Новые звуки (гет)

Примечания:

Радую вас очередным ангстом, и это еще цветочки, ягодки будут дальше. В главе много Иова, Екклезиаста, а также дурного запаха. Извините за искажение реальной истории театра, но так было нужно. Как всегда, очень жду ваших прекрасных комментариев, больших и малых:)

Запах. Едкий, въедающийся в ноздри запах гари, запах дыма, запах копоти — он удушает, сбивает с ног, выталкивает прочь, прочь, на улицу, дальше, как можно дальше от этого давящего мглистого смрада.

Шум. Гулкий шум чудовищной волны, хищно обрушивающейся со сцены на берега партера: огненное цунами наконец вырывается на волю, в огромный зрительный зал, сжирая на своем пути бархатные портьеры, занавеси, мебель дорогого дерева, обтекая балконы и ложи, катясь к выходу.

Жар. Стена горячего воздуха, огонь обжигает легкие, опаляет кожу, обступает со всех сторон; сосуды вот-вот лопнут, голова кружится, идти дальше невозможно, в висках стучит одно: воды, воды, воды!

И воздуха.

Воздуха мучительно не хватает. Маска летит вниз. Паника. Паника застилает глаза еще плотнее, чем дым. Любое разумное и неразумное живое существо должно бежать, бежать со всех ног от этого ада.

Но в аду находится еще одно живое существо.

Надо как-то выйти из бокового прохода, а там недалеко до двери, ведущей к гримерным. Осталось совсем чуть-чуть.

Грудь стискивает железной рукой, дыхание спирает. Фейерверк искр, взлетающих вверх — а потом откуда-то сверху на Эрика обрушивается облако сизого дыма: плотное покрывало, из-за которого не видно ни зги.

Голова кружится еще сильнее, Эрик шатается и падает на четвереньки, утыкаясь носом в пол. Возможно, это и есть его спасение: здесь, внизу, еще пока хватает воздуха.

Вслепую он ползет в сторону заветной двери, стараясь не поднимать голову и не приподниматься на руках слишком высоко.

Хрипло дыша, пробует протащить свое тело хоть чуть-чуть дальше — рывок, еще один. Внезапно в глазах вспыхивают звезды: лоб с глухим стуком ударяется об стену.

По лбу на нос, щеки и губы стекает теплая жидкость, и Эрик жадно пытается слизать ее: ведь это тоже влага. Сладкая мерзость наполняет горло, вызывая приступ рвоты. Или это от гари в ноздрях?

Кое-как утеревшись от испражнений своего рта, двигается дальше, ползет, яростно отталкиваясь ладонями от мрамора.

Воздуха все меньше, горло судорожно сжимается. Возможно, здесь все и закончится.

Перед глазами в кромешной тьме внезапно встает лицо Кристины — не идеал красоты, которым она всегда была, а язвы, раны, нарывы, расплывшееся черное пятно на правой щеке.

Она смотрит на него с гневным отвращением, почти с ненавистью, и он понимает, что опять виноват перед ней, виноват во всем… Контуры образа рассеиваются в отместку за его преступление.

«Вернись!» — хочет закричать исчезающей фигуре Эрик, но изо рта вырывается только слабый, беспомощный клекот.

Но тут у него словно появляется откуда-то второе дыхание.

Неважно, что воздуха почти не осталось; неважно, что кожа плавится от жара; неважно, что на ногу только что упала какая-то обгоревшая деревяшка.

Он подтягивается на локтях и последним рывком достигает желанной двери, толкает ее — мгновение отчаяния: неужели она открывается только вовнутрь? — и наконец выход.

Вскочив на ноги, он что есть силы захлопывает за собой дверь; здесь, в коридоре, докуда пламя еще не добралось, уже чувствуется приток свежего воздуха из окошка гримерной, где должен ждать Рауль; но с другой стороны тянет дымом, слышен угрожающий треск, и Эрик понимает, что остаются считанные минуты до наступления нового кошмара.

