Дамы семьи Поттер (гет)

Примечания:

В предыдущих "сериях": в четверг Поликсена передала добычу детей брату и нашла общий язык с Люциусом, а Кассиопея смирилась с тем, что жизнь может вертеться не только вокруг пророчества. Нынче у нас день и вечер пятницы накануне конференции в Кельне.

У меня проблемы в реале, так что я не могу сказать, когда будет следующая глава. Буду благодарна за любые слова поддержки.

Проводив Артура на работу (поцеловав в щеку, как и положено хорошей жене, помахав в окно на прощание), Мелинда медленно и обстоятельно заправила постель. Нарочно приготовила себе сложный завтрак: яичницу из трех яиц, колбаски и тосты, фасоль в томате и пуддинг. Затем до блеска вычистила ванную, вытерла пыль на бесчисленных полках и даже подвязала помидоры в огороде. Но когда она допила третью чашку кофе за утро, стало кристально ясно, что отступать больше некуда.

Собирать вещи и укладывать их в чемодан оказалось до абсурдного тяжело, словно каждый свитер и каждая юбка весили целые тонны, тянули руки к земле. Мелинде казалось, что прошли годы, но когда чемодан оказался заполнен, а она сверилась с настенными часами (теми самыми, которые лгали, утверждая: опасности для семьи нет), выяснилось, что едва наступило время обеда.

Пора было уходить: взять чемодан в руки, закрыть дверь и в последний раз пройти до калитки по каменистой дорожке, — но вместо этого Мелинда опустилась на стул и подперла щеку рукой, глядя на собранные вещи и чувствуя, как в голове начинает шуметь, словно перед обмороком. Целая жизнь сумела поместиться в маленький чемодан — как же так вышло? Целую жизнь можно было снять с плечиков в шкафу, сложить по швам, пригладить ладонями и убрать в чемодан… Почему она не сделала этого раньше?

Мелинде казалось, что все это время она спала и спала, словно принцесса, уколотая заколдованным веретеном. Спала долгие годы и наконец проснулась — а проснувшись, ужаснулась потерянному времени. Как так вышло? Как она позволила этому случиться, как допустила?

Кем была та незнакомка, наивная и отчаявшаяся, уставшая и потерянная, жившая в коже Мелинды, глядевшая ее глазами, но думавшая совсем другие, странные и нелогичные мысли? Кем была она, слепо верившая в обещание славы, покорно ждавшая чуда, спасения свыше? Мелинда не желала принимать, что это и была она сама. Хотелось встряхнуть ту, другую, укравшую у нее половину жизни, и больно было понимать, что той, другой, не существует. Что некого встряхивать, не на кого кричать, срывая связки, и совсем некого винить. Осталось только подсчитать убытки и простить себя за годы зачарованного сна… Начать все сначала — где-то, как-то, с кем-то.

Пожалуй, она так и не решилась бы уйти, если бы не визит Лавгуда. Ксенофилиус явился накануне, непривычно расфранченный и торжественный, да еще и с подарками. И, пока Молли спешно накрывала на стол, живописал Артуру смелость их самого младшего сына и выдающиеся, непостижимые магические способности Рона… такие способности, что даже Мерлину под стать.

Тогда она удержалась на ногах только чудом. Ухватилась обеими руками за край столешницы — благо, что стояла спиной к мужу и гостю. Прислушалась, веря и не веря. Артур подтрунивал над доверчивым соседом («твоя дочка, Ксено, — большая фантазерка, ну вот какой из нашего Рона великий маг?»), а Мелинда дышала на счет, то и дело сбиваясь и начиная заново.

Действительно, ну какой? И почему этим великим магом оказался именно Рон? Где и когда в их расчеты закралась ошибка? И кто, кто же из них ошибся?! Она сама? Матушка и свекровь? Или проклятая провидица, давшая ложную подсказку?

«Дважды семь» — седьмой потомок седьмого потомка… Таким волшебным ребенком должна была стать Джиневра, выстраданная наследница с королевским именем, так похожая на мать. И им ни в коем случае не должен был стать Рон, нелюбимый сын, во всем удавшийся в отца. Шестой ребенок, которого Молли родила… но не шестой, которого они с Артуром зачали.

Стоило осознать эту мысль, как она согнулась вдвое в приступе боли. Захлопотал Ксено, усаживая соседку за стол, и даже Артур соизволил встать и налить жене воды. Они все говорили и говорили, с тревогой поглядывая то на Мелинду, то на камин, но она ничего не слышала — слова потеряли всякий смысл.

Ни одна из легенд не гласила о седьмом ребенке седьмого ребенка. Зато все они как одна твердили о седьмом сыне седьмого сына… А значит, ошиблись и матушка, и свекровь, и сама Молли, и лишь проклятая пророчица (чтоб ей пусто было!) оказалась права.

Семь раз Мелинда оказывалась в тягости, но только шесть раз сумела доносить до срока. Она привыкла не бередить раны и не говорить о замершей беременности — та казалась личным провалом, чем-то, чего можно было не допустить. Если бы Молли меньше нервничала из-за проделок детей… если бы не брала подросшего Билла на руки, как привыкла… если бы не поднимала тот упавший стеллаж, не желая просить мужа о помощи и терпеть его кислую мину…

Что если тогда она носила именно мальчика? Что если Рон и был седьмым сыном седьмого сына?

В какой-то момент Ксено ушел, виновато улыбаясь и то и дело оглядываясь. Ушел и Артур, сделав жене чай и неуклюже помассировав плечи — спрятался от сложностей жизни в сарай, чтобы там копаться в поделках из-за Барьера. Порой ей казалось, что на самом деле мужу не нравится это хобби, что он выбрал его за подчеркнутую непрактичность — для Молли это качество было как красная тряпка для быка…

Все ушли, оставив ее наедине с самой собой, и она сидела у окна до поздней ночи, а Артур приходил, молча топтался у порога и уходил обратно, пока не раззадорился настолько, чтобы увести жену спать.

Она многое успела передумать, пока невидяще смотрела на свой грустный сад, укутанный весенним туманом. Сперва хотела написать сыну письмо, но поняла, что не поднимается рука. От одной мысли о том, чтобы втираться мальчику в доверие, Мелинду начинало тошнить. Снова лгать? Заискивающе улыбаться, имитировать ласку и заботу, готовить Рону любимые блюда, которых она не знает, баловать и пестовать после долгих лет равнодушия?

Может, из Мелинды и не вышла хорошая мать, но она любила сына достаточно, чтобы не врать ему в лицо настолько цинично и откровенно. Рон не глуп, рано или поздно он догадается об обмане — и тогда возненавидит мать. Убедится, что людям он нужен только из-за чудовищной силы, озлобится и замкнется в себе — и с тех пор даже славная девочка Ксено Лавгуда не сумеет пробиться за его броню отчуждения. И так недоверчивый, Рон потеряет последнюю веру в людей, а виновата в этом окажется Мелинда.

Сказать мальчику правду? Признать вслух, что она не любила Рона как должно, что родила сына только ради исполнения старого пророчества, чтобы приблизить рождение его младшей сестры? Рон ведь спросит, зачем все это было нужно, стоило ли оно того — и что скажет ему мать? Как объяснить то, чего она и сама толком не понимала? «Я спала, а теперь проснулась» — разве это внятный ответ?

Дети ожидают от взрослых мудрости, они верят, что взрослые разбираются в жизни… но правда в том, что взрослые — те же дети, только старше и грустнее, с морщинами у глаз и седыми прядями у висков. Они точно так же бредут наощупь, но им больше нельзя открыто плакать и жаловаться, нельзя показывать обиду, страх и грусть. Хватит ли у Рона сочувствия, чтобы разглядеть в матери просто человека, потерянную, запутавшуюся девочку? Или он обидится за растоптанную веру в непогрешимость взрослых и за то, что его не любит родная мать?

Мелинда больше не могла врать, но и говорить правду пока тоже не могла. Разучилась за столько лет.

Тогда-то она и решила уйти из дома. Муж никогда не даст ей развод, да и Мелинда просить не станет, это не принято… Просто с этого момента они будут жить каждый своей жизнью: Артур здесь, в Британии, а сама она… где именно? Где она пустит корни теперь, когда сможет выбирать без оглядки на чужое мнение?

