Подменыш (джен)

Первое Непростительное заклятие срывается с её губ с пугающей лёгкостью. Намного легче, чем она себе это представляла. Более того, это не просто легко, это даже приятно. Так маняще.

Джинни заставила себя выждать два дня. Достаточно, чтобы слухи распространились и начали стихать. Достаточно, чтобы виновники почувствовали себя в безопасности.

В конечном счёте, это сделает падение ещё эффектнее.

— Драко, — зовет она.

В коридоре он поворачивается к ней уже со стеклянными глазами.

— Да?

— Пойдём со мной.

Он кивает, шагая рядом. Они идут молча по коридорам и спускаются по лестнице, привлекая любопытные взгляды.

— Сюда, — указывает она на дверь.

В туалете Миртл двое второкурсников Рейвенкло сидят у кранов, не подозревая, какая история скрывается под ними.

— Вон, — бросает Джинни.

Они поспешно уходят.

Когда они остаются одни, Джинни протягивает руку:

— Отдай мне свою палочку, Драко.

Он послушно достаёт её из складок мантии и передаёт.

— Встань к стене.

Драко прислоняется к холодной плитке, глядя на неё с совершено бесстрастным выражением на лице, покорно ожидая следующего приказа.

Он даже не пытается сопротивляться, и Джинни вдруг с кристальной ясностью понимает, что может заставить его сделать что угодно. Сказать что угодно. Сила этого заклятия…

Она могла бы полностью им овладеть.

Резким взмахом палочки она снимает проклятие.

Драко судорожно вдыхает, едва не падая вперёд. Когда он поднимает на неё взгляд, его лицо пылает от ярости.

— Какого чёрта…

— Избавь меня от своих пустых угроз, Драко, — холодно перебивает его Джинни, не опуская палочку. — Ты не в том положении, чтобы предъявлять претензии.

Он гордо задирает подбородок, но она видит страх в его глазах. Джинни беззлобно усмехается.

— Неприятное ощущение, да? — спрашивает она, вспоминая, что он делал с ней, когда они были младше. — Оказаться полностью в чьей-то власти?

Драко, кажется, берёт себя в руки, на лице появляется привычная насмешка.

— Так вот в чем дело? Мелкая месть в туалете для девочек?

— Это ты у нас большой любитель туалетов для девочек.

Он густо краснеет, и Джинни понимает, что зашла чересчур далеко. Это слишком близко к тому, что она поклялась никогда не использовать против него. Она делает глубокий вдох.

— Я здесь, чтобы обсудить твоих головорезов.

— Моих головорезов? — хмурится Драко.

— Крэбба и Гойла. Тебе нужно взять их под контроль.

Драко фыркает.

— Это угроза?

— Сделай это или я сделаю за тебя. И не уверена, что мои методы тебе понравятся.

Он внимательно изучает её, уголки его губ кривятся в презрительной гримасе.

— Интересно, что бы они подумали, увидев тебя сейчас? Твои драгоценные старшие братья. Героический Поттер.

Слова задевают её, но она не позволяет себе это показать.

— Их здесь нет. Так что это не имеет значения.

Она делает шаг вперёд, наслаждаясь тем, как он невольно отшатывается. Но вместо того чтобы проклясть, Джинни просто кладёт его палочку на край раковины.

— Мы все хозяева своей судьбы. Это твоё последнее предупреждение, — говорит она и разворачивается, чтобы уйти.

— Он лично убил её, — со злостью говорит Драко.

Джинни застывает, ощущая накатывающий холод и тяжесть в груди. Она оборачивается, встречаясь с ним взглядом.

— Что?

— Бербидж, — Драко выплёвывает это имя, будто нечто отвратительное. — Она умоляла до самого конца.

Джинни сжимает палочку так, что пальцы белеют. Мир вокруг будто обретает пугающую четкость.

— Но это не имело значения, — голос Драко предательски дрожит. — Он убил её. Скормил тело своей змее. Прямо у нас на глазах.

Он сглатывает, лицо приобретает болезненный оттенок.

Джинни возвращается к нему, стремительно пересекая туалет, и с силой прижимает к стене, приставив палочку к горлу. На миг ярость накатывает такой волной, что она едва не теряет контроль. Её буквально захлёстывает гнев и то, что она может с ним сделать.

