Мир тебе, Воин (джен)

Вирджи стрелой летела между прохожими, заполняющими вечерние улицы. Она не воспользовалась ни автобусом, ни метро, любой транспорт казался сейчас медленным. Упоённая скоростью, она чувствовала себя искрящимся призраком. Ощущение было как из детских снов, когда можно, раскинув руки, бросится с вершины, зная, что сможешь полететь.

На мраморных ступенях Храма ещё фотографировались туристы, пытаясь поместиться в объектив вместе с разомкнутой аркой. Она проскользнула мимо стражей и чуть не столкнулась с архивариусом, несущим стопку книг.

— Вирджелия, — он укоризненно посмотрел на девочку.

— Они существуют! — воскликнула она, сияя своей великой радостью.

— Кто?

— Боги!

Вирджи улыбнулась и побежала по дорожке в поисках Альраи. В главном здании его не оказалось, а на траве возле столовой за шахматной доской сидели Магги и Тирс.

— Привет! — махнул рукой Магги. — Меня дядя подвёз, так что я сегодня первый.

— А у меня секция отменилась. Вот и решил составить компанию бедолаге. Тарий поделился с нами доской.

— Я встретила её! — воскликнула Вирджи.

— Кого?

— Табит!

— Кого ты встретила? — медленно переспросил Тирс.

— Табит, она явилась мне в Императорском парке!

— Табит? Она? А ты уверена, что не перегрелась на прогулке? — с сочувственной улыбкой покачал головой Тирс.

— Уверена, я видела её, как сейчас тебя! Не знаю, почему, но она оказалась женщиной.

Тирс посмотрел на Магги и развёл руками:

— Альраи мерещатся демоны, Кайт думает, что он Мелкон, теперь вот Вирджи. Похоже, это заразно. У тебя, Магги, крылья за спиной не чешутся?

— Дурак, я говорю правду!

— Вон идёт Найдж. Сейчас спросим, не привиделся ли ему кто-нибудь.

Найджел медленно шёл по белой дорожке, а на полшага позади него, словно соблюдая фестивальный церемониал, шагали Эрстон и Твид Садатони.

Вирджи посмотрела в дышащее спокойной уверенностью лицо Найджела и поняла.

— Тебе тоже явился он?

— Да, — ответил тот, будто никогда не сомневался в собственной божественности.

— Нужно найти Альраи, — Вирджи потянула его за руку, своей неукротимой энергией разбивая стройное шествие. — Быстрее!

Когда они скрылись за деревьями, Тирс пробормотал:

— Это что, коллективное помешательство?

— Наал пробудился, — сказал Эрстон. — Найджел видел его.

Они пошли за друзьями, нашедшими Альраи возле заводи. Истекал третий день, и тени под глазами настоятели стали глубже. Но Вирджи не замечала теней. Подбежав к старику, она воскликнула:

— Альраи, они пробудились! Наал и Табит!

— Что? — все тени и тревоги на мгновение слетели с его лица.

— Мы с Найджелом видели их!

— Правда? — он выглядел новогодним духом, которого внезапно самого одарили сокровищем.

— Кого вы видели, милая? — спросила бабушка Сария, выходя из тенистой аллеи под руку с Накайном.

— Их… — произнёс Эрстон.

Воздух вокруг Вирджи начал густеть, словно кто-то пытался связать покрывало, нанизывая на спицы солнечные лучи и ветер. Невесомая ткань дрогнула и ожила чертами мягкого женского лица. Призрак качнулся и двинулся навстречу другому призраку, выросшему за спиной Найджела.

Все замерли, а они шли, две солнечные тени, потом остановились.

— Здравствуй, — послышалось в шуме ветра.

— Здравствуй, — прошелестело в ответ.

Они попытались прикоснуться друг к другу, но ладони прошли насквозь.

— Легче, чем воздух… — прошептал Наал, печально улыбаясь.

— Прозрачнее, чем свет… — ответила Табит.

Потом они сидели на камнях возле пруда.

— Мои глаза не помнят этих зданий, — проговорила Табит, глядя на поднимающийся над деревьями золотой шпиль, вокруг которого вились воздушные змеи. — Мне трудно сохранять в них зримость. В камнях я чувствую силу, — она коснулась шероховатой, нагретой солнцем поверхности. — Жаль, что уже не могу ощутить тепла.

— Госпожа Табит, ваш облик… — Альраи замялся.

— Я женщина, — она рассмеялась лёгким, серебристым смехом. — Вы удивлены?

— К сожалению, храмовые постройки и архив несколько раз уничтожались пожарами. Многие из ранних документов не сохранились, — проговорил Тарий, восхищённым взглядом пожирая возродившихся богов.

— Да, здесь многое изменилось, — проговорила Табит.

— Даже наши имена, — Наал разглядывал свои прозрачные руки. — При жизни нас редко величали Богами.

— Но ваша сила, — осторожно произнёс Альраи.

— Нас коснулся небесный свет, стократно увеличивший то, к чему каждый имел склонность. Я любил часами просиживать в лавке алхимика — и мне открылся смысл древних слов, и появилось умение сплетать их в заклинания. Табит — вся живая энергия — получила возможность управлять реками и камнями.

— Но я никогда не была богиней, а уж тем более богиней милосердия, — горько проговорила женщина.

— Как и я не был целителем, — покачал головой Наал. — Словесные фокусы, способные придать крепость строящемуся зданию и борющемуся с недугом телу — вот всё, на что я способен.

— А Мелкон? — тихо спросил Найджел.

— Здесь вы не ошиблись, — ответил Наал. — Храбрость, горячее желание идти навстречу препятствиям и преодолевать каждое из них были его сутью. Наверное, потому его меч мог разрушить любую преграду.

