Неживая, Немертвый (гет)

Голова болела так, что эта боль просочилась даже в тот смутный, тяжкий сон, подробностей которого Нази не могла припомнить, как ни старалась. В одном она была абсолютно уверена — ей снова снились кошмары. Впрочем, подобные сны за прошедшие месяцы стали чем-то совершенно обыденным и привычным. Точнее, неизбежным. Если ей не снилась ночь на городской площади, ей снились покосившиеся надгробия, запах разрытой кладбищенской земли, кишащие стрыгами жальники, эхо голосов, гуляющих под сводами ритуальных залов или пробирающий, мертвенный холодок, который ощущал живой человек, ступая на тропы. Согреться после таких «походов» всегда было чертовски сложно, и некромантам оставалось лишь покориться неизбежному, приняв, как данность, тот факт, что еще несколько дней после визита за грань пропитавший тело знобкий нутряной холод будет преследовать их повсюду, что бы они ни делали. Именно по этой причине все члены Ордена даже в самые жаркие летние дни были облачены в плотные, многослойные костюмы, в силу традиции — черные или графитово-серые.

Нази со вздохом открыла глаза, надеясь, что реальность, какой бы неказистой она ни была, окажется лучше ее болезненных кошмаров, и в какой-то степени, так оно и было. Разумеется, если полностью отключить мозги и не цепляться к мелочам, вроде той, что место, в котором она проснулась, было ей абсолютно незнакомо. Некоторое время Дарэм задумчиво рассматривала нависающие над ней бархатные своды балдахина: бархат был темно-синий, кое-где явно траченный молью, зато щедро украшенный бахромой по краям. Кровать, на которой она лежала, отличалась воистину королевскими размерами, и, пожалуй, ее хватило бы, чтобы устроить на ночлег четверых таких, как она. Или даже шестерых, если укладывать поперек. Кроме непосредственно балдахина, в поле зрения Нази больше ничего не попадало, поэтому она решительно выбралась из-под тяжелого одеяла и выглянула наружу.

Просторная комната, явно старая, но дорогая мебель, толстый ковер на полу, камин, дрова в котором уже успели прогореть, но угли все еще слабо мерцали и тихонько потрескивали, остывая. И ничего, позволяющего определить ее местонахождение.

Прислушавшись к собственным ощущениям, Нази с удивлением поняла, что ей, пожалуй, лучше. Голова все еще кружилась, и тело казалось непомерно тяжелым, словно отлитые из свинца доспехи, в которые был закован ее слабо трепыхающийся дух, но всепожирающий жар отступил куда-то в глубину, оставив после себя только приступы кашля, наждачной бумагой царапающего горло, да лихорадочный озноб. А она-то была уверена, что без нормальной медицинской помощи и лекарств не дотянет даже до рассвета!

Что-то смутное шевельнулось в памяти, и Дарэм, ухватившись за это ускользающее воспоминание, некоторое время сидела на краю постели, сосредоточенно уставившись прямо перед собой, а затем хрипло и с чувством выматерилась. Всю цепочку событий прошлой — а прошлой ли? — ночи восстановить так и не удалось, но и того, что она смогла припомнить, было достаточно для понимания: радоваться ей категорически рано.

Широкая ладонь, спасительной прохладой ложащаяся на горящий огнем лоб.

«Ты ведь понимаешь, что, скорее всего, умрешь?»

Вампир с легкостью поднимает ее на руки, и прямо перед глазами она ясно видит тускло мерцающую серебром вышивку на черном шелке его камзола. Нази окутывает холодом, и сознание окончательно уплывает, оставляя ее в кромешной тьме. Такая всепоглощающая, стылая, но умиротворяющая темнота окружала ее в детстве, когда Нази плавала в озере: вода на поверхности была теплой, но стоило нырнуть поглубже — туда, где со дна били природные ключи — и тело медленно погружалось в ледяной кокон. Сердце пропускало несколько ударов, и Нази раскидывала руки, на некоторое время неподвижно замирая в толще холодной воды, запрокинув голову и глядя из черно-зеленой непроницаемой мглы вверх, туда, где по-прежнему светило солнце.

На поверхность она выныривает в ярко освещенной комнате. Над ней склоняется седой растрепанный старик.

«…Все в порядке, я врач, меня зовут Магнус Шеффер».

Снова темнота. Звонкий юношеский голос звучит совсем близко, и в нем явственно слышна паника.

«Черт бы тебя побрал, отец! Если ты решил меня напугать, поздравляю, в кои-то веки у тебя это отлично получилось! Уже почти рассвело! Исчез без предупреждения, на призывы не отвечаешь… Что я должен был, по-твоему, подумать, что?! А это еще кто?!»

И странно глухой, надтреснутый голос ее старого знакомого в ответ.

«В склеп, живо! Поговорим вечером, — руки, держащие ее, судорожно сжимаются, причиняя боль, длинные „когти“ впиваются в кожу, и какой-то частью сознания, той самой, что отвечает за профессиональные навыки, Нази понимает, что вампир с огромным трудом удерживается в сознании. Когда он снова открывает рот, его слова звучат резко и отрывисто. — Куколь! Ее — ко мне в комнату, это — тоже. Исполняй!»

Дарэм встряхивают, словно тряпичную куклу, и все окончательно погружается во мрак.

Выкарабкавшись из воспоминаний, Нази коротко вздохнула и невольно посмотрела на свою правую ногу — ткань сорочки в районе бедра оказалась разодрана и расцвечена бурыми пятнами. Приподняв подол, женщина убедилась, что на коже остались довольно глубокие, уже переставшие кровить царапины — следы вампирских когтей. Точно такие же обнаружились и на ее правом плече.

Щупать шею на предмет укусов Дарэм не стала — через тяжелые портьеры в комнату лился тусклый дневной свет, который, как известно, непереносим для всех категорий нежити, за исключением поднятых умертвий, так что о своей принадлежности к людям Нази могла не волноваться. По крайней мере, пока. А вот царапины неплохо было бы тщательно промыть. Впрочем, обвинять вампира в неаккуратности у Нази язык бы не повернулся — тело полностью подчиненных световому циклу немертвых категорически не было приспособлено для дневного существования, и, как правило, они находили себе укрытие за пару часов до восхода солнца. В то время как принесший ее вампир, похоже, всерьез задержался, ввалившись в замок наперегонки с рассветом. Стоило ли удивляться, что он, в попытке не уронить Дарэм прямо на землю, слишком сильно стиснул уже начавшие отниматься руки? Нази зябко передернула плечами и неуклюже потянула на себя край одеяла. Напрасно она обвинила своего знакомца в том, что он никогда не умирал: как раз он проходил через этот процесс каждое утро. Если смотреть на вопрос в целом, с наступлением дня тело его превращалось в самый обыкновенный труп, и Нази оставалось лишь гадать, насколько «приятными» были эти ощущения.

Поднявшись с кровати, женщина подошла к окну — одеяло, точно мантия, волочилось за ней по полу, но сил с ним расстаться Нази в себе так и не нашла. Вид отсюда открывался воистину величественный: судя по всему, замок располагался довольно высоко на склоне горы, и всюду, куда хватало взгляда, Дарэм видела перед собой заснеженные горные хребты, густо поросшие лесом. Все это великолепие освещалось бледными, словно полинявшими лучами солнца. Прижавшись лбом к ледяному стеклу, Нази сумела разглядеть далеко внизу замковый двор и массивные ворота. Без сомнения, запертые.

Несколько утешало то, что до наступления темноты встречи с хозяевами, ей можно было не опасаться, сколько бы их тут ни обитало. Сама Дарэм точно знала

о двоих: смазливом белокуром Герберте, которого она мельком успела увидеть во дворе трактира Йони, и… Тут Нази негромко рассмеялась, правда, почти мгновенно раскашлявшись. Только сейчас, стоя посреди шикарной, пусть и нещадно потрепанной временем, спальни в самом сердце вампирского логова, она, наконец, осознала, что понятия не имеет, как зовут второго. Повода спросить у нее за это время не нашлось, а самого ее знакомого, похоже, подобное положение дел вполне устраивало, так что разрушать свое инкогнито он не торопился.

И это при том, что сей представитель высшей нежити фактически спас ей жизнь, хотя, сколько бы ни размышляла Нази, понять, зачем он это сделал, ей так и не удалось. Во многом потому, что, когда речь заходила о немертвых, единственным правдоподобным вариантом был вариант гастрономического характера, а в пищу Дарэм годилась весьма условно. Во всяком случае, при выборе из целого поселка, ее кандидатура по своим «вкусовым качествам» точно плелась где-то в хвосте списка. Мысль о том, что вампир внезапно проникся к ней состраданием, Нази решительно отмела в сторону, как абсолютно несостоятельную.

Впрочем, особой нужды теряться в догадках не было: очевидно, ей в самое ближайшее время предстояло узнать ответ на свой вопрос. Если, конечно, пользуясь светом дня, она не сбежит отсюда как можно дальше и как можно быстрее.

Дарэм побарабанила пальцами по холодному подоконнику, еще раз выглянула в окно, обошла комнату, внимательно рассматривая окружающую обстановку, и понуро опустилась в кресло возле камина, откинув голову на обитую темно-синим плюшем спинку. Любая мысль о побеге в ее случае не могла рассматриваться иначе, как дурацкая шутка. На ней висела удавка вампирского зова, потянув за которую, немертвый, при желании, способен был без труда притащить ее обратно в замок откуда угодно. И это еще если не вспоминать, что Нази была слаба, по-прежнему больна, и из всей одежды у нее имелась лишь местами порванная ночная сорочка. А обуви не было вовсе. Так что, даже если бы Дарэм каким-то чудом отыскала незапертый выход из замка, даже если бы ворота его оказались гостеприимно распахнуты, далеко бы она попросту не ушла. Нази Дарэм почти всю свою жизнь была достойным членом Ордена, однако излишним, опасным для профессии некроманта, фанатизмом не страдала никогда — планы вампиров ей покуда были не ясны, в то время как попытка уйти из замка означала для нее гарантированную и довольно глупую смерть, торопиться навстречу которой Нази раньше времени не хотелось.

Существовала, конечно, и иная возможность — поискать что-нибудь достаточно острое и отправиться на поиски «лежки», пользуясь тем, что спящие вампиры абсолютно беззащитны. Собственно, этот вариант был лучшим из всех, какие имелись в распоряжении Дарэм, и, не чувствуй она себя настолько измотанной и разбитой, она непременно бы остановилась именно на нем. Однако, едва держась на ногах, обшаривать огромный, совершенно незнакомый замок Нази точно была не в состоянии. Она и сидела-то с ощутимым трудом.

Дарэм бросила задумчивый взгляд на столик, на котором в ряд были выставлены пузырьки темного стекла и кувшин с водой. Взяв прилагающуюся к пузырькам записку, женщина внимательно изучила ее, про себя в очередной раз порадовавшись отсутствию языкового барьера. Занеси ее, скажем, в местную Англию, Испанию или в Новый Свет, проблем было бы куда как больше. Похоже, единственное, что она могла сделать сейчас — последовав рецепту, принять лекарства и постараться заснуть, а уже вечером, наконец, попробовать выяснить собственные перспективы.

Единственное, в чем Нази была твердо уверена, так это в том, что она, пожалуй, согласна даже на то, чтобы ее здесь убили. При условии, что действительно убьют.

* * *

В следующий раз она проснулась, когда за окнами уже занялись серовато-синие ранние сумерки. Угли окончательно остыли, и в комнате стало откровенно холодно. Видимо, именно это обстоятельство и привело к ней неучтенного посетителя — возле каминной решетки, кряхтя и вздыхая, суетилось сгорбленное, длиннорукое существо, в котором Нази спросонок не сразу опознала представителя рода человеческого.

— Добрый вечер, — решив, что вежливость в любом случае лишней не бывает, поздоровалась Дарэм, садясь на кровати. Горбун при звуках ее голоса с грохотом уронил каминные щипцы и, кажется, сдавленно выругался по этому поводу, а затем выдал фразу, настолько малоразборчивую, что Нази не смогла понять ни единого слова. Впрочем, подкреплявший импровизированную речь мужчины приветственный жест позволял догадаться, что с ней поздоровались в ответ. Немного поразмыслив, женщина предположила: — Вы, должно быть, Куколь?

Мужчина утвердительно кивнул. Странное, несколько карикатурное, больше похожее на прозвище, имя удивительно ему шло.

— Я так понимаю, вы вполне живы. Еще люди в замке есть, или только вампиры? — судя по отрицательному жесту, Куколь дни напролет развлекал себя исключительно самостоятельно. — Что ж, ясно… Могу я уйти отсюда?

Горбун пожал плечами и принялся зажигать расставленные по комнате свечи. Припомнив обрывок разговора хозяина со своим слугой, Нази догадалась, что касательно ее хождений по замку, равно как и возможности этот самый замок покинуть, особых распоряжений не поступало.

— Раз так, я, если можно, хотела бы посетить уборную и ванную, однако я понятия не имею, где они находятся. Это во-первых. А еще у меня есть проблема — и это уже во-вторых. Вы не могли бы одолжить мне что-нибудь из одежды, а главное, из обуви? Потому что, боюсь, все, что у меня есть, сейчас на мне.

Некоторое время Куколь внимательно рассматривал вставшую перед ним в полный рост босую, растрепанную, полураздетую женщину и, возможно, про себя дивился ее неслыханной и непомерной наглости. Нази же, пользуясь тем, что комната теперь была неплохо освещена, рассматривала своего нового знакомого. Пожалуй, он был не так уж и стар, как показалось ей сначала, но природа определенно его не пощадила, в придачу к искривленному позвоночнику и деформированным конечностям наделив на редкость устрашающей физиономией. И серьезным нарушением речи, конечно. Впрочем, Дарэм в своей жизни сталкивалась с существами куда более уродливыми и неприятными. Куколь же, несмотря на свой грозный вид, был всего лишь человеком.

Очевидно, приняв, наконец, какое-то решение, горбун жестом велел ей подождать и исчез за дверью. Вернулся он минут через двадцать, словно вьючный мул, нагруженный ворохом разномастных платьев и башмаков, которые с гордостью вывалил к ногам ошарашенной таким изобилием Нази.

— Какой богатый выбор, — перебирая предложенную одежду, заметила она. Здесь были богато расшитые бисером и кружевами парадные платья, и совсем скромные наряды, и изящные одеяния, похожие на те, что в ее мире носили жены зажиточных купцов и средней руки чиновников. Вся одежда была чистой, однако в происхождении ее Дарэм нисколько не сомневалась. — С трупов снимали?

Куколь энергично замотал было головой, однако под действием скептического взгляда Нази, в конце концов неопределенно пожал плечами и все-таки кивнул.

— Бросьте, — вытащив из груды нарядов более или менее подходящее по размеру платье, Нази приступила к выбору обуви. — Как раз это меня не смущает. И потом, вы их за покойниками все равно стираете, так что не вижу проблем.

Единственные подошедшие ей туфли оказались слегка тесноваты, но они, в любом случае, представлялись Дарэм лучшей альтернативой хождению по каменному полу и вовсе босиком. Подхватив с кровати отложенное платье, она попросила своего невольного провожатого показать ей дорогу, истово надеясь, что в столь старой постройке все же есть водопровод, и она сумеет хоть как-то вымыться. Обходиться для подобных целей холодной водой Нази было не привыкать.

Вода для нее действительно нашлась, и даже была горячей, однако процесс приведения себя даже в относительный порядок отнял у Дарэм больше сил, чем она рассчитывала. Так что, возвращаясь в свою комнату, Нази испытывала лишь одно искреннее желание — упасть обратно на кровать и нецензурно посылать к чертям всех, кто попытается в ближайшие пару часов чего-либо от нее добиться. Живых и не слишком. Однако, по возвращении в отведенные ей покои, Дарэм мгновенно поняла, что сбыться ее планам не суждено — именно на это весьма недвусмысленно намекал сидящий прямо на ее постели вампир, который, скрестив ноги по-турецки и подперев подбородок бледной, когтистой ладонью, изучал выписанный лекарем рецепт. При появлении Дарэм он бросил свое занятие и ровно с той же степенью любопытства воззрился на нее необычайно яркими голубыми глазами.

— Добрый вечер, Герберт, — покоряясь неизбежному, с тихим вздохом поздоровалась Нази, аккуратно прикрывая дверь за своей спиной, и, повинуясь привычке, выработавшейся у нее за полтора месяца работы в трактире, осведомилась: — Могу я вам чем-нибудь помочь?

* * *

— Здравствуй! Пока еще не решил, но, уверен, мы быстро это выясним, — одним легким движением соскочив с кровати, юноша чуть склонил голову, разглядывая Дарэм с уже ничем не прикрытым интересом, который в приличном обществе смело мог быть засчитан за слишком откровенный. — Вижу, ты меня узнала, несмотря на мимолетность прошлой встречи. Впрочем, ничуть не удивительно! Я решительно на всех произвожу неизгладимое впечатление. Но, коль скоро ты знаешь меня, самое время представиться и тебе. Отец, кажется, называл твое имя, но я не запомнил.

Герберт пожал плечами, безо всякого смущения давая Нази понять, что ему лень тратить время на запоминание такой лишней, малозначительной информации, как имена каких-то там смертных, однако сердиться на него странным образом не хотелось. Настолько, что Дарэм даже прислушалась к себе, пытаясь понять, не пустил ли он в ход свойственное вампирам очарование, однако пришла к выводу, что на разум ее воздействовать никто не пытается. Скорее уж дело было в очаровании природном, вероятнее всего, присущем Герберту еще в те времена, когда он был жив.

— Нази Дарэм, — назвалась она, и молодой человек широко улыбнулся, слегка обнажив белые, идеально ровные зубы, доказывающие, что этот тип контролирует собственную немертвую сущность ничуть не хуже собрата.

— Восхитительно, — одобрил он. — Разумеется, по законам гостеприимства я должен сказать, что безмерно рад принимать тебя под крышей нашего замка…

— Однако, ты не рад? — уточнила Дарэм, которую от усталости даже подташнивало, так что она обошла Герберта и уселась в кресло возле камина, жестом предложив ему сделать то же самое.

— Ну, отчего же? — в кресло юноша садиться не стал, примостившись на широком подлокотнике вполоборота к Нази. — Ты даже не представляешь, как тут порой бывает скучно! Так что я искренне радуюсь всякой живой душе, с которой, в отличие от Куколя, можно внятно поговорить.

— И как долго душа, забредшая под эти гостеприимные своды, обычно остается живой, прежде, чем вы съедаете собеседника? — вкрадчиво поинтересовалась Дарэм, заставив молодого человека бросить на нее еще один смешливый взгляд.

— По-разному, — отозвался он так беспечно, словно женщина спросила его вовсе не об убийствах, а о том, какой сорт винограда лучше: с косточками или без. — Как правило, пару дней. Смотрю, ты прекрасно знаешь, кто мы, а значит должна бы догадаться, что по своей воле сюда приходят редко, ну, а те, кого приводит отец, обычно нужны для вполне определенной цели. Именно поэтому мне и любопытно, что здесь делаешь ты. Неужели героически предложила себя в жертву во имя спасения дочки трактирщика?

— Насколько я помню, ничего подобного я никому не предлагала, — Дарэм была уверена, что даже в бреду о подобном не заикалась. — И, если уж на то пошло, я сама пока не имею ни малейшего понятия, зачем твой… отец притащил меня сюда. Конечно, если я правильно все поняла, и под отцом ты подразумеваешь темноволосого высшего вампира около шести футов роста, возрастом от тридцати пяти до сорока лет на момент инициации.

— Ему тридцать восемь, — рассеянно уточнил Герберт, после чего, хмыкнув, подтвердил: — Вполне точное описание. Особенно если к нему добавить: «ужасно скрытный», «удручающе педантичный» и «решительно невыносимо занудный». Последнее, впрочем, лишь временами.

— Ну, в такие тонкости я не посвящена, — сказала Нази и, припомнив недавнюю свою дилемму, поинтересовалась: — Как, кстати, его зовут?

— Ты и этого не знаешь?! — искренне не то возмутился, не то восхитился юноша. — Да все местные хоть раз в жизни слышали о графе фон Кролоке! Хотя бы в детской страшилке про то, как темными, холодными ночами тенью бродит он по поселку и там, где ступит его нога, вода замерзает в колодцах. И, если вместо того, чтобы лечь спать, в полночь смотреть в окно, можно увидеть его черный силуэт... А как только ты увидишь его — он увидит тебя, и с этого мига ты уже не жилец. Право, как будто отцу больше заняться нечем! Впрочем, эту историю когда-то я сам и придумал, в шутку рассказав тогдашнему нашему слуге, а тот — трактирщику. Не Бог весть что, разумеется, но все же лучше, чем предыдущая версия, будто из-за папА куры мрут и молоко у коз пропадает!

— Мое детство прошло далеко отсюда, — подавив рвущийся с губ смешок, сообщила Дарэм. — Так что, приношу свои извинения твоему почтенному батюшке, что сразу не опознала в нем того, из-за кого на прошлой неделе лед в колодце пришлось ломом колоть. Значит, граф фон Кролок… Допустим. А имя-то у него есть?

— Вот про имя ты у него сама спрашивай, — посоветовал Герберт. — Вдруг ответит. Но я бы на твоем месте не слишком рассчитывал: лично мне он его так и не назвал за все годы, что мы знакомы, хотя я чего только ни пробовал, чтобы докопаться до истины! А я, знаешь ли, умею быть очень и очень настойчивым, когда захочу. Даже углубиться в его родовое древо не поленился, можешь себе представить? И знаешь что? Подходящих по возрасту и времени смерти Кролоков в тот период было целых пять штук, а отец, жестокосердное существо, не желает сознаваться, который из них — он! Усмехается только. Сомневаюсь, что вообще есть кто-либо живой или не слишком живой, кто знал бы, как его зовут. После превращения в вампира я сначала так и обращался к нему по титулу, ну а потом, со временем, привык называть «отцом».

— Следовательно, ты — приемный виконт фон Кролок. И давно тебя "усыновили"? — полюбопытствовала Нази, которая на глаз способна была определить лишь возраст Герберта на момент его инициации. И даже по самым смелым прикидкам она не могла бы дать сидящему перед ней юноше больше двадцати. Алебастрово-бледная кожа, золотистые локоны, длинные ресницы, голубые глаза — молодой человек обладал внешностью, за которую, не задумываясь, отдали бы что угодно тысячи молодых людей его возраста. Вот только эта холодная, навсегда застывшая на пике цветения красота была не более, чем обманом зрения. Причем благодаря живости манер, словоохотливости и подвижности самого Герберта, эта иллюзия юности была настолько полной, что Нази невольно приходилось напоминать себе: сидящее на подлокотнике кресла, непринужденно болтающее существо запросто может быть старше нее раз эдак в пять, если не больше.

— Ах, и почему это принято считать, что лишь у дамы неприлично справляться о возрасте? — Герберт слегка выпятил нижнюю губу и заправил за ухо длинную светлую прядь. — Восемь месяцев назад мне исполнилось девятнадцать, и в честь этого события мои родители устроили великолепнейший прием в нашем венском особняке. Сотни свечей, фейерверки, море шампанского, весь цвет общества. Рассвет двадцатого года моей жизни я встретил в объятиях прекрасного виконта Лафери, только что вернувшегося из путешествия по Франции, — молодой человек мечтательно вздохнул и твердо, уже без малейшей нотки напускной обиды, добавил: — И все остальные сто двенадцать лет, восемь месяцев и три дня не имеют никакой власти над этим обстоятельством! Самой-то тебе сколько?

— Двадцать семь, — с легкостью «созналась» Нази, которая, в отличие от младшего Кролока, не испытывала по поводу своего возраста ни малейших терзаний, и, заметив, как пренебрежительно фыркнул Герберт, уточнила: — Старовата? Вы тут дело только с юными девами имеете?

— Как придется, — уклончиво отозвался "приемный виконт". — Чем моложе кровь, тем больше в ней жизненной силы, так что, да, предпочтительнее, конечно, юные девы. Хотя юные мужи тоже, бывает, навещают эту скромную обитель, дабы скрасить наше одиночество. Однако бывают и исключения из возрастного ценза. Ты, должен заметить, тому прямое подтверждение.

Дарэм не могла сказать, в какой именно момент тело вампира пришло в движение. Только что он сидел в паре метров от нее, и между ними располагался низкий полированный столик на гнутых ножках, а в следующее мгновение он уже стоял рядом, так что, несмотря на все годы практики, Нази почувствовала, как по спине у нее пробежала неприятная стайка мурашек. Если бы Герберт был живым, она ощутила бы его дыхание, почувствовала тепло его тела и не услышала, но угадала бы в тишине стук его сердца. Однако ничего этого не было и в помине: только легкое возмущение прохладного воздуха. И вполне материальный, но абсолютно неживой юноша, стоящий слишком близко.

— Ты, я вижу, очень желаешь казаться храброй, Нази Дарэм, — констатировал Герберт, коротко потянув носом возле самого ее уха, и не успела напряженная до предела женщина даже дернуться, как он снова занял свое прежнее место на подлокотнике кресла. — Кажется, нынче это принято звать модным словечком «эмансипе». А сердце у тебя от страха колотится, как у самой обычной девки.

Герберт насмешливо улыбнулся, а Нази подумала, что в младшем Кролоке пропал великий психолог и манипулятор. Впрочем, как раз наоборот, он и не думал никуда пропадать — с очаровательной непринужденностью молодой человек поочередно дергал за ниточки ее эмоций, виртуозно меняя тон с легкомысленного на доверительный, с доверительного на пренебрежительный, с пренебрежительного на угрожающий — и обратно. А затем с живейшим интересом наблюдал за ее реакциями.

— Не боятся только дураки, — сказала Нази, знобко передернув плечами. — Я же просто стараюсь быть своему страху хозяйкой, а не наоборот.

— И получается? — Герберт вопросительно приподнял бровь, всем своим видом выражая недоверие к ее успехам.

— Примерно так же, как у тебя с выяснением отцовского имени. Вроде бы да, а вроде бы и нет, — видимо, Дарэм удалось довольно точно скопировать выражение лица юноши, поскольку тот досадливо скривился, после чего совершенно неожиданно разразился заливистым, мелодичным смехом.

— А ты и вправду забавная, — отсмеявшись, с непонятным Нази удовлетворением, констатировал он.

— Наверное, твой батюшка притащил меня сюда, чтобы я вас обоих развлекала вместо придворного комедианта, — попыталась съязвить Дарэм, которую резкие смены настроений юноши сбивали с толку абсолютной своей непредсказуемостью и нелогичностью. — Или его все же замучила совесть: в конце концов, именно из-за ваших охотничьих экспериментов я едва не отправилась на тот свет. Да и сейчас чувствую себя неважно.

— Совесть, — задумчиво протянул Герберт. — Ты знаешь, это слово мне кажется смутно знакомым… что-то такое я определенно слышал прежде, но, вот беда, все никак не припомню, по какому случаю и где… Кстати, на твоем месте я бы не рассчитывал, что значение этого странного понятия знакомо моему отцу. Право, Нази, ты действительно понимаешь, с кем именно говоришь, или только делаешь вид, что хоть что-то о нас знаешь? — он сокрушенно покачал головой и, запрокинув голову к потолку, торжественно воскликнул: — Подумать только! Совесть! Милая, наивная фрау Дарэм, да будет тебе доподлинно известно, что совесть — это то, с чем ни я, ни мой отец, ни любой иной вампир давно и сознательно дела не имеем. По крайней мере, когда речь идет о людях. Вы — наша пища, а иногда — наша забава, способ разнообразить досуг. Я, например, предпочитаю постельные утехи, отец — игры ума, но все вы для нас — ничто. Не важно, насколько ты красива — хотя, прости, тут мне и впрямь нечем тебя утешить — не важно, насколько умна, амбициозна, талантлива, богата. Вы — не более чем ряженные в яркие тряпки актеры-однодневки, дающие представление на сцене, на которую такие, как я и мой отец, смотрим из темного зрительного зала. Ваша игра порой восхитительна, порой вызывает раздражение, а чаще всего заставляет заскучать с самого начала номера. Но жалеть вас, беспокоиться, испытывать что-то большее, чем сиюминутная жажда обладания? Не питай иллюзий!

Виконт пренебрежительно повел плечом и, поднявшись с подлокотника, упал, наконец, в кресло, живописно откинув голову чуть назад и вытянув безупречно стройные ноги в сторону каминной решетки.

— Стихи пишешь или прозу? — внимательно выслушав проникновенный монолог младшего фон Кролока, поинтересовалась Дарэм.

— Стихи, — после нескольких секунд молчания неохотно признался Герберт, и Нази мысленно поздравила себя с верной догадкой. — Послушай, ты и впрямь чертовски странно пахнешь. Меня это нервирует! Похоже на ту дрянь, что пил мой последний любовник… зеленая, отвратительная субстанция, как же ее… «абсент», кажется, или что-то подобное. Даже с виду порядочная отрава. И куда, спрашивается, катится ваш род?!

— А ты, разумеется, предпочел бы, чтобы наш род вместо «полынной водки» пил вино, — предположила женщина. — Красное. Как известно, крайне полезный для кровообращения напиток. Что до меня… твое сравнение я приму, пожалуй, за комплимент. Хотя на самом деле так пахнет то, что у меня на родине называют «пустой кровью», и этот запах, как правило, нежити, даже такой прекрасной во всех отношениях, как ты, не нравится. Впрочем, не уверена, что хочу объяснять, а тебе вообще стоит знать об этом. Предлагаю сойтись на том, что я просто плоха на вкус, и закрыть тему.

Последнее заявление Нази, кажется, нешуточно Герберта оскорбило: он, очевидно, относился к тому невыносимому для окружающих сорту личностей, которые искренне полагали, что как раз они имеют право на все, чего бы ни пожелали. Особенно, если им что-то запретить. Молодой человек уже открыл рот с явным намерением немедленно потребовать от Дарэм подробного изложения если не всей ее биографии, то хотя бы основных постулатов Ордена, но неожиданно передумал и приветственно улыбнулся, глядя на что-то за ее левым плечом.

Нази уже не раз за время своего пребывания здесь замечала, что все вампиры души не чаяли в театральщине. Особенно, когда им требовалось эффектно появиться.

Оборачиваться не было никакой необходимости — Дарэм готова была поставить на кон собственную голову, что столь бесшумно за ее спиной Куколь возникнуть никак не мог — но она все-таки обернулась. Точнее, запрокинула голову, чтобы посмотреть в серебристо-серые, спокойные глаза стоящего за спинкой ее кресла графа фон Кролока.

— Если моему сыну не обязательно знать подробностей, то, как ты изволила выразиться, «столь прекрасная во всех отношениях нежить, как я» вполне готова столкнуться с истиной лицом к лицу, какой бы ужасной она ни была, — заметил граф, искривив губы в усмешке, которую Дарэм уже смело могла называть «хорошо знакомой». — Ты, я вижу, хорошо разбираешься в вампирах, Анастази. Что ж, твоя, уверен, крайне любопытная история сейчас была бы как нельзя кстати. Хотя бы в порядке честной игры.