— Если ты сказал это, чтобы запугать меня, — говорит она опасно тихим голосом, — то ты серьёзно просчитался.

Драко сверлит её взглядом:

— Я пытаюсь образумить тебя! Тебя и твой проклятый крестовый поход.

Она приближается вплотную:

— Я покажу тебе крестовый поход, Драко. Ты и твои дружки увидите его первыми и собственными глазами. Обещаю.

— Напрасно тратишь свое время, — говорит он, поднимая руку и сжимая её в кулак, чтобы показать выступающее тёмное клеймо на предплечье. — Ты не можешь сделать мне хуже, чем он.

Она с отвращением отводит взгляд от мерзкой татуировки.

— Вот в этом ты ошибаешься.

Драко отводит взгляд.

— Не имеет значения. Всё равно... они меня не послушают, — признаёт он сквозь зубы, будто каждое слово даётся с мукой, но инстинкт самосохранения всё-таки оказывается сильнее гордости.

Джинни не слепа. Видит, как люди теперь относятся к Драко, будто он прокаженный, способный заразить одним прикосновением. Как все шепчутся о Малфоях, словно их судьба — это страшная сказка для запугивания детей.

В этот момент она понимает, что он говорит правду. У него больше нет власти над Крэббом и Гойлом. Его ручные монстры окончательно вырвались из-под контроля.

Джинни отстраняется.

— Ты сам выкопал себе весьма глубокую яму, не так ли, Драко?

Он поднимает голову. Его глаза блестят от ярости и беспомощности, но в них есть и странное понимание:

— В последнее время мы все в довольно глубокой яме, тебе не кажется?

Они долго смотрят друг на друга.

— Да, — наконец говорит Джинни. — Пожалуй, так и есть.

Она разворачивается и уходит, бросая на ходу через плечо:

— Можешь предупредить их, что я иду за ними, а можешь и не предупреждать. В конечном счете, это не имеет значения.

Джинни знает, что должна сделать.

* * *

Джинни сидит в «Салоне» и постукивает пальцами по подлокотнику кресла.

Девушки продолжают бросать на неё очень недвусмысленные взгляды, и она считает, что отчасти это потому, что в последнее время она редко появляется здесь.

— С Крэббом и Гойлом нужно что-то делать, — заявляет она.

Все уже видели избитое лицо Рейко. Дополнительных объяснений не требуется.

Астория и Кэролайн откладывают журналы, Тилли подходит и садится на диван.

— Они обычные хулиганы, — говорит Астория.

— Да, — соглашается Джинни.

— Почему люди становятся такими? — задумчиво спрашивает Флора.

— Жестокость, — отвечает Джинни. — Порочность.

— И что? — резко вставляет Миллисента. — Собираешься победить их добротой?

Впервые за долгое время Джинни вспоминает Теодору и ту давнюю ночь после Святочного бала. Тогда это казалось просто местью, наказанием за преступление. Но теперь она понимает: публичность того наказания, то, как все потом смотрели на девушек из Слизерина — это было не только возмездие. Это было предупреждение. Напоминание всем, что бывает с теми, кто пытается сделать жертву из слизеринки.

— Нет, — Джинни поднимается на ноги. — Я поговорю с ними на языке, который они понимают.

— И что это за язык? — настороженно спрашивает Гестия.

— Страх.

Джинни направляется в библиотеку Нимуэ.

* * *

Крэбба и Гойла привязывают во дворе в одних лишь трусах. Луна прячется за быстро бегущими облаками, и её бледный свет не в силах разогнать сгущающиеся тени.

Сёстры Джинни стоят полукругом позади неё вместе с несколькими жертвами Крэбба и Гойла, их лица тщательно скрыты на случай, если что-то пойдёт не по плану.

Джинни стоит между связанными мальчишками, её лицо открыто и хорошо видно. Они должны знать, кого бояться и кто за ними следит.

— Разбудите их.

Тилли выходит вперёд и взмахивает палочкой над каждым.

Они медленно приходят в себя, озираются с недоумением, которое быстро сменяется паникой. Крэбб вздрагивает и бледнеет, увидев Джинни. Приятно знать, что он не полностью забыл, как бояться её. Гойл же выглядит лишь разъярённым. Он дёргается, пытаясь освободиться из пут.

— Ну всё, Уизли, теперь ты точно доигралась.

Джинни проходит между ними, босые ступни ощущают холод камней, подол её длинного белого одеяния стелется следом.

— Думаете, вы контролируешь ситуацию? Думаете, Кэрроу защитят вас? — Она наклоняется, и рыжие пряди волос падают ей на плечи. — В этих стенах есть куда более страшные вещи, чем Тёмный Лорд.

Глаза мальчишек расширяются, но слов для ответа у них не находится.

Джинни достаёт нож из пояса на талии. Гойл замирает, а Крэбб начинает хныкать.

Взмах руки, и одна из сестёр подносит неглубокую золотую чашу, устанавливая её между пленниками.

Опустившись на колени, Джинни делает неглубокие надрезы сначала на руке Гойла, затем Крэбба. Тонкие струйки крови изящными дугами устремляются в чашу. Она выдёргивает один свой волос и бросает в смесь. Из кожаного мешочка на поясе извлекает порошок орляка и сумрачного камаса, посыпая ими кровь. Остриём ножа трижды перемешивает состав в каждом направлении.

Её движения точны и выверены, когда она позволяет крови стечь с лезвия, собирая несколько капель на белоснежный кусок льна. В центр тёмного пятна кладёт колючий терновник, аккуратно заворачивая. Сжимает свёрток в кулаке, стиснув зубы и с трудом сдерживая шипение, когда шипы впиваются в ладонь.

Глубоко вдохнув, Джинни поднимает руки и произносит древние слова, будто вырывая их из недр вечной земли:

— Адиксоуи куаменаи.

Её слегка покачивает от хлынувшего потока энергии, идущего не через палочку и не из магического эфира, а из самых глубин её существа. Крэбб и Гойл хрипло вскрикивают, когда волна её магии прожигает их через собственную кровь.

Кровь Джинни гудит от созданной связи, в голове шумит.

Она берёт свёрток и помещает его в маленький кожаный мешочек, туго затягивая шнурок. Поднимает над головой и опускает так, чтобы он лег между ключицами, прямо у сердца.

Взяв перо, она обмакивает его в кровь и выводит ряд рун на лбах каждого из мальчишек, даже несмотря на дрожь в руках. Символы остаются чёткими и уверенными. Закончив, убирает чашу и перо, аккуратно засовывая нож обратно за пояс.

Отступает на шаг, и одна из сестёр тут же подаёт ей палочку. Пальцы сжимают знакомое дерево, и она чётко произносит ещё одно сложное заклинание.

Слабость накатывает волной, Джинни чувствует себя опустошённой. Такое ощущение, будто она не ела несколько дней, но заклинание должно сработать. Она обязана заставить его сработать.

Вокруг Крэбба и Гойла вспыхивает золотистое свечение по мере того, как она произносит слова заклинания. Оно яркое и резкое и окрашивает весь двор в чёрно-белые тона. Резким взмахом палочки она сжимает ауру, и она смыкается вокруг горла мальчишек. Долгие мгновения они словно не могут вдохнуть, отчаянно хватая ртом воздух, их тела корчатся, а глаза расширены от ужаса.

Джинни позволяет им мучиться.

Когда она смотрит на них, перед глазами на миг возникает другое лицо.

«Я уничтожу всю твою семейку предателей крови. И поверь мне, я буду наслаждаться этим».

— Джинни… — одна из девушек шепчет, голос дрожит от страха.

— Таценто! — резко бросает Джинни, опуская палочку.

Крэбб и Гойл судорожно хватают ртом воздух, давясь кашлем.

— Ч-что… что ты сделала? — сипит Гойл.

Джинни поднимает руки ладонями вверх.

— Знайте: любой вред, причинённый ученику этой школы, вернётся к вам вдесятеро.

— Да будет так, — вторят ей девушки из теней, почти бесшумно растворяясь в темноте.

Джинни пронзает мальчишек тяжёлым взглядом. Луна выходит из-за туч, освещая её холодным, безжалостным светом.

— Я буду следить.

Она отступает во мрак, оставляя их наедине с холодом.

* * *

На следующее утро Крэбба и Гойла доставляют в больничное крыло с посиневшими от холода губами, но только после того, как практически каждый ученик в замке лично увидел их унижение собственными глазами. Ходят слухи, что сколько бы их ни допрашивали, они не могут объяснить, что произошло. Вернее, при каждой попытке их языки словно сворачиваются во рту, а горло сжимается, перекрывая дыхание.

После дня обследований и зелий их наконец отпускают. Они идут через гостиную с лицами, покрасневшими от ярости и стыда.

— Закрой свой грёбаный рот, — огрызается Крэбб, отпихивая второкурсника со своего пути.

Джинни наблюдает, но не вмешивается. Теперь требуется лишь терпение.

Сразу после полуночи из слизеринских спален для мальчиков начинают доноситься первые крики. Двое мальчишек, запертых в кошмарах, вопят от ужаса. Это продолжается почти час.

Джинни лежит в темноте и слушает, ощущая тяжесть мешочка с терновником у сердца.

Страх — исключительно полезный инструмент.

Она закрывает глаза.

Её собственные сны безмолвны и черны, как сама смерть.

* * *

— Они орали всю ночь, — зевает Мартин. — Уже третью грёбаную ночь подряд. Даже зелье сна без сновидений не помогает.

Демельза похлопывает его по плечу.

— Ну, ты и правда выглядишь ещё более ужасно, чем обычно.

— Я слишком устал, чтобы злиться, — сонно бурчит он, глядя на неё сквозь полуприкрытые веки.

— Жаль. Когда ты злишься, твоё лицо хотя бы сносно смотрится.

Мартин фыркает.

Невилл хлопает в ладоши, привлекая внимание и бросая Джинни многострадальный взгляд, будто не понимает, как можно вести урок защиты, когда вокруг столько сплетен.

— Ладно, давайте отрабатывать отталкивающие чары.

— Они не смогли, — сообщает Юэн.

— Что? — переспрашивает Демельза, поворачиваясь к младшекурснику.

— Сегодня на уроке Тёмных искусств, — объясняет он. — Гойл должен был проклясть одного из первокурсников. Но так и не смог, просто стоял там с дрожащей палочкой в руке.

— Не может быть, — выдыхает Демельза, широко раскрывая глаза.

Невилл надолго задерживает взгляд на Джинни, но ничего не спрашивает.

Многие в замке в последнее время смотрят на неё именно таким долгим и многозначительным взглядом.

Крэбб и Гойл не могут рассказать правду. Но и этого достаточно, чтобы каждый ученик в замке догадывался.

Что ж, пусть.

* * *

— Уизли, — останавливает её Амикус, когда все расходятся с полуденного урока Тёмных искусств. — Задержись.

Остальные переглядываются с любопытством, многие медлят, надеясь увидеть что-то стоящее сплетен.

— Конечно, сэр, — отвечает Джинни, будто это сущий пустяк.

На самом деле она знала, что этот разговор неизбежен. Её уже подозревают в исчезновении Николы, а теперь ещё и эта напасть с Крэббом и Гойлом. Это удар по их иллюзии власти, когда их любимых питомцев так эффективно кастрировали.

Амикус жестом приказывает следовать за ним в кабинет.

— Что ты знаешь о произошедшем с Крэббом и Гойлом?

— Ничего, — Джинни садится на указанный стул. — Только слухи. — Она наклоняется вперёд с видом человека, жаждущего сплетен. — Правда, что они не могут вам ничего рассказать?

— Ты прекрасно знаешь, что не могут.

Джинни оборачивается и видит Алекто, стоящую в дверном проёме.

— Я? — спрашивает Джинни, изображая на лице растерянность.

Алекто фыркает.

— Ты забываешь. Я тоже училась в Слизерине. Думаешь, я не узнаю почерк девиц из «Салона»?

Джинни смотрит на неё бесстрастно. Слишком многие знают о её связи с «Салоном», чтобы притворяться.

— И какое дело «Салону» до Крэбба и Гойла? — спрашивает она так, словно они всего лишь назойливые мошки, на которых нет смысла тратить время.

— Госпожа «Салона», — с ненавистью выплевывает Алекто. — Да, мы знаем, как они тебя называют. Всегда вы были сворой зазнавшихся стерв. Думаете, что лучше всех.

Джинни полагает, что это вполне можно принять за ответ на вопрос о том, получала ли Алекто когда-либо туда приглашение.

— Что, язык проглотила? — раздражённо спрашивает та, явно недовольная, что не смогла вывести Джинни из себя.

Как будто пара грубых слов могут заставить её сорваться.

— Простите, но я действительно ничего не знаю, — спокойно отвечает Джинни.

Амикус делает шаг вперёд, и его хищная улыбка заставляет содрогнуться. Страх ползёт по спине, но она безжалостно давит его.

— Тогда нам придётся развязать тебе язык.

Взмах палочкой, и верёвки плотно привязывает её к стулу, внутри тут же зарождается чувство беспомощности, но она безжалостно отталкивает ужас. Страх — всего лишь инструмент. Он не имеет власти над ней.

Амикус поднимает палочку.

Она знает, что кричит. Никакая сила воли или самоконтроль не могут противостоять боли от Круциатуса, особенно когда его применяют такие мастера, как Кэрроу. Она теряет счёт времени и не может сказать, сколько раз проклятие обрушивается на неё и как долго оно длится. Пытка кажется бесконечной, хотя могли пройти лишь мгновения.

Когда действие заклятия прекращается, Джинни безвольно повисает на верёвках. Пот струится по её лицу, мышцы всё ещё дёргаются от остаточной магической энергии.

— Пожалуйста… — хрипит она, когда наконец может вдохнуть. — Я ничего не знаю.

Алекто рычит, шагает к ней и хватает за подбородок:

— Думаешь, мы не знаем, кто ты?

«Я — камень, — думает Джинни. — Я — камень, а ты — вода, что обтекает меня. Ты всего лишь дуновение ветра».

— Ты и твоя семейка предателей крови, — Алекто горячо дышит ей в лицо.

Амикус смеётся.

— Может, она надеется, что милая мордашка её спасёт?

Алекто разглядывает Джинни, проводя пальцем по щеке.

— А что, если она станет не такой уж миленькой?

Джинни смотрит на неё, сосредоточившись на ровном дыхании, а не на том, как близко Алекто находится.

Взмах палочкой, и голова Джинни откидывается назад, будто от удара. В глазах мелькают звёзды, а во рту появляется привкус крови.

— Что здесь происходит? — раздаётся спокойный голос.

Джинни не поднимает головы, всё ещё борясь с болью и туманом в сознании, но безошибочно узнаёт голос Снейпа.

— Мы всего лишь задаём Уизли несколько вопросов о том, что случилось с Крэббом и Гойлом, — отвечает Амикус.

— И что вы выяснили? — почти скучающим тоном спрашивает Снейп.

— Пока ничего, — признаёт Амикус, — но мы только начали.

Джинни слышит шаги и видит, как ботинки Снейпа появляются в поле её зрения.

— Возможно, в вашем подходе есть изъян, — в его голосе сквозит ехидство и снисходительность.

— Можешь оставить себе свои мудрёные зелья и фокусы с разумом, — огрызается Алекто. — Боль редко подводит, если она длится достаточно долго.

Джинни старается не содрогнуться при этих словах.

Без предупреждения Алекто обрушивает на неё ещё один Круциатус, но на этот раз более короткий. Джинни откидывается на спинку стула, запрокидывая голову.

— Я ничего не знаю, — повторяет она, сглатывая горький привкус желчи. — Клянусь. Я бы сказала, если бы знала.

Алекто поднимает палочку.

Джинни съёживается, постанывая от боли.

— Достаточно, — говорит Снейп.

— О нет, — парирует Амикус. — Мы только разогреваемся.

Снейп смотрит на него, как на особенно надоедливого жука.

— Если у неё есть нужная информация, я её получу.

— Послушай, Снейп, — рявкает Алекто, — я знаю, что ты питаешь слабость к этой девице, но...

Снейп одним взглядом заставляет её замолчать.

— Уходите.

Брат с сестрой обмениваются встревоженными взглядами и наконец неохотно выходят из кабинета. Алекто бросает на Джинни последний взгляд, полный обещания будущего возмездия.

Дверь закрывается, оставляя её наедине со Снейпом, но особого облегчения это не приносит.

Снейп молча наблюдает за ней.

Джинни облизывает губы, ощущая металлический привкус крови.

— Я ничего не знаю, — повторяет она, словно мантру.

Снейп изучает её долгим взглядом.

— А если бы знали, это что-то изменило?

Она смотрит в ответ, плечи её расслабляются.

— Нет, — говорит она ровным голосом. — Думаю, что нет.

Он обучил её слишком хорошо.

Она чувствует, как слегка подаётся вперёд, прижимаясь к верёвкам. Если Снейп и замечает, то не подаёт вида.

— Ситуация с мистером Крэббом и мистером Гойлом представляется мне довольно... загадочной.

Джинни издаёт неопределённый звук, изо всех сил стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль на лице.

Снейп садится напротив, откидываясь на спинку стула, будто они ведут привычную философскую беседу.

— Особенно любопытен тот факт, что заклятие, сковавшее языки Крэбба и Гойла, пусть весьма и сложно, и практически непреодолимо, для своей эффективности оно не требует ни кровавой цены, ни рунических надписей.

Джинни концентрируется на дыхании, сохраняя на лице маску вежливого интереса.

— Хотя нельзя исключать, что это какая-то неизвестная мне архаичная магия, насколько я могу судить, руны представляли собой лишь весьма... изобретательные оскорбления.

Она осторожно сглатывает.

— Любопытно. Возможно, тот, кто это сделал, не имел ни малейшего представления, что творит.

Глаза Снейпа сужаются.

— Или имел совершенно точное представление.

Джинни делает аккуратный вдох.

— Наверное, было бы глупо полагать, что нам известно всё о безграничном разнообразии магии в этом мире.

— Полагаю, что да.

По взмаху его палочки верёвки исчезают, отчего Джинни едва не падает лицом в пол. Снейп хватает её за плечо, удерживая на ногах.

— Вам нужно в больничное крыло? — спрашивает он, и это звучит скорее как констатация факта, чем проявление заботы.

Она качает головой, но вовремя останавливается, потому что голова тут же начинает дико кружиться.

— Нет, сэр.

Он уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но внезапно замирает, заметив что-то. Его взгляд останавливается на её плече. Снейп хмурится, отводит прядь волос в сторону и касается пальцами шнурка на шее. Мешочек сдвигается у неё на груди.

Джинни ещё не успевает придумать, как отвлечь его внимание от самого опасного, как Снейп резко отдёргивает руку, будто обжёгся.

Он отстраняется, потирая пальцы, словно пытаясь стереть неприятное ощущение.

— Можете возвращаться в гостиную.

— Да, сэр, — она встаёт, борясь с волной головокружения.

Снейп просто с бесстрастным лицом наблюдает за ней. Обретя, наконец, равновесие, Джинни направляется к двери и уже на пороге слышит:

— Это было глупо.

— Нет, — отвечает она, не оборачиваясь. — Это было необходимо.

Будь это не так, она бы никогда не рискнула.

Она выходит из кабинета.

* * *

Когда Джинни возвращается, в гостиной уже полно народу. Куда больше, чем должно быть в такой поздний час. Но, видимо, сарафанное радио — сильная штука, и всем не терпится взглянуть, что стало с якобы неуязвимой Джинни Уизли.

Крэбб и Гойл поднимают головы, переглядываясь. Она останавливается и смотрит на них: и только убедившись, что завладела полным вниманием, улыбается. Широко, неестественно растягивая губы в хищном оскале, обнажая, вероятно, запачканные кровью зубы. Без тени страха или покорности.

«Думаете, что-то изменилось? — спрашивает её улыбка. — Я всё ещё здесь. Я всё ещё слежу».

Оба заметно бледнеют. Рядом с ними сидит Драко — измождённый и настороженный, но, как всегда, молчаливый. Он мог бы рассказать, чем она ему угрожала и что сделала, но промолчал. Вряд ли это что-то значит, кроме того, что Драко решил: тишина и незаметность — его лучший шанс выжить.

Но наблюдают за ней не только они. Со всех уголков гостиной на неё устремлены оценивающие взгляды. Джинни высоко поднимает подбородок и замечает, что Тобиас тоже сверлит её взглядом, и встречает его без малейшего признака раскаяния. В конце концов, он отводит глаза.

Не говоря ни слова, Джинни разворачивается и спокойно идёт в «Салон». Внизу её уже ждут.

Все замирают, разглядывая её лицо. Тилли первой нарушает молчание:

— У меня есть кое-что на этот случай.

— Хорошо, — Джинни подходит к дивану и со вздохом облегчениям опускается на него.

— Это Кэрроу так «потрудились» над твоим лицом? — спрашивает Кэролайн.

Рядом с ней Гестия вздрагивает.

— Да, — Джинни растирает ногу, мышцы всё ещё дёргаются.

— Из-за Крэбба и Гойла.

— Да.

— Но откуда они узнали? — недоумевает Астория.

— Кто-то им донёс, — Миллисента окидывает всех подозрительным взглядом.

— Точно никто из нас! Должно быть, кто-то из остальных! — горячится Кэролайн.

Флора вскакивает.

— Ты что, думаешь, Рейко могла рассказать? Они же её избили!

Миллисента скрещивает руки на груди.

— Есть и худшие способы купить защиту.

Джинни с силой бьёт ладонью по столу. Громкий стук разносится по комнате, заставляя всех замолчать.

— Вы думаете, это произошло потому, что кто-то настучал на меня?

Девушки настороженно переглядываются.

— Это произошло потому, что они не имеют ни малейшего понятия, что случилось. Потому что им напомнили, что не они здесь хозяева. Это, — она указывает на своё лицо, — признак их слабости, а не нашей.

Девушки обдумывают её слова.

— Потому что даже после всего этого они всё равно ничего не знают, — добавляет Джинни.

— А ты всё ещё здесь, — Тилли протягивает ей пакет со льдом.

— Да, — принимает она. — Я всё ещё здесь.

— Ты никогда не спрашивала нас, — вдруг выпаливает Флора.

Джинни поднимает взгляд на близняшек, прижимая лёд ко лбу. Кажется, будто она ждала этого разговора весь год.

— О чём?

Гестия смотрит на неё с нетерпением

— Не родственники ли мы им. Не семья ли они нам.

Джинни аккуратно кладёт пакет на стол, осознавая, что все в комнате затаили дыхание. Шансы, что две пары близнецов с фамилией Кэрроу не связаны родством, ничтожны, но дело совсем не в этом.

— Это важно?

— Посмотри, что они с тобой сделали! — вырывается у Гестии.

Джинни дотрагивается до лица, смотрит на пальцы, окрашенные в красный.

— Кровь... — она растирает её между пальцами, чувствуя липкое тепло. — Она важна, но её не выбирают. — Взгляд скользит по комнате, где все отложили дела, сосредоточившись на ней. — А это место — уже выбор.

— Значит, ты слепо доверяешь всем нам? — спрашивает Астория.

— Слепо? — Джинни усмехается. — Нет. Надеюсь, я никогда ничего не делаю слепо.

Они не гриффиндорцы. Не хаффлпаффцы. В их мире нет места слепой вере. Доверие — самая хрупкая вещь. Все они знают: предательство всегда возможно, когда дело доходит до выбора. У каждого есть то, ради чего он готов пожертвовать всем остальным.

— Я знаю, что каждая из вас верна этому месту, а значит, и друг другу, насколько это в ваших силах. Я верю в это. — Она смотрит на Гестию и Флору. — Так что нет. Я никогда не спрашивала. И никогда не спрошу.

Она снова прикладывает лёд к лицу и откидывается на спинку дивана.

— Может, выпьем? — Тилли кладёт руку ей на плечо.

— Мерлин, да, — Джинни закрывает глаза. — И побольше.

Тилли смеётся.

Диван прогибается под весом Миллисенты.

Джинни изучающе смотрит на неё:

— Полагаю, ты не согласна?

Миллисента пожимает плечами, будто это неважно, и достаёт тонкий блокнот в переплёте:

— Здесь кое-что, что тебе может понравиться.

Джинни тут же оживляется:

— Для татуировки?

Миллисента пролистывает несколько страниц, показывая рисунки.

— Я начинала со змеи, но потом подумала...

— Да, — Джинни не горит желанием украшать себя символом, который так испохабили.

— Оставь у себя, — предлагает Миллисента. — Посмотришь позже.

— Хорошо, — Джинни прижимает блокнот к груди. — Спасибо.

Миллисента кивает и собирается уже уйти, но останавливается:

— Знаешь, я как-то спросила Антонию, зачем они тебя пригласили.

Джинни спокойно смотрит на неё, зная: что бы та ни сказала, это уже не имеет значения.

— И что?

— Она ответила: потому что ты задаёшь вопросы. Те, о которых большинство даже не задумывается, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух. — Миллисента качает головой. — Лично я считаю, это признак безумия.

Джинни смеётся, но тут же морщится от боли в челюсти.

Миллисента снова пожимает плечами.

— Такого же безумия, как у Антонии и Теодоры, полагаю.

— Возможно, — соглашается Джинни и поднимает блокнот. — Спасибо за это.

Миллисента кивает и возвращается к себе в угол.

* * *

На следующий день Джинни возвращается в АД. Часть её хочет избежать этого, но она заставляет себя.

Она входит, и, как и ожидалось, все замирают, разглядывая её.

Синяк на лице приобрёл насыщенный фиолетовый оттенок, который никакое заклятие уже не устранит. Придётся ждать, пока сойдёт сам. Это лишний раз доказывает: хотя Алекто импульсивна, она прекрасно осознаёт последствия своих действий.

Лицо Джинни ещё недели будет напоминать всем, что ждёт тех, кого заподозрят в неповиновении.

Несколько человек кивают ей, но держатся на расстоянии.

— Ох, Джинни... — только и говорит Ханна, обнимая её.

Джинни похлопывает её по спине, позволяя себе задержаться в этих объятиях чуть дольше, и только потом отстраняется.

— Ничего не поделаешь.

В конце концов, такова цена.

Терри хмурится, скрестив руки на груди.

— Это весьма тревожная тенденция.

— Спасибо, — сухо отвечает Джинни.

Он качает головой.

— Мы все почему-то считали тебя неприкасаемой.

— Никто не может быть неприкасаемым.

— Именно. Это и тревожит.

Кто-то касается её плеча. Джинни оборачивается: перед ней стоит Рейко, её лицо тоже ещё в синяках.

— Спасибо, — наконец говорит она.

Джинни качает головой.

— Мне следовало действовать раньше.

— Откуда ты могла знать? — Рейко пожимает плечами. — Я была так уверена, что справлюсь сама. Глупо.

— Да, — соглашается Джинни. — Глупо.

Рейко кривится, Джинни похлопывает её по плечу.

— Утешайся тем, что это все пройдет.

— Это совсем не утешает.

Джинни смеётся, тут же морщась от боли от того, как кожа на лице стягивается. К ним подходит Мартин и протягивает Рейко метлу.

— Хватит болтать. Посмотрим, насколько ты заржавела.

Рейко хмурится, выхватывая метлу.

— Даже если ты возьмешь в руки биту, я могу быть в отключке и всё равно поймаю снитч.

Мартин смеётся.

— Ну, язык у тебя точно не заржавел.

Он кивает Джинни, его лицо на мгновение становится серьёзным, и он уже бежит вдогонку за Рейко.

Они продолжают пререкаться, направляясь к группе учеников с метлами. Джинни поднимает голову и видит, что сегодня потолок комнаты простирается невероятно высоко, создавая ощущение бесконечного пространства.

— Сильно болит? — спрашивает Ханна.

Джинни качает головой.

— Выглядит хуже, чем есть на самом деле.

Что в основном правда. Ханна, похоже, не верит в это ни на секунду. Джинни скрещивает руки на груди.

— Знаю, ты, наверное, разочарована во мне.

«Мы не монстры».

Ханна касается её руки.

— Иди играй в квиддич.

— Что?

— Иди, — повторяет она, слегка подталкивая. — Это важно.

Вздохнув, Джинни заставляет себя подойти к Бассентвейту. Он стоит в стороне, наблюдая за хаотично мечущимися учениками, скрестив руки на груди. Она знает, что он наверняка затеял всё это ради Рейко.

Она в самой гуще событий, отчаянно ругается с Ропером во время разделения на команды, и на её лице сияет улыбка, которую Джинни не видела уже давно.

— Приятно видеть её улыбку.

Бассентвейт оценивающе смотрит на Джинни.

— Тебе бы тоже не помешало улыбнуться.

— Никогда бы не подумала, что ты курица-наседка.

— Отвали, — фыркает он, широко ухмыляясь.

— Тогда пошли, — говорит Джинни, хватая метлу. — Хватит хвастаться, начинай уже надирать мне задницу.

Два часа она невесома, ветер гуляет в волосах, а мышцы приятно горят от нагрузки.

Спустя семь дней после того, как Джинни наложила проклятие на Крэбба и Гойла, она снимает мешочек с шеи и кладёт его в небольшую шкатулку. Как же приятно избавиться от этого колючего груза.

Позже вечером Миллисента делает ей новую татуировку. Процесс занимает часы. Часы крошечных уколов кожи, пока создается изображение. В отличие от прошлой татуировки, каждую секунду появления этой Джинни запомнит.

Это больно.

И она рада этому.