От ненависти до... любви? (гет)

Последующие годы я и в самом деле выполняла своё обещание. Настолько, насколько это было возможно. Разумеется, второй Нарциссой Малфой я стать и не могла, и не хотела. Для начала я постаралась стать хорошей женой так, как это понимала я. Я окружила мужа заботой — незаметно для него. Мне вовсе не нужно было, чтобы он знал об этом. Мне было нужно, чтобы везде, где он находился, ему было комфортно.

Постепенно я стала стараться соответствовать его представлениям об идеальной жене. Разумеется, я не смогла бы перестать быть собой — но в том, в чём могла измениться, не изменяя себе, я не считала это неприемлемым. Я уже упоминала, что начала говорить с интонациями, свойственными Люциусу. Я стала более сдержанно проявлять эмоции на людях. Безусловно, рано или поздно, но это должно было случиться — ведь я была уже взрослой женщиной. Но всё же главным образом это изменение было вызвано влиянием моего мужа. На наших общих колдографиях в газетах в те годы мы были с ним похожи — взглядами, жестами, даже улыбаться я стала как он. Скорее всего, со временем в обществе снова появились бы слухи, подобные тем, когда о нашем браке стало известно. Если бы не одно обстоятельство. Я по-прежнему считала, что с несправедливым устройством магического общества нужно бороться, и не стеснялась высказывать свои взгляды. К законотворчеству я, конечно же, никакого отношения не имела. Но вот повлиять на общественное мнение было вполне в моих силах, и я этим пользовалась. Почему Люциус спокойно к этому относился — я не знаю. Мы никогда не разговаривали об этом. Точнее, мы никогда об этом не спорили. Люциус не упускал возможности посмеяться надо мной, но всё чаще его замечания, хоть и язвительные, напоминали не высмеивание моих взглядов, а снисходительные подшучивания. Почему он был так спокоен, мне оставалось только догадываться. Единственное, что я смогла тогда предположить — что действующий всегда в интересах семьи, он и в этот раз остался верен себе. То, что я сейчас скажу — нескромно, но это так. Фамилия Грейнджер у людей вызывала ассоциации с Гарри Поттером, и следовавшая вслед за ней фамилия Малфой со временем перестала так остро ассоциироваться с Волдемортом и Пожирателями смерти. Тем более что после того, как Люциус рассказал о магии моей сестры, я стала настаивать, чтобы мою фамилию всегда упоминали вместе с фамилией мужа — Грейнджер Малфой.

Но, как бы не стремилась я к тому, чтобы стать женой, которой гордился бы Люциус, было то, чего я никогда не только не скрывала, но и старалась подчеркнуть — того, что ждала его дома. Ждала всегда. Каким бы сильным человеком он ни был, я сомневалась, что для него внимание его семьи не имело никакого значения. Со временем я добилась того, чего хотела. И даже больше. Наши дети, которых он любил, но, как и следовало ожидать, воспитывал по-малфоевски сдержанными, глядя на меня, не скрывали радости, когда он возвращался домой. Даже Драко, который все годы, что я прожила в поместье, держал себя с отцом почтительно, но отстранённо, стал вести себя с ним теплее. Это не было выражением радости при его появлении, как у младших детей. Просто с некоторого времени Драко чаще стал обращаться к нему за советом или с какой-нибудь просьбой. Раньше он решительно этого избегал.

Я знаю, что Люциусу было приятно возвращаться домой, где его ждали. Конечно же, сам он мне об этом не говорил. Я просто научилась понимать его. Как раньше я научилась распознавать все оттенки его гнева, ярости и ненависти, так сейчас я научилась понимать его радость. По интонациям, по движениям, по взглядам.

Я многое узнала о нём в те годы. И поняла, на чём основывались убеждения Люциуса о превосходстве чистокровных волшебников. Согласиться с ними я, конечно же, не согласилась, но понять и признать, что они были не беспочвенны — это я смогла. Всё дело в том, что многие знания о магии действительно передавались только в чистокровных семьях — именно благодаря тому, что в роду из поколения в поколение рождались волшебники. И хотя потомки тех, кто был магглорождённым, через несколько поколений с полным правом могли назвать себя чистокровными, всё же тех знаний, которые передавались в более древних семьях, у них уже не было. Яркий пример — светящаяся руна. Чистокровные Люциус и Рон сразу поняли, что это было за явление. Я же смогла узнать его только потому, что много читала.

Любила ли я Люциуса уже тогда? Скорее всего, да. Понимала ли я это? Нет. Когда перед нашим первым совместным выходом в свет Люциус сказал, что не считает, что мне придётся изображать любовь к нему, я задумалась над его словами. Неужели я в самом деле была влюблена в него, и он видел это? Но немного поразмыслив, я отвергла это предположение. Слишком отличалось моё чувство к нему от того, что я испытывала к Рону. Я была ему благодарна за то, что он согласился приютить мою сестру, не более.

Поэтому и после известия о том, что Мелисса — волшебница, я тоже была ему благодарна. Рассказать, что маггловская девочка обладает магией, и предложить свой дом сироте — это было то, чего я от него не ожидала. Нет, я не оговорилась. Люциус не согласился, а предложил сам, чтобы Мелисса жила в Малфой-мэноре — об этом я узнала от Кингсли уже когда сестра училась в Хогвартсе. Муж просил министра не говорить никому об этом его предложении — как я понимаю, он берёг свою гордость — и Бруствер обещал ему. Но Кингсли был так же искусен в интригах, как Люциус, и слишком хорошо относился ко мне. Думаю, увидев, что между нами установились какое-то подобие тёплых отношений, он посчитал нужным помочь нам, сделав так, чтобы я узнала о благородстве моего мужа.

Но никакая благодарность, какой бы огромной она не была, не могла объяснить мою странную зависимость от Люциуса. Мне было хорошо просто от того, что он находился со мной в одной комнате. Я с нетерпением ждала по вечерам его возвращения. Заснуть мне удавалось только тогда, когда он меня обнимал. Если он уезжал куда-то по делам, то я плохо себя чувствовала. К счастью, уезжал из имения Люциус не часто, и если поездка должна была продлиться более двух дней, то он брал меня с собой. Могла ли я когда-нибудь подумать, что любя больше всех на свете своих детей, я буду с радостью оставлять их, чтобы побыть вдвоём с мужем?

Что я могу ещё сказать о том времени? Ничего, кроме того, что я была счастлива. Правда, поначалу моё счастье было омрачено размышлениями о двух вещах: я почему-то ждала подтверждения, что цель нашего с Люциусом брака достигнута, и очень хотела понять, что же такого произошло, что Люциус так изменил своё отношение ко мне. Но знака не было, а узнать у мужа о том, о чём он не считал нужным говорить, было невозможно — это я поняла уже давно. И постепенно я перестала мучить себя этими загадками. Я просто наслаждалась каждым днём, проведённым в мире и согласии со своей семьёй. Пять лет, целых пять лет длилось моё счастье. И только однажды спокойное течение нашей жизни было нарушено.

* * *

То, что не всё ладно складывалось у Мелиссы в волшебном мире, выяснилось, когда она уже училась на третьем курсе. Два года до этого она с восторгом писала в письмах о школе и однокурсниках и с таким же восторгом рассказывала о них, приезжая домой на каникулы. Однако на третьем курсе вскоре после рождественских каникул Драко вернулся домой непривычно хмурым. То, что произошло что-то из ряда вон, стало ясно, когда он отправил всех детей в их комнаты сразу после ужина — такое поведение было нехарактерно для него совершенно.

Ничего не объясняя, он протянул мне письмо. Меня официально приглашали в Хогвартс как опекуна Мелиссы.

— Объясни, что случилось, — попросила я Драко, передавая письмо мужу.

— Незадолго до Рождества, — после небольшой заминки начал Драко, — у меня на уроке произошёл инцидент. Между Мелиссой и её однокурсником, Майклом Линделлом. Мелисса наслала на Линделла заклинание. Риктусемпра, — ответил он на мой немой вопрос.

— Но ведь это детское заклинание, — недоумённо пожала я плечами.

— Детское. Только когда оно попало в Линделла, он едва не задел котёл с готовящимся зельем. Я успел отменить заклинание и назначил обоим отработку.

— И ты что-то сумел узнать о том, из-за чего это произошло? — спросила я, осторожно подбирая слова. Окклюменцией Драко овладел в совершенстве, но вот легиллименция ему так и не далась. Он так и не сумел научиться формировать чёткую картину из мелькавших мыслей и ощущений. Поэтому этот вопрос был болезненным для него. Однако переживания за мою сестру оказались сильнее его гордости.

— Только то, что Линделл спровоцировал её. Больше ничего. Оба они отказались рассказать, что произошло, — ответил он.

— И? — поторопила я его.

— Отправил их обоих чистить котлы. В разное время, разумеется.

— Ты отправил Мелиссу чистить котлы?! — воскликнула я.

— Прости, Грейнджер, я не могу делать столь явных поблажек, — немного суховато сказал Драко. — Она нарушила порядок на глазах учеников двух классов.

— Я не возмущена, — сказала я примирительно. — Скорее, удивлена, что при столь трепетном к ней отношении ты всё-таки наказал её. Однако инцидент произошёл до каникул. И в конце концов, мы с тобой тоже постоянно цапались в этом возрасте...

— Если бы это был слизеринец, я был бы более спокоен. Но Линделл — гриффиндорец, — хмуро сказал Драко.

А вот это было уже серьёзно. Что же должно было случиться такого, что заставило всегда рассудительную Мелиссу совершить такой поступок? Во-первых, на уроке своего любимого Драко. Во-вторых — на уроке зельеварения во время приготовления зелья, и это при том, что правила безопасности в лаборатории она выучила раньше, чем узнала, что волшебница. И в-третьих — против ученика своего же факультета?!

— И всё же, если это произошло несколько недель назад — почему меня вызывают только сейчас? — спросила я.

— Линделлы настаивают, что она сделала это, намереваясь причинить вред жизни или здоровью Майкла.

Я судорожно вздохнула. Попытка причинения вреда жизни или здоровью во время учёбы, не имело значения, удачная или не удачная. Закон был категоричен в этом случае — палочка учащегося должна была быть сломана, а значит, в магическом мире ему как волшебнику больше места не было.

— Хорошо, я буду завтра в Хогвартсе, — коротко сказала я.

— Директор просила сообщить, что утром после завтрака она откроет для тебя камин... — начал было Драко, но я его прервала:

— Это официальный вызов опекуна одного из учеников в школу. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я решаю все проблемы, пользуясь своим положением. Я приду так, чтобы меня видели в Хогвартсе.

— Я согласен, — сказал Люциус, который до этого молча нас слушал. — Завтра утром мы будем в школе.

Как всегда, поддержка Люциуса дала мне уверенность, что что бы не случилось, всё будет хорошо, и я с признательностью посмотрела на мужа.

На следующее утро после завтрака мы были в школе.

— Мне жаль, моя девочка, — сказала Минерва, когда после обмена приветствиями мы с Люциусом сели в кресла. — Боюсь, мне не удастся замять это дело. Мелисса так похожа на тебя и поведением, и отношением к учёбе. Но выяснить причину конфликта не удалось. Линделл утверждает, что он сказал что-то по поводу её внешности, но это чушь. Такое замечание не вывело бы её из себя, тем более на уроке профессора Малфоя. Это что-то более серьёзное. Но сама Мелисса молчит. Может быть, тебе удастся что-нибудь выяснить. Я пригласила её сюда. А вот и она, — заметила директриса, услышав стук в дверь. — Входите, мисс Грейнджер.

Мелисса вошла и поздоровалась, а увидев меня, бросилась ко мне и обняла. Я уже собралась было расспросить её, но меня опередил Люциус. Он начал задавать вопросы о самочувствии моей сестры и о том, как она учится. Возможно, такое поведение мужа и возмутило бы меня, но я уже изучила Люциуса достаточно, чтобы знать, что он ничего не делает без причины. А когда уголок его рта едва заметно дрогнул, поняла, что он использовал легиллименцию.

— Думаю, мисс Грейнджер, если директор не возражает, вы можете подождать нас в коридоре, — сказал Люциус и вопросительно посмотрел на профессора МакГонагалл.

— Конечно. Ступайте, Мелисса, — кивнула она. Она тоже догадалась про легиллименцию.

— Сколько времени вы можете не давать ход этому делу, директор? — спросил Люциус, когда моя сестра вышла.

— Дня два, может быть, три, — ответила Минерва.

— Этого достаточно, — кивнул Люциус. — Вы позволите нам уладить это дело самим? Уверен, очень скоро Линделлы откажутся от своих претензий.

— Разумеется, — ответила директор. — Но вы не хотите мне сказать, что послужило причиной инцидента?

— Не могу, — невинным голосом сказал мой муж. — Это личное. Думаю, вправе это рассказать только мисс Грейнджер и мистер Линделл. Всего доброго, директор, — откланялся он.

— Простите, Минерва, — смущённо извинилась я за его поведение. — Но это Люциус.

И попрощавшись с директором, я поспешила за мужем.

Мелисса ждала нас возле горгульи, закрывавшей вход в кабинет директора. И прежде, чем я начала засыпать сестру вопросами, Люциус сказал:

— Мне нужно переговорить с вами, юная леди. Не составите мне компанию?

Не дожидаясь ответа, он пошёл вперёд. Я осталась на месте и издали смотрела, как Мелисса подошла к Люциусу и встала перед ним, опустив голову. Люциус что-то говорил, и внезапно она подняла голову и посмотрела на него удивлённо, а затем улыбнулась — радостно и искренне. По её губам я смогла разобрать, что Мелисса сказала «Да, сэр», а затем «До свиданья, сэр».

— Ты объяснишь мне? — спросила я мужа, как только мы вернулись в Малфой-мэнор.

— Ты же слышала, это личное, — ответил он, и было ясно, что мою просьбу он не выполнит.

Что он сделал, я так и не узнала, но через два дня Драко вернулся с хорошей новостью: Линделлы отказались от своих претензий к Мелиссе.