— Кайтос Сорнэй, мальчик, который стал сосудом для Мелкона, отправился три дня назад на Акелдаму. Вы знаете, что с ним?

Табит опустила голову, вместо неё ответил Наал:

— Акелдама покрыта туманом, наш взгляд не может проникнуть туда.

— Как вы смогли вернуться? — спросил Тарий.

— Знаки, — ответил Наал. — Я придумал знаки, которые верно написанные на сильных духом, могли бы стать для нас с Табит якорями.

— А Мелкон? — снова спросил Найджел.

— Его душа улетела раньше, — мрачнея, ответил Наал. — Для него я сплёл другие слова. Словно сигнальные огни, они должны светить ему во мраке.

— А как же сателлиты? — удивился Марк Тирс. — Для них вы знаков не придумали?

— Подвиг наших друзей выше нашего, — вскинула голову Табит. — Они остались на палубах Небесных Кораблей, имея только силу своего сердца и своих рук. У нас не было возможности привязать к их душам якоря.

— И права тоже не было, — едва слышно прошептал Наал.

— Но тогда что же за закорючки мы рисовали на своих руках? — изумился Магги.

— Я этих символов не писал, — сказал Наал. — Возможно, ритуал придумали позже для поддержания… симметрии.

— Но в них нет никакой силы? — Эрстон поражённо смотрел на свои руки.

— В них нет никакой силы, — повторил Наал.

— Ну, всё! Можем паковать вещи! — хлопнул рукой по коленке Марк Тирс.

— Если таково веление вашего сердца, — сказала Табит.

— Мне и тут хорошо, — пробормотал Магги, украдкой поглядывая на непривычно задумчивую Вирджи.

— Да и мне неплохо, — усмехнулся Марк.

Они говорили, пока солнечные призраки не истратили свои силы и не растворились в лучах заката.

Тогда служители Храма разошлись по флигелям, а дети отправились по домам, чтобы собраться на следующий день и снова говорить.

Несмотря на тяжесть ожидания, в душе Вирджи поселился необыкновенный покой. Возможно, довольство собой было не очень красивым чувством, но сейчас она испытывала именно его — и ей было от этого хорошо. Больше не нужно было пытаться оправдать собственное существование в глазах родителей, одноклассников, учителей, самой себя, наконец. Золотистый призрак, скользивший за её плечом, был оправданием, опознавательным знаком, видимым во тьме самого кромешного одиночества.

Вирджи всегда умела усилием воли превращать реальность в нужную ей картину, безжалостно отметая лишние детали. Теперь усилий почти не требовалось. Она видела, как Кайт возвращается победителем и Гелиадор чествует героев, впервые пробудивших великих Богов. Даже если победить Гадара окажется не так просто, Кайт вернётся, и они вместе, объединив силы, повергнут врага. Может, её доля в общих усилиях окажется даже большей. Хотя корабль Табит следовал последним, видно, что эта женщина обладает энергией, которой может позавидовать Наал. А уж про Мелкона в исполнении Кайта и говорить нечего!

Вечером вторника она рисовала реальность с особой тщательностью: уснуть, не тратя силы на бессмысленное разглядывание потолка, и, проснувшись, услышать хорошие новости. Но когда пижама была уже надета, а волосы расчёсаны и заплетены в косы, раздался звонок. Горничная постучала и сказала:

— Госпожа Вирджелия, вас просят к телефону.

Девочка вздохнула. Никакие просьбы не могли избавить её от этой Вирджелии. Только попадалась сговорчивая женщина, как мать заявляла, что дочь развращает прислугу, и проводила воспитательную работу.

— Опять Минси? — спросила она, прикидывая, насколько может затянуться вечерний разговор с одноклассницей.

— Это господин Экейн.

Вирджи выбежала из спальни и рванула трубку.

— Я слушаю, — произнесла она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Они вернулись. Нам может понадобиться помощь госпожи Табит. Вы сможете приехать?

— Да.

— Передайте, пожалуйста, трубку кому-нибудь из взрослых. Я объясню ситуацию.

— Родителей нет дома. Меня отвезёт шофёр.

— Хорошо, записывайте адрес.

Пока Вирджи неслась в машине по ночным улицам Гелиадора, она пыталась нарисовать картины будущего. Сминала и рисовала снова. Но на этот раз волшебство ей изменило.

В больничном крыле не было обычной тишины. Бегали врачи, нервно шагал Экейн, Накайн стоял, сцепив морщинистые руки. Сария гладила по голове плачущую мать. Бледный, как больничные стены, стоял Альраи. Покрытый тенью и запёкшейся кровью, полулежал в кресле профессор Войд. Медсестра несколько раз подходила к нему, но он отводил протянутую к своим шрамам руку и кивком указывал на дверь палаты.

Когда с тела смыли кровь, оказалось, что нанесённая острым предметом рана затянулась. Кайт выглядел почти здоровым, если не считать алой черты под сердцем. Но жизненные показатели на мониторах падали с каждой минутой. Стандартный набор питательных веществ по прозрачной трубке в вену — всё, что могли сделать врачи.

Вслед за Вирджи в комнату ожидания вошёл Найджел. Альраи очнулся и, схватившись за них, прошептал:

— Если вы можете помочь, пожалуйста, помогите!

Найждел и Вирджи вошли в палату и закрыли двери. Воздух вокруг них начал искриться, и два золотистых призрака склонились над Кайтом. Наал низким голосом плёл заклинание, пытаясь запечатать почти невидимую, но продолжающую гореть рану. Стоящая рядом Табит наполняла его слова силой.

Они накладывали чары, пока их собственные контуры не стали теряться. Тающие призраки золотыми искрами рассыпались в воздухе. Найджел и Вирджи, держась друг за друга, чтобы не упасть, вышли из палