Hurricane. "Let it all burn" (гет)

Она молчала, пока Гарри своими руками, лопатой копал маленькую, меньше фута, могилу. Рон Уизли тоже не проронил ни слова с тех пор, как глаза Добби закрылись. Только Гарри, бросив на них раненный опустошенный взгляд, сказал лишь: «Я хочу похоронить его по-настоящему». Она кивнула, не в силах выразить свое сожаление; Гарри поднялся с телом домовика на руках и перенес его на небольшой холм, поросший пожухлой травой.

Рон принес из дома своего брата белое полотно, в которое они, не сговариваясь, завернули маленькое худое тело. Гарри пустыми глазами смотрел, как Гермиона осторожно опускает на дно могилы завернутого Добби.

Когда последний ком земли упал на место захоронения, Гермиона повела палочкой, и на плоском камне, найденном Роном, появилась корявая надпись: «Здесь лежит Добби, свободный эльф». Гарри пристроил камень в изголовье могилы, и они постояли рядом с домовиком еще некоторое время.

— Пойдем, — прошептал Гарри странно надломанным голосом, Гермиона подала ему руку, и он ухватился за нее, словно сам не мог больше стоять. Рон уже шагал впереди, направляясь к трехэтажному стройному домику с покатой крышей под светло-зеленой черепицей. Их встретили взволнованные лица Билла и Флер, брата Рональда и его молодой жены, которую Гермиона помнила с Турнира Трех Волшебников на четвертом курсе.

— Вы можете занять свободные комнаты наверху, — вместо предисловия сказал Билл. — Олливандер и Крюкохват уже отдыхают.

Гарри благодарно кивнул, все еще сжимая руку Гермионы, на которую хозяева дома смотрели с явным подозрением. Все знают, что она натворила в конце прошлого года, — да и вообще что делала весь год! — вспомнилось ей, и эта застарелая боль, камнем осевшая где-то внутри, вдруг всколыхнулась с новой силой.

— Гермионе нужна помощь, — сказал Гарри тоном, который обычно означал «Это не обсуждается». Она дернулась было из его хватки, но он только крепче сжал свои пальцы. Ей хотелось сказать, что все в порядке, как всегда все нормально, но язык во рту еле ворочался, и говорить совсем не было сил.

Флер подала ей руку, и Гермиона, робко приняв ее, наконец, была отпущена Поттером. Молодая ведьма повела ее на кухню, оставив позади и Гарри, и Билла, и Рона.

— Насколько я помню, ты самая умная студентка Хогвартса, — сказала Флер, разворачиваясь к кухонным шкафчикам и поочередно доставая колбы с зельями. — Ты знаешь, чем я могу помочь?

Гермиона молча указала на кровевосстанавливающее и болеутоляющее и тут же залпом опрокинула обе порции. Когда голос, наконец, к ней вернулся, она тихо заговорила.

— Ты можешь приготовить экстракт ядренника и настой древового листа? — сердечная мышца уже начинала замирать на пару секунд, и Гермиона боялась момента, когда может не услышать стука своего сердца.

Флер кивнула и палочкой поставила воду греться. Гермиона хотела бы ее поторопить, но понимала, что чем меньше она двигается, тем дольше сможет потерпеть.

«Три раза, — стучала мысль в ее голове. — Белла наложила свое проклятие три раза.»

— Флер, если это возможно, тройную порцию. Я бы помогла тебе, но...

— Нет, лучше сиди, — отрезала ведьма, и Гермиона услышала в ее голосе смятение. — Понятия не имею, что с вами там делали: Луна попросила пузырь Бахуса для Олливандера и мандрагору для гоблина! Я дала им обоим еще и кровевосстанавливающее, думала, они оба вообще развалятся... Вас держали в Малфоевском замке?

— Мы с Гарри пошли спасать Рона, — кивнула девушка. — Гарри узнал, что он в плену, три дня назад, хотя до этого сам там оказался. Если бы я знала, что и Рон в особняке, я бы вытащила его раньше, — Гермиона вздохнула, но Флер посмотрела на нее с подозрением.

— Ты? — спросила она, словно не поверила. — Рон говорил, что ты примкнула к пожирателям. Как тебя заставили?

Гермиона думала, что она набросится на нее с обвинениями, и никак не ожидала такой реакции. Она смотрела на француженку с нескрываемым удивлением, будто та сказала ей самую ошеломляющую новость.

— Ох, ради Бога, не думаешь же ты, что весь мир поверил, будто самая близкая подруга Гарри Поттера предала его ради сомнительной службы на этого монстра?

— Нет, но... Я же, я... — Гермиона не знала, что сказать, и сейчас сама себя ненавидела за эти лепетания. Она же была на Астрономической башне, когда погиб Дамблдор, и не препятствовала его смерти; это она весь год пыталась убить директора, прокляла Кэти Белл и чуть не отравила Рона; это из-да нее в школу пришли Пожиратели, и теперь ученики страдают, и Невилл снова собрал Армию Дамблдора, а Кэрроу чинят беспредел, и еще... Еще миллион вещей, к которым она была причастна помимо воли!

— Слушай, Гермиона, — Флер мягким голосом с небольшим, уже едва заметным акцентом, прогнала ее душевные терзания, — ты можешь винить себя во всех бедах человечества, но такой ты никому не поможешь.

Взгляд Гермионы невидяще проскользил по деревянному столу, плитке под ногами Флер, аккуратным колбам у раковины. Такой она никому не поможет. Такой она Гарри не нужна.

— Ну, успокоилась? — француженка протянула ей ложку с зельем, потом еще одну, и так шесть раз, пока Гермиона не выпила все противоядие до последней капли.

Сердце застучало с новой силой в грудную клетку, обновляя кровь, набирая ритм, словно спешило набрать недостающий кислород. Гермиона вздохнула с облегчением — возможный инфаркт ей пока не грозит. Ведьма хотела поблагодарить Флер, но лишь вымученно улыбнулась — она никогда не умела правильно и умело лгать. Лучше молча переносить все, что сваливается на голову, чем пытаться сделать вид, что все нормально, думала она временами, когда ей нечего было ответить на расспросы Гарри или кого бы то ни было другого. Хотя зачем обманывать себя! — положением ее дел всегда интересовался только Поттер и родители.

Флер с нескрываемым любопытством наблюдала за сменой выражения на ее лице, отчего ведьма невольно поежилась — словно того и ждали, восстали из памяти темные фигуры с горящими злыми глазами, которые смотрели, ловили каждое ее движение, впитывали ее страх, наслаждались ее болью...

— Эй, Гермиона, ты как? — мелодичный голос выдернул ее из туманной дымки, и она заметила, что уже трясется мелкой дрожью.

— Да, я... Все хорошо, — тихо отозвалась Гермиона, пытаясь собрать воедино разбегающиеся нервы. Француженка покачала головой.

— Я дам тебе зелье сна без сновидений. Ты должна хорошенько выспаться.

Гермиона кивнула и молча приняла из ее рук колбу. Пальцы тряслись и не хотели слушаться. Она почувствовала себя опустошенной и совсем жалкой, но признаться в собственных страхах сейчас кому бы то ни было — даже себе — не хотела. Да и не подходящее время падать духом, Гермиона Грейнджер, война еще не окончена.

В небольшой уютной — как и все в этом доме — гостиной на диване сидели два рыжих брата и Гарри. Он выглядел подавленным, и Гермионе на несколько секунд показалось, что он совсем белый, словно мертвый, но видение быстро прошло. Тем не менее, потом оно преследовало ее не один месяц.

— Эй, как дела? — спросил Гарри тихим голосом, едва заметил ее в дверях. Добрый милый Гарри, с настоящим неподдельным беспокойством поглядывающий на нее, он всегда казался ей чересчур альтруистом, настолько щедрым душой, что Гермионе с ее порой нечистыми мыслями становилось тошно от самой себя.

— Все хорошо, опасности нет, — она уже не пыталась улыбнуться, потому что за эти несколько дней осознала: улыбаться Гарри после всего, что произошло между ними, она не может. Ни искренне, ни притворно — никак, даже если видела, что ее угрюмое лицо пугало его.

— А вы как? Рональд? — тот кивнул, не выказав ни малейшего недовольства. И здесь постарался переживающий Гарри, поняла Гермиона, даже в мыслях не подумав, что рыжий действительно может относиться к ней нормально после ее вероломного предательства.

Билл вышел из комнаты поговорить со своей женой, и Рон последовал за ним. Как они отнесутся к, хоть и бывшей, но пожирательнице в их доме, Гермиону сейчас не волновало — она осталась наедине с Гарри.

Он подошел к ней, не отрывая внимательных глаз от ее лица. Что юноша хотел там прочитать, она не знала, но увиденное его явно не обрадовало. Гермиона снова испугалась, почувствовав подступающий к горлу первобытный животный страх и ледяной холод в запястьях, которые раньше были скручены магическими цепями. Боль возвращалась волнами.

— Ты абсолютно точно НЕ в порядке, — припечатал Гарри, останавливаясь в десяти дюймах от нее. Гермиона, как могла, сдерживала паническое дыхание, но он заметил. Гарри всегда был излишне наблюдателен. — Что она с тобой сделала?

Его жестокое отчаянное любопытство резало ее на части. Кто они, что они сделали, почему ты не говоришь — вопросы лились, а Гермиона не могла, не хотела отвечать на них! Слишком глубоко, сильно, прочно это сидело в ней, так глубоко, что даже она сама не всегда различала грань между тем, что было, и что идет сейчас.

— Зачем ты спрашиваешь, если знаешь ответ? — сухо спросила Гермиона. — Подземелья пропускают все звуки, я уверена, ты слышал.

Гарри смотрел на нее, словно не верил и видел впервые, но она, встретив его вопрошающий взгляд своим, холодным, обошла его и поднялась по витым ступенькам на второй этаж дома, оставляя Гарри с его болью и вопросами за спиной.

Она знала, что чем больше он будет видеть ее такой и не понимать, тем сильнее будет расти его чувство вины, но поделать с собой ничего не могла. Лучше пусть Гарри злится из-за незнания, чем истерит по поводу ее — и только ее — проблем. У Гермионы, помимо войны с Темным Лордом, была еще одна — своя. И ее она, в отличие от Гарри, может позволить себе проиграть. Но только тогда, когда мир избавится от этого монстра.

* * *

Зелье спасло ее от мучительных воспоминаний всего на несколько часов, а потом Гермиона проснулась от режущей боли в животе. Руки бессовестно тряслись и не желали успокаиваться. Снова придется просить у Флер зелье или хотя бы магловское жаропонижающее. Она уже косилась на нее с подозрением — у Луны и Рона боли давно закончились, и остаточные рези были весьма терпимы, а Гермиона продолжала ходить к ней за лекарствами. Три дня, пять, неделю — желанное освобождение все не приходило, и это уже становилось похожим на зависимость, но Гермиона не могла уснуть без снотворного, а днем глотала болеутоляющее такими порциями, что Флер уже начинала угрожать ей рассказать все Гарри.

Никто не должен был знать, что она мучается. Это ее проблемы и ее здоровье, а у Гарри есть слишком важная цель, чтобы Гермиона могла позволить ему отвлекаться на нее.

— Флер? Билл? Луна? — был двенадцатый час ночи, и, скорее всего, обитатели Ракушки уже спали, но попытать счастья следовало. Без зелья она не уснет, и к утру боль съест ее внутренности.

Гермиона чувствовала себя вором всего две минуты, пока очередной приступ не накрыл ее, заставляя кусать губы, чтобы не закричать. Она замерла посреди гостиной, тело выгнулось дугой, словно одержимое демоном, ноги подкосило. Ночью держаться было особенно трудно.

Волна спала, оставляя во рту медный привкус собственной крови, и Гермиона сделала несколько тихих шагов по направлению к кухне. Еще немного — и она добудет колбу. А то и две.

— Куда-то собралась? — выстрелил неожиданный вопрос ей в спину. Флер стояла в дверях своей спальни, и ее лицо не выражало ничего хорошего. Гермиона сглотнула: злить вейлу, хоть и не чистокровную, было опасным занятием.

— Мне нужно зелье. Я не хотела тебя будить.

— А я бы и не дала его! — прошипела Флер, шагая в комнату и прикрывая за собой дверь. — Я уже говорила тебе, Гермиона, что шутки с ним плохи. Твоя мания слишком далеко зашла, ты должна остановиться.

