда работаю, — процедил он сквозь зубы.

— Тогда сделай перерыв, ты ведь работал всю ночь!

— Просто оставь меня в покое, Кристин! — он затрясся от гнева.

— Тогда я… я иду спать, — пробурчала я. Сердито посмотрев на Эрика, я легла в свою новую постель и укрылась тёплым одеялом. Прижавшись щекой к подушке, я задумчиво смотрела на спину своего Ангела. Скоро я потеряла счет времени и уже готова была закрыть глаза и уснуть, как Эрик вдруг зашевелился. Он оглянулся на меня, чтобы проверить, что я сплю, затем, тихо шипя от боли, снял маску и положил её на стол. Потом подвинул поближе тарелку с бутербродом и принялся медленно есть. Он ел бутерброд и запивал его молоком, пугаясь каждого шороха и готовясь в любой момент одеть маску.

Я тихонько улыбнулась и перевела взгляд в окно, прислушиваясь к детскому смеху и крикам. Дети даже после закрытия парка прибегали сюда играть. В этот момент я с тоской подумала, как бы и мне хотелось иметь ребёнка… Все эти мысли вдруг прервал резкий хлопок двери и неприятный звук рвоты. Я вскочила на ноги. Боже мой, неужели это из-за меня? Неужели продукты были испорчены?

Когда звуки из ванной прекратились, я тихонько постучала в дверь:

— Эрик?

— Уйди.

Я покачала головой, медленно приоткрыла дверь и судорожно вздохнула. Он уже надел маску и сейчас сидел, привалившись спиной к кафельной плитке, съежившись и побледнев.

— Ты болен… — печально пробормотала я, обвиняя во всём себя. — Мне очень жаль!

— Ты тут не при чём, — Эрик опустил глаза, — я давно не ел, это моя вина, что съел так много и сразу. Твоей вины в этом нет.

Я решила уйти, чтобы он снова не разозлился на меня, но как только я развернулась к двери, он вдруг окликнул меня:

— Постой… Ты не могла бы помочь мне подняться?

Я очень хотела быть ему полезной, поэтому с радостью бросилась к нему, взяла под локоть и проводила до комнаты, где он опустился в кресло.

— Привести врача? — спросила я.

— Нет, нет, всё в порядке, — отмахнулся Ангел.

Я посмотрела на него с недоверием, затем взяла пустую тарелку и пошла на кухню, чтобы вымыть посуду. Вытерев руки, я оперлась на косяк двери, наблюдая, как он садится на свою постель и снимает скобы. Эрик поднял на меня глаза и сказал:

— Если хочешь, можешь воспользоваться ванной, тебе не помешает тёплая вода.

Я кивнула, набрала полную ванну, закрыла дверь и опустилась в воду. Тёплая вода успокаивала, и я пришла в себя только тогда, когда она уже чуть остыла. Лежать в холодной ванне удовольствие не из лучших, поэтому я поспешила завернуться в полотенце и остановилась возле зеркала, расчесывая волосы. На глаза попался полуоткрытый шкафчик над раковиной, и я, ведомая любопытством, не преминула в него заглянуть. Там было много колб, шприцов, таблеток и капсул. Видимо, он и вправду болеет, причём серьезнее, чем я предполагала. Но что с ним? Я резко закрыла дверцу шкафчика, услышав стук в дверь.

— Ты в порядке? — спросил Эрик.

— Да, я сейчас выйду.

Когда я надела ночную сорочку, заплела волосы лентой и вышла из комнаты, Эрик уже лег в постель. Маска находилась на тумбочке, а он лежал как раз на уродливой части лица так, чтобы её не было видно. Он никогда так рано не ложился… наверное, сейчас ему правда нездоровится.

Я не стала спрашивать о его здоровье, ибо заранее знала ответ, поэтому молча забралась в мягкую кровать. Его сердце начинало оттаивать, а эта болезнь — отличная возможность поухаживать за ним, заслужить его доверие и согреть своей любовью.

По крайней мере, я на это надеялась.

Эрик

Кристин хочет отмечать День Благодарения! Что за бред? Я за всю свою жизнь не отметил ни одного праздника. И не собираюсь. Зачем они вообще нужны? А этот День Благодарения... Кому мне быть благодарным? Богу? Я уже не так молод, у меня нет ни дела, которое я бы полюбил, ни жены, ни детей... Я — ничтожество.

Да ещё и эта болезнь. Её и болезнью-то не назовёшь. У меня всегда был слабый желудок, я мог не есть целыми днями, но когда Кристин принесла тарелку с сэндвичем, я почувствовал зверский голод и съел его. Полностью. Немудрено, что он не смог переварить сразу столько пищи, тем более, что я часто мучился с пищеварением.

Кристин начала ухаживать за мной, купила таблетки, которые я сначала наотрез отказался принимать, но потом сдался, варила лёгкий бульон, убиралась дома, проветривала комнаты. Я на мгновение представил, что она моя жена, а мы живём вместе в этой квартирке.

Медленно повернув голову, я заметил, что её постель пуста. Сколько времени? Уже, наверное, позднее утро. Я хотел дотянуться до тумбочки, на которой лежали мои часы, но так ослаб, что руки дрожали.

— Эрик?

Я вздрогнул, услышав её мягкий, бархатистый голос. Она стояла у моей постели в ночной сорочке, держа в руках стакан с каким-то напитком и маленькую тарелочку с тостом.

— Всё в порядке,— заверил я и принял протянутый мне стакан. Это была ледяная вода, что было очень кстати, ибо горло уже успело пересохнуть.

— Съешь, тебе это не повредит, кусочек совсем маленький. И... Я сожалею, я не должна была... ну... бутерброд.

— Нет, нет, всё хорошо, ты не виновата, — я покачал головой, не отрывая от неё глаз. — А теперь выйди, мне нужно переодеться.

Девушка послушно кивнула и ушла на кухню, гремя чашками. Быстро переодевшись в свою старую одежду, я закрепил эти треклятые скобы на ногах. Но как только я опустился за свой стол, снова вошла Кристин, на этот раз хмурая.

— Эрик, ты не притронулся к тосту, который я тебе приготовила.

— Я не голоден, правда, — пробурчал я, опуская перо в чернильницу, а затем, подняв глаза к окну, задумался. Кристин столько делает для меня, её нужно отблагодарить. Но что бы такого придумать, чтобы не давать ей ложных надежд? Мне понадобилось несколько минут, чтобы догадаться. День Благодарения! Я буду отмечать этот чёртов праздник, но только из-за благодарности к Кристин.

— Кристин?

— Да? — я повернулся и увидел, как она выглядывает из-за дверей кухни.

— Нам нужно в город: купить индейку и ещё что-нибудь для праздника.

Кристин восторженно выдохнула, её глаза загорелись, а по лицу расползлась широкая улыбка:

— Правда? Мы будем отмечать? Не шутишь?

Я приподнял бровь. Я со стороны похож на юмориста? Но Кристин аж раскраснелась от нетерпения и затрепетала:

— Когда? Когда пойдём на рынок?

— Да прямо сейчас, — я пожал плечами, обведя взглядом небрежно раскиданные по столу бумаги. Пока сил работать не было, да и дома слишком душно, прогулка — не такая уж и плохая идея.

Спустя четверть часа мы уже выходили за ворота «Фантазмы», будучи по лодыжки в снегу. Изо рта вырывался густой пар, а ноги разъезжались в разные стороны из-за гололёда. Эта задумка переставала мне нравиться с каждой секундой всё больше и больше.

На рынке было много народу, и каждый из них считал своим долгом уставиться на меня выпученными глазами. Мне стало настолько паршиво, словно я снова гастролировал с цирком уродов. А Кристин всё было нипочем, она что-то радостно болтала под ухом, иногда укоряя меня, что я совсем её не слушаю. В ней столько энтузиазма и жизни, что даже не верится в несчастную судьбу в том недостойном её браке. Не успел я додумать мысль, как она схватила меня за руку и втащила в лавку. Весело зазвенели колокольчики на двери, в нос ударил пресный запах сырого мяса. Ну да, мясная лавка, я так задумался, что не заметил, как мы добрели до окраины базара. Пока Кристин с задумчивым видом разглядывала аппетитные, сочные индейки для праздника, я почувствовал на себе чей-то взгляд, а когда повернулся — мясник смотрел на меня во все глаза, абсолютно не стесняясь. Хоть бы совесть имел, невоспитанный толстяк! Я старался не обращать внимания, когда вдруг услышал то, что заставило меня вскинуть брови. Это Кристин нахмурилась и бросила мяснику:

— Сэр, глазеть неприлично.

Она заступилась за меня! Толстяк опустил голову и, застыдившись, продолжил заниматься своими делами. Девушка, наконец, выбрала индейку, я рассчитался, и мы вышли из этого неприятного заведения. Было так непривычно гулять с Кристин по городу, готовиться к празднику. Это словно был сон. Казалось, что я сейчас проснусь в подвалах Оперы Популер, а вокруг меня снова царят сырость и мрак, а всех этих десяти лет просто не было. Но это не сон. Мысли об Опере заставили меня с головой уйти в воспоминания о тех временах, когда она бросила меня и сбежала, когда я держал на неё страшную обиду и злобу, когда знал, что больше не увижу её снова! Но хотел ли я этого? Стоит ли лгать, что я не ждал её? Что она не приходила ко мне каждую ночь в кошмарах? Стоит ли вообще обманывать себя, что все мои работы, все арии и ноты выводились не в её честь?

Я поднял на неё глаза. Кристин что-то опять щебетала. Вроде бы возмущалась из-за этого мясника. Я вздохнул. Может, глубоко-глубоко в сердце любовь ещё живет, если это вообще можно назвать любовью. Словно огромный, пылающий костер окатили бочкой ледяной воды, а под сырым пеплом ещё теплится тлеющий уголёк, которому не под силу дать вторую жизнь яркому пламени. Любовь еле дышит, и из этого ничего не получится. Мне хотелось, чтобы Кристин поскорее уехала, её присутствие доставляет только неимоверную боль.

Я мог бы долго так думать, но из мыслей меня вырвало то, что Кристин внезапно остановилась у широкой витрины. Я хотел потянуть её дальше, потому что она останавливалась буквально на каждом шагу, чтобы получше рассмотреть всякие диковины, но на этот раз даже я замер. Она стояла напротив витрины со свадебными платьями.

— Что смотришь? — спросил я.

Кристин встрепенулась. Оглянулась на меня, покачала головой, бросила последний прощальный взгляд на красивые пышные манекены и улыбнулась, скорее вымученно, чем искренне.

— Ничего. Пошли обратно, я уже замёрзла.

Я недоверчиво покосился на неё, но всё же кивнул. Чёрт знает, что у неё там в голове, а я уже порядком устал и хотел домой.

До квартиры мы добрались довольно быстро. Я тут же развёл огонь, а Кристин побежала на кухню, чтобы разобрать сумки.

Мысли о прошлом настолько меня одолели, что я вдруг понял, как же давно не играл на фортепиано. А ведь у меня тут стоит прекрасное антикварное фортепиано!

Я повесил плащ на крючок, сел за лакированный стульчик, откинул крышку и положил пальцы на клавиши. Ах, эти пальцы помнили каждую сыгранную и сочинённую мной мелодию даже спустя столько лет. Но сейчас я склонил голову, размышляя, что бы сыграть, пока пальцы сами не побежали по изящным клавишам цвета слоновой кости. Это была тихая, медленная и приятная мелодия, которую я написал много лет назад. Я откинул голову, наслаждаясь тем ощущением свободы и умиротворения, которые царили во мне только тогда, когда я находился за музыкальными инструментами. Всё было хорошо, пока я не услышал, как Кристин напевает эту же мелодию из кухни! Откуда она её знает? Она не могла её раньше слышать!

Я резко перестал играть и повернулся в сторону двери, откуда мгновением позже выглянула девушка:

— Почему ты остановился?

— Ты бурчишь себе под нос и отвлекаешь меня.

— Я думала, что тебе нравится, когда я пою...

— Пение и невнятное бурчание — это две разные вещи. Откуда ты знаешь эту мелодию?

Кристин опустила глаза и пожала плечами:

— Я слышала, как ты играл её когда-то в Опере. Это было поздно ночью, все уже спали, а я прислушивалась к эху, доносившемуся из недр стен.

Тогда я понял. Да, я проводил целые бессонные ночи за своим старым фортепиано, и она вполне могла её услышать.

— Эрик, серьёзно, это очень красивая мелодия.

Мне стало лестно и приятно и так захотелось ответить добром на добро, что я ляпнул первое, что пришло мне в голову:

— Я... Ну... Я могу научить тебя, если... если хочешь.

Мне казалось, что сердце сейчас вырвется из груди, так оно стучало, и воспарит вверх, но внезапно поднявшийся гнев обрезал ещё не расправленные крылья.

— Правда, Эрик, это было бы зд...

— Но сейчас мне некогда, — уже холодно прошипел я, — в другой раз. Теперь иди, не мешай мне.

Я просто трус. Я испугался, что былые чувства смогут вырваться из самых затаённых уголков моей истерзанной души, мне было страшно вновь переживать всё это и страдать.

Кристин смерила меня недоумённым взглядом и вернулась на кухню.

День клонился к вечеру. Я сидел в глубоком кресле за чтением одной из своих многочисленных книг, изредка прислушиваясь к возне на кухне. Когда глаза уже устали от неяркого света и мелких букв, я отправился в ванную. Если что-то болело больше моего лица, так это ноги. От непогоды их словно ломало.

Я набрал горячей воды, стянул скобы и погрузился в приятную расслабляющую воду, положив голову на бортик ванны. Боль в ногах медленно утихала. Я понял, что меня начало клонить в сон, когда в дверь громко постучали.

— Эрик, ты там?

— Да, я принимаю ванну.

— Прости, мне срочно нужно взять чистое полотенце для рук. Я могу войти?

Мне вдруг стало неловко, но я напустил на себя побольше пены и сказал:

— Входи.

Из воды торчала только моя голова, но мне всё равно было стыдно.

Она даже не взглянула на меня, просто прошла к шкафчику с чистыми вещами и выудила оттуда накрахмаленное полотенце. Я уже думал, что она сейчас спокойно развернётся и уйдёт, но чёрта с два. Она повернулась и решила завести со мной беседу!

— Ты здесь уже долго, всё в порядке?

— У меня болят ноги, я хочу расслабиться.

— А можно вопрос?

— Если хочешь.

— Однажды ночью я открыла шкафчик над раковиной и обнаружила там очень много лекарств. Ты болен?

Она рылась в моей аптечке?! Как она смеет? Я по доброте душевной позволил ей тут остаться, а она уже копается в моих вещах! Конечно, чёрт возьми, я болен! Мне уже больше половины века, я еле хожу! В моей аптечке всегда было в достатке морфина и снотворного, потому что иногда без них никак.

— Да, болен, — сдержанно, но холодно ответил я, — у меня слабое сердце и часто болят ноги, поэтому я храню в своём шкафчике обезболивающие.

— Мне очень жаль...

Кристин с сожалением поджала губы и вышла, прикрыв за собой дверь. Настроения лежать в ванне уже не было, поэтому через пару минут я уже вышел, туго обвязав полотенце вокруг талии.

Когда я тихо прошёл в комнату, где лежали мои рубашки, то увидел Кристин. Она сидела в моём кресле и читала, не замечая ничего вокруг. Взгляд невольно скользнул на её ноги, от чего я ещё больше разозлился. Её прекрасные, ровные, как у фарфоровой статуэтки, ноги, сейчас были покрыты множеством синяков, порезов и ушибов. Я стиснул зубы. Как у кого-то вообще может подняться рука на такого хрупкого ангела? Молча натянув рубашку и брюки, я опустился на свою кровать, задумчиво уставившись на пол, а потом, резко подняв глаза, заметил, что Кристин смотрит на меня. Встретив мой взгляд, она поспешила извиниться:

— Прости, я... Мне жаль.

— Ничего, всё в порядке, — я понимал, что она разглядывала моё изувеченное тело, гадала, сколько мне пришлось пережить, и винила в этом себя, — в этом никто не виноват.

— Неправда, — девушка закрыла книгу и положила её на колени.

— Правда. Я думал, что Америка безопаснее, чем Париж, и не потрудился носить с собой нож или пистолет. Ночью, когда на меня напали, я был совершенно безоружен. Я сам виноват, не предусмотрел.

— Эрик, не вини себя, — девушка ободряюще улыбнулась, — все совершают ошибки...

Я стиснул зубы, чтобы на нахлынувших эмоциях не взболтнуть лишнего. Да, я был взбешён. Может, все и совершают ошибки, но не я, не Призрак Оперы, у меня нет права ни на какие ошибки! В том, что произошло в злосчастном переулке, нет моей вины, это воля случая, а я оказался её жертвой.

— Я не допускаю ошибок, — пробурчал я.

Кристин вздохнула:

— Ты обычный человек, Эрик, все люди допускают ошибки. Это естественно.

Казалось, что стена, сдерживающая мою ярость, рухнула, я задрожал и закричал:

— Я не человек! Я — монстр! Монстр!

Кристин даже не вздрогнула, она терпеливо сдержала мои громкие разглагольствования, мирно дождалась, пока я умерю свой пыл, а потом тихо заговорила:

— Я видела твое сердце, ты способен любить и сочувствовать, Эрик, монстрам это не дано.

Я закатил глаза, поражаясь её наивности и желанию меня разубедить. Я откинулся на подушку, уставившись в потолок, но то, что произошло в следующую минуту, заставило моё сердце стучать быстрее.

Кристин поднялась на ноги, взяла с кресла подушку и, прижав её к груди, остановилась у моей кровати и вздохнула:

— Ты не монстр, Эрик. Однажды, за эти долгие десять лет, я спускалась с лестницы и, оступившись, упала, сломала ногу и вывихнула запястье, но никто ко мне даже не подошёл и не помог. Вот эти люди и есть монстры, безразличные и чёрствые. Не думаю, что ты бы прошёл мимо человека, который попал в беду.

Я приподнял голову, вглядываясь в её карие глаза, которые смотрели куда-то в пространство. Как Бог мог допустить такое? Допустить, чтобы его Ангел пал, и никто из смертных не пришёл ему на помощь? Она, наверное, мучилась... Мне должно было быть всё равно, так почему же я испытываю обиду и жалость за неё?

— И ещё... Когда я несколько месяцев лежала в постели и мучилась от боли в ноге, то стоило мне только положить под неё тёплую подушку — как всё как рукой снимало.

И с этими словами она аккуратно приподняла мои ноги, уложив под них мягкую подушку. И, правда, стало удобнее, хоть конечности и продолжали ныть.

— Лучше?

— Да, — кивнул я, не сводя глаз с ног. Кристин была так заботлива и обходительна, что становилось не по себе.

— Кстати, — Кристин вернулась к креслу и взяла в руки книгу, которую недавно читала, — у тебя очень интересная библиотека. Ты не возражаешь, если я прочту одну книгу?

Я не возражал. Мои книжные полки были заставлены классикой, что мне ещё делать долгими вечерами после привычного обхода парка? Я зарывался в книжки и музыку, это было единственным моим спасением от сумасшествия. Но вдруг меня как кипятком ошпарило. На тех самых полках я хранил свои важные записи, ноты, я даже пару лет вёл дневник, и не было и страницы без упоминания этой треклятой девчонки. Если она наткнётся на них, то я сгорю со стыда!

— Держись подальше от моих полок! — неожиданно закричал я. — Если тебе нужна книга — спроси у меня, но чтобы без разрешения и близко не подходила к моей библиотеке!

Кристин растерялась. Она явно не ожидала такого ответа, её лицо вытянулось, и она пробормотала:

— Прости...

— Ты злоупотребляешь гостеприимством! Я не позволял тебе копаться в моих вещах!

— Да, ты... ты прав, прости, этого больше не повторится, обещаю, — она помедлила и добавила, грустно взглянув на книгу в тёмно-синем бархатном переплёте. — Просто эти истории, они такие интересные, я никогда не читала ничего подобного.

Я тяжело вздохнул:

— Прекрати... Слушай, я устал, а завтра у меня уйма работы, мне нужно ещё разобраться с конюшнями «Фантазмы».

— Конюшнями? — девушка тут же оторвала взгляд от книжки и уставилась на меня.

— Да, конюшни, — я начинал уставать от её вечных вопросов.

— Я не знала, что тут держат животных.

— Здесь десять лошадей, пять собак, два слона и куча кошек. Они работают тут, в цирке, весь сезон. Зимой я должен устроить их на зимовку, обеспечить их едой, водой и теплом.

— Не думала, что ты так заботишься о животных, что лично за этим следишь. Думала, это работа других.

Она ничего обо мне не знала. Я всю жизнь любил животных, и, по моему мнению, они достойны любви не меньше, чем люди. Когда я поднялся и кое-что заработал на этом парке, то решил, что не помешает устроить тут цирк, и тогда я отправился на поиски животных. Я не брал лучших из лучших, отнюдь. Наоборот, я выкупал лошадей у людей, которые хотели их усыплять, у кого не было средств на содержание или не было на них времени, а также тех животных, которые имели травмы. Но я всех лечил, всех содержал и за всеми следил. Многих моих лошадей уже собирались вести на бойню, многие из них были травмированы в скачках. У слонов были спилены бивни из-за браконьеров, а собак я выудил из приютов и загонов для собачьих боёв.

Когда-то я чувствовал то же самое, что и они: беспомощность, боль и ощущение, что никто не придёт на выручку. Зато теперь все они живы, здоровы и любят меня. У них действительно было сердце, потому что им плевать, как я выгляжу, они преданны мне не смотря ни на что.

— Ох, целый зоопарк. Хочешь, я схожу завтра с тобой и помогу?

Я хотел, было, отказаться, но мысль о том, что она останется тут одна и снова наткнётся на что-нибудь, чего ей нельзя видеть, заставила меня, скрепя сердце, кивнуть:

— Хорошо, завтра рано вставать, советую тебе уже ложиться спать.

Девушка кивнула и пошла к своей постели на противоположном конце комнаты. Я улыбнулся, потому что боль и в самом деле утихла.

Я дождался, пока дыханье Кристин не станет ровным, что означает, что она уснула, и медленно стянул с себя маску. Ах, это непередаваемое ощущение свежего воздуха и свободы от духоты этого куска фарфора!.. Я прижался уродливой стороной лица к подушке, наслаждаясь прохладой хлопка.

Больше всего на свете мне хотелось иметь нормальное лицо, чтобы на меня не глядели, как на уродца. Чтобы можно было гордо пройтись по своим владениям и не слышать смешков за спиной. Я был бы неплох собой, одна сторона лица у меня вполне сносна. Но от этих грёз становилось ещё хуже, ибо я знал, что это никогда не воплотится в жизнь, что никто не сможет безмятежно смотреть на моё лицо и улыбаться искренней, а не злой усмешкой.

Я был не единственным уродом в этом парке, тысячи людей с разнообразными изъянами съезжались сюда, прося работы, и я давал её им, год за годом наблюдая, как даже они женятся, заводят семьи, рожают детей. Ничего удивительного, ведь я — самый отвратительный и мерзкий из них, но ещё смею на что-то надеяться. Меня тешит лишь мысль, что я мастер в своём деле, я без застенчивости могу сказать, что я виртуоз, что каждая моя мелодия совершенна, но кому это надо? Кому хочется слушать музыку, написанную гадким уродцем? Всё напрасно, и даже музыкальному дару не восполнить никчёмность моей жизни.

Кристина

Когда я проснулась следующим утром от яркого света, который настойчиво светил в глаза, то первым, кого увидела, был Эрик. Он стоял у моей постели, одетый в длинный плащ, из-под тени шляпы зловеще сияла фарфоровая маска. Он сжимал в руке длинную лакированную трость и, кажется, не мог решить, будить меня или нет.

Заметив, что я открыла глаза, мужчина сделал отрешённый вид и сказал:

— Вставай, нам пора идти.

— Но ещё только рассвело! — нахмурилась я, бросив взгляд в окно, и снова уронила голову на подушку.

— Я сказал — вставай!

Тяжело вздохнув, я откинула одеяло и полусонная побрела в ванную. Пока я умывалась и чистила зубы, Эрик то и дело меня торопил, ворчал и ругался, что я собираюсь как черепаха. Словом, спустя минут десять мы уже брели по тротуару. Снег тихо и равномерно падал на землю, было очень морозно, и я постоянно ёжилась от холода и шмыгала носом, прижимая замёрзшие руки к покрасневшим щекам.

Неловкая и давящая тишина стала настолько невыносимой, что я решила первой её нарушить, спросив то, что пришло в голову:

— Эрик... Как тебе спалось?

— Очень мало, — последовал сухой ответ.

Я поняла, что он не хочет говорить и что в этом молчании ему вполне комфортно, поэтому умолкла. Через некоторое время мы остановились возле большого деревянного здания. Здесь, наверное, живут все его любимцы. Дверь со скрипом отворилась, и я вдохнула запах свежего сена, услышала лошадиное фырканье и цоканье копыт по бетонному полу. Воздух был довольно спёртым, было душно, даже жарко.

Я завороженно рассматривала высокий потолок и изумлённо заглядывала в загоны. Счёт времени куда-то улетучился, и я пришла в себя только тогда, когда поняла, что Эрика нет поблизости. Я озиралась по сторонам, но Ангела и след простыл. Нервно выдохнув, я побежала по узкому коридору между загонами, заглядывая в каждое окошко. Эрика я нашла достаточно быстро, пробегая мимо очередного загона. Дверь там оказалась приоткрытой, и я, заглянув внутрь, увидела большого и статного коня. Он был лощёный, угольно-чёрного цвета, настоящий красавец. Рядом стоял Ангел, любовно поглаживая его по вытянутой морде. Эрик с такой любовью и нежностью проводил ладонью по его шёлковому носу, что даже мне стало завидно.

Мужчина поднял глаза на меня и тут же посерьёзнел и даже как будто похолодел.

— Это Цезарь, — представил он жеребца, но я предпочла держаться от коня подальше, — я когда-то спас его от эвтаназии.

— Что с ним произошло?

— Он участвовал в скачках, был призёром многих забегов, но однажды на сложной трассе он сломал ногу. Его хотели усыпить, но я дорого за него заплатил, и мне его продали. В общем, он быстро встал на ноги и теперь легко даст фору всем остальным, — на лице Ангела появилось выражение отвращения, — люди считают, что могут приручать животных и убивать их, как только они станут бесполезными. Это мерзко. Да, Цезарь больше не может участвовать в скачках, но он прекрасно бежит трусцой, а сердце у него добрее, чем у многих из нас, верно, Цезарь?

Я почувствовала укол совести, но решила не возмущаться:

— Так у тебя тут много животных, да?

Только я это сказала, как почувствовала, как кто-то трётся о мои ноги. Опустив глаза, я увидела красивую сиамскую кошку. Она замурлыкала и бросилась к Эрику, который сгрёб её в объятия и прижал к груди:

— Это Айша, я нашёл её прошлой зимой на улице в жгучий мороз.

Мы пошли дальше по коридору и остановились возле небольшого загона. Войдя внутрь, я заметила большую собаку, вокруг которой мирно спали четыре щенка. Собака была какой-то потрёпанной, у неё отсутствовала четверть уха, а глаза выглядели блеклыми и больными... Но, заметив Эрика, она радостно завиляла хвостом, узнав в нём хозяина.

— Тут очень много животных с незавидной судьбой, — Ангел потрепал собаку по голове, — эта красавица слепа на один глаз, она участвовала в собачьих боях.

— Ты так добр, Эрик, приютил всех этих бедняг...

— А кто, если не я? — Эрик пожал плечами. — Мы с ними похожи. Кому нужна слепая собака, лошадь с переломанными ногами или слон без бивней? Точно так же, как никому не нужен я, человек без лица.

— Тебя никто никогда не любил? — я выпалила это прежде, чем подумала, и мне тут же захотелось провалиться сквозь землю. Эрик переменился в лице, стиснул зубы и прорычал:

— Нет.

Он захлопнул вольер с собаками и, ускорив шаг, поторопился к загону со слоном. Там он наполнил его миску едой и направился дальше. Я еле поспевала за ним, рассыпаясь в извинениях.

— Эрик...

— Отстань, — проворчал он, — глупо задавать такие вопросы, когда единственная женщина, которую я любил всей душой, десять лет назад бросила меня на верную смерть.

— Я... Я...

— Я всегда был один, всю жизнь! В детстве мать запирала меня на чердаке, в котором зимой было ужасно холодно, а летом он был раскалён так, что невозможно было дышать.

Ангел повернулся ко мне спиной, но я заметила, как вздрогнули его плечи. Он... Он плакал. От этого мне стало ещё больше не по себе, я довела бедного Ангела до слёз.

— Однажды я увидел в окно своего чердака, как мать одного из соседних мальчишек провожала сына в школу. Она поправила ему галстук и поцеловала в щёку на прощание. И я решил спросить свою маму, почему она меня никогда не целовала... А она избила меня, громко крича. Я даже ей был омерзителен. Своей матери.

Эрик, казалось, полностью ушёл в свои воспоминания, он упал на колени, обхватив голову руками, и дрожал, захлёбываясь слезами.

— Я убежал... Убежал из дома, чтобы не обременять мать...

Я поняла, что тоже плачу, когда оказалась у него за спиной, ободряюще гладя его по плечу. Я никогда не слышала о его прошлом, мне и в голову не могло прийти, что бедному Эрику так тяжело пришлось. Нервно сглотнув, я опустилась на колени и приподняла его лицо за подбородок. В его глазах стояли слёзы, он смотрел на меня с растерянностью, словно сам не мог поверить, что поведал мне эту историю.

— Эрик, забудь о прошлом, — я провела ладонью по его маске, комок из слёз поперёк горла мешал говорить, в носу першило, давая понять, что я сейчас снова разрыдаюсь, — ты больше не одинок, я теперь всегда буду с тобой...

И прежде чем он успел что-нибудь ответить, я крепко обняла его, обхватив руками вокруг костлявой талии. Он выдохнул от изумления и замер. Факт, что он с громкими ругательствами не оттолкнул меня от себя, не мог не радовать. Но он не обнял меня в ответ, нет, просто уронил голову мне на плечо и зарыдал. Мне показалось, что он просто не знает, что такое объятия, не знает, что нужно делать. От этого стало ещё больнее, и я крепче прижала его к себе. Он был как ребенок, словно всё тот же мальчишка, которому в детстве не хватило материнской любви, но всё это он отчаянно скрывал за белой фарфоровой маской, гримасой отчуждения и недовольства на лице. Было так странно, ведь он, такой сломленный, сам того не понимая, вдруг раскрылся мне.

— Кристин...

Мурашки пробежали по телу от его шёпота. Мы просидели так ещё пару минут, пока не стало совсем неловко. Я поднялась на ноги, вытерла слёзы рукавом своего плаща и протянула Ангелу руку, предлагая помочь встать, но он сделал вид, что не заметил этого.

— Идём, — хрипло пробормотал он, — нам ещё много животных надо накормить.

Да, этот ангар был огромен, мы вместе обошли его по нескольку раз. Я покорно ходила следом и наблюдала, как Ангел кормит, осматривает и проверяет состояние загонов. Освободились мы только через пару часов. Эрик закрыл ангар, тщательно убедился в прочности замка, подёргал ручку, и мы побрели по занесённому снегом тротуару. Я вдруг оглянулась и нахмурилась:

— Эрик, разве наш дом не в другой стороне?

— Мы пока не идем домой. Сейчас время обеда.

Не успела я ничего подумать, как мы оказались возле какой-то забегаловки. Эрик придержал для меня дверь, и мы вошли внутрь. Людей тут не было, вдоль огромных окон стояли маленькие столики с декоративными свечками и милыми скатертями. Тут было так уютно и романтично, как в парижских кафе.

Я завороженно стояла и рассматривала интерьер, когда ко мне подошла симпатичная официантка и широко мне улыбнулась:

— Добро пожаловать, мисс. Вам одноместный столик?

Но не успела я ответить, как за спиной показался Эрик:

— Двухместный, пожалуйста.

Всё дружелюбие вмиг сошло с её лица, она с опаской оглядела Ангела и, кивнув, пробормотала:

— Да... Ну... Следуйте за мной...

Меня это ужасно разозлило. Как она смеет с таким презрением смотреть на Эрика? Да ещё и отвела нас к самому крайнему столику в конце кафе.

Эрик повесил свой плащ на спинку стула, сел за столик, положил руки на меню и задумчиво взглянул на меня:

— Ты голодна?

— Немного, — деликатно ответила я, хотя на самом деле я готова была съесть слона.

Эрик протянул мне меню:

— Заказывай всё, что хочешь.

— А ты?

— Закажу стакан воды и какой-нибудь салат.

Я вздохнула. Он никогда не ест. На его месте я бы уже умирала с голоду, а он ограничивается сырым салатом.

— Почему ты себя так плохо чувствуешь от еды?

Ангел лишь пожал плечами:

— Да тут ничего особенного. У меня всегда был слабый желудок, да и после всего того, что я пережил, это неудивительно.

Я вздрогнула. Сколько же боли ему довелось перетерпеть.

— Расскажи, что ты переж...

— Нет! — рявкнул Эрик. — Никогда не спрашивай меня об этом!

Тут вернулась официантка, не отрывая глаз от своего блокнота, словно её воротило от одной только мысли, чтобы взглянуть на "урода".

— Вы готовы заказать?

Я кивнула и протянула ей меню. Эрик будет сидеть голодный, а я буду объедаться? Ну, уж нет.

— Два овощных салата и два стакана воды.

Официантка всё смиренно записала и ушла.

Глаза Ангела расширились, он поднял брови и сказал:

— Кристин, нет...

— Что нет? Ты сказал, что я могу заказать всё, что захочу. Я хочу овощной салат и воду.

— Ты не должна из-за меня страдать! Я не голоден, ничего страшного. Заказывай всё, что захочешь, и побольше, дома есть нечего.

— Ничего я не страдаю, всё в порядке. Нужно переходить на здоровую пищу. Эрик, можно вопрос?

Он кивнул.

— Ты ненавидишь меня, зачем же ты привёл меня сюда?

— Ненавижу? Грех ненавидеть такого Ангела, как ты. Хотя, я и в самом деле не знаю, зачем мы здесь. Просто... Ты дала мне то, чего я не испытывал раньше.

— Объятия... — пробормотала я.

Мне стало неловко:

— О, Эрик, ты не должен меня за это как-то вознаграждать, объятия это так... так... естественно.

— Да, но не для меня. Ты просто не знаешь, как я тосковал без тебя...

Дыхание перехватило, в горле пересохло, я почувствовала, как колет в груди. Неужели он всё ещё что-то испытывает ко мне? Но Эрик тут же спохватился, изменился в лице и опустил голову:

— Боже мой, мне очень жаль, я не должен был этого говорить. Я вовсе не это имел в виду!

— Эрик...

— Забудь это!

Я решила, что умнее будет промолчать, и между нами вновь повисла неловкая тишина. Спустя пару минут он всё-таки заговорил, нервно крутя меж пальцев вилку.

— Я, правда, не это имел в виду... Кристин, — его голос звучал чуть благосклоннее, — наступит апрель, и ты должна будешь вернуться к мужу, ведь он ждёт тебя.

Настроения тут же поубавилось, я поджала губы:

— Я не собираюсь к нему возвращаться.

Как он вообще мог подумать, что я вернусь к этому подонку после того, как он со мной обращался? Я понимала, что если я вернусь после полугодового отсутствия в Париж, это будет прямым путём в могилу.

— Кристин, но он твой муж!

— Мне всё равно. Я сказала, что не поеду обратно. Он избивал меня, разве это не серьёзный повод для того, чтобы уйти? Или в тебе нет ни капли сострадания ко мне?

— Ах, сострадание, — Эрик бросил на меня ядовитый взгляд, — а где было твоё сострадание десять лет назад?

Я открыла рот, чтобы ответить на его колкость, но он покачал головой и продолжил:

— Не утруждай себя ответом. Десять лет назад я посмел надеяться на хоть каплю твоей любви, пусть для этого мне и пришлось выкрасть тебя. Но ты же ждала! Ты разрывалась перед выбором! Ты поцеловала меня и сбежала, растоптав и уничтожив моё сердце! О каком сострадании ты вообще смеешь говорить? О том, чтобы ты осталась, не может быть и речи. В апреле первым же рейсом ты отправляешься в Париж, а там уже делай, что хочешь, это твои проблемы. Я сбежал от старых воспоминаний сюда, и больше никуда бежать не собираюсь. Я оказался здесь скорее, чем ты, поэтому сейчас твоя очередь уходить.

— Я бы смогла тебя полюбить... — я хваталась за все оставшиеся соломинки, лишь бы оставаться на плаву.

— Смогла бы? СМОГЛА БЫ?! Какую игру ты опять затеваешь?! Мне больше не нужна ничья любовь! Меня невозможно полюбить по-настоящему, а притворные чувства — грязь! Я не хочу больше это обсуждать.

Официантка принесла нам наши заказы и быстро ретировалась. Я вздохнула, взглянув на три листа салата и половину помидора, лежащую в окружении пару колечек огурцов. Но, сделав вид, что меня это не смутило, принялась с аппетитом обедать. Эрик тоже ел, очень медленно пережёвывая пищу.

— Разве тебе не больно? — после неудобной паузы спросила я.

— Нет, если есть медленно, — Эрик сделал глоток воды и взглянул на меня, приподняв бровь, — как тебе обед? Сытно, верно?

Я усмехнулась его сарказму и кивнула:

— Очень даже неплохо, — мой взгляд вдруг упал на его руки. Они были в бархатных чёрных перчатках, и до меня вдруг начало доходить, что за всё время моего пребывания здесь я никогда не видела его рук... Разумеется, я сразу же задала этот вопрос Эрику.

— Почему ты спрашиваешь?

— Что с ними не так?

— Хватит, ешь молча, — Эрик опустил глаза и принялся крайне медленно жевать, изо всех сил игнорируя мой настойчивый взгляд.

— Ну, скажи, почему ты всегда в перчатках?

— Ешь. Свой. Обед, — грубо отрезал он.

Остальную часть обеда мы просидели молча, потом Эрик расплатился, и мы пошли вниз по тротуару в сторону дома. Я запустила руки в карманы и любовалась великолепием парка, пока Эрик вдруг не повалился на землю, а с другой стороны не послышался дикий хохот. Я ахнула и тут же помогла Ангелу подняться. Он выглядел растерянным, вытирая манжетой рукава кровь, струящуюся из уголка губы.

— Уродам не место на Кони-Айленд, — сквозь смех кинул нам невыносимо толстый, бледный и рыжий американец. Это он толкнул моего Ангела и теперь смеётся над ним!

Я замахнулась и со всей силы отпихнула его от Эрика, а потом ударила толстяка по щеке, но мужчина вдруг со всей силы оттолкнул меня от себя. Я врезалась спиной в столб, дыхание перехватило, но боевого настроя не убавилось:

— Вам должно быть стыдно! Он ничего вам не сделал!

— А ты вообще кто такая? — прижимая рукавицу к красной от пощёчины щеке, прорычал мужчина. — Тебя приставили во всех смыслах ублажать уродцев? Потаскуха!

Эрик задрожал от злости, бросился на американца и обхватил его жирную шею железной хваткой:

— Не смей с ней так говорить!

Боже, как я перепугалась! Эрик же его задушит! Мужчина уже начинал бледнеть и брыкаться. А я стою, как вкопанная! Неужели он совершит очередное убийство?! Но нет, Ангел схватил его за воротник и толкнул в сугроб. Американец кряхтел, пытаясь выбраться оттуда и смотря своими маленькими заплывшими глазёнками нам вслед.

Мы повернули в сторону нашей улицы, и я решилась взглянуть на Эрика. Он прижимал к лицу платочек, который уже насквозь пропитался кровью. Я покачала головой, меня распирало от ненависти к таким глупым и неотёсанным людям, которые забавляются подобно этому. Как же Эрику сейчас должно быть плохо. Вытащив из кармана чистый носовой платок, я остановилась, встала на цыпочки и, прижав к его разбитой губе платочек, вздохнула:

— Больно?

Эрик смотрел на меня сверху вниз, от этого взгляда его чистых серо-зелёных глаз мне стало как-то спокойнее. В них почему-то больше не было обиды или злости, которую я видела в кафе, он мгновение разглядывал меня, а потом пожал плечами:

— Всё хорошо, просто разбил губу о камень, когда упал, — но этот чистый, не осквернённый горечью взгляд продолжался недолго, в эту же минуту он нахмурился, словно что-то обдумывая, а потом, как будто испугавшись чего-то, оттолкнул мою руку от своего лица. Платок выпал из моих пальцев и теперь валялся на тротуаре:

— Мне не нужна твоя помощь! Оставь меня в покое! — с этими словами он обошёл меня стороной и быстрым шагом поспешил в сторону дома.

Мне в голову закралась странная мысль, что он бежит от осознания того, что близок к тому, чтобы снова полюбить меня. Он боится и убегает. Но ничего, Эрик, так просто ты от меня не избавишься. Я устрою тебе самый радостный и счастливый День Благодарения из всех!

Эрик

Той ночью я практически не сомкнул глаз. Я постоянно прокручивал в голове всё то, что произошло днём: как на меня тяжким грузом свалились воспоминания о вечном изгнании и одиночестве, как я, не в силах больше сдерживать эмоции, разрыдался у неё на глазах, упав на колени, и как она тут же оказалась рядом и крепко меня обняла… Мне никогда раньше не доводилось оказываться в объятиях, я не знал, что делать. Расчувствовавшись, я повёл её на обед в город. Словом, до вчерашнего дня я выходил в город в крайних случаях, и этот был один из них. Мне начало казаться, что моя жизнь может измениться к лучшему, нужно только перестать сопротивляться, но тот американец, который так нагло толкнул меня и обозвал уродцем, вернул меня в реальность. Я ведь всего лишь цирковой урод, обречённый быть изгоем. Незачем такому Ангелу, как Кристин, якшаться с бесом.

В общем, уснул я под утро и проспал дольше, чем обычно. Яркий солнечный свет бил в глаза, и я с головой укрылся одеялом. Остатки беспокойного сна начинали улетучиваться, когда до меня донеслись такие запахи, от которых желудок неприятно скрутило. Это был запах яблочного пирога. Черт, сейчас я в полной мере ощутил, насколько же голоден. Но… откуда? Неужели Кристин готовит? Я откинул одеяло и огляделся. В комнате её не было, значит, она правда на кухне. Я поспешно натянул маску, прикрепил к ногам скобы и потуже затянул пояс халата. Опираясь на трость, я добрёл до кухни и прижался плечом к дверному косяку. Кристин насвистывала себе под нос какую-то весёлую мелодию, перемещаясь от плиты к столу так легко, словно балерина. Ах, её движения были такими плавными и красивыми, что хотелось стоять и любоваться этим, но я взял себя в руки и, сглотнув, как можно холоднее спросил:

— Что ты делаешь?

Девушка обернулась, держа в руках металлический лист, на котором лежал аккуратный аппетитный пирог, над которым ещё кружился пар. Пах он черникой. Она что, целую пекарню тут устроила? На столе в это время стоял ещё и тот самый яблочный пирог, аромат которого разносился по всему дому.

Она пропустила мой вопрос мимо ушей, лишь улыбнулась:

— А, Эрик. Доброе утро. Как спалось?

— Хорошо, — честно ответил я.

Кристин кивнула и, поставив лист на подоконник, вернулась к кухонной тумбе, продолжая месить тесто.

— Ты давно встала?

— На рассвете, — пожала плечами девушка, — ведь ещё столько всего нужно приготовить.

Я опустился на стул и положил руки и подбородок на трость, наблюдая за энергичностью моего Ангела. Она словно летала по воздуху, порхала по кухне, будто мотылёк, а потом вдруг подлетела ко мне с ложкой и начала тыкать ею мне в лицо:

— Эрик, попробуй и скажи, готово ли тесто?

— Что ты делаешь, убери, — я возмущённо оттолкнул её руку и ворчливо поморщился.

— Но это яблочный пирог!

— И что?

— Твой любимый!

Я замер, подняв на неё глаза. Откуда она узнала? Но ведь это действительно так: из всей стряпни я признаю только пироги с яблоками!

— Откуда ты знаешь? — прищурившись, спросил я.

— Ты сам мне и сказал, — как ни в чём не бывало, ответила девушка, продолжая держать у моего лица эту чертову ложку, — ещё в Париже.

Она это запомнила? Даже я не мог вспомнить, когда успел такое ей рассказать, душевных бесед за чашкой чая у нас не было…

— ХВАТИТ ТЫКАТЬ В МЕНЯ СВОЕЙ ЛОЖКОЙ! — я уже вышел из себя, а она только рассмеялась, но всё-таки выполнила мою просьбу. Пару минут прошло в тишине, а потом я услышал восторженный вздох, поднял голову и увидел, что девушка стоит у окна и широко распахнутыми глазами смотрит вниз.

По свисту и музыке можно было догадаться, что так привлекло её внимание. В прошлом месяце ко мне пришли и попросили позволить им провести в моём парке праздник по случаю Дня Благодарения, конечно, не бесплатно.

— Эрик, что это?

— Парад, — сухо ответил я.

— Боже, как красиво! Можно открыть окно? Можно?

— Нет, потом его сложно будет закрыть, да еще и придётся заново утеплять. В комнате есть балкон, выйди и смотри, сколько влезет, а я пошел работать.

Бумаги ждали меня на моём письменном столе, и я тут же с головой ушел в работу, изредка поднимая глаза на балкон. Сколько можно там стоять, не лето же. Потом лечи её. Но почему-то я продолжал сидеть и смотреть на неё, даже не заметив, как перо выпало из пальцев. Она была такой счастливой, раскрасневшейся от мороза, её кудрявые тёмно-каштановые волосы, обрамлявшие лицо, были собраны в тугую косу, карие глаза сияли. Это так странно: то, что делает её такой радостной, для меня уже совсем ничего не значит. Как можно радоваться таким глупостям? Праздник… Ерунда. А потом в голову полезли ещё более дурацкие мысли о том, смог бы я полюбить ее, как раньше. Сердце говорило одно, а черт, сидящий у меня на плече, другое. Он говорил, что стоит мне открыть сердце, как я снова разочаруюсь в ней, снова начнутся те переживания и страдания, через которые я прошел раньше. И говорил этот черт голосом разума, который всегда был не в ладах с сердцем…

Не знаю зачем, но я поднялся на ноги и остановился в дверях балкона. Я никогда им не пользовался, не на что было смотреть. Черт, как здесь холодно, а она только накинула на плечи тонкий плащ.

— Нравится? — тихо спросил я. Девушка тут же обернулась, и её теплая улыбка вмиг согрела моё замерзшее тело, словно какое-то тепло пустили по венам.

— О, Эрик, это потрясающе! Я никогда не перестану восторгаться красотами «Фантазмы»! — она перевесилась через перила и чуть не свалилась вниз, но тут же залилась задорным смехом. — Тут всё так красиво! Ты гений, Эрик. Только гений мог создать подобное.

Я смущенно опустил глаза:

— Тоже скажешь, гений…

Вдруг она протянула руку к моему лицу, я отшатнулся и снова оказался в квартире. Она собирается снять маску? Снова? Ничему её жизнь, что ли, не учит? Я хотел уже, было, разразиться гневной тирадой, но она и не думала прикасаться к белоснежному фарфору, нет, она дотронулась до уголка моих губ, который я вчера разбил.

— Больно?

— Уже нет, — я отошел ещё на шаг, мягко убирая её руку.

— Эрик, можно тебя кое о чём попросить?

— Я уже всё для тебя сделал, что тебе ещё нужно?

Я готов был провалиться сквозь землю. Зачем я грублю? Я ведь не хочу этого, но слова вылетают быстрее, чем я успеваю подумать. Однако она не обиделась и только опустила глаза:

— Ничего такого я требовать не собираюсь. Просто хочу попросить тебя поужинать со мной.

Ужин? Она сказала ужин? Ну, уж нет, на это я не подписывался. Я позволил ей отмечать этот чертов праздник, так пусть веселится, но меня к этому привлекать не нужно.

— Нет, — я покачал головой, — я уже говорил, что мне некому быть благодарным, и я не собираюсь пренебрегать традициями этого праздника.

— Эрик, я так старалась, прошу, просто составь мне компанию!

Как же мне хотелось сказать «нет»! Я стиснул зубы, чтобы снова не кричать «нет», но сердце уже растаяло. Это ведь всего один ужин, она хорошо постаралась, кухня просто ломится от стряпни… Скрепя сердце, я пробормотал:

— Если только один ужин.

— Спасибо! — воскликнула она, захлопнула дверь балкона и бросилась на кухню.

Ближе к вечеру я заметил, что девушка уже стелет скатерть, и отправился в ванную, где переоделся в один из своих костюмов. Остановившись у зеркала, я придирчиво оглядел своё отражение. Как мне хотелось снять маску и увидеть под ней чистое, не обезображенное шрамами лицо. Ведь другая часть лица была не так уж и дурна…

Никогда ещё в моей квартире не пахло так вкусно. Я вошел на кухню и спросил:

— Я могу чем-нибудь помочь?

Кристин подняла на меня глаза, улыбнулась и покачала головой:

— Нет, я справляюсь. Ты отдохни, примерно через час всё будет готово.

Пожав плечами, я отправился в комнату, устроился в кресле и принялся за чтение. Несколько раз я читал одну и ту же фразу, но не понимал её смысла, мысли витали где-то далеко от чернильных строк. Мне казалось, что стоит мне моргнуть — и всё исчезнет, а когда я снова открою глаза, то окажусь в своей холодной комнате у камина, затянутого паутиной, моя старая кровать с выпирающей пружиной будет стоять на своём прежнем месте и окажется, что ничего этого не было. Да, мне было страшно, что это сон. Не может же всё складываться так прекрасно. Это ведь я, уродливый монстр. Где-то должен быть подвох.

Из мыслей меня вырвал бой курантов, старые часы пробили семь. Я нервно выдохнул, руки в перчатках вспотели от волнения. Когда я поднялся на ноги, то увидел в дверном проёме сияющую Кристин.

— Эрик, — мягко позвала она, — ужин готов.

Мне вдруг показалось, что мы супружеская пара, а она хозяйственная жена, которая заботливо приглашает меня к ужину. Вот сейчас она покричит с балкона, прибегут весёлые и запыхавшиеся дети с покрасневшими от холода щечками, Кристин шутливо поругает их и отправит мыть руки, мы вместе поужинаем, а потом…

— Эрик, ну же, идём.

Я вернулся в реальность и отчитал себя за такие мысли. У неё есть муж, и она скоро вернётся к нему, чем вообще забита твоя дурная голова, Эрик Дестлер?!

Мы прошли на кухни, я выдвинул для девушки стул, а затем сел сам. Боже мой, весь длинный стол был заставлен самой разной едой, запах стоял такой, что я готов был сорвать маску, наплевать на осторожность и больной желудок и всё это съесть! Если бы так было всегда…

— Ты в порядке? — Кристин обеспокоено смотрела на меня.

— Да, просто не знаю, с чего начать…

Девушка улыбнулась и покачала головой:

— Нет, сначала молитва.

Она выпрямилась и накрыла мою руку своей, как обычно делают за вечерней молитвой, но одно её касание током прошло по моему телу, и я едва сдержался, чтобы не вырвать руку. Она помедлила, а потом нервно сглотнула и пробормотала:

— Эрик, я знаю, что тебе это не понравится, но… Ты должен снять перчатки, за столом это не принято.

Дались ей мои перчатки, что вчера, что сегодня! Ей не нужно их видеть… Они были нормальные, но… шрамы от лезвий на запястьях приведут к лишним расспросам. Да и не только на запястьях, мелкие шрамы от осколков тянулись по всей кисти. Я неоднократно пытался покончить со своим существованием, но тщетно. Я даже умереть не мог, как нормальный человек. Я медленно снял одну перчатку, потом другую, она снова положила свою руку поверх моей и сжала её. Сердце колотилось как заведённое, было так непривычно, когда кто-то держит тебя за руку… Девушка, молясь, опустила голову, я последовал её примеру и начал прислушиваться к еле слышному шепоту:

— Отец Небесный, мы благодарим тебя за ту щедрость, что ты воздал нам, усеяв стол наш угощениями, благодарим тебя за крышу над нашими головами, — она ниже опустила голову и ещё тише забормотала, — но больше всего я благодарю тебя за Эрика…

Я резко поднял голову и недоуменно уставился на девушку. Она ничего не заметила, продолжая молиться. Я не видел её лица, только каштановые кудри. Мне не хотелось в это верить, я думал, что она пытается меня обмануть, но это ведь молитва Богу, тут нельзя кривить душей, да и она так тихо говорила, что ясно было — ей вовсе не хотелось, чтобы я это услышал. Медленно, не привлекая внимания, я снова наклонил голову, стараясь уловить отрывки фраз:

— … Он спас меня от голодной смерти и дал приют до весны, я молюсь за него и благодарю тебя, Небесный Отец, за всё. Аминь.

Девушка подняла голову, улыбнулась мне и, когда хотела разжать руки, пробежалась взглядом по моему запястью и кисти. Её глаза расширились, она выдохнула и уставилась на меня:

— Эрик…

— Это было давно, — я вырвал руку и натянул манжеты рубашки пониже, чтобы скрыть шрамы.

— О, Боже мой… Когда ты… ну… в последний раз…

— Пятнадцать лет назад, — холодно бросил я и уставился в пустую тарелку.

— А как это произошло впервые?

— Об этом не говорят за столом.

— Ну, расскажи!

Я окинул её суровым взглядом, насупился и, не поднимая глаз, начал говорить:

— Впервые… В детстве мне всегда было любопытно, как я выгляжу, ведь у нас в доме не было ни одного зеркала… Только в комнате родителей. Я осмелился попросить у матери взглянуть хоть одним глазком на себя. Она злобно усмехнулась, взяла меня под руку и потащила в свою комнату. И я увидел себя в полный рост. А потом она сорвала с меня маску, обозвав демоном… Я так испугался своего отражения, что закричал и принялся бить по зеркалу кулаками, пока оно не рассыпалось вдребезги. Как видишь, руки я сам себе обезобразил.

— Они не безобразны, Эрик, — Кристин взяла мои руки в свои, — эти руки писали самую прекрасную музыку и воздвигли такой шедевр, как «Фантазма».

— Спасибо, — вздохнул я и привстал, накладывая в тарелку всего понемногу. Тут было всё: фасоль, горошек, индейка, фаршированные перцы… Проще сказать, чего тут не было. Я жевал очень медленно, маска врезалась мне в щеку, но я терпел, ведь всё было очень вкусно.

Съел я мало, зная, что иначе могут быть проблемы с желудком, и, следовательно, закончил ужин гораздо быстрее Кристин.

— Положить тебе ещё чего-нибудь? — спросила девушка, виновато подняв на меня глаза. Ей, наверное, было неловко, что она может есть сколько угодно, а я нет. За всю жизнь я не присутствовал на праздниках, а такие банкеты видел лишь издалека. Даже в детстве мать не приглашала меня к ужину.

— Нет, ты же знаешь, меня будет тошнить.

— Но ты почти ничего не съел, а на подоконнике твой яблочный пирог. Ты же можешь съесть хотя бы кусочек чуть позже?

— Конечно, — я поднялся на ноги и положил свою тарелку в раковину, — всё было очень вкусно, спасибо.

Девушка смущенно улыбнулась и отправилась мыть посуду. Казалась, вся моя посуда была задействована в приготовлении ужина, и мне стало неловко. Сначала она всё это приготовила, а теперь ей эту гору ещё и мыть.

Я стоял у неё за спиной, как застенчивый ребенок, не решающийся попросить что-то у своей матери, пока не собрался с силами и не спросил:

— Кристин, может… Ну… Может, тебе помочь?

Девушка улыбнулась и бросила мне полотенце:

— Ну, хорошо, я буду мыть посуду, а ты протирай.

И мне в голову снова полезли эти мысли о супружеской жизни, вот стоим мы, как муж и жена, уложили детей спать и, как ни в чём не бывало, моем вместе посуду.

— Мне было приятно с тобой поужинать, Эрик, — вдруг прервала молчание Кристин, протягивая мне чашку, — я подумала, что, быть может, мы могли бы так ужинать каждый вечер? Вместе? Ну, до того, как ты отправишь меня в Париж, конечно.

Я замер, уставившись на неё, но потом, спохватившись, продолжил протирать чашку. Она хочет ужинать со мной? Ей это понравилось? Что ей могло понравиться? Сидеть в тишине с уродом?

— Так что ты об этом думаешь, Эрик?

— Не думаю, что это хорошая идея.

Я крепко сжал в руках полотенце, дрожа от ненависти к себе. Что ты, черт возьми, несешь? Как от этого можно отказаться? Кто тебя ещё пустит за стол, недоумок?!

Посуду мы домыли молча, потом я устроился в кресле с книгой, а Кристин села на пол, прислонившись спиной к моим ногам и глядя на камин.

— Знаешь, это может показаться странным, но не было ещё такого праздника, которым бы я больше наслаждалась, чем этот.

— Наслаждалась? — я посмотрел на неё сверху вниз. — Ты весь день провела на кухне за готовкой, в чём тут наслаждение?

— Там, в Париже, любой праздник организовывала прислуга, Рауль заказывал искусных поваров, я за все эти десять лет палец о палец не ударила, а тут я знаю, что всё это приготовила сама, под праздничное настроение, разве это не наслаждение?

— У меня никогда не было праздничного настроения.

— Ты никогда не отмечал праздников? — девушка подскочила на ноги, уставившись на меня. Я покачал головой, на что Кристин подбежала к старому патефону и опустила иглу на пластинку. Заиграла красивая мелодия, искусный музыкант ловко бегал пальцами по клавишам фортепиано. Кристин подошла ко мне и протянула руку.

— Что? — нервно спросил я, молясь, чтобы мои догадки не подтвердились.

Она потянула меня, и я неуверенно встал на ноги. Девушка положила руки мне на плечи и улыбнулась:

— Давай, потанцуй со мной.

Я сглотнул комок, подступивший к горлу. Как мне ей сказать, что я никогда раньше не танцевал и не знаю, что делать?

— Я… Я… — я беспомощно посмотрел ей в глаза и опустил голову. Господи, какая же она низкая. Кристин непонимающе подняла голову и нахмурилась:

— Эрик, ты что, никогда раньше не танцевал?

— Н-нет…

— Ну, так мы это исправим, — она улыбнулась, — положи руки мне на талию.

Я делал всё, как она говорила, меня трясло от волнения и бросало в жар, но у меня получалось! Мы кружились по комнате, пока не запыхались. Я опёрся локтем о подоконник, тяжело дыша, и взглянул на девушку. Она сияла:

— У тебя хорошо получается. Кстати, — она подпрыгнула на месте, — я кое-что вспомнила! Уже темно, зажги свечу, а я сейчас, мигом!

Сколько в ней энергии! Не дождавшись моего ответа, она сорвалась с места и побежала на кухню. Я вздохнул, зажег свечу, а когда повернулся, то Кристин уже стояла рядом, держа в руках ножку индейки.

— Смотри, мне служанка рассказывала, что в Рождество и другие священные праздники можно загадывать желания. Давай, ты тянешь за одну сторону ножки, а я за другую, и кто оторвет больший кусок, того желание исполнится! Ну же, Эрик, тяни.

Мне эта затея казалась бессмысленной, ибо никогда фортуна не поворачивалась в мою сторону. Девушка закрыла глаза, загадывая желание. Ну, раз она этого хочет, то почему бы и нет. Я загадал первое, что пришло в голову. Она открыла глаза, посмотрела на меня и с готовностью кивнула:

— Давай. Раз… Два… Три…

Секунда — и Кристин просияла:

— У меня больше! У меня больше!

Я приподнял бровь и спросил:

— И что же ты загадала?

— О, Эрик, я не могу сказать, иначе желание не исполнится. А вот ты проиграл, ты можешь.

Я покачал головой и отвернулся:

— Не скажу.

— Почемууу? — протянула она. — Эрик, давай, расскажи, мне интересно.

Девушка положила руку мне на плечо и развернула лицом к себе. Я недоуменно смотрел в её глаза, в то время как она умоляюще смотрела в мои. Что за любопытство? Какая вообще разница, что я загадал? Я могу загадать быть королем Англии, только толку-то от этого? Вдруг она коснулась ладонью моей здоровой щеки, дыхание перехватило, а сердце больно кольнуло. Она провела пальцами по моему подбородку и улыбнулась:

— Эрик, скажи?

Нет, нет, только не это! Желание, оно исполнилось против моей воли! Как опрометчиво, как глупо! Нет, конечно, я не верил, что кусок куриной ножки поспособствовал его исполнению, но произошло то, чего я так долго боялся и избегал.

— Я… Загадал…

И тут я снова превратился в монстра, в которого превращаюсь, стоит только ослабнуть хлипким преградам, загораживающим моё сердце от любви.

— Не смей ко мне больше прикасаться! — зарычал я, отталкивая её руку. — Никогда!

Девушка испуганно отшатнулась и, развернувшись, убежала на кухню. Я чувствовал себя подонком, ведь я не должен был так с ней поступать и кричать! Упав на постель, я застонал, обхватив руками голову.

Я пожелал снова любить, и, к моему ужасу, это желание исполнилось.

Кристин

Я так и не поняла, почему Эрик вдруг пришёл в бешенство. Вроде бы всё было как нельзя лучше. Мы поужинали, он был доволен, а потом начал на меня кричать. А его взгляд снова был полон вселенского отвращения. Что я сделала не так? Эрик ушёл спать, а я ещё несколько часов сидела возле камина, опустив подбородок на колени и шмыгая носом. Вот тебе и первый День Благодарения, Кристин Дае. Когда я поняла, что глаза начинают закрываться, то бросила взгляд в сторону постели Эрика и подумала, было, разбудить его, чтобы попросить прощения, но не решилась — а если сделаю ещё хуже? Вместо этого я тяжело вздохнула и юркнула под тёплое одеяло.

Я не помню, что мне снилось, но я проснулась в поту посреди ночи, хватая ртом воздух. Мне приснился какой-то кошмар, что-то такое, от чего сердце просто выпрыгивало из груди. Посидев пару минут, тяжело дыша, я начала вспоминать обрывки сна. Рауль. Бутылка. Крик. Боль. Запах алкоголя. Мне снилось то, чего я боялась больше всего в жизни: как он снова и снова избивает меня. То, из-за чего я сбежала и оказалась здесь. Я медленно выдохнула и уже собиралась опять лечь спать, когда услышала едва слышную мелодию, доносящуюся из патефона, который я лично включила ещё вечером, приглашая Ангела на танец. Наверное, случились какие-то неполадки, и он сам включился.

Я спустила ноги с постели, накинула халат и пошлёпала по холодному полу до тумбы, где стоял патефон, но вдруг заметила неяркий блик от свечи на кухне. Затаив дыхание и стараясь ступать так тихо, чтобы не было слышно, я начала шаг за шагом подходить к дверям кухни. Эрик сидел за столом, перед ним была высыпана целая аптечка, и он старательно что-то искал. Затем выудил оттуда большой шприц и какую-то ампулу.

— Эрик?

Он растерянно поднял на меня глаза, но не смутился и не разозлился, как обычно. Кажется, он просто не ожидал меня увидеть.

— Слишком громкая музыка? — спросил он.

— Нет, — я покачала головой и сделала пару шагов к столу, пытаясь разглядеть названия лекарств, а в голове почему-то возникла ужасная мысль, что он хочет покончить с собой. Что за бред? — Ты… ты в порядке?

— Если страшные боли можно назвать нормой, то я в полном порядке, — пожал плечами Ангел, — всё болит, морфий перестал помогать.

Я выдохнула с облегчением. Слава Богу, в ампуле был всего лишь морфий, а не яд.

— Что болит?

— Лицо, — Эрик сморщился, — оно болит каждую минуту, я уже устал! ..

— Но почему оно болит?

Ангел указал на маску:

— Из-за неё, она сдирает раны, и они не успевают заживать, а края больно врезаются в кожу. Я пытался найти удобную маску с мягкими краями, но во всех магазинах, в которых я был, продавались только карнавальные, да ещё и с перьями. В общем, ничего подходящего я не отыскал.

— Ты мог обратиться к мастеру, он бы что-нибудь придумал.

— Для этого нужно идти в город, а ты видела, как со мной обращаются за пределами «Фантазмы». Я не выходил за пределы ворот парка уже много лет и…

Он вдруг зашипел от боли. Мне стало так невыносимо больно: мой Ангел сидит передо мной, страдает, а я ничего не могу сделать! Какое ужасное чувство! Я должна что-нибудь предпринять.

— Сними её, Эрик.

Он нахмурился и покачал головой, уставившись на кучу лекарств перед собой. Но я просто так не сдалась, а ногой пододвинула стул и села рядом, положив руку ему на плечо:

— Эрик, не стану врать, я ещё не привыкла к… к твоему лицу и, возможно, некоторое время буду бояться, но тебе больно, а я хочу помочь…

— Я не могу, — хрипло отозвался он, — людской страх приносит мне ещё большую боль, чем раны. Я не могу ходить и знать, что ты боишься меня из-за этого чёртового лица. Нет, это ещё больнее.

Я вздохнула. Нет, я возьму себя в руки и справлюсь с этим. Сглотнув, я медленно потянулась к его маске. Эрик не сопротивлялся, ему стыдно было даже поднять глаза, но он, стиснув кулаки, ждал, пока я стяну с его лица этот дурацкий фарфор. Тошнота подступила к горлу, но я изо всех сил старалась выглядеть невозмутимой. Эрик, бедный Эрик, его правая часть лица кровоточила, ужасные, отвратительные красные волдыри вздулись, полоски от вен исполосовали всю щёку… Зрелище гадкое, мне хотелось снова прижать маску к его лицу, чтобы не видеть всего этого ужаса. Не сказав ни слова, я бросилась в ванную. Желудок болезненно сжался. Я дрожащими руками налила в таз тёплой воды, взяла чистую марлю и, собрав всё мужество в кулак, поспешила обратно.

Эрик сидел весь бледный, закрыв лицо руками.

Сев рядом, я мягко отодвинула его руки. Он покосился на меня обезображенной частью лица, словно проверяя мою реакцию. Я выдавила подобие улыбки и поспешно повернулась к столу, ища прозрачную баночку… А вот и она. Выплеснув всю склянку с перекисью водорода в таз, я обмакнула в неё тряпку и снова обернулась к Ангелу.

— Что ты собираешься делать?

— Нужно обеззаразить раны, иначе пойдут осложнения, — тихо пробормотала я.

Боже мой, таким подавленным он ещё не был… Мужчина не возразил, но столько душевной боли на одном лице я ещё не видела. Как же тяжело ему всё это давалось, к тому же, я знала, как сложно ему открывать своё лицо перед людьми.

Выжав тряпочку, я провела ею по обезображенной щеке, чуть вздрагивая. Как же было противно и страшно касаться такого уродства, но он ведь не виноват. Бедный, бедный Ангел, он стиснул зубы, изредка шипя от боли, хоть я и старалась делать всё как можно нежнее. Когда я закончила и бросила тряпку обратно в таз, Эрик даже не поднял головы. Он молча смотрел в пол, нахмурив брови.

— Ты… Ты не должен пока надевать свою маску, — выдавила я, — она только мешает и… вредит…

— Но что мне без неё делать? Как прикрывать лицо?

Я вздохнула и пошла в ванную, чтобы вылить пенистую воду. В шкафчике лежал целый рулон бинтов, и в голову вдруг пришёл единственный здравый выход из положения. Я ополоснула таз, подхватила бинт и вернулась к Ангелу. Он молчал, пока я обматывала уродливую часть лица бинтом, и когда последний лоскут был отрезан, а марля на лице издали смотрелась не хуже его маски, Эрик сказал то, отчего мне захотелось убежать отсюда и рыдать, рыдать от жалости и обиды за него:

— Я хотел бы быть красивым…

Я судорожно выдохнула, не зная, что ответить, но потом, сматывая остатки бинтов обратно в рулон, сказала:

— Эрик, ты очень отличаешься от других, ты особенный, а твоё лицо, оно… оно делает тебя таким, какой ты есть.

Ангел непонимающе взглянул на меня и буркнул:

— Монстром?

— Нет, нет, — я покачала головой, — оно делает тебя самим собой. Твой талант совершенен, и если бы ты был красив, то скоро бы зазнался. У тебя были бы все девушки, на которых ты только взглянешь, и ты бы никогда не заметил меня среди толпы размалёванных кукол. Да даже если бы и заметил, то посмотрел бы с презрением, ведь я просто нищая танцовщица…

Ангел поднял брови:

— Что? Твой голос пленил бы меня, будь я трижды красивым, Кристин. Твоя красота естественна, и тебе не нужно размазывать по лицу краску, чтобы казаться привлекательней.

Я рассмеялась:

— О, Эрик, это самое романтичное, что я когда-либо слышала, — взгляд упал на кухонную тумбу, где стоял поднос с пирогом. Я улыбнулась. Сейчас Эрику ничего не мешает поесть. — Давай перекусим?

Я вскочила на ноги и отрезала два небольших кусочка пирога, а затем села напротив Ангела. Да, пирог получился на славу, я была собой довольна, но когда покончила со своим куском и подняла глаза, то обнаружила, что Эрик даже не притронулся к своей порции, а просто ковыряет в ней вилкой.

— Что-то не так?

— Нет, всё замечательно, — как-то грустно вздохнул Ангел и, собравшись с силами, посмотрел мне в глаза, — я должен извиниться, что так повёл себя вечером. Ты не заслужила этого. Мой характер так же гадок, как и моё лицо.

— Эрик, всё в порядке, мне просто не следует быть такой любопытной. Всё хорошо, правда.

Он кивнул и начал медленно жевать, а потом вдруг заговорил:

— Я… Я тут подумал…

Боже, его голос дрожит, он так взволнован. Я никогда не слышала столько неуверенности и страха в его словах.

— Я подумал… Завтра вечером на Кони-Айленд одновременно включат все рождественские гирлянды в парке. Это ежегодная традиция, весь парк словно сияет в этот вечер. Люди приходят и восторгаются этим зрелищем, и я подумал… может… ну… хм. Может, ты хочешь сходить?

— Одна? — выпалила я прежде, чем подумала. Ну, а что, Эрик никогда не посещает такие события.

— Ну… Я… Если ты не против… то… ну… Я мог бы присоединиться к тебе?

Он хочет пойти со мной? Что на него нашло? Я очень хотела, чтобы он пошёл со мной, но от неожиданности пауза затянулась, и Ангел понял это по-своему:

— Но если ты не хочешь, это даже лучше, я уделю больше времени работе.

Ох, он казался смущённым.

— Нет, Эрик, хочу! Очень хочу! Замечательная идея.

Он немного осмелел и, не отрывая глаз от тарелки, сказал:

— Ну, а потом я знаю неплохое место, чтобы поужинать…

Я нахмурилась. Нет, я не покину пределы парка, я не хочу снова идти в город, зная, что в любой момент на Эрика могут снова напасть. Словом, я высказала ему это, но он только покачал головой:

— Нет, это не в городе. Тут, на Кони-Айленд, у меня есть ресторан. Может быть, ты его видела, называется «Espoir», в переводе с французского — «Надежда».

Да, я видела его, но не думала, что он часть «Фантазмы».

— Тогда почему мы не ходили туда раньше?

Эрик покраснел и нервно начал крутить в руках вилку:

— Ну… Этот ресторан, он для… для таких, как я. Многих из… из «нас» не пускают в обычные заведения, поэтому я открыл свой собственный ресторан, который пользуется успехом среди уродов. Они приходят туда целыми семьями: с женами, на свидания, в конце концов, чтобы отдохнуть, как нормальные люди. Я тоже подумал, что ты не захочешь в город, а когда фестиваль огней закончится, все закусочные уже будут закрыты. У меня там есть частный столик, но я никогда… никогда не был там со… со спутницей.

Он тихо и сбивчиво говорил, а я молча слушала, понимая, каких усилий ему это стоило, но когда он закончил, я начала переваривать смысл его слов. «Приходят туда на свидания». Так что же это, он пригласил меня на свидание? Сегодня действительно вечер неожиданностей, этот час вобрал в себя больше откровений и эмоций, чем всё это время, которое я провела здесь.

— Эрик? Ты приглашаешь меня на свидание?

Он нервно сглотнул, одёрнул ворот рубашки и пожал плечами:

— Я никогда не был на свиданиях и смутно представляю себе, что это такое… Давай просто называть это ужином.

— Звучит неплохо, — я одобрительно кивнула.

Часы пробили три часа утра, и мы, не сговариваясь, отправились в комнату. Каждый забрался в свою кровать, Эрик потушил свечу, и пару минут мы лежали в полной тишине. Спать совсем не хотелось, я, не моргая, смотрела в потолок, а потом тихо призналась:

— Мне снился кошмар.

— О чём? — послышалось из темноты.

— Я уже забыла, но помню только Рауля, давящий запах сигар и алкоголя и… кажется, он бил меня… точно не помню, но мне было так страшно.

— Я вот привык к кошмарам, — вздохнул Ангел, — раньше почти каждую ночь просыпался от воспоминаний из детства. Не очень радужных, кстати. Сейчас они снятся реже.

— Мне жаль, что тебе пришлось всё это вынести, Эрик.

Воцарилась долгая тишина, и я, в конце концов, уснула, дав себе обещание найти Эрику нормальную маску, которая не будет в кровь раздирать ему лицо.

На следующее утро я проснулась достаточно рано и тихо оделась, чтобы не разбудить Ангела, который ещё крепко спал. Я решила сходить в город и сама поискать достойную замену холодному куску фарфора. Обойдя все магазины, я так ничего и не нашла. Зайдя в очередной магазин, я услышала звон колокольчиков над дверью и огляделась. Красивые костюмы, пышные платья, веера, перчатки, трости, чего тут только нет. А красиво-то как!

Заглядевшись, я не заметила, как ко мне подошёл высокий мужчина в строгом костюме и с измерительной лентой, болтающейся на плече. Он был почти лысый, а над верхней губой красовались жиденькие усы.

— Могу ли я вам помочь? — спросил он.

У него был сильно заметный итальянский акцент, а над входом символично красовался флаг Италии.

— Да, — улыбнулась я, — мне нужна маска.

Мужчина покачал головой, рассмеялся и кивнул на дверь:

— Нет, нет, леди, маски чуть дальше, в карнавальном отделе.

— Мне не для праздника, — уклончиво ответила я и протянула фарфоровое изделие хозяину магазина. Тот повертел её в руках и прищурился:

— Хм… Знакомая маска… Она случайно не принадлежит мистеру Э.?

— Мистер… кто?

— Мистер Э., создатель «Фантазмы».

Я вовсе забыла, что тут не знают имени Ангела и называют этим «мистером Э.».

— Да, да, он мой друг. Откуда вы знаете?

— Новости расходятся очень быстро. Я запомнил его, когда появились сводки об ограблении урода в газете, работника аттракционов. Его тогда ещё избили. Да и видел я его пару раз в кафе.

— Мистер Э. не урод!

— Простите, миледи, я это не в обиду, просто так уж у нас называют… таких, как он, — мужчина снова посмотрел на маску, — думаю, вам известно, что единственным выходом является прекратить носить маску, они созданы, чтобы надевать их куда-нибудь на официальные события, а не таскать их в повседневной жизни.

— Это не выход, — вздохнула я, — только между нами: у мистера Э. ужасные увечья на лице, которые он прячет под маской, и пройтись без неё по улице для него страшнее смертной казни.

— Я не делаю маски, но могу с уверенностью сказать, что нет такого материала, который бы не травмировал изувеченную кожу. Тут нужно учитывать всё: чтобы она не тёрла лицо, не резала краями, пропускала воздух и влагу.

Я разочарованно опустила руки:

— Вы не сможете мне помочь, да?

Мужчина посмотрел на меня, потом подошёл к своему небольшому шкафчику, где хранились нитки, иголки, мерные ленты, и выудил оттуда потрёпанную книгу.

— Я не чудотворец, как вы поняли, я шью костюмы, а не делаю маски, — бормотал он, листая страницы, пока вдруг не остановился и не поднял на меня глаза, — но есть материал, который мы иногда используем… овечья шерсть.

— Овечья шерсть? — переспросила я.

— Да, если обрамить края маски тонкой, почти незаметной полоской из овечьей шерсти, то они не будут карябать раны, даже наоборот. Она мягкая и приятная на ощупь, будет держать на расстоянии острые края от кожи.

— Просто замечательно! — воскликнула я. — А вы… вы сможете это сделать?

— Я очень редко использую овечью шерсть, но могу заказать. Если её доставят в течение недели, то я смогу взяться за вашу маску.

— Большое спасибо!

— В сумме с доставкой и работой это будет стоить где-то долларов пять.

Пять долларов? Боже, где я возьму такие деньги? Не просить же у Эрика? Нет, нет, должен быть выход!

— Простите, сэр, но… но у меня нет таких денег… А это так важно для меня.

Должно быть, я выглядела жалко, потому что мужчина, подумав, сказал:

— Ну… Я думаю, что это можно решить. Поработаете у меня пару дней, этого хватит, чтобы покрыть стоимость доставки.

Я широко улыбнулась и кивнула:

— Боже, вы мой спаситель, мистер…?

— Синьор Анджело.

— Спасибо вам, синьор Анджело!

Он улыбнулся и протянул мне руку, которую я любезно приняла.

— Пустяки, мисс…?

— Кристин, называйте меня Кристин.

— Я жду вас на следующей неделе, Кристин.

Я схватила маску и выскочила из магазина. Как мне повезло! Он такой приятный человек. Другой бы давно выставил меня за дверь, не дослушав про то, что у меня нет денег.

Я не успела додумать, когда услышала своё имя. Обернувшись, я увидела Мэг, которая бежала ко мне.

— Привет, — кивнула я, когда девушка, тяжело дыша, остановилась около меня и снова закурила. Господи, сколько же она курит?

— Что ты делаешь тут одна?

— Ничего, просто… решила прогуляться.

— С маской Эрика? — хихикнула она и попыталась выхватить её, но я увернулась:

— Прекрати, Мэг, это не смешно.

— Он, наверное, обыскался её.

— Вот поэтому я и спешу, чтобы вернуть маску.

Но подруга не дослушала, она только закатила глаза:

— Кристин, глупая, разве не понятно, что он просто использует тебя? Как и меня когда-то. Как только ты станешь ему не нужна, он выкинет тебя на улицу, проверено на себе.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась я. — Он позволил тебе тут остаться и дал работу, он не жестокий и вовсе не использует меня. Он изменился, Мэг, он больше не Призрак.

— Ты такая наивная, Кристин, он такой, каким и был. Сейчас, наверное, рвёт и мечет. Тебе точно не поздоровится, когда придёшь домой.

— Ах, Мэг, ты не знаешь, что говоришь! Эрик добрый, человечный и искренний, я чувствую себя с ним в безопасности, он…

— Ты с ним уже переспала?

Я задохнулась от возмущения! Просто так, как ни в чем не бывало, задать такой личный вопрос и таким тоном, словно спросила о погоде.

— Как ты смеешь даже думать о таком, Мэг?!

— Будь внимательна с ним, Кристин, по секрету скажу — у него ещё никогда не было женщины. Ну, ты понимаешь, о чём я.

Я залилась краской от стыда:

— Откуда ты знаешь?

— Мама говорила, да это и видно. Только посмотри на него: если дело доходит до банальных прикосновений, будь-то хоть просто прикосновение к руке, он весь напрягается, смущается, отводит глаза или наоборот пугается и начинает ругаться. Так ведут себя только… ну, ты поняла.

— Глупости, глупости! — мне хотелось закрыть уши и не слушать, убежать прочь, ведь теперь эти мысли меня с ума сведут! Как так, он почти на десять лет старше меня и ни разу? .. Нет, только не думай об этом!

— Отрицай сколько угодно, — Мэг выкинула сигарету и растоптала окурок, — но помяни мои слова — никто в здравом уме не ляжет в одну постель с этим монстром.

Я вдруг вспомнила, как он оттолкнул меня прошлым вечером, как начинал выходить из себя при каждом прикосновении…

— Ладно, Мэг, я должна идти, сейчас у меня много дел, а вечером мы собираемся на Фестиваль рождественских огней.

— С Эриком?

— Да.

— Господи, Кристин, как тебе это удалось?

— Что? О чём ты?

— За десять лет он ни разу не выбирался из своей берлоги ни на один фестиваль или мероприятие, проводимое в его парке. Он ненавидит Рождество! Сколько раз я пыталась вытянуть его хотя бы салюты посмотреть, но он только ворчал и отмахивался. Он определённо к тебе всё ещё что-то испытывает, иначе ты бы его клешнями не вытянула из дома.

— Мэг, какие чувства, о чём ты? Не думаю, что он мне когда-нибудь простит старые обиды. Ты не задумывалась, что он не ходил с тобой только потому, что недолюбливал?

Подруга рассмеялась:

— И у него есть повод меня ненавидеть — я ведь не могу удержаться и не подшутить над ним. Иногда бывает и обидно.

Я покачала головой:

— Ладно, Мэг, мне пора, увидимся позже.

— Хорошо, удачи.

Я развернулась и поспешила домой, стараясь выкинуть из головы все её слова и думать только о предстоящем празднике, а также о том, что бы мне надеть.

Ох, только бы Эрик ещё спал, иначе ссоры нам не избежать.

Эрик

Я проснулся позднее, чем обычно, от боли. Правая сторона лица сильно ныла, и хотя после того, как Кристин обернула её бинтом и мазью, мне стало легче, но под ним всё очень чесалось. Я приподнялся и оглядел комнату, с большим удивлением заметив, что кровать Кристин аккуратно заправлена.

— Кристин?

Я позвал её, но мне никто не ответил. Может, она на кухне и не слышит? Я натянул халат, но ни на кухне, ни в ванной никого не обнаружил. Находясь в полном недоумении, я начал искать свою маску. Помнится, вчера я оставил её на тумбочке, но она оказалась пуста.

— Доброе утро, Эрик, — послышался позади тихий голос.

— Я тебя обыскался! Где тебя носило?

— Я была дома, просто не слышала, как ты звал. Кстати, не разбрасывай свои маски по всему дому, иначе потеряешь.

Я покраснел, но спорить не стал:

— Спасибо, её я тоже искал.

— Ты обещал пока не носить маску, — напомнила девушка.

— Я и не собирался.

Затем я сел работать, обложившись важными бумагами. Кристин приготовила мне вкусный завтрак, и я вдруг понял, что мой желудок теперь может осилить уже половину порции омлета. Когда я переписывал старые бланки, где уже почти стёрлись все чернила, то слышал, как напевала Кристин, убираясь в квартире.

Часы пробили четыре часа, и я, отложив перья в ящик стола, пошёл готовиться к вечеру. Я боялся, что переволнуюсь и снова начну грубить Кристин, поэтому закрылся в ванной, переоделся в свой лучший костюм, повозился с запонками и, тяжело вздохнув, остановился около зеркала, принявшись развязывать бинты. Да, вчера, когда Кристин обрабатывала уродливую сторону лица, я заметил, как ей было страшно, но она держалась, и это поразило меня. Она не сбежала и не сморщила лицо от отвращения. Мне было неловко вести такого Ангела, как Кристин, в ресторан для уродов, ведь такая девушка заслуживает гораздо большего.

Напоследок побрызгавшись одеколоном, я вышел из ванной и замер. Сердце забилось сильнее, а слова застряли в горле. Кристин уже ждала меня, широко улыбаясь. Её длинные и густые каштановые волосы, струясь, спадали на точёные плечи. Чёрное атласное платье с синим поясом мягко охватывало её и без того безупречную фигуру. Боже…

— Кристин, ты так красива… — выдохнул я, не в силах оторвать глаз.

Девушка смущённо улыбнулась и подала мне мою трость:

— Спасибо, Эрик, ты тоже.

Я еле сдержал сарказм, галантно подал ей руку, и мы покинули квартиру. Мне было так неловко идти по дорожке, потому что все оглядывались на нас. Но потом я гордо выпрямил спину и перестал обращать на этих зевак внимание, ведь со мной рука об руку шёл сам Ангел, затмевающий своим светом мою тень.

Пока мы шли к ресторану, Кристин завороженно разглядывала огни. Вдруг где-то запустили фейерверки, и она вздрогнула от неожиданности, а потом рассмеялась. Она была словно ребенок. Я улыбнулся, радуясь, что она рядом.

А вот и ресторан. Высокий швейцар открыл перед нами стеклянные двери и, поклонившись, пропустил внутрь. Мы подали ему одежду, и в этот момент к нам подскочил чересчур высокий урод в чёрном плаще и с растрёпанными волосами. Я ему доверял больше всех в этом парке, он всегда мне помогал и следил за порядком. Звали его доктор Гэнгл. Его влажные выпученные глаза забегали по Кристин, а потом с благоговением посмотрели на меня.

— Добрый вечер, мистер Э.! Мы так рады видеть вас здесь… — он помедлил и добавил: — С девушкой.

— Это Кристин, она гостит у меня до весны, — пожал плечами я.

Доктор Гэнгл протянул ей руку, которую девушка с улыбкой пожала.

— Ну, идём, сэр, я провожу вас к вашему столику.

Мы спустились по мраморной лестнице и, под удивлёнными взглядами уродов, прошли к специально отведённому для меня столику прямо у огромного окна в половину стены. Освещение было мягким и приглушённым, через стекло было видно океан, который был так близко, что, казалось, до него можно подать рукой. Летом, когда шумят и бьются о прибрежные камни волны, тут создаётся особая атмосфера покоя и умиротворения. Меня тут никто не видит и не трогает, я остаюсь наедине со своими мыслями.

— Я вернусь через пару минут, сэр.

Я опомнился, когда доктор почтительно откланялся и убежал. Не провожая его взглядом, я выдвинул для Кристин стул, выслушал благодарности и сел напротив. Девушка разглядывала красивый потолок, искусно расписанный знатными мастерами. Конечно, я отвалил им уйму денег, но это того стоило.

— Боже мой, — выдохнула девушка, — как же тут всё красиво.

Я смущённо уставился на руки и пробормотал:

— Я уверен, в городском ресторане тебе бы понравилось куда больше.

— Что? — Кристин приподняла бровь, оторвав взгляд от роскошных картин на стенах. — О чём ты говоришь? Разве может где-нибудь быть красивее, чем тут? Нет, Эрик, ты должен мне пообещать, что мы будем ходить сюда почаще! Обещаешь?

— Да хоть каждый день, — скромно улыбнулся я.

Девушка просияла, а потом, наконец, обратила внимание на меню и принялась внимательно его просматривать.

— Ни в чем себе не отказывай, заказывай, что хочешь.

— А ты собираешься ужинать? — Кристин прищурилась.

— Разумеется.

Спустя пару минут вернулся доктор Гэнгл, он ловким движением вытащил из кармана смокинга блокнот, ручку и спросил:

— Вы готовы сделать заказ?

— Да, — девушка кивнула, — я буду жареного цыплёнка и картошку.

— А вы, мистер Э?

— Лосось и шпинат.

Доктор кивнул, взял меню и исчез за ширмой. Кристин так и сияла, она широко улыбнулась и вздохнула:

— Ты так далеко сидишь… Ах, Эрик, спасибо, что привёл меня сюда!

Девушка пододвинула свой стул вплотную к моему и крепко прижалась к моей груди, обвив руки вокруг моей талии, словно ребёнок. Я даже не знал, как реагировать, смущённо похлопал её по спине, но сердце так и колотилось, грозя вырваться из грудной клетки. Как же это, наверное, обыденно для нормальных людей — объятия, для меня же это было так дико и неизведанно, что я весь залился краской от смущения. Затем она отодвинулась и, заметив, что я немного поморщился, спросила:

— Что-то не так?

— Нет, нет, всё в порядке, просто эти скобы… Ноги быстро затекают.

— Ничего, вот придём домой, я нагрею тазик с тёплой водой и разомну твои ноги. Это должно помочь, массаж ещё никому не вредил. А сейчас… может, потанцуем?

Я снова покраснел:

— Что? Здесь?

— Ну же, Эрик, музыканты так красиво играют!

Я не успел ничего ответить, как Кристин вытащила меня из-за стола и потащила за ширму, где ужинали другие уроды. Некоторые тоже танцевали и на нас пока особого внимания не обращали. Я нервно сглотнул, стараясь унять дрожь в коленях, аккуратно положил руки Кристин на талию, и мы закружились в танце. Кристин смеялась, дурачилась, но мы так слаженно танцевали. Девушка прильнула ближе, я почувствовал жар её дыхания у себя на щеке и задрожал всем телом.

— Эрик, ты здорово танцуешь.

Я робко улыбнулся. Господи, я готов был танцевать с ней всю ночь, не обращая внимания на косые взгляды посетителей! .. Но вскоре нам принесли еду, и мы снова вернулись за свой дальний столик.

Кристин быстро расправилась со своей порцией, а я всё ковырял вилкой в рыбе.

— Тут так вкусно готовят, — улыбнулась Кристин.

— Я рад, что тебе понравилось.

— Я просто в восторге, попробуй, мясо такое нежное!

Она протянула мне свою тарелку, и я, под её пристальным взглядом, отрезал кусочек. Действительно, цыплёнок был что надо.

— Можно я попробую кусочек лосося? — спросила девушка, притягивая рыбу ближе к себе. — Боже мой, как же вкусно тут готовят!

Спустя полчаса мы расправились с ужином. Я щедро заплатил, помог Кристин надеть пальто, и мы побрели по заснеженному тротуару. Скоро должно было начаться шоу с фейерверками. Эта традиция — праздновать дурацкие праздники в моём парке — сначала ужасно досаждала мне, но теперь я был премного благодарен ей. Никогда ещё я не видел Кристин настолько счастливой. Она будто светилась от восторга и радости, улыбаясь и нетерпеливо подпрыгивая на месте. Зимой парк превращался в сказочное место: посреди площади ставили гигантскую ёлку, украшали её прекрасными гирляндами, и нарядное дерево сверкало и переливалось, вызывая у прохожих и зевак восторженные возгласы. За театром заливали каток, и мы с Кристин, опираясь на бортики, смотрели, как катаются влюблённые пары, держась за руки, как звонко хохочут дети, неуклюже стараясь проехать хоть пару метров и не упасть, как рассекали лезвиями коньков лёд одинокие американцы. Я никогда не знал, что в моём парке кипит такая бурная жизнь. Да и откуда мне было знать, я ведь всё время сидел в своей «пещере». Я улыбнулся, перевёл взгляд на Кристин и заметил, что она погрустнела.

— Что-то случилось?

— А? — девушка растерянно подняла на меня глаза и покачала головой. — Нет, всё хорошо, просто… просто всё чаще меня посещают мысли о том, как я хочу ребёнка. Хочу водить его на каток, покупать сладости, баловать. Это такое счастье — знать, что кому-то ты нужен, как воздух… Я никогда не испытаю таких чувств, ведь я не могу иметь детей.

— Кристин, всё в руках Божьих, ты ни в чём не виновата.

— Виновата, Эрик. Рауль за это меня и избивал.

Я в ужасе заметил, как её глаза увлажнились, и слёзы вдруг покатились по щекам. Как же это больно — видеть, что она плачет. Бедная Кристин, ей очень тяжело. А я ничем не могу помочь. Я даже не знаю, что делать, когда женщина плачет. Вздохнув, я притянул её поближе и аккуратно обнял. Кристин положила подбородок мне на плечо и шмыгнула носом, продолжая хныкать.

— О, Кристин, прошу тебя, только не плачь. Ты не виновата, успокойся, ради Бога… Всё будет хорошо.

Но она вдруг судорожно вздохнула и, отстранившись, закрыв лицо руками, зарыдала:

— Эрик, что будет хорошо? Моя жизнь такая ничтожная… Мой муж меня ненавидит и избивает, я не могу иметь детей, что в этом хорошего, а? Рано или поздно Рауль забьёт меня до смерти, это ты называешь «хорошо»? Меня никто не любит, я никому не нужна!

— Добро пожаловать в мой клуб, — горько усмехнулся я, но тут же отругал себя. Умеешь ты, Эрик, поддержать в трудную минуту, ничего не скажешь.

— Прости, — Кристин смутилась и вытерла слёзы тыльной стороной ладони.

Вдруг какая-то девочка подъехала на коньках к бортику, где мы стояли, и начала на меня откровенно глазеть, а точнее — на мою маску. Кристин нахмурилась, взяла меня под руку и прошептала:

— Идём отсюда.

Мы обошли театр и опустились на скамейку вдали от прогуливающихся людей. Даже отсюда ёлка была видна во всей красе.

— Как лицо? Болит?

— Немного, — солгал я. На самом деле оно просто разрывалось от боли, но я не хотел портить вечер.

— Знаешь, а давай поиграем в игру? — предложила Кристин, откинув назад длинные кудрявые волосы.

— Игру?

— Да, я буду задавать вопросы, а ты отвечать, и наоборот. То есть, сначала я задам тебе вопрос, потом ты мне.

— Зачем?

— Чтобы узнать друг друга получше. Я ведь о тебе почти ничего не знаю. Попробуем?

— Давай.

— Какой у тебя любимый цвет?

— Чёрный, — без раздумий ответил я, — а твой?

— Красный. Какая твоя любимая книга?

— «Фауст», — уж очень эта история напоминала мне мою. Уродливый старик продаёт душу дьяволу за любовь красавицы. — А у тебя?

— «Грозовой перевал». — Я заметил, как она вдруг смутилась, опустила глаза и спросила: — Я тут случайно услышала, что… ну… ходят слухи… что ты никогда не… не знал женщин. Это правда?

Я резко выпрямился и уставился на неё, подняв брови. Вот так вопрос! Кто распространяет такие грязные слухи? Я и подумать не мог, что обо мне кто-то может судачить за спиной. Какое людям до меня дело? Я был оскорблён до глубины души.

— Я не знаю, где ты такое могла услышать, но я всегда ненавидел сплетников.

Я старался уйти от ответа, что не укрылось от Кристин, и она, не поднимая глаз, спросила:

— Ты никогда не посещал всяких… борделей?..

Только одна такая мысль вызывала у меня рвотные позывы. Да, моё тело тосковало без прикосновений, но до таких порочных мест я не опущусь:

— Нет. Давай сменим тему, мне неловко говорить о таких вещах.

— Да, конечно, прости.

В этот момент раздался хлопок, и над нами вспыхнул сноп ослепляющих огней, затем ещё один, и ещё… Яркие, завораживающие фейерверки осветили ночное зимнее небо. Раньше я бы просто ворчливо задёрнул шторы в своей квартирке, негодуя на людей, которые отвлекают меня от работы своим шумом, но здесь, сидя с Кристин, я вдруг увидел в них особую красоту. Искоса поглядев на девушку, я заметил, как она едва заметно улыбается, а разноцветные огни освещают её лицо.

— Как красиво. Ой, Эрик, давай поставим у нас ёлку? Пожалуйста?

Я терпеть не мог весь этот дух праздника: шерстяные носки над камином, ёлки, гирлянды у себя дома. Одно дело — поглазеть на всё это на улице, но тащить в дом… Я хотел, было, возразить, но передумал и пожал плечами:

— Видно будет.

Мы так и сидели, молча любуясь фейерверками, пока часы на башне не пробили девять. Тогда мы отправились домой, решив чуть сократить путь и пройтись переулком. Вскоре я заметил, что Кристин едва заметно дрожит. Недолго думая, я стянул с себя тёплое пальто и накинул ей на плечи.

— А ты? — смущённо спросила девушка.

Да, мороз стоял страшный, но я потерплю, ей оно сейчас нужнее:

— Мне не очень холодно, сейчас меня больше беспокоят ноги. Очень больно.

— Может, остановимся?

Я был бы этому только рад, потому что ноги подкашивались от усталости, но Кристин замёрзла, а до дома было рукой подать.

— Ничего, ещё немного осталось.

Я уже хотел, было, идти дальше, но Кристин повернулась ко мне и вздохнула:

— Я хочу тебе кое-что сказать.

Мы стояли посреди тёмной части парка, окруженные деревьями, скрипевшими под натиском холодного ветра, а счастливые крики празднующих людей были едва слышны вдали. Я озадаченно взглянул на девушку. Луна освещала её бледное лицо, искрилась в волосах и бликами играла в карих глазах.

— Я прекрасно провела время.

— Я тоже, — мне было интересно, к чему она клонит. Как же холодно! Разве нельзя было это сказать дома, где так тепло и сухо?

— Нет, серьёзно, я не ожидала, что так приятно проведу время, — она тщательно подбирала слова, — вопреки всему, у тебя доброе сердце. Десять лет назад я представляла тебя совсем другим. Ну… я…

Она страшно волновалась, её глаза бегали по моему лицу, а потом вдруг она встала на носочки, коснулась ладонью моей холодной щеки, и я уже почувствовал тепло её дыхания, когда сзади раздался чей-то грубый голос:

— Прогуливаетесь? Не самое лучшее место для романтических прогулок под луной.

Мы обернулись и увидели троих мужчин, одетых в лохмотья, они сжимали что-то в руках. И это «что-то» блестело в лунном свете. Ножи. Я выступил вперёд, прикрывая Кристин, которая испуганно вцепилась в мою руку выше локтя.

— Нам не нужны неприятности, — как можно сдержаннее сказал я, — мы идём домой.

— «Нам не нужны неприятности, мы идём домой», — передразнил один из мужчин и рассмеялся. Его смех был хриплый и прерывистый, словно кашель гиены, у него были жёлтые зубы, а по акценту я с уверенностью мог сказать, что он был ирландцем.

— Ах, какая милая леди тут у нас, — гадко улыбнулся один из них и сделал пару шагов в нашем направлении. Я выставил вперёд трость:

— Оставьте нас в покое, мы идём домой!

— Эта часть парка наша, парень, — сказал самый старший из них, — чтобы пройти, нужно заплатить особую цену.

— Я бы не отказался от девчонки.

Нет уж, чёрта с два они получат Кристин! Один из мужчин смело пошёл к нам и попытался ухватить девушку за руку и подтащить к себе, но я с силой огрел его тростью. Он выругался и отшатнулся. А потом началось самое ужасное. Они все вместе двинулись на меня, я махал тростью во все стороны, пытаясь отогнать их от себя, словно стаю голодных волков, но я всего лишь калека, поэтому вскоре потерял равновесие и рухнул в сугроб. Кристин вскрикнула, когда один из них крепко схватил её за талию, а другие два склонились надо мной, громко смеясь:

— Да ты урод!

Один из них с отвращением поднял с земли мою трость и, ткнув ею в мою маску, стянул её с меня. Я почувствовал, как яростно хлестнул ледяной ветер по незащищённой щеке.

— Фу, ну и мерзкий же он, — скривился другой, — как он смеет «иметь» такую красивую девушку?

Я услышал гневный крик Кристин. Она требовала, чтобы они оставили меня в покое. Ах, Кристин, ей грозит большая опасность, а она за меня воюет. Я попытался встать, но мужчина размахнулся и ударил тростью по моей ноге. Послышался лязг металла, и он озадаченно взглянул на меня, потом приподнял штанину и вскрикнул:

— Да он ещё и калека!

— Мы предупреждали, что нужно просто заплатить, ты же начал сопротивляться. Теперь будешь за это платить другой ценой!

Самый старший из подонков вытащил из-за дерева железную балку и ударил ею по моей ноге. Я почувствовал, как шуруп из скоб наполовину вошёл в моё колено, и завыл от боли, но он снова размахнулся и ударил по другой ноге. Слёзы полились из глаз, я снова вскрикнул, но ничего не мог сделать.

— Нет! Нет, не надо! Уйди!

Я приподнял голову и увидел, как один из них начал приставать к Кристин. Он потянул вверх её юбку, и девушка билась в его руках, как загнанная в клетку птичка. И этот урод лапал её! Кристин снова закричала, когда мужчина запустил руку ей в волосы и, с силой потянув за них, опустил её на колени.

Я зарычал, попытался сесть, но в этот момент стальная балка ударила меня по лицу, и ярко-алая кровь брызнула на белоснежный снег. Я схватился за лицо и упал обратно в сугроб. Вся троица замерла, уставившись на меня, пока один из них не крикнул остальным:

— Вы что сделали? Вы ему голову разбили?

Я смекнул и схватился за висок, в то время как они начали отступать, паникуя:

— Уходим, быстро!

Главарь махнул остальным, и они кинулись в тень. Вскоре их голоса уже раздавались далеко отсюда. Кристин громко зарыдала, пальто валялось неподалёку, а платье девушки местами было порвано. Но она бросилась ко мне и упала в сугроб, не обращая внимания на обжигающий холод:

— Эрик! О, Эрик!

Она помогла мне сесть, оторвала лоскут от подола платья и приложила к ране на щеке. Я попытался встать, но вдруг что-то с ужасным звуком хрустнуло, и я повалился обратно. Боже, что они со мной сделали? Я не мог ходить!

— Эрик, осторожнее! Давай, нам нужно домой.

Я готов был закричать после каждого шага, ноги горели и разрывались от боли, слёзы катились по щекам. Я не достоин Кристин… Эти ублюдки правы! Я такой ничтожный! Если бы они не испугались моей крови и не убежали, то они бы изнасиловали Кристин у меня на глазах, а я ничего не смог бы сделать! Калека!

Когда мы добрались до квартиры, я был безумно истощён, силы покинули меня, и я едва мог дышать. Девушка помогла мне лечь в постель, сбегала на кухню, намочила полотенце и приложила его к моей щеке. Оно тут же пропиталось алой кровью.

Кристин что-то говорила, но я не слышал, мои мысли витали далеко отсюда. Что было бы, если бы не появились те уроды? Она бы поцеловала меня? И переросло бы это во что-то большее? ..

Я почувствовал, как девушка заворачивает мои штанины. Я не видел, что стало с моими ногами, но знал, что винты от скоб разворотили мне всё колено. Кристин ахнула, прижала руку ко рту и прошептала:

— Боже мой! ..

Она отшатнулась и побежала в ванную. Я сделал неимоверное усилие, приподнялся на локтях и взглянул на то, что осталось от моих ног. От зрелища, которое предстало передо мной, я потрясённо замер, а потом обессиленно откинулся на подушку. Тёмные круги завертелись перед моими глазами. А потом всё исчезло.

Примечания:

Мне все сложнее и сложнее переводить главы, поскольку такая неприкрытая жестокость к персонажам не совсем в моем стиле (или совсем не в моем), однако я знаю, что вы ждете продолжения, поэтому выкладываю дальше.

Пы.Сы. Сколько уже можно избивать несчастного Эрика?.. (Это чисто риторический вопрос).

Кристин

Мне даже страшно вспоминать тот вечер. Сначала всё было как нельзя лучше: мы прекрасно поужинали, погуляли, Эрик даже ни разу не вспылил, нет, он был чутким и сдержанным. Именно этим решающим вечером я поняла, что он именно тот, с кем мне бы хотелось провести остаток жизни. Не с каким-нибудь Раулем, а со своим Эриком, который пел мне в детстве, который любил меня, не смотря ни на что. Когда начало холодать, мы отправились домой и решили пойти через парк, чтобы быстрее оказаться дома. Мне это было на руку, потому что я хотела сказать ему кое-что наедине. Да, я хотела признаться в своих чувствах, я не могла больше молчать. Я даже собиралась поцеловать его, чтобы он понял, что я не шучу и мои чувства искренни.

А потом появились эти ублюдки и начали его избивать. Бог мой, как они его били! Я кричала, закрыв лицо руками, слёзы катились по щекам. Я задыхалась от страха за него, горло давили проклятые слезы! Когда я увидела, как на снег хлынула тёмно-алая кровь, меня замутило, я забыла, как дышать… Эти головорезы сбежали, а я буквально на себе притащила Ангела домой, который еле дышал. Дорога казалась бесконечно долгой, я потеряла один ботинок, и нога в тонких чулках то и дело проваливалась в холодный снег.

Дома я уложила Эрика в постель и приложила к его ране мокрое полотенце. Он застонал от боли. Потом я нервно сглотнула и взглянула на его ноги, насквозь пропитанные кровью. Мне страшно не хотелось видеть, что там, тошнота подступала к горлу, но опасение, что может случиться заражение, ведь там наверняка опасные раны, заставило меня взять себя в руки. Засучив рукава, я медленно начала заворачивать его штанины, стараясь причинить как можно меньше боли.

— Боже мой…

То, что я увидела в следующую минуту, заставило меня отшатнуться и прижать ладонь ко рту. Это были не ноги, а сплошное месиво. Скобы так глубоко врезались в ноги, что их нельзя было открепить, они буквально полностью вошли в кожу, кое-где белела кость… Я постаралась дышать носом, но это мало помогало. Не в силах больше терпеть, я бросилась в ванную, лишь бы не видеть этого ужаса. Бедный Эрик, как он ещё в сознании! Я металась по всей комнате, будто обезумевшая, голова раскалывалась от боли, лицо опухло от слёз, а ноги, казалось, были сделаны из ваты. Что мне делать? Я ведь не врач, да даже Эрик понимает в этом лучше меня! Истерика, паника, всё смешалось. Но нельзя же тут вечность сидеть, нужно действовать. Я трясущимися руками набрала в таз холодной воды, отыскала в шкафчике свернутую марлю и, глубоко вздохнув, вышла из ванны на трясущихся ногах.

— Эрик? — слабо позвала я, приближаясь. Он не ответил. Ангел лежал, уронив голову на подушку и закрыв глаза. Потерял сознание.

Сердце настолько сильно стучало в моей груди, что казалось, может выбить ребра, так мне было страшно. Я вытащила из шкафа подушку, бросила её у постели Эрика и опустилась на колени. Прямо перед моим лицом открылось это омерзительное зрелище. Но если я ему не помогу, то кто? Дрожащими пальцами я прикоснулась к одной ноге и дотронулась до металла, прицениваясь, можно ли его вытащить, но стоило мне потянуть за железный винт, торчащий прямо из его кожи, как раздался душераздирающий крик, и Эрик резко сел. Я в ужасе подалась назад.

Пот струился по его лицу, он тяжело дышал. С какой мольбой он взглянул на меня, как мне хотелось отбросить эти марли, чтобы не причинять ему боль! .. Но я должна. Я должна вытащить скобы из его ног, и я это сделаю. Эрик покачнулся и снова рухнул на подушку, полотенце на его щеке насквозь пропиталось кровью, и я, отсрочивая момент удаления скоб, долго полоскала полотенце в тёплой воде. Когда тянуть уже было нельзя, я снова приложила этот «компресс» к его лицу, протерла щеку, лоб и вновь вернулась на свою подушку. Нужно действовать.

Я снова с силой повернула винт, косясь на Ангела, но он не реагировал, почти не дыша. Шумно выдохнув, я докрутила до конца. Послышался лязг, и металл разошелся. Осталось только потянуть, чтобы вытащить железку из ноги, но как же это будет больно! Но ведь Эрик пока без сознания, и лучше сделать это сейчас, чем тогда, когда он будет всё чувствовать. Зажмурившись, я обхватила скобу и дернула, что есть сил. Послышался неприятный звук, словно она проехалась по его кости, и спустя мгновение я уже держала её в руках, всю в крови. Отвращение ушло на задний план, сейчас я думала только о том, как спасти Ангела. Мужчина застонал, но в себя не пришел. Он горел, словно в лихорадке, его лицо освещала только слабая свеча, стоящая на прикроватной тумбе, и бросала жуткие тени на его маску. Я ещё долго возилась со второй скобой, но когда обе железки валялись в стороне, я выдохнула с облегчением. Мне показалось, что самое ужасное позади, но когда я снова со стороны взглянула на это кровавое месиво… Меня опять начало тошнить.

Я распахнула окно, высовываясь наружу и хватая ртом морозный зимний воздух, который как нельзя лучше охлаждал мою горячую голову. Снова стон. Я обернулась. Ангел перевернул голову, его грудь тяжело вздымалась, но глаз он не открыл, его била дрожь, он истекал потом. Ах, Эрик! Захлопнув окно, я вернулась к его постели, протерла лицо и, смочив марлю, приступила к самому неприятному. Я провела влажной тканью по одной из его ног, послышалось мерзкое хлюпанье. Не знаю, сколько прошло времени, мне показалось, минула вечность, прежде чем я закончила. Вода в тазу была кроваво-красной, наволочку и матрас можно было сразу выбрасывать, их уже не отстирать от крови. Я не могла поверить, что сделала это. Ох, как только наступит утро, я сбегаю за врачом.

Я помыла гостиную, нашла в аптечке обезболивающее, а потом стянула с Эрика грязную одежду. Пускай мне и было неловко, но не лежать же ему в мокрой от крови одежде. Правда, рубашку я не сняла, пришлось бы переворачивать Ангела, а мне не хотелось его тревожить.

На улице уже светало, и я переместилась на кухню, приготовила тост с джемом, хотя кусок в горло не лез. Это на случай, если Эрик проснётся и проголодается. Я села и опустила голову на стол, а спустя мгновение заснула. Наверное, прошло часа два, потому что когда я проснулась, за окном уже рассвело, но людей в парке пока не было. Сейчас где-то семь утра, наверное. Потянувшись, я почувствовала, как сильно затекла шея и спина. На кухонной тумбе всё ещё стояла тарелка с тостом и персиковым джемом. Плеснув в стакан холодного молока, я заглянула в гостиную. Эрик спал, солнечные зайчики прыгали по его маске. Он лежал в том же положении, что я и оставила его вчера, укрытого по шею одеялом. Когда я поставила тарелку на прикроватную тумбу, то поспешила поправить подушку, но в этот момент Ангел открыл глаза.

— Эрик, — выдохнула я и, стараясь говорить шепотом, спросила, — как ты себя чувствуешь?

Он не ответил, только повернул голову, закрыл глаза и прижался здоровой щекой к подушке.

— Я приготовила тебе завтрак и нашла лекарство, но сначала нужно поесть.

— Я… Я не голоден… Мне так больно, что я не могу думать о еде.

Я нахмурилась, коснулась его руки и сказала таким тоном, который не потерпит возражений:

— Я позвоню доктору, Эрик.

Эрик резко повернул голову и забормотал:

— Нет… Нет, пожалуйста!

Я покачала головой, стянула с вешалки свой плащ и наклонилась, чтобы дотронуться его лба. Так и есть, он всё ещё горит.

— Я ничего не понимаю в медицине, Эрик, а у тебя слишком серьезные травмы, чтобы игнорировать врачей.

— К-кристин!..

— Тише, Эрик, просто закрой глаза и попытайся заснуть. Я скоро вернусь.

Он хотел, было, что-то возразить, но я уже захлопнула за собой дверь. Быстро сбежав по ступеням, я бросилась к телефонной будке. Когда я позвонила в больницу, мне сказали, что доктор будет в течение часа. Поблагодарив, я вернулась в квартиру. Войдя, я увидела, как Эрик весь трясётся от лихорадки, он хрипло дышал. Ангелу явно стало хуже.

— Бог мой, ты весь горишь! — крикнула я, бросая плащ прямо на пол.

— Нет, — стиснув зубы, пробормотал Ангел, — я… я чувствую себя лучше всех.

— Думаешь, сейчас я в это поверю? — спросила я, распахивая окно, чтобы проветрить душную комнату.

Оглянувшись на Ангела, я обнаружила, что он по-прежнему лежит в рубашке, на которой оставались пятна крови. Скоро ведь врач придет.

Я порылась в его шкафу и выудила чистую ночную рубашку, а затем направилась к Эрику. Он удивленно на меня взглянул, а потом, когда я принялась расстегивать его рубашку, начал возмущаться:

— Что ты делаешь?! Немедленно прекрати!

Он был слишком слаб, чтобы мне противостоять, поэтому я не обращала на его гневные крики никакого внимания, разве что спокойным тоном сказала:

— Успокойся, скоро доктор придет, ты не можешь оставаться в таком виде.

Когда я расстегнула последнюю пуговицу и распахнула рубашку, то замерла. Ребра сильно и неестественно выпирали, словно не раз были сломаны, а грудь была покрыта множеством шрамов. Самые длинный тянулся от шеи до самого пояса! Они перекрывали друг друга… Как неприятно. Я вдруг осознала, что бесстыдно пялюсь на него, причем довольно давно. Он не мог таким родиться, это люди… люди так над ним издевались! Ох, Эрик. Я, стараясь сдержать слёзы, стянула с него рубашку и увидела его костлявые плечи. Они тоже были в старых ранах, как и спина, и руки… Да на нём живого места нет!

Отвернувшись, я поспешила в ванную, чтобы замочить одежду, а вскоре в дверь постучали. Я вытерла руки и пошла открывать. На пороге стоял мужчина, держащий в руках кожаную сумку с красным крестом.

— Вы Кристин?

Я молча кивнула и жестом пригласила его войти. Когда я говорила с ним по телефону, то оказалось, что это тот же врач, что прописал ему скобы и лечил после первого нападения бандитов, когда ему выбили колени. Он сорвал с него одеяло и даже не сморщился при виде его изуродованных ног. Врач сел на край кровати и принялся ощупывать ноги Ангела. Он с силой нажимал на какие-то точки, а когда Эрик начинал кричать от боли, то давил ещё сильнее. Я не могла просто стоять и наблюдать, как он страдает, это было неправильно!

— Эй, поосторожнее с ним! Если вы не заметили, ему очень больно.

— Я врач, леди, и я знаю, что делаю. Стойте там и не мешайте мне. Где его скобы?

Я кивнула в угол комнаты:

— Я их все раскрутила, чтобы достать из его ног. Они полностью вошли в кожу.

— Ну, сейчас это не имеет никакого значения, можете их выбросить, он больше не сможет ходить.

Я не поверила своим ушам:

— Что?

— Он калека, инвалид. Я ничем не смогу ему помочь. Если в прошлый раз была хоть какая-то надежда, и скобы немного ему помогли, то сейчас — увы. Он не встанет на ноги, это точно.

Я растерянно опустила руки:

— А… а лекарства? Обезболивающие? Рецепты?

— Рецепты? Ох, леди, вот мой вам совет — сдайте его в госпиталь или дом инвалидов, не ломайте себе жизнь, вы слишком хороши и молоды для такого балласта.

С этими словами он захлопнул за собой дверь. Ублюдок! Как он смеет? Ему наплевать на Ангела, он даже не осмотрел его толком! Если он думает, что я избавлюсь от Эрика, то черта с два!

Ругая про себя незадачливого докторишку, я решила обработать щеку Ангела. Отмотав новый кусок марли, я намочила его и провела по длинной глубокой царапине на щеке. Единственное целое место было, теперь и тут шрам останется.

— Эрик, ты в сознании? — шепотом спросила я.

Тот что-то пробормотал, и это было лучше, чем ничего. Нужно чем-то продезинфицировать. Я случайно наткнулась на полупустую бутылку коньяка, плеснула немного на марлю и приложила к щеке. Ангел тут же зашипел:

— К-кристин, перестань… пожалуйста… очень больно.

— Я почти закончила, Эрик.

И правда, кровь давно перестала сочиться, значит, скоро заживёт. Потом я как можно осторожнее подложила под его ноги подушки.

— Лучше?

— Да… Ты не могла бы… помочь мне сесть? Спина жутко затекла… и… ты посидишь со мной?

Я тепло улыбнулась, взяла его за руку и посадила, подложив под спину пуховую подушку.

— Удобно?

— Да, спасибо.

Эрик дрожал. Я закрыла окно, накинула тёплый плед ему на плечи и спросила:

— Хочешь выпить? Или есть?

— Нет, — Эрик нахмурился, — даже думать о еде не могу.

Я подумала, что его ноги надо расслабить, а лучше всего расслабляет массаж. Да, ноги Эрика изуродованы и болят, но ступни-то в порядке. Я села на подушку перед его кроватью, стянула с него носки и удивилась. Я думала, что ступни и икры будут так же покрыты шрамами, как и всё тело, но нет, у него были на удивление красивые ноги. Стоило мне коснуться их, как Ангел вздрогнул. Я массировала его пальцы, пока кости вдруг не захрустели. Я остановилась. Вдруг ему больно?

— Мои ноги отвратительны, да? — тихо спросил Эрик.

— Нет, нет, у тебя прекрасные ноги.

Подняв глаза, я увидела, как он плачет. Слёзы струились по его щекам, капая на ночную рубашку.

— Эрик… У тебя правда красивые ноги, я остановилась, потому что подумала, что тебе больно.

— Мне… мне не больно. Никто никогда раньше не касался меня, а ты… ты умеешь делать массаж.

— Спасибо, Эрик, — я улыбнулась и продолжила массировать. Но тут мне снова вспомнился этот дурацкий врач. — Знаешь, я пожалела, что вызвала доктора, от него и толку-то не было. Пусть сам отправляется в дом для инвалидов, придурок!

— Кажется, там мне самое место.

— Эрик! — возмутилась я.

— Что? Там все такие же, как и я, без будущего. Подумай, Кристин, кто меня такого полюбит? Да и моложе я не становлюсь, Кристин, ты что, слепая? Ты видела мои ноги? Видела, как отреагировал доктор? Я никогда не смогу ходить.

— Он не врач, а какой-то проходимец, — проворчала я, — клоун. Врачи себя так не ведут.

Я переместилась к лодыжке, когда Эрика передернуло, он закусил губу и прошипел сквозь зубы:

— Морфий… Принеси мне морфий!

Я бросилась на кухню за ампулой и чистыми шприцами и вернулась обратно. Эрик сдавленно пробормотал:

— Я не могу сам, у меня дрожат руки. Помоги мне, сделай укол.

— Эрик… Я не могу! Я не умею!

— Это… это просто… наполни шприц до указанной черты.

Мои руки тряслись почти так же, как у него. Я понимала, что кроме меня ему не на кого положиться, поэтому послушно распаковала иглу. Я боялась причинить ему боль, боялась, что наберу слишком много и будет передозировка. Как он и сказал, я набрала из ампулы ровно до нужной черты:

— Что дальше?

— Не трясись так, Кристин, — попросил Ангел, — теперь затяни жгут вокруг моего предплечья. Потуже. Вот так, да, а теперь вколи обезболивающее.

Я шумно выдохнула и закрыла глаза, стараясь унять дрожь.

— Старайся попасть в вену, — советовал Эрик, — пожалуйста, кроме тебя мне некого просить.

Я кивнула, глубоко вдохнула, успокоилась и сделала это! Я попала ровно в вену, а потом, введя лекарство, мягко вытащила иглу.

— Ну, как? — нервно спросила я.

— Лучше.

Скоро его веки начали тяжелеть, и он заснул, уронив голову на грудь. Я уложила его, а сама пошла стирать. Отстирывая тёмные пятна крови с его рубашки, я думала о том, что тогда, десять лет назад, монстром была я, а не он. Он тянулся ко мне, кричал о помощи, а я не слышала… Сколько времени утекло зря. Будь я рядом, он бы не попался тогда тем головорезам и не носил эти чертовы скобы. Мы бы вообще не уезжали из Парижа.

Я повесила рубашку на верёвку, когда услышала из гостиной тихое рыдание. Ахнув, я кинулась в комнату и увидела, что Эрик полусидит, закрыв лицо руками, и глухо всхлипывает.

— Боже мой, Эрик, что случилось? Кошмар?

— Я… Я не достоин любви! — рыдал он.

— С чего ты взял? — я села на край кровати и погладила его по плечу.

— Потому что я жалок! Жалок! Я должен был защитить тебя от тех ублюдков! Я! А вместо этого ты возишься со мной. Я не смог их остановить!

Я поняла, что ему приснился тот вечер. Ох… Я убрала его руки от лица и приподняла его за подбородок, чтобы он взглянул на меня:

— Эрик, ты тут не при чём. Ты заступился за меня.

— Я так жалок, что не могу даже без происшествий поужинать с девушкой! От меня одни проблемы! Ты больше не согласишься обедать со мной.

— Эрик, тише… Я буду завтракать, обедать и ужинать с тобой, не говори ерунды.

— Но я урод, Кристин! Ты достойна большего! Все косятся на нас, потому что не понимают, как такая красивая женщина может проводить время с таким уродом!

— Мне плевать на них, Эрик. Я буду всегда рядом, пусть они все подавятся своей желчью. Я буду помогать тебе, убираться, готовить.

— Кристин… Ты не достойна быть какой-то… горничной! Пообещай мне, что не будешь целыми днями работать тут, наводить порядок. Мне неловко оттого, что я ничем не могу помочь.

— Хорошо, Эрик. А ты мне пообещай сдерживать свою вспыльчивость.

— Я постараюсь, — уклончиво ответил Ангел, опускаясь на подушку, — но ничего не могу обещать.

— Тебе не холодно? — спросила я, заметив, как его снова бьет лихорадка. Дотронувшись до его лба, я резко отдернула руку. Он снова горел! — О, Эрик… Я принесу компресс, нужно сбить температуру.

Я быстро вернулась, ополоснув марлю в ледяной воде. Когда я положила её ему на лоб, Эрик вздрогнул:

— От этого мне ещё холоднее.

Я стянула с кровати своё одеяло и накрыла его поверх одеяла Ангела:

— Просто скажи, когда он нагреется. Так и должно быть.

— Скорее бы.

— Ты должен что-нибудь поесть, ты не ел со вчерашнего вечера.

— Я не голоден.

— Ты обязан поесть, это был не вопрос. Что тебе приготовить?

Эрик закатил глаза и застонал:

— Ты снова ведешь себя как служанка.

— Прости, но пока ты болен, тебе придётся это терпеть. Отдохни, я скоро загляну к тебе.

Я грустно улыбнулась и вышла из комнаты, чувствуя, как тепло разливается внутри. Пусть он никогда не будет ходить, но я не стану любить его меньше, каким бы капризным он не был.

Эрик

Только спустя некоторое время я с ужасом начал осознавать, что на этот раз всё серьезно, что я больше никогда не встану на ноги. Инвалид. Никчёмный. Бесполезный. Ноги болели, и я молил Бога о снисхождении, а потом вспоминал, что Ему до меня нет никакого дела. И не было никогда.

Вечером мне стало хуже. Не имея больше сил терпеть эту мучительную агонию боли, я был вынужден попросить помощи у Кристин. От этого мне становилось ещё хуже, ведь ей ни к чему видеть всё это, но без неё я бы не смог вколоть себе морфий. Сначала мне показалось, что я провалился в спокойный сон, но нет. Перед глазами одна за другой начали сменяться картинки моей прошлой жизни…

Мне десять лет. Хозяин цирка — старый цыган — схватил меня за шиворот и толкнул к дереву так сильно, что я в кровь разодрал спину, а потом начал избивать кожаным кнутом. Я, словно маленький щенок, лежал у корней и содрогался от боли.

А потом картинка недавнего вечера, когда эти головорезы напали на нас. Я мечтал бы о смерти, молился бы, чтобы они прикончили меня и бросили, чтобы весь этот ад закончился, но тут была Кристин, которая плакала и кричала…

— Эрик! Эрик, проснись!

Я распахнул глаза, хватая ртом холодный воздух. Девушка тут же поспешила закрыть окно и села рядом:

— Кошмар? Хочешь поговорить об этом?

— Нет, — довольно грубым тоном буркнул я, а потом спохватился: — Прости…

— Ничего, — Кристин слабо улыбнулась и потянулась к прикроватной тумбочке. — Я приготовила суп.

— Спасибо, я не хочу есть.

— Эрик, это куриный бульон, ты обязан его съесть, не вынуждай меня кормить тебя с ложки! И нужно сбить температуру, сейчас я наберу прохладную ванну.

— Я не ребёнок! — рявкнул я. — Оставь меня в покое!

— Но я хочу как лучше! — в её глазах стояли слёзы. Чёрт, я её обидел! .. Кристин опустила голову и хотела, было, уйти, но я окликнул её:

— Кристин!

— Что? — её голос звучал подавлено и уныло.

— Прости.

— Всё в порядке, Эрик. Я наберу тебе ванну, — с этими словами она покинула гостиную. Я чувствовал себя ужасно. Как я мог её обидеть?! Ведь она из кожи вон лезет, чтобы мне помочь.

Кристин вернулась через пару минут, помогла мне подняться и отвела в ванну. Ноги еле слушались, и если бы не Кристин, я бы давно упал и растянулся плашмя посредине комнаты. Я схватился за край раковины и многозначительно взглянул на девушку. Та потянулась к моей рубашке, чтобы помочь мне раздеться, но я отшатнулся. Ещё чего не хватало!

— Я… Я сам.

Она только пожала плечами:

— Как знаешь. Я тогда пойду и сменю простыни.

Я чувствовал, что она до сих пор обижается. Нужно как-нибудь загладить свою вину. Медленно раздевшись, я окунулся в прохладную воду, запрокинул голову на бортик и вздохнул. Я очень сожалел из-за своего грубого тона, из-за того, что обидел её, меня начала грызть совесть.

— Кристин! — наконец позвал я. Мгновение спустя девушка залетела в комнату с широко распахнутыми глазами.

— О, Эрик, а я думала, что ты тут тонешь, — выдохнула она, явно успокаиваясь, — больше не пугай меня так.

Я окунулся в воду так, чтобы было видно только голову, радуясь, что ванна полна пены, а потом начал:

— Кристин, я хотел бы извиниться… я не должен был говорить с тобой таким тоном.

Она ничего не ответила, только молча кивнула, а потом сказала:

— Я поменяла тебе постельное бельё.

— Спасибо… и за суп тоже. Я очень благодарен.

— Ладно, тебе нужно отдохнуть, поднимайся, — она стянула с верёвки большое полотенце и стала ждать.

— Кристин, уважай моё личное пространство, — фыркнув, я закатил глаза. Она поняла, что я имею в виду и, кивнув, положила на тумбочку рубашку, а потом исчезла из комнаты.

Рубашка была длинной, прикрывающей колени, что было, кстати, весьма удобно, ведь так я лишний раз не касался — да и не видел — своих изувеченных ног.

— Можешь войти, — пробормотал я, зная, что она стоит за дверью. Действительно, мгновение спустя она открыла дверь и помогла мне дойти до гостиной и лечь в постель. Потом девушка молча положила мне под ноги подушки и была уже на полпути к кухне, когда я окликнул её. Девушка обернулась и взглянула на меня:

— Да, Эрик?

— Знаешь, кажется, я голоден… Не могла бы ты подать мне тарелку?

— Эрик, но ты ведь так слаб, давай, я тебя покормлю? Ничего в этом такого нет.

Я покосился на столик и вздохнул. Может, она и права… Руки ведь дрожат, еще уроню всё и испачкаюсь.

— Ладно, помоги мне, — скрепя сердце, согласился я.

Сначала мне было неловко, что меня в таком возрасте кормят с ложки, но после нескольких дней голодовки суп показался мне невероятно вкусным, и я перестал возражать. Кристин, кажется, это даже нравилось, она перестала хмуриться и пару раз улыбнулась. Когда тарелка опустела, девушка ушла на кухню, потом вернулась, но ко мне больше не подошла. По теням, пляшущим по стене от отблесков камина, я понял, что она сидит у огня и что-то читает. Ну, ладно, я сам утомился, уже даже глаза закрываются.

Но стоило мне только провалиться в сон, как я сразу же встретился лицом к лицу со своим кошмаром. Надо мной нависло лицо старого толстого цыгана. Его гнилые желтые зубы сверкали в отблесках костра, а вытаращенные глаза горели неистовым пламенем. Я закричал, отползая в угол, но старик наотмашь ударил меня широкой шершавой ладонью по лицу:

— Заткнись, маленький чертеныш! Как ты смеешь не повиноваться своему хозяину?!

Он схватил меня за волосы и толкнул к центру комнаты.

— Ты должен быть счастлив, что тебя, щенка, подобрали! Ты ничтожество! Никто и никогда не захочет иметь с тобой никаких дел! Ты так и подохнешь в одиночестве от какой-нибудь заразы! Хватит скулить, пес!

Цыган схватил длинную палку, приставленную к стене, и со всей силы ударил меня по ногам. Я закричал, сжался, а потом увидел Кристин. Она стояла и смотрела на меня, её длинные красивые волосы цвета топленого шоколада спадали ей на точеные плечи… Я протянул к ней слабые руки, но хозяин зарычал от ярости и, резко подавшись вперёд, обхватил мою шею. Я барахтался в воздухе, задыхался и хрипел. Остатки воздуха почти кончались.

— Эрик! — крикнула Кристин за его спиной. Я не видел её лица, только темный силуэт на фоне горящего огня…

— Эрик, проснись! Эрик!

Я резко сел, хватая ртом воздух. Первым, что я увидел, было лицо Кристин. Прядь длинных кудрявых волос спадала ей на лицо, она внимательно смотрела на меня, а потом неожиданно обняла, притянула к себе и погладила по спине:

— Всё хорошо, Эрик, все в порядке.

Я кивнул, но сердце продолжало быстро стучать, перед глазами так и стояли эти бешеные, полные ненависти глаза…

Девушка отстранилась и поспешила на кухню. Спустя пару минут она вернулась со стаканом холодной воды. Только сейчас я заметил, что до этого она была в платье, а сейчас уже в ночной рубашке. Чёрт, я разбудил её.

Я выпил всё до дна, откашлялся и вновь опустился на подушку, уставившись в потолок. Сон как рукой сняло, я боялся снова увидеть эти страшные воспоминания. Лучше уж вообще не буду спать.

— Хочешь поговорить об этом? — тихо спросила Кристин, отставляя кружку.

И вдруг всё это навалилось на меня огромной тяжелой ношей, и слёзы подступили к горлу от обиды. Почему? Почему Бог так издевается надо мной? Почему все муки человечества ложатся на мои плечи? Сколько я всего пережил, сколько боли перенес, а за что? Чем я провинился? Старый ублюдок бил меня каждый день, ломал мою психику, втаптывал в грязь, потом на меня давили подвальные сырые стены с крысами и плесенью! .. Почему я не могу жить как нормальный человек? И что эта красивая девушка делает здесь, с уродом да инвалидом? Чем я заслужил такую награду? Неужели Бог послал мне её в качестве утешения? Но ведь я не могу позволить себе портить ей жизнь.

— Эрик, — выдохнула Кристин, — тише, пожалуйста, перестань! Расскажи мне! Что с тобой случилось?

Как я мог открыться ей? Как мог рассказать о своём прошлом?

— Нет, ты будешь смеяться, — покачал я головой.

— С чего ты взял? Другие могли бы посмеяться, но не я. Ты можешь мне доверять.

— Десять лет назад я тоже так думал.

— Эрик, не начинай.

— Если я расскажу, то ты будешь меня считать еще отвратительней, чем сейчас.

— Я не считаю тебе отвратительным, и так считать не собираюсь. Расскажи мне, Эрик.

Я покачал головой, перевернулся на другой бок, чтобы она не могла видеть моего лица. Помедлив, я пробормотал:

— Со мной делали ужасные вещи, — я помедлил, перевернулся на спину и закрыл глаза, — меня унижали, таскали за волосы, избивали кнутами и палками, называли щенком… на глазах у всего Парижа.

Я замолчал и стал ждать, когда она начнет смеяться надо мной. Людей всегда веселила такая жестокость, они часто приходили посмотреть, как старый цыган колотит меня, заперевшись в клетке, и хохотали. Как вспомню, аж противно становится. Но вместо того, чтобы рассмеяться девушка молчала, закрыв лицо руками, а потом, отняв руки от лица, прошептала:

— О, Эрик…

Что? Она… Она жалеет меня? Никто и никогда меня не жалел, всем было наплевать на меня! Когда я открыл глаза и немного повернул голову, то увидел, как Кристин плачет. Слезы текли по её щекам, она качала головой:

— Мне так жаль, я не знала…

Я сел, обхватив себя руками. Зря я всё это сказал, ох, зря.

— Ты не знала, потому что не спрашивала. Ты вообще обо мне ничего не знаешь! Ты думаешь, что внутри я так же ужасен, как и снаружи. Так ты сказала мне тогда в Опере.

— Но я… я полностью поменяла своё мнение о тебе.

Я взглянул на неё с недоумением, а она добавила:

— Я рада, что ты мне рассказал, какие кошмары тебя мучают. Ты начал мне доверять. И… всё это тебе снится каждую ночь?

Я кивнул.

— Знаешь, что делал мой отец, когда мне в детстве снились кошмары?

Я пожал плечами.

— Он готовил мне горячий шоколад.

Я попытался улыбнуться её наивности. Как чашка шоколада поможет мне избавиться от ужаса, который меня преследует?

— Так что?

Я непонимающе поднял брови. Она не шутит?

— Ты хочешь сделать мне горячий шоколад?

— Почему нет? Давай, вставай, я помогу тебе дойти до кухни. Нельзя же несколько дней подряд лежкой лежать! А так хоть комнату проветрим.

Мне было больно идти, но я терпел. Девушка усадила меня на стул, а так как я не мог сгибать колени, то принесла целую гору подушек.

— Ты не могла бы принести мой халат? — попросил я, поежившись, и добавил: — Пожалуйста.

Обычно я никогда и никому не говорил „пожалуйста“, но эта девушка — самый настоящий Ангел, и я обязан ей жизнью. Она улыбнулась, кивнула и спустя пару минут уже помогала мне надеть мой черный халат.

— Спасибо. Кристин, а где мои скобы? Принеси их, будь любезна.

Девушка грустно опустила голову и притащила из гостиной кучу покореженного металла. Я смотрел на них, пока она не прервала мои мысли:

— Их можно поправить?

Я удивленно посмотрел на неё. Даже после того, как врач сказал, что я не смогу ходить, она продолжает верить. Я попросил её принести мне скобы просто для того, чтобы посмотреть, что с ними стало. Мыслей о том, чтобы когда-нибудь ещё их надеть, не было, но сейчас…

— Когда мне станет легче, я займусь ими. Что-нибудь да придумаю.

Кристин суетилась у плиты, ставя чайник, а я потянулся к стопке бумаг, лежащей на столе. Кажется, я целую вечность к ним не прикасался.

— Что ты читаешь? — спросила девушка, взглянув на меня через плечо.

— Это мелодии, которые я написал прошлой весной.

— Ты всё ещё пишешь? — она изумлённо развернулась, забыв о чайнике.

— Да, но только мелодии для праздников и карнавалов, проводящихся в „Фантазме“.

— Почему? Ты ведь писал такие сонеты и оперы! ..

— Я думаю, что и сейчас смог бы написать не хуже, но у меня нет того голоса, чтобы водворять их в жизнь. Твоего голоса. Я писал их для тебя.

Девушка ногой пододвинула стул ближе и села рядом со мной, глядя прямо в глаза:

— Эрик, я могу петь для тебя. Хоть сейчас.

Я опустил глаза, напряженно думая. Нет, я не могу допустить, чтобы она запела. Её сладкий, медовый голос, если я услышу его снова, то не смогу больше отпустить. Ох, её голос, он был ловушкой для меня, заманивал в свои сети и окутывал бархатным звучанием. Если я услышу его вновь, то не смогу сдерживать своё истосковавшееся сердце, я вновь полюблю её со всей страстью и жаром, как раньше, и буду готов падать ей в ноги.

— Нет! — выпалил я. — Пожалуйста, не надо! Не пой.

— Но почему? Ты раньше всегда любил, когда я пела.

— Это… Это было раньше.

— Но ты только что сказал…

— Хватит! — закричал я, но вовремя осекся и повторил мягче: — Хватит.

В этот момент вода в чайнике закипела, и девушка поднялась со стула.

Через пару минут она поставила передо мной кружку с дымящимся, вкусно пахнувшим напитком, и как-то странно тихо сказала:

— Эрик, я… Я должна завтра сходить в город. Купить еды. Не теряй меня.

Я так устал, что только молча пожал плечами. Она слабо улыбнулась, коснулась моей руки и вздохнула:

— У тебя снова жар. Завтра по пути зайду за доктором.

— По-моему, когда в последний раз к нам заглядывал врач, ты сказала, что все они шарлатаны без сердца.

— Я найду для тебя специального врача, который отнесётся к тебе с пониманием.

Я снова почувствовал, как разрастается внутри гнев, как злость закипает в жилах.

— Так вот, что ты думаешь. Что я урод, которому можно найти врача только в больнице для пропащих уродцев!

— Я не говорила этого! — обиженно возмутилась Кристин.

— Тогда почему ты предлагаешь врача, который лечит уродов?! Потому что ты относишься ко мне как к больному монстру?

— Нет, Эрик… Просто я хочу тебе помочь, но я ведь не врач. Тебе нужен доктор.

— Ничего мне не нужно! И помощь твоя не нужна! Хватит! Уйди!

От ненависти, пульсирующей в голове, я забыл обо всём, вскочил на ноги и, закричав от боли, рухнул на пол. Перед глазами помутнело, я перевернулся на спину, готовый завыть от боли.

— Эрик! — выдохнула Кристин, падая передо мной на колени. — Осторожнее! Давай я помогу тебе встать.

— Отстань! Я жил чёртовых десять лет без тебя, не нужна мне никакая твоя помощь!

— Но ты ведь убьешься! — она тоже начинала злиться. — Хватит пререкаться, Эрик! Вот поправишься и будешь кричать и прогонять меня, а сейчас прекрати всё это и лучше попробуй приподняться. Ты не принцесса, чтобы я на руках тебя тащила!

Я задохнулся от неожиданности. Она никогда так со мной не разговаривала, и в первые секунды я даже не знал, как реагировать, а когда пришел в себя и отошел от шока, то она уже помогала мне лечь в постель.

— Завтра же тебя обследует доктор, и даже не думай возмущаться по этому поводу!

Я промолчал, потому что никогда не видел Кристин такой рассерженной и от греха подальше решил ничего не говорить, ведь выглядела она действительно угрожающе. Подумать только, боюсь перечить девчонке! Наверное, я не должен был кричать на неё пару минут назад, я был не прав. За всё то время, что она здесь, она старается мне помочь, а я только кричу и злюсь на неё. Может быть, я кричу потому, что отчаянно боюсь полюбить её снова? И это всего лишь потуги сердца отвергнуть её? Но мне сейчас как никогда нужна её поддержка.

— Кристин?

Девушка как раз собиралась уйти на кухню, но, услышав мой голос, обернулась:

— Да?

— Не уходи… пожалуйста. Я не могу оставаться один, я боюсь, что кошмары снова вернутся.

Девушка пожала плечами, потушила свечу на кухне и вернулась в комнату. Она забралась к себе в постель, а я с облегчением закрыл глаза, но когда услышал, как двигается мебель, недоуменно нахмурился и сел на кровати. И ошарашено уставился на то, как девушка передвигает свою кровать поближе к моей!

— Кристин? — потрясённо спросил я.

Она не ответила, придвинула свою кровать ещё ближе, потом легла на нее и потянула на себя одеяло. Она что, собирается тут спать? Рядом со мной? От этой мысли сердце застучало чаще.

— Кристин!

Она не может спать здесь! Не может! Это… это неправильно! За всю мою жизнь ни одна женщина и близко ко мне не подходила, а уж тем более не лежала со мной в одной постели. Мне стало страшно. Стоит ей прикоснуться ко мне сейчас, и всё будет потеряно. Я окончательно и бесповоротно влюблюсь в неё, а этого я боялся больше всего на свете. Заметив мою дрожь, Кристин приподнялась на локтях и закатила глаза:

— Успокойся, Эрик, это поможет. Когда мне снились кошмары, отец всегда спал со мной.

— Но ты не должна…

— Почему? Потому что я замужем? О, Эрик, я просто хочу помочь. Я не собираюсь тебя трогать, спи спокойно.

Она повернулась ко мне спиной, но всё равно была так близко, что я мог коснуться её красивых густых волос. Я откинулся на подушку, повернулся на бок и закрыл глаза. А ведь она права — мне больше не было страшно, и ни о каких кошмарах я больше не думал, ведь в голове плотно засел образ прекрасной женщины с медовым голосом и шоколадными глазами.

Кристин

Я проснулась задолго до рассвета. Спать совсем не хотелось, и я просто лежала и смотрела в тёмный потолок, по которому то и дело проскальзывали блики ярких огней парка. Слева ровно дышал Эрик, и я была уверена, что в данный момент кошмары его не тревожат.

Когда рассвет, наконец, медленно вступил в свои права, я накинула халат и прошмыгнула на кухню. Там, приоткрыв окно, я высунулась по пояс и вдохнула полной грудью свежий зимний воздух. Погода сегодня просто замечательная! На улице на редкость тепло, ветра почти нет, медленно и красиво падает пушистый снег. Я улыбнулась. В такую погоду было бы просто верхом глупости сидеть дома. Я обязана вытащить Ангела на прогулку, хочет он этого или нет.

Тихо выдвинув ящичек стола, я вытащила ключи от дома, осторожно заглянула в комнату — Эрик всё ещё крепко спал, отворила дверь и выскользнула на лестницу. Меня встретили радостное зимнее утро и искрящийся на бледном солнце снег. Губы сами растянулись в улыбке. Я расправила плечи и бодрым шагом направилась к конюшне «Фантазмы». Да, Эрик не может ходить, но это не повод сидеть дома в четырёх стенах. Двери конюшни были тяжелыми, и я не без усилий смогла их раздвинуть и пробраться внутрь. Там было сумрачно и пахло сеном. Я медленно шла вдоль загонов, заглядывая внутрь и выискивая нужного коня. Наконец моё внимание привлек красивый статный жеребец — собственно, тот, ради которого я сюда пришла. Цезарь. При виде меня он фыркнул и заржал.

— Давай, — прошептала я, протянув руку к его бархатному носу, — давай, мальчик, подышим свежим воздухом.

Странно, но конь не стал пятиться и сопротивляться, словно чувствуя, что его сейчас отведут к хозяину. Я взяла его за поводья, и мы пошли к дому, где я привязала Цезаря к фонарю, а потом отправилась за Эриком.

Я думала, что его придется будить, но, к моему удивлению, он уже сидел на кровати, застегивая рубашку. Неужели всё-таки решил наведаться к доктору? Я поспешила ему помочь, но мужчина оттолкнул меня. Ну что за упрямство! Досадно простонав, я вытащила из шкафа тёплое пальто и бросила рядом с ним на постель:

— Накинешь, там холодно.

— Без тебя знаю, — он застегнул последнюю пуговицу и поднял на меня глаза, — и как мы планируем добраться до врача? Бегать, если ты заметила, я не могу.

— Это я уже продумала, от тебя требуется просто спуститься с лестницы.

Ангел поморщился от боли, опираясь всем весом на трость. Я открыла перед ним дверь, и он остановился на лестничном проеме. Четырнадцать ступенек. Ему нужно преодолеть четырнадцать ступенек. Конечно, любой скажет — что такое эти четырнадцать ступенек? Всего пару секунд — и ты уже внизу. Но не для Эрика. Он вздохнул, очень медленно опустил ногу на первую ступеньку и застонал от боли. Каждый шаг давался ему с трудом, а когда он преодолел последнюю ступеньку, то тяжело оперся на меня. Грудь его тяжело вздымалась. Я обошла Эрика и открыла перед ним дверь на улицу. Он похромал через порог и остановился, увидев Цезаря, а затем в замешательстве уставился на меня.

— Ты же шутишь, да?

— Нисколько.

Я знала, что эта идея Эрику не понравится, но другого выхода нет. Мне нужно отвести его к доктору. Но ведь не на своём горбу его тащить? Эрик далеко не Дюймовочка.

— Чёрт бы тебя побрал, женщина, — проворчал мужчина, но великодушно позволил помочь ему взобраться на жеребца. Когда он там уселся, я спросила, глядя на него снизу вверх:

— Удобно?

— На своих двоих было бы удобнее, но и так сойдет.

Я кивнула, взяла Цезаря за вожжи, и мы пошли к больнице. К тому времени поднялся ветер, и колкий замерзший снег летел мне прямо в лицо, настойчивые порывы ветра раздували сзади мой плащ, от чего идти становилось всё сложнее. Я взглянула на Ангела, он тоже пригнулся и закрывал лицо руками. Идти было недалеко, и спустя минут десять мы были на месте. Я помогла Эрику спуститься, тот с недовольством принял помощь и отошел в сторонку, опираясь на трость. Я привязала Цезаря к дереву и обернулась к Ангелу:

— Ты в порядке?

— Нет, я до сих пор считаю, что даже врач для уродов не сможет мне помочь. Лучше бы мы остались дома.

Я нахмурилась, но промолчала. Аккуратно подхватив Эрика под локоть, я вошла вместе с ним в небольшую больницу, небрежно выкрашенную в голубой цвет. Внутри было тесно, ужасно душно и отвратительно пахло медикаментами. Известка местами отвалилась, на потолке красовались желтые пятна, а темный коридор впереди нагонял страх. Вдруг кто-то опустил на моё плечо руку, и это был явно не Эрик. Я испуганно вскрикнула, резко развернулась и увидела перепуганную полненькую женщину в больничном халате бело-серого цвета:

— Тише, тише, не кричите, пожалуйста, — взмолилась она. Я выдохнула и крепче вцепилась в руку Ангела, видя, как недоуменно смотрит на меня женщина. — Простите, что испугала, но… Эта больница предназначена для… для изгоев, для уродов. Не думаю, мисс, что вам здесь место.

— Помощь нужна не мне, я пришла сюда с другом.

Я отошла в сторону, и женщина увидела Эрика, который всё это время стоял за моей спиной.

— Мистер Э.? — подняла брови она.

— Да, — хрипло ответил тот, стыдливо опустив голову. Боже мой, Эрика везде знают…

Женщина испытующе посмотрела на меня:

— Что с ним случилось?

— Его избили. На нас… на нас вчера напали в парке. Я не пострадала, а он… его сильно били ногами, — я перевела дух и продолжила: — Это было ужасно. Я вызвала врача из города, но он пришел и только нагрубил нам, ничем не помог. Толку от этого не было, поэтому мы пришли сюда.

— Вас сейчас примут, — кивнула женщина и сразу же куда-то ушла.

Я ободряюще стиснула локоть Эрика. Всё будет хорошо, я знаю это. Эрик молчал, и мы с ним медленно двинулись вперед по коридору, пока не увидели старые изорванные и пыльные кресла. В любой другой ситуации я бы побрезговала в них садиться, но Ангел больше не мог стоять, ему обязательно нужно присесть. Он тоже согласился со мной, неохотно принимая помощь.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросила я, поглаживая его плечо.

— А ты как думаешь? Ноги просто горят от боли.

— Доктор сделает всё, чтобы помочь тебе.

Мне было больно за своего Ангела. Он так побледнел от мучений, что, видимо, не имел сил даже на то, чтобы со мной спорить.

Дверь напротив скрипнула и отворилась. Я подняла голову и увидела пожилого мужчину в белом халате. Его волосы были пепельно-белые будто снег, очки отражали свет скудной перегорающей лампы, свисающей с потолка прямо над нами, и вся аура, окружавшая этого человека, говорила сама по себе, что он — врач.

— Мистер Э., — улыбнулся тот. Странно, но это дружелюбное и располагающее к себе лицо сразу внушало доверие. По его глазам было видно, что он мудрый человек, который никогда не нагрубит и не бросит своего пациента в беде, как это сделал тот гадкий врач из города. — Я доктор Макграт.

Я кивнула и улыбнулась ему:

— Очень приятно. Сэр. Меня зовут Кристин, а это…

— Легендарный мистер Э., создатель великой «Фантазмы». Человек, талантом и музыкой которого восхищаются многие, ведь он воздвиг на ранее заброшенном пустыре такое сооружение, в которое теперь съезжаются со всего мира.

Эрик густо покраснел и пробормотал:

— Давайте уже приступим.

— Да-да, конечно, проходите, — врач открыл перед нами двери в свой кабинет. — Присаживайтесь на кушетку, пожалуйста. Моя медсестра рассказала, что с вами произошло. Подворачивайте штанины, мне нужно взглянуть на ваши ноги.

Я помогла Эрику сесть и сама подвернула брюки. Врач в это время вымыл руки, надел перчатки и подошел к нам. Он склонился над ногами моего Ангела и, поджав губы, пробормотал:

— Это ужасно. Как же это так получилось?

— На его ногах в это время были скобы, — поведала я, — когда его били по ногам, они все глубже входили в кожу. Скобы превратились в груду железа, их уже не соберешь.

— Я выдам ему новые. Это, конечно, будет проблемно, но мы поставим его на ноги. Вы у нас, мистер Э., еще побегаете. Кристин, пожалуйста, выйдите на пару минут.

Я кивнула и вышла в коридор. Сердце пело от радости — Эрик еще сможет ходить! Пять минут, десять, пятнадцать, а он все не выходил. Я ходила из стороны в сторону, прикусывая губу. Наконец двери открылись, и темный коридор осветила полоска яркого света из кабинета врача. Я подлетела к Ангелу. По тяжести его шагов я поняла, что доктор уже закрепил на нем скобы. В руках Эрик держал какие-то лекарства.

— Ну, что сказал врач?

— Сказал, что нужно больше есть, что у меня запущенная анорексия.

— А лекарства от чего?

— Обезболивающие и от лихорадки.

Мы вышли на улицу. Я помогла Ангелу забраться на Цезаря и уже собиралась вести всю эту процессию домой, но Эрик вдруг сказал:

— Мне нужно в мою мастерскую.

Я нахмурилась. Нет, он и так многое перенес сегодня. Начнем с того, что ему вообще не положено ходить, а он проделал такой путь! У него просто не останется сил, а он в мастерскую к себе собрался! Ну, уж нет.

— Нет, Эрик, ты устал. Хватит с тебя на сегодня. Мы едем домой.

Но я не учла того, что Эрик — жуткий упрямец. Мужчина со злостью вырвал у меня из рук вожжи, шлепнул Цезаря и понесся по тротуару в сторону мастерской. Я кричала ему вслед, а потом сорвалась на бег и бежала, едва не падая на скользкой дорожке. Легкие горели, я жадно хватала ртом воздух, но не останавливалась. Когда я, тяжело дыша, достигла небольшой коморки, именуемой мастерской, Эрик уже спешился и стоял, гладя жеребца по вытянутой морде.

— Быстро бегаешь, — усмехнулся Ангел. Я была вне себя от ярости. Что за детский сад?! Меня трясло. Все это время я стойко выдерживала его выходки, молчала, хоть внутри бушевал ураган, но не сейчас. С меня хватит! Я ему не девчонка, чтобы бегать за ним по всему парку! Размахнувшись, я со всей силы влепила ему громкую пощечину. Ухмылка разом смылась с его самодовольного лица, он явно не ожидал такого поворота.

— Не смей больше так никогда делать! Несколько раз я едва не расшибла голову о скользкий лед! Не жалеешь себя, то хоть обо мне подумай!

Ох, кажется, он тоже разозлился. Он привязал коня к столбу и развернулся ко мне. Его щека покраснела, а глаза горели неистовым огнем. Но потом он сказал то, чего я ждала меньше всего. Да, я ждала громкой тирады с руганью и криками, но он только виновато опустил голову:

— Ты права, я не должен был так поступать. Я бываю таким эгоистом. Мне очень жаль, прости.

Я задохнулась от удивления и почувствовала угрызения совести. Не надо мне было бить его! И о чем я только думала? ..

— Ладно, ты меня тоже извини. Раз уж мы здесь, то скорее делай свои дела в мастерской. Нам еще нужно заскочить в овощную лавку.

— Я зайду на пару минут, мне нужно просто кое-что взять.

Ангел открыл передо мной дверь, пропуская внутрь. Я вошла, дотянулась до выключателя и восхищенно ахнула, когда помещение залилось светом. Все, от пола до потолка, было уставлено книгами, тысячами, нет, миллионами книг! Эрик обошел меня и скрылся за стеллажами. Я думала, тут будут какие-то инструменты, верстаки, но никак не книги.

— Боже мой, — присвистнула я, — как много книг!

— Ну, надо же мне где-то их хранить, вот и расчистил старую мастерскую покойного столяра.

— И ты все это прочитал? — у меня от изумления распахнулся рот.

— Что мне еще оставалось делать в подвале Оперы? Да и эти последние десять лет не были самыми разнообразными. Каждый день я читал по книге, зачитываясь иногда до глубокой ночи. Я всегда был один, а книги составляли мне компанию. Идем, я кое-что тебе покажу.

Заинтригованная, я поспешила за Эриком между громадными полками. Мы остановились у неприметного стеллажа, Ангел потянулся и вытащил наполовину толстый том с бордовым корешком. В это мгновение стена за нами заходила ходуном, я в ужасе отшатнулась и увидела, как она раздвигается в разные стороны, образовывая небольшой проход.

Неуверенно взглянув на ангела, я увидела, как он кивнул, будто подначивая меня — давай, мол, загляни. Сделав пару шагов, я переступила через порог и снова замерла от восхищения. Никогда я не была в такой огромной комнате, как эта. Посреди нее на небольшом столике стоит макет «Фантазмы» со всеми деталями, возле стены — обитый богатой тканью диванчик, над которым висит большая картина маслом в золотой рамке. Я. Во весь рост. Это же мой первый дебют на сцене. Где он взял ее? Заказал? Или сам написал? Какая красота…

Эрик смутился и отвернулся, делая вид, что заинтересовался чем-то другим. Да, эта комната очень красива. Рассматривая разные диковинки и вещи, которые я в жизни не видела, я не сразу, но заметила что-то такое в углу комнаты, что привлекло мой взгляд. Пробравшись поближе, я снова ощутила, как чувство ностальгии по прошедшим временам заполняет меня. Пластмассовый макет. Стоит себе и смотрит в никуда пустыми глазницами. И это я. Неужели это тот, который был тогда под Оперой? Но нет, не может быть. Наверное, новый. И он сам его сделал. С любовью.

— Как красиво, — улыбнулась я, сглатывая ком в горле. Чтобы не выдать своих чувств, я отвернулась и заметила маленькие фигурки людей. Они выглядели как живые, только очень маленькие, величиной с ноготь. Эрик, заметив, куда я смотрю, резко подался вперед и закрыл их спиной.

— Не смотри.

— Почему? — я недоуменно поднимаю брови.

— Я сам их вырезал. Мне неловко, что их разглядывают… Поэтому я храню их тут, чтобы никто не видел.

Сам вырезал? Из дерева? Мне стало так любопытно, что я оттолкнула Эрика и опустилась пониже. Вот стоит мужичок в зеленой фланелевой рубашке, щурясь, наверное, от солнца.

— Кто это?

Эрик вздохнул, поняв, что я так просто не отстану.

— Нэйтон, продавец хот-догов.

Я припоминаю свои первые деньки на Кони-Айленд и киваю:

— Похож!

Эрик пожал плечами и отошел в сторону, ища что-то на полках. Я же с восторгом разглядывала человечков. Вдруг мое внимание привлекла белая неприметная церковь поодаль от «Фантазмы». Я заглянула внутрь и увидела там еще две фигурки возле алтаря, держащиеся за руки. С нескрываемым удивлением я узнала в одной из них Эрика, а в другой себя! Осторожно, стараясь ничего не задеть, я достала свою миниатюрную копию и повертела ее в руке. Красивая работа, очень похожа на меня. Всё, вплоть до родинки.

— Ты и меня вырезал, — восторженно воскликнула я. Ангел обернулся и, заметив, что я держу в руках, выронил целую стопку книг, а потом в мгновение ока подлетел ко мне и выхватил фигурку.

— Я же велел тебе не смотреть!

— Но, Эрик, в этом нет ничего такого.

Он промолчал, поставив фигурку на свое место в церкви.

— Это не просто макет «Фантазмы», Кристин, — судорожно вздохнул Ангел, — это моя жизнь. Тут все то, о чем я когда-либо мечтал.

— Но почему церковь за пределами «Фантазмы»?

— Потому что… потому что я хотел построить ее именно для тебя. Я помню, как ты любила молиться, как много это для тебя значило. Не знаю почему, но я ждал твоего возвращения, я надеялся, что ты придешь ко мне, поймешь, какую ошибку совершила, а потом… потом мы поженимся в этой церкви.

Я слушала его, а сердце выбивало бешеные ритмы.

— Глупо, верно? — он грустно улыбается.

Я прикусила губу, не отрывая глаз от церкви. Он ждал меня, ждал! Не знаю, как он представлял себе, что я брошу Париж и отыщу его на Кони-Айленд, но он не переставал надеяться, что в один дождливый день встретит меня. А я-то думала, что он меня забыл. Церковь. Он помнил, как я бегала каждый вечер, молясь и взывая к отцу. Помнил…

— Это не глупо, — запоздало ответила я. Ангел уже сидел за столом, разглядывая какие-то документы. Рядом стояла небольшая коробка, из которой виднелось что-то красивое. Я подошла поближе и увидела разноцветные гирлянды.

— Эрик, — позвала я, — что это?

Ангел оторвался от работы и вздохнул:

— Рождественские украшения. Я хотел провести открытие «Фантазмы» под Рождество, хотел украсить все разноцветными огнями и лентами, но тогда поднялась такая буря, что ничего не было видно. Я принес коробку сюда, да так и забыл о ней.

— Но ведь не каждое Рождество бураны. Почему ты на следующее не украсил парк?

— Решил, что это глупая трата времени.

Я опустила глаза на коробку и вытянула длинную гирлянду:

— Может, украсим квартиру на Рождество?

— Как хочешь.

Я побродила по комнате, разглядывая книги и ожидая Эрика. Наконец он отложил бумаги в стол и сказал:

— Теперь можно идти.

Я кивнула, подхватила коробку, дождалась, пока Эрик закроет мастерскую, и хотела, было, помочь ему забраться на Цезаря, но он мне не позволил.

— Я в порядке.

Он и правда без особых усилий уселся на коня, и я, отвязав Цезаря, повела его к дому. Идти было тяжело, я поскальзывалась на ровном месте и едва не расшиблась, когда услышала сверху голос Эрика:

— Кристин, может, тоже поедешь верхом, пока ногу не сломала?

Очень любезно с его стороны.

— Хорошо.

Эрик протянул мне руку, и я ловко очутилась впереди него, тогда как Эрик сидел сзади. Когда Цезарь поскакал галопом, Эрик от неожиданности подался вперед и обхватил меня руками. Я ахнула, чуть не рухнув вниз, хорошо еще, что успела уцепиться за шею жеребца.

Ангел смутился, тут же отпустил меня и залился краской:

— Прости, я… я случайно.

— Ничего, держись, я не возражаю, не то свалишься.

— Правда? Можно?

Я кивнула:

— Что тут такого? Конечно, можно.

Я почувствовала, как его руки обнимают меня за талию. Нет, конечно, ему просто нужно было за что-то держаться, чтобы не упасть, но он так осторожно меня держал, что приятная дрожь пробежала по всему телу.

К моему сожалению, добрались мы достаточно быстро, и я вздохнула, когда Эрик отстранился. Так бы и сидела вечность… Проводив его до квартиры, я отвела Цезаря в конюшню, накормила его и закрыла стойло.

Возвращаясь обратно, я попала в самую вьюгу. Жестокий зимний ветер хлестал меня по лицу, бросая в глаза хлопья замерзшего снега и сбивая с ног яростными порывами. Я бегом добежала до дома и облегченно вздохнула, когда метель осталась за дверью, ведь в квартире меня ждет потрескивающий жаркий камин. Скинув пальто, я заметила, что Эрик сидит в кресле у огня, не отрывая глаз от языков пламени.

— Я думала, ты ляжешь спать.

— Не спится.

Пожав плечами, я пошла к коробке с украшениями, намереваясь придать квартирке праздничное настроение. Но столько тут всего непонятного…

— Эрик, ты не мог бы мне помочь? Тут так много всего, я запутаюсь.

Я выудила красивый рождественский венок и повесила его над дверью. На окна наклеила красивые наклейки-снежинки. Смотрелось очень здорово, интересно, где Эрик их достал? Они так и искрятся.

— Зачем? Я буду только мешаться.

Мне было немного одиноко одной готовиться к такому светлому празднику. Я увидела в коробке странное растение, на котором висела пара странных ягод. Я нахмурилась. Живое растение? Я поднесла его к лицу и понюхала. Пахло приятно, даже очень.

Вдруг Эрик схватил меня за руку и бросил растение обратно в коробку:

— Что ты, черт возьми, делаешь? — спросил он, уставившись на меня.

— Что? Ничего, я…

— Они ядовиты!

— Тогда что они делают в коробке?

Я подняла глаза на Эрика. Он стоял так близко, что я могла чувствовать его дыхание. Мята… Он все еще держал меня за руку, и я чувствовала его бешеный пульс.

— Ты… Ты не знаешь что это? — спросил он, приподняв бровь.

— Нет.

— Это омела.

Эрик достал ядовитое растение, перевязанное лентой, из коробки, и, потянувшись, повесил его на люстру.

— И что в ней такого? Расскажи.

— Согласно скандинавской мифологии, однажды мудрому и храброму богу Бальдру была предсказана насильственная смерть. Его мать богиня Фригг взяла клятву со всех живых и неживых существ, со всех растений, растущих в воде и на земле, что они не причинят вреда её сыну. Только с ничтожной омелы, растущей на ветвях деревьев, забыла она взять эту клятву. Бальдр стал неуязвимым для любого оружия, и боги порой забавлялись стрельбой в него, которая не могла причинить ему вреда. Но злой и коварный бог Локи изготовил из прутика омелы смертоносную стрелу и незаметно подложил её в такой момент слепому богу Хёду. Выстрелил бог Хёд — и убил Бальдра… Но боги сжалились над безутешной матерью и воскресили его. От радости Фригг стала целовать всех, кого встречала под белыми ягодами омелы, выросшими из её слёз. С тех пор считается, что омела дарит жизнь и исцеляет от болезней, а поцелуй под омелой является залогом всепобеждающей любви.

Я слушала, затаив дыхание. Надо же, откуда Эрик столько знает, а я раньше и не слышала об омеле. Я смотрела на красивую ветвь омелы, красивую и до смерти ядовитую. Неужели и правда есть традиция целоваться под омелой? Поразительно. С трудом оторвав от нее взгляд, я спросила:

— Ты собираешься сегодня ужинать или опять голодаешь?

— Пожалуй, поужинаю.

Я улыбнулась. Мне кажется или Эрик начинает меняться? С того времени, как я впервые приехала сюда, он стал терпимее, более разговорчивее и снисходительнее. Неужели лед в его сердце начинает таять?

Этим вечером мы ужинали не как обычно, на кухне, а около камина. Я пододвинула кофейный столик поближе, и мы просто сидели у огня, ели жареную картошку и болтали. Ангел выздоравливал на глазах, его больше не знобило и не бросало в жар, а это хороший признак.

— Тебе лучше?

— Лихорадка прошла, но ноги… Я никак не могу привыкнуть к новым скобам, я так привязался к старым.

— Ничего, ты и к старым не сразу привык, верно?

Когда ужин был съеден, я быстро помыла посуду, а когда вернулась в комнату, вытирая мокрые руки полотенцем, то сказала:

— Ложись спать, Эрик, ты сегодня, должно быть, очень вымотался.

Ангел кивнул:

— Да, а ты не присоединишься?

Этот вопрос застал меня врасплох. Он хочет, чтобы я снова легла рядом? Но вчера он долго ворчал, прежде чем уснуть. Я думала, что ему не комфортно.

— Хм. Да… Через пару минут. Тебе помочь приготовиться ко сну?

— Да нет, сам справлюсь, но если ты придешь и найдешь меня распластанным на полу, то тогда помощь не помешает.

Я улыбнулась и вернулась на кухню. Наспех протерев посуду, я поставила ее в шкаф, потушила свечу, а когда вошла в комнату, Эрик уже был в своей ночной рубашке, он сидел на кровати и массировал больные колени.

— Болят? — сочувственно спросила я, юркнув под одеяло.

— Да, но не так сильно, как раньше.

Он оперся спиной о стену и внимательно посмотрел на меня. Я нервно заправила спавший на глаза локон за ухо. Почему он так смотрит? Что-то не так? Он смотрел мне в глаза, задумавшись о чем-то. Мурашки пробежали по коже… Я тоже взглянула на него. Красивые золотисто-желтые глаза, такого оттенка я никогда в жизни не видела. Хотя… если припомнить, они напоминают мед. Такие же теплые, завораживающие, золотистые. Глаза Эрика. Неповторимые глаза.

— Эрик?

Он словно очнулся, опустил глаза и пробормотал:

— Прости.

— Ничего страшного.

Он опустил голову на подушку и робко позвал:

— Иди сюда.

Сердце забилось сильнее. Эрик? Это вообще он? Я думала, что он боится меня как огня. Неужели я завоевала его доверие? Быстро, словно он мог передумать в любую секунду, я придвинулась поближе, опустила голову ему на грудь и улыбнулась. Как же это приятно просто лежать с человеком…

С Раулем было не так. Мы спали так, будто были в паре километров друг от друга, хотя нас отделяло всего несколько сантиметров. Мне всегда казалось, что между нами словно проложена незримая стена. Не считая, конечно, моментов, когда он приходил пьяный и буквально срывал с меня одежду. Но даже после такой близости он умудрялся снова перекатываться на свою сторону кровати. Это было так… бесчувственно.

А сейчас, просто лежа рядом со своим Ангелом, я чувствую такую нежность… Вдруг, под гнетом всех этих чувств, я, сама того не ожидая, чуть приподнялась. Эрик повернул голову и посмотрел на меня, а я, поддавшись эмоциям, вдруг поцеловала его. С жаром, с чувством. Со страстью. Поцеловала так, как никогда не целовала Рауля. Ангел явно не ожидал такого поворота, он замер на мгновение, а потом отстранился и вжался в стенку, испуганно глядя на меня. И тут понимание всего обрушилось на мою глупую голову. Он только начал мне доверять как хорошему другу, а я все испортила, я напугала его!

— Ох, — только и могла выдавить я, краснея от стыда, — прости, прости меня, пожалуйста…

Он выдержал паузу, будто обдумывая случившееся, но потом коротко кивнул:

— Ничего. С-спокойной ночи, Кристин. Потуши свечу.

Казалось, даже мои пятки покраснели. Вот я дура! Потушив свечу, я повернулась на другой бок, кляня себя во всем. Черт бы меня побрал! Нашла время! Вдруг до меня донесся еле слышный шепот, и я замерла, боясь дышать:

— Мой ангел…

Я выдохнула. Он назвал меня ангелом? Боже, боже мой! Он не называл меня так с тех самых пор, когда пел мне в Опере, когда еще не было Рауля, не было всех этих препятствий, когда он по-настоящему был счастлив. Неужели после этого поцелуя ледяная преграда в его сердце рухнула? Но тогда почему он испугался? Так или иначе, он все еще что-то чувствует ко мне, и если не любовь, то хотя бы привязанность, а это уже что-то.

Раздумывая так, я заснула с улыбкой на губах.

Эрик

Я так и не смог заснуть этой ночью. Всё было так спокойно, ничего не предвещало беды, и тут она меня поцеловала! Да, беды, потому что в эту минуту произошла настоящая беда, трагедия! Всё пропало, каменная стена, которую я возводил годами, рухнула, обнажив израненное сердце. Она добровольно меня поцеловала! Это было не как в прошлый раз, когда ей пришлось это сделать, чтобы спасти себя и виконта. Ведь теперь ей ничего не угрожало… Зачем она это сделала? Я так перепугался, что за этим волнительным поцелуем может последовать что-то большее, что просто струсил и вжался в стенку. Я не мог, мне было даже неловко думать о том, чтобы… Чтобы переспать с Кристин. «Переспать» — какое пустое слово для такого важного момента. Я лежал всю ночь, смотрел в потолок, прислушиваясь к ровному дыханию девушки, лежащей рядом. Поток мыслей не давал мне сомкнуть глаз. Мне почему-то захотелось сделать что-нибудь для неё, хотелось проводить с ней как можно больше времени, ведь она скоро уедет, вернется в Париж, а я останусь залечивать страшные рубцы, которые, я уверен, снова будут кровоточить на сердце. Мне было тоскливо даже думать о том, что пару месяцев — и она исчезнет из дома, и снова начнётся череда серых будней за книгами возле камина.

Я даже не заметил, как комнату осветил первый луч бледного зимнего солнца. Осторожно, стараясь не разбудить девушку, я выбрался из постели, закрепил на ногах скобы и поплелся на кухню. В этот раз я сам приготовлю завтрак. Странно, вчера я проснулся уставшим от вечных ночных агоний, ненавидя весь мир, а сегодня я счастлив. По настоящему счастлив, думая о Кристин, о её глазах глубокого шоколадного цвета, о густых волосах, пахнущих ванилью.

Я стоял на кухне, напевая старенькую мелодию, услышанную у какого-то бродяги ещё в Париже. Почему у меня такое хорошее настроение? Ведь случилось такое несчастье! Я снова люблю женщину, которая замужем. А сейчас стою у плиты и улыбаюсь, переворачивая очередной блин.

— Эрик? Эрик, что ты делаешь?

От неожиданности я неловко задел горячую ручку сковородки и зашипел от боли. Кристин стояла в дверях в своем халате и смотрела на меня, ожидая ответа.

— Ты меня напугала, — сказал я, запустив руку под холодную воду.

— Ты должен быть в постели, разве ты не слышал, что тебе сказал доктор? Кто отменил тебе постельный режим?

— Я чувствую себя намного лучше, лекарства делают своё дело.

Кристин поколебалась, но, в конце концов, примирительно улыбнулась:

— Ты делаешь завтрак?

— Да, садись за стол, я почти закончил.

— Давай я тебе помогу?

— Нет, сделай одолжение, присядь. Хоть что-то я могу уже сам сделать по дому?

Девушка кивнула, села и принялась наблюдать за мной. Честно сказать, меня это немного смущало. Когда блины были готовы, я поставил огромную тарелку на стол, плеснул в стакан прохладного молока и пододвинул его Кристин. Девушка подняла на меня глаза:

— А ты не будешь?

— Я не голоден, — солгал я. Ну, а что мне было сказать? «Кристин, прости, но после одного блина меня вывернет наизнанку прямо на стол»? Блины — слишком тяжелая пища для моего слабого желудка. Кажется, она это поняла:

— Эрик, мне очень жаль. Надеюсь, скоро с твоим желудком всё будет в порядке.

Голос у неё был добрый и вселяющий доверие. Пока она завтракала, я смотрел в окно, напряженно думая, как сделать ей приятное, а потом, случайно взглянув на гирлянду, придумал. Сердце забилось чаще, я откашлялся и смущенно посмотрел на девушку.

— Хм… Кристин?

Она выпрямилась:

— Что?

— Ну… хм… хм… Может, ты была бы не против… ну… сходить сегодня в город и… и выбрать рождественскую ёлку?

Она замерла, опустив руки на колени, и уставилась на меня во все глаза. Неужели я её расстроил, и она ищет более мягкий способ отказать? Какой же я глупец!

Я поднялся на ноги, собрал пустую посуду, встал у раковины и пробормотал, не оборачиваясь:

— Забудь, я не должен был спрашивать.

— Эрик! — Кристин словно оттаяла. Она вскочила, подошла ко мне и закивала. — Конечно, я не против! Это отличная идея!

— Правда?

— Ну, разумеется! Я сама хотела вечером начать умолять тебя сходить со мной и просто не ожидала от тебя такого, вот и замешкалась. Отойди, я сама помою.

Я послушно отошел и улыбнулся. Она согласилась! Да ещё с таким энтузиазмом! Я отправился в комнату, достал из шкафа одежду и заперся в ванной. Мне пришлось долго повозиться с брюками, эти скобы были чертовски неудобными и цеплялись за ткань. Затем я стянул маску, чтобы умыться и взглянул в зеркало. Отвратительно… Правая часть лица так обезображена, да ещё маска не дает ранам зажить, то и дело сдирая болячки. Урод… Отвернувшись от своего отражения, я надел под пиджак один из своих любимых шелковых кашне, одернул рукава и, тяжело вздохнув и стиснув зубы, нацепил маску.

Когда я вышел, Кристин уже ждала меня на пороге. Я улыбнулся ей, надел перчатки, и мы вышли.

— Ты знаешь, где продаются рождественские ёлки? — спросила она, подпрыгивая от нетерпения.

— Найдём, но сначала мне нужно купить кое-что для себя: авторучку и лекарства.

Девушка не стала спорить. Когда мы переступили черту моего парка, где я был в безопасности, я поежился. Там я был главнее всех, а тут обычный цирковой урод. На этот раз я не остался безоружным, теперь в моем кармане покоился острый складной ножик, и когда я нащупывал его в кармане, становилось как-то спокойнее. Здесь было много людей, все они смотрели на меня с отвращением и сторонились. Их взгляды упирались в мою маску, кто-то из них опускал глаза, кто-то показывал пальцами, кто-то хохотал. Я ненавидел вылазки в город, но все ручки сломались, а без них я не мог. Вообще я прихожу сюда и закупаюсь ими на долгое время вперед, хотя они у меня приходят в негодность довольно быстро. От волнения и злости я слишком сильно давлю на ручку, когда пишу, и многие ручки, не выдерживая, ломаются пополам. Последнюю я сломал буквально на днях, кажется, я тогда был очень зол на Кристин. Уже не помню.

Я вошел в канцелярский магазин, долго прохаживался вдоль прилавка, разглядывая новенькие перья и авторучки, потом позвал Кристин, но она не откликнулась.

— Кристин? — я обернулся. Кроме меня и пожилого продавца в магазинчике никого не было. Куда она подевалась? Ответ нашелся быстро. В небольшое открытое окно я увидел огромный магазин платьев, около витрины которого стояла Кристин, заворожено задрав голову и рассматривая дорогие, даже роскошные платья именитых фирм. Быстро рассчитавшись с продавцом и забрав целую гору ручек, чтобы надолго хватило, я тихо подошел к девушке и проследил за её взглядом. Она с изумлением смотрела на красивое красное платье, на котором, словно снежинки, были разбросаны белые сверкающие стразы. Кристин краем глаза заметила меня и выдохнула:

— Никогда в жизни не видела ничего красивее. Даже Карлотта бы сейчас прилипла к витрине.

Я опустил глаза к подолу платья, где на иголочке была прикреплена цена, и еле сдержался, чтобы не присвистнуть. Да за такие деньги можно пол «Фантазмы» купить! Но она с таким благоговением смотрит на него… А ради неё мне никаких денег не жалко, так почему бы её не порадовать? Я живу в небольшой квартирке, на себя трачу мало, а весь доход парка идет мне в карман. Я едва ли не богатейший человек во всей Америке, поэтому сегодня не грех быть чуть более расточительным, чем обычно. Ладно, сейчас нам нужно ещё успеть в аптеку.

— Идем, Кристин.

Аптека находилась вниз по улице, а по праздникам в ней открывался небольшой отдел с поздравительными открытками. Когда мы остановились у дверей магазинчика с красным крестом на вывеске, я бросил:

— Подожди пару минут, я быстро.

Кристин кивнула и послушно уселась на скамейку. Аптека была забита людьми, многие из них стояли в очереди за открытками. Когда пришла моя очередь, и я попросил пару ампул морфия, то услышал сзади грубый голос:

— Эй, урод, ты встал не в ту очередь.

Я проигнорировал. Лучше уж промолчать, чем нарваться на очередные неприятности. Аптекарь принес упаковку шприцов, пакетик с ампулами, и я снова услышал тот же нахальный голос за спиной:

— Шприцы и наркотики? Намереваешься подсадить какую-нибудь женщину на морфий и изнасиловать ее? — он хрипло рассмеялся. — Потому что ни одна баба в здравом уме не прыгнет с тобой в одну койку. Ты отвратителен!

Я снова промолчал, но меня затрясло от гнева. Как он смеет! Когда наглец понял, что я и на это не отреагировал, он с силой толкнул меня в спину:

— Я с тобой разговариваю, уродец!

Я нащупал в кармане нож. Как же мне хотелось выхватить его и накинуться на подлеца! Но мысль о том, что снаружи ждет Кристин, заставила меня снова сделать вид, что я ничего не заметил. Расплатившись с аптекарем, я быстрыми шагами покинул аптеку. Девушка поднялась со скамейки, и мы пошли по тротуару. Я уже хотел вздохнуть с облегчением, когда услышал звон колокольчиков. Кто-то тоже вышел из аптеки. Владелец прокуренного голоса громко закричал:

— Эй, урод!

Я хотел смолчать, ускорить шаг, но Кристин вдруг развернулась и, краснея от гнева, возмутилась:

— Как вы смеете так к нему обращаться?

Но тот только рассмеялся с придыханием, будто гиена. Я обернулся. Низкий, с короткими рыжими волосами и покрасневшими от курева глазами, он подошел ближе и толкнул Кристин. Та, вскрикнув, не устояла на ногах и упала на твердый неровный лед. Это было последней каплей! Я сунул руку в карман, выхватил ножик и выставил его вперед.

— Что… — только и выдавил мужчина, уставившись на острое сверкающее лезвие.

— Мне не нужны неприятности, — сказал я. — Я имею точно такое же право здесь находиться, как и вы.

Хулиган попятился, взглянул на меня с отвращением и сплюнул на пол:

— Лучше держись отсюда подальше, урод, в следующий раз тебе не поздоровится.

С этими словами мужчина повернулся и вразвалочку поплелся обратно в аптеку. Я сложил ножик и сунул его обратно в карман, а затем подал руку Кристин:

— Ты в порядке?

— Да, — пробормотала она, отряхивая ноги от снега, — а ты?

Я только кивнул, и мы пошли обратно в полной тишине, а потом Кристин вдруг взяла меня за руку:

— Знаешь, Эрик, я могла бы выполнять твои поручения и ходить в город одна.

Это заставило меня остановиться и нахмуриться:

— Ты тоже считаешь меня уродом, да? Стыдно, наверное, идти рядом со мной.

Я опустил голову, но девушка дотронулась пальцами до моего подбородка и заставила взглянуть ей в глаза:

— Нет, Эрик, я не считаю тебя уродом. Просто я вижу, как тебе больно каждый раз, когда ты тут появляешься. Я лишь хочу оградить тебя от этого.

— А мне что делать? Сидеть в квартире, как заключенный, потому что я слишком уродлив, чтобы появляться на людях? Эх, Кристин…

Я обхватил себя руками и закрыл глаза. Стоило мне это сделать, как меня охватил ужас, я снова пронесся по самым страшным закуткам своей памяти. Вот я на чердаке, мать просовывает мне еду под дверь… вот я в клетке цыганского цирка… вот в плену оперных катакомб, а теперь, спустя десть лет, Кристин решила сделать меня пленником собственной квартиры.

— Ладно, давай уже купим ёлку и пойдем домой. Холодает.

Я постарался скрыть боль, сделать голос обыденным, но он всё равно дрогнул.

Мы быстро оказались на Кони-Айленд. Короткими путями я вывел её на ярмарку рождественских ёлок, а потом, стоя в сторонке, наблюдал, как она словно парит между деревьями, выбирая ёлку получше. Мне сейчас больше всего на свете хотелось оказаться дома, закутаться в шелк своей музыки и погрузиться в тягостные мысли, чтобы обдумать небрежно брошенные слова Кристин.

— Эрик? — я поднял голову. Девушка махнула мне, чтобы я подошел. — Смотри.

Я приблизился и увидел, что она стоит около небольшой аккуратной ёлки с меня ростом.

— Ах, сэр, рад вас видеть.

Я обернулся и увидел одного из своих работников:

— Добрый день.

— Честное слово, торгую ёлками тут уже лет восемь, а вас ни разу не видел.

— Я с подругой, это для неё.

Мужчина заметил у меня за спиной Кристин и поменялся в лице, словно не ожидал, что у меня могут быть такие обворожительные друзья.

— Красивая, — шепотом пробормотал он, не отрывая от неё глаз, — простите, сэр, а она никуда не приглашена на Рождество? Я был бы рад провести с ней время.

Я поднял брови и заметил, с каким вожделением он смотрит на мою Кристин. От мыслей, что у него на уме, меня бросило в ярость, но я только безразлично ответил:

— Она скоро уедет.

Я не держал Кристин и не настаивал на своем обществе в рождественский вечер, но не мог отпустить её в лапы этого мужчины. Тот грустно вздохнул:

— Ну ладно, очень жаль… Вы выбрали эту ёлку? Отлично, я помогу вам донести её до вашего дома.

Кивнув, я заплатил, и мы молча пошли домой. День сегодня просто отвратительный. Мало того, что надо мной поиздевались в городе, так теперь ещё и этот на Кристин глаз положил.

Мы быстро дошли до дома, там я сразу рухнул в своё кресло, а работник оставил ёлку у стены, попрощался и ушел. Кристин скинула плащ и обратилась ко мне:

— Эрик, поможешь мне нарядить ёлку?

— Нет уж, — сердито буркнул я, — сама развлекайся.

— Что-то не так? — она в мгновение посерьезнела и нахмурилась.

— Ты такая же, как и все. Хочешь запереть меня в этой тюрьме. Разве я не заслуживаю даже прогулки в толпе обычных людей?

— Заслуживаешь, но я не могу смотреть, как тебя унижают. Наверное, я была не права, когда предложила самой ходить по твоим поручениям. Я не думала, что тебя это так заденет. Мне жаль, если я тебя расстроила.

Я покачал головой, закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла. В следующую минуту на моё плечо легла её маленькая рука:

— Мне очень жаль, Эрик, я просто не хочу, чтобы ты страдал.

— А ты знаешь, что причиняет мне боль, Кристин? Знаешь, от чего я страдаю? Что страшнее всех этих косых взглядов и нападок?

Слова сами рвались наружу.

— Что?

Кровь закипела в жилах, я стряхнул её руку с плеча, вскочил на ноги и, оказавшись с ней лицом к лицу, стянул маску. Страх — первое, что я увидел в её глазах, и этого было достаточно. Я покачал головой, надел маску и снова опустился в кресло:

— Это. Может, пока я в маске, ты меня и не боишься, ты улыбаешься, сочувствуешь, хочешь помочь, но стоит мне её снять, как тебе хочется бежать от меня куда подальше. Всего лишь кусок фарфора меняет твои эмоции и отношение ко мне, вот это и причиняет самую страшную боль.

— Но я попробую привыкнуть к этому, у меня есть время.

— Я не могу привыкнуть к этому всю свою жизнь, Кристин, до сих пор. Даже теперь, когда я смотрю на себя в зеркало, мне тошно.

Девушка вздохнула, снова положила руку на мое плечо и попросила:

— Эрик, пожалуйста, укрась со мной ёлку.

Я поднялся на ноги и поплелся к коробке с игрушками, недовольно покосившись на Кристин, которая выдавила подобие улыбки. Эх, я снова её расстроил. Но вскоре я почти позабыл об этом, помогая Кристин с украшениями. Это было так странно. Мы вместе обвивали ёлку гирляндой, подавали друг другу игрушки, иногда перебрасывались парой фраз. В детстве я и подумать не мог о том, чтобы попросить маму нарядить ёлку, а сейчас вот я стою и закрепляю на макушке хвойного дерева большую звезду, да еще и не один, а в компании красивой девушки. Вдруг она замерла, глянув на меня:

— Ты выглядишь усталым, Эрик, всё хорошо?

— Я не спал прошлой ночью, может, поэтому выгляжу вымотанным.

Кристин нахмурилась и опустила очередную игрушку на ёловую ветвь:

— Надеюсь, твои кошмары не вернулись?

— Нет, просто бессонница.

— Ну, как только закончим тут, ты можешь пойти спать.

— Было бы неплохо.

И снова тишина, каждый из нас молчит и украшает свою сторону ёлки. Спустя пару минут я заметил, как Кристин встала на цыпочки и тянется куда-то к дальней ветке, чтобы повесить на неё игрушку, но её роста не хватает.

— Помочь?

— Да, не достаю до верхней ветви, — улыбнулась она.

Я подошел ближе, оказавшись у неё за спиной, потом нервно положил руки на её талию и приподнял. Девушка весело рассмеялась, повесила игрушку, а когда я опустил её на землю, она быстро развернулась и поцеловала меня в щеку. Сердце забилось от этого мимолетного касания её губ, и я ляпнул первое, что пришло на ум:

— А ты когда-нибудь занималась этим… с Раулем?

Кристин вдруг зарделась, её щеки запылали:

— Прости, занималась… чем?

— Украшением ёлки, — я пожал плечами, а потом до меня дошло, как двусмысленно прозвучала предыдущая фраза. Кристин грустно опустила плечи:

— Нет, дом и ёлку всегда украшала прислуга.

Я достал из коробки новый ёлочный шар, но он выскользнул из рук. Черт, прям не руки, а крюки!.. Шар закрутился и покатился по полу, словно не желая останавливаться никогда.

— Я подниму, — предложила Кристин.

— Нет, я сам…

Мы одновременно наклонились и потянулись за игрушкой. Кристин взяла его первая, а я случайно накрыл её руку своей. Повисла пауза, потом мы медленно поднялись. Кристин улыбнулась и протянула мне игрушку. Я кивнул, а потом заметил, что девушка смотрит куда-то в потолок. Проследив за её взглядом, я замер. Мы стояли прямиком под ветвью омелы. Сердце забилось быстрее, а пульс вдруг участился.

— Эрик?

— Да? — нервно отозвался я.

— А что будет, если не следовать традиции? Это наказуемо?

— Какой традиции?

— Про поцелуй под омелой.

— Я… Я не знаю…

— Ну, тогда лучше не рисковать.

Она мгновение смотрела на меня, а потом подалась вперед и поцеловала. Я даже подумать ни о чем не успел, руки безвольно повисли вдоль тела, а потом настойчивая мысль забилась в голове: «Она замужем, через пару месяцев она уедет отсюда, а ты загнешься от боли и снова будешь страдать… У неё есть муж!». Я мягко отстранился от неё:

— Кристин, пожалуйста, не надо.

— Что опять не так? — разочаровано спросила она, нехотя отступая.

— Взгляни на свою левую руку, Кристин, ты замужем.

Девушка опустила глаза на золотое кольцо, подаренное виконтом в день свадьбы.

— Я не люблю его, Эрик. Он чудовище. Раньше я думала, что ещё что-то испытываю к нему, но, проведя столько времени с тобой, я поняла…

— Что поняла? Что я не монстр и уродлив только снаружи? Что тебе мешало понять это десять лет назад? Мы бы не потеряли столько времени. А сейчас уже всё потеряно.

— Ничего не потеряно, Эрик, — Кристин сделала пару шагов ко мне и опустила руки мне на плечи, заглядывая в глаза, — я могу не возвращаться к нему, мы можем начать новую жизнь. Вместе.

— Что? У тебя в Париже муж, Кристин, это не шутки. Это не простой ухажер, от которого можно вот так вот просто сбежать. Нет, даже не заговаривай об этом. Как только лёд отойдёт от берегов, ты сядешь на первый же корабль до Парижа и вернешься к мужу.

— Ты не даешь мне даже шанса! Ты эгоист! Ты боишься испытать боль разочарования, боишься, что снова останешься один и не хочешь даже попытаться!

Я поджал губы и отвернулся от её заплаканного лица.

— Конечно, Кристин, я боюсь! Я не могу не бояться! Ты сбежала тогда, десять лет назад, и всё, чего я хотел, это лечь и умереть. Ты не представляешь, как это больно, когда человек, которому ты посвятил так много лет, отворачивается от твоего уродства и бежит за красотой. Я пережил всё это, перебрался сюда и не хочу возвращаться к старым страхам вновь оказаться в одиночестве. Я не хочу к тебе привыкать.

— Эрик…

— Что?! Предавший однажды предаст ещё сотню раз, сколько бы шансов ему не давали!

— Но я воспользуюсь вторым шансом, Эрик, — её голос дрожал, — просто дай мне его.

Я вздохнул. Она права, все заслуживают второго шанса, тогда почему бы не проверить… Я повернулся и взглянул на неё сверху вниз. Девушка вытирала слёзы рукавом рубашки.

— Тогда докажи мне, что ты заслуживаешь второй шанс.

— Но я стараюсь изо всех сил, я ухаживаю за тобой, помогаю, как ещё можно доказать? Как?

Я шагнул под омелу и протянул к ней руку. Девушка улыбнулась, приняла руку и подошла ближе, а потом, встав на цыпочки, поцеловала меня. Теперь я не сопротивлялся и ответил на поцелуй. Это было непередаваемо, меня захлестнула волна противоречивых эмоций. С одной стороны это всё неправильно, ведь она замужем, а с другой стороны я слишком долго ждал её, я заслужил… Кристин мягко отстранилась и посмотрела на меня:

— Ты даже не сопротивлялся и не порывался сбежать, — улыбнулась она, припомнив прошлую ночь.

Я почувствовал, как тоскливо заныло сердце. Оно окончательно скинуло ту ледяную корку, которая ещё не оттаяла, и теперь все эмоции, которые я испытывал раньше, нахлынули с новой силой, словно не было этих десяти лет разлуки. Мне вдруг снова захотелось творить для неё одной, сочинять для неё музыку, петь ей на ночь… Ну, зачем она так со мной? За что?

Я развернулся и молча пошел к своей постели:

— Я устал. Пожалуй, лягу спать.

— Если что, я на кухне.

Девушка грустно посмотрела на меня и исчезла в дверном проеме, а я, оказавшись один, спрятал лицо в ладонях и тихо зарыдал. Она поцеловала меня! Без отвращения, без принуждения, добровольно! И даже под омелой… Мне вдруг вспомнились собственные слова: «Поцелуй под омелой является залогом всепобеждающей любви».

Кристин

Это было так странно — я поцеловала Эрика, а он даже не начал вырываться или грубить мне. Моё сердце тихо радовалось этому, наполняясь теплом.

Войдя на кухню, я тут же встала у плиты. Нужно приготовить что-нибудь такое, от чего у Ангела не будет болеть желудок. Долго думая, я решила-таки потушить овощи. Да, вкусного мало, но зато полезно.

Когда я всё нарезала и скидывала с дощечки в кастрюлю, до меня донесся странный звук. Я замерла и, затаив дыхание, начала прислушиваться к каким-то всхлипам. Может, ребенок на улице хнычет? Мне понадобилось пару минут, чтобы понять, что звуки доносятся из соседней комнаты. Эрик? Может, он упал и ударился? Бросив всё, я побежала в комнату, распахнула двери и выдохнула от облегчения. Нет, Ангел лежал в постели, а звуки вдруг стихли.

— Эрик, не притворяйся, я знаю, что ты не спишь. Всё в порядке?

— Уйди.

Я покачала головой, подошла ближе и опустилась на край кровати:

— Скажи, что произошло? Что-то болит?

Он приподнялся, но лицом не повернулся:

— Всё в порядке, просто… просто я никогда не был так счастлив.

Моё сердце болезненно сжалось. Он плакал от… от счастья! Ох…

— Эрик, если хочешь, то после ужина мы сходим в мастерскую. Или можешь поспать.

— Нет, я бы, правда, прогулялся до мастерской.

Эрик с огромным аппетитом уплел тушеные овощи. Кажется, легкая пища его устраивала. Вымыв посуду, я помогла Ангелу спуститься с лестницы, и мы медленно направились в сторону мастерской. Было холодно и темно, а когда мы вошли в мастерскую — в это безмолвное царство книг и пыли, я почувствовала себя комфортнее. Пусть тут было жутковато и пахло затхлостью, но мне тут нравилось. Ангел протянул мне наполовину сгоревшую свечу, чиркнул спичкой, и мастерская осветилась тусклым блеском. Сам же Эрик отправился к своей тайной полке. Мне не хотелось идти в эту потайную комнатку, меня манили старые фолианты, я хотела просто пройтись вдоль стеллажей и рассмотреть корешки книг. Эрик остановился на полпути, обернулся и нахмурился. Ему не понравилась эта идея, но он только пожал плечами:

— Как хочешь. Ты помнишь, какая книга открывает проход?

— Да, помню.

— Будь осторожна. И без глупостей.

— Хорошо, — я закатила глаза. Ей Богу, что может здесь произойти? — Я недолго.

Когда Эрик исчез за тайными дверями, я повыше подняла свечу и пошла по коридорчику, образованному высокими стеллажами. Чего тут только не было: «Гамлет», «Ромео и Джульетта», разнообразные энциклопедии о цветах и животных, даже женские романы. Вытащив наугад одну из книг, я поднесла поближе свечу к обложке и прочитала название: «Чудовище». Решив, что Ангел не будет против, я сдула с неё вековую пыль и, прижав к груди, направилась к заветной секретной полке.

Шкаф с лязгом раздвинулся, и я оказалась в хорошо освещенной керосиновой лампой комнате. Ангел склонился над грудой какого-то хлама из всяких проводов.

— Эрик, что ты делаешь?

Он поднял на меня голову:

— Это из Дома с привидениями, он давно сломался, а я хочу его починить и установить обратно.

Я подошла ближе и увидела скелет человека, сплетенный, кажется, из разных проводов и чуть светящийся в полумраке, что выглядело весьма жутко.

— А что он делает?

— Стонет и завывает.

Вдруг Эрик соединил два каких-то провода, его руки вздрогнули, и он зашипел от боли. Его ударило током!

— Эрик, всё в порядке?

— Да, мне не впервой.

Мгновением позже из груди скелета повалил дым, что-то сверкнуло.

— Ну вот, а я думал, что ещё можно что-то сделать. Его замкнуло, придется заказывать новый чип, — Эрик говорил сам с собой, не обращая на меня внимания. Он с головой ушел в работу, а мне осталось только в одиночестве блуждать по огромной комнате.

Чего тут только не было: на стенах висели эскизы и наброски аттракционов «Фантазмы», схемы и маршруты всей территории парка. Вдруг моё внимание привлек кусочек бумаги, торчащий из-за пыльного зеркала. Потянув за уголок, я увидела черно-белую фотографию. Пыли на ней не было, значит, Эрик часто её доставал и нарочно прятал за зеркало.

Подойдя поближе к лампе, я разглядела женщину и мужчину. Женщина была одета в очень красивое пышное платье, на её губах играла счастливая улыбка. Рядом с ней, рука об руку, стоял высокий статный мужчина в дорогом костюме, он, не отрываясь, смотрел на девушку и что-то говорил. Я всматривалась в этого человека, в его тонкие черты лица, в добрую улыбку… Секунду спустя меня озарила мысль. Этот мужчина — просто копия Эрика! Только без изуродованного лица. Неужели это его родители? У женщины добрая улыбка, такая же, как у моего Ангела. Улыбался он, конечно, редко, но в такие редкие моменты от его улыбки у меня замирало сердце, её ни с чем нельзя спутать.

— Эрик? — тихо позвала я.

— Да? — он даже не повернул головы.

— Это твои родители? — я подняла повыше фотографию, и он резко обернулся. На его лице читалось явное недовольство:

— Да, — грубо бросил он и повернулся обратно.

— Ты так похож на своего отца, — пробормотала я, не отрывая глаз от мужчины на фотографии.

— Сомневаюсь. Между нами есть одна глубокая и черная пропасть — он красив, а я уродлив.

Я заметила, что Ангел больше не копошится в своих проводах, а только делает вид. Он стоял ко мне спиной, низко опустив голову.

— Он жив? — смущенно спросила я.

— Он умер ещё до моего рождения. Может, это и к лучшему, он бы ненавидел меня так же, как и моя мать.

Я вздохнула. Откуда в нем столько обиды?

— Как он умер?

— Мать сказала, что он погиб от несчастного случая на работе. Он был плотником. А теперь положи фотографию на место и прекрати задавать глупые и не касающиеся тебя вопросы.

Я не хотела его злить, поэтому послушно положила фотографию на место, а потом заметила в углу комнаты древний патефон.

— Где ты его взял? — спросила я, разглядывая его.

Ангел повернулся:

— Кто-то выбросил его, а я подобрал. Хорошая вещь, нечего ей на свалке делать.

— И ты можешь его починить?

— Включи.

Я сделала, как он велел, и из огромного патефона полилась красивая медленная музыка, легкая и чистая. Я замерла, наслаждаясь и упиваясь этой мелодией, а потом прошептала:

— Он работает как новый.

Эрик пожал плечами, вытащил из кармана часы и вздохнул:

— Уже поздно, пора домой.

Я вдруг вспомнила о заимствованной вещи:

— Эрик, я тут нашла интересную книгу, можно взять её почитать?

Ангел кивнул, даже не глядя:

— Бери.

Когда мы вернулись домой, я почувствовала, что просто валюсь с ног, и отправилась спать, в то время как Эрик сказал, что останется ещё поработать. Меня разбудил бой старых часов, которые пробили пять утра. Было прохладно, мне так не хотелось выбираться из-под теплого одеяла, но сегодня нужно зайти к портному. Неделя прошла, и я обязана там быть именно сегодня. Я приподнялась и увидела, что Эрик, сгорбившись, спит за столом. Я не стала его будить, чтобы не начались лишние расспросы. Его маска лежала на краю стола, что облегчало мне задачу. Быстро переодевшись и умывшись, я накинула на плечи пальто, спрятала маску в карман и выскользнула из дома.

Поднялась буря, идти было тяжело, по лицу то и дело обжигающе хлестал ледяной ветер. Когда я добралась до ателье, мои щеки горели, волосы растрепались и плащ был весь в снегу.

— А вот и вы, — встретил меня на пороге портной, — я всё гадал, придёте вы или нет.

— Да, — я выдавила улыбку, — доброе утро, синьор Анджело. Я пришла, чтобы узнать, готова ли овечья шерсть?

Мужчина кивнул:

— Да, идемте за мной.

Мы прошли в маленькую комнатку с тремя швейными машинами. Мужчина кивнул на мешок и сказал:

— Вот тут — овечья шерсть. Если вам нужна будет моя помощь — зовите.

— Что? Я… Я сама буду всё делать?

— Ну, разумеется.

— Ага… ну, тогда хорошо.

Синьор кивнул и вышел. Я вздохнула, вытащила из кармана маску и повертела ее в руках. Что, если я только её испорчу? Но времени было мало. Скоро Ангел проснется, а лишние проблемы мне не нужны. Аккуратно обрамив края маски мягкой шерстью, я начала клеить её специальным клеем. Заняло это от силы полчаса. Я внимательно осмотрела работу. Теперь ни один из краев этой злосчастной маски не коснется ран Ангела.

Я выбралась из комнатки и нашла синьора. Тот осмотрел маску и одобрительно кивнул:

— Отличная работа, дать вам под неё коробку?

Я хотела подарить её Ангелу на Рождество, и, чтобы всё выглядело красивее, согласилась завернуть её и положить в коробку. Мужчина взял со стола длинную синюю атласную ленту и красиво перевязал.

— Спасибо, — улыбнулась я, принимая коробку, — когда мне нужно прийти сюда, чтобы отработать?

— Мне нужно, чтобы завтра ты доставила пару пакетов по адресам, думаю, к полудню. Устроит?

— Да, конечно, спасибо.

Выйдя из ателье, я услышала, как куранты огромных часов «Фантазмы» пробили восемь. Было ещё довольно сыро, а солнце безуспешно пыталось прорваться сквозь тяжелые зимние тучи. Я поспешила домой, молясь, чтобы бы Эрик ещё не проснулся.

— Кристин?

Я подняла голову и заметила Мэг. Она махала мне со второго этажа какого-то здания, какого — я не знала, поскольку освоилась в этом городе ещё не до конца. Подруга жестами попросила меня подойти ближе. Я глянула на огромные часы парка. Уже так поздно, успею ли я?

— Подожди минуту, я сейчас спущусь! — крикнула Мэг и исчезла.

Пару минут я стояла у порога, разглядывая посыпавшуюся известку на стенах, рваные и грязные шторы за окнами и покосившийся номер дома на двери. Тут вышла Мэг и пригласила меня войти. В доме стоял невыносимый запах перегара, потрескавшийся потолок в каких-то разводах грозился вот-вот рухнуть, а голый пол, казалось, повидал не мало. С коридора можно было увидеть кухню, где за обшарпанным столом сидело несколько женщин, они курили и смеялись хрипловатыми прокуренными голосами. Мне захотелось поскорее уйти отсюда, вернуться в дом Эрика, где пахло его любимым одеколоном, а не табаком. Мэг махнула мне, и мы поднялись по хлипкой лестнице, прошли по узкому коридору и вошли в её комнату.

Все стены были обклеены пошловато-непристойными плакатами с полуобнаженными мужчинами и женщинами, кое-где большими буквами были написаны ругательства, на полу разбросаны вещи и одежда, даже ступить было некуда, комната просто пропиталась отвратительным запахом тухлятины. Меня передернуло, я повернула голову и с ужасом увидела в постели голого мужчину! Он лениво посмотрел на меня и только спустя какое-то время счел нужным прикрыться одеялом. Я вопросительно уставилась на Мэг, которая, как ни в чем не бывало, вытянула сигарету из портсигара. Наконец, она повернулась ко мне, оперлась о стену и затянулась сигаретой:

— Знаешь, Кристин, если ты всё ещё ищешь место для проживания, можешь остаться у меня.

Я вспомнила уютную гостиную в доме Эрика, мягкую постель, жар от камина и невольно сравнила его с этой квартирой, где по всем углам разбросаны шприцы и бутылки, где ужасно пахнет и бесцеремонно ходят обнаженные мужчины. Нет, это не для меня. Как же мне повезло с Ангелом.

— Хм… Нет, Мэг, спасибо, меня вполне устраивает дом Эрика.

Подруга вздохнула, подошла к постели и рухнула рядом с мужчиной. Я готова была провалиться сквозь пол от неловкости и затянувшегося молчания. Наконец, я спросила:

— Это твой… жених?

Мэг расхохоталась:

— Нет, это просто Робб.

Просто. Что стало с моей некогда до невозможности правильной подругой? Куда она скатилась?

— Что там у тебя? — Мэг кивнула на коробку у меня в руках.

— Это подарок для Эрика.

Девушка закатила глаза:

— Господи, Кристин, ты и теперь будешь отпираться и говорить, что не спала с ним?

— Я не… не спала с Эриком! — моему возмущению не было предела.

— Нашла кого обманывать, он, наверное, в постели вертит тебя, как хочет, — Мэг это необычайно веселило, — ладно, не хочешь, не говори. Кстати, вот, — Мэг кинула мне надрезанный конверт, — письмо от матери. Она пишет, что виконтишка ищет тебя по всему Парижу. Ты что, за всё это время не дала ему о себе знать?

Я покачала головой.

— Тогда напиши ему, и чем быстрее, тем лучше. Успокой его, напиши, что с тобой всё в порядке. Он там рвет и мечет, и его может занести даже сюда, на Кони-Айленд, и неизвестно, чем это может обернуться.

— Мне пора, — холодно бросила я и развернулась, чтобы уйти.

— Заходи, когда время будет, — беспечно крикнула мне вслед подруга, и я услышала за спиной её стон. Кажется, им с Роббом есть чем заняться.

Я пулей вылетела из этого притона и бегом бросилась домой. Как же приятно было очутиться в чистом, светлом и аккуратном месте! Я вдохнула полной грудью приятный запах одеколона и привалилась спиной к стене. Мэг, Мэг… Что же с тобою стало?

Вдруг я услышала какие-то звуки, доносящиеся из комнаты. Выглянув из-за двери, я увидела Ангела: он в ярости выпотрошил все вещи из шкафа, стянул все простыни, перевернул весь дом вверх дном!

— Боже мой, Эрик! Что ты делаешь?

— Моя маска! — зарычал он. — Где моя маска?! Я могу поклясться, что снял её и положил на стол прежде, чем уснуть! Куда она могла деться?!

Он не поворачивался, но я видела, как его плечи дрожат от злости. Он никогда не был таким злым, я и подумать не могла, что пропажа маски так выведет его из себя.

— Эрик, успокойся, — тихо сказал я, но он вдруг перевернул кресло, и я аж подскочила.

— Нет! Я не успокоюсь, пока её не найду.

— Эрик…

Он прижал к правой части лица рубашку и обернулся. Его лицо покраснело, он тяжело дышал. Я протянула красивую подарочную коробку, перевязанную синим бантом. Он секунду смотрел на неё, потом повернулся и рывком отодвинул кровать, словно маска могла оказаться под ней.

— Ну, Эрик, у меня для тебя подарок, прервись на минуту.

— Пока на мне не будет моей маски, я…

— Эрик! — я уже повысила голос. — Открой подарок, а потом я помогу тебе искать маску.

— Нет, сначала ты поможешь мне её найти, а потом я открою подарок! Без неё я чувствую себя слабым.

— Открой, — я буквально всунула коробку ему в руки. Он помедлил, сильнее прижал рубашку к лицу и, сорвав бант, открыл коробку. Я следила за его реакцией, хотела увидеть на его лице улыбку или что-то похожее, но он только поднял на меня полные животной ярости глаза. На его скуле билась жилка, что говорило о том, что он достиг пика злости.

— Это что, шутка?!

— Нет, Эрик, просто одень её.

— Ты думаешь, это смешно?! — он надвигался на меня, и я невольно приготовилась защищаться. — Ты украла мою маску, запаковала в подарочную упаковку и выдала за подарок? Это не смешно, Кристин! Это глупо! Ты украла мою маску!

— Послушай, Эрик…

Но он не желал слушать. Я судорожно перебирала в голове мысли о том, как заставить его надеть маску, пока одна мысль не пришла мне в голову. Я отступила на шаг, прикрывая рот рукой от ужаса, словно меня жутко напугало его лицо. Сработало. Он остановился, побледнел и резко отвернулся, доставая маску из коробки и надевая её. Воцарилась тишина. Эрик в недоумении снова снял маску, повертел её в руках и провел пальцами по мягкой овечьей шерсти. Он всё понял. Понял, что я хотела как лучше. Снова надев маску, он повернулся ко мне, улыбаясь немного грустно, но благодарно.

— Кристин, — он смотрел на меня, — я так виноват…

— Всё в порядке, Эрик, — улыбнулась я, — прости, что взяла маску без спроса, но если бы я спросила, это уже не было бы сюрпризом.

Ангел протянул руку и провел пальцами по моей щеке. Я смущенно опустила голову.

— Кристин… Как ты догадалась обшить её овечьей шерстью? Я провел многие годы, пытаясь найти хоть что-то подходящее, но безуспешно.

— Я обратилась к портному, он рассказал про овечью шерсть, заказал её, и я сама всё сделала.

— Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Ах, Кристин, ты бы знала, как много это для меня значит. Это самое ценное, что у меня когда-либо было. Мне больше не придется мучиться и страдать в этой маске.

— Правда, так лучше?

— Намного.

— Я хотела отдать тебе её на Рождество, но без неё ты бы разнес дом.

Эрик виновато оглядел разгромленную комнату и снова коснулся пальцами моей щеки:

— Ещё раз спасибо, это лучший подарок из всех, которых я мог только пожелать. Кристин?..

— Да, Эрик?

— Может… Я мог бы поблагодарить тебя… по-другому?

— Как? — я улыбнулась.

— Я могу… поцеловать тебя?

Этот вопрос застал меня врасплох, я замешкалась, и он отдернул руку от моего лица, словно обжегшись:

— Прости, я не должен был…

Но меня вдруг охватила волна эмоций. Я притянула его ближе и впилась поцелуем в губы. Если раньше наши поцелуи были исключительно целомудренными, то теперь мне хотелось большего. Его запах… Терпкий запах одеколона… Он сводил меня с ума.

Дышит. Так тяжело. Горячо.

На секунду он отстранился. Он сейчас слишком близко, чтобы думать о завтрашнем дне, глаза слишком манящие, губы слишком влажные… Несколько секунд в тишине мелькал его блуждающий взгляд, а вздох проиграл целую мелодию.

Ресницы медленно опустились, и его губы накрыли мои. Ноги подкосились, и я вцепилась в его плечи. Дыхания слились в одно, а губы уже не хотели отпускать друг друга. Я никогда не чувствовала ничего подобного, с Раулем всё было по-другому.

Я вдруг потеряла равновесие и полетела назад, потянув за собой Ангела. Как же кстати пришлось то, что сдвинул эту чертову кровать. Я упала на мягкое одеяло, Эрик тяжело дышал надо мной, находясь в паре сантиметров от моего лица. Он смотрел мне в глаза, его терзали какие-то сомнения, но он их отбросил, наклонился ближе и снова поцеловал меня. Сердце билось как заведенное, я уже не могла оторваться от Эрика. Это было неповторимо, у меня кружилась голова. Я чувствовала его руки на своей спине, такие теплые и нежные, он словно боялся меня сломать или сделать больно. Из моей груди вырвался тихий стон.

— Эрик…

Вдруг Эрик резко отстранился и с ужасом посмотрел на меня.

— Кристин, прости меня! Я… Я не смог… я не должен был… прости!

Я постаралась сдержать нарастающее разочарование. Его можно понять, он никогда не был так близко к женщине.

Я улыбнулась, поднялась на ноги и крепко обняла Ангела.

— Всё в порядке, Эрик. Я рада, что тебе понравился мой подарок.

— Спасибо…

Я вздохнула и обвела взглядом комнату:

— Ну, Эрик, а теперь тут нужно всё убрать и разложить по местам.

Ангел кивнул.

Я складывала вещи в шкаф и думала только о том, как бы поскорее отправить письмо Раулю и сказать, что между нами всё кончено.

Я не смогу покинуть Эрика. Теперь не смогу.

Эрик

Я не мог поверить в то, что случилось. Казалось, стоит только проснуться, то всё это исчезнет, как прекрасный сон. Кристин сделала мне бесценный подарок — моя маска больше не царапала ран, но ещё куда бесценнее был её поцелуй. При воспоминании о нем перехватывает дыхание. Стоит ли говорить, что даже когда она целовала меня в щеку, по телу пробегали мурашки, но когда она поцеловала меня по-настоящему — полетели искры. Я чувствовал её дыхание, вкушал её губы, слышал, как бьется её сердце. Я бы не смог остановиться, она прошептала моё имя, и я словно потерял голову, но в следующую секунду реальность обрушилась на меня, заставив отшатнуться от Кристин. Что я делаю? Она замужем! Она такая красивая, а я... Нет, я не мог. И Кристин это поняла, хоть я с изумлением увидел на её лице каплю разочарования.

Мы убрали весь дом, в котором теперь стало ещё уютнее, потом поужинали и легли спать, не обмолвившись и словом о случившемся.

На следующее утро я проснулся от страшной боли. Вчера я весь день — вопреки рекомендациям врача — провел на ногах, и теперь в них, от бедра до лодыжки, пульсировала страшная боль. Я стиснул кулаки и сделал глубокий вдох. Кристин поможет мне, она всегда помогает. Я протянул руку, чтобы ощутить под ладонью холодную простыню. Соседняя кровать была пуста. Резко встав и зашипев от боли, я огляделся. Девушки не было.

— Кристин? — позвал я. Может, она на кухне? Но нет, тишина, не слышно привычного насвистывания мелодий.

— Кристин, — уже слабее крикнул я, — мне... мне очень нужна твоя помощь... Мне плохо.

Ответ был тот же. Звенящая тишина. Как же я ненавидел, когда она уходила, не предупредив! Но я точно знал, что она вернется вовремя. Я просто надеялся, что она придет как можно скорее, ведь сам я не поднимусь с постели, а обезболивающее на кухне. Я никогда и подумать не мог, что буду нуждаться в чьей-либо помощи. Откинувшись на подушку, я постарался забыться сном и забыть о боли, но это оказалось невозможным. Каждую клеточку словно пронзали десятки иголок.

Я повернул голову, прижался щекой к прохладной подушке и вдруг заметил что-то под подушкой Кристин. Я постарался сесть, протянул руку и вытащил небольшую книжицу в кожаном переплете с пожелтевшими страницами, из него торчала лента, которую использовали в качестве закладки. На переплете не было напечатано название книги, и, заинтересовавшись, я открыл книгу на заложенной закладкой странице. Мне открылся аккуратный ровный почерк... Её дневник? Я сам время от времени вел дневник, где записывал особо эмоциональные моменты и мысли по поводу Кристин, и я был бы в ярости, если бы она его прочитала. Так стоит ли мне читать её? Это неправильно, я не должен этого делать. Но глаза сами побежали по красивым строчкам.

«Дорогой дневник,

всё становится только хуже и хуже! Я не могу думать ни о ком другом, кроме Эрика. Это так странно… когда я его вижу, сердце словно останавливается, а дыхание перехватывает. Мне страшно. У меня есть муж, но ничего подобного я к нему не испытывала. Даже его поцелуи были чисто символические, не зажигали пламенного огня внутри, не вызывали головокружения, а с Эриком я чувствую себя счастливее. С Эриком всё по-другому».

Я затаил дыхание, читая эти строки. Она... Она думает обо мне, она счастлива со мной! Нужно было положить дневник на место, закрыть, сделать вид, что я ничего не читал, но я, как завороженный, перевернул страницу.

«Дневник,

пишу прямо с утра, чтобы не забыть. Сегодня мне снился необычный сон. Мы танцевали с Эриком посреди комнаты, он кружил меня, не отрывая от меня блестящих глаз, которые гипнотизировали меня, сердце замирало от этого взгляда, а потом... Потом всё случилось так быстро, мы вдруг оказались на кровати, и произошло то, чего я ожидала меньше всего. Да, дневник, мы сделали это! И даже теперь эти картины проносятся у меня в голове. Эрик был такой чуткий и ласковый... Нужно поскорее перестать об этом думать, это неправильно. Вот сейчас я сижу, пишу, а он спит рядом, словно это был не сон. Но, к сожалению, в реальности он шарахается от меня как от огня».

Я залился краской и почувствовал, как во рту пересохло. Она была разочарована, что это был всего лишь сон? Она хочет большего? Эти строки сводили меня с ума. Кристин... Я захлопнул дневник и отбросил его подальше, потом схватился за голову и прикусил губу. Она... она что, хочет меня? Хочет это уродливое тело? Я судорожно выдохнул, бросил взгляд на дневник и увидел свернутую бумажку, которая выпала из него. Любопытство было сильнее меня, поэтому я потянулся, развернул пергамент и, прочитав, кому адресовано это письмо, крайне заинтересовался.

«Дорогой Рауль,

Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я очень далеко и впервые за долгое время счастлива. Я узнала, что ты ищешь меня и должна тебе сообщить, что это лишнее. Знаешь, Рауль, раньше я тебя любила, ты был моей каменной стеной, защищал меня от чудовищного Призрака Оперы. Я доверилась тебе и долгие десять лет старалась понять, люблю я тебя или нет. И вот, за это время, что я была вдали от тебя, я не почувствовала ни капли тоски. Я не скучала по тебе. Я поняла, что сделала ошибку. Раньше я думала, что, выйдя за тебя замуж, стану самой счастливой женщиной на свете, ведь ты обещал мне это, но что случилось на самом деле? Ты пьешь, ночами и днями пропадаешь где-то, играешь в карты, но это я ещё могла вытерпеть, а вот когда ты начал поднимать на меня руку… это стало последней каплей. Здесь я встретила человека, который нуждается во мне больше всего на свете, и я благодарна ему за всё: он дал мне крышу над головой и еду. Пусть я не люблю его, но здесь мне гораздо лучше, чем в Париже с тобой.

Желаю удачи и настоящей любви,

Кристин»

Я почувствовал, как сердце рухнуло. В голове бились четыре слова из этого злосчастного письма: «Я не люблю его».

Страшная боль пронзила моё сердце, я с отвращением отбросил письмо и спрятал лицо в ладонях. Каким я был дураком, думая, что всё может быть по-другому, что она полюбит меня. Она не любила меня... Она не любила меня! Эта фраза всё громче раздавалась в голове. Хотелось лечь и умереть от боли и обиды. Сначала её дневник подарил мне надежду, а в следующую минуту это письмо разбило моё сердце. Не обращая внимания на ноги, разрывающиеся от боли, я поднялся с постели и поплелся в ванную, где висело одно единственное зеркало. Боже мой, как я не любил зеркала! Но сейчас я с силой сорвал с себя маску и взглянул в это отвратительное мерзкое лицо. Руки тряслись, слезы катились по щекам от невыносимой боли. Я заходился в рыданиях, меня всего колотило, и я с размаху ударил кулаком по небольшому зеркалу.

Я бил снова и снова, выплескивая всю злость и обиду, мне было всё равно на струящуюся по рукам кровь, которая ручьями стекала в раковину и исчезала с неприятным хлюпаньем. Мне не хотелось жить. Слишком большой груз обиды свалился на мои плечи, который я не могу вынести. Разбитое стекло со звоном разлетелось по ванной, я не чувствовал ничего, кроме душащих слез... Нет, я больше не могу так.

Наклонившись, я поднял с пола самый большой осколок и, не мешкая, резанул по левой руке. Кровь брызнула мне на рубашку, но ведь этого мало. Я хотел знать наверняка, что умру. Медленно поднеся осколок к запястью правой руки, я вскрыл очередную вену. Кровь было уже не остановить, голова закружилась, и я сполз по стенке на пол, наблюдая, как кровь заливает пол, а потом почувствовал, как глаза сами начинают закрываться. Вот, стоит мне закрыть глаза, уснуть — и всё закончится. Я, наконец, покину этот мир и буду вечность гореть в аду, никому не нужный и одинокий.

Спустя пару минут меня начало знобить. Дыхание слабело.

— Эрик, я дома! — послышался из коридора счастливый голос. — На улице так холодно, я совсем замерзла. Ты умываешься? Я сейчас приготовлю завтрак.

Кристин вернулась! Она не должна меня спасать! Я не хочу жить! Пусть уйдет. Я не мог захлопнуть дверь ванной, не мог закрыться, силы стремительно меня покидали.

— Эрик, ну где ты? — она рассмеялась. — Хватит прятаться, я знаю, что ты дома.

Я видел, как она появилась в дверях ванной с улыбкой на губах, но стоило ей меня заметить, как ужас озарил её лицо. Она закричала и кинулась ко мне, падая коленями прямо в лужу крови.

— Эрик! — она потрясла меня за плечи. — Эрик, скажи что-нибудь!

Я сделал усилие и поднял на неё глаза, но не смог разглядеть лица. Вместо этого её озарила яркая вспышка, которая начала быстро гаснуть, и спустя несколько секунд я слышал только звук своего сердцебиения. Стук. Ещё стук, но тише. Тише... А потом вдруг всё громче и громче. Я распахнул глаза и был встречен яркими солнечными лучами, бьющими прямо по глазам. Вдалеке слышались тихие голоса. Осязание медленно возвращалось ко мне, я чувствовал под головой мягкую подушку, а на правой части лица привычно лежала маска, словно ничего и не было, словно это был просто сон.

— Не спускайте с него глаз и ни в коем случае не позволяйте волноваться, — прошептал мужской голос. Врач? — Давайте ему как можно больше жидкости, нужно восстановить тот объем крови, которую он потерял.

О, да, я бы сейчас осушил целую бутылку прохладной воды, но не мог найти в себе сил попросить. Тело было так истощено, что я даже пальцем не мог пошевелить. Глаза сами закрылись, и я провалился в темноту.

Когда я проснулся в следующий раз, мои ноги лежали на груде подушек, патефон красиво играл нежную мелодию. Я повернул голову, прижался щекой к прохладной подушке, не открывая глаз, и застонал от боли.

— Эрик? — я почувствовал теплые руки на своем плече. — Эрик, ты меня слышишь?

Я приоткрыл глаза и увидел её усталое побледневшее лицо. Она что, совсем не спала? Волосы растрепались, глаза потускнели. Почему я еще жив? Почему я такой неудачник, что даже умереть не могу нормально?

Я не мог смотреть на неё, поэтому повернул голову в другую сторону и замер. Там, на столике, лежало несколько прозрачных пакетов с кроваво-красной жидкостью, от одного из них шла трубка, которая, как я позже понял, была воткнута в мое предплечье.

— Прости, Эрик, — пробормотала Кристин, — это... это так ужасно. Я не должна была оставлять тебя одного, это всё моя вина. Если бы я была дома, ты бы не упал на эти осколки.

Она думает, что это всё случайность? Что я упал и порезался? Я хотел что-то сказать, но горло пересохло до такой степени, что я только слабо захрипел. Девушка всё поняла и тут же подставила к моим губам стакан с холодной водой.

— Врач говорит, что тебе нужно много пить. Хочешь ещё? Может, принести сока?

Я не смог проронить ни слова, мне было тяжело даже открыть рот. Кристин выглядела такой расстроенной. Она села в изголовье кровати и гладила меня по руке. «Она меня не любит, — твердил я себе, — она просто использовала меня, чтобы не пропасть на улице». Я был дураком, когда думал, что она сможет меня полюбить.

Я молча наблюдал, как кровь бежит по тоненькому шлангу мне в вены. Интересно, чья она?

— Я так испугалась, Эрик. Доктор сказал, что тебе срочно нужно переливание, так что теперь мы с тобой вроде как одной крови.

Я резко повернул голову и почувствовал, как неприятно захрустела затекшая шея. Кристин выдавила усталую улыбку. Она волновалась за меня, боролась за мою жизнь! Я опустил взгляд на её руки и заметил ватный тампон, слегка запачканный кровью. Она пожертвовала для меня свою кровь! Я замотал головой, ничего не понимая. Во мне теперь течет кровь Ангела вперемешку с грязной кровью Демона. Зачем она дала мне кровь, если не любит? Что происходит?!

— К-Кристин?

Говорить было очень больно, но я себя пересилил. Девушка наклонилась ближе:

— Да, Эрик?

— З-зачем ты дала м-мне... кровь?..

Единственные слова, которые меня бы сейчас спасли, это «Потому что я люблю тебя». Может, я всё неправильно понял? Может, мне не всё известно, и в письме Кристин обманула Рауля?

— Потому что...

Я жадно ловил каждое слово. Давай, Кристин, спаси мою душу!

— Потому что так было правильно.

Вот и всё. Надежды рухнули. «Так было правильно». Я тоже руководствовался этим, когда вскрывал вены. Так правильно... Но я был настолько слаб, что не смог сдержать нахлынувших слез. Замечательно, теперь я в её глазах выгляжу как последняя сопливая девчонка.

— Эрик, почему ты плачешь?

Как мне хотелось, чтобы тот роковой осколок убил меня. Убил — и всё. Конец. Меня разрывало изнутри, я чувствовал, как сердце кровоточит, еле бьется, затем медленно покрывается ледяной коркой, и вместе с ней под лед уходит вся последняя доброта, что во мне оставалась. Кровь в жилах начала закипать, а вместе с яростью приходили и силы:

— Ты думаешь, что это несчастный случай? — зарычал я. — Что я случайно упал на груду битого стекла?

— Что ты такое говоришь? — девушка приподняла брови.

— Ты глупая, Кристин! У меня глубоко перерезаны вены на обеих руках, и ты думаешь, что это несчастный случай?! Я специально, Кристин! Специально разбил зеркало и перерезал себе вены!

Я не мог остановиться, горло раздирало от боли и сухости.

— Почему... зачем? — тихо спросила Кристин, по её щекам заструились слезы.

— Потому что я хотел умереть, Кристин! Я видел твоё письмо к Раулю, ты никогда не полюбишь меня!

Кристина не проронила ни слова, она молча начала рыдать. Почему она плачет?

— Я дал тебе второй шанс, и как ты мне отплатила? Пишешь, что тебе тут хорошо, что есть крыша над головой, но ты не любишь меня! Знаешь, как у нас называют таких? Ш...

— Эрик, я не такая! — выкрикнула Кристин, вытирая дорожки слез и хлюпая носом. — Я просто боюсь тебя любить.

— Из-за моего лица? Так вот зачем ты сделала для меня эту маску! Чтобы я снимал её как можно реже.

— Да, меня пугает твоё лицо, — прошептала Кристин, не отрывая от меня глаз, — я думаю, что люблю тебя, но когда вижу твоё... настоящее лицо, то не испытываю ничего, кроме страха.

— Надо же, а в твоих снах оно тебя совсем не пугает! Даже наоборот.

Девушка задохнулась, словно её ударили под дых:

— Как ты посмел читать мой дневник?!

— Ты не ответила!

— И не отвечу!

Я резким движением сорвал маску, и она тут же отвернулась, закрыв глаза и съежившись от страха.

— Ну, а теперь бы ты осмелилась меня поцеловать? — ядовито бросил я. Пусть мне было всё больнее и больнее, но я был не в состоянии остановиться.

Кристин медленно повернула голову:

— Эрик...

— Послушай, Кристин, это я! Я могу скрыться за маской, но моё настоящее лицо никуда не исчезнет! Я простил тебя, а ты принесла мне ещё больше боли, чем прежде!

— Эрик, прошу...

— Уезжай, Кристин, я не могу так больше.

— Эрик! — она снова залилась слезами. — Пожалуйста, Эрик, позволь мне всё исправить! Как ты надеешься, что я смогу привыкнуть к твоему лицу, если всё время ходишь в маске? Конечно, когда ты так неожиданно её снимаешь, я теряюсь и прихожу в ужас, но если бы ты вовсе ходил без неё, я бы воспринимала это естественно, не сразу, конечно, но я бы привыкла!

Она стояла на коленях перед кроватью и крепко сжимала мою ладонь.

— Пожалуйста, обещай, что будешь носить свою маску только за пределами квартиры, я привыкну к тебе... я полюблю тебя!

«Да не полюбишь ты меня, тем более, если я буду ходить без маски» — пронеслось в голове. Она не сможет смотреть в это уродливое лицо без страха.

— Не давай мне ложных надежд, Кристин, — тихо бросил я, — да и ни к чему мне это. Я не люблю тебя, и не нужна мне больше твоя любовь.

Конечно, я лгал. За меня говорила накипевшая злоба. Ну, а что мне надо было сказать? «Кристин, я люблю тебя больше жизни, но мысль о том, что я чудовище и не достоин твоей любви, убивает меня?» Что за бред? Даже моя собственная мать не могла смотреть на меня без отвращения.

— Выпей ещё, — подавлено сказала Кристин, поднося к моему лицу стакан.

— Не надо, уйди от меня.

Я закрыл глаза, услышал, как Кристин, шурша подолом платья и шмыгая носом, убегает на кухню, а сам провалился в беспокойный сон.

Кристин

Эрик пытался покончить с собой! Господи, вышла на пару часов, выполнила задания синьора Анджело и купила кое-что к Рождеству. Прихожу, а Эрик лежит на полу ванной в луже крови! Я подумать не могла, что он сможет так поступить, я до последнего была уверена, что это несчастный случай, но когда Эрик сказал, что это было нарочно… И всё это из-за меня! Чёртово письмо. Я не знала, что испытываю к Эрику, да даже если бы я его и любила, не написала бы об этом мужу. Это ещё больше разозлило бы Рауля. Я думала, что теперь Эрик точно прогонит меня, но нет. Стена, которая только-только начала таять, вновь заледенела.

Он заснул, я на цыпочках прошла в комнату и выключила патефон, затем вернулась на кухню и начала готовить обед, изредка заглядывая к Ангелу. Его запястья были туго перемотаны, а из предплечья тянулся тоненький проводок, по которому струилась алая субстанция, насыщая его вены недостающей кровью. Спустя час я принесла в комнату тарелку с горячими бутербродами и стаканом холодного молока. Эрик проснулся, он лежал и с отсутствующим видом смотрел прямо перед собой. Он не надел маску, и я вздрогнула от неожиданности. Неужели он решил выполнить мою просьбу и перестать её носить? Я была к этому не готова, не так быстро!

— Э-Эрик? Я принесла тебе перекусить. Врач сказал, что ты должен нормально питаться, чтобы скорее поправиться.

Я пересилила себя и подняла на него глаза. Эрик не пошевелился. За это время он ещё больше побледнел и был похож на скелет, обтянутый белой кожей.

— Ну же, Эрик, поешь.

Вдруг он ещё слаб, чтобы самостоятельно питаться? Я вздохнула:

— Ну… ладно. Давай по-другому.

Я взяла с тарелки бутерброд и приставила к его губам. Тот попытался отвернуться, но был слишком слаб.

— Ешь!

Он одарил меня холодным взглядом и слабо простонав, откусил кусочек, затем принялся медленно жевать. Потом я помогла ему отпить молока, но вдруг Ангел прошептал:

— Я… мне плохо… — закрыл глаза и потерял сознание.

Врач сказал, чтобы я не боялась, это вполне нормально: пока он не восстановится и не получит достаточное количество крови, он часто будет проваливаться в небытие. Мне тоже было плохо. После всех этих прогулок по морозу я начинала чувствовать легкое недомогание. Вздохнув, я пошла развешивать недавно постиранные вещи на веревку над камином, потом выудила из своего плаща подарок для Эрика и упала в мягкое кресло, разглядывая небольшую коробочку. Я поработала у синьора Анджело, и он щедро мне заплатил. Я долго отказывалась принимать деньги, всё-таки это я ему должна была, но тот не принял возражений. На вырученные доллары я купила Эрику новенькие карманные часы. Я сидела на подоконнике кухни и смотрела, как они красиво переливались, когда я вертела их в руках, пропуская цепочку меж пальцев. Да, я отдала за них немало денег, но они того стоили. Вот Эрик обрадуется, а то его часы уже потемнели от старости.

— Кристин? — послышался слабый голос. — Кристин, ты не могла бы подойти?

Я тут же вскочила на ноги, сунув подарок в карман фартука, и бросилась в комнату. Скомканное одеяло валялось на полу, а Ангел беспомощно смотрел на него.

— Эрик, что случилось?

— Подай мне одеяло, оно упало, когда я спал.

Я кивнула, накрыла Эрика теплым одеялом, села на край постели и начала массировать его ступни. Его ноги, наверное, очень болят.

— Спасибо, — прошептал он, откидываясь на подушку. Я улыбнулась, не отрывая глаз от его ног. Ну, не могла я смотреть ему в лицо. Пока не могла. Но вдруг я закашлялась, прикрыв рот рукой.

— Ты больна? — Эрик тут же сел, пристально уставившись на меня.

— Нет, я… я просто… я прекрасно себя чувствую, — солгала я.

— По кашлю не скажешь, — недоверчиво сказал Эрик, — Кристин, если ты болеешь, ты должна сказать мне. Люди, которые болеют на Кони-Айленд, часто умирают, запуская болезнь. Я был в их числе, еле выбрался.

Я от испуга даже подняла на него глаза. Он смотрел с таким беспокойством и волнением, что я не отвернулась от его ужасного лица, а наоборот, выдавила улыбку:

— Я в порядке.

— Если станет хуже, то пообещай, что скажешь мне.

— Обещаю. Как… как ты выжил, если остальные умирают?

— Я едва не умер, сильно запустил лёгкие, почти не мог дышать, но меня откачали. Иногда складывается впечатление, что смерть — моя старая подруга, которая всё время выталкивает меня обратно. И ей плевать, хочу я этого или нет.

Я решила промолчать и не утомлять Ангела разговорами, поэтому молча сидела и растирала его больные ноги.

— Не могла бы ты мне кое-что сказать, Кристин?

Я настороженно подняла голову и взглянула на него. Эрик прижался уродливой частью лица к подушке, а нормальной смотрел куда-то в пространство.

— Что сказать?

— Была ли ты счастлива в браке с Раулем? Хотя бы мгновение?

Этот вопрос застал меня врасплох, и я в задумчивости опустила глаза. Нет. Не была. С самых первых секунд брака стало понятно, что он получил желаемое, в его глазах больше не горел тот огонек, что горел раньше.

— Вообще-то нет. В Опере то и дело ходили разговоры, что жена виконта будет самой счастливой женщиной на свете, что нет никого на свете лучше виконта де Шаньи, преданного и семейного человека. Но я не была с ним счастлива, ни одной секунды. В наших отношениях царил холод и безразличие. По крайней мере, с его стороны.

— Я бы никогда не смог холодно относиться к такой девушке, как ты, тем более, если бы ты была моей женой. Он просто глупец. Скоро он поймет, что ты ускользаешь, как вода сквозь пальцы, и попытается тебя вернуть.

— Я не вернусь.

— Он не будет спрашивать.

Я остановилась и мгновение смотрела на Эрика, обдумывая его слова. Он был прав, но пока у меня в запасе ещё пару месяцев, чтобы побыть счастливой. Ангел поймал мой взгляд и вопросительно поднял брови, не отрываясь от подушки.

— Что? — он улыбнулся и в этот момент стал почти точной копией своей матери, той, которую я видела на старой фотографии. Эта скромная и добрая улыбка всегда заставляла мое сердце трепетать. Я вдруг подалась вперед и нависла над Ангелом. Улыбка сошла с его лица, оставив место непониманию. Всего пара месяцев и, я уверена, Рауль найдет меня и заберет. Я нагнулась ещё ниже и поцеловала Ангела в щеку. Тот от удивления повернулся ко мне всем лицом. Я едва не задохнулась от ужаса, но сдержалась. Надо же, я делаю успехи.

— Я пугаю тебя, да? — без тени обиды спросил Эрик.

— Нет… Немного. Я уже начала привыкать.

Но я не отвела глаз, а смело смотрела на его правую часть лица. Вдруг в глазах Ангела застыли слезы.

— Эрик… Что случилось?

— Ты… Ты смотришь на меня… на меня без маски! О, Кристин, ты не отвернулась.

Я широко улыбнулась. Ведь, правда, ничего в этом страшного нет. С маской или без маски — это Эрик! Я влюбляюсь в его сердце, а не в его лицо. От переизбытка чувств я сгребла его в объятия и поцеловала в уродливую щеку. Он замер, уставившись на меня широко раскрытыми глазами.

— Кристин… — прошептал он, качая головой. Я ничего не успела понять, как он притянул меня ближе и поцеловал. Его губы были холодные, как лед, мои — жаркие и обжигающие, а когда горячее и холодное сливается воедино… У меня перехватило дыхание. Эрик не отдалялся и не отталкивал меня, нет, он аккуратно перевернул меня на спину и начал покрывать шею пылкими поцелуями, от которых замирало сердце и мурашки бежали по коже. Трудно было поверить, что это третий поцелуй в его жизни. Я вся горела изнутри от его ласковых рук, блуждающих по моему телу, от его горячего дыхания.

— Кристин… — пробормотал он.

— Не вздумай останавливаться, — предупредила я, зарывшись пальцами в его волосы. Эрик притянул меня ещё ближе, я чувствовала бешеный стук его сердца, а потом… потом он задел мою щеку своей уродливой частью лица, и я дернулась. Осознав весь ужас этой ситуации, я попыталась сделать вид, что ничего не было, но поздно. Эрик зарычал от злости, перекатился на спину и со всей силы ударил кулаком по матрасу.

— Эрик… — взмолилась я, но он покраснел от злости.

— Я отвратителен тебе! Я урод!

— Эрик, послушай!

— Я не хочу ничего слушать, уйди от меня!

Как я могла так поступить? Он в который раз мне доверился, а я в который раз всё испортила. Идиотка.

Следующие несколько дней он со мной не разговаривал: то спал, то просто смотрел в потолок, а когда я приносила еду, он молча брал у меня тарелку и ждал, пока я уйду. А ещё он заставил меня передвинуть свою кровать на место. Я понимала, как сильно его обидела, поэтому решила переждать это время. Я всё ждала, пока он остынет и заговорит первым, но этого не происходило. Он все время спал, просыпался только чтобы поесть. Ему это должно идти на пользу, ведь чем больше он отдыхает, тем лучше.

Когда прошла неделя, а его бойкот всё тянулся, я поняла, что больше не вынесу этого. Я сходила с ума без наших разговоров, его смущенной улыбки и робких прикосновений. Безусловно, это была моя вина, и я не знала, как всё это исправить.

Когда я проснулась следующим утром, то первым делом заметила окна. Они были покрыты причудливым узором, созданным крепким ночным морозом. Я выбралась из постели и поежилась, в доме было прохладно, поэтому я закуталась в теплый махровый халат и обнаружила, что постель Эрика пуста, а из кухни доносился звон посуды. Он впервые за всё это время поднялся на ноги. Я тихо вошла на кухню. Эрик, нахмурившись, сидел за кухонным столом и внимательно читал какие-то бумаги. Я прошла мимо него и поставила чайник, чтобы вскипятить немного воды.

— Ты сегодня рано, — издалека начала я, опираясь локтем на стол, но Ангел даже бровью не повел.

— Хочешь чаю? — я упорно старалась завести беседу, но он упрямо молчал и делал вид, что меня не замечает.

— Эмм… Как твоё самочувствие? — и снова тишина в ответ!

Я была просто сбита с толку. Почему он меня игнорирует? Ну да, да, я была неправа, но хотя бы словом обмолвиться можно! На такой случай у меня был план «В». Я тихо подошла к нему и, протянув дрожащую руку, коснулась ладонью его уродливого лица. Это было не так ужасно, как мне казалось раньше. Его кожа была немного шершавой и сухой, но в этом не было ничего противного, раны теперь заживали быстрее, благодаря маске. Эрик резко выдохнул и поднял на меня голову. Я не одернула руки, только придвинула стул поближе и села рядом, изучая его страшную часть лица.

— Тебе… тебе не противно? — немного осевшим голосом спрашивает Ангел.

Я выдавила улыбку и ласково погладила его по изувеченному лицу. Серьезно, я раньше и подумать не могла, что смогу вот так вот без тени отвращения или страха трогать его лицо без маски, а теперь мне было его жаль, а это нелицеприятное зрелище не вызывало у меня никаких эмоций. Эрик не отрывал от меня глаз, он был поражен и словно не верил случившемуся. Ангел накрыл мою руку своей:

— Что ты… чувствуешь?

— Ничего плохого, — честно ответила я, — оно… как наждачная бумага, но мне не противно.

Ангел опустил голову и, вытащив из кармана халата маску, надел её.

— Ты обещал, что не будешь надевать маску дома, Эрик. Я что, обидела тебя?

— Нет, всё нормально. Я был дураком, когда решил попытаться всё изменить. Раз тебе проще смотреть на меня в маске, не имею ничего против.

Он поднялся, и я вскочила следом:

— Эрик, пожалуйста…

— Кристин, перестань, в маске я хоть немного лучше, — он взял меня за руку и улыбнулся. Я взглянула на него и тоже расцвела. Да, я могла бы привыкнуть к лицу, но когда он в маске, мне комфортнее, меня не отвлекает его уродство. — Тебе ведь нравится моя маска?

Я удивленно подняла глаза. Что на это ответить? Любой неправильный ответ — и он снова объявит мне бойкот.

— Только честно, Кристин, меня устроит любой ответ. Просто… даже моя мать презирала меня, что в маске, что без неё, мне важно знать, как тебе больше нравится. В маске?

Я нервно сглотнула и медленно кивнула. Эрик ждал этого ответа, он опустил голову, но только на мгновение, он быстро взял себя в руки и даже выдавил неправдоподобную улыбку:

— Ответь ещё на один вопрос… скажи, ты боишься меня? Боишься, когда я в маске?

— Н-нет, не боюсь, — тут же ответила я.

— Иногда ты смотришь на мою маску и… и улыбаешься. Это вымученная улыбка или искренняя?

— Искренняя, Эрик.

— Ну, раз ты способна на искреннюю улыбку только когда я в маске, я буду снимать её как можно реже.

Эрик повернулся и пошел в комнату. Я знала, что эти слова тяжело ему дались, ему больно это слышать, и я тихо окликнула Ангела:

— Эрик?

— Да? — он обернулся, остановившись в дверях.

— Да, мне нравится, когда ты в маске, но я хочу поближе узнать человека, который находится за этим бездушным куском фарфора.

Он только пожал плечами, но я ещё не закончила:

— Мне бы хотелось провести с тобой вечер. За ужином.

— Хорошо, — ответил он и ушел в комнату, оставив меня стоять посреди кухни.

Этот ужин много для меня значил. Я хотела наладить отношения, чтобы всё было как раньше. Быстро сбегав в магазин, накупив продуктов и хорошую бутылку вина, я поспешила домой, чтобы приготовить вкусный ужин. Я полдня провела на кухне за плитой, только изредка заглядывая в комнату, чтобы проверить Ангела, но тот мирно спал. К вечеру я накрыла на стол, достала из холодильника бутылку вина и тяжело вздохнула. Я не умела снимать крышки, обычно этим занималась прислуга, но теоретически я знала, как применять штопор. Разумеется, пробка с громким хлопком вылетела, а дорогое вино расплескалось во все стороны. Я тихо выругалась, поставила бутылку на стол и ахнула, взглянув на своё отражение в темном окне. Вся блузка была красной и насквозь промокшей от вина.

— Проклятье, — пробормотала я, стягивая верхнюю часть одежды и оставаясь в одном корсете. Я собиралась накрыть на стол, а потом быстро переодеться и пригласить Эрика.

— Всё в порядке? Я, кажется, слышал… — Эрик показался в дверях, я от неожиданности повернулась и встретилась с его ошарашенным взглядом. Он ухватился за дверной косяк, уставившись на меня. Он растерялся и стоял так несколько секунд, а потом, когда до него дошла вся неловкость этой ситуации, судорожно вздохнул, закрыл глаза рукой и отвернулся:

— Прости, Кристин, я не знал… Прости.

— Ничего, — покраснев, буркнула я и, пролетев мимо него, бросилась к шкафу в поисках чистой рубашки. Когда я безуспешно перерыла половину комода, то почувствовала на обнаженных плечах холодные руки и шепот за спиной:

— Ты очень красива, Кристин, — мурашки пробежали по спине, и я замерла, ощутив его руку на своей талии. Его голос словно гипнотизировал меня, такой тихий, будто бархатный. — Ты знаешь, я ненавижу эти корсеты. В них же нечем дышать. И как вы только их носите?..

— В Париже девушки обязаны затягивать талию корсетом, — прошептала я, не поворачиваясь к нему лицом.

— Но ты не в Париже.

Я чувствовала его горячее дыхание на своей шее, от которого волосы на затылке начинали шевелиться. Потом шнурки на корсете медленно развязались, и я вдохнула полной грудью. Кто придумал затягивать корсеты так, чтобы дышать было нечем? Я услышала, как тяжелый корсет упал к моим ногам, и дыхание моё остановилось. Жгучий огонь загорался внутри, я развернулась, краснея, и взглянула на Ангела. Он внимательно смотрел мне в глаза, затем взял за подбородок и поцеловал. Я притянула его ближе, прижавшись к нему всем телом. Пожар, разгоревшийся в груди, опускался всё ниже и ниже, когда Эрик начал медленно отстраняться.

— Только попробуй, — угрожающе предупредила я, не отпуская его из цепких объятий.

— Это грех — осквернять Ангела, — прошептал он, зарывшись лицом в мои волосы.

— Я совершила гораздо больше грехов, Эрик, — вздохнула я, — так что крылья мои давно потеряны, тебе нечего опасаться.

Эрик покачал головой, провел пальцами по моей щеке и, не отрывая от меня взгляда, сунул руку в шкаф и вытянул одну из моих рубашек, которые я не могла найти.

— Я буду рад с тобой поужинать, — улыбнулся он и, поцеловав меня в щеку, ушел на кухню.

Я судорожно ловила ртом воздух, привалившись спиной к стене и смотря вслед его удаляющейся высокой фигуре. Что же ты со мной делаешь, Эрик?..

Эрик

Мы ужинали в полнейшей тишине, и я буквально кожей чувствовал, как в воздухе витает неловкость. Минут десять назад я сидел на кровати, смотрел в окно на красивые морозные узоры, потом из кухни послышался какой-то громкий хлопок, от которого даже я вздрогнул. Что она там делает?

Я поплелся на кухню и увидел такое, от чего даже забыл, как дышать. Кристин в одном корсете стояла ко мне спиной, а потом удивленно обернулась. Мы оба залились краской, я рассыпался в извинениях, а девушка пулей пролетела мимо меня к шкафу. Я, будучи пару мгновений словно в ступоре, не мог отвести глаз от того места, где она только что стояла, а потом медленно повернулся и, ожидая, что она уже будет одета, заглянул в комнату.

Кристин лихорадочно переворачивала всю одежду в гардеробе, и я остановил взгляд на её корсете. Как я их ненавидел — это же настоящая пытка для легких, всё настолько туго стянуто, что не продохнешь. Я подошел ближе и дотронулся до её плеча. Ангел вздрогнул, но не повернулся. Она такая хрупкая, как хрусталь, как смел виконт поднимать на неё руку? Мне стало очень жаль её, она терпела все его выходки и молчала. Я уверен, что Рауль обделял её тем должным вниманием, которого она достойна. А она достойна гораздо большего.

Я тряхнул головой и резко вернулся к реальности, в которой прямо передо мной стояла тарелка фаршированного перца. Я понимал, что она тушит овощи специально для меня, чтобы мой больной желудок смог это переварить. Честно признаться, я был не голоден, но она так много всего наготовила, что было просто некрасиво отказаться от еды. Да и до этого я уже согласился на ужин, так что нужно держать слово.

— Очень вкусно, — кивнул я, когда тягостное молчание стало совсем невозможным.

— Спасибо, — Кристин смущенно улыбнулась, — я рада, что тебе понравилось.

Когда с ужином было покончено, я вдруг с ужасом почувствовал, как желудок начинает неприятно ныть, а в следующую секунду я уже бегу в ванную и склоняюсь над унитазом. Я переел. Всё было так вкусно, что я съел больше, чем мог себе позволить. Когда желудок был опустошен, и я, ухватившись за край раковины, приподнялся на ноги, то увидел Кристин, стоявшую в дверях. Она всё видела?

— Я имею право на частную жизнь и на личное пространство! — возмутился я, и Кристин, быстро извинившись, прикрыла дверь, оставив меня одного.

Я почистил зубы, но меня глодала обида. Почему я не могу быть нормальным? Почему я не могу даже поужинать, как нормальный человек? Я просто отвратителен! Я стиснул кулаки от злости и еле сдержался, чтобы не ударить по новому зеркалу. Вернувшись в комнату, я сел за пианино и, положив лоб на холодную крышку, закрыл глаза.

— Эрик? Эрик, вот, выпей.

Я оглянулся. Кристин стояла рядом и держала в руках прозрачный стакан с прохладной водой. Я поблагодарил девушку и осушил стакан.

— Может, тебе нужна какая-нибудь помощь? — спросила Кристин, сложив руки на груди.

— Нет, но у меня есть к тебе просьба: сядь и, наконец, отдохни. Помнишь, о чем мы договаривались? Ты опять начинаешь вести себя как служанка.

Девушка улыбнулась, встала у меня за спиной и положила руки на мои плечи:

— Сыграешь для меня?

— Всё, что угодно. Есть пожелания?

— «Точка, откуда нет возврата»*.

Когда эти слова сорвались с её губ, холодок пробежал по коже. Это было так давно. Десять лет назад. Перед тем как… перед тем, как она бросила меня умирать!

— Кристин… — прошептал я.

— Пожалуйста, — взмолилась девушка, и я уже не мог ей отказать.

— Ладно, — я поднял крышку пианино, опустил пальцы на гладкие холодные клавиши, когда Кристин сказала:

— Но, чтобы сыграть эту арию, тебе понадобится маска Дон Жуана, — и словно из ниоткуда выхватила до боли знакомую черную маску, — я нашла её в шкафу.

Я покачал головой, но она положила её на пианино, настаивая. Зная, что она всё равно не отстанет, я смирился, сменил маску, и пальцы забегали по клавишам. Полились знакомые ноты, вылетая из-под моих рук и словно возрождая картины тех дней, крики людей, падение люстры, пожар… Я закончил играть первый куплет, а с первых нот второго вдруг услышал красивый голос за спиной. Кристин запела. Она до сих пор помнит слова!

— **Ты принес меня к тому месту, где иссякли все слова,

К тому месту, где речь растворяется в молчании, молчании…

Я пришла сюда, с трудом понимая зачем.

В своих мыслях я уже представляю наши сплетающиеся тела.

Беззащитная и кроткая —

Я здесь с тобой, никаких раздумий,

Я решилась, решилась…

Я затаил дыхание, её руки гладили мои плечи, а я был в плену её голоса:

— Пройдена точка, откуда нет возврата, уже нет пути назад…

Вдруг Кристин неожиданно наклонилась и поцеловала меня со всей страстью. Мое сердце готово было вырваться из груди, я чувствовал её горячее дыхание, но не отрывал пальцы от клавиш. Девушка немного отстранилась, взглянула мне в глаза и продолжила:

— Наши игры страсти, наконец, начаты…

В прошлом раздумья что правильно, а что нет —

Один последний вопрос:

Как долго нам ещё осталось ждать, прежде чем мы воссоединимся?

Меня охватывала та страсть, что и раньше, десять лет назад, я и боялся и наслаждался этим чувством одновременно:

— Когда же хлынет в жилах кровь,

Распустится объятый сном бутон?

— Когда же, наконец, пламя поглотит нас?

Последний куплет мы запели одновременно, наши голоса слились воедино, как и раньше:

— Пройдена точка, откуда нет возврата.

Последняя преграда —

Мост пройден, так что стой и смотри, как он горит.

За точкой, откуда нет возврата…

Девушка притянула меня за воротник, оперлась на пианино и поцеловала. Я вцепился в крышку полированного пианино, прижав её вплотную к инструменту. Приподняв Кристин, я осторожно опустил её на крышку, чтобы не приходилось нагибаться, и со всем желанием ответил на поцелуй, затем медленно отстранился и, обняв Кристин, пропел ей на ухо:

— Скажи, что разделишь со мной одну любовь, одну жизнь,

Укажи мне путь, спаси меня от одиночества,

Скажи, что ты нужна мне здесь, рядом со мной.

Куда бы ты ни пошла, позволь пойти с тобой —

Кристин, это всё, о чем я прошу…

Она поменялась в лице. Да, именно эти строчки я спел десять лет назад за секунду до того, как эта же маска, что сейчас на мне, полетела вниз, и люди смогли узреть моё лицо и с криками выбежать из зала.

Девушка вздохнула и пробормотала:

— Эрик… Помнишь, я брала у тебя из библиотеки книгу?

— Да, ты уже прочитала её?

— Нет, — Кристин встревожено посмотрела на меня и покачала головой, — я дочитала до середины и захлопнула её. — Это просто ужасная книга, я не понимаю, что она делает у тебя на полках. История о мальчике, который попал в плен к цыганам, над которым измывались и избивали, да ещё и… и… и извращались. Это ужасно, я закончила читать на десятой главе и больше не смогла. О, Эрик, ты читал её? Это так ужасно…

Я заметил, как по её щекам покатились слезы. Ох, Кристин, если бы ты знала, как хорошо мне знакома эта история. Я вздохнул и крепко обнял Ангела за плечи, ободряюще поглаживая по кудрям. Она обвила руки вокруг моей талии и уткнулась носом в плечо.

— Ты не должна была её читать, Кристин. Ты слишком чиста для такой грязи.

Вдруг она вырвалась, чтобы заглянуть ко мне в глаза. Я заметил, как она перестала плакать, и на её лице застыл ужас:

— О, Эрик… Это ведь… Это ведь ты тот мальчик?..

Я нахмурился:

— Я не хочу об этом говорить, Кристин. Я перенес гораздо больше испытаний, чем персонаж в этой книге.

— Покажи!

— Что? — я недоуменно покосился на девушку.

— Покажи, что они с тобой сделали. Все эти шрамы, это ведь от их рук? Расскажи!

Что? Она хочет, чтобы я продемонстрировал перед ней своё изуродованное тело? Чтобы она боялась не только моего лица, но ещё и всего остального?

— Нет, Кристин, там не на что смотреть.

Я отошел от пианино и встал у камина спиной к девушке:

— Ты должна понимать, что моё тело намного ужаснее лица. Я не хочу, чтобы ты ещё больше меня боялась.

Но девушка не угомонилась. Она бесстрашно шагнула ближе, блики от камина прыгали по её сосредоточенному лицу. Кристин потянулась к моей рубашке и начала расстегивать пуговицу за пуговицей. Я схватил её за запястья и взглядом попросил не делать этого, но она только отмахнулась. Господи, я сильный мужчина, почему я не оттолкнул её? Зачем позволил увидеть весь этот ужас её глазам, неоскверненным таким уродством?!

Когда она рывком стянула с меня рубашку, я с вымученным видом уставился на девушку. Моё тело так отвратительно… Шрамы покрывали каждый сантиметр грешной плоти, один шрам плавно переходил в другой, моё тело было похоже на какой-то лабиринт, здесь не было ни одного живого места. Глаза Кристин широко распахнулись, и она прижала ладонь ко рту:

— Эрик…

Пламя камина освещало каждый шрам. И чего только со мной не делали…

— Что… Что они с тобой делали? — испуганно спросила Кристин.

— Страшные вещи.

Я думал, что она отшатнется в отвращении, закричит или сморщится, но нет — она с ужасом и одновременным интересом смотрела на моё покалеченное тело, затем протянула руку и коснулась длинного шрама у меня на груди. От её прикосновения пробежали мурашки. И как ей не противно к ним прикасаться?

— Откуда этот?

— Цыган ткнул в меня острым лезвием от лопаты, чтобы повеселить зрителей цирка, — мрачно ответил я и вспомнил, как этот старый ублюдок посмеялся вместе со всеми и бросил меня, истекающего кровью, в этой клетке, а сам закрыл павильон и ушел.

— О, Эрик… — я вновь заметил слезы в её глазах.

— Кристин, что случилось?

— Как… как с тобой могли так поступать?

— Не плачь, — я протянул руку и погладил девушку по щеке, — всё в прошлом.

— Эрик, — она вдруг начала рыдать, громко всхлипывая, — если бы я только знала, Эрик! Если бы знала, как ты несчастен, как ты одинок и сколько всего натерпелся. Если бы я хоть что-нибудь о тебе знала… Я… Я бы никогда не сбежала тогда! Я эгоистка! Какой же я была неблагодарной эгоисткой! Ты подарил мне целый мир, о котором я мечтать не могла, и чем я тебе отплатила? Я… Я… Ах, Эрик, прости меня! Прости!

Я изумленно смотрел, как она закрыла лицо руками и ревет навзрыд. Что такого произошло, что она так отреагировала? Но её слова звучат так искренне.

— Тише, — я погладил её по плечу, — всё хорошо. Ты ничего тогда обо мне не знала и боялась меня.

— Но я могла спросить у тебя! Всё могло было быть иначе!

Она была права, но уже ничего не изменить. Я грустно улыбнулся, убрал с её лица упавшую прядь и заправил за ухо. Кристин вдруг посмотрела на меня так странно — я никогда не видел ни у кого такого взгляда, а в следующую секунду она потянула меня за собой.

— Куда… — начал, было, я, но девушка встала на цыпочки и подарила мне чувственный поцелуй. Я не понимал, чего она хочет, пока она не толкнула меня на кровать. Нет, нет… Я не могу!

Кристин жадно целовала меня, опускаясь всё ниже и ниже, её губы касались страшных шрамов на моем теле, и я вцепился в простыню, откинув голову назад. Сердце замерло, я чувствовал, как тело просто изнемогает от желания, но разум говорил обратное. Ты Демон, как ты смеешь даже думать о том, чтобы овладеть Ангелом? Это было так неизведанно и дико, о близости с женщиной я мог читать только в романах, которым в моей мастерской была отведена целая полка, но я не мог даже подумать о том, что в моей постели когда-нибудь окажется такая девушка, как Кристин. Я не мог её осквернить, это всё нужно немедленно прекратить! Но не успел я об этом подумать, как почувствовал, что её тонкие пальцы взялись за мой ремень. Сердце тут же замерло, и я резко поднял голову, чтобы убедить её остановиться, но увидел то, от чего пропал дар речи. Её блузка была расстегнута! Я громко выдохнул и отвернулся, не желая смотреть на её полуобнаженное тело. Я недостоин такого зрелища.

— Эрик, что-то не так? — Кристин заметила мой страх.

— Ты… Хватит… Мы не должны… Я… Я не могу.

— Почему ты отвернулся? Ты что, никогда не видел обнаженную женщину? — спросила она, нахмурившись.

Я, всё так же не глядя на неё, покачал головой и прикусил губу. Кровь прилила к щекам, я беспомощно сжимал уже без того смятую простыню.

— Я… Я только читал…

— Ты никогда… никогда не занимался любовью с женщиной? — Кристин удивленно подняла брови.

Что я мог ответить? В горле пересохло, да и слов подходящих не находилось. А что она думала? Я уродец, ни одна девушка даже не смотрела на меня без отвращения и страха. Кроме неё. Когда она поняла, что я так и не отвечу, её лицо прояснилось.

— О, Эрик… — она взяла мою руку и приложила к своей груди. Я почувствовал, как бьется её сердце в унисон с моим. Я осторожно прикоснулся к её неприкрытому телу, такому бархатному и мягкому, а Кристин закрыла глаза и тихо застонала. Оковы, которые до этого меня сдерживали, вдруг рухнули. Я провел рукой по её гладкой обнаженной спине, ожидая, что она вот-вот вырвется и забьется в угол, глядя на меня оттуда как на чудовище. Но нет…

Она выгибалась под моими руками, будто скрипка в руках мастера. Я отбросил стеснение и предрассудки. В мире остались только мы двое: Кристин и я, красавица и чудовище. Темнота окутывала нас, в этом мраке никого не волновало моё лицо. Камин давно потух, стояла кромешная мгла, а мы отдавались своим чувствам и желаниям.

Мы настолько увлеклись, что не заметили, как вскоре вся одежда полетела на пол. Нами овладела та страсть, которая была между Аминтой и Дон Жуаном. Та, о которой я грезил десять лет назад. Та, которую я ждал всю жизнь. Кипящая кровь бежала по венам, Кристин чувственно извивалась под моим изувеченным телом, шепча моё имя.

Всё произошло так быстро. Я впервые чувствовал рядом с собой девушку, причем ту, которую любил больше жизни. Мы одновременно замерли, Кристин судорожно вздохнула, крепко вцепившись в мои запястья. Наши тела слились воедино, я испытал такое, о чем миллионы раз читал, но вживую это было… словно фейерверк, я даже не могу передать словами ту волну, что захлестнула нас одновременно, а потом мы обессилено упали рядом друг с другом, слишком усталые, чтобы говорить.

Кристин расплылась в улыбке и, крепко обвив меня руками и поцеловав в плечо, засопела. А я не мог заснуть. Я всё думал о том, что произошло, о том, что я натворил. Я чудовище… Как я посмел ради собственного удовольствия очернить это чистое существо? Мне становилось ужасно стыдно и совестно. Я боялся, что как только она проснется — в её глазах появится ужас от осознания произошедшего, что она будет жалеть, что поддалась этой вспышке желания прошлым вечером. Это же убьет меня.

Я осторожно выбрался из её объятий, когда на улице ещё даже не рассвело, и быстро оделся, не отрывая глаз от свернувшегося в постели Ангела. Она улыбалась во сне, но, как только она откроет глаза, эта улыбка вмиг исчезнет, уступив место гримасе страха на милом лице. В горле встал тяжелый ком, когда я, опустившись на колени, поцеловал её руку на прощание и выскользнул за дверь под беззвездное небо.

* Past the point of no return

** Перевод взят дословный, а не поэтический.

Кристин

Боже, мы и Эрик… сделали это! Я сама не поняла, как мы оказались на кровати. С Эриком всё было по-другому, нежели с Раулем. Столько страсти, столько эмоций и желания… А с виконтом всё проходило бесчувственно и серо. Эрик был таким ласковым, нежным и аккуратным, что при воспоминании об этой ночи сердце сладко замерло, а приятная дрожь пробежала по телу. Я проснулась, но мне очень не хотелось открывать глаз, хотелось подольше поваляться в кровати, укрыться в объятиях своего Ангела. Дома было холодно, и я, поежившись, посильнее укуталась в одеяло:

— Эрик, — прошептала я, — пожалуйста, разведи огонь в камине.

Не услышав ни ответа, ни какого-либо движения, я открыла глаза и обнаружила, что постель пуста. А мне так хотелось полежать с ним в обнимку… Может, он ушел за рождественскими подарками или по каким-то своим делам? Я провела рукой по его месту. Постель холодная, значит, он ушел довольно давно. Я села и позвала его. Кто знает, может, он возится на кухне? Но нет, снова тишина. Я обвела взглядом пол и поняла, что его вообще нет дома. На полу лежали только мои вещи. Я завернулась в одеяло и прошла на кухню в надежде найти хотя бы записку, но ничего не нашла.

Шли часы, я сидела на кухне, сжимая в руках чашку горячего чая, и ждала, когда же в коридоре послышится щелчок замка и скрип двери. Время близилось к полудню, и меня начали обуревать сомнения. Что, если он упал где-нибудь и ушибся? Может, что-то случилось? Положив кружку в раковину, я быстро оделась и выбежала на улицу. Парк был переполнен гуляющими туристами и покупателями, которые явились в «Фантазму» за сувенирами. Людей было не счесть, они расползлись по всему парку, будто муравьи, а в такой суете я никогда не найду Эрика! Но что, если его видела Мэг? Может, он заглянул к ней?

Я быстро оказалась около её «дома». Страшно не хотелось снова туда возвращаться, но ради Ангела я переборола отвращение и вошла без стука. Женщины, курившие на кухне, окинули меня безразличными взглядами и снова вернулись к обсуждению последних сплетен. Я взбежала вверх по хлипкой лестнице и оказалась перед обшарпанной дверью. Я громко постучалась. Лишь бы она была дома.

— Мэг, это Кристин! Мне нужно срочно с тобой поговорить.

Тишина.

— Мэг, это очень важно!

Я барабанила в дверь, но никто не отзывался. Она должна быть дома, ведь на улице снег, а я знаю, как она его ненавидит. И правда, в следующую секунду щеколда со скрипом отъехала, и дверь распахнулась. Мэг стояла передо мной в ночной сорочке и с растрепанными волосами и вопросительно смотрела на моё взволнованное лицо:

— Кристин, что-то случилось?

— Я могу войти?

Подруга пожала плечами и отошла в сторону, пропуская меня в комнату. В постели я увидела Робба, который лениво кивнул мне. Мэг закрылась и снова юркнула в постель, зажигая очередную сигарету.

— Так что случилось, Кристин?

— Твоё животное тебя покусало? — усмехнулся Робб. — Чудовище подняло на тебя руку?

— Не смей так о нем говорить, — громко сказала я, — Эрик давно ушел, его всё нет и нет, и я подумала, может, ты его видела, Мэг?

— Нет, — девушка покачала головой. — И куда бы он мог пойти?.. А что вы делали прежде, чем он ушел из дома?

Я покраснела и замешкалась. Говорить Мэг или нет? Это ведь настолько личное.

— Ну… хм… мы…

Мэг распахнула глаза и даже потушила сигарету:

— Да лааадно? — протянула подруга. — Эрик всегда точно так же мямлит и отводит глаза, когда речь заходит о сексе! Ты что, спала с ним?!

— Ну… в общем… да.

Эти двое пару секунд смотрели на меня, выпучив глаза, а потом одновременно расхохотались:

— О… Господи, Кристин, — смеялась Мэг, — ты его напугала и он сбежал!

— Как тебе не стыдно, Кристин, ты украла у него невинность, которую он хранил всю жизнь, — не остался в стороне Робб, — и как это — кувыркаться с монстром, особенно, когда у тебя есть муж?

— Прекратите! — сердито закричала я. — Я просто хотела знать, видели вы его или нет.

Я едва не плакала. Я не ожидала такого от моей Мэг, которой я могла доверить самые сокровенные тайны, которая всегда меня поддерживала и утешала… и теперь она смеется надо мной на пару со случайным проходимцем, с которым беззастенчиво лежит в постели. Где моя дорогая подруга, послушная и верная, талантливая и милая… Что с ней стало?

— Ладно, — Мэг теперь только глупо улыбалась, — сегодня мы с Роббом выходили позавтракать и видели твоего любовника. Он шел к бухте.

— К бухте? — переспросила я.

— Да, проверь там.

Я выскочила из этого притона, даже не попрощавшись. Что понадобилось Эрику у причала? В голову закрадывались самые страшные мысли, и я бежала со всех ног. Если в парке кипела жизнь, то тут было с точностью да наоборот. Корабли, оставленные до весны, заледенели, стоял непроглядный туман, вокруг не было ни души. Я вглядывалась в эту белую пелену, пытаясь хоть что-то разглядеть, но, кажется, причал был пуст. Я не знала, куда бежать. Пробежавшись вдоль причала, я так никого и не нашла.

— О, Эрик, где же ты?.. — прошептала я, вытирая тыльной стороной ладони слезы. Сейчас мы могли бы вместе радоваться сочельнику, а вместо этого я вся в слезах бегаю по причалу на жутком холоде. Вдруг он оступился и упал в эту ледяную воду? Или специально прыгнул? Эрик, Эрик… Я упала на колени и стала пристально вглядываться в черноту холодной глади океана.

— Кристин? — послышался за спиной тихий голос.

Эрик! Я не знала, что делать: радостно броситься ему на шею или рассерженно поколотить. Я вскочила на ноги, но не повернулась к нему лицом.

— Где ты, черт возьми, был?! Я искала тебя весь день! Куда ты ушел? Почему в канун Рождества я должна бегать по всему парку, искать тебя и думать, всё ли с тобой в порядке?! Я вне себя от гнева, Эрик! — я кричала, но по щекам текли слезы. Нашелся. С ним всё хорошо.

Я почувствовала, как его руки обнимают меня сзади за талию, и он почти на ухо пропел:

— *О, Кристин, ты пришла и нашла меня.

Не отрицай, все так и было

Той ночью.

Я тихо прошептала:

— Той ночью…

Эрик медленно повернул меня к себе лицом. Он выглядел таким грустным, но стоило ему заглянуть мне в глаза, как он взволнованно продолжил:

— Была ночь под безлунным небом,

Темна неимоверно, слишком темна, чтобы видеть.

Я протянула руку и коснулась пальцами холодной щеки Ангела:

— Я пришла к тебе, ты мучил меня с моего выбора.

Я не могла видеть твоего лица, но меня волновал твой голос.

И я коснулась тебя.

И он притянул меня ближе, я крепко вцепилась в его плечи, словно боясь, что снова куда-нибудь исчезнет. Ангел убрал с моего лица выбившиеся кудри и склонил голову:

— И я почувствовал тебя.

— И услышала твою восхитительную музыку.

Музыку твоего пульса…

— Песню твоих вен…

— Я держала тебя.

— И я коснулся тебя.

— Я обняла тебя.

— Я почувствовал тебя

С каждым вдохом и выдохом.

— Я больше не боялась.

— Я больше не стыдился.

Мы пели почти в унисон:

— Наконец наши чувства обнажились

Под безлунным небом.

Я снова отвернулась от него, устремив взгляд на спокойный океан, и шепотом пропела:

— И, слепая в ночи,

Когда душа соприкасалась с душой,

Я заглянула к тебе в сердце

И увидела тебя всего.

Эрик снова повернул меня к себе, он смотрел на меня с волнением и любовью, слегка нахмурившись:

— Укрытые в ночи,

Им нечего скрывать.

Женщина и мужчина,

Не больше и не меньше.

И я поцеловал тебя…

— … А я ласкала тебя,

Мир вокруг нас взорвался.

Мы взялись за руки и запели одновременно:

— Мы говорили в ночи то,

Что никогда не смели говорить.

Поздно было отрицать,

Тогда ничто не было важно,

Кроме меня и тебя.

Снова, снова и снова

Под безлунным небом.

Тут Эрик вдруг расцепил руки и опустил глаза:

— Когда ночь прошла,

До восхода солнца,

Стыдясь себя,

Боясь посмотреть тебе в глаза,

Я стоял, пока ты спала,

И прошептал «Прощай».

И я исчез во тьме

Под безлунным небом.

Когда он закончил петь и повернулся ко мне спиной, я громко выдохнула. Как давно мы не пели дуэтом, а эти слова рождались сами, я даже слышала музыку, которую Ангел смог бы написать для них.

Я повернула к себе Ангела и приподняла его голову за подбородок. Он был так расстроен, я словно чувствовала его боль.

— Эрик…

— Мне было стыдно за то, что я с тобой сделал.

— Ты… мы были одним целым, Эрик, тебе за это стыдно? — в моих глазах стояли слезы.

— Боже мой, Кристин, нет, — он обнял меня за плечи, — я… Я просто не достоин тебя, я осквернил Ангела. Я лишь цирковой урод, я думал, что ты проснешься и будешь обо всем жалеть.

— Эрик, — я погладила его по спине, — я ни о чем не жалею. Я жалею только о том, что когда я проснулась, тебя не было рядом. Надеюсь, в следующий раз ты не сбежишь?

— В следующий раз? — Ангел непонимающе взглянул на меня. — Ты хочешь… следующего раза?

Я покраснела:

— Почему нет? Я никогда не чувствовала себя настолько хорошо, как сейчас. Как прошлой ночью.

Это подняло ему настроение, и он даже улыбнулся, но тут же снова погрустнел и ещё крепче стиснул меня в объятиях:

— Прости меня, Кристин.

— Ничего, Эрик. Всё хорошо. Правда, обидно, что ты оставил меня одну в канун Рождества.

— Ну что ж, тогда давай прямо сейчас отправимся домой и проведем канун Рождества вместе.

Мы быстро достигли дома, Эрик тут же развел огонь в камине и повернулся ко мне:

— Я скоро вернусь, пойду приму ванну.

Он ушел, а я, пользуясь моментом, достала подарки для Эрика и положила под ёлку, как и полагается. После этого переоделась в ночную рубашку и, когда звук льющейся воды затих, постучала в ванную.

— Эрик, я могу войти?

— Да.

Когда я вошла, Ангел стоял у раковины с полотенцем, обернутым вокруг талии. Он был мокрый и, смотря в зеркало, надевал маску.

— Я ищу расческу.

Эрик потянулся, достал из шкафа новенькую изящную расческу и протянул мне.

— Ты будешь принимать ванну или мне спустить воду?

— Спусти, я купалась утром.

Пока Ангел вытаскивал затычку из отверстия в ванной, я заняла место у зеркала и принялась расчесывать свои вьющиеся непослушные волосы. Когда Эрик закончил, и вода с неприятным хлюпаньем слилась, он оперся спиной о стену и принялся наблюдать за мной, а потом тихо попросил:

— Можно мне?

— Что? — я посмотрела на него через отражение в зеркале.

— Могу я тебе помочь?

— Ты хочешь расчесать мне волосы?

Он только кивнул, и я улыбнулась. Рауль никогда не проявлял ко мне такой заботы. Я протянула ему расческу и повернулась спиной.

Он был так осторожен, стараясь не причинять мне боли. Мои волосы так спутались, что их уже вряд ли можно было безболезненно расчесать, но у Ангела это прекрасно получалось. Он аккуратно придерживал пряди, проводя по ним расческой.

— Так что же это была за девушка? — поинтересовалась я.

— Какая девушка? — спросил Ангел, не отрываясь от работы.

— Та, которой принадлежит расческа.

— Она твоя, — пожал плечами Эрик, — я же ждал тебя. Всю жизнь.

— Ох, Эрик, я была…

— Тише, — он прервал меня, — хватит вспоминать о прошлом, Кристин. Я не злюсь на тебя, главное, что сейчас ты рядом и не боишься меня. А прошлое осталось в прошлом. А сейчас прости, мне нужно немного личного пространства, чтобы переодеться.

Я кивнула и вышла. Пламя камина так и манило к себе, поэтому, взяв из шкафа подушку, я уселась прямо напротив уютного огня и провела рукой по шелковистым и мягким волосам. Откинув голову назад, я закрыла глаза, наслаждаясь расслабляющим жаром камина. Спустя пару минут послышались шаги, и Ангел опустился рядом на груду раскиданных мной подушек. Он обнял меня за талию, а я положила голову на его плечо. Так бы всю жизнь сидеть с ним у огня в обнимку и ни о чем плохом не думать. Может, сейчас всё наладится? Я никогда не вернусь в Париж и буду жить со своим Ангелом в любви и спокойствии.

— Ты голодна? — прошептал он.

— Не очень, а ты?

— А я бы не отказался.

Я расплылась в улыбке и, потянувшись, поцеловала его в губы. Ангел ответил на поцелуй и прижал меня ближе к себе, едва не завалившись на бок. Мы рассмеялись. Было забавно дурачиться с Эриком. Просто удивительно, каким разным он бывает. Серьезным и хладнокровным, нежным и обходительным, ласковым и заботливым, а иногда озлобленным и даже разъяренным!

— Что тебе приготовить? — спросила я, откинув назад кудрявые волосы.

— Что хочешь, — только и пожал плечами Ангел, — сейчас я готов съесть что угодно.

— Тогда… — прежде, чем я успела ответить, раздался стук в дверь. Мы тут же обернулись. Странно, сюда никто и никогда не забредал, да притом в канун праздника.

— Кого сюда занесло? — тихо пробурчал Ангел и направился к двери. На пороге стоял тот самый работник, что продал нам с Эриком ёлку. Очень милый мужчина.

— Простите, сэр, — начал, было, работник, но тут заметил меня и начал рьяно махать рукой. — Добрый вечер, мисс!

Я улыбнулась и помахала в ответ. Надо же, какой дружелюбный. Но Эрик почему-то помрачнел:

— Так что вы хотели?

— Ах, да, сэр, — мужчина кашлянул в кулак, — там в конюшне проблемы.

— Какие еще проблемы?

— Лошади расшумелись, как будто их кто-то пугает. Ну, помните, в прошлом году мальчишки бросили под дверь петарду, и все кони от испугу едва не повыбивали двери из загонов. Вот сейчас их тоже что-то напугало, вы нужны там.

— Хорошо, ждите меня внизу.

Работник кивнул и спустился вниз. Эрик накинул плащ и, наклонившись, поцеловал меня:

— Мне очень жаль, Кристин, я постараюсь вернуться как можно скорее.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Нет, там очень холодно. Я обещаю, что скоро приду.

Мне не хотелось его отпускать, но он, правда, нужен там, и кто я такая, чтобы этому препятствовать. Притянув его за воротник поближе, я поцеловала его со всей страстью, показывая, что не хочу расставаться. Ангел провел пальцами по моей щеке и выскользнул за дверь.

Я рухнула в кресло, взяв с полки первую попавшуюся книгу, и начала бессознательно листать страницы, посматривая на часы. Когда пробило десять, я залезла в постель и просто уставилась в потолок. Мне хотелось дождаться Ангела, но я не заметила, как уснула.

Не знаю, сколько я проспала, но когда проснулась, в соседней комнате кто-то возился. Я улыбнулась, перевернувшись на другой бок. Интересно, как давно Эрик вернулся? Послышались шаги, его руки легли мне на плечи, и я уже ждала поцелуя, но вместо этого он грубо тряхнул меня, едва не вышибив дух. Я ахнула и распахнула глаза. Вместо Ангела надо мной нависло перекошенное лицо Рауля!

— Привет, крошка Лотти, — язвительно прошипел муж.

Я закричала, отползая в угол кровати, но тот цепкой хваткой держал меня за плечи. Меня обуял ужас. Он убьет меня!

— Эрик! Эрик, помоги мне!

Виконт громко рассмеялся, и я почувствовала горький запах виски.

— Ты думала, что сможешь вот так просто убежать от меня? Думала, что спрячься ты тут с этим демоном, я тебя не найду?!

Я только скулила, ожидая удара. Муж наклонился ниже и прокричал на самое ухо:

— Я нашел тебя! И теперь молись, чтобы я не выбил из тебя все мозги!

Я оттолкнула Рауля и попятилась в сторону:

— Эрик! Эрик, где ты?!

— Напрасно визжишь, — скорчил гримасу Рауль, — он здесь и, возможно, даже слышит тебя. Загляни туда.

Я проследила за взглядом мужа, направленным на кухню, и в ужасе замерла. Тело Эрика лежало на полу в луже крови, стеклянные глаза уставились в потолок, маска лежала рядом, расколотая на много кусочков.

— Я бил его, Кристин, бил и бил, а он всё не хотел тебя отпускать. И мне пришлось его убить.

Я схватилась за голову и хотела, было, броситься к Ангелу, но виконт схватил меня за волосы и с силой отшвырнул в сторону. Я ударилась головой об острый угол кровати, кровь текла по моему лицу, а Рауль уже направлялся в мою сторону, сжимая в руках кочергу от камина. Я вся дрожала, меня бил озноб, но виконт только расхохотался, размахнулся и… И я проснулась. Я резко села, тяжело дыша. Была ещё ночь, за окном темно. Сердце бешено колотилось. Сон. Это был всего лишь сон.

— Эрик? — позвала я, увидев, что соседняя кровать не пуста. — Эрик, проснись!

Он что-то сонно пробормотал и перевернулся на спину.

— Эрик!

— Что? — тихо спросил он, ещё не до конца проснувшись.

— Мне снился кошмар…

— Это всего лишь сон, Кристин, просто ляг и постарайся заснуть.

— Но мне так страшно.

Эрик затих, и я уже подумала, что он снова уснул, но спустя пару минут услышала его голос:

— Ладно, иди ко мне.

Я тут же выпрыгнула из своей кровати и юркнула к нему под одеяло, опустив голову ему на грудь. Жив… С ним мне не так страшно, он от всего меня защитит.

— Эрик…

— Что? — обессилено застонал он.

— Что случилось на конюшне?

— Давай я тебе завтра расскажу, я очень устал.

— Хорошо.

Ангел поцеловал меня в макушку, обнял, и я уже начала засыпать, когда часы пробили полночь. Я толкнула Ангела в бок:

— Эрик?

— Ну, что-о?

— С Рождеством Христовым.

Так мы и заснули. Я предчувствовала, что это будет самое лучшее Рождество в моей жизни. Не будет этих скучных светским приемов, на которые меня вечно таскал Рауль, и где мы должны были демонстрировать ложное семейное счастье. С Эриком всё будет по-другому… Я знаю это.

*"Под безлунным небом" — дуэт Кристин и Призрака из мюзикла "Любовь никогда не умрет"

Эрик

Мне так хотелось сделать что-нибудь приятное для Кристин, чтобы она запомнила это Рождество, но я не знал, как именно это сделать. Когда я по глупости оставил её той ночью, то прохаживался вдоль магазинов и вспомнил о платье, на которое она так заворожено смотрела. Я остановился около этой витрины и нервно прикусил губу. Что, если она не захочет идти со мной на бал по случаю Рождества? А если захочет, то в этом платье затмит всех. В конце концов, я всё же купил его и, развернувшись, очутился прямиком около ювелирного магазина. На витрине лежало красивое ожерелье, отпугивающее всех своей ценой, но не меня. У меня было так много денег, что хватило бы на всю Америку, но я не знал, куда их тратить, а теперь вот знаю.

Когда я вернулся домой, Кристин там не было, а в доме стоял страшный холод. Куда она ушла? Я убрал подарки в шкаф под стопку одежды и пошел её искать. Я обошел весь парк, но её нигде не было. Тогда я спустился вниз по бетонным ступенькам и оказался совершенно один в непроглядном тумане. Вряд ли Кристин могла быть тут, я уже проходил мимо причала, когда ходил за подарками, но её тут не было. Я уже хотел развернуться и уйти, когда увидел у воды маленькую дрожащую фигурку. Она так разозлилась, что даже пригрозила поколотить меня. Неужели она так волновалась?

Мы вернулись домой, я растопил камин, принял ванну, и мы просто сидели у огня, наслаждаясь тишиной. Я проголодался и предложил поужинать, когда в дверь постучали. Работник. Он стоял на пороге и, заметив Кристин, начал отчаянно ей махать. Сказал, что в конюшне проблемы и что я там нужен. Мне очень не хотелось оставлять Кристин, особенно в канун такого праздника, но я хозяин парка, я должен пойти и разобраться, что так испугало лошадей. Пообещав Кристин вернуться как можно скорее, я накинул плащ и пошел вслед за работником. Я даже не знал, как его зовут.

Когда мы приблизились к конюшне, там, правда, творилось не пойми что. Лошади ржали и били копытами по загонам, бушевали и ломились наружу. Я открыл большие ворота и вошел. Что их так напугало? Я прошелся вдоль загонов. Все кони вели себя странно, кроме моего Цезаря. Он повернул голову и смотрел куда-то в самый угол амбара. Проследив за его взглядом, я заметил на стоге сена что-то живое. Подойдя ближе, я увидел кошку Айшу, вылизывающую новорожденных котят. Так вот кто причина всей этой суматохи! Она, должно быть, громко шипела и визжала, что вывело лошадей из себя.

— Сэр, куда их?

— Не трогай, я сам решу, что с ними делать.

С этими словами я поторопился вернуться домой. Тихо заглянув в комнату, я обнаружил, что Кристин уже спала, свернувшись клубочком в постели. Я поправил спавшее одеяло и, задув свечу, лег спать. Спустя пару часов я проснулся от того, что меня кто-то настойчиво звал. Я проснулся и увидел, что Кристин дрожит от страха. Она рассказала, что ей приснился кошмар, и я позволил ей лечь со мной. Она крепко меня обняла, и мы заснули.

Когда я проснулся следующим утром, девушка всё ещё была рядом. Она лежала, опустив подбородок мне на плечо, и наблюдала за мной. Когда она поняла, что я уже не сплю, то расплылась в улыбке:

— С Рождеством, Эрик.

— Что ты делаешь?

— Просто смотрела, как ты спишь, — беззаботно ответила Кристин.

— Почему ты меня не разбудила?

— Зачем? Ты устал прошлой ночью, я даже не слышала, во сколько ты вернулся.

Чёрт, она поздравила меня с праздником, а я устроил допрос…

— С Рождеством, Кристин.

Она улыбнулась и поцеловала меня в плечо:

— Сегодня утром шел снег, он так медленно и красиво падал, — сказала девушка, выскальзывая из постели и надевая белый халат поверх ночной рубашки, — ты голоден? Я могу приготовить булочки с корицей.

Это было просто невероятно. Я помнил каждое проведенное здесь Рождество. Вот наступает утро, на улицы высыпает куча народа, кричат, смеются, взрывают петарды, а я хмуро наливаю кофе, подбрасываю пару дров в камин и с головой ухожу в работу. Раньше Рождество для меня ничего не значило, просто очередной день, который я, как и все остальные триста шестьдесят дней в году, проводил в одиночестве. Но теперь всё по-другому. Передо мной стоит Кристин и улыбается, предвкушая праздник.

— Эрик? — Кристин слегка обиженно поджала губы. — Ты что, меня не слушаешь?

— Я… Я задумался, прости. Да, булочки — это отличная идея.

Девушка кивнула и исчезла в дверях кухни. Я быстро переоделся и подошел к ёлке, разглядывая все эти яркие игрушки и мишуру.

— Как ты проводила Рождество в Париже? — громко спросил я.

— В общем-то… никак. Одна. Рауль с семьей уезжали на весь день поздравлять всех своих многочисленных родственников, а когда они приезжали глубоко за полночь, мы холодно обменивались подарками. Потом был скучный поздний ужин, где виконт обсуждал с приглашенными коллегами бизнес… Я умирала от скуки. А ты? Как ты справлял Рождество?

Я склонил голову и дотронулся до яркого стеклянного шара на еловых ветвях:

— Как и обычно — за работой.

— Значит, у тебя тоже раньше никогда не было в этот день праздничного настроения? Давай, мы это исправим? Идем, поможешь мне приготовить булочки.

Девушка выглянула из кухни и махнула, жестом приглашая присоединиться.

Когда я вошел, она протянула мне глубокую миску, ложку и попросила взбить крем, а сама продолжила катать тесто на столе. Затем, когда булочки были начинены корицей, Кристин забрала у меня крем и аккуратно полила сверху на каждую булку, а потом отправила в духовку. Она повернулась ко мне, вытирая руки от муки и, взглянув на меня, рассмеялась. Я в недоумении смотрел на неё. Девушка выдернула из рулона чистую салфетку и потянулась ко мне, вытерев со щеки, очевидно, крем.

Я смущенно улыбнулся. Затем Кристин взяла меня за руку и повела за собой в комнату. Я опустился в кресло, наблюдая, как она садится на колени перед рождественской ёлкой. Что она делает? Я был уверен, что она ничего мне не подарит, ведь маска, которую она мне сделала, и была подарком, да и денег у неё не было. Но она выудила откуда-то сверток, да ещё и не один, а целых два, и, взволнованно вскочив на ноги, протянула мне.

— С Рождеством, Эрик, — она наклонилась и нежно поцеловала меня в губы.

— Кристин, ты не должна была ничего покупать, — нахмурился я, — ты подарила мне чудесную маску, этого было бы достаточно, я её оценил.

— О, Эрик, хватит ворчать, открывай, — она в нетерпении переминалась с ноги на ногу.

Мой первый настоящий подарок на Рождество. Сказать, что я не был взволнован, было бы ложью. Я медленно стянул красную обертку, откинул крышку футляра и увидел карманные часы, настолько красивые, что я не смог даже вымолвить слова благодарности. Я был придирчив ко всему прекрасному, но эти часы… Приглядевшись, я сумел разобрать на крышке своё имя. Она выгравировала его для меня?

— Ты не должна была…

— Тебе нравится?

— Очень, они… они невероятно красивые.

Я протянул к ней руки и крепко обнял, а потом направился к шкафу и вытащил первое, что попалось под руку. Им оказалась длинная вытянутая бархатная коробка изумрудного цвета. Я повернулся и протянул её Кристин. Девушка замешкалась. Разве она не ожидала, что я тоже сделаю ей подарок?

— Эрик, ты…

— Конечно, я купил тебе подарок, Кристин. Это же Рождество, так принято.

— Не стоило…

— О, Кристин, хватит ворчать, открывай, — с улыбкой передразнил я.

Девушка медленно открыла футляр и ахнула. Я заметил, как её глаза восторженно заблестели. Она осторожно, словно боясь повредить ожерелье с настоящими бриллиантами, провела по нему пальцами, а потом подняла на меня голову:

— Эрик…

— Нравится?

— Шутишь? — выдохнула она. — Оно… оно великолепно! И, наверное, стоит целое состояние. Ты не должен был…

— Кристин, деньги — это всего лишь формальность, не думай о них.

Я выудил украшение из футляра, обошел девушку и аккуратно застегнул его у неё на шее.

— Спасибо, — прошептала она, разглядывая блестящие камни, — теперь твоя очередь. Открывай второй.

— Нет, пока не моя. У меня есть ещё один подарок, но сначала я хотел бы кое о чём тебя спросить.

— Конечно, спрашивай.

— Ты, наверное, не знаешь, но в «Фантазме» ежегодно проводится Рождественский бал для… для таких, как мы. Я организовываю его для своих рабочих, потому что в приличное заведение их не пустят, а тут они развлекаются среди своих. Раньше я никогда не ходил на эти балы, потому что… потому, что не с кем. Ну… может… Если, конечно, хочешь… Ты могла бы пойти со мной?

— О, Эрик, — улыбнулась Кристин и трепетно обняла меня, — конечно, я пойду, с удовольствием.

Я готов был взлететь! Она согласилась! Это… Это был первый бал в моей жизни!

— А теперь открой, — я потянулся и вытащил из шкафа ещё один сверток. Кристин повертела его в руках, словно пытаясь угадать, что там, а потом с нетерпением разорвала упаковочную красную фольгу. Когда она увидела платье, то судорожно вздохнула и прикрыла рот рукой.

— Эрик, — пробормотала она, — это то платье?.. Нет, я не могу его принять, нет.

Она всунула коробку с платьем мне в руки, но я вернул её обратно:

— Ты заслужила его, Кристин, ты наденешь его на бал.

— Эрик…

— Ты будешь единственная в таком платье.

— Конечно, потому что оно стоит кучу денег!

— Хватит, Кристин, это подарок.

Она покачала головой и, вдруг расплакавшись, бросилась мне на шею:

— О, Эрик, я никогда не смогу с тобой расплатиться!..

— И не надо.

Она расцепила объятия и протянула мне второй сверток. Он был небольшой, поэтому я быстро развернул фольгу и увидел миниатюрную модель часовни, она с легкостью умещалась в ладонь и была сделана из дерева. Я разглядывал ее, пока не заметил, что внутри есть микроскопические фигурки. Приглядевшись, я узнал в них себя и Кристин. Часовня была расписана золотистыми и серебристыми узорами, она переливалась в бледном зимнем солнце. Это была работа искусного мастера, который, наверное, содрал с Кристин кучу денег, но работу выполнил добросовестно.

— Это на память обо мне, — улыбнулась Кристин, — её можно повесить на ёлку, и если нас что-то разлучит, ты будешь вспоминать обо мне каждое Рождество.

Я поднял на девушку глаза, а сердце болезненно сжалось. Нас ничего уже не разлучит. Но она оставила мне это на память, и мне хотелось дать ей что-то большее, чем платье и ожерелье. Что-то такое, чтобы у неё тоже остались обо мне какие-нибудь воспоминания, что-то, что она могла бы забрать в Париж.

— Кристин, есть ещё кое-что… Я хочу тебя кое-куда сводить.

— Хорошо.

— Но после завтрака.

Она кивнула. Булочки как раз уже подрумянились, и спустя пару минут мы наслаждались горячими булками с корицей, запивая их прохладным молоком, а потом оделись потеплее и вышли на улицу.

— Эрик, куда мы идем? — спросила Кристин, взяв меня под руку.

— Если я скажу, это уже будет неинтересно.

Я довел её до конюшни, открыл дверь, пропуская девушку внутрь, и мы оказались в полутемном амбаре. Я взял Кристин за руку и отвел в самый конец конюшни, где лежала молодая кошка и её котята.

— Вот, — я опустился на колени рядом с сиамской Айшей и погладил её по гладкой шерсти.

— Господи, какие они милые! — восторженно прошептала Кристин, тоже опустившись рядом на колени.

— Это она испугала лошадей прошлой ночью. У неё были роды.

— Ох, какие они все очаровательные, — умилялась Кристин, склонив голову.

— Я подумал, что, если хочешь, можешь взять одного, чтобы было не так скучно, когда меня нет рядом.

— Правда? — её глаза заблестели. — У меня никогда не было домашних животных.

— Выбери одного, а когда он немного подрастет и сможет обходиться без Айши, мы заберем его домой.

Кристин смотрела на котят, прикусив губу:

— Глаза разбегаются, они все такие милые.

Наконец она указала на белого котенка с пятнами золотисто-рыжего цвета:

— Я выберу… его.

— Почему?

— Потому что он из них самый маленький и хилый, его тут затопчут.

Я вдруг прислонился спиной к деревянной стене, меня забила дрожь, руки затряслись, очертания конюшни начали медленно расплываться. Я съехал вниз по стене на бетонный пол и схватился за голову. Передо мной клетка с толстыми прутьями, а там, по ту сторону решетки, греется возле огня цыганский табор. Они пляшут, играют на губных гармошках, громко смеются и травят байки, используя грязные слова. Рождество. Когда цыганам наскучили такие развлечения, один из них, толстый и с желтыми зубами, обратил на меня внимание. Он прищурился и вдруг расплылся в улыбке.

— Ах, мы забыли поздравить с Рождеством нашего домашнего монстра, — гнусавым голосом сказал он.

Я испуганно забился в угол клетки, дрожа всем телом. На них были меховые шубы и ворованные дубленки, а я сидел в одной растянутой рубашке и рваных брюках.

— Ну что, развлечемся? — спросил другой цыган, откладывая гармошку и потирая руки. Щелкнул замок, и дверца со скрипом отворилась. Я ухватился за прутья клетки, но меня за волосы выволокли наружу и бросили лицом на гравий. Я до крови содрал колени и локти, из разбитого носа текла кровь, но это веселило иродов. Женщины хохотали, заглушая своим визгливым смехом даже мужской бас. Меня толкали и били ногами, я чувствовал, что скоро уже рухну замертво, и ждал этой минуты, но когда я уже еле дышал, меня грубо хватали за шею и бросили обратно в клетку. Там я лежал на спине, хватая ртом воздух и не в силах пошевелиться.

Меня кто-то потряс за плечо, но я уже не в состоянии был реагировать, проваливаясь в небытие.

— Эрик, — раздался настойчивый голос, — Эрик!

Я распахнул глаза и понял, что всё ещё нахожусь в конюшне. Меня всего трясло, а сердце вырывалось из груди. Испуганная Кристин держала меня за руку.

— Эрик, что случилось? Ты так кричал…

— Всё… хорошо. Просто вспышка воспоминаний… Идем отсюда, я хочу подышать свежим воздухом.

Кристин кивнула и помогла мне подняться, обеспокоенно косясь на меня.

Я жадно ловил ртом холодный зимний воздух.

— Давай-ка вернемся домой, — предложила Кристин. Я кивнул, и мы медленно пошли по тротуару. Я был благодарен девушке, что она не задавала никаких вопросов.

Мы уже были почти около дома. Я шел весь в своих мыслях и ничего вокруг не замечал, но так было до тех пор, пока что-то тяжелое не ударило меня по голове. Я подался вперед и упал лицом на лед. Следующее, что я услышал, были крики Кристин. Приложив усилие, я приподнялся, повернул голову и с ужасом заметил, как какой-то мужчина обхватил бьющуюся Кристин сзади и запустил ладонь ей под юбку. Меня охватила ярость, я узнал в этом мужчине того, что пару недель назад провоцировал конфликт в аптеке.

— С Рождеством Христовым, чудовище!

Перед глазами всё плыло, я беспомощно лежал в снегу, не в силах даже поднять голову. Кристин отчаянно вырывалась, но тот только смеялся:

— Ты будешь просить прощение за своего домашнего монстра, — прошипел он Кристин, и я услышал, как тот расстегивает ремень. Нет, он не посмеет с ней ничего сделать!

Я собрал все силы в кулак и запустил руку в карман. Где же он, где?! Не мог же я его оставить дома… Нашел! Я нащупал рукоять карманного ножа, открыл его и медленно вытащил:

— Уй-уйди от неё!..

Но мужчина только развеселился:

— Ты, ничтожество, как только я закончу с твоей подружкой, то переключусь на тебя. Ты кровью харкать будешь, ублюдок!

Кристин больше не кричала, она захлебывалась в рыданиях, но не переставала бороться. Я, превозмогая головокружение и тошноту, приподнялся и, когда мужчина удивленно повернулся ко мне, всадил острие ножа ему прямо в живот. Он изумленно вытаращил на меня глаза, опустил голову, ошарашено глядя на торчащую из его тела рукоять, и упал назад, что-то прохрипев. Снег вокруг него плавно окрашивался в кроваво-красный цвет.

— Ах, ты, ублюдок! — я услышал позади себя разъяренный голос и обернулся. Каждое движение болью отдавалось в висках, я был на грани потери сознания. Второй мужчина бежал на меня, сжимая в руках железную балку. Он размахнулся и ударил меня ею в бок. Страшная боль прошла через всё тело, он замахнулся ещё раз, но я успел выхватить из его приятеля свой нож и, подавшись вперед, полоснуть им мужчину. Что случилось потом, я не помню, потому что силы покинули меня, и я провалился во всепоглощающую темноту.

— Кристин, — позвал я, надеясь, что с ней ничего не случилось. — Кристин…

Я приоткрыл глаза и увидел напротив себя рождественскую ёлку, в камине уютно трещал огонь, над окном приветливо сияли гирлянды. Где Кристин? Почему она не отзывается? Что произошло? Я поднял руку и коснулся головы. Повязка. Мне перевязали голову.

— Кристин! — как можно громче позвал я.

Наконец я услышал скрип двери, приближающиеся шаги, а потом увидел обеспокоенное лицо моего Ангела:

— Эрик.

Она протянула руку и провела пальцами по моей щеке. С ней всё в порядке, ни царапинки… Я вздохнул с облегчением.

— Ты спас меня, — дрожащим голосом прошептала Кристин, — если бы не ты…

— Я должен был.

— Полиция… Они… Ты… Эрик, ты убил их…

Я не жалел. Так им и надо. Десять лет я не чувствовал чужой крови на своих руках.

— Полиция не выдвинула против тебя никаких обвинений, я всё им рассказала. Но пресса… О, Эрик, страшно подумать, что они могут написать в завтрашней газете.

О, да, они оторвутся на этой статье. Я часто был предметом их очерков, насмешек, но теперь, когда у них есть на меня такой материал, они долго будут смаковать эту тему. Черт возьми… Но самое главное, что Кристин жива и здорова. Желтая пресса — это такой пустяк по сравнению с тем, что могло бы быть, если бы я не защитил её.

— А теперь отдохни, Эрик. Ты повредил голову, у тебя сотрясение, да ещё что-то с артерией… Но доктор нам поможет. Всё, что тебе сейчас нужно, — это здоровый сон.

Кристин легла рядом, поцеловала меня в щеку и, обняв, сказала то, чего я меньше всего ожидал:

— Эрик?

— Да, Кристин? — тихо отозвался я.

— Я… Я люблю тебя.

— Кристин…

Боже, по всему телу растеклось приятное тепло, я не мог поверить своим ушам. Всё происходит всерьез или это галлюцинации от лекарств? Но Кристин снова приподнялась на локтях, поцеловала меня, и в этот миг я поверил в её любовь. Она любит меня. Любит. Меня.

— С Рождеством, Эрик, — улыбнулась она, обняла меня ещё сильнее, и вскоре я услышал, как её дыхание стало глубоким и размеренным. Она уснула, а я лежал без сна всю ночь, прокручивая снова и снова её слова, самые приятные слова во всей моей жизни.

Спасибо тебе, Рождество.

Кристин

Несмотря на весь ужас, приключившийся с нами на Рождество, я была в восторге от проведенного с Эриком утра. Это было так мило: просто обмениваться подарками, готовить вместе булочки, болтать. Но эти негодяи, напавшие на нас по пути домой и искалечившие Эрика… Мой Ангел до последнего стоял за нас, я думала, что пропала, когда он вдруг собрался с силами и выхватил из кармана нож.

Я легла к Ангелу, дождалась, пока он уснет, а потом перебралась в свою постель. На следующее утро я проснулась очень рано и, сунув ноги в мягкие тапочки, на цыпочках пробралась на кухню. Плеснув в стакан прохладного сока, я прислонилась спиной к подоконнику. Врач прописал Эрику сильные обезболивающие со снотворным, поэтому, когда я услышала его вымученные стоны и кашель, то пулей влетела в комнату. Ангела лихорадило, он вцепился пальцами в простыню и, стиснув зубы, мотал головой.

— Эрик! — испуганно позвала я. — Эрик!

Я потрясла его за плечи, он резко сел, хватая ртом воздух и озираясь по сторонам. Потом с облегчением выдохнул и снова упал на подушку.

— Ужасный сон.

— Может… лекарство? Врач прописал успокаивающие и обезболивающие.

Я потянулась за шприцем, но Ангел остановил меня:

— Не надо, это терпимо.

Пару дней Эрик не вставал с постели, он только спал и иногда кричал во сне. За всё это время мы едва перекинулись парой слов. Я сомневалась, помнит ли он о том, что я сказала ему на Рождество. Помнит ли он, что я призналась ему в любви?..

Ангел изредка звал меня помочь ему поправить одеяло или дать попить. Каждое движение давалось ему с трудом. Как же я ненавидела тех ублюдков и грешно радовалась, что они мертвы. Поделом. Но я знала, что Эрику стыдно. Он омыл руки в чужой крови и теперь страдает из-за этого.

Через неделю после Рождества состоялся бал. Я настаивала, чтобы Эрику стало лучше, чтобы он пока ещё не вставал с постели, но тот только отмахнулся. Я знала, как тяжело ему будет появляться на публике после всего случившегося.

Я стояла у зеркала и разглядывала роскошное красное платье, которое буквально сверкало и красиво переливалось. На шее искрилось дорогое ожерелье. Я улыбнулась отражению и увидела в нем Эрика. Он подошел сзади, ловко собрал мои непослушные волосы в высокую прическу и закрепил невероятно красивой алмазной заколкой.

— Какая красивая.

— Моей матери, — пожал плечами Ангел.

Я обернулась, чтобы возразить, что это слишком дорогой подарок, и я не достойна его носить, но слова застряли в горле. Эрик был бледен, но потрясающе красив. Дорогой черный костюм из бархата отлично на нем сидел, красно-коричневое кашне изящно прикрывало шею. Ангел выдавил улыбку и, протянув руку, провел пальцами по моей щеке. На нем были мягкие черные перчатки.

— Отлично выглядишь, — выдохнула я.

— Спасибо, — Ангел смущенно улыбнулся и слегка покраснел.

Я заворожено глядела на него. Вот только он едва мог самостоятельно пошевелить рукой, а теперь пытается сделать вид, что с ним всё в порядке.

— Эрик, если ты не уверен, что всё в порядке, мы можем остаться дома, я не расстроюсь.

— Нет, Кристин, мне намного лучше, правда. Идем, ты затмишь там всех.

Он мягко взял меня за руку, и мы отправились к огромной Опере, где проходил бал. Вокруг уже собралась целая толпа журналистов, настойчивые камеры щелкали, освещая площадь у театра яркими вспышками. Завидев нас с Ангелом, они ринулись к нам, наперебой задавая вопросы. Поднялась суматоха, каждый хотел получить хоть слово от Эрика для своего репортажа, но тот продрался сквозь эту стену, не отпуская моей руки.

— Мистер Э.! Мистер Э.! Причастны ли вы к этим двум убийствам? А эта женщина — ваша жена? — слышалось со всех сторон. Как только за нами захлопнулись двери Оперы, весь галдеж стих, теперь нас окружали только красивая музыка и приглушенный свет. Мы прошли через холл, и Эрик открыл для меня дверь, пропуская в просторный зал, который был наполнен прекрасными мелодиями, парами, кружащимися в танце, счастливыми лицами. Уроды. Это единственный день, когда они могут почувствовать себя нормальными, достойными большего, чем просто просидеть предновогодний день дома. Ангел устроил для них отличный праздник, и они должны быть ему благодарны.

Зал был очень красиво и искусно обставлен, тяжелые темно-красные портьеры на огромных окнах, белоснежный мрамор под ногами, высокий потолок весь в золотой росписи… Тут было ещё лучше, чем в Париже.

К нам подошли двое мужчин, очевидно, работники Эрика, и вежливо поздоровались. Эрика тут уважали.

— Кристин, — спросил Ангел, когда они ушли, — не хочешь выпить?

Я кивнула:

— Было бы неплохо.

Мы прошли к бару, где нам помахал тот самый работник, который помогал нам донести ёлку. Как же его зовут? Я обернулась, чтобы спросить у Ангела, но тот куда-то запропастился.

Работник улыбнулся мне и кивнул на высокий стул у бара.

— Добрый вечер, — добродушно сказал тот, когда я присела.

— Добрый.

— Вы пришли с боссом?

Я кивнула.

— Босс никогда никуда не приходил с кем-либо. Я так хотел пригласить вас, но не решился.

Повисла неловкая пауза, а потом я увидела Мэг. Она подошла ко мне под руку с Роббом. На ней было скудное белое платье, а на её кавалере — потертый костюм.

— Привет, Кристин. Где Эрик? — осведомилась подруга и выдохнула мне в лицо облако табачного дыма. Я закашлялась и покачала головой:

— Не знаю, где-то здесь.

Работник поставил передо мной два бокала вина, которые я заказала для себя и Ангела.

— Нам нужно поговорить.

— О чем? Я не хочу заставлять Эрика ждать.

Мэг поцеловала Робба и улыбнулась:

— Мне нужно тут перекинуться парой тройкой слов с Кристин. Развлекайся, дорогой, я тебя найду.

Робб пожал плечами и исчез в толпе танцующих. Когда мужчина ушел, подруга потянула меня за руку в холодный и пустой холл. Её лицо тут же посерьезнело, она вытащила из сумочки свернутый лист бумаги:

— У тебя большие проблемы, Кристин, — тихо пробормотала Мэг, — я получила его сегодня утром от матери. Боюсь… у меня плохие новости. В конверт было вложено ещё и письмо виконта.

Я попыталась вырвать письмо из её рук, но подруга отступила на шаг назад.

— Сразу говорю, оно тебя не обрадует. Теперь беды не миновать. Даже деньги Эрика тут не помогут, — с этими словами подруга всунула мне в руки конверт и вернулась в зал. Я с плохим предчувствием сжала листок, опустилась на мягкий стул и развернула письмо.

«Кристин,

Я получил твоё письмо. Как ты могла так со мной поступить? Со мной, с человеком, который спас тебя от этого монстра, с человеком, который действительно тебя любит? Сейчас корабли простаивают в порту, но клянусь, как только с первыми лучами солнца лед растает, я тебя найду. Я приплыву на первом же корабле до Америки. Да, да, я знаю, где ты. Думаешь, что отправив письмо, ты поставила точку в нашем браке? Как бы ни так. В день нашей долгожданной свадьбы я поклялся любить и беречь тебя до конца жизни, и как только я прибуду в Америку, я вытащу тебя оттуда и непременно убью то чудовище, которое держит тебя у себя. Да, я убью его, чтобы больше не было соблазна снова к нему сбегать. Осталось совсем недолго, любовь моя, скоро мы увидимся.

Твой любящий муж,

Рауль»

Письмо выпало из дрожащих рук, слезы покатились по щекам, сердце защемило от боли. Рауль знает, где я. Он не может причинить боль Ангелу!.. Хотя… очень даже может. Эрик может пострадать… из-за меня. Я сама не поняла, как медленно опустилась на колени и обхватила голову руками. Всё из-за меня! Он в опасности! Виконт не отступится.

— Кристин?

Я услышала голос Эрика и, быстро утерев слезы, в клочья разорвала злосчастное письмо, которое в одночасье испортило такой замечательный вечер.

— Кристин, где ты?

Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и поднялась на ноги. Именно в этот момент из-за угла вышел Ангел с обеспокоенным выражением на лице.

— Кристин, где ты была? Я всюду тебя искал.

Я замешкалась, нельзя было говорить о письме.

— Я… Я зашла сюда… Чтобы… Чтобы…

— Ну? — Эрик приподнял брови.

— Чтобы взглянуть на эти картины, — солгала я, окинув взглядом стены, на которых висели прекрасные масляные шедевры в золотых рамках, — да, именно. Отличные картины. Отличная Опера.

— Спасибо, — улыбнулся Ангел, — я покажу тебе всю Оперу, но сначала… может… ты потанцуешь со мной?

Эти слова меня приободрили. Он поверил, Слава Богу. Да, танец — это хорошая идея, чтобы отвлечься. Мы вернулись в зал и присоединились к танцующим парам. Играла медленная музыка, мы прижались друг к другу, я положила голову ему на плечо, ощущая до боли любимый запах одеколона и просто тая в его объятиях. Казалось, что может нам помешать быть вместе? Весна. Весна разрушит всё, что по кусочкам собрала зима.

— Тебе нравится вечер? — тихо спросил Ангел.

Я подняла на него глаза и улыбнулась:

— Конечно, мне нравится с тобой танцевать. Да и вечер выдался на славу.

— Это так приятно иметь кого-то, кто согласится составить тебе пару на таких мероприятиях.

Вскоре музыка ускорилась, и мы закружились в вальсе. Я чувствовала каждое его движение, мы были одним целым, все взгляды были устремлены на нас. Никто больше не танцевал, люди с восторгом наблюдали за нашей парой, а когда музыка закончилась, послышался шквал аплодисментов. Эрик взял меня за руку, вытянул за собой в какой-то холодный полутемный коридор и прижал к стене.

— Кристин, этот танец… помнишь, во время «Дон Жуана»? Он напомнил мне те времена, когда наши герои были одержимы друг другом, хоть ты всего лишь играла свою роль…

Я вздохнула. Да, тогда я всего лишь играла, но не сейчас. Сейчас всё было по-настоящему.

— Идём, я покажу тебе театр.

Он снова взял меня за руку, и мы пошли по темному узкому коридору.

— Эрик, ты видишь что-нибудь в этой темноте?

Он не ответил, но вдруг остановился, стянул с шеи кашне и, сложив его вдвое, завязал мне глаза.

— Эрик, что ты делаешь? — рассмеялась я, вытянув перед собой руки, чтобы найти Ангела. — Эрик?

Меня охватила паника. Его не было рядом, я шла вслепую, испуганно зовя своего учителя:

— Эрик…

— Уже теплее, — услышала я насмешливый тон, — теплее.

Я снова рассмеялась:

— Перестань меня дразнить, — сказала я и чуть не споткнулась о ступеньки.

— Поднимайся, ты почти на месте.

Я нащупала перила и взобралась наверх. Как только лестница осталась позади, я почувствовала на плечах руки Ангела.

— На счёт три я сниму повязку, — прошептал он мне почти на ухо, — раз… два… три.

Когда он снял повязку, я прищурилась от яркого света. Огромные софиты были направлены прямо на меня, стоявшую посреди большой сцены. Зрительские ряды были пусты, но мест так много, раза в два или три больше, чем в Париже, а про роскошную люстру я вообще молчу.

— Эрик, — выдохнула я, — как красиво!

Как же давно я не стояла на сцене!.. Десять лет уж точно. После «Дон Жуана» с моим именем было связано много разговоров, что было не на руку Раулю, и он решил, что порядочная жена виконта не должна светиться на сцене, напевая «песенки», она должна ходить с ним на важные мероприятия и корчить из себя светскую львицу. Когда я попыталась заговорить с ним о том, что дома мне скучно, и я хочу вернуться на Парижскую сцену, он дал мне звонкую пощечину и велел выбросить из своей дурной головы все подобные мысли.

— Помнишь, Кристин? — шепнул Ангел. — Помнишь, как заворожено слушали тебя зрители, когда ты пела в Париже?

Я смотрела на ряды бархатных кресел и словно видела, с каким наслаждением зрители ловили каждую мою ноту.

— Да…

— А ты слышишь их? Слышишь те громогласные аплодисменты?

— Да…

— Ты скучаешь по ним?

Слезы покатились по щекам, горло словно стянул тугой обруч. Я резко обернулась к Ангелу и сдавленно пробормотала:

— Да, Эрик, да! Я скучаю по этому больше всего на свете! Я скучаю по твоим пьесам, по каждой твоей ноте, по внимательным слушателям и овациям, Господи, как же я скучаю…

— Так возвращайся на сцену, Кристин, — тихо прошептал Ангел, не отрывая от меня глаз. Я замерла. Поверить не могу!.. Он готов предоставить мне работу в Опере? Готов снова заниматься со мной музыкой? Наверное, моё затянувшееся молчание немного расстроило Эрика. Он притянул меня ближе и поцеловал с такой любовью и надеждой, что я едва устояла на ногах, вовремя ухватившись за его широкие плечи.

— Кристин, — шептал он, — скажи, что вернешься. Я истосковался по твоему голосу… Такой талант не может пропадать без дела. Скажи, что согласна вернуться, и я сделаю тебя королевой Оперы. Люди будут толпами нестись сюда, чтобы послушать твой уникальный голос и мои работы, которые пылятся в шкафу. Я писал замечательные композиции, но не мог никому доверить исполнить хотя бы одну из них, потому что они были только для тебя. Никто не споет лучше, чем ты, Кристин.

Я изумленно смотрела на него. Всё это звучало так заманчиво.

— Ну же, Кристин! Слава о тебе пройдет по всему миру, и, если судьба нас всё же разлучит, ты будешь нарасхват в любой стране, театры будут биться за честь, чтобы ты выступила у них. В Париже тебя будут носить на руках.

Сердце невольно сжалось. «Если судьба нас всё же разлучит»… Эх, Эрик, если она нас и разлучит, то меня запрут в огромном парижском поместье, и я больше никогда не выйду за пределы высокой ограды. Я снова заплакала. «В Париже»… Он всё же отправит меня в Париж!

— Скажи, Кристин, скажи, что вернешься!

— Нет! — отрезала я и повернулась к нему спиной. Хотелось рыдать в голос. Всё, о чем я только могла мечтать в жизни, было рядом, но пройдет пара месяцев — и всё. Всё будет кончено. Я не могла тут больше оставаться. Сжав кулаки, я бросилась вниз со сцены и завернула в темный пыльный коридор.

— Кристин? — Эрик хотел меня догнать, но потерял из виду. Это и к лучшему. Я сползла по ледяной каменной стене на бетонный пол и закрыла лицо руками. Настойчивые слезы душили, я могла только хрипеть и жадно ловить ртом спертый воздух. Сердце буквально разрывалось на части. Мне так хотелось вернуться на сцену, петь для Эрика, петь для «Фантазмы», но через несколько месяцев моя сказка закончится. Я вернусь в Париж и буду сидеть в золотой клетке, терпеть побои и унижения, скрывать синяки и с широкой улыбкой встречать богатых и знатных гостей.

— Кристин? Кристин, где ты?

Он взволнованно звал меня, бродил где-то неподалеку, но я не откликалась. Не хотела, чтобы он видел меня в таком состоянии. Я откинула голову, закрыла глаза и тяжело вздохнула, стараясь успокоиться.

— Это из-за того, что я сказал?

Я вздрогнула от неожиданности, распахнула глаза и в полутьме увидела перед собой Эрика, опустившегося на колени и с виноватым выражением глядящего на меня.

— Я не хочу петь в Париже, — прошептала я, надеясь, что он поймет намек. Поймет, что я не хочу возвращаться во Францию, что я хочу остаться тут.

— Прости, что надавил на тебя, — грустно бросил Ангел, поднялся на ноги и протянул мне руку, — я думал, что тебе понравится эта идея.

Я молча приняла руку, и мы вернулись в зал. Эрика тут же утащили в свою компанию его рабочие, что-то бурно обсуждая, а я села обратно за стойку, глядя на него. Почему он такой упрямый? Если бы он позволил мне петь в «Фантазме», я бы без колебаний согласилась, но он сразу сказал: «В Париже тебя будут носить на руках». Он всё ещё намерен отправить меня домой. Но почему? Почему я не могу остаться? Мы бы сбежали от Рауля, скрылись бы где-нибудь на время. Я живу на Кони-Айленд не так давно, но этого мне хватило, чтобы понять, что я хочу остаться здесь навсегда. С Эриком. Да, это не особняк в центре Парижа, но тут я могу быть счастливой. Я бы пела, да мы бы с Эриком даже поженились и приютили какого-нибудь ребенка, мы были бы так счастливы вместе.

— Вот ты где, а я тебя всюду искала.

Я оглянулась и увидела Мэг без сопровождения Робба. Подруга ногой придвинула ближе ко мне высокий стул и взобралась на него, затянувшись тонкой сигаретой.

— Должна тебе сказать, что это единственное мероприятие, где Эрик задержался больше, чем на полчаса.

— Я рада за него, — довольно грубо отрезала я.

— Что-то не так? Ты выглядишь расстроенной.

— Я в порядке, правда… Эрик… Он совсем не думает о нас.

— То есть?

— Он предложил мне петь на сцене.

Глаза подруги загорелись, она расплылась в улыбке:

— Так разве это не здорово? Мы могли бы работать вместе, как раньше, помнишь?

Я помедлила с ответом. Сомневаюсь, что хриплый прокуренный голос Мэг сейчас на что-нибудь бы сгодился.

— В Париже, — прорычала я, опустив голову, — он предложил мне петь в Париже.

— Да? Этого и следовало ожидать, он никогда никого не задерживает надолго в своей жизни. Кристин, ты должна знать… Зимой он один человек, а с наступлением весны превращается в совершенно другого. Терпеть его не могу весной.

— Почему? — я подняла на подругу удивленные глаза.

— Он постоянно работает, вечно срывается, грубит, не появляется дома. Однажды я даже нашла его спящим среди груды книг в его мастерской. Может, ты и думаешь, что сейчас всё так здорово, он такой внимательный и обходительный, но наступит весна — и ты его не узнаешь.

— Я люблю его, Мэг. Я не хочу возвращаться обратно, пусть даже мне и придется жить с нервным и грубым Эриком.

— Ты говорила ему об этом?

Я покачала головой:

— Ты читала письмо Рауля? Он скоро приплывет за мной, и если он причинит вред Эрику — я себе этого не прощу.

— Есть у меня одна идея… Но она может провести жирную черту между вами обоими.

— Какая идея? Расскажи!

— Скажи ему, что останешься в Нью-Йорке, скажи, что как только наступит весна, ты переберешься туда, где у тебя будет своё жилье. Он не сможет силой отправить тебя в Париж, ты ведь независимая женщина!

— Но это ложь. Где я там буду жить? У меня же нет ни работы, ни денег.

— Это не важно. Важно то, что он поймет, что ты ни в коем случае не хочешь возвращаться в Париж. Он поймет это и оставит тебя у себя. У него не хватит смелости отправить тебя одну в Нью-Йорк. Если ты дорога ему — он не позволит тебе уехать одной в такой огромный мегаполис.

— Думаешь, это сработает?

Подруга спрыгнула на пол и похлопала меня по спине:

— Других идей ни у тебя, ни у меня нет. В любом случае, если что — мои двери всегда открыты. Если во время этого разговора он будет беситься и швырять мебель по комнате, прибегай ко мне.

Звучало не очень утешительно, но она была права. Я не знаю, как Эрик отреагирует. Чем быстрее мы об этом поговорим, тем лучше.

— Кристин?

Я подняла голову и увидела Эрика.

— Идем, Кристин, сейчас пойдет обратный отсчет.

Он помог мне спуститься.

— Какой обратный отсчет?

— До Нового Года.

Я думала, мы пойдем туда, где стоят другие люди, держащиеся за руки и смотрящие друг другу в глаза, но мы прошли мимо них. Эрик вытянул меня в холл и потащил в извилистый коридор. Я слышала, как начали считать:

— Десять! Девять! Восемь!

А я едва поспевала за Ангелом. Он потянул меня вверх по винтовой лестнице, которая, казалось, никогда не закончится.

— Семь! Шесть! Пять! Четыре!

Мы остановились около тяжелой двери, Эрик толкнул её, и мы оказались под звездным небом. Мы подошли к красивым статуям с Ангелами и остановились.

— Три! Два! Один!

До нас донеслись громкие счастливые крики и смех, все радовались наступившему Новому году. Вдруг послышались громкие хлопки, и в небо выстрелили безумно красивые и красочные салюты. Я восторженно улыбнулась, взглянула на Ангела и поймала его сосредоточенный взгляд. Яркие красочные блики бегали по его маске, сверкали в серо-голубых глазах. Вдруг он протянул руку и коснулся моей щеки:

— С Новым Годом, Кристин.

— С Новым Годом, Эр…

Не успела я закончить, как он наклонился и нежно поцеловал меня. Все радостные возгласы внизу и свист фейерверков тут же отошли на задний план. Я была в плену этих сильных рук, запаха любимого одеколона и жаркого дыхания. Нужно было начать тот трудный разговор, но не сейчас… Нельзя было испортить такой момент.

Он мягко отстранился и улыбнулся:

— Идем, Кристин, уже поздно.

Я огляделась. Фейерверки больше не взрывались, люди медленно расходились по домам, счастливые и довольные вечером.

Мы вернулись домой, держась за руку. Как только дверь за Ангелом захлопнулась, он прокашлялся и сказал:

— Кажется, мы пропустили последний танец.

Я расплылась в улыбке, принимая его руку.

Из патефона полилась красивая музыка, мы сплели наши пальцы и медленно закружились в танце. Эрик немного нагнулся и пробормотал:

— Я никогда и подумать не мог, что когда-нибудь поцелую девушку… В Новогоднюю ночь.

И тут на меня тяжелым грузом навалилось осознание всего произошедшего. Скоро я уеду. Меня увезут. Навсегда. Я больше не увижу его ласковых глаз, его скромной редкой улыбки, не окажусь в его теплых объятиях… Мне вдруг стало так страшно, что я уткнулась лицом в его грудь, скрывая слезы. Эрик не стал задавать вопросов, он только обнял меня и тяжело вздохнул.

Вскоре Эрик развел камин, а я села на постель, прислонившись спиной к стене. Эрик взял книгу и хотел уже, было, сесть с ней в кресло, но, увидев, какая я грустная, передумал, присел рядом, притянул меня к себе и обнял.

— Всё хорошо?

— Да, всё отлично. Спасибо за всё, Эрик.

Треск дров в камине убаюкивал, Эрик ободряюще гладил и перебирал мои волосы. Мы сидели в полнейшей тишине, нам не нужно было слов. Я опустила голову на его колени, закрыла глаза и не заметила, как уснула. Всё было слишком хорошо, чтобы портить вечер серьезными разговорами.

Эрик

Ночь новогоднего бала оказалась одной из лучших ночей в моей жизни. Впервые за всё ужасное существование у меня было свидание, танец с потрясающей девушкой, которую увидели все мои сотрудники и которая осталась со мной на всю ночь. Даже когда мы вернулись домой, этот чудесный день всё не заканчивался — мы с Кристин занимались любовью в пламени костра, а потом уснули, держа друг друга в объятиях. Весна будто выскочила из-за переулка и застала нас обоих врасплох, но мы не переставали предаваться этой странной, с ума сводящей любви.

Ночью голова почти не болела, но зато в течение следующих дней полностью исправила это досадное недоразумение. Почти неделю я лежал в постели, сходя с ума от жестокой, бьющей набатом боли в висках и не имея возможности это прекратить. Кристин тоже ничем особенным не могла помочь, только прикладывала смоченные холодной водой полотенца к моему лбу и постоянно меняла их. Большую часть времени она работала, поэтому не могла находиться со мной долго, и, когда полотенца нагревались, а боль возвращалась, я молил Господа, чтобы Кристин поскорее пришла домой. Я ужасно скучал в одиночестве, но почувствовал себя чуть лучше, когда она притащила в дом маленького котенка, которого я ей пообещал. По крайней мере, теперь я мог заняться хоть чем-то. Или кем-то, если правильнее выразиться. Она назвала рыжевато-белого котенка Пушистиком и проводила большую часть дня, играя с ним. Всё было хорошо, пока она играла с маленькой зверушкой и ухаживала за мной, но стало гораздо хуже, когда она сама заболела.

Я помню это очень ясно и четко. Я отдыхал в кровати одним ранним утром, на голове лежало холодное влажное полотенце, и я тихо жмурился от радости, что боль чуть унялась, когда вдруг услышал, как Кристин быстро бежит в ванную, откуда спустя пару секунд донеслись звуки рвоты. Я подумал, что у неё несварение, но, когда девушка вышла из ванной, пришлось отметить, что никаких признаков желудочной инфекции не было — она казалась полностью здоровой, только чуть бледной.

— Ты в порядке? — спросил я.

Она кивнула и пожала плечами.

— Да. Должно быть, съела что-то не то.

Я согласился с ней и откинулся на подушки. Боль снова вернулась, и я не желал ничего сильнее, чем её прекращения. Лежа целыми днями на кровати и глядя в потолок, я думал, кончится ли это когда-нибудь или нет. Кристин даже консультировалась с доктором по поводу моих болей, но тот заверил её, что это нормально, просто рана ещё не зажила полностью. Что ещё хуже — так это то, что котенку, похоже, я понравился. И это меня совсем не радовало, скорее, раздражало. Однажды Кристин, вернувшись и обнаружив, что маленький меховой шарик свернулся у меня на груди и радостно мурлычет, заметила, что мы выглядим очаровательно. Надо же! Каким только меня не называли, но очаровательным назвали впервые. И зачем этот комок шерсти снова по мне ползает? Его хозяйка — Кристин, так почему он лезет ко мне?

Время постепенно проходило, и боль тоже. Я вздыхал с облегчением, а Кристин радовалась, хотя ей легче не становилось. Её рвало каждое утро на протяжении следующих семи дней. Это чертовски беспокоило меня, и каждый день я, почти рыча от злости, настаивал на том, чтобы она сходила к врачу, но любимая только улыбалась и говорила, что с ней всё хорошо.

Прошло уже две недели с того времени, как я получил травму, и теперь я мог с уверенностью сказать, что боль исчезла. Одним субботним утром я проснулся и с радостью обнаружил, что меня ничего не болит. Потянувшись, я чертыхнулся сквозь зубы. Опять этот кот рядом со мной! Ну, сколько можно уже? Однако, набросив на себя халат, я осторожно погладил Пушистика по гладкой шерстке и положил его на колени Кристин, спящей рядом. За последние несколько дней её состояние ухудшилось, и поэтому я решил, что пора нам поменяться ролями. Она жаловалась на боли в животе, и мне надоело просто смотреть на то, как она терпит всё это — давно уже пора что-то предпринять.

Кристин сладко спала, и я решил не будить её, а немного поработать над бумагами, ведь когда я был болен, то вообще к ним не прикасался. Начав работать, я как раз писал нужную мне информацию, как вдруг котенок прыгнул на кучу аккуратно сложенных бумаг, разметав их по полу и отправив туда же рождественское украшение, которые Кристин сделала для меня. Я раздраженно зарычал. Ну почему, почему Кристин притянула домой именно кошку? Почему? За что мне такое божье наказание?

Я схватил котенка за загривок и посмотрел прямо в его светящиеся желтым глаза.

— Здесь действуют мои правила, кот! Слушай меня, ты, мохнатый клубок шерсти — если снова тронешь это украшение или какие-то мои бумаги, то сразу окажешься в снегу, где тебе и место. Кристин может думать, что ты — просто забавная пушистая зверушка, но она — не я. И я научу тебя, как быть послушным, если этого не сделала твоя мать.

С этими словами я сердито бросил котенка на кресло. Вернувшись к бумагам, я вздохнул спокойно, радуясь, что больше меня никто не потревожит. Но, как оказалось, я ошибался. Не прошло и пяти минут, как послышалось царапанье. Я повернулся и снова вскипел от ярости. Этот чёртов кот царапал когтями обивку моего кресла!

— Вот как, значит! — прошипел я, еле сдерживаясь, чтобы не высказаться громче, но не хотел разбудить Кристин, поэтому сдержался. Быстрым шагом подойдя к стулу, я ухватил рыжий клубок меха и опустил его в высокую и пустую корзину для белья.

— Ты соревнуешься не с тем человеком, кот! Кристин, быть может, промолчала бы, но, как тебе уже говорилось, я — не она. Ты столкнулся с создателем люков. И если я смог построить зеркальную камеру пыток, то полностью уверен, что смогу подержать в заточении и обычного наглого кота. Так ты точно запомнишь урок, который я тебе преподам.

С этим словами я прикрыл корзину крышкой и вернулся обратно к столу, всё ещё кипя от ярости.

— Эрик? — вдруг услышал я слабый голос Кристин. Поднявшись, я направился к ней — быть может, ей что-нибудь нужно?

Войдя в комнату, я увидел, что она лежит, свернувшись калачиком и прижав руки к животу.

— Как ты себя чувствуешь? Желудок по-прежнему беспокоит?

— Хуже, чем когда-либо, — ответила она, скривившись от боли.

— Тебя тошнит?

— Не сейчас, — она уткнулась лицом в подушку и вздохнула. — Сядь, посиди со мной немного.

Я подошел к ней и сел рядом, начав массировать ей ступни, как она когда-то делала для меня.

— Вот почему Кони-Айленд не место для тебя, — пробормотал я. — Зимы здесь гораздо более холодные, к тому же в такое время начинаются разные эпидемии. Болезнь витает в воздухе, заразиться очень легко.

— Но мне нравится здесь, Эрик. К тому же… болеют многие, а не только я.

— Зато мне это не нравится. Посмотри на себя, Кристин, мне больно видеть тебя такой.

— Не так уж всё и плохо, — попыталась уверить меня девушка.

— Быть может, и нет, — неохотно согласился я, меняя тему. — Ты должна съесть хоть что-нибудь. Тебе понадобятся силы. Скажи мне, что хочешь, и я достану тебе это в сей же час.

Кристин хихикнула, но сразу стихла и поморщилась от боли.

— Что угодно?

— Да. Кристин получит всё, что захочет.

— Французский тост! Было бы неплохо, — улыбнулась девушка.

— Ваше желание будет исполнено, — поклонился я, вызывая у неё ещё одну искреннюю улыбку, и отправился на кухню.

Быстро соорудив то, что она просила, я вернулся в спальню и, пока она медленно ела, снова занялся хрупкими ступнями, нежно массируя их. Кристин дремала весь остаток дня, а я получил возможность продолжить работу над бумагами. Закончив все свои дела, я хотел накормить её ужином, но, увидев, как крепко Кристин спит, решил не будить. Вытащив кота из коробки, — который, кстати, свернулся там клубочком и спал — я тоже решил, что пора уже отдохнуть, и лег в постель. Не помню точно, сколько времени было на часах, но в какой-то момент я проснулся от громкого отчаянного крика — и звала меня Кристин.

— Эрик! Эрик!

Я широко открыл глаза, вглядываясь в непроглядную темноту. Тишина. Будучи очень усталым, я снова прикрыл веки, но в следующую секунду подскочил от её пронзительного крика, наполненного болью.

— Эрик… — простонала она, и я никогда не слышал, чтобы она звала меня так. Не колеблясь ни минуты, я зажег свечу.

— Эрик…

Она лежала на кровати, сжимая простынь в кулаке, и стонала от боли.

— Кристин? Что случилось?!

— Мне… мне так плохо, Эрик… Я… я не понимаю, что со мной. Помоги мне, Эрик!..

Я пытался успокоить Кристин, но боль не уходила. Сняв с неё перекрученное одеяло, чтобы облегчить движения, я потрясенно замер. На белой простыне виднелись кровавые разводы. Кровь была на её ночной рубашке — внизу живота и на бедрах.

— Кристин!

Господи, что с ней такое? Почему у неё кровотечение… оттуда? У неё же было расстройство желудка, обычный желудочный грипп! Но при гриппе нет таких симптомов! Что мне делать? Она потеряла столько крови, мне не стоит тратить время на глупости. Обернув её в одеяло, я взял девушку на руки и вынес за дверь. Она прижалась к моей груди, тихо постанывая, и я молился Богу о том, чтобы он ей помог. Я быстрым шагом пересек «Фантазму» и поспешил к ближайшему медпункту Кони-Айленд. Кажется, ни в одну дверь я никогда не стучал так громко и так отчаянно, пока, наконец, она не отворилась, и на улицу не выглянул врач, одетый в пижаму.

— Что случилось?

— Она истекает кровью!.. — я почти плакал от беспомощности. — Помогите ей!

Врач немедленно впустил меня и повел по коридору в огромную комнату, где быстро сновали туда-сюда медсестры. Врач призвал одну из них, одновременно вывозя откуда-то каталку. Дрожащими руками я положил Кристин на эту передвижную кровать и беспомощно наблюдал, как её увозят. Мою попытку последовать за ней врач сразу пресек.

— Вы должны остаться и подождать здесь.

— Я должен быть с ней! Мне это нужно! Я не могу оставаться здесь в неведении!

— Я приду к вам, как только смогу, — бросил мне врач и скрылся.

Возле стены стояли стулья, но я физически не мог сидеть. Я ходил взад и вперед по комнате ожидания, постоянно проверяя время на часах… на карманных часах, которые Кристин подарила мне на рождество. Время проходило очень медленно, казалось, оно специально делало это, чтобы я ещё больше сходил с ума.

— Господи, что они так долго?! — зарычал я, глядя на часы. Было три часа ночи, а я ждал уже часа два, наверное. Когда сил терпеть уже не хватало, я остановил одну из медсестер, проходящую мимо.

— Простите, вы не можете подсказать мне… я пытаюсь выяснить хоть что-нибудь о состоянии женщины, которую принес сюда несколько часов назад.

Женщина, одетая в белое, бросила на меня взгляд, полный ужаса, и поспешила прочь.

Черт бы побрал подобные взгляды! Что, моя маска настолько всех пугает? Ещё одна медсестра спешила мимо, и я позвал её, надеясь, что хотя бы она сможет помочь мне.

— Простите, я пытаюсь выяснить какую-либо информацию о женщине, которую я сюда принес.

— Женщина с каштановыми волосами? — спросила медсестра, и я выдохнул. Ну, наконец-то! Хоть кто-то сможет ответить на мои вопросы.

— Да! С ней всё в порядке?

— Она пока в хирургии. И может пробыть там ещё некоторое время. Лучшее, что вы сейчас можете сделать — это пойти домой, отдохнуть и вернуться сюда утром.

Нет! Я не оставлю её! Ни за что! Никуда я не пойду. А что, если я понадоблюсь врачам или самой Кристин? Быть может, будет нужна моя кровь. И я отдам! Я бы отдал Кристин всё, что имею, сердце бы вырвал из груди.

— Я останусь, — сказал я. — Не могли бы кое-что передать её доктору?

Она кивнула.

— Скажите ему, что мистер Е. передал не стесняться просить у него всё, что потребуется.

— Хорошо.

Я схватил медсестру за плечо прежде, чем она успела сделать шаг, и увеличил зрительный контакт для того, чтобы она поняла, что я говорю серьёзно.

— Что угодно. Если ему понадобятся деньги, кровь, информация… Что угодно.

— Хорошо, — повторила медсестра. Она казалась чуть испуганной, но как ещё бедная женщина должна была себя ощущать? Я ведь монстр в глазах всех и каждого.

Я нервно ходил по комнате некоторое время, напряженно следя за часами, но всё равно не был уверен, как долго там находился. Вдруг я услышал, что меня зовут, и поднял голову — ко мне шел врач.

— Мистер Е.?

— Да. Как она?

Он мягко взял меня под локоть и повел прочь из комнаты ожидания.

— Если вы не против, я бы хотел поговорить с вами в моем кабинете.

К черту этот кабинет! Я хочу знать сейчас, немедленно! Я хочу знать, что там с Кристин!

Но я промолчал, и, когда мы вошли в кабинет, врач закрыл дверь, а потом предложил мне чашку кофе.

— Я не пью кофе.

— Тогда, может, чай? — спросил он, наливая себе кофе.

— Нет, спасибо. Я просто хочу знать, как обстоят дела с Кристин.

— С ней всё будет в порядке. Она потеряла много крови и сейчас слаба, но худшее позади.

— Что с ней случилось? — спросил я.

Врач сделал глоток кофе и посмотрел на меня.

— Как долго это продолжалось?

— Что именно?

— Её боль.

Я рассеяно провел пальцами по волосам и попытался вспомнить.

— Эээ… Она была больна в течение двух недель, но я был уверен, что это желудочный грипп. Всё началось с рвоты, а пару дней назад начались боли. Я думал, что всё пройдет, что это нормально для гриппа, но сегодня… когда началось кровотечение… Господи, что с ней случилось?

— Мы провели несколько тестов, на протяжении нескольких дней получим результаты.

— Мне нельзя забрать её домой?

Врач покачал головой.

— Нет, ей лучше остаться здесь, по крайней мере, пока мы не узнаем причину кровотечения. Для неё самой так будет лучше.

— Ей будет страшно здесь.

— Я уверен, что с ней всё будет в порядке, к тому же, у вас будет возможность навещать её в любое время.

— А теперь?

— Она уже проснулась, но некоторое время будет слаба и одурманена от анестезии.

— Просто убедитесь, что она получает лучшее медицинское обслуживание. Чего бы это ни стоило, каких бы денег не требовало… у неё должно быть самое лучшее.

— Оно у неё будет, — пообещал врач.

Закончив разговор, он проводил меня к палате Кристин и ушел. Глубоко выдохнув, я вошел и увидел свою любимую, лежащую на больничной койке. Сердце моё вздрогнуло, но я знал, что здесь за ней присмотрят.

— Эрик?..

Её глаза были полуоткрыты, голос звучал спокойно и тихо. Я наклонился и поцеловал её в холодный лоб, прежде чем сесть возле кровати.

— Как ты себя чувствуешь? Тебе тепло?

— Кажется, да… хотя я не чувствую себя очень хорошо.

— Доктор сказал, что с тобой всё будет в порядке.

— Но… что со мной случилось?

Её полусонные, кажущиеся стеклянными глаза встретились с моими, и я знал, что в любом случае не смогу ей соврать. Но ведь я даже не знаю, что с ней такое, как я могу ей объяснить?

— Врач провел несколько тестов, но результаты появятся только в течение нескольких дней.

Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.

— Мы не можем пойти домой?

— Врач говорит — ты должна остаться здесь на несколько дней. Они не знают, случится ли с тобой подобное ещё раз, поэтому не хотят рисковать и отправлять тебя домой.

— Это… желудочный грипп?

О, как сильно я хочу, чтобы это был именно он, но… но, увы, это не так.

— Будем надеяться, что да.

— Быть может, это пищевое отравление, — пробормотала она.

Я прикрыл Кристин одеялом и ласково взял за руку.

— Не думай об этом, Кристин.

— Но что, если…

— Этого не может быть. Я ел всё, что ела ты. Если бы это было пищевое отравление, я бы лежал на соседней кровати.

— Ну, тогда это что-то другое. Может, это…

— Кристин! — одернул я её, нежно поглаживая пальцами её руку. — Оставь диагностирование врачам.

Она слабо улыбнулась.

— Останешься со мной?

— Конечно. Я не брошу тебя здесь одну.

Когда девушка снова закрыла глаза и спустя минуту уже спала, я поднялся и осторожно поцеловал её в губы.

— Ей нужно отдохнуть, набраться сил, так что спать она будет долго, — раздался неподалеку голос.

Я обернулся и увидел медсестру, стоящую возле кровати.

— Откуда вы знаете? — прорычал я сквозь зубы.

— Ей вкололи снотворное. Она проспит, по крайней мере, до обеда. Вам нужно пойти домой и отдохнуть, ночь выдалась тяжелая.

— Я не оставлю её.

— Тогда давайте я хотя бы предложу вам кровать, где вы сможете отдохнуть. Обещаю разбудить вас тогда, когда она проснется.

— Я хочу быть здесь в этот момент, — ответил я. — Посплю в кресле.

— Как я уже сказала, — настойчиво повторила медсестра, — она проспит до обеда. Хотите, я разбужу вас через три часа?

Зачем? Почему эта женщина не оставит меня в покое? Почему она так заботится обо мне? Я действительно чувствовал себя уставшим, и было бы неплохо прилечь и поспать часик-другой. Поэтому, скрепя сердце, я согласился, и медсестра постелила мне на соседней кровати рядом с Кристин. Я осторожно прилег и прикрылся одеялом.

— Я разбужу вас, — пообещала женщина, зашторивая окно.

— Спасибо.

Я не был уверен, что случилось с Кристин, но всё, на что я мог надеяться, это то, что результаты получатся хорошими, и мы с моей любимой скоро вернемся домой.

Кристин

Я не знала, что со мной происходит. Все было нормально, я заботилась об Эрике, потому что у него постоянно болела голова, но не понимала, почему каждое утро меня тошнило. «Это всего лишь расстройство желудка», — уверяла я себя, но в душе понимала, что все не может быть так просто. Я игнорировала боль, но в ту ночь все изменилось. Я проснулась от ужасной боли внизу живота. Пошевелившись, почувствовала, что лежу на липкой и влажной простыни. Мне стало очень страшно, и я позвала Эрика. Уже пару минут спустя он нёс меня, истекающую кровью, в больницу, и я, еле соображая от боли, вскоре ощутила, как игла прокалывает тонкую кожу предплечья.

Придя в себя, я обнаружила Эрика, сидящего возле моей постели. Я попыталась убедить его в том, что это обычное отравление, но он только качал головой, явно не веря моим словам. Чувствуя себя по-прежнему одурманенной, я вскоре снова провалилась в сон. Когда проснулась во второй раз, Эрика в комнате не было, зато здесь находился врач.

— Как вы себя чувствуете? — спокойно спросил он.

Как я себя чувствую? Кажется, стало легче, но низ живота ещё чуть побаливал, хотя самочувствие, безусловно, улучшилось.

— Ещё немножко болит, — ответила я. — А где мистер Э.?

Присев, я оглянулась вокруг в надежде его увидеть.

— Он спит. Одна из медсестер предложила, чтобы он прилёг и подремал, пока вы не проснётесь. Это как раз кстати — я очень хотел бы поговорить с вами наедине.

— А мне можно вернуться домой?

— Пока нет. За вашим состоянием требуется тщательное наблюдение, но анализы уже готовы.

— Вы уже знаете, что же все-таки со мной случилось?

Он молча кивнул, а потом осторожно проговорил:

— Кристин, я должен вас о кое-чем спросить… Как давно вы об этом знаете?

— О чем? — я непонимающе уставилась на доктора, готовая уверить его в том, что не имею ни малейшего понятия, со мной случилось.

— Как долго вас рвало?

— Где-то неделю или чуть больше, — нахмурилась я. — Но это было только по утрам, а потом весь день я чувствовала себя прекрасно.

— Вы были с кем-нибудь близки?

Я взглянула на доктора, не веря тому, о чем подумала.

— Кристин, вы беременны.

Я замерла, впитывая эти слова, волшебные и прекрасные слова, которые я уже никогда не надеялась услышать. Я беременна! На глаза навернулись слезы. Но как, как это могло произойти? Мы с Раулем пытались зачать ребёнка целых десять лет, я даже и не думала, что это когда-нибудь случится. Рауль бил меня, потому что у нас не было детей, а Эрик… мой замечательный, любимый Эрик смог наполнить меня своей любовью, оживить меня, смог подарить мне чудо. Я плакала, но это были слезы радости, чистые и прекрасные. У меня — у нас! — будет ребёнок!

— Вы в порядке?

Вопрос врача вытащил меня из состояния абсолютного счастья, в котором я сейчас пребывала. Я вытерла слезы тыльной стороной ладони и кивнула.

— Да…, а с ребёнком все хорошо?

— Все отлично, но было бы лучше, если бы вы наблюдались у меня и хотя бы раз в месяц приходили на осмотр. Просто для того, чтобы быть спокойной.

— А он знает? Вы ему сказали?

Врач покачал головой.

— Нет, я ничего ему не говорил.

— И не говорите. Пожалуйста! Я хочу это сделать.

— Сделать что? — спросил Эрик. Он появился в палате как раз в этот момент. На его плечи был наброшен белый халат, а в руках он держал чашку. Доктор улыбнулся и повернулся к нему.

— Я лучше оставлю вас одних.

Когда он ушел, Эрик сел возле моей постели и провел пальцами по своем взъерошенном парике.

— Ты плакала, — заметил он. — Все нормально?

И как мне сказать Эрику, что он станет отцом? Если он расстроится или рассердится на меня? А вдруг… вдруг он позволит мне остаться рядом с ним? У нас была бы самая счастливая в мире семья.

— Да, все нормально, я просто счастлива.

— Счастлива? Ты же в больнице, Кристин.

— Да, но… Эрик, я должна тебе кое-что сказать. И мне кажется, ты обрадуешься. Пришли результаты моих анализов.

Эрик с тревогой подался вперед.

— И?..

— Я… Эрик, я беременна.

Он побледнел, уставился на меня с чуть приоткрытым ртом, привстал с кресла, а потом вдруг упал на колени, сжимая мою руку.

— Прости меня, Кристин! Пожалуйста, прости Эрика. Это все моя вина! Я бы никогда…

— Эрик, о чем ты говоришь? Я счастлива! Я десять лет пыталась завести ребенка, Рауль всегда говорил, что это только моя вина, что я бездетна, но это он, он был виноват! Он не мог дать мне ребёнка, только ты! Ты, Эрик! Пожалуйста, скажи, что ты рад!

— Рад? Разве я должен радоваться, Кристин? — прорычал он. — Я сделал то, чего не должен был делать! И теперь от меня беременна замужняя женщина. Это будет незаконнорождённый ребенок, Кристин! Как я мог так поступить с тобой?! — его губы дрожали, а пальцы отчаянно сжимали край простыни. — Но я… у меня есть план, да. — Он встал, непослушными пальцами поправил воротник рубашки. — Ты вернёшься в Париж и скажешь Раулю, что это его ребёнок.

— Нет! Ты что такое говоришь?! — всхлипнула я. — Я этого не сделаю!

— Я выпишу тебе чеки и отправлю их, отдам вам все, что у меня есть, вы никогда не будете ни в чем нуждаться… Рауль не должен знать, что между нами что-то было.

Все оказалось ещё хуже, чем я думала. Эрик не только хочет, чтобы

я вернулась к Раулю, он собирается сделать вид, что между нами ничего не произошло, а отцом ребёнка является Рауль. Но так не будет. Нет! Я хочу этого ребёнка, но так же хочу, чтобы его отцом был Эрик. Эрик, а не Рауль!

Эрик стоял ко мне спиной, но я видела, как его плечи вздрагивают.

— Почему ты не хочешь хоть раз остановиться и подумать о будущем? О будущем для нас, Эрик! — мой голос звучал холодно.

— Ты сказала, что не можешь иметь детей! Ты сказала, чтобы я не беспокоился об этом!

— Но я не знала, что дело в Рауле! Пожалуйста, Эрик, не вини в этом меня!

— Я не виню. Это я виноват.

— Никто ни в чем не виноват, ты меня слышишь? Никто. Этот ребёнок создан из нашей любви. Я так хочу его, Эрик. Пожалуйста, не разбивай мне сердце, скажи, что ты тоже его хочешь.

— Ты не знаешь, о чем просишь.

Я схватила Эрика за руки и прижала их к своему сердцу.

— Нет, я это знаю. Эрик, прошу тебя, мы с этим справимся, я уверена.

— Как, Кристин? Как мы с этим справимся? Оставишь ребёнка здесь и сообщишь Раулю, что беременна от меня? Хочешь, чтобы он знал обо всем, что между нами было? Ты его жена!

— Но я не хочу быть его женой!

— Это позор.

— Я ношу твоего ребёнка. Разве это для тебя совсем не важно, Эрик? Разве тебе не хочется, чтобы он годы спустя унаследовал «Фантазму»?

— Что?! И чтобы он жил такой же жизнью, какой жил я? Мучился в одиночестве среди людей? Ты носишь монстра, Кристин! Слышишь меня? Монстра!

Когда Эрик выскочил наружу и хлопнул дверью, я разрыдалась, чувствуя, как сердце разбивается на тысячи осколков. Я не знала, куда Эрик пошёл, но он не вернулся даже на следующее утро, чтобы забрать меня домой. Вернувшись в квартиру, я не обнаружила его там. В больнице мне сказали, что несколько дней нужно соблюдать постельный режим, поэтому я умылась и сразу же прилегла на кровать. Слова Эрика причиняли мне боль, но сейчас я должна заботиться о ребёнке. Потребовалось десять лет, чтобы его зачать, и теперь я не упущу своего шанса. Вот только отношение Эрика к этому ребёнку жгло меня изнутри.

Он ведь хотел устроить все так, будто бы это дитя Рауля. Его даже не волновало то, что отцом является именно он, а не де Шаньи. Пусть даже не смеет заговаривать о каких-то чеках и деньгах, они для меня ничего не значат! Я хочу, чтобы он был со мной рядом, чтобы воспитывал своё дитя, чтобы любил его… и любил меня.

Некоторое время спустя я услышала щелчок дверного замка и тихие шаги. Сильнее замотавшись в одеяло, я молча лежала и сглатывала слезы. Вдруг Пушистик вскочил на кровать и свернулся клубочком возле меня. Я протянула руку и погладила его по пушистой шёрстке.

— Ты сердишься на меня? — из дверного проёма послышался голос Эрика, но я не хотела смотреть на него красными от слез глазами, поэтому промолчала. — Кристин, ты же знаешь — это все мой характер, иногда я так взрываюсь, что потом не могу себя простить.

Его голос звучал успокаивающе, но я упрямо не обращала на него внимания и продолжала гладить Пушистика. У меня есть полное право сердиться.

— Я все исправлю, Кристин, найду выход из этого положения, даже если это будет последнее, что я сделаю.

— И как ты это сделаешь, а? Отдашь свою плоть и кровь Раулю? Да? — всхлипнула я. — Отправишь меня в Париж к человеку, который пьёт и бьёт меня?

— Кристин…

— Нет, Эрик, нет! Отправляя меня обратно к Раулю, ты не сделаешь ничего, разве что загонишь меня в гроб живьём. Ты этого хочешь, да, Эрик? Чтобы твоего ребёнка избивал совершенно чужой ему человек?

Я, наконец, нашла в себе мужество, чтобы посмотреть на него, и увидела, как он стоит в дверях с маленьким чучелом обезьянки в руках.

— Что это?

Эрик посмотрел на чучело животного, а потом снова на меня. Он подошел ко мне и положил его возле меня на кровать.

— Нрав Эрика порою страшен, Кристин. Но все это неправильно. Ты замужем, Кристин, так не должно быть.

— Ты не рад этому ребенку, Эрик, я вижу это в твоих глазах.

— Я буду с тобой, Кристин, обещаю.

— И что это значит?

— Не зли меня, Кристин.

— Нет! Ты думаешь, что, приехав сюда и подарив мне игрушку, ты меня успокоил? Нет, это не так, Эрик! Я люблю тебя! Это ты понимаешь? Я чертовски тебя люблю!

Эрик молчал, уставившись на свои ноги.

— Так же, как и я… когда-то.

— Эрик…

— Нет, Кристин, ты знаешь, что со мной случилось? Тогда, в Париже, я думал, что ты любила меня, надеялся, что мы поженимся и станем жить вместе. Я был бы доволен только этим и не коснулся бы тебя без разрешения, никогда! Но ты бросила меня. Оставила на растерзание, и они чуть не убили меня. Но все же я выжил и приехал сюда в надежде, что обрету покой. И каждую ночь я мерил шагами комнату, каждую ночь надеялся, что ты однажды вернёшься. Но сколько я не пытаюсь забыть то, что ты тогда со мной сделала, я не могу выкинуть это из моей головы.

Слушая эту исповедь, я плакала, спрятав лицо в ладонях и проклиная себя. Почему? Почему я не осталась с ним тогда?!

Эрик присел и взял мою левую руку в свою ладонь.

— Видишь это, Кристин? — он потрогал мое золотое обручальное кольцо. — Это напоминание о браке, который должен был быть моим. Ты говоришь, что любишь меня, но все же до сих пор носишь его кольцо.

Господи, я так больше не могу! Я не могу это слушать! Я сорвала обручальное кольцо, которое Рауль надел мне на палец десять лет назад, и бросила его через всю комнату.

— Вот! Он исчез! Я больше не люблю его, Эрик, я люблю тебя и только тебя.

— Нет, не лги самой себе.

Я не лгала. Мне нужно сделать что-то, что заставит Эрика поменять своё мнение. И вдруг пришло озарение.

— Я люблю тебя, Эрик, — я потянулась к его маске и сорвала ее. Его лицо было ужасно изуродовано, но я смотрела и не отворачивалась, зная, что моя любовь к нему — не обман и не иллюзия.

— Тело и душа едины… — прошептала я, а потом поцеловала его. Поцеловала прямо в багровое сплетение рубцов на коже. Тогда, месяцы назад, я бы никогда так не поступила, но сейчас то, что я делала, абсолютно не волновало меня. Было ощущение, будто я прикасаюсь губами к грубой наждачной бумаге, но противно не было.

А он плакал, когда я пробегала губами по его искалеченной коже.

— Ты… ты не кричишь, не убегаешь… — шептал он.

— Нет, Эрик, я тебя люблю. Больше никаких криков, никакого страха… ни сегодня, никогда.

Он взял мою руку в свою собственную и приложил ее к своей груди. Его сердце билось против моей ладони, и я посмотрела в его растерянные глаза

— Я люблю тебя, Эрик.

И тогда он схватил меня в охапку, посадил на колени и стал неистово целовать. Наши слезы смешались, а наша любовь крепла и возрастала на глазах, будто цветок по весне.

— Мне до сих пор не по себе, — признался он.

— Из-за чего?.. — я рассеянно провела пальцами по его волосам, а потом взглянула ему в глаза.

— Ну, из-за многого, в особенности — из-за ребёнка.

— Все будет хорошо, Эрик. Я уверена.

— Мне придётся многое решить, Кристин.

— Значит ли это, что весной ты не отправишь меня обратно в Париж?

Эрик встал на ноги и одёрнул рубашку.

— Мы обсудим то, что лучше для тебя, когда придет время. Сейчас я должен приступить к работе. Скоро февраль, а я ещё не подготовил все для открытия «Фантазмы», даже плакаты не нарисовал.

Мне не понравился его ответ, но теперь, зная, что я его люблю, возможно, он найдёт в своём сердце силы простить меня.

— Отдохни, мой ангел, ребёнку это нужно.

Он укрыл меня одеялом и вышел из комнаты, оставив возле меня чучело обезьянки. Это было так мило, что я уже знала — наш ребёнок полюбит эту несуразную игрушку.

Я сидела на кровати и гладила Пушистика. В течение нескольких дней ни Эрик, ни я ничего не говорили о ребёнке. Он по-прежнему рос внутри меня, но мы словно забыли об этом. Хотя Эрик начал относиться ко мне по-другому, заботился, чтобы я вовремя ела, думал о моем комфорте. Он мог работать до самого утра, но прежде чем лечь спать, всегда спрашивал, как я. Быть может, этот ребёнок не принёс ему счастья, но он очень заботился обо мне.

Я оставалась в постели, как врач мне и велел, но когда, наконец, почувствовала себя достаточно сильной, решила съездить в город. Эрик был занят в своей мастерской, но все-таки приготовил для меня завтрак и поцеловал на прощание, сказав, что вернётся поздно вечером.

Я уже привыкла просиживать долгие вечера за книгой, но теперь, когда снег начал таять, я хотела подышать свежим воздухом. Решив, что это мне точно не навредит, я набросила плащ и направилась на улицу. Там все просто сияло красными и розовыми цветами, везде висели украшения в форме сердца. Я ещё не видела Кони-Айленд в феврале, поэтому не понимала причину всего этого.

— Кристин? — кто-то произнёс моё имя. Я повернулась и увидела Мег, она направлялась ко мне.

— Привет, Мэг.

— Прошло очень много времени, Кристин. Где ты была? Я думала, что, возможно, Эрик вернул тебя обратно в Париж.

Я хихикнула и пошла рядом с ней.

— Нет, я приболела. Хотя… это отличная болезнь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты не сможешь никому рассказать, Мэг, потому что это имеет прямое отношение к Эрику.

Она улыбнулась, вся в предвкушении.

— Не тяни, рассказывай.

— Я беременна.

У Мег отвисла челюсть, и она потянула меня в переулок между двумя магазинчиками.

— Что? Кристин, не дразни меня.

— Я не дразню, это правда.

— Ты избавишься от него?

Это разозлило меня. Счастливое и радостное состояние вдруг сменилось жуткой злобой.

— Мег, да как ты могла подумать, что я такое сделаю?!

Мег закатила глаза и одарила меня взглядом а-ля «Ну что ты за идиотка».

— Потому что он будет уродливым. Ты хочешь, чтобы твой ребёнок выглядел как он? Чтобы он всех пугал?

— Мег, возможность, что ребёнок может выглядеть, как Эрик, существует, но, даже если это и будет так, я буду любить его и никому не позволю причинить ему вред.

— И как он воспринял эту новость?

— Хотела бы я сказать, что он был счастлив, когда узнал, но это не так. Хотя он окружил меня и ребёнка такой заботой. И это странно…

— Почему?

— Ну… выглядит так, будто он уже заботился о беременной женщине раньше. Он знает все: от того, что мне нужно есть, вплоть до того, сколько именно.

— Много, — рассмеялась Мег.

— Мег, я серьёзно.

— Господи, Кристин, все взрослые люди умеют читать. А твой так вообще знает все обо всем. Он чертовски раздражал меня, когда я ухаживала за ним после травмы. Я поливала растения, а он даже из постели умудрялся критиковать меня и говорить, что я делаю все неверно. Я имею в виду: не нужно особенно учиться, чтобы уметь поливать цветы. И все же он готов был клясться всей своей жизнью, что я делала это не так.

Я хихикнула.

— Звучит очень похоже на Эрика.

— И даже не начинай говорить мне о еде. Господи, когда я готовила для этого человека, он жаловался на все, что я варила. Я либо добавляла слишком много сахара, либо слишком долго перемешивала овощи. Никогда не была счастливее, чем в тот день, когда, наконец, оставляла его квартиру и уходила к себе домой. Я не знаю, как ты можешь терпеть эти мелочные придирки, Кристин.

— Он не так уж плох, когда получше его узнаешь.

— В это трудно поверить.

— Я люблю его, Мег. Было время, когда я не верила, что это случится, но я могу смотреть ему в глаза и не отворачиваться. Он… он очень красив, Мег.

— Как ты так увлеклась им, Кристин? Ты замужем, помнишь? Эй, а где твоё кольцо?

Я машинально спрятала левую руку за спину.

— Я… я не знаю, о чем ты говоришь.

— Ты сняла кольцо Рауля, не так ли? — она потянула к себе мою руку и взглянула на безымянный палец без кольца. — Кристин, ты действительно это сделала!

— Оно расстраивало Эрика, — ответила я, вырывая руку из ее цепких пальцев.

Она рассмеялась.

— Ах, да…и ещё напоминало, что ты замужем.

— Это было неправильно — носить кольцо того, кого я больше не люблю. Я собираюсь выяснить, возможно ли расторгнуть брак с Раулем и выйти замуж за Эрика.

— Удачи тебе в этом, Кристин. Кажется мне, это будет весьма трудно, особенно с Раулем. И беременность от Эрика только усугубляет ситуацию. Ты не хочешь его ранить, но ведь если Рауль узнает, кто отец этого ребёнка, он сделает все, чтобы причинить ему боль.

— Он не узнает этого. Я постараюсь сохранить все в тайне, насколько смогу. У меня есть время до весны, не так ли? Так что пока оставим все как есть.

— Тогда хорошо. Эй, мне нужно идти работать, я все еще надеюсь прикупить для Роберто одну вещицу на День святого Валентина.

— День святого Вале… кого?

— День святого Валентина. Он уже через несколько дней.

— А что это?

— Вы с Раулем никогда его не праздновали? Это день любви, Кристин. Вот почему весь город украшен розовыми цветами и сердечками.

Я покачала головой. Мег застонала и потащила меня обратно в толпу людей.

— Я должна учить тебя всему? День святого Валентина в Америке — это день, когда влюблённые празднуют и отмечают свою любовь, они дарят друг другу подарки и вместе проводят время.

— Какие подарки?

— О, небольшие, но приятные сюрпризы вроде… шоколада для мужчин или цветов и ювелирных изделий для женщин. Роберто заказал нам столик в лучшем ресторане Кони-Айленда, а затем он берет меня к Статуе Свободы. Это будет здорово… Я куплю ему коробку его любимых конфет, а потом мы займёмся любовью.

— Хватит, Мег, избавь меня от подробностей.

— Прости. Кстати, я бы не стала отмечать его с Эриком.

— Почему?

— Он презирает этот праздник среди всех остальных. Однажды доктор Гангл попытался украсить «Фантазму» конфетами в форме сердец и устроил танцы для сотрудников. Только вот когда Эрик об этом узнал, он ворвался прямо в зал «Фантазмы» и немедленно прекратил все это. Он всегда был одинок и слишком долго нёс гнёт одиночества, который был слишком тяжёл.

— Это ужасно.

— Да, так все и было. Некоторые сотрудники до сих пор его боятся. Что ж, мне пора идти, — с этими словами она меня оставила. День святого Валентина? Я никогда не слышала о таком празднике, но звучит замечательно.

Когда я вернулась домой, Эрик сидел на полу и работал над каким-то плакатом.

— Ты рано вернулся! — радостно вскрикнула я.

— Где ты была? — зло спросил он.

— Я… я была в городе. Хотела подышать свежим воздухом.

Он сердито выпрямился, возвышаясь надо мной.

— Ты испытываешь моё терпение, Кристин! Ты могла пораниться, заблудиться… Как ты могла выйти отсюда в твоём состоянии и даже не предупредить меня об этом?

— П-прости, Эрик.

— Что, если бы с тобой что-то случилось? Теперь твой ребёнок — это самое важное! — он отвернулся к своему рисунку и вздохнул. — По крайней мере, ты могла бы сказать мне, куда собираешься идти.

Голос Эрика уже звучал гораздо спокойнее, и я знала, что буря уже миновала.

— Мне жаль, Эрик, правда, жаль.

— Я знаю.

— В следующий раз я обязательно скажу.

— Да. А теперь иди, отдохни. Я… я сейчас приготовлю что-нибудь на обед.

— Я люблю тебя, Эрик.

Он повернулся, и почти незаметная улыбка расцвела на его губах.

— Я приготовлю обед, Кристин.

Это разбивало сердце — не слышать от него те же слова, которые я ему говорила, не слышать от него «Люблю», но я знала — внутри у него все болит из-за моей беременности, и он пока не знает, как с этим справляться. Но Эрик переживает о ребёнке, он собирается стать отцом. Призрак Оперы собирается стать отцом моего ребёнка, и я очень хочу, чтобы он тоже был счастлив.

Эрик

Не знаю, как это случилось, но я проснулся привязанным к прутьям клетки. Воздух был сырым и влажным. Вздрогнув от холода, я обнаружил, что обнажён. Запястья ныли от верёвок, и я попробовал освободиться, но все было тщетно. Вокруг клубился непроглядный туман. Было холодно, так холодно, что меня уже начала бить дрожь.

— Эрик! — это была Кристин! Казалось, ее голос звучал вдалеке, но одновременно я ощущал, что она где-то рядом. Напрягая глаза, я попытался высмотреть хоть кое-что в тумане. Может быть, она неподалёку в такой же клетке? Но только я открыл рот, чтобы ее позвать, горло пронзила такая боль, что я чуть не задохнулся. Почему так больно? После второй попытки из горла вырвалось что-то похожее на мычание, но не больше.

— Эрик! — она кричала так громко, будто от невыносимой боли. — Эрик, ответь мне!

Но я не мог проговорить ни слова, поэтому с силой ударил ногой по прутьям клетки, надеясь, что шум подскажет Кристин, что я здесь. Внезапно она появилась, словно из ниоткуда, и протянула руку сквозь прутья, чтобы коснуться меня. Я рванулся к ней, но верёвки отбросили меня обратно.

Кристин была одета в какие-то лохмотья, и я нахмурился. Почему? Где ее обычная одежда?

— Эрик, помоги мне!

Я снова рванулся, пытаясь выпутаться из верёвок, но ничего не получалось. Кристин вдруг вскрикнула и схватилась за свой огромный живот, а потом ноги ее подкосились, и она упала на землю, прижимая руки к животу. Откуда-то появилась кровь, так много крови, и я мог лишь беспомощно смотреть, как она всхлипывает, лёжа на холодной земле. Вдруг тишину разорвал громкий смех, и я увидел, как из густого тумана появляется Рауль. В руке у него был нож. Он обошёл Кристин и остановился напротив моей клетки.

— Посмотри на себя, — ядовито прошелестел он. — Отвратителен, как и всегда. Ты убил Кристин, чудовище. Ты убил ее красоту.

С этими словами он замахнулся и всадил мне нож глубоко в живот. По телу разлилась жгучая мучительная боль, а я сжал руками прутья клетки, чтобы не закричать.

— Посмотри на себя! — снова прошипел он. Моя кровь начала капать на сено, а Рауль вытащил нож и пошел к Кристин.

— Ты убил ее красоту!

Он замахнулся ножом на Кристин, и в этот миг я закричал. Закричал так громко, как никогда в жизни.

— Эрик! Эрик, проснись!

Я вскочил с кровати, весь в поту, запутался в одеяле и упал на пол. Дыхание тяжело вырывалось из груди, я разорвал рубашку и ощупал себя в поисках раны, нанесённой Раулем, но ничего не нашёл. Все в порядке, это лишь сон. Кристин, одетая в ночную рубашку, опустилась на колени возле меня.

— Все нормально, Эрик.

Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, но по-прежнему ощущал себя так, словно меня действительно ранили.

— Тебе приснился плохой сон.

Я кивнул и растерянно оглянулся вокруг. Чем я занимался перед тем, как заснул? Беспорядок на полу подсказал, что я продолжал работу над плакатами для «Фантазмы» и случайно задремал.

Кристин в комнате не было, но спустя минуту она вошла и протянула мне чистую рубашку и стакан воды. Интересно, сколько сейчас времени? Бой старых часов подсказал, что сейчас около часа ночи, и я рассердился на себя за то, что разбудил Кристин из-за какого-то дурацкого сна.

Когда я выпил воду, Кристин сняла с меня разорванную рубашку и помогла надеть новую.

— Мне жаль, что я тебя разбудил.

Кристин улыбнулась и ласково коснулась моей щеки тёплой ладошкой. С тех пор, как она стянула с меня маску несколько дней назад и сказала, что любит меня, я больше не носил маску в ее присутствии. До того, как Кристин появилась в моей жизни здесь, на Кони-Айленд, я мог не носить маску только в своей квартире, а потом и эта возможность исчезла, так что ходить с открытым лицом было… восхитительно.

И как только она может не бояться моего лица? Собственная мать не могла даже смотреть на меня, не то, что любить. А Кристин… эта женщина была восхитительна во всем, она была ангелом, посланным с небес.

— Ты не разбудил меня, Эрик. Я просто лежала, не могла уснуть.

Она подхватила меня под руку и помогла добраться до постели. Я был рад этому, поскольку ноги очень болели, и вряд ли я смог бы доползти сам. И вообще, благодаря ей наша квартира так изменилась… Подождите-ка, наша квартира? Когда это я начал называть свою квартиру «нашей»? Так странно. Она живёт со мной, носит моего ребёнка, но замужем за другим. Все это так неправильно, и если когда-нибудь об этом узнает пресса — мой ангел будет оклеветан до конца своей жизни.

Во всяком случае, когда я узнал о ее состоянии, то немного переставил мебель в комнате. Небольшая кровать, на которой она спала, скоро станет слишком маленькой для нее, поэтому на первое время я сдвинул наши постели вместе, чтобы было больше пространства.

Раньше я никогда не заботился о беременной женщине, но когда я еще жил в Персии, то прочитал несколько книг, поскольку мне было очень интересно. Книга за книгой — и я очень хорошо узнал все необходимое для правильного ухода за беременными: какие продукты они должны употреблять в пищу, сколько раз в день нужно есть, а так же основную информацию о росте ребёнка с момента зачатия до самого рождения. Вряд ли я буду очень счастлив в течение этой беременности, но Кристин должна получать надлежащий уход. И до тех пор, пока она не родит, я сделаю все, чтобы ей было удобно.

Единственная проблема состояла в том, что, сдвинув наши кровати вместе, мы оказались слишком близко друг к другу. Не то чтобы это было чем-то серьёзным, но после того, как узнал о беременности, я просто боялся прикасаться к ней. То, что она носит моего ребенка, разрушило все отношения, которые были у нас до сих пор, разрушило нашу крепкую дружбу. Но нет, это я ее разрушил. Кристин, самая красивая женщина в мире, оказалась связана со мной, а теперь из-за моей похоти вынуждена носить в себе монстра.

Моя мать чуть не умерла, рожая меня… что, если с Кристин случится то же самое?! Я никогда себе этого не прощу. По сей день я проклинаю себя за то, что причинил своей матери такую боль, когда она привела меня на свет. Ведь я любил ее, любил, хотя она и ненавидела меня…, но все-таки была моей матерью.

Одна мысль о том, что можно остаться один на один с таким уродским ребёнком, вызывала во мне боль. Ребёнок? Да я понятия не имею, что с ним делать, как в одиночку его воспитывать. Я никогда не был любящим и понимающим человеком. Господи, единственным ребёнком, с которым я хоть как-то контактировал, был мальчик по имени Реза, когда я жил ещё в Персии. И, в конце концов, именно я стал причиной его смерти. Он страдал от болезни и умер у меня на руках.

— Эрик, ты ляжешь со мной?

Я взглянул на Кристин, она уже устроилась на кровати и выжидающе смотрела на меня. Вздохнув, я зажёг маленькую свечу, поставил ее на ночной столик возле кровати, а потом осторожно умостился возле Кристин, стараясь держаться на расстоянии от ее тела.

— Что тебе снилось, Эрик?

Я положил голову на подушку, а потом повернулся к ней, таким образом скрывая обезображенную часть лица.

— Тебе не нужно о таком слушать, Кристин. Это было ужасно… давай не будем.

— Но, Эрик…

— Кристин, — я чуть повысил голос, чтобы она поняла — не стоит продолжать говорить на эту тему, и Кристин умолкла, впрочем, ненадолго.

— Я беспокоюсь о тебе, Эрик.

— Не стоит. Беспокойся о себе и о том, монстре, какого носишь.

— Не называй нашего ребёнка монстром, Эрик! — сердито заговорила она. — Я тебя так не называю, вот и ты никогда больше не смей говорить так о нем.

— Так называй, в чем дело? Я удивляюсь, почему ты этого не делаешь, — прорычал я, перевернулся и закрыл глаза. Но Кристин не желала прекращать разговор вот так. Видимо, она успокоилась достаточно, потому что осторожно коснулась моей обезображенной щеки и тихонько прошептала на ухо:

— Эрик, ты прекрасен. Во всем. Я так сильно тебя люблю… и хочу, чтобы ты тоже меня любил.

Моё сердце плавилось от звуков ее голоса. Я осторожно повернулся к ней и провёл пальцами по непокорным каштановым кудрям, рассыпавшимся по подушке.

— Я люблю тебя, Кристин, так люблю, что это причиняет мне боль. Но я никогда не хотел делать больно тебе.

— Но я чувствую себя просто прекрасно, Эрик.

— Знаешь, есть много вещей, которые меня беспокоят…

— Что случилось? Расскажи мне все, — она ласкала моё лицо с такой любовью, что я чуть не задыхался, ощущая кончики ее пальцев на своей коже. Не выдержав, я схватил ее за руку и прижал ещё сильнее к своему лицу.

— Слишком много всего, Кристин. Если… если этот ребёнок выживет, вдруг он возненавидит меня? Что, если он будет меня бояться?

— Эрик, не думай об этом.

— Ты все ещё жена Рауля. Если пресса об этом узнает, я… мы потеряем все.

— Давай поговорим о другом, Эрик. Я просто хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

— Что?

— Независимо от того, что случится, ты позволишь мне остаться рядом с тобой. Я не хочу, чтобы ты был вдали от меня… и нашего ребёнка.

Я положил голову ей на грудь. Но это невозможно! Если это вскроется, я буду разорён, осмеян, сломан. Прелюбодеяние жестоко наказуемо в Америке. Я видел не раз, как люди обращаются с совершившими грехопадение. Дают им ужасные клички, шепчутся за спиной, а с женщинами… О мой бог, для изменниц все хуже в десятки раз! А Кристин… Если я услышу, что о ней говорят в подобном роде, то убью сплетника, не задумываясь. Убью любого, кто посмеет даже косо на нее взглянуть. И меня бросят в тюрьму, я потеряю все, что заработал на протяжении десяти лет. Нет! Это не должно случиться.

Если Кристин хочет остаться на Кони-Айленд, она не может жить здесь, со мной. Ибо если не сейчас, то спустя пару месяцев все откроется.

— Кристин, мы должны… кое-что обсудить.

— Что угодно.

Я чуть приподнялся, посмотрел на неё снизу вверх, а потом осторожно поцеловал в губы.

— Я могу пообещать тебе это, но между нами все должно кардинально измениться.

— Ты не любишь меня?

— Я не говорил этого. Люблю. С тех пор, как ты смотришь на моё лицо и говоришь, что любишь, я не могу отрицать свою любовь. Но если ты хочешь остаться здесь, кое-что должно измениться.

— Но почему?

— Почему?! Да потому, что как только твоя беременность станет явной, начнутся разговоры. Ты замужняя женщина, Кристин, и я буду полным ничтожеством, если тебя будут обвинять и оскорблять люди из-за того, что я сделал.

— Эрик, не говори так, будто это твоих рук дело… Виноваты мы оба.

— Для них это не будет иметь никакого значения. В Америке крайне осуждают прелюбодеяние. Я не раз наблюдал, как люди относятся к женщинам, согрешившим в браке. Это ужасно, Кристин. Если я увижу, что с тобой так обращаются, я убью… и буду убивать снова и снова. Но не хочу, чтобы ты носила ребёнка от убийцы.

Мои руки дрожали, я перевёл дыхание и продолжил:

— Так же это будет очень плохо для моей репутации владельца «Фантазмы». Журналисты и так пишут много дурного обо мне и моем «мистическом лице, которое я скрываю за маской». Одни распространяют слухи о том, что я был на войне и лишился там лица, другие говорят, что одна из бывших любовниц плеснула мне кислотой в лицо, поэтому я больше не завожу никаких отношений. Если они узнают о том, что я с тобой сделал, все эти грязные сплетни и домыслы никогда не прекратятся. Это разрушит жизнь нам обоим, Кристин.

— Как бы там не было, Эрик, я не хочу возвращаться в Париж.

— Я понимаю. Есть один способ, который позволит тебе остаться здесь, но не думаю, что он тебе понравится. Наши отношения больше не будут такими, как сейчас. И я не смогу видеть тебя так часто, как вижу теперь, но это единственный путь, который я вижу.

— О чем ты говоришь? — взволнованно спросила Кристин, и я не винил ее за тревогу, поскольку тоже очень нервничал.

— Ты больше не можешь жить со мной.

Эти слова эхом отдавались в моем сердце. Весь мир рушился даже од одной мысли об этом, а теперь, когда я это сказал, мне показалось, будто больше никогда не выглянет солнце. Она жила со мной последние несколько месяцев, поэтому будет странно видеть, как она уходит, но это единственный способ.

— Что? — спросила она со слезами на глазах. — Ты отправляешь меня обратно в Париж?

— Нет-нет, я собираюсь поселить тебя в «Фантазме». Это на другой стороне парка, довольно далеко, так что люди не заметят между нами ничего подозрительного. Я оплачу все и оставлю тебе достаточно денег на еду и все необходимое.

Я потянулся к ночному столику за ее обручальным кольцом: именно его Кристин бросила через всю комнату в тот день, когда сказала мне о своей любви. Я, скрепя сердце, снова надел это кольцо на безымянный палец Кристин и прижался губами к ее руке.

— Нет, Эрик, я не буду его носить!

— Но ты должна.

Это кольцо расстраивало и сердило меня. Оно было символом ее любви к Раулю, но сейчас важнее другое. Она будет его носить!

— Люди начнут подозревать ужасные вещи, если увидят беременную женщину без обручального кольца. Если тебя спросят, где твой, ты скажешь, что он в Европе сражается на войне.

— А ты, Эрик? Кем будешь ты для ребёнка, когда он родится?

Было больно, но говорить следующие слова — ещё больнее.

— Я буду рядом, Кристин. Но… если ничего не решится с вашим браком с Раулем, я буду дядей этому ребёнку, пока мы не сможем придумать что-нибудь другое.

Кристин плакала. Плакала из-за меня, но что ещё я мог сказать? Что ещё мог сделать? Это был единственный путь сохранить и моё, и Кристин доброе имя. И она знала об этом, потому и не спорила.

— Ты больше не можешь использовать свою фамилию. Слишком много людей слышали имя де Шаньи.

— Но что мне говорить, если спросят мою фамилию?

— Ты можешь взять мою. Ни один человек на Кони-Айленд, кроме Мег, не знает моей фамилии. Даже я временами забываю ее.

Девушка выжидательно подняла брови.

— Ты станешь Кристин Мюльхайм.

Кристин улыбнулась и вытерла слезы.

— Тебя зовут Эрик Мюльхайм?

Я кивнул.

— Тебе нравится? Если нет, мы можем придумать что-то ещё.

— Очень нравится. Так красиво звучит.

Мое сердце на мгновение замерло, а потом снова забилось. Она называла мою фамилию красивой, такого мне никто и никогда прежде не говорил.

— Правда?

Она кивнула.

— Да. Значит, я смогу дать ребенку фамилию Мюльхайм?

— Разумеется. Я буду навещать тебя так часто, как только смогу, но, как мне кажется, лучше всего будет приходить рано утром или поздней ночью.

— Ты будешь оставаться на ночь со мной?

— Если ты захочешь… да.

— Тогда я последую за тобой, Эрик. Знай, что я вверяю тебе в руки свою жизнь.

Было морально тяжело выдержать все это, но я знал, что это — единственный способ избежать преследований прессы и досужих разговоров.

На следующий день я поднялся рано, когда солнце ещё даже не взошло, и начала паковать вещи Кристин в коробки. Одежду, обувь, драгоценности — все, что пригодится в первые дни. Потом привезу все остальное. Было странно методично складывать вещи и убеждать себя, что она уезжает не в другую страну, а всего лишь на другую квартиру.

Набросив на плечи плащ, я схватил набор ключей для «Фантазмы» и направился к зданию, в котором хотел поселить Кристин. В этом парке развлечений было жилье для всех моих сотрудников, но в самом конце парка, рядом с пляжем, было одно особенное здание, которое я всегда держал запертым. Это был высокий кирпичный дом на вершине одного из магазинов, в котором продавались пляжные одеяла и игрушки. На другой стороне этого дома была винтовая лестница. Я поднялся по ней и открыл дверь чуть заржавевшим ключом.

Здесь было так же пусто как тогда, когда я оставил это место. Я намеревался жить здесь, но отмёл эту идею после первой ночи в этом доме. Он был слишком большим для одного человека. Здесь могла поселиться большая семья, и все равно хватило бы места. Не то чтобы именно это стало причиной перемены моего решения… просто все, о чем я мог думать, ночуя здесь, — это то, что Кристин живёт со мной. И каждое утро мы просыпаемся вместе, а потом идём смотреть на то, как медленно катит свои волны океан. Так что, проснувшись на следующее утро, я уже точно знал, что спокойно жить здесь мне не удастся, и запер дом. Это было менее десяти лет назад. Я даже оставил здесь всю мебель, которую перевёз тогда. И хотя сейчас ее покрывал слой пыли — это ничего, пару дней уборки — и дом засверкает.

Я отодвинул занавеску и посмотрел на океан, который величественно катил тёмные воды, с брызгами разбивающиеся у берега. Это будет идеальным местом для Кристин, чтобы вырастить ребёнка.

При свете, просачивающимся сквозь занавески и шторы, я вытащил чистые простыни из шкафа и застелил постель. Потом вытащил из коробок вещи Кристин и разложил их по местам. Дом по-прежнему казался пустым, но я знал — несколько искусных безделушек или фотографий в рамочках, и дом станет уютным. Кристин здесь понравится. Она возьмёт с собой Пушистика и не будет чувствовать себя такой одинокой.

Закончив, я вернулся обратно в квартиру, чтобы разбудить Кристин и отвести в ее новый дом. Она уже проснулась и расчёсывала волосы, глядя в зеркало. Счастливой она не казалась, но хотя бы не спорила со мной.

— Ты готова? — нервно спросил я, опираясь на косяк двери в ванной комнате.

Она повернулась ко мне и попыталась улыбнуться.

— Думаю, да.

Я помог Кристин надеть плащ и сунул ей в руки Пушистика. Она дошла до входной двери, обернулась, будто пытаясь навсегда запомнить то, что увидела, а потом послушно последовала за мной.

— Это хорошее место, Кристин. Я уверен, что дом тебе понравится так же, как эта квартира.

— Уверена, что понравится…, но так же, как здесь, не будет.

— Как «так»?

— Не будет пахнуть тобой, — улыбаясь, ответила она. — Рубашки, воздух, даже мои платья.

Моё сердце дрогнуло. Я никогда не думал, что Кристин так понравится мой запах. Да, это был обычный мускусный одеколон, но то, что она ассоциировала этот запах со мной, было… божественно.

— Уверен, что на новом месте будет пахнуть так же, ведь я постараюсь приходить как можно чаще.

— Я знаю.

Когда мы подошли к пляжному магазинчику, Кристин посмотрела на высотное здание, а затем оглянулась, будто желаю увидеть квартиру, откуда мы только что пришли.

— Видишь, Кристин, не так уж далеко от меня.

— Где-то сто миль, если не ошибаюсь.

Я улыбнулся, пытаясь хоть как-то приободрить ее.

— Пойдем, хочу показать тебе кое-что.

Я проводил Кристин вверх по лестнице и открыл дверь ее нового дома, прежде чем включить свет. Она остановилась в дверях, глядя на пустую квартиру.

— Он очень большой, — сказала она, — больше, чем твоя квартира. И он весь для меня…

— Ты так говоришь, будто это плохо, — поддразнил я. — К тому же, одна ты здесь не будешь: вместе с ребёнком и Пушистиком вас будет трое. А если добавить меня, постоянно навещающего вас, — то вообще трое с половиной.

Кристин захихикала и смело шагнула внутрь, опустив Пушистика вниз.

— Мне уже здесь нравится! — заявила она.

Я бросил несколько поленьев в камин, чтобы разжечь для нее огонь.

— Скоро здесь будет теплее. Вот там кухня, полная еды. Здесь, — я указал на огромное окно, — прекрасный вид на пляж, а тут… — я взял ее за руку и повёл к ещё одному окну, выходящему на «Фантазму». — Если когда-нибудь почувствуешь себя одинокой, просто выгляни в это окно.

И я указал на свою квартиру, которую было прекрасно видно отсюда.

— Твоя квартира! — воскликнула она. — Я ее вижу.

— Да. И когда будешь на неё смотреть, просто подумай о том, что скоро я к вам приду.

— Да, Эрик, — улыбнулась Кристин.

Я поцеловал ее в лоб и схватил свои ключи.

— Солнце скоро взойдёт, мне пора идти. Я зайду позже с покупками и приготовлю нам обед.

Она улыбнулась.

— Буду ждать.

Тогда я открыл дверь и посмотрел на неё.

— Я люблю тебя, Кристин.

Кристин

Мне было скучно и одиноко вдали от Эрика, но спорить с ним было бесполезно. Да и разве он был не прав? Разве я хотела, чтобы репутация Эрика пострадала из-за меня? Когда он привёл меня в новую квартиру, я была поражена. Она была такой большой для меня одной. Когда Ангел ушёл, мне стало ещё тоскливее. День так медленно тянулся. Я слонялась от безделья, поиграла с Пушистиком, полюбовалась на океан, а потом легла на ковёр у камина и молча смотрела на огонь.

Я пролежала так до самого вечера и пришла к выводу, что просто сойду с ума. Я села, притянув колени к груди, и опустила на них подбородок. Скоро День святого Валентина, всего через два дня. Что же подарить Эрику? Он будет приходить только ночью. Может, приготовить ужин? Или пробежаться завтра по магазинам и подобрать ему подарок?

Я вздохнула, перебралась в кресло и не заметила, как начала засыпать. Я бы так и уснула, если бы не услышала, как повернулся ключ в замке. Подскочив на ноги, я вылетела в коридор и едва не столкнулась с Эриком. Он пошатнулся, держа в руках тяжёлые сумки.

— Эрик, — радостно выдохнула я, — позволь, я помогу!

Я протянула руки за пакетами, но он покачал головой:

— Я сам.

Мы прошли на кухню, Эрик поставил сумки на тумбу и, повернувшись, притянул меня к себе. Я тут же утонула в его объятиях.

— Прости, что так долго, — вздохнул он, зарывшись лицом в мои волосы.

— Я уже думала, что ты не придёшь, — призналась я.

— Как видишь, я здесь, — улыбнулся мужчина и мягко отстранился, — а теперь давай ужинать.

Я кивнула и бросила взгляд на продукты:

— Можно, я приготовлю ужин? Ты весь день работал…

— Нет-нет, — Эрик скромно улыбнулся и коснулся большим пальцем моей щеки, — я виноват перед тобой. Ты сидела тут весь день одна.

— Но…

— Кристин.

— Хорошо, — сдалась я и вернулась в гостиную. С Эриком невозможно спорить, не дай Бог, ещё обидится или разозлится. Я опустилась в кресло, молча смотря на огонь в камине, и так сильно погрузилась в свои мысли, что не заметила, как вернулся Эрик. Он пододвинул ещё одно кресло ближе к моему, взял меня за руку, а потом посмотрел с такой заботой, что я невольно задержала дыхание.

— Ты… Ты уже приготовил ужин? Так быстро? — выдохнула я.

— Все почти готово. Нужно только немного подождать. А пока расскажи, как прошёл твой день.

— Ничего интересного, — отмахнулась я, — весь день слонялась без дела, ждала, пока ты вернёшься. Думаю сходить завтра в город. А твой?

— Работа, работа, работа, — вздохнул Эрик, запрокинув голову на мягкую спинку кресла, — наверное, лягу сегодня спать раньше, чем обычно. Ноги просто горят…

Я нахмурилась и покосилась на его скобы, которые выразительно выпирали из штанин.

— Я помассирую тебе лодыжки перед сном, — ободряюще улыбнулась я.

— Было бы неплохо, — кивнул Эрик, вернув мне благодарную улыбку.

Повисла неловкая пауза, которую я поспешила прервать:

— Так что у нас на ужин?

— Увидишь. Пусть это будет сюрпризом.

Я усмехнулась, поднимаясь на ноги:

— Мне придётся испортить сюрприз, потому что я чертовски голодна.

Я уже была на полпути к кухне, когда Эрик успел поймать меня за руку и резко притянуть к себе. Я подняла голову и встретилась с ним глазами.

— Пахнет мясным рулетом, — улыбнулась я и почувствовала, как неприятно заурчал желудок. Как он узнал, что я готова душу продать за мясные рулеты? В детстве отец часто готовил их по праздникам, а я сидела на высоком стуле и с нетерпением ждала, когда он вытащит рулет из духовки.

— Ты все испортила, — ухмыльнулся Эрик, закатив глаза, но не выпуская меня из рук. Наши взгляды снова встретились. Я почувствовала, как сердце забилось чаще. Эрик слегка нахмурился, словно решаясь на что-то, а в следующее мгновение отбросил все сомнения и, наклонившись, накрыл мои губы своими. Я вцепилась в его плечи, чтобы не упасть. Голова закружилась, и я крепче обняла своего Ангела. Время словно остановилось, и не было вокруг ничего и никого, кроме Нас.

— Кристин…

Я нехотя открыла глаза:

— Что?

— Рулет готов, — улыбнулся Ангел и потянул меня за руку на кухню.

Ужин был невероятно вкусным, мы ели в полной тишине, наслаждаясь едой. Я поблагодарила Эрика и отправилась чистить зубы и готовиться ко сну. На улице давно стемнело, и по всей «Фантазме» засияли красивые яркие огни.

Когда я вошла в комнату, Эрик стоял у окна, скрестив руки за спиной. Он медленно повернулся и вздохнул:

— Когда ты заснёшь, мне придётся уйти.

Сердце пропустило удар.

— Эрик, — мой голос дрогнул, — Эрик, пожалуйста, не оставляй меня здесь одну…

В пару больших шагов я преодолела расстояние и крепко обхватила мужчину за талию, прижавшись щекой к его груди.

— Кристин… — Эрик, кажется, опешил. Он хотел ещё что-то сказать, но я его перебила:

— Пожалуйста, останься хотя бы до рассвета!

— Но у меня тут даже пижамы нет…

— Ты можешь спать в рубашке, мне все равно, только не уходи!

Он замялся, но вскоре неуверенно кивнул:

— Хорошо.

Когда я стояла у зеркала и расчёсывала волосы на ночь, Ангел быстро разделся и залез под одеяло. Он смотрел куда-то в пространство, теребя уголок одеяла. Я отложила расчёску, одёрнула длинную сорочку и легла рядом. Затем вспомнила, что обещала своему Ангелу массаж, и тут же устроилась у него в ногах, массируя больные лодыжки. Эрик застонал от боли, и мне стало его жаль. Бедный, каждый шаг даётся ему с большим трудом, но он не оставляет своей работы и бегает, как заведённый от одного аттракциона к другому.

— Что ты делал сегодня на работе? — спросила я, обрывая тягостное молчание.

— Много чего, — мужчина пожал плечами, — в основном был занят новыми плакатами и афишами для «Фантазмы». Ну и написал пару мелодий для каруселей. Я сегодня весь день на ногах, еле дошёл сюда.

— Почему бы тебе не сделать себе выходной и не посидеть дома? С ногами не шутят.

— У меня болят не только ноги, — признался Ангел и провёл рукой по волосам, — голова… С пяти утра по ней буквально долбят наковальней.

— Надеюсь, ты принял лекарство?

— Нет. Мне нужно поспать, тогда все пройдёт.

Снова повисла минутная пауза. Эрик откинулся на подушку и закрыл глаза.

— А завтра ты чем занят? — спросила я.

— Как обычно — работаю.

— Я собираюсь в город. Я подумала… Мы могли бы встретиться и пообедать вместе. Как думаешь?

— Думаю, что это плохая идея, — ответил Ангел, взглянув на меня как на ребёнка, который не понимает элементарных вещей.

Я подняла брови в немом вопросе «Почему?».

Мужчина сел и похлопал на месте рядом с собой. Я поспешно перебралась туда и воззрилась на своего Ангела.

— Мы не можем появляться вместе на людях, Кристин, — терпеливо сказал он, беря меня за руку и гладя по тыльной стороне ладони. — Наши отношения должны храниться в тайне. Для замужней женщины грех связываться с другим мужчиной. Скоро люди начнут замечать, что ты беременна, а если они ещё и будут видеть тебя в моей компании, то пойдут слухи и подозрения. Понимаешь? Все, что нам остаётся — тайные встречи по ночам.

— Это ужасно, Эрик, — пробормотала я, опустив голову.

— Мне тоже это не нравится, — Ангел протянул руку и, коснувшись моего подбородка, поднял мою голову, заставив посмотреть ему в глаза, — но другого выхода нет.

Я вздохнула и прижалась к его груди, вдыхая любимый запах одеколона.

— Тогда пусть утро никогда не наступает.

Я почувствовала, как Эрик улыбнулся и снова лёг. Он ласково поглаживал меня по спине, и я не заметила, как начала погружаться в сон.

Я давно так хорошо не спала. Эрик всю ночь был рядом, я чувствовала его руки, его тепло. Утро наступило слишком быстро. Я открыла глаза. Шторы были заботливо задёрнуты, чтобы утренний свет не бил по глазам. Спасибо Эрику. Я улыбнулась и сладко потянулась. На месте моего Ангела лежал, свернувшись в клубок, Пушистик. Я протянула руку, погладила его по мягкой шёрстке, а потом перевернулась на другой бок и почувствовала приступ тошноты.

Буквально несколько секунд назад я готова была порхать по комнате, а сейчас от былого настроения не осталось и следа. Последствие беременности? Желудок скрутило, и я приняла позу эмбриона, приготовившись дышать носом. Я ведь должна была пойти в город и купить своему Ангелу подарок на День святого Валентина… Но меня так скрючило, что я вряд ли бы смогла встать с постели. Я закрыла глаза, чтобы попытаться снова уснуть. Может, если подремлю пару часов, все пройдёт, но не успела я об этом подумать, как послышался щелчок замка и торопливые шаги в коридоре.

Я распахнула глаза и уставилась на дверь, надеясь, что сейчас войдёт Эрик, но мои надежды тут же рухнули, когда в спальню влетела Мег. Я застонала и снова закрыла глаза.

— Кристин? — позвала подруга. — На улице уже разгар дня, ты чего тут забаррикадировалась?

Как она меня вообще нашла? Кто ей сказал, что я здесь? Подруга резко дёрнула штору, и по глазам ударил яркий солнечный свет.

— Закрой! — рявкнула я, спрятав лицо в подушке.

Мег хмыкнула, прикрыла штору и села на край моей кровати:

— Почему ты ещё в постели?

— Потому что я болею. Как ты узнала, где я живу?

Мег не обратила внимания на мой недружелюбный тон и только беззаботно пожала плечами:

— Эрик сказал. Он сказал, что ты маешься от скуки, и попросил тебя, так сказать, развлечь до его прихода.

Это было очень мило с его стороны, но сейчас я очень хотела побыть одна. Мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать.

— Кристин, — Мег коснулась моего плеча, — привыкай, ты так ещё месяцев семь будешь мучиться. Перепады настроения и тошнота — это одна из неприятных сторон беременности.

Я закатила глаза:

— Тебе-то откуда знать?..

— Я слышала.

Вдруг я почувствовала неприятный ком, подступающий к горлу. Пулей выскочив из постели, я кинулась в ванную, где щедро одарила унитаз содержимым своего желудка. Когда через полчаса я вернулась в спальню, Мег терпеливо ждала, с интересом разглядывая стопку книг, сложенную на подоконнике.

— Я хотела сегодня сходить в город, купить Эрику подарок ко Дню святого Валентина, — вяло пробормотала я, прислонившись к дверному косяку и наблюдая за подругой.

Мег удивлённо подняла брови:

— Как ты можешь думать об этом в таком состоянии? Я уверена, что Эрик не обидится. Я бы на твоём месте держалась поближе к ночной вазе, — подруга кивнула на туалет.

— Ладно, ты права. Мне нужно отдохнуть. Ты скажешь Эрику, что мне нездоровится?

Подруга кивнула:

— Без проблем. Я забегу завтра, и, если ты будешь чувствовать себя лучше, мы пойдём по магазинам. Ну, а сейчас меня ждёт Роберто, я должна бежать.

— Удачи тебе, — я выдавила вежливую улыбку, и подруга, бросив на прощание осуждающий взгляд, выскользнула из квартиры. Я облегчённо выдохнула и упала на кровать.

День тянулся бесконечно. Я бегала от постели до ванной и обратно. Дома царил полный беспорядок. На кухне я опрокинула корзинку с печеньем, и оно рассыпалось по столу. Спавшее с кровати одеяло валялось на полу. Мне было стыдно перед Эриком, но сил убираться не было.

Я лежала на кровати и смотрела в окно. Солнце медленно заходило за горизонт, озаряя небо красным заревом заката. В «Фантазме» начали загораться фонари.

— Кристин?

Я вздрогнула. Погрузившись в свои мысли, я не слышала щелчка замка.

— Я здесь, — слабо отозвалась я.

Тёмный силуэт высокого мужчины появился в дверях моей спальни. Он вошёл и быстро зажёг свечу, что стояла на прикроватной тумбе.

— Мег сказала, что ты заболела, — обеспокоенно прошептал Эрик, присаживаясь рядом на кровати и беря мою руку в свою. Он выглядел виноватым и расстроенным. — О, Кристин… Прости, я не мог прийти раньше.

— Все хорошо, — натянуто улыбнулась я. Слава Богу, что в комнате царит полумрак, и он не видит всего этого беспорядка вокруг. — Мег сказала, что так и должно быть.

— Мег? — Эрик приподнял одну бровь. — Нашла тоже кого слушать.

— Ну, говорила она убедительно.

Ангел не стал спорить. Он смотрел на меня с жалостью.

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше, — солгала я.

— Ты, наверное, за весь день ничего не ела. Не вставай, я приготовлю тебе горячие тосты и сок.

Я молча кивнула и откинулась на подушку. В соседней комнате Эрик зазвенел посудой. Меня терзали мысли, что сегодня с моим Эриком что-то не так. Он слишком бледен и молчалив. Когда он вернулся и поставил ужин на тумбочку, я внимательно взглянула на него. Мужчина сел на старое место и, сняв маску, опустил голову.

— Эрик? — позвала я. — Ты в порядке?

Ангел пожал плечами:

— Как всегда.

Я села и протянула руку за стаканом гранатового сока:

— Ты выглядишь усталым.

— Я просто выдохся. Накопилось очень много дел, ничего не успеваю. Думаю, мне даже придётся работать по ночам.

Я нахмурилась, крепко стиснув в руке стакан. Сначала эта чёртова работа отбирает у меня моего Ангела днём, а теперь ещё и ночью!

— Эрик, почему мы не можем что-нибудь придумать? Мы можем сказать, что я твоя племянница, и ты за мной ухаживаешь, пока я в положении.

— Это не вариант, — покачал головой мужчина.

— Но почему? — капризно-плаксивым голосом произнесла я.

— Что, если брак между тобой и Раулем будет расторгнут? Что тогда? Ты будешь свободной женщиной, а люди будут думать, что ты моя родственница. Тогда между нами никогда ничего не сможет быть… Ох, Кристин, не смотри так на меня. Я тебе обещаю, скоро все изменится.

Я взяла тарелку с тостами и начала медленно жевать.

— Ну, а что насчёт ребёнка? — вырвалось у меня.

Эрик устало потёр переносицу:

— Мы и это обсуждали. Для него я всегда буду дядей.

— Но…

— Кристин, можешь быть во мне уверена, я вас не брошу. Я буду вам помогать всем, чем смогу.

— Ты всегда будешь рядом? Несмотря ни на что?

— Несмотря ни на что, — без раздумий кивнул Ангел, — а теперь ты должна отдохнуть, на тебе лица нет.

— Ты останешься на ночь? Пожалуйста, не оставляй меня!

Я вцепилась в его запястье.

— Кристин, — Эрик ласково провёл ладонью по моим спутанным волосам, — ты больна, тебе нужен отдых и здоровый сон, а я должен вернуться к работе.

— Но, Эрик…

— Кристин, я вернусь завтра вечером, может, чуть раньше, обещаю. Завтра я останусь на всю ночь.

— Правда?

— Конечно, — он впервые за вечер улыбнулся и тут же снова надел свою маску, — а теперь мне пора.

— Я люблю тебя, Эрик, — вздохнула я.

— Я тоже люблю тебя люблю, Кристин. Отдыхай.

Я слабо кивнула. Эрик пошёл к выходу, но остановился в дверях. Он окинул меня задумчивым взглядом, а потом вздохнул:

— Ну, если хочешь, я могу остаться, пока ты не уснёшь.

— Было бы здорово, — воодушевлённо закивала я. Ангел лёг рядом, не сняв пальто, приобнял меня, и я, закрыв глаза, постаралась поскорее заснуть. Эрик гладил меня по волосам и напевал знакомые мелодии.

А потом я проснулась. Ночь пролетела незаметно, сменившись ярким погожим деньком. Я приподнялась на локтях и, улыбнувшись, погладила Пушистика, который лежал на своём привычном месте. На месте Эрика. Сегодня наступил День святого Валентина, и я чувствовала себя намного лучше.

— Кристин! Кристин, ты дома?

Кажется, скоро у Мег войдёт в традицию вламываться ко мне с утра. Вот и сейчас взволнованный голос подруги звонко разносился по всей квартире.

— Дома, дома, — усмехнулась я, откидывая одеяло, — подожди пару минут.

Я пошлёпала до платяного шкафа и быстро переоделась в чистое накрахмаленное платье. Подойдя к зеркалу, я смерила себя оценивающим взглядом. Мне сразу невольно захотелось забраться под одеяло и укрыться с головой, чтобы меня никто не видел. Лицо болезненно-бледное, волосы спутались…

— Ты как? Как здоровье? — послышалось из кухни.

— Как новенькая, — хмыкнула я, с силой продирая расчёской запутанные кудри. Когда моё отражение приняло более или менее сносный вид, я натянула улыбку и вышла из спальни. Мег с невозмутимым выражением лица жевала жареную куриную грудку из моего холодильника.

— Выглядишь неплохо, — одобрительно кивнула подруга, — не то, что вчера. Это к лучшему, потому что ты просто не представляешь, что задумал Эрик.

Я замерла, уставившись на подругу.

— То есть?

Мег широко улыбнулась, радуясь, что ей удалось меня зацепить:

— Я сегодня шла по парку и видела Эрика с целой охапкой разных праздничных штуковин!

Я закатила глаза и выдохнула:

— Он работает, Мег. «Фантазма» откроется всего через два месяца, он погряз в работе.

— Но-о-о… — подруга подняла вверх указательный палец, — я за ним проследила.

Я подняла брови и переспросила:

— Ты… что?

— Проследила за ним! — Мег расплылась в хищной улыбке. Она выглядела такой довольной, словно всё это копилось в ней, и она только и ждала, чтобы выплеснуть все это на меня. — И, поверь мне, все это было не для работы.

Я в раздумье прикусила нижнюю губу. С одной стороны, какое мне дело, что там устраивает Эрик? Так или иначе, он хочет, чтобы это осталось сюрпризом. Но с другой стороны меня разрывало от любопытства. Мгновение я колебалась, а в следующую секунду уже подлетела к подруге, пододвинула поближе стул и выдохнула:

— Так что ты видела?

Мег звонко рассмеялась и покачала головой:

— Не скажу. Во-первых, тогда я испорчу сюрприз, а во-вторых, если Эрик узнает, что я проболталась, он вышвырнет меня на улицу.

— Мег! — возмутилась я.

— Нет, нет, даже не проси, — улыбалась она, — дождись вечера и сама все увидишь. Ну, а ты? Уже придумала, что ему подаришь?

— Ну… Я не знаю. Я хотела сегодня сходить в город, купить ему что-нибудь памятное и приготовить праздничный ужин.

— И все? — Мег поднялась на ноги, положила остатки грудки обратно в холодильник, застегнула плащ и молча кивнула на дверь.

— А что ещё надо? — я накинула пальто, и мы вышли на улицу. — Ты просто не знаешь Эрика так, как я узнала его за последнее время. Его не интересует что-то материальное, ему гораздо приятнее внимание, чем дорогие безделушки. Идём на рынок, мне нужно купить продукты.

— И что ты планируешь приготовить? — безразлично, чисто из вежливости спросила подруга.

— Думаю потушить мясо, это его любимое блюдо. И салаты приготовлю.

Я остановилась, чтобы купить брокколи, когда Мег спросила:

— Как думаешь, у вас будет мальчик или девочка?

Я пожала плечами:

— Понятия не имею. Да и мне все равно. Я буду рада любому малышу.

— А я уверена, что Эрик хочет сына.

Я покосилась на подругу, передавая деньги за продукты торговке:

— Почему ты так думаешь?

— О, Кристин, — Мег устало вздохнула, словно я не понимала элементарных вещей, — кому достанется «Фантазма», когда наш Призрак состарится и будет не в состоянии передвигать конечностями? Ему нужен наследник.

— По-моему, ребёнок его вообще волнует меньше всего. Он винит себя во всем и не хочет понимать, как важен для меня этот малыш. Он думает, что наградил меня проклятьем, что ребёнок будет таким же «уродливым», как и он. Младенец ещё не родился, а его отец уже ненавидит его…

— Дай ему время, Кристин, и он ещё будет тебе благодарен.

— Верится с трудом, — вздохнула я, вспомнив, как он отреагировал, когда только узнал о моей беременности. Я мотнула головой, отгоняя негативные воспоминания, докупила все нужное и, попрощавшись с Мег, поспешила домой. Эрик сказал, что может прийти пораньше. Я верила, что это будет лучший День святого Валентина в нашей жизни и терзалась догадками о том, что же там приготовил мой Ангел.

Эрик

Всю неделю я работал, не покладая рук, чтобы выкроить себе свободный вечер в День святого Валентина. Раньше я никогда не отмечал этот праздник и относился к нему с пренебрежением, но сейчас, когда Кристин здесь и с нетерпением ждёт его, я обязан ее чем-нибудь удивить.

Этой ночью я, как обычно, просидел в комнате Кристин до рассвета, дождавшись, пока она уснёт. Я был измотан. Эта бешеная неделя будто выкачала из меня все силы. Когда начало светать, я бесшумно вышел из квартиры и поторопился домой. Ноги сами принесли меня к своей кровати и все, на что у меня хватило сил, это упасть в постель и забыться беспокойным сном.

Проснулся я от боя часов. Не открывая глаз, считал удары. Сколько я спал? Голова болела, хотелось снова зарыться в подушку и уснуть. Часы пробили три. Неужели проспал весь день? Недовольно застонав, я поспешил встать и одеться. Надел чистую рубашку, строгие брюки, пиджак и натянул кожаные перчатки на свои изуродованные руки. Запер квартиру. Вряд ли я вернусь сюда до следующего утра.

Интересно, Кристин знает о Дне святого Валентина? Уверен, что во Франции его не отмечают.

Когда я добрался до города, солнце клонилось к закату. Быстро забежав к флористу, я купил самый лучший букет красных роз, обмотав их чёрной лентой, как в прежние времена. Но я так же попросил флориста добавить в букет одну искусственную розу, самую красивую из всех. Расплатившись, я направился к одиноко стоящему дому на берегу океана. Предусмотрительно оглядевшись и убедившись, что за мной никто не наблюдает, я взлетел вверх по лестнице. Нервно потоптавшись на пороге, нерешительно постучал в дверь.

Минута. Дверь со щелчком отворилась, и моё сердце пропустило удар. Кристин смущённо улыбнулась. Я не мог отвести от неё глаз. Она была одета в потрясающее красно-белое платье, а вьющиеся длинные волосы были собраны золотистой лентой. Так она все же знала о празднике?

— Эрик, — улыбнулась она, — я рада, что ты пришёл. Проходи.

Я кивнул и вошёл, прикрыв за собой дверь. В нос ударили сумасшедшие запахи, льющиеся из кухни. Только сейчас я почувствовал, как голоден. Желудок болезненно сжался.

— Ты готовишь? — спросил я, все ещё сжимая за спиной букет.

— Да, — девушка просияла, — праздничный ужин.

Она наклонилась к духовке, проверила блюдо и снова повернулась ко мне:

— Эрик, ты в порядке? Что у тебя с руками?

— Ничего.

Кристин приподняла брови:

— Что у тебя за спиной?

— Ничего, — пожал я плечами и сделал шаг назад.

— Эрик, — рассмеялась она, — что там?

Я сделал ещё шаг назад и почувствовал, как букет резко потяжелел. Бросив взгляд через плечо, я заметил, как Пушистик повис на ленте, свисающей с букета. Я стиснул зубы и попытался его откинуть, но он игриво прыгал и цеплялся за тонкую шёлковую ленту.

— Эрик, — Кристин широко улыбалась, — что ты прячешь?

Поняв, что этот несносный кот не отцепится, я слегка наклонился и галантно протянул огромный букет своей возлюбленной.

Кристин ахнула и прикрыла рот рукой. Она в восхищении разглядывала пышные розы, а затем бросилась ко мне на шею:

— Они такие красивые!

Я приобнял ее за талию. Кристин светилась от счастья, зарывшись носом в ароматные лепестки.

— С Днём святого Валентина, мой ангел, — улыбнулся я. Кристин подняла на меня блестящие глаза и благодарно улыбнулась. Затем опустила глаза, разглядывая цветы, и вдруг нахмурилась:

— Это что… не настоящая? — девушка коснулась пальцами единственной искусственной розы.

— Видишь ли, — я приобнял ее за плечи и поцеловал в макушку, — эти розы завянут и умрут, а я буду любить тебя до тех пор, пока не умрёт последняя…

— Но, Эрик, — Кристин взглянула на меня, — она ведь никогда не умрёт…

Девушке понадобилось пару секунд, чтобы понять весь смысл, и она, шмыгнув носом, обвила руки вокруг моей шеи, уткнувшись носом в плечо. Она была тронута.

— Эрик, — всхлипнула девушка, — это так мило. Рауль… Он никогда ничего для меня не делал.

По ее щекам текли слезы. Я чуть приподнял брови, протянул руку и осторожно вытер ей щеки тыльной стороной ладони.

— Я расстроил тебя.

— Нет, нет, наоборот, — девушка шмыгнула носом и улыбнулась сквозь слезы, — я поставлю их в вазу.

Я кивнул и сел в кресло у камина, глядя на огонь. Кристин вернулась буквально через минуту, держа в руках большую открытку в виде сердца.

— Вот, Эрик, с Днём святого Валентина.

Я взял открытку и выдохнул от удивления. Она была очень красивой, с бархатной красной обложкой и позолоченными буквами: «С Днём святого Валентина, мой Ангел Музыки». Она сделала ее сама, и это меня безмерно тронуло. Кристин села на пол и прислонилась спиной к моим ногам:

— Я не знала, что купить, чтобы тебя порадовать. Поэтому решила приготовить праздничный ужин и сделать открытку.

— Это… потрясающе, — только и мог сказать я, не отрывая глаз от открытки.

Аккуратно раскрыв ее, я заметил поздравление, написанное красивым ровным почерком.

«Эрик,

Ты дал мне повод снова улыбнуться.

С тобой я забыла, что такое кошмары по ночам.

Ты стал моим ближайшим другом.

Ты поверял мне свои секреты,

Снова доверился мне.

Ты показал мне, что такое счастье,

Вдохнул в меня жизнь.

Даже если завтра мне суждено будет умереть,

Я умру молодой, потому что любовь успела коснуться моего сердца.

Я люблю тебя и буду любить вечно.

Кристин»

Я поднял глаза от открытки и почувствовал, как бешено стучит сердце, грозясь выбить ребра и вырваться наружу. Подступающие слезы сдавливали горло.

— Эрик? — Кристин повернулась ко мне. — Эрик, ты что, плачешь?

Девушка присела на подлокотник кресла и обняла меня за шею.

— Кристин… Это правда? Каждое слово?

— Да, Эрик. Каждое.

Я отложил открытку и поднялся на ноги.

— Кристин, — я вытер глаза манжетой рубашки, — есть ещё кое-что.

— Что?

— Настоящий подарок. Я хотел подарить тебе его после ужина, но больше не могу ждать.

— Ещё один подарок? Где он?

— Он не со мной.

— Так мы сейчас куда-то пойдём?

— Да.

Кристин кивнула, сбегала на кухню и выключила плиту. Я помог ей надеть плащ, и мы вышли на улицу.

Ночной воздух пробирал до костей, поэтому я взял Кристин за руку, чтобы подарить ей хоть немного тепла.

— Так куда мы идём? В твою квартиру?

— Не совсем, — уклончиво ответил я.

Когда мы оказались возле колеса обозрения, я обошёл Кристин со спины и закрыл ей глаза.

— Эрик, — хихикнула она, — что ты делаешь?

— Не открывай глаз, пока я не скажу.

Одной рукой я придерживал Кристин под локоть, чтобы она не упала, и вёл ее по широкому тротуару в сторону заветного места. Когда мы оказались там, я толкнул дверь и провёл девушку внутрь здания, затем остановился и взял ее руки в свои.

— Все, можно открывать?

Я улыбнулся:

— Открывай.

Кристин распахнула глаза, и я заметил на ее лице искреннее удивление. Она перевела взгляд на высокое, красивое здание, на белоснежные стены и потрясающие витражи, на ряд длинных скамеек и лик Иисуса.

— Эрик? — выдохнула она. — Мы… в церкви?

— Это часовня, — усмехнулся я, не в силах оторвать глаз от девушки, — узнаешь ее?

Кристин поражённо взглянула на меня, ее лицо вытянулось от удивления:

— Эрик… это… неужели…

Я отпустил ее руки и вытащил из внутреннего кармана миниатюрную фигурку часовни, которую сам вырезал много лет назад. Ту, на которую она наткнулась в моей мастерской.

— Эрик… — она прикрыла рот рукой и отошла в сторону, проведя пальцами по гладкой поверхности лакированной скамьи, словно чтобы убедиться, что все настоящее. — Эрик, зачем ты все это… Ты ведь знаешь, что мы не можем пожениться. Ты однажды сказал, что собираешься построить эту часовню, чтобы жениться на мне…

— Ты разочарована? — я был в недоумении. — Если тебя это огорчило, я всегда могу снести ее, только скажи…

— Нет! — тут же выпалила девушка. — Не смей! Тут очень здорово, так красиво… Просто я не могу понять, зачем ты потратил на неё столько времени и денег.

— Я построил ее, чтобы ты могла молиться за отца. Молиться в своём особенном месте. Я помню, как это много значило для тебя в Париже.

Она кивнула и опустила голову:

— Да, но когда я жила с Раулем, он был против моих походов на кладбище. Он говорил, что я не должна больше там появляться, потому что ты демон, который проклял могилу моего отца.

— Что? — я почувствовал, как ее слова больно резанули по ушам. — Я бы никогда этого не сделал. Я чтил твоего отца как гениального музыканта.

— Я знаю, Эрик, знаю. Я так давно не молилась… Я могла бы молиться в любом другом месте, но у папиной могилы или в церкви я чувствую себя ближе к нему.

— Я тоже так подумал. Я открою ее весной, чтобы и другие люди могли приходить и молиться здесь.

Я опустился на скамью и в задумчивости уставился на свои ноги. Эта часовня была моей давней мечтой, но я воплотил ее в жизнь только благодаря Кристин. Я вздохнул. Девушка опустилась рядом и протянула руку, коснувшись моей щеки:

— Эрик, Мег сказала, что ты ненавидишь День святого Валентина.

— Да, — честно признался я, — потому что всю жизнь у меня не было той, с кем бы я мог провести этот день. Тяжело наблюдать за счастливыми парами из окна холодной квартиры. А когда я однажды доктор Гангл устроил за моей спиной бал в честь Святого Валентина… я был унижен и оскорблён.

— Да, Мэг рассказывала. Она говорила, что ты был в ярости.

— Ты знаешь, как это было унизительно? Я вошёл в зал и увидел танцующие пары, весёлые лица, веселье было в самом разгаре, а меня даже не посчитали нужным пригласить. Я был единственным, у кого не было пары. Среди всех этих цирковых уродов только у меня не было пары!

— Тише, Эрик, не злись, — я только сейчас заметил, что меня всего трясёт. Кристин приобняла меня за плечи, стараясь успокоить, — теперь все изменится.

— Я… Я надеюсь.

— У меня есть для тебя подарок.

— Что? Кристин, не нужно. Ты и так сегодня сделала меня самым счастливым человеком на свете, — руки инстинктивно коснулась ее открытки, которая покоилась во внутреннем кармане плаща, — мне больше ничего не нужно.

— Даже жена, которая тебя любит всем сердцем?

Я забыл как дышать и обескураженно уставился на девушку. Что она такое говорит? У неё уже есть муж!

— Кристин, не начинай. Ты уже замужем, у тебя есть живой муж. Да и что люди скажут?

— Кто сказал, что они будут знать?

— А документы и свидетельства? Кристин, тебе напомнить? Ты замужем за Раулем!

— Я не говорила, что мы поженимся по мирским законам.

— А по каким ещё?

— По Божьим. Браки заключаются на небесах. Мы с Раулем не венчались.

— Ты сошла с ума, Кристин, — я покачал головой.

Девушка вскочила на ноги и потянула меня за руку, заставляя подняться следом.

— Конечно, я сошла с ума. Это все из-за тебя, Эрик, ты сделал меня безумной, — она потащила меня к алтарю, крепко вцепившись в запястье. Я совершенно ничего не понимал. Что она хочет сделать? Что вообще происходит?

— Кристин, это… это не сработает! — я попытался вернуть ей остатки здравого смысла, когда она уже подтащила меня к арке.

— Все получится, если сильно пожелать. Ты веришь в магию, Эрик?

— Н-наверное…

— Ну вот. Ты хочешь быть моим мужем или нет?

Сердце пропустило удар. Все, на что я сейчас был способен, это короткий кивок. Ладони вспотели, во рту пересохло.

— Ты построил эту часовню, Эрик, — голос Кристин звучал тихо, почти шёпотом, она, словно змей-искуситель, пыталась сбить меня с верного пути, — будет несправедливо, если ты не обвенчаешься в ней первым, — она опустила глаза и протянула руку, осторожно стягивая с меня перчатки. — Сними их. И маску тоже. Я хочу видеть лицо своего будущего мужа.

Я нервно сглотнул, колени дрожали от страха и волнения. Бросив взгляд на двери открытой часовни, я убедился, что за нами никто не наблюдает, и вдруг Кристин улыбнулась и взяла меня за руку, сплетая наши пальцы.

— Небесный Отец, мы стоим перед тобой, чтобы связать наши судьбы узами брака. Я знаю, что это грех, но я ничего не могу с собой поделать. Ты видел, через что я прошла за эти десять лет. Я уверена, что имею право на снисхождение. Если ты считаешь, что я совершаю страшную ошибку, выходя замуж за человека, что стоит передо мной, дай знак, пока не поздно.

Девушка замолчала и, помедлив, улыбнулась:

— Я думаю, что Бог не имеет ничего против. Эрик, ты согласен объявить меня своей женой перед Господом Богом? Согласен быть со мной в болезни и во здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас?

Я стоял и дрожал, как осиновый лист. Кристин терпеливо глядела на меня снизу вверх, ожидая ответа. Сегодня утром я даже подумать не мог, что вечером буду стоять у алтаря, держа Кристин за руки, и венчаться. Может, это сон? Я до боли закусил губу и почувствовал на языке металлический привкус крови. Не сон.

— Д-да, я согласен.

Кристин несмело улыбнулась. Мы смотрели друг на друга около минуты, прежде, чем она шепнула:

— Эрик, теперь ты должен спросить у меня то же самое.

Я вздрогнул и тут же залился краской. Я же миллион раз проматывал это в голове, почему же я весь трясусь?

— Ох… Эм… Кристин, ты согласна объявить меня своим мужем перед Господом Богом? Согласна быть со мной в болезни и во здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас?

— Согласна.

Я опустил глаза, чувствуя страшный стыд. Она все сделала за меня, она, черт возьми, повела меня под венец! Провалиться бы сквозь землю… Но сердце замирает в груди. Я все ещё не могу поверить, что это правда.

— А что… что дальше? — тихо спросил я.

— Ну, мы должны обменяться кольцами, — пожала плечами девушка.

— Какими кольцами?

— Магическими кольцами, конечно же.

Я приподнял брови, удивлённо глядя на Кристин. Девушка усмехнулась и притянула мою левую руку ближе к себе. Я с полным недоумением смотрел, как она надевает на мой палец воображаемое кольцо. Кристин улыбнулась:

— Разве ты его не видишь? Это невидимое кольцо. Только ты и я можем его увидеть. Всякий посторонний, что взглянет на тебя, никогда не скажет, что ты помолвлен. О нем знаем только мы.

Я улыбнулся. Здорово она это придумала.

— Ну, как оно тебе?

Я поднёс руку к лицу, делая вид, что разглядываю настоящее кольцо:

— Оно потрясающее. Самое редкое золото, я такого никогда не видел. Ох, тут что-то выгравировано.

— Серьёзно? Что?

— Что-то на французском…

Я покрутил воображаемое кольцо, «читая» надпись:

— «Любовь никогда не умрёт».

— «Любовь никогда не умрёт»? — Кристин восторженно выдохнула. — Красиво звучит.

— Очень.

— Ну, а где моё кольцо? — девушка хитро прищурилась и протянула мне свою маленькую ручку.

Я провёл пальцами по ее кисти и надел воображаемое кольцо, случайно задев кольцо Рауля. Почувствовал под пальцами холодный металл, все внутри меня взбунтовалось. Хотелось сорвать его и выкинуть куда подальше, но я не мог. Кристин должна носить его, чтобы не вызывать подозрений.

Кристин просияла:

— Оно такое красивое, Эрик. Бесценный подарок, — она широко улыбнулась, — а теперь, властью, данной мне самим Богом, объявляю нас мужем и женой. Вы, сударь, можете поцеловать невесту.

Я так и сделал. Наклонился, зарылся пальцами в ее густые, вьющиеся волосы и накрыл ее губы своими. Я старался вложить в этот поцелуй все эмоции, что копились во мне многие годы. Всю любовь, всю обиду, всю страсть и желание. Через четверть часа мы ввалились в квартирку Кристин, сметая все на своём пути. Я вспомнил про ужин, что терпеливо дожидался нас на плите, но сейчас было не до него. Кристин на ходу погасила свет и толкнула меня на кровать. Я забылся, отказался от всех моралей, блуждая руками по ее идеальному телу. Телу моей жены.

— Кристин, — прошептал я ей в губы, когда ее проворные пальцы расстёгивали пуговицы на моей рубашке, — ты так красива.

Она провела тёплой ладонью по моим отвратительным шрамам на груди, заставив меня вздрогнуть.

— Хватит болтать, Эрик, у нас, как-никак, первая брачная ночь.

Она наклонилась и впилась жадным поцелуем в мои губы. Я чувствовал, как наши тела охватывает пламя, как ее руки доводят меня до безумия, как ее тело дрожит и извивается подо мной. Сердце выбивало бешеные ритмы, кровь стучала в ушах. Я целовал ее, прижимал к себе, делал то, что никогда бы не посмел сделать прежде. Теперь меня ничего не сдерживало. Она моя жена. И она любит меня. Меня!

Первые солнечные лучи проскользнули в комнату. Девушка блаженно улыбнулась, обвила руками мою талию и уткнулась носом мне в шею. Сумасшедшая ночь вымотала меня, но я был счастлив, как никогда. Я обнял ее, нежно поцеловал в макушку и почти сразу провалился в сон. В кошмар.

Я снова очутился в клетке, как загнанный зверь. Вокруг только туман и мерзкая сырость, которая буквально стояла в воздухе.

— А вот и мой маленький одинокий демон…

Я ахнул, узнав страшный, но до омерзения знакомый голос за спиной. Хозяин.

Я медленно обернулся. Лязгнула цепь. Мои руки и ноги были закованы в кандалы, стерев запястья в кровь.

— Тебе одиноко? Может, я могу составить тебе компанию?

Повернулся ключ в ржавом замке. Я вжался спиной в ледяные прутья клетки, дрожа всем телом. Грузное тело толстого цыгана перешагнуло через порог.

— Нет! Оставьте меня в покое!

Но он только усмехнулся своей самой жуткой ухмылкой, обнажив гнилые зубы. Я почувствовал его обжигающе-горячие руки на своём обнажённом теле и забился в истерике. Меня охватила паника и отвращение, я пытался сопротивляться, но железо больно впивалось в кисти.

— Ну, где тебя приласкать? — с притворной нежностью в голосе спросил цыган.

— Уйдите! Отпустите! — я плакал и пытался вырваться. Но мужчина одной рукой схватил меня за оба запястья и поднял их над моей головой, лишая возможности пошевелиться. Кандалы на ногах были слишком тяжёлые, чтобы я мог пинаться. Жалкое чувство отчаяние и безысходности охватило меня.

Я поднял заплаканные глаза и замер, глядя на порог клетки через плечо этого урода. На пороге, прислонившись плечом к косяку, стоял Рауль, скрестив руки на груди.

— Наслаждайся, дьявол, больше никто не решится прикоснуться к твоему безобразному телу.

Я почувствовал, как начинает кружиться голова. Земля уходила из-под ног. Меня крутило в каком-то водовороте, мимо проносились весёлые лица людей, прижавшихся к клетке, чтобы поближе разглядеть мое унижение. Ближе всех стояла она, в красивом длинном платье. Но… она была такое холодной, словно фарфоровая бездушная кукла. Сердце сдавило от боли.

— Кристин…

— Ты жалок.

— Кристин, но… ты ведь… любишь меня…

— Чушь. Ты жалок… жалок… жалок…

Слова эхом отдавались в больной голове.

Я резко сел, трясясь от страха и ужаса. Холодный пот струился по вискам, сердце неистово стучало. Вокруг только светлая уютная комната, никакой клетки, никаких зрителей. Почему? Почему мне все ещё продолжают сниться эти кошмары? С каждым разом мне все больнее и больнее.

— Эрик?

Я услышал тихий сонный голос и повернул голову, взглянув на обеспокоенную девушку.

— Все в порядке.

— Опять кошмар? — вздохнула она, садясь на постели и обнимая меня за плечи.

— Все в порядке, правда. Прости, если разбудил.

— Если хочешь, можешь рассказать мне. Тебе станет легче.

— Нет, прости, — я протянул руку к прикроватной тумбочке, доставая из-под небрежно брошенной рубашки карманные часы, — я должен идти.

Уже почти восемь. Мне давно пора.

— Эрик, — Кристин коснулась своими мягкими губами моего плеча, — пожалуйста, останься.

— Прости, у меня очень много работы. Я вернусь вечером.

Девушка откинулась на подушку и мрачно наблюдала, как я быстро застёгиваю пуговицы на своей рубашке.

— Ну, а мясное рагу и рулеты? Мы так вчера и не поужинали.

— Я думаю, их можно подогреть. Я приду чертовски голодным.

Я поспешно натянул брюки, засунул в карманы часы и бумажник.

— Эрик, не забудь своё кольцо, — усмехнулась Кристин.

— Ох, чуть не забыл, — я улыбнулся, присел на краешек кровати, осторожно притянул девушку ближе и подарил ей головокружительный поцелуй.

Когда я отстранился, она что-то недовольно пробурчала под нос и скрестила руки на груди.

— Я вернусь сразу же, как только смогу, мой ангел.

— Я люблю тебя, Эрик, — чуть повеселела девушка.

Я остановился в дверях, обернулся и, прежде чем выйти, улыбнулся ей:

— Я тоже тебя люблю, моя любимая жена.

Когда я вышел на улицу, меня встретил пронизывающий ледяной ветер, но даже он не в силах был остудить того жара, который пылал у меня внутри.