Услышав шаги Эрика, Рауль тут же выходит ему навстречу. При виде Призрака он меняется в лице, прикрывая рот ладонью, и Эрик, вспомнив, что остался без маски, яростно щерится.

Но внимание виконта быстро отвлекается от циркового уродства: клубы дыма стелются по полу, шум со стороны зрительного зала усиливается, в нем угадываются вопли орфеевых фурий, и юноша, глядя на Эрика уже совсем с другим выражением, с расширенными то ли от ужаса, то ли от гнева зрачками, кричит:

— Что… Что вы натворили???

Бешенство, охватывающее Призрака от этих слов, не уступает по силе огненной волне. Но у него нет сил учить уму-разуму зарвавшегося щенка: он с трудом разлепляет губы и хрипло бормочет:

— Пожар.

— Малышка Жамм? — лепечет виконт растерянно.

— Погибла, — еле шевелит губами Эрик. — Надо выбираться отсюда. Скорее!

Рауль не задает больше вопросов: он устремляется как раз к тому выходу, от которого надо держаться подальше, но Эрик бесцеремонно хватает его за руку и тащит за собой, как дурного мальчишку, которым тот и является.

— Куда вы… — начинает Рауль возмущенно и растерянно.

— Там огонь! — коротко поясняет Эрик, не сбавляя шага и все так же волоча виконта за собой. — Нам придется спуститься вниз.

— Но, может быть, мы могли бы что-то сделать, вызвать пожарных, — начинает виконт, в котором так не вовремя просыпается вечное желание творить добро.

Эрик встряхивает его за плечи, заставляя посмотреть себе в глаза:

— Поздно! Вокруг нас ад на земле! — хрипит он. — За мной, вниз!

_____________________________________

Рауль де Шаньи оказался в своем самом страшном сне. Сколько раз он снова, и снова, и снова переживал эту сцену с момента спасения Кристины из театра. Вот они с Персом заходят в коридор за зеркалом в гримерной мадемуазель Дайе. Вот начинают нисхождение в царство мрака.

Вокруг по стенам зловеще мерцают газовые огоньки, ноги скользят по склизкому полу, на голову давит каменный свод, мимо то и дело с противным писком пробегают крысы.

Рауль дрожит крупной дрожью, не в силах скрыть омерзения; бросается вперед, чтобы силой преодолеть постыдную боязнь, и вдруг на плечо его ложится рука в черной бархатной перчатке.

Юноша резко оборачивается — рядом с ним больше не Перс. Узкой черной скалой, обманчивым мостом над пропастью, тенью из детских кошмаров в плаще и глубоко надвинутом капюшоне нависает над ним — на две ступени выше его — проклятое чудовище, сумасшедший гений и душегуб — Призрак Оперы.

Рауля охватывает какой-то неприличный страх, из тех, от которых дети просыпаются по ночам в мокрых штанишках, и больше всего он боится, что этот страх увидит и разгадает его визави. Обманчиво учтивый голос произносит, чуть растягивая слова в усмешке:

— Неужели прошлого урока оказалось недостаточно, месье виконт де Шаньи? Неужели вам неясно, что мы с Кристиной не терпим незваных визитеров?

Смутное тяжелое предчувствие охватывает виконта при словах «Мы с Кристиной», и он, загоняя страх в глубины души, откуда тот будет вырываться еще не одну ночь, резко поднимает голову и пытается взглянуть в лицо монстру.

Но тот лишь поглубже надвигает капюшон на глаза; худая рука в перчатке протягивается к Раулю, и Призрак бормочет:

— Сейчас я помогу вам увидеться с ней. Она ждет вас.

— Нет, нет! — отчего-то начинает кричать Рауль — он боится уже не Эрика, а почему-то увидеть Кристину, больше всего на свете он боится увидеть Кристину, которую так хотел спасти.

— Но ведь вы же шли к ней, не так ли? — ухмыляется чудовище в предвкушении.

И, хватая виконта за шиворот, Призрак неумолимо тащит его в черную воронку хода, разверзающегося перед ними. Узкий, тесный лаз; они ползут, помогая себе локтями и коленями, задыхаясь в этом туннеле, теряя себя, а потом падают, падают до бесконечности.

И вот он внезапно — как и бывает во сне — оказывается в гостиной Эрика — той самой гостиной-музыкальной комнате, где стоит орган, где в полутьме скрываются инструменты, но Рауль не знает хорошенько, музыкальные или пыточные, или и те, и другие… А пыточных дел мастер подталкивает его к органу, ближе, ближе…

— Играй! — приказывает ему Призрак, сажая его за орган. — Играй, мальчишка — я буду петь!

Рауль дрожит всем телом, не понимая, чего от него хотят: он не умеет, он не любит, он не будет, и где, где же Кристина…

Последнюю фразу он произносит вслух, не отдавая себе в этом отчета, и Эрик злобно, ядовито ухмыляется во весь рот.

— Ты так уверен, что хочешь это узнать? — спрашивает он юношу.

Рауль, не в силах вымолвить ни слова, кивает.

— Так смотри же! — приглашает его Призрак, сбрасывая плащ, капюшон и маску.

И Рауль кричит во весь голос, кричит, точно умалишенный в доме скорби, но все-таки крика недостаточно, потому что перед ним стоит Кристина, его Кристина в голубом платье с кружевными лентами — но ее глаза горят желтым огнем, а лицо еще более уродливо, чем у Призрака Оперы…

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Рауль отшатнулся от него с громким воплем, дико глядя ему в глаза. Эрик снова раздраженно тряхнул его за плечи:

— Вы не считаете, что сейчас не время думать о моем лице? Если вы не забудете о нем хотя бы на полчаса, от нас останутся одни обгоревшие скелеты!

Но юноша дико трясся и смотрел мутным взглядом, будто в приступе безумия. У самого Эрика тоже начинало мутнеть в глазах, голова отяжелела. Внезапно его осенило: они уже отошли от окна, откуда шел воздух, и теперь их легкие заполнял угар, от которого можно было потерять сознание еще до того, как до тел доберется огонь.

Надо торопиться, надо как можно скорее попасть в гримерную Кристины. Но как быть с упирающимся Раулем?

Недолго думая, Эрик оглушил его, нажав на хорошо известную точку в шее, и потянул за собой волоком; голова юноши безвольно стукалась о каменный пол, но Призраку было не до бережного обращения.

Эрик злился на него за то, что отвращение к внешности врага пересилило в нем даже инстинкт самосохранения — и как никогда мечтал его придушить.

Но пока что следовало как-то спустить его вниз. Добежав до заветной гримерной, последней в конце коридора, и втащив Рауля внутрь, Призрак ринулся к зеркалу, нажал на скрытую кнопку и вошел в туннель.

Виконт скользил за ним по полу, точно огромная безвольная рыбина. Эрик даже подумал о том, чтобы оставить его здесь — пожар вряд доберется до тайного хода — но тут же отогнал эту мысль.

Тем более, что и сюда начал проникать запах дыма, хотя пока и довольно слабый.

«Неужели это конец», — пронеслось в голове у Эрика. Такой абсурдный, такой нелепый конец. Умереть, задохнувшись в лабиринте собственного театра.

Он прибавил шагу, все больше удаляясь от источника гари. Главное — добраться до нижнего этажа, взять все необходимое, а оттуда — до выхода со стороны улицы Скриба.

Это единственный шанс. Если бы еще этот жалкий дворянчик не мешал, а помогал! Но надеяться на это не приходилось.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Высокий сводчатый потолок, разверстая пасть камина. Львиные головы на ручках кресла черного дерева с высокой спинкой, черная бархатная портьера, подобранная шелковым бантом.

Рауль медленно, с усилием повернул голову и увидел все тот же орган, рядом с которым стоял… Эрик? Кристина?

Юноша поморгал, лениво пытаясь восстановить ясность зрения и четкость мысли. Но не мог вспомнить ничего, кроме отвратительного запаха и клубов дыма, которые наполнили коридор… коридор, куда он вышел из гримерной малышки Жамм… нет, из гримерной другой балерины… А малышка Жамм… Она…

Ему совершенно не хотелось додумывать до конца, о чем-то беспокоиться, что-то решать.

Хотелось снова закрыть глаза и забыться, и будь что будет — убьют так убьют, лишь бы не вставать, не напрягаться, не делать лишних усилий…

Голова кружилась, по виску стекала теплая жидкость. Казалось, что так и надо, так и должно быть — тихо, вязко, сладостно. И сладостно тонуть мне в этом море…

— Не смейте спать!

Хлестнул чей-то неприятный, резкий голос, рассекая кнутом уютное пространство, обтекшее виконта со всех сторон.

Шаги. Рауль не видел подошедшего к нему человека, но внутренне содрогнулся, с обидой и болью: зачем, ну зачем возвращать его в этот неласковый, дурно пахнущий мир?

Внезапно его схватили за шиворот и потащили, как ребенка, куда-то в темноту, бормоча проклятья, раздражающие ухо, непривычное к такой брани.

— Я не просил вас… — слабо протестовал виконт, пытаясь вывернуться из хватки неизвестного, но хватка была стальной, а может, просто у Рауля было совсем мало сил. Да и к чему сопротивляться?

Уже оказавшись в ванной комнате, Рауль наконец разглядел того, кто так нелюбезно обошелся с ним, и попытался встать, но тщетно — ноги плохо его держали, как будто он был пьян.

Высокий человек в черном включил воду и наклонил голову виконта к умывальнику; неприятно холодная вода стекала по светлым волосам, кудри слипались, а человек в черной маске тер его затылок рукой, на удивление почти нежно прикасаясь к нему.

Наконец он отпустил виконта и, отвернувшись, что-то долго делал за его спиной; Раулю опять захотелось уснуть и уже не просыпаться. Но тут к его носу поднесли какую-то тряпку, от которой прямо в ноздри ударила едкая волна, ничуть не лучше прежнего тошнотворного запаха дыма.

Картина в глазах немедленно обрела точность линий, и виконт вздрогнул, внезапно осознав, где он и кто с ним.

— Куда вы притащили меня? — резко начал он. — Что с мадемуазель Жамм? Если это снова одна из ваших штучек, то я…

— Очнулись? — перебил его возражения подземный монстр свойственным ему отвратительно надменным тоном, в котором Рауль уловил легкую хрипотцу. — Вот и прекрасно, потому что нам нужно немедленно выбираться, времени нет. Вся Опера охвачена пожаром.

У нас остался один выход, и будем надеяться, что он не завален рухнувшими балками и прочими конструкциями. Иначе мы погибли. Вентиляционные трубы, хвала небесам, только частично связаны с трубами верхних этажей, но это не значит, что мы не задохнемся или не окажемся замурованы здесь, как в тюрьме; я бы не хотел проверять это на своей шкуре, а вы?

— Разве не последнего вы хотели для Кристины? — не удержался от язвительной и горькой реплики Рауль.

Эрик лишь яростно блеснул кошачьими глазами из-под черного шелка, скрывающего целиком все его лицо.

— Я не намерен терпеть вашу наглость, но здесь не место учить вас вежливости; мы можем продолжить эту беседу уже наверху, вы не находите? Сейчас надо спешить!

— Почему вы спасаете меня? Разве не проще было бы бросить здесь — и не понадобилось бы продолжать беседу, — настаивал юноша.

Он и сам не понимал, что за странное упрямство им двигало, но никак не мог заставить себя поверить тому, кто ассоциировался в его голове только с ложью, коварством и насилием.

Очевидно, Эрик прав; очевидно, театр горит; очевидно, надо уносить отсюда ноги, покуда есть еще хотя бы малейший шанс уцелеть — но как же не хочется подчиняться этой темной тени, нависшей над всей его жизнью, как вечный… укор за неведомую Раулю вину?

Призрак отвернулся от него и помолчал, потом:

— Сейчас не время отвечать на ваши дурацкие вопросы, виконт! Вы понимаете, что каждая минута на счету? Я не смогу тащить вас волоком наверх так же, как вниз!

— Зачем мы здесь? — не унимался Рауль.

Эрик снова повернулся к нему, прищурившись:

— Мадемуазель Дайе сирота, и о ней некому позаботиться. На что-то нам нужно будет существовать, так что из одной преисподней пришлось спуститься в другую. Да и выход, как я уже говорил, здесь только один — если его уже не завалило.

Рауль отметил про себя это «нам», и что-то в нем надломилось.

— Ну почему вы никак не оставите ее в покое? — выкрикнул он с отчаянием, удивляясь сам себе. — Зачем вы ей нужны? Вы хоть подумали о том, что птицы в неволе умирают? Вы не слышали страха в ее голосе, когда она разговаривала с вами там, в гостиной мадам Жири?

Она все еще боится вас, она одержима вами, а вы пользуетесь ее любовью к музыке! Она уже больна из-за вас, ведь если бы вы не сделали ее предметом зависти товарок, ее бы не отравили! Вы хотите довести ее до… чего? До самоубийства? Неужели в вас совсем не осталось человечности?

Ему показалось, что Эрик вздрогнул всем телом.

— Замолчите и идемте уже, глупый мальчишка! — рявкнул он, больно хватая Рауля за локоть, но на этот раз тот вырвался и, выпрямившись, уставился прямо в маску Призрака, грозно возвышавшегося перед ним.

— Я не знаю, зачем вам нужно, чтобы я шел с вами, но я не хочу быть обязанным жизнью тому, кто отнимает ее у Кристины! — ледяным тоном произнес он, скрестив руки на груди.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

— А вы не думаете, что Кристине может еще когда-нибудь понадобиться ваша помощь? — заорал Эрик, потеряв всякое терпение. Он уже ненавидел виконта так, как не ненавидел никогда, даже в миг ухода Кристины с этим яснооким щеголем.

И Эрик готов был сказать ему что угодно, хоть пообещать, что Кристина останется с ним, как ребенку обещают достать луну с неба ради хорошего поведения — лишь бы заставить сдвинуться с этого окаянного места.

Рауль промолчал, но его голубые глаза подернулись какой-то сизой дымкой. Он тяжело вздохнул и наконец, спустя вечность, медленно кивнул.

Эрик как будто только этого и ждал — выскользнул из ванной, подхватил с пола гостиной заранее подготовленный узел с ценностями, которые необходимо было вынести отсюда, и рванул к озеру. Мальчишка спокойно ступал за ним, очевидно, до сих пор не отдавая себе отчета в происходящем.

— Живо на борт! — приказал ему Эрик; Рауль поднял брови, но ловко заскочил в лодку и хотел было взять весла, но Эрик, оттолкнув его, принялся с остервенением грести сам.

Причалив, они ринулись к коридору, ведущему к выходу на улицу Скриба: Эрик впереди, Рауль за ним; время от времени Эрик оглядывался, чтобы удостовериться в том, что мальчишка цел и невредим.

Этот проход был шире и гораздо удобнее, чем тоннель, ведущий к гримерной Кристины; но опасность подстерегала их на верхних уровнях, куда наверняка уже добрался дым. Впрочем, пока дорога казалась достаточно спокойной.

Эрик уже надеялся, что всё обошлось, но в какой-то момент опять почувствовал, что задыхается: мучительно закололо в боку, грудь снова сдавило, хотя в воздухе вроде бы лишь чуть-чуть веяло гарью.

Идти стало невмоготу; превозмогая слабость, Эрик сцепил зубы, потер грудь, но в глазах разлился туман, и он стал медленно сползать к полу вдоль стены, выпустив драгоценный узел из рук.

В висках застучало, и Эрик уже готов был отдаться этому похоронному грохоту, неизбежному в застенках собственноручно выстроенного им дворца, но вдруг его подхватили под мышки и рывком вздернули вверх.

— Отпустите… — взмолился Эрик. — Я все сделаю, Ханум, только прикажите отпустить меня… Я сниму маску…

— Вы можете идти, Эрик? Вы должны идти! Вам плохо?

— Воздуха, Ханум! Прикажите открыть окошко! Я согласен, согласен!

— О чем вы говорите, Эрик? Вы задыхаетесь? Сейчас, сейчас… — доносились до его измученного слуха бессмысленные слова издалека.

Чьи-то пальцы скользят по его щекам, неумело стягивая шелковую ткань. Неужели ее слуги вошли так скоро и так бесшумно?

Но тогда почему же все еще душно? Или она решила все-таки казнить его, надругавшись, как она любит, напоследок?

— Я сам, не нужно… — вяло пробормотал он, почти не сердясь, так как смысла ничто уже не имело.

Но, когда липкий, душивший его шелк был оторван от язв, в глазах немного прояснилось. Он снова был у себя в театре, а перед ним стоял гадкий белокурый мальчишка, стоял и сжимал в руке его сокровище, его защиту от самого себя — его прекрасную, безупречную маску.

— Отдайте… — с ненавистью прошептал Эрик.

— Эрик, послушайте меня! — мальчишка смотрел на его подбородок, избегая прямого взгляда: — Здесь слишком душно, вы не сможете дышать через эту маску… Надо… надо поскорее выбираться отсюда…

— Я не могу… Идите. Осталось всего лишь два поворота, и лестница — если ее не завалило…

— Пожалуйста, Эрик, идемте со мной. Я не уйду один, — настойчиво повторял херувим, блестя голубыми очами.

— Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах… — отозвался Эрик, снова оседая, поддаваясь чарующей слабости.

— Вы погибнете!

— … ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

— А Кристина? Эрик, а как же Кристина?? Вы бросите ее там одну?? — закричал Рауль, схватив его за руку и пытаясь заставить вновь подняться.

— Вы позаботитесь о ней лучше меня… — отрешенно проговорил тот.

— Но только вы можете найти противоядие! Ее лицо, Эрик, ее лицо! Она… она… ждет вас, — выплюнул Рауль с отвращением.

— Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут, — пробормотал Эрик мечтательно.

— Отделываетесь цитатами? Вы трус! Вы подлец! Ничтожество! Только и способны, что пугать невинных детей из-за занавески, как настоящее привидение, ночной монстр! Издевались над ней, когда она не хотела быть с вами, а теперь, когда понадобились по-настоящему, решили сбежать! — Юноша перед ним чуть не плакал; рот свело в гримасе раздражения, неверия, какой-то ребяческой обиды. — Предатель! — крикнул он, не зная, как еще растормошить темную тень у стены, казалось, теряющую собственные очертания.

Эрик медленно поднялся на ноги, опираясь на серый камень.

— Пойдемте, — еле слышно каркнул он. — Следуйте за мной…

-------------

Эрика шатало, сердце бешено колотилось, но он упорно поднимался по лестнице, ведущей к решетке на улице Скриба.

Еще немного, и они у цели. Три ступени… четыре… пять… Их все больше, в глазах двоится и троится…

Предатель… Как она назвала его? Ничтожный предатель… Она права. Он чуть было не предал ее, чуть не изменил Эросу с Танатосом. Эрос из него, как Катон из Казеллы…

Но надо идти… В этих глупых голубых глазах был некий призыв, некий свет, знакомый Эрику с давних пор…

Надо идти вперед, на свет, и к черту соблазны темной пещеры. Они выйдут из лабиринта и посмеются над Аидом, снова упустившим свою добычу…. И Харон… и Ханум… останется ни с чем…

…снова начинался бред. Эрик из последних сил сделал шаг к вожделенной решетке — и издал обреченный стон.

За ней, в узком проходе, виднелись какие-то оплавившиеся металлические громады, обгоревшие остовы верхней арматуры, целиком перегородившие выход на поверхность.

— Это конец. — Произнес он, обернувшись к Раулю. Но юноша не хотел сдаваться.

— Неужели здесь нигде нет аварийного выхода? Не может быть… — повторял он, сжимая руки Эрика, а тот безвольно позволял ему настаивать, сдаваясь на милость молодого безрассудства.

— Есть, — наконец отозвался Призрак, — но до него далеко идти. И я не дойду. Можете попробовать в одиночку.

— Без вас я не уйду. — Повторил Рауль. — Кристина…

— Хорошо! — с яростью сказал Эрик. — Хорошо. Надо вернуться к предпоследней развилке и пойти налево.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Один шаг — как десять пудов. Ногу не оторвать от поверхности, в глазах пляшут искры. Но другие глаза, с огромными зрачками, желтые, как желчь, как тоска, как злые фабричные окна промышленных окраин, смотрят на него сверху с ядовитым вызовом, и он медленно отделяет ступню от одной ступени, другой, третьей.

— Мы дойдем! — говорит он больше себе, чем желтоглазому спутнику. — Мы дойдем!

Эрик внезапно опережает его и хватает за руку.

— Что вы?..

— Вас шатает. Обопритесь на меня, сейчас мне стало чуть получше. Доверьтесь мне.

«Доверьтесь мне». Эти слова он готов воспринять от кого угодно, кроме Эрика. Как можно доверять подземной ларве, ожившему кошмару прошлых лет?

Но ведь именно это они сейчас и делают на протяжении всего пути — доверяют друг другу, не правда ли?

Эрик тянет его за собой, и Рауль угрюмо следует за ним, стараясь не терять равновесие: юношу то и дело ведет из стороны в сторону.

Они снова долго идут по какому-то коридору, потом поворачивают, воздуха становится все меньше, а коридор все уже…

Как чувствует себя малыш, выбирающийся из материнского чрева? Недаром говорят, что смерть — второе рожденье или… или рожденье на свет — это вторая смерть?

В темноте, разбавляемой неверным мерцаньем фонаря, шатаются две фигуры, потерявшие свои границы, сливающиеся воедино в больших тенях на каменной кладке пока сохранившихся стен. Непонятно, кто кого из них поддерживает, кто кого ведет.

Иногда вперед выбивается высокая, тонкая, сутуловатая тень; иногда тень пониже и покрупнее. Они двигаются непонятно какой силой; возможно, их ведет незримый гений театра, обитающий, как говорят, в этих стенах… А возможно, их преследуют фурии, недовольные временным перемирием двух вечных антагонистов.

Наконец оба утыкаются в маленькую железную дверцу, и один оседает на пол, а другой привычно пытается отпереть запертое. По ту сторону — воздух. Между ними и воздухом — полоска железа, и сейчас она откроется и выпустит их. Если только он справится с этой мудреной шпингалетой …

…Она открылась. И волна свежего зимнего ветра, разбавленного гарью, исполненного праздничного грохота, опьянила их так, что двое долго не могли прийти в себя. В глазах вместо искр засверкали рождественские звезды, а лица превратились в размытые темные пятна, поглотившие последние различия между демоном и херувимом.

Наконец высокий и худой первым оторвался от низкого и более крупного и торжественно повел рукой в сторону лестницы.

— Прошу вас, виконт.

— Идите первым, месье Дестлер.

— Капитан покидает корабль последним, — возразил Эрик вежливо.

— Но…

— Довольно. Вперед. — В сиплом голосе зазвучали привычные властные нотки.

Рауль махнул рукой и начал было спускаться, но Эрик внезапно дернул его за шиворот.

— Что вы?.. — пораженно начал виконт.

— Я чуть не забыл — лестница не доходит до земли! Канальи сэкономили на безопасности! Держите!

Эрик протянул ему что-то, и Рауль нащупал моток веревки.

— Дальше спуститесь по ней.

— Я не…

— У нас нет времени! Спускайтесь, иначе я сам сброшу вас вниз! — рявкнул Эрик, внезапно превращаясь в самого себя, то есть в Призрака Оперы.

— А вы…

— Да спускайтесь же! Вы думаете, я нуждаюсь в вашей проклятой заботе?

— …как и я в вашей, — буркнул Рауль довольно громко, но все же полез вниз под потоки нещадной ругани, смешивающиеся с дымным ветром и пеплом.

Лестница действительно обрывалась на полпути; до земли не хватало пары этажей. Привязав веревку к торчащему из стены выступу, Рауль убедился в том, что, по крайней мере, не сломает себе голову, хотя насчет остального уверенности не было.

Но он прыгнул, и вполне удачно приземлился на мостовую; выдохнув и распрямившись, принялся следить за темной фигурой, какими-то причудливыми рывками спускающейся вниз. «Неужели я выглядел так же забавно?»

Эрик сбросил свой узел, а затем сам соскочил с веревки так ловко, как будто занимался этим всю жизнь; впрочем, одернул себя мысленно виконт, так ведь на самом деле и было — сколько лет, проведенных на колосниках, чтобы шпионить, угрожать, накидывать удавку…

Эрик тем временем наклонился и, набрав немного снега с тонкой пелены, окутавшей мостовую, растер то, что раньше скрывалось под маской.

— Советую вам сделать то же самое, — бросил он Раулю. — И давайте убираться отсюда — неровен час, обрушится еще что-нибудь.

Как в воду глядел — не успели они отойти подальше, часть стены вместе с их лестницей и веревкой рухнула с оглушительным грохотом.

… Уже обойдя высыпавших на улицу зевак у того, что когда-то называлось парадным входом в Оперу Гарнье, Рауль на мгновенье замер, не в силах оторвать взгляда от языков пламени, танцующих над крышей в черной пустоте.

Эрик смотрел туда же, и по его лицу — вернее, по его обнаженному отсутствию — было совершенно непонятно, о чем он думает.

Чувства Рауля были вполне определенными и, несомненно, закономерными — печаль, сожаление, смешанное с облегчением от того, что удалось избежать такой глупой и жестокой гибели, и тревога о восстановлении этого прекрасного здания.

Эрик же вдруг гортанно рассмеялся и смеялся долго, рассекая ночной воздух этими неуместными, непостижимыми раскатами хриплого хохота.

— Ах, как красиво, виконт! Как красиво горит, не правда ли! — обратился он к Раулю, наконец-то отсмеявшись.

— Вам смешно, когда пожар губит Оперу? — пробормотал Рауль, не веря своим ушам.

— Мне смешно смотреть, куда возвращаемся все мы, куда возвращается все, что мы считаем своим, — раздалось в ответ. — Я всегда забываю, я, безмерный дурак… Я раз за разом забываю, чего стоит вся наша жизнь… We are dust and we shall come to dust… В буквальном смысле, виконт, в буквальном смысле.

— Но вы спасли меня, — напомнил ему юноша.

— Я не мог… — начал Эрик, уже не фиглярствуя, и прервался. Потом снова заговорил, серьезно, тихо и сипло:

— Второй раз на сцене девушка погибла из-за меня, как вы любезно напомнили мне там, внизу. Думаю, бог получил достаточно жертв в своем театре.

«О чем он? Он имеет в виду себя? Он снова бредит?»

— Театра больше нет, — рассудительно возразил Рауль.

— Да, вы правы, — ответил ему Призрак сгоревшей Оперы. — Театра нет и не будет. Но значит ли это, что бог утолил свою жажду?

К зданию начали подъезжать повозки с паровыми котлами и насосами; под окрики брандмейстера пожарные принялись разворачивать технику, но Рауль этого уже не видел. Последняя вспышка золота на самом верху — и мир накрыла глухонемая тьма.

Примечания:

Ссылка на источник, которым я воспользовалась для передачи некоторых моментов пожара в театре: https://fireman.club/statyi-polzovateley/pozhary-v-teatrah-istoricheskie-sobytiya-s1772-po-1961-gody/ (@fireman.club)