И вправду, зачем оставаться в «Норе», ради чего? Старшие дети давно выросли, а младшим осталось всего несколько лет до выпуска. Билл и Чарли не поймут решение матери, но простят ее слабость, потому что сами успели узнать, как сложно прожить жизнь и не набить шишек себе и другим.

Перси будет зол: никого не обманет вечное отсутствие Мелинды (затянувшийся визит к родне, отдых на водах и снова разъезды, год за годом), а потому о блестящей карьере придется забыть. Мальчик еще не понял, что одному из Уизли и так не светят высокие посты. Возможно, даже лучше, чтобы он винил в неудаче именно мать, а не само свое рождение в неправильной семье…

Близнецам все нипочем, они едва заметят перемену. Фред и Джордж всегда находились на отдельной волне, окружающие были для них статистами, а настоящая жизнь кипела внутри, в маленьком мирке на двоих. Просто на каникулах у них станет меньше домашней еды и больше свободы — отныне никто не станет требовать, чтобы они отзывались на свои имена и следовали технике безопасности…

Оставалась Джинни, и вот за нее действительно было горько. У Мелинды рвалось сердце при мысли о том, как глаза дочери распахнутся от непонимания и обиды. Возможно, когда Джиневра повзрослеет, то поймет и попробует наладить контакт первой… Мелинда будет ждать. Ждать и надеяться.

Ну а Рон… Как ни странно, за него она совсем не переживала. Ксенофилиус возьмет мальчика под свое крыло, отогреет его чудаковатой, но искренней заботой. Сосед напрочь лишен амбиций, Лавгуду и в голову не придет использовать таланты будущего зятя себе во благо — и это хорошо, так будет лучше для всех. Британия не обретет ни нового великого мага, ни нового Темного лорда, а получит просто Рональда Уизли, доброго малого, хоть и немного не от мира сего. Рон так никогда и не узнает, откуда взялась его необычная сила, не то дар, не то проклятие. Он проживет жизнь так, как захочет — и Мелинда догадывалась, что именно нужно ее последнему сыну, мальчику, которого она толком не знала.

Дом, в котором всегда уютно и тепло, где никто не станет пугать, настаивать или ущемлять. Сад за окном, укутанный туманом, как легкой пуховой шалью. Рядом сперва девочка, а затем девушка и женщина, верная подруга и соратница, разглядевшая нескладного рыжего мальчишку задолго до событий на башне. Еще долгие вечера за шахматами, чай с кособокими пирогами Ксено (сосед так и не научился готовить), за его же небылицами о волшебных зверях. А главное — теплое чувство внутри, уверенность в том, что Рон нужен Лавгудам просто так. Уверенность, которую Мелинда никогда не сумеет дать младшему сыну — зато легко сможет ее отобрать. Расколотить вдребезги — если попробует притвориться, что все эти годы она по-настоящему любила Рона…

Мелинда встала, расправила на коленях юбку и подняла с пола чемодан. Примерилась, прикидывая, не наложить ли чары уменьшения веса. И вздрогнула от хлопка входной двери.

Когда она повернулась, на пороге комнаты стоял Артур — прихорошившийся, гладко выбритый и причесанный, с букетом роз в руках и с вопросом, умирающим на губах.

— Я ушел с работы раньше, — ровным голосом сказал он, опуская руку с букетом — головки цветов поникли, как на плахе. — Переживал, тебе ведь вчера нездоровилось. Хотел сделать приятный сюрприз.

Нужно было как-то объясниться, но слова не шли на ум. За Мелинду все сказал чемодан.

— Ты не можешь бросить меня одного, — как-то просто сказал муж, и она отвела взгляд. Как назло уперлась им в совместное колдофото (Артур кружил ее под осенним листопадом) и снова взглянула на супруга.

Было бы так хорошо, не привяжись она к нему, но Мелинда знала: привязалась, да еще как! Невозможно жить бок о бок целые годы, спать вместе, справляться с тысячей невзгод — и совсем не привязаться. Не привыкнуть друг к другу, не узнать, где у Артура чувствительное местечко (за ухом, а еще в ямочке на шее), как ему нравится вставать (долго ворочаться, душераздирающе зевая и соблазняя спать дальше) и чего он боится больше всего на свете (змей, предательства и одиночества)…

— Ты всегда была мне нужна, — мертвым голосом сказал Артур и сел прямо у порога комнаты, положил руки на колени, позволив букету свеситься вдоль голени. — А я тебе — нет. Я чувствовал себя нужным, только когда тебя раздражал. Когда запирался в сарае, когда уходил ночевать к брату, когда специально тебе перечил… только тогда я замечал хоть какое-то чувство. Ты видела меня хоть ненадолго — и пускай я тебе не нравился, это было куда лучше равнодушия. Говорят же: от любви до ненависти один шаг… я надеялся на обратное.

— Иногда я действительно тебя ненавидела, — призналась Мелинда, ставя чемодан на пол и садясь рядом, по другую сторону двери. Они наверняка выглядели нелепо, как двое детей, за шалости оставленных без ужина, но в кои-то веки было все равно. Было приятно для разнообразия говорить чистую правду. — Иногда мне хотелось тебя убить. Я даже представляла, как кладу подушку тебе на лицо.

— А я — как тебя душу, — в тон ей откликнулся Артур и вдруг хмыкнул и бережно положил букет на пол, невесомо погладил одну из роз пальцем. Этот смешок отозвался глубоко внутри Мелинды, затронул припавшую пылью струнку. — Я никогда не понимал, зачем ты вышла за меня замуж. Почему именно я? Ты могла выбрать любого, но ткнула пальцем в меня. Почему?

Мелинда слушала, и каждое слово отдавалось внутри глухой болью. Он никогда не был красноречивым, ее взбалмошный и упрямый муж, но сейчас казалось: она никогда не встречала оратора лучше.

— Сначала мне хотелось верить, что ты влюбилась, — тихо продолжал Артур, — но потом я понял: это не так. Каждый день я жил в страхе, что ты спохватишься, поймешь свою ошибку и уйдешь, но ты не уходила… И тогда я снова начинал верить, что нужен тебе. Именно я, Артур Уизли. Ты ведь родила мне семерых детей, это что-то да значило, правда? С каждым последующим ребенком я надеялся, что наша связь окрепнет, но она не крепла. Иногда я даже хотел, чтобы ты ушла. Чтобы я смог точно узнать, что ты ко мне чувствуешь. Получить определенность.

— Я… — начала было Мелинда, но Артур покачал головой, и она вдруг заметила в его рыжих волосах густую проседь. Заметила — и страшно удивилась: Мелинда была уверена, что из них двоих только она постарела, что только ее тяготила совместная жизнь. Внутри всколыхнулась горячая волна сочувствия к Артуру, который, оказывается, тоже страдал совсем рядом, рукой подать. Мелинда хотела, чтобы Рон увидел в ней не мать, а просто человека, но сама видела в Артуре исключительно мужа…

— Зачем ты за меня вышла? — снова спросил он с болезненной настойчивостью. — Это был спор с подружками? Попытка насолить родителям? Бунт девочки из хорошей семьи?.. Зачем тебе это потребовалось?

— Я уже и сама не знаю, — сказала Мелинда, сглатывая слезы, невесть когда выступившие на глазах. — Прости меня.

— Полжизни, — тихо сказал Артур и взялся руками за голову. — Полжизни, Молли. Разве можно выкинуть все это на помойку? Взять — и забыть, как ни в чем ни бывало? Неужели даже не попробуешь начать заново?

Она открыла было рот, но осеклась на полуслове. Действительно тянуло остаться — увидеть, нравятся ли друг другу настоящий Артур и настоящая Мелинда… но она понимала, что это невозможно без чистосердечного признания. Будь под рукой веритасерум — и она выпила бы его залпом, потому что есть вещи, в которых страшно признаваться без сыворотки правды.

Что Мелинда скажет? Видишь ли, дорогой, я вышла за тебя замуж по указке и родила тебе детей без любви. Ты никогда мне не нравился, веришь? Просто так было нужно — для высшего блага, для запоздалого торжества и грядущей славы. Просто однажды моя тщеславная, горделивая матушка и твоя послушная, ведомая мать проведали о полузабытом пророчестве, а мы разыграли его, как по нотам.

Вот только я обо всем знала, а ты — нет. И ты никогда не простишь мне этого знания.

— Ты хотела улизнуть тайком, — горько промолвил Артур, разрывая тишину. — Ни скандала, ни попытки что-то изменить, дать нам еще один шанс… Ты настолько в нас не веришь?