— Если у тебя кончаются запасы, я могла бы приготовить еще... — начала Гермиона, но француженка резко ее перебила.

— Да не в этом проблема! Не видишь разве: ты стала зависимой от зелий, и пора бы прекратить! Сколько ты уже пьешь болеутоляющее — почти полмесяца, с того самого момента, как вы вернулись из Малфой-мэнора, и столько же — снотворное перед сном. Это ненормально, пойми. Ты можешь справляться своими силами.

Гермиона дернулась, как от хлыста, кровь хлынула в лицо. Справляться? С этим адом? Самой?

— Я не Луна или Рон, Флер, — зло бросила она, слова вылетали, не успевала она подумать о них, барьеры крошились. Гермиона вдруг поняла, насколько она устала все держать в себе. — Во мне скопилось столько дряни, сколько ты и не представляешь, и простыми зельями вывести ее уже невозможно! Все слишком глубоко засело, и без снотворного разъедает меня по ночам, без болеутоляющего — грызет днем, и мучает, выворачивает, сводит с ума! Ты не понимаешь, Флер. Ничего не понимаешь.

Флер застыла на месте с выражением, которое Гермиона не могла перевести. Кажется, то была жалость.

— Чем тебя травили? — вдруг спросила она. Та же интонация, то же беспокойство, но сейчас это жена рониного брата, а не Гарри. И Гермиона сдалась.

— Тебе не захочется это слушать, — обреченно прошептала она, но Флер действительно хотелось знать. — Круцио. Очень часто. Петрификус, а потом огневые и ледяные чары. Ожоги. Ушибы. Перелом нескольких ребер и лодыжки — правда, их весьма умело залатал Снейп. Редукто прямо в сердце. Белла со своим проклятием — раз семь раньше, когда испытывала, и три — когда мы спасали Рона. Испанский сапожок — знаешь такой? — но это уже так, развлечение: там сначала был Круциатус, так что после него уже не так больно. Сектусемпра — не понимаю, откуда они про него узнали. И два месяца назад...

Она застыла, так и не договорив. Сказанного уже было больше, чем достаточно, чтобы вновь испытать на себе эту вечную боль, застрявшую внутри и ядовитым газом вытекающую в сердце, легкие, желудок, терзающую, мучительную — невыносимую. Гермиона тяжело и грузно дышала, из глаз — она сама не заметила — текли слезы, руки тряслись теперь просто ужасно.

Флер, с выражением вселенского ужаса на лице, молча вышла на кухню и вернулась с колбами.

— Я... — заговорила она, прикусив щеку, — я не знаю, как ты стерпела все это.

Гермиона понимающе улыбнулась и взяла из ее рук болеутоляющее и снотворное. Она тоже не понимала, как смогла выдержать. Хотя была одна причина, из-за которой Гермиона, проживая очередной день в том адском месте, продолжала говорить себе: «Еще немного».

— Это Гарри, Флер, — просто сказала она, выпивая одно зелье. — Я знала лучше других, что он, несмотря ни на что, идет к своей цели, поэтому не могла сдаться. В конце концов ни пожиратели, ни Темный Лорд никогда не понимали его стремлений. Да они и не сумели бы.

Флер всхлипнула и кинулась Гермионе на шею. Та опешила, поэтому не успела увернуться и теперь замерла в кольце женских рук, пытаясь совладать с собой. Флер может поплакать — она же не виновата в ее бедах, — но Гермионе лить слезы уже нельзя. Свои она выплакала в подземельях Малфоев, навсегда их там и оставив.

— Спасибо, что поделилась, — наконец, произнесла француженка, вытирая заплаканные глаза. Она и теперь была очень красивой. — Завтра я... Мы приготовим еще зелья, если они тебе необходимы. Но, будет лучше, если ты уменьшишь порцию, договорились?

— Договорились, — кивнула Гермиона и, уже поднимаясь в занимаемую ею комнату, вдруг обернулась на все так же стоявшую внизу девушку. — И, Флер: пожалуйста, никому ничего не говори. Особенно Гарри.

Та кивнула, спешно покидая гостиную, и Гермиона, чувствуя себя еще более выжатой, чем была, направилась к себе. Она так и не заметила прислонившегося к стене Поттера, который услышал сегодня больше, чем мог себе представить. И это новое знание душило в нем все хорошее, что могло быть по отношению к пожирателям и Волдеморту.

На второе утро после откровенного разговора с Флер, Гермиона перестала пить болеутоляющее. Проснувшись с резями в животе, но уже без трясущихся рук, она решила, что с нее хватит. Нет, довольно сидеть на зельях, теперь только снотворное — и то, на самый крайний случай. Правда, как ни храбрилась Гермиона, столкнуться с реальностью оказалось сложнее, чем она думала: боль усилилась, как только девушка поднялась на ноги.

— Ох...

Гермиона снова легла и послала к Флер патронуса-выдру, быстро выяснив, что в лежачем положении она чувствует себя лучше. Только бы на фантом не нарвался Гарри.

Гермиона так бы и пролежала ничком целый день, если бы ее опасения не сбылись. Она уже начала проваливаться в смутный гадкий сон, один из многих, которые преследовали ее разум уже около полугода, когда в ее комнату тихо, но уверенно постучали. Гермиона надеялась, что это Флер принесла ей обезболивающее, но вошедший вызвал в ней только страдальческий стон — это был Гарри.

— Привет, — прошептал он, словно тут кто-то умирал. — Можно, я войду?

Гермиона медленно кивнула, думая, какой больной она сейчас выглядит и что может подумать Поттер. Он прикрыл дверь и неуверенными шагами добрел до ее кровати.

— Флер передала тебе зелья, — и он протянул ей две колбы. Когда Гермиона помотала головой — не надо, хватит этого — взгляд Гарри стал болезненным, раненым, таким, который она уже видела. Так он смотрел на нее в Малфой-мэноре, когда ее уводили от него и когда Беллатриса приставила ей к горлу нож.

— Если тебе больно, ты не должна... — начал Гарри, но запнулся, потому что Гермиона снова молча отказалась. Он вздохнул и присел на край ее кровати, заглянул в ее глаза, подернутые дымкой, и покачал головой. — Ты думаешь, что я ничего не замечаю. Но это не так.

Гермиона посмотрела на его сосредоточенное лицо — и промолчала. Говорить сейчас с ним было самым трудным из всего, что в данный момент она могла себе вообразить. Видеть его, слышать, смотреть в эти нереальные зеленые глаза — даже это было чересчур. Потому что все, что Гарри делал — переживал, все, что говорил — давало призрачную надежду на защиту, а его глаза — добрые, сострадающие глаза его матери — пытались отыскать в ее душе то, чего не было. И Гермионе приходилось еще труднее, потому что оправдать его ожидания не получалось. Он всегда видел в ней что-то такое, чего даже сама она в себе не находила.

— Ты думаешь, — продолжал Гарри, не получив ответа, — что мы ведем разные битвы. Что моя цель — убить Его, а твоя — помочь мне любой ценой. Даже пожертвовать собственной жизнью. Но ты глубоко ошибаешься, Гермиона.

Он взял ее руку в свои и мягко сжал. Гермиона даже не пыталась увернуться, так была взволнована неожиданными действиями с его стороны.

— Ты самая умная ведьма своего поколения, но из-за этого думаешь, что знаешь, как будет лучше для других. И, Мерлин, сейчас ты так ошибаешься! — Гарри прижал ее ладонь к своей щеке, сам провел пальцами по ее и, наклонившись, прошептал прямо в ухо: «Если ты отдашь свою жизнь собственной битве, то я проиграю. Тебя не будет рядом со мной — и тогда Он победит.»

Гермиона отшатнулась от его лица, словно он был прокаженным, с таким явно читаемым отчаянием и болью в глазах, что слепой бы заметил. Гарри же, казалось, не обратил на это внимания, потому что сжал ее ладонь сильнее.

— Посмотри на меня, слышишь? — вкрадчивый голос заставил ее повернуть голову в его сторону. Нет, пожалуйста, молчи, молил ее разум, хватит, я не хочу слышать таких вещей! Но Гермиона ничего не могла сказать и хоть как-то отказать ему — потому что она бы оказала сопротивление кому угодно, кроме Поттера, человека, за которого она без раздумий отдаст жизнь. Отдаст, но ни за что не примет в ответ его.

— Нет, — слабо произнесла Гермиона, но Гарри взял свободной рукой ее за подбородок и поднял вверх. Слезы против воли хлынули из закрытых глаз — она боялась смотреть на него, боялась его слов и того, что может за ними последовать. Отчаяние. Произнеси Гарри эти слова, и оно накроет ее с головой.

Поттер был безжалостно непреклонен.

— Гермиона, я хочу, чтобы ты знала, — тихо-тихо говорил он, но ей казалось, что его голос громом звучит в ее ушах. — Ты отдала мне свою жизнь одной короткой фразой, но если ты хочешь себя погубить, пытаясь спасти меня, — такая жизнь мне не нужна. Только не так. Только не твоя.

Гермиона молча плакала и, когда открыла глаза, увидела серьезное лицо Гарри Поттера, самого великодушного волшебника, которого она знала. Он вздохнул, будто спрашивая: «Все еще не понимаешь, так ведь?», и увидел в ее взгляде мольбу. Не говори мне, молчи.

И тогда он повторил ее слова, за которые Гермиона готова была ответить в любое мгновение, но которые совершенно не желала услышать от него, потому что они означали бы крах всем барьерам, построенным ею вокруг своей души.

— Я за тебя умру.

Гермиона думала, что будет просить его забрать их обратно, но ничего не сделала. Он смотрел на нее с немой решимостью во взгляде — так он шел за философским камнем, в прошлое к Сириусу, на испытания Турнира, в Министерство, за крестражами и в Малфой-мэнор. Она знала, что такой Гарри точно понимает, на что идет, и какие последствия могут его ожидать. Но именно такого ей сейчас видеть не хотелось. Никогда бы не хотелось после этого обещания.

— Я не возьму твою жизнь, — Гермиона попыталась произнести это твердо и настойчиво, но Гарри дернулся, как от бладжера.

— У тебя я разрешение точно не собираюсь спрашивать, Гермиона, — опять повторил он ее слова.

Она вывернула свою руку из его, упрямо стерла бегущие по лицу слезы. Такой ответственности Гермиона не желала, но ей вручили ее без согласия — и что она могла поделать с этим? Глухое, ноющее чувство безысходности тлело где-то глубоко внутри, Гарри смотрел своими проклятыми глазами прямо в душу, разрывая и без того кровоточащее сердце на последние крохотные куски. Он опять обманул ее, пообещав, что защитит, а на деле заставив страдать больше, чем Беллатриса и все пожиратели.

Гермиона все еще молчала, когда он мягко высвободил одну ее руку из складок одеяла и медленно повел палочкой по разноцветным синякам на кисти и выше. Они нехотя сходили с ее кожи, и это приносило необъяснимое облегчение. Гермиона следила за его действиями с некоторым удивлением. Одна рука, вторая — Гарри стер их все, потом перешел к ногам и, немного помедлив, взглядом попросил оголить живот. К этому моменту ведьма так расслабилась, что позволила ему водить рукой по своей бледной коже беспрепятственно. Синяки и царапины плавно сходили с ее тела.

— Повернись, — попросил Гарри, и она безропотно подчинилась. Ощущение свободы и легкого головокружения заставили ее невольно улыбнуться, хотя все эти следы не приносили ей особого дискомфорта, пока она не видела себя в зеркале.

— Это самое малое, что я могу, — наконец, сказал Гарри. Он все еще шептал, но Гермионе это казалось естественным. Она повернулась к нему лицом и, положив свою руку на его, переплела их пальцы. Этот простой жест нес в себе столько невысказанного, что некоторое время они просидели молча, ощущая себя заполненными до самых краев.

Потом Гарри встал, обошел кровать и лег рядом с Гермионой, осторожно обнимая ее за талию.

— Спи, — шепнул он, и она закрыла глаза. Гермиона хотела попросить его о чем-то, но ускользающее сознание не помогало, и тогда Гарри, словно услышав ее, ответил: «Я никуда не уйду и буду рядом, когда ты проснешься.»