Даже сейчас Артур продолжал говорить «мы», а Мелинда со стыдом вспоминала, когда думала так в последний раз. Когда в ее голове перестало звучать «мы» и появилось «я и он»? И звучало ли «мы» хоть когда-то?

— Мы друг друга совсем не знаем, — жалобно сказала Мелинда и, еще произнося эти слова, осознала, что это наглая ложь. — Вернее, ты не знаешь меня. Ты знаешь Молли, и именно она тебе нравится. А я другая и нужно мне другое.

— Ты хочешь сказать «другой», — поправил Артур, вставая, и в его глазах мелькнули гнев и отчаяние. — У тебя кто-то есть, да? Ты уходишь к нему?

Мелинда тоже встала и обхватила себя руками. Было горячо и стыдно оттого, что ревность мужа, которого она совсем, ну вот нисколечки не любила, оказалась такой приятной.

— И кто же на тебя польстился, разве что слепой? — обидные слова ударили под дых, выбили воздух из легких. Голос Артура смягчился, и он протянул к жене руку. — Ну же, Молли, не дури. Оставайся, и мы найдем общий язык. Я стану хорошим мужем, вот увидишь.

— Думаешь, в меня нельзя влюбиться? — отшатываясь, прошипела Мелинда. Слова Артура словно снесли плотину внутри, высвободив море отчаяния и горечи. Они вторили тому, что Мелинда твердила сама себе, когда измеряла раздавшуюся талию и замечала морщинки у глаз. — Да как ты смеешь? За мной ухлестывала половина Хогвартса! Мне посвящали стихи! Стихи, понимаешь? Мне пели серенады!.. А ты? Что сделал ты, чтобы меня завоевать? Чтобы стать хоть немного достойным меня?

— Другие писали стихи и пели дурацкие песенки, а победил именно я, — Артур приосанился и пригладил волосы, но неуверенность сквозила в его глазах и в сгорбленной линии плеч. Мелинда молча смотрела на мужа и понимала: в этот момент на всем белом свете для нее нет человека ненавистнее.

— Ты победил, — выплюнула она, наплевав на остатки здравого смысла, — только потому, что мне так велели, ясно? Потому что я была послушной дочерью — себе на беду. Будь моя воля, я и пальцем бы к тебе не притронулась!

Артур предупреждающе сузил глаза, но Мелинду несло — пожалуй, впервые в жизни.

— Знаешь, как все началось? — процедила она. — Однажды матушка показала мне твое колдофото и показывала его каждый год — хотя было бы на что смотреть!..

Мелинда спешила высказаться, она захлебывалась запоздалыми признаниями, и внутри становилось пусто и гулко, словно с каждым словом из нее медленно утекал накопившийся яд.

— Замолчи, — наконец промолвил муж низким и глубоким, чужим голосом, и Мелинде вдруг вспомнилось, как матушка гладила колдофото будущего зятя пальцем и приговаривала: в нем пылает жаркий блэковский огонь. — Заткнись сейчас же.

— Ну уж нет, я и так слишком долго молчала, — Мелинда упрямо покачала головой и убрала пальцем прилипшую к щеке прядь волос. Удивилась — и когда она успела вспотеть?

Артур шагнул к жене, протянул руку к ее щеке и погладил пальцем, странно кривя губы.

— Теперь ты понимаешь? Понимаешь, что мы не пара — и никогда ею не были? — спросила Мелинда, сама не понимая, зачем так настаивает. Артур все молчал и медленно, с нажимом гладил щеку. Она повысила голос. — Я спрашиваю: ты понимаешь, что мы не ровня? Я хочу жить по-своему, без тебя. Как Мелинда Прюэтт, а не как Молли Уизли. Я смертельно устала. Просто смертельно.

Артур кивнул, а затем его ладони скользнули на шею жены и сдавили — сперва легко и нежно, а затем все сильнее.

— Прекрати, — выдавила Мелинда. — Что это за шутки? Перестань, это не смешно.

Артур продолжал давить, глядя куда-то вбок, и Мелинде казалось, что муж ничего не видит перед собой. Он подался вперед, вынуждая ее сделать шаг назад. Мелинда попятилась, наткнулась на стол и прогнулась в пояснице, почти ложась на столешницу. Артур не отступил — наоборот, надавил всем телом, припечатал ее сверху, как могильной плитой… и именно тогда она наконец испугалась. Забилась в чужих руках, как рыба в сетях, принялась сучить ногами и царапать ладони мужа, но тот словно не чувствовал боли.

Ты же волшебница, мелькнуло в голове, ты же Блэк! Так говорила матушка, но в тот момент Мелинда не помнила заклинаний. В единственно нужный и важный миг она перестала быть колдуньей и превратилась в испуганного зверя. Наконец на ум пришли конфундус и инкарцеро, и Мелинда накладывала их одно за другим, беспалочковые и невербальные, а потому неуклюжие, и каждое скатывалось с Артура, как с гуся вода…

Он все давил, улыбаясь ломкой, болезненной улыбкой и глядя поверх головы жены. Он все давил, а Мелинда сипела горлом и отчаянно пыталась вдохнуть, колдовала и пыталась вдохнуть, отбивалась и пыталась вдохнуть…

И не могла.

* * *

Они столкнулись в столовой: Сириус заскочил на Гриммо, изголодавшись по стряпне Кричера, а Поликсена как раз допивала поздний кофе. Причем столкнулись совершенно случайно, как звери на опушке леса, — пока жена отсутствующе глядела на лондонские крыши за окном, Сири застыл в дверях, как вкопанный.

Когда они виделись в последний раз, два дня назад? Какой вообще сегодня день недели — вторник или среда? В понедельник они с Поликсеной были в Мунго, а вернувшись домой, Сириус померил шагами библиотеку, старательно взвесил все за и против, а потом плюнул и рванул по следу Питера в одиночку. Было бы здорово заручиться поддержкой Ремуса, но важный профессор Люпин не мог отлучаться из Хога, выходные были отведены под конференцию в Кельне, а потом снова наступал понедельник…

Целых две недели, четырнадцать драккловых дней! Сири не мог ждать так долго. Слишком хотел расквитаться с предателем и перелистнуть страницу — ну а в итоге несколько… увлекся, вот.

Такое с ним случалось, сказывались инстинкты, но в последний раз охотничий азарт поглощал его целую вечность назад — и тот конкретный раз закончился весьма плачевно. За годы Азкабана Сири успел забыть, насколько это упоительно — когда мир схлопывается до следа добычи и ты неустанно идешь по нему минуты, часы и дни… Он успел забыть, насколько сильна эта тяга, насколько легко потерять счет времени — а теперь вспомнил и осознал, что в тоскливом октябре 81-го у него не было ни малейшего шанса устоять перед соблазном. Тогда ярость затмевала разум, стыд перехватывал горло, а инстинкты гнали вперед — и не было ни терпения, ни благоразумия, чтобы послужить им противовесом…

Так что же сегодня за день недели — все-таки вторник или среда? А может, хоть и не верится, даже четверг?

Он уже заглядывал на Гриммо, но каждый раз выходило, что их с Поликсеной пути не пересекались. Когда Сири вернулся домой впервые, Кричер доложил, что хозяйка отбыла по личным делам. Во второй раз Сириус не застал жену потому, что та ночевала вне дома — скорее всего, гостила у брата или отдыхала на вилле. В третий Поликсены не оказалось, потому что она давала интервью Рите Скитер — Сири нашел записку в прихожей, на столике для писем… Тогда это казалось чередой безобидных совпадений, но сейчас Сириус призадумался. Сколько времени прошло в его погоне за прошлым на самом деле? И как так вышло, что Поликсена каждый раз находилась где угодно, кроме как на Гриммо?

— Садись, не стой столбом, — сказала жена и не глядя похлопала ладонью по стулу рядом с собой. Устало повела плечами, как после сильного напряжения или бессонной ночи. За распахнутым окном медленно серело небо, слабый ветерок шевелил занавеси, и в столовой пахло гарденией и предгрозовой весенней свежестью. — Садись и ешь, через пару часов выдвигаемся. И отдохни — вечер будет долгим, нужно набраться сил.

— Выдвигаемся куда? — осторожно спросил Сириус и, поколебавшись, занял место во главе стола. Кричер тут же возник рядом и принялся ворчать, что хозяин себя совсем не бережет и что хозяюшка Вальбурга нашла бы на него управу, а вот на молодую хозяйку надежды мало, она сама пропадает Мерлин знает где, ну разве так можно, что подумают люди, а вот при хозяюшке Вальбурге… — Да хватит причитать! Водишь вокруг меня хороводы, будто я — майское дерево. Лучше накорми, подай чего-нибудь горячего. И вина, красного. И кофе. И еще булочек, да побольше, я голоден, как зверь!

Кричер обиженно поджал губы и исчез с громким хлопком, а Поликсена наконец повернулась к Сириусу и вскинула брови. Помолчала.

— Новый образ? Не знала, что в моде романтичная небритость, — наконец усмехнулась она, склоняя голову к плечу. — Не хватает только пистолей и бутылки рому. Увы, придется браться за бритву, иначе Люциус расстроится: первому джентльмену положено выглядеть как джентльмен, а не как бравый корсар.

— А Малфой тут причем? — окончательно потерял нить беседы Сириус. Поликсена нахмурилась и забарабанила пальцами по столешнице, а затем поймала взгляд мужа и с нажимом напомнила:

— Сегодня мы ужинаем в Кельне, портключ на шесть вечера. Будет торжественное открытие конференции — танцы и фуршет. Люций расстарался, так что, помимо омаров и шампанского, нас ждут репортеры и колдографы…

Она с подозрением прищурилась и уточнила:

— Ты же не передумал? Учти, для Иппи это хрустальная мечта, а мы перед ним в долгу, нельзя давать заднюю. Да и Малфой не поймет — он выложил на журналистов круглую сумму. Ожидается, что я официально заявлю об участии в гонке. А потом, пожалуй, напьюсь в номере… Составишь компанию? Репутация бежит впереди тебя: в Хоге болтали, что ты дока в кутежах.

— Конференция? Та самая, что ли? — глупо переспросил Сириус и, подумав, налил себе воды. Выпил залпом и налил еще. Поликсена смотрела странно — не то насмешливо, не то сочувственно, — но молчала, давая шанс собраться с мыслями. Неужели сегодня не вторник, не среда и даже не четверг, а самая настоящая пятница? Да ну, быть не может!

Он потер лоб, пытаясь восстановить цепочку событий, но это давалось большим трудом, словно Сири ворочал камни, а не вспоминал недавнее прошлое. Он успел на удивление много: побывал в доме, где Питер вырос, обошел его маггловских родственников и даже обаял привет-ведьму в Мунго, чтобы та подняла архивные списки сотрудников.

В родных местах Петтигрю не появлялся с самого выпуска, его мать давно умерла, а родичи понятия не имели, что стало с застенчивым сыном тети Элспет. Медбратом Питер тоже не стал — судя по записям, он явился на профориентацию, но затем молниеносно разочаровался в колдомедицине и в тот же день забрал документы. Ниточки обрывались одна за другой, но Сириус не сдавался — спал урывками и давился покупной едой всухомятку, потому что чуял: добыча таится за следующим поворотом, самое время поднажать, и тогда…

Но вместо ожидаемого триумфа наступило разочарование. Выяснилось, что Сири успел перевернуть небо и землю не потому, что проявил чудеса выносливости, а потому что убил на поиски Питера неделю жизни… Такое с ним тоже бывало — после охоты он выныривал, как из омута, и еще долго пытался взять в толк, куда подевались часы и дни.

Это оказалось неприятно, стыдно даже. Супруг из него вышел на троечку: взял и исчез без следа, даже записки — и той не оставил! А ведь мог не только исчезнуть, но и прозевать отбытие на континент… большего конфуза и придумать-то сложно. И это после того, как он собирался стать для Поликсены надежной опорой!

— И где же ты пропадал? — со слабым интересом спросила жена. — Кричер весь измаялся, умолял вернуть тебя под отчий кров. Я уж думала, он рванет на поиски сам, но обошлось.

— Искал Петтигрю, — признался Сири и, заметив поджатые губы Поликсены, пояснил: — Ну не могу я просто забыть и жить дальше, понимаешь? Сперва я должен поставить точку — и желательно его кровью.

— Понимаю, как не понять, — тяжело вздохнула жена и потерла бровь. — Сама такая. Ну что же, надеюсь, в этот раз обойдется и ты не поплывешь в Азкабан… Только давай по-тихому, на нас и так компромата выше крыши. Не будем упрощать Скримджеру жизнь.

— Кричер по мне скучал… А ты тоже переживала? — помолчав, с надеждой спросил Сириус, и Поликсена медленно кивнула, отвела глаза и принялась мешать остывший кофе. Врет, с упавшим сердцем понял Сири. Следующая мысль заставила подобраться: чем таким важным была занята Поликсена, что отсутствие супруга ее ни капли не встревожило?

Или, еще хуже, кем таким важным?

— А как провела неделю ты? — спросил он, изо всех сил стараясь звучать непринужденно, и жена пожала плечами и одним глотком допила кофе. Задумчиво заглянула в чашку, словно ожидала увидеть там ответ. — Кричер сказал, ты тоже появлялась набегами… Малфой потерял остатки совести, до выборов еще куча времени. Вот возьму и пожалуюсь на него любимой кузине, будет знать!

Он сделал паузу, позволяя Поликсене выбрать, каким станет ответ, и сам не зная, что хочет услышать: обидную правду или сладкую ложь. Поликсена все молчала, глядя в чашку, и захотелось выхватить ту из рук, разбить о стену — так, чтобы осколки брызнули во все стороны, чтобы красивое лицо жены исказила злость, как когда-то искажала лицо маменьки… пускай не любовь и не радость, но хоть что-то искреннее и настоящее, хоть что-то честное!

Сириус поймал себя на том, что сжал кулаки, и медленно, незаметно разжал их.

Сами собой вспомнились траурные обеды и ужины его детства, и то, как родители вращались на разных орбитах, пересекаясь только в столовой — сталкиваясь точно так же, как он с собственной женой, почти случайно… Надменная холодность матери, отстраненная доброжелательность отца и непреходящее удивление самого Сири: зачем эти чужие люди собрались за одним столом? Разве это и есть семья?

Скажи мне правду, с отчаянием подумал он. Ну же, пожалуйста, скажи мне правду. Я не хочу, чтоб у нас было так, как у них. Не хочу еще сто лет одиночества.

— Я была в Хоге, — наконец промолвила Поликсена, оставляя чашку в сторону и твердо встречая его взгляд. — Детям требовалась помощь. Знаешь байки о Тайной комнате Салазара?

Она дождалась кивка и продолжила, склоняя голову к плечу:

— Ну так вот, это никакие не байки. Сперва там побывали Гарри и Панси с друзьями, а потом туда наведалась я.

— Да ну, — усомнился Сириус, но Поликсена глядела на него с неуловимой улыбкой, и он поверил сразу и безоговорочно, жадно подался вперед. — Да ладно, правда, что ли? И где она? Что там хранится, сокровища? Книги? Мумия Слизерина?

Он с силой стукнул кулаком по ладони и простонал:

— Мерлин, ну вот как мы это проворонили?!.. Перелопатить весь замок от последней кладовки и до кабинета директора — и проморгать целую Тайную комнату! Какой позор…

— Ты ничего не потерял, это просто каменный подвал, — Поликсена невозмутимо пожала плечами, но Сириус уловил тень самодовольства и спрятал улыбку — приятно знать, что его жене не чужда жажда приключений. Еще одна ниточка, протянувшаяся между ними… — Всей обстановки — стол, кресло и сундук… Из интересного — гобелен на стене, могу потом показать в думосборе. Вообще уютное местечко, я оценила. Салазар знал толк в убежищах — видно, «грифы» еще тогда не давали ему покоя.

— Ха! — притворно возмутился Сириус, откидываясь обратно на спинку стула. — Вечно у вас гриффиндорцы виноваты! Да просто главного «слизня» тянуло под землю — сыро, влажно и темно, для него самое то.

Он нахмурился и задумчиво тронул пальцем запотевший графин. Поскреб его ногтем.

— И зачем вы все туда таскались? Ладно дети, у них шило в одном месте, я и сам таким был… но ты? Дай угадаю — взыграло любопытство? Ничто человеческое нам не чуждо, а?

Шутливый тон Поликсена не поддержала — напротив, посерьезнела и подобралась, и Сириус напрягся вслед за ней.

— Нужно было наложить Чары Стазиса, — пожала плечами она. — Видишь ли, Салазар оставил славное наследство — ни много ни мало, а целого василиска. Я не могла бросить дело на самотек, там же наши дети… Да, Сири, ты не ослышался — василиска. Не кривись, я своими глазами видела выползок… и слава Мерлину, что только его.

— Видела — и не убежала с криками, а сунулась в самое пекло? — Сириус плотно зажмурился и с силой прижал кулак ко лбу. Очень хотелось взять жену за плечи и хорошенько встряхнуть, а потом обнять крепко-крепко, заслонить собой от любой опасности… но он все-таки сдержался. Открыл глаза, ловя и удерживая ее взгляд. — Ау, ты же слизеринка! Вы же славитесь осторожностью! Зачем ты полезла туда одна? Надо было позвать меня, я прикрыл бы тебе спину, и…

Он осекся, потому что до него наконец дошло, чем пахло в столовой — не весенней свежестью, а проклятым озоном, характерным для чистящих заклинаний. Им пропитались одежда Поликсены, рукава ее темно-синего свитера и брюки, но особенно — распущенные волосы. Сири представил, как их наматывает на кулак чужая рука, и едва подавил в горле не то рычание, не то скулеж.

Он кое-как, но смирился с тем, что каждые выходные его жена таскается к другому, тем более что с некоторых пор отлучки Поликсены прекратились. И вот, пожалуйста, снова-здорово! В этот раз эти двое не дотерпели даже до выходных! Покусились на время, которое Сириус считал исключительно и безраздельно своим!

Чем же ты их берешь, а, Нюниус? — в который раз поразился он и поскреб в виске. Всей радости — нос да бездна высокомерия, отчего так и тянет этот нос своротить. В чем же там дело — в уме, на который не мог нахвалиться Слагхорн? В харизме, к которой сам Сири был неуязвим — и слава Мерлину?

— Ясно. Ты и так пошла в Тайную не одна, — вслух процедил он. — Снейп, правда? Кто же еще…

Ненавистная фамилия сорвалась с губ со змеиным шипением, которого Сириус сам от себя не ожидал. Нет, ну вот что ты будешь делать, а? Снова и снова Снейп, как всегда наготове, таится в тенях, выжидает своего часа, и стоит только отвернуться… Каждый раз, когда Сири думал, что взял ревность за загривок, он снова слышал приевшееся имя или ловил Поликсену на подхваченном жесте — и тут же вспыхивал как спичка. И ничего, ровным счетом ничего не мог с собой поделать, как бы ни старался.

— Неужто сцена ревности? — Поликсена закатила глаза и сжала переносицу пальцами. Совершенно зря, между прочим — Сириус узнал чужой жест с лету и только больше завелся. — А ведь обещал, что мы будем друзьями. Грозился даже сам найти с Севером общий язык… Ну вот, не прошло и полгода, как ты плюнул на собственные правила, зря искали для них рамочку. Даже не знаю, чего я от тебя ожидала.

— Между прочим, друзей тоже можно ревновать, — смущенно проворчал Сириус и снова вскипел: — Можешь спросить у своего приятеля, Снейп в этом видный специалист! Правда, прямо он не ответит — скользкий ведь, как… как… как змей, да! И ядовитый впридачу! И как ты только можешь с ним…

Он осекся и плотно сжал губы. Отвернулся к окну и проследил взглядом за полетом ласточки, почти чиркнувшей по стеклу крылом.

Было бы намного проще, если бы Поликсена призналась честно: с другом Северусом у нее полноценный роман. В любви и на войне все средства хороши, и это признание превратило бы Снейпа в законную мишень… ну а так ревность Сири выглядела вздорно, словно он палил по воробьям из пушки. Было бы проще, да… вот только жена упрямо не признавалась, а Сириус не отваживался вывести ее на чистую воду.

Что он станет делать, если все тайное станет явным и Поликсена сделает окончательный выбор? Сири не был готов, он еще не успел себя зарекомендовать. Сперва ему требовалась фора — и приличная.

Совсем некстати вспомнилось, как на выпускном Снейп кружил Поликсену в вальсе, пока сам Сириус тискал Мышку Марлин. Тогда Сири не взбеленился только потому, что Марлин висела на локте и шептала на ухо всякое, а атмосфера праздника побуждала к великодушию — даже по отношению к врагу.

С другой стороны… то, как Поликсена упрямилась, наводило на размышления. Что если все действительно невинно, а Сириус накрутил себя? Он не верил в дружбу между мужчиной и женщиной — и уж тем более между этим мужчиной и этой женщиной, — но всякое бывает на свете… С возрастом люди меняются, даже самые упрямые и несгибаемые. Что если Поликсена не врет? Вдруг они со Снейпом действительно просто дружат — как бы ни тяжело было в это поверить?

Последняя мысль подняла ему настроение. Чудеса случаются, так почему бы чуду не случиться именно с ним? Чем он хуже других? Правильно, ничем не хуже… а в чем-то даже лучше, и рано или поздно Поликсена это обязательно разглядит.

— Ты ходишь по грани, Сириус Орион Третий. Ни единого дурного слова о моих друзьях, — тем временем с нажимом напомнила жена. Эти слова успели набить Сири оскомину. — Для меня ничего не изменилось, ясно? Возражения?

— Да как можно, — процедил Сириус и почти без перехода крикнул, давая волю злости: — Кричер, ты хочешь, чтобы я состарился?! Ты подаешь на стол или мне идти за топором?

— Ну-ну, — насмешливо покивала Поликсена. — Сири, твои угрозы для него — пустой звук. Кричер прекрасно знает, что чем громче собака лает, тем реже кусает.

Можно было сменить тему, поддержать шутливый тон жены, но Сириус не смог — его слишком сильно задело за живое.

— Знаешь, я думал, мы команда, — невпопад признался он, старательно глядя поверх левого плеча Поликсены. Обычно он бравировал откровенностью, но когда речь заходила о действительно глубоких чувствах, Сири становился таким же человеком, как и все, и слова не шли с языка. Было неловко, но он продолжал говорить, пускай и через силу. — Мне казалось, ты начала мне доверять.

И я снова себя обманул, с горечью подумал Сириус, снова отворачиваясь к окну. Снаружи начало моросить, и небо перечеркнули перистые малиновые облака, словно резаные раны. Команда, да… Команда — это вы со Снейпом, ну а мы с тобой… кто мы друг для друга? И зачем собрались за одним столом?

Он так хотел, чтобы Поликсена его разубедила… Чтобы сказала: ну что за глупости, я обратилась к Северусу только потому, что он оказался рядом, а сам ты пропадал неизвестно где. Будь у меня выбор — и я выбрала бы тебя…

Он так на это надеялся, но Поликсена молчала, и с каждой секундой Сири все меньше желал услышать ответ.

Наконец жена затем склонила голову к плечу.

— Ты ведь тоже не пришел ко мне за помощью, — упрекнула она, и Сириус вскинулся, но тут же сдулся и вяло махнул рукой, признавая поражение. Крыть было нечем. — Ты легко мог заручиться моей поддержкой, но решил этого не делать. Я могла бы последовать твоему примеру: встать в позу и пожаловаться на недоверие, — но не стану. Потому что дело тут вовсе не в доверии.

Ее голос неуловимо смягчился, и Сириус, хоть ему по-прежнему было обидно, прислушался почти мимо воли.

— Мне приятно, что ты за меня переживаешь, — сказала Поликсена с подкупающей благодарностью, — но это напрасно: все прошло на удивление гладко. Мы не потревожили спящего василиска и наложили Стазис. Заклинание продержится лет двадцать, а за это время утечет много воды.

Она усмехнулась и добавила, потирая бровь:

— Более того, детям повезло — они и правда нашли крестраж Лорда… никогда не догадаешься, что это было.

— Ай, наверняка что-то пафосное, — отмахнулся Сириус. Злость до поры до времени исчезла, и ревность схлынула тоже, оставив после себя неприятное, но терпимое послевкусие. Снейп, да… ну Снейп и Снейп, ничего нового, Сири зря распереживался. Северус в Хоге, где ему самое место, а Сириус здесь, и Поликсена тоже здесь, совсем рядом… и они поедут в Кельн вместе и проведут там несколько дней бок о бок. Кто знает, какими супруги Блэк вернутся из Германии — что если влюбленными страстно и взаимно?

— А вот и не угадал, никакого пафоса, — Поликсена покачала головой и закинула ногу на ногу, сцепила пальцы венчиком на колене. Добавила со странной ноткой в голосе: — Лорд зачаровал галлеон. Простая монета, в сундуке их было немало… Панси сказала, это Гарри настоял на том, чтобы забрать галлеоны, сама она собиралась оставить их в Тайной комнате.

— Спрятано на виду, — подумав, кивнул Сириус. Он не желал восхищаться проклятым упырем, но по сочувствующему взгляду Поликсены понял, что скрыть порыв не удалось. — И что теперь? Вы их уничтожите?

— Сперва нужно отыскать все крестражи до единого, — пояснила жена. — Иначе есть риск, что Лорда возродит кто-то другой — и он точно не оценит нашу маленькую диверсию. Если честно… у меня смешанные чувства.

— Почему? — заинтересовался Сири.

— Я не ожидала, что крестражем окажется монета, — медленно произнесла Поликсена. Теперь настала ее очередь глядеть в окно. — Если Лорд мог выбрать простой галлеон, то почему бы не камень на озерном дне? Что-то обыденное и не привлекающее внимания, что мы точно не отыщем?

Она помолчала и добавила с заметным усилием, пряча глаза:

— Чем дольше мы идем по следу крестражей, тем больше я боюсь, что это сизифов труд… Даже если мы отыщем все крестражи, то всегда будем подозревать, что пропустили какой-то из них. Так себе основа для счастливой жизни.

Надо было срочно что-то придумать, предложить изящное решение, но в голову ничего не приходило. Потому Сириус молча протянул руку через стол, и после небольшой паузы Поликсена накрыла ее своей ладонью. Сири поймал взгляд жены — прищуренный, но благодарный, — и загадал: если она переплетет пальцы с моими, то у нас точно все получится… Не может не получиться.

Секунды безвозвратно утекали, Сириус надеялся и ждал, и наконец пальцы Поликсены дрогнули… но тут со стороны лестницы раздался звон подноса.

Жена вскочила на ноги, забирая руку, а Сири прикрыл глаза и стиснул зубы, смиряя разочарование. Ну надо же! Почему сейчас? Из всех возможных моментов — почему именно этот?

— Кричер, старина, — устало позвал он, тоже вставая из-за стола. — Что там опять за катастрофа? Я же тебя просил: нужно себя беречь, твои годы немалые… Нет, все-таки малфоевский домовик придется как нельзя кстати, будет тебе подмога.

Дверь в столовую открылась, но в проеме показался совсем не Кричер. Поликсена немедля вскинула палочку, и Сириус знал, что нужно последовать примеру жены, но он не мог пошевелить ни пальцем. Время застыло, и тело стало медленным и непослушным, зато мысли летали быстрее молний.

Боггарт, ну надо же, с тоской подумал он, не в силах отвести взгляд. Проклятый боггарт из Мерлином забытого платяного шкафа… а ведь какое сходство! Его всегда поражало то, как умело эта тварь мимикрирует под человека: буквально все кричало, что перед ним стоит Реджи — и волна волос над высоким лбом, и морозное удивление в серых глазах, и сведенные вместе брови…

Даже костюм на боггарте — и тот был точь-в-точь таким, какие носил Реджи.

Даже треугольник носового платка в нагрудном кармане, зеленый, как весенняя трава, — и тот напоминал о его занудном младшем брате.

Мертвый брат Сириуса, любимый брат Сириуса стоял в дверном проеме как настоящий, и Сири знал, что нужно делать — но ничего не делал. Он только и мог, что жадно смотреть на боггарта и с тоскливым интересом загадывать, что будет дальше. Рот Реджи раскроется и оттуда посыпется могильная земля? Лицо превратится в оскаленный череп?

Или тварь не станет менять форму — потому что Сири было ослепительно больно видеть брата живым? Больно… и в то же время радостно и светло: Реджи все-таки вернулся из-под безымянного холмика в лесу… Он все-таки отыскал дорогу домой.

И подумалось вдруг, что боггарты — славные ребята и что конкретно этого боггарта нужно холить и лелеять. Сири мог бы поселить его в собственном шкафу, лишь бы тешить себя сладким ядом надежды… Лишь бы думать, что Реджи снова жив…

Время ускорило свой бег, и Сириус повернулся к Поликсене, потянулся к ее руке — сбить прицел, — но жена оказалась быстрее.

— Ридикулус!

Сири скрипнул зубами и нехотя обернулся к дверному проему, уже зная, что иллюзия вот-вот треснет по швам. К его приятному удивлению все осталось по-прежнему: его идеальный мертвый брат ни капли не изменился. Стоял себе, молча смотрел на них, словно мучительно пытался осмыслить происходящее, а затем открыл рот и произнес:

— Сириус? И Поликсена?.. Почему вы так странно выглядите? И что вы здесь забыли?!

Он помолчал и добавил с заметным страхом:

— Сири… где мама? У меня для нее подарок. Где она?

* * *

Когда она пришла в себя, то долгую минуту лежала без движения и глядела в потолок. Тот выглядел странно, и она изучала массивные балки и люстру в цветочек, а затем перекатила голову влево и уткнулась взглядом в человека. Незнакомый мужчина сидел, вжавшись в угол комнаты, плотно обняв колени и уткнувшись в них лбом. Сидел и покачивался, как маленький ребенок, и захотелось потянуться к нему и утешить, погладить по рыжеволосой голове, но пошевелиться не было сил.

Через пару мгновений она вспомнила свое имя. Затем на ум пришло имя человека в углу — между прочим, ее собственного мужа. И наконец, как вспышка, перед внутренним взором пронеслась ссора, и она в ужасе схватилась за горло и подавилась всхлипом радости. Она была жива.

Мелинда — а ведь красивое имя! — медленно села, с трудом поднялась со стола и ухватилась за него рукой, чтобы не упасть. Артур так и сидел в углу, и она вооружилась палочкой, сразу почувствовав себя увереннее, а затем отступила от него как можно дальше. Муж не пытался закончить начатое, но она ему больше не доверяла.

— Уходи, — глухим голосом сказал Артур, и Мелинда вздрогнула и непроизвольно вскинула палочку. Потребовалось усилие воли, чтобы опустить дрожащую руку. — Уходи и никогда не возвращайся. Иначе я… уходи, пожалуйста. Прямо сейчас.

Она кивнула, хоть Артур и не заметил — так и продолжал сидеть, уперевшись лбом в колени. Мелинда вдруг поняла: муж и сам испугался того, на что оказался способен.

— Передай детям… — слабым голосом начала она, но Артур поднял голову и медленно покачал ею из стороны в сторону. В этом жесте чудилось предупреждение, и Мелинда поймала себя на том, что крепче стиснула палочку. Затем отступила к стене, не глядя нагнулась за чемоданом — оторвать от Артура взгляд казалось смертельно опасным — и шагнула к двери. Муж продолжал сидеть в углу, и было странно держать его под прицелом палочки, как дикого зверя.

— Прости, — сказала Мелинда, уже стоя на пороге комнаты. Не удержалась — чемодан все сильнее тянул к земле, словно там и правда поместилась целая жизнь.

Артур не ответил, и она шагнула через порог, пересекла столовую и прихожую и распахнула настежь входную дверь. С каждым шагом идти становилось все легче, и по тропинке Мелинда летела, как на крыльях. Слякотная весна внезапно показалась самой душистой и прекрасной в истории мира, и уже не важно было, заметны ли морщинки под глазами и сколько седых волосков притаилось в косе.

Европа, с предвкушением подумала она. Баден-Баден или Грац: разноцветные пряничные домики на главной площади, купола и шпили, зелень и спокойствие. И, может, чьи-то ладони, широкие и сильные, еще сомкнутся на талии Мелинды, и кто-то поднимет ее в воздух и закружит так, что перехватит дух. Чуть за сорок — для волшебницы это не возраст, и на нее может польститься не только слепой, что бы ни сулил Артур…

Можно было аппарировать, но Мелинда наслаждалась своей последней прогулкой по окрестностям, и постепенно плечи распрямлялись, шаг становился тверже, а в глазах загорался огонек. Когда она наконец аппарировала, никто из соседей и даже родных детей не узнал бы эту цветущую, уверенную в себе женщину.

Так все-таки Грац или Баден-Баден?..

* * *

Еще вчера у Реджи была семья.

Был молчаливый и ироничный, скупой на ласку отец, с которым так уютно было сидеть в одной комнате и читать каждый свое, а потом обсуждать прочитанное за чаем с меренгой. Была неприступная, но прекрасная мама, ради одной улыбки которой Реджи готов был умереть.

И брат у него тоже имелся — единственный человек, способный вызвать у матери хоть какие-то эмоции. Бунтарь и смутьян, к ногам которого мама мечтала бросить весь мир, — а Сири только знай отбрыкивался и упрямо рвался из ее объятий на волю. Реджи завидовал брату — и им же втихомолку восхищался, таким раскованным и харизматичным, таким безрассудно храбрым и беззаботным…

Еще вчера у Реджи была его личная война, его смелая диверсия.

Был Темный Лорд, на которого наивный Регулус втайне равнялся — втайне потому, что мама расстраивалась, когда он упоминал своего кумира вслух. Были у Реджи и соратники, такие же молодые и горячие дураки. И было осознание: на самом деле мама не поддерживает Лорда, она истово желает его падения. Именно это открытие и заставило Реджи пережить настоящий внутренний кризис, а затем стать предателем — к добру или к худу.

Еще была оговорка кузины, гордой оказанным доверием. Были часы разговоров и расспросов, и наконец леденящее понимание: Лорд бессмертен. И была старинная золотая чаша в ладонях Беллы — круглобокая, вся сияющая, совсем не похожая на крестраж. Он выпросил ее у Беллатрикс — пообещал спрятать в самом безопасном месте в Британии, чтобы сбить возможных предателей со следа… И кузина поверила. Она своими руками отдала доверенное Лордом сокровище, потому что считала Регулуса частью семьи, а он хладнокровно ударил Беллу в спину. Что сделал с ней Лорд, когда обо всем узнал? Не мог ведь не узнать, потому что для Реджи прошел всего день, а для всех остальных — долгие, долгие годы…

Он попал во временную ловушку случайно. Вошел в дом, как обычно, неся под мышкой драгоценную добычу. Поставил чашу на столик для писем и попытался взлететь по дубовой лестнице на второй этаж — но не сумел. Невидимая стена не давала сделать наверх ни шагу, Реджи увязал в ней, как муха в янтаре. Тогда-то он и понял, что произошло: защита дома восприняла крестраж как угрозу. Сработало какое-то из старых заклинаний, и время схлопнулось в петлю и выкинуло его в отдельный карман…

Регулус плохо знал этот раздел магии, но нахватался по верхам достаточно, чтобы помнить: ловушку открывают снаружи. Кто-то должен проверить добычу в силке и решить, что делать с ней дальше… вот только Реджи не был уверен, что кто-то еще помнил об этой линии защиты. О ней не рассказывал отец, когда учил сына оборонять дом. О ней ни разу не упоминала мама, хотя знала о Гриммо 12 на удивление много…

Сама мысль об этом была жуткой, но что если никто не придет его освободить? Что если за давностью лет… а Гриммо 12 не брали штурмом целую вечность… что если о старой ловушке забыли?

На его месте отчаялся бы любой, но Реджи только закусил удила. Он всегда был таким же упрямым, как старший брат — вся разница состояла в том, что у Регулуса было меньше удальства и больше смекалки. Вместо того, чтобы идти в лобовую атаку, он покусал губы и ослабил галстук, а затем засучил рукава, собрался с мыслями и все-таки развинтил защиту изнутри.

Тогда казалось, что на это ушла пара часов: Реджи вернулся в основной временной поток, победно улыбнулся и все-таки поднялся по лестнице наверх. При виде молодого хозяина Кричер уронил поднос и попятился, но Реджи было не до него — он искал маму. Темпус показал четыре с четвертью, и в это время Вальбурга обычно сидела в столовой, пила там кофе и глядела в окно, а затем забирала вторую чашку с собой в кабинет… вот только в столовой оказалась совсем не она.

Оказалось, Регулус опоздал. Он всюду и безнадежно опоздал.

Еще вчера был сентябрь 79-го, и вскоре он должен был вести к алтарю чужую невесту. Поликсена была ему безразлична, Реджи согласился только затем, чтобы порадовать маму. Это был бы второй его триумф подряд, потому что сперва он преподнес бы Вальбурге другой подарок. «Вот видишь? — сказал бы Регулус, небрежно протягивая ей чашу, и она улыбнулась бы тепло и ласково — так, как улыбалась, только украдкой глядя на Сириуса. — Теперь ты понимаешь, кто на самом деле твоя надежда и опора?»

Но сегодня был вовсе не сентябрь 79-го, а апрель 93-го, и было уже слишком поздно и для свадьбы, и для подарка — для всего. У Реджи больше никого не осталось: ни семьи, ни невесты, ни даже врага. Один только Сириус — искалеченный Азкабаном, изменившийся до неузнаваемости, но неожиданно ставший понятнее и ближе. Его брат, с которым прежде Регулуса разделял всего год, а теперь — целых четырнадцать…

Он сидел на кровати, уперев локти в колени и уткнувшись в потные ладони. Мутило, и Реджи знал, что это головокружение, эта неспособность поверить в реальность окружающего мира останутся с ним еще надолго. В детстве он любил читать сказки о выходцах из-под Холмов — людях, забредших на праздники дивного народа, севших пировать с хозяевами туманов, а затем узнавших, что веселье продлилось не часы, а века. Теперь Реджи сам очутился в их шкуре…

— Ты как?

Входил Сириус, как прежде, без стука, но впервые в жизни Регулус не разозлился, а растрогался. Хоть что-то оставалось неизменным… Он оторвал лицо от ладоней и нехотя взглянул на брата, стоявшего в дверях. Смотреть на Сири по-прежнему было жутко — Реджи помнил брата совсем другим, молодым и вызывающе дерзким, порывистым и взбалмошным, а перед ним стоял спокойный, взрослый мужчина с пристальным взглядом. Чем-то этот новый Сириус до боли напоминал отца, и Регулус поспешно отвел взгляд, чтобы не разрыдаться прямо на глазах у брата. Позорище какое, ну надо же…

Сири неслышно подошел ближе, сел рядом и приобнял Реджи за плечи, а тот прикусил губу и отвернулся. Еще бы не измениться за годы Азкабана — темноты, холода и почти неизбежного сумасшествия… И самое страшное, что эти перемены — на совести Регулуса, потому что он не сумел вовремя подставить брату плечо. Бесследно исчез, погнавшись за миражом, за золотым блеском славы. Оказалось, что стоило дать волю амбициям, заполучить хоть что-то для самого себя, как все остальное рассыпалось, как карточный домик…

— А кто у нас такой глупый? — внезапно прогнусавил Сириус, и Реджи недоуменно нахмурился — узнал старую дразнилку, когда-то доводившую до белого каления. — Кто тут думает, что все держалось на его тощих плечах?

— И вовсе я так не думаю, — холодно соврал Регулус и расправил плечи — между прочим, отнюдь не тощие. Сири промолчал, но улыбнулся так, будто видел его насквозь, и Реджи понял: брат тоже винил себя. Он тоже верил, что его уход из дома разрушил жизнь всей семьи…

— Даю тебе на поплакать ровно полчаса, — с кривой усмешкой сказал Сириус и встал с кровати. — Потом Кричер все-таки придумает, как обойти запрет, и ворвется сюда с горой десертов. Отбиваться будешь сам — против него я не боец.

— Я не знаю, что теперь делать, — признался Реджи, терзая руки — он всегда растирал их до красноты, когда нервничал, и очень этого стеснялся. — Я привык, что у меня всегда есть план, что я все держу под контролем. А теперь мне кажется, что я камнем иду ко дну… Как жить дальше? Как заявить о своем возвращении? Для всего мира я давно умер. Мои ровесники стали взрослыми людьми, завели собственные семьи…

— Постарели, — ехидно подсказал Сириус, и Реджи неловко кивнул. Не то чтобы постарели, но заматерели, растеряли порывистость движений, ясность во взгляде и юношескую звонкость. Он едва узнал родного брата и собственную невесту, что и говорить обо всех остальных… Кстати говоря, о невесте…

— Так что же, тебя можно поздравить? — спросил он, внимательно глядя на Сириуса, и тот подумал и кивнул с поразительным энтузиазмом. — Ничего не понимаю… ты же наотрез отказывался жениться. Более того, сбежал из дома, лишь бы не вести Паркинсон под венец!.. И давно вы вместе?

— Это долгая история, — увильнул Сири, и Регулус нахмурил брови и задумался. Прежний Сириус любил резать правду-матку, но этот человек пока что был чужим, хоть и располагал к себе. Сириус смущенно потер бровь и продолжил: — Послушай, мелкий… будь на то моя воля — я не отошел бы от тебя ни на шаг, ясно?

— Но это не в твоей власти, — спокойно кивнул Регулус. — Я понимаю. У тебя дела.

Он и правда понимал и почти не обижался. Сириус — глава семьи, как бы ни сложно было в это поверить, и у него полно обязанностей. Реджи знал их наперечет, потому что втайне всегда мечтал оказаться на месте наследника. Он рано узнал, как сильно ему не повезло с рождением: младшему брату положено оставаться в тени, идти на полшага позади старшего… Когда-то Реджи не понимал, почему его успехам не радуются так же, как успехам Сири, а потом наконец понял: луне не положено затмевать солнце.

Понял, да… но не принял.

Он должен был смириться со своей ролью в семье и стать Сириусу достойным помощником, его правой рукой, но так и не сумел. Для этого Регулус был слишком амбициозен, упрям и ревнив. Для этого он был слишком Блэк.

— Понимаешь, нам позарез нужно на конференцию в Кельн, — принялся пояснять Сириус. Он разводил руками и искательно заглядывал Реджи в глаза, и тот с удивлением понял: брат волнуется. Он оставляет Регулуса одного не потому, что ему наплевать. Это было… странно. Дико даже и тем не менее очень приятно. — Там собираются колдомедики со всей Европы, а одному из них я обязан… ну не жизнью, но как минимум здоровьем, понимаешь? Я обещал ему там появиться. Я его… гм, звездный пациент.

— Я все понимаю, — заверил Реджи. — Поликсена отправится с тобой?

Сириус замялся и покосился на дверь. Поколебался, а потом шагнул в коридор и через пару минут вернулся уже с супругой. Было неловко видеть их вместе, словно Регулус пытался отбить у брата невесту — хотя это было совершенно не так. Тем не менее неловкость оставалась и была почти осязаемой. Было время, когда Реджи собирался жениться на этой девушке. Добудь он чашу чуть позже, уже после свадьбы, то оставил бы Поликсену молодой вдовой…

— Я могу остаться, — с ходу предложила она, и Регулус покачал головой. Он не хотел оставаться с Паркинсон наедине — отчасти из-за этой неловкости, а отчасти из-за отчаяния и тоски в глазах брата. Сириус молчал, но Реджи не зря готовили стать его правой рукой — в такие моменты слова не требовались. Эта немецкая конференция была чем-то очень важна для Сириуса, и Реджи хотелось порадовать брата.

— Не нужно оставаться, я побуду один, — храбро заявил он, чувствуя, как на плечи ложится груз одиночества и ответственности. Один в этом доме, который Реджи помнил совсем другим, среди призраков людей, с которыми он говорил еще вчера… — Езжайте спокойно, а за меня не переживайте. Я же дома…

Поликсена вскинула брови и взглянула на него с плохо скрываемым скепсисом.

— Я смотрю, безумие — это все-таки наследственное, — кисло заметила она. — Ты вообще себя слышишь? Ты попал сюда прямиком из 79-го, буквально очутился в новом мире — и не ври, что тебе все нипочем. Ты еще не дома, Реджи. По крайней мере, пока.

Она повернулась к Сириусу и резким жестом скрестила руки на груди.

— Езжай один, а я никуда не поеду, — медленно и веско сказала она. — На кого мы его оставим, на Кричера?

— Кричер — отличный вариант, — вклинился Реджи, и Поликсена обернулась и пригвоздила его к кровати своим фирменным взглядом. В такие моменты он был даже рад тому, что свадьба не состоялась — управляться с Паркинсон было непросто, а Реджи был не железный.

— Что не так с Кричером? — поддержал его Сириус, и Регулус благодарно кивнул и махнул рукой: вот, послушай умного человека! — Он присмотрит, накормит и отогреет — так, как сделал это со мной.

— А если мастер Регулус затоскует и станет приглядываться к открытому окну, — сладким голосом поддакнула Поликсена, — то Кричер только умилится: это добрый хозяин на птичек любуется! Ау, Сири! Он — домовой эльф, и людей понимает постольку-поскольку. Я не сомневаюсь в преданности и рвении Кричера, но здесь нужен человек. Кто-то, кто сможет вовремя выслушать, а при необходимости — спеленать. Реджи, Реджи, что же с тобой делать?.. Может, поедешь с нами?

Регулус поймал себя на том, что отчаянно мотает головой. При одной мысли о том, чтобы выйти наружу — туда, в незнакомый и неотвратимый 93-й, — его накрыла паника. Чувство было непривычным, и Реджи задыхался под его тяжестью и рвал с горла галстук, пока Поликсена не села на пол рядом с кроватью и не заглянула ему прямо в глаза. Положила руку на колено, и тепло чужой ладони стало для Регулуса якорем, позволило совладать с собой. Да что такое с ним творится, он же всегда держал себя в руках!

Реджи вскинул глаза на брата, опасаясь заметить насмешку, и чуть не заплакал: на лице Сириуса были написаны боль и горячее сочувствие. Регулус понятия не имел, что его старший брат умеет так смотреть… что когда-нибудь старший брат будет так сильно его любить.

— Знаешь что? — мягко спросила Поликсена, глядя на него снизу вверх. — Скажи нам сам. Назови человека, которому ты мог бы довериться. Мы ему все объясним и попросим побыть с тобой. Нас не будет всего пару дней.

— Барти? — поколебавшись, предложил Реджи, и по наступившему молчанию понял, что зря назвал это имя. — Нет… нет, я не хочу ничего знать. Ничего мне не говорите. Неужели он тоже…

Разве Барти мог умереть? Как и когда, от чьей руки? Да нет же, это бред: Крауч не мог пасть в бою, он не ходил в рейды, как ни рвался — бойцы благодарно трепали его по плечу, но всякий раз отказывали. Неужели он все-таки добился своего, убедил кого-то из Ставки? А Реджи не оказалось рядом, чтобы его остановить… точно так же, как его самого не сумел остановить Эван.

— У меня больше никого не осталось, — убито произнес он вслух, и тогда на ум пришло другое имя. Жест Поликсены — руки, скрещенные на груди, — напомнил о человеке, которого Реджи когда-то уважал. Доверял ли он Снейпу? Пожалуй, нет, зато он хорошо понимал мотивы Северуса и его характер. Перед глазами пронеслись месяцы их дружбы в Хоге, и Регулус ощутил волну щемящей нежности к этому проходимцу, страстно захотел его увидеть, а потому выпалил: — Ну а Снейп-то хоть жив? Одно время мы дружили…

— Точно! — Поликсена поднялась на ноги и повернулась к мужу. Спросила с нажимом: — Станешь возражать?

— Да как можно, — после долгой паузы кисло ответил Сири и наморщил нос, как недовольный пес. — С паршивой овцы хоть шерсти клок. Будет хоть какой-то толк от твоего запасного мужа.

Поликсена закатила глаза и покинула комнату, а Сириус подошел, сел рядом с Регулусом на кровать и сказал как-то очень доверительно:

— У нас есть еще немного времени. Расскажи мне как можно больше, ладно? Как ты решился выступить против Волдеморта? Как тебе вообще жилось без меня?..

Реджи не собирался никому плакаться, но опомнился только посреди очередного откровения — и сам себе удивился. Сири слушал очень внимательно, так внимательно, как никогда не слушал младшего брата, и в сумерках мнилось: рядом сидит отец…

— Только ты меня дождись, ладно? — уходя, попросил Сириус. Он стоял в дверном проеме, в полосе света, и придерживал дверь рукой. Так обычно стоял их отец после того, как рассказывал Реджи сказку на ночь. — Дождешься? Пообещай.

Регулус слабо кивнул и, когда дверь за братом закрылась, откинулся на кровать, широко раскинул руки в стороны. На дворе стоял 93-й, в котором ему не было места, но он готов был сражаться за новое будущее — чуть позже, когда отдохнет и пообвыкнется… Отныне у Реджи снова было ради чего жить. У него снова была семья.

Примечания:

PayPal, чтобы скрасить мои суровые будни: ossaya.art@gmail.com

Карта для тех же целей: 2200700436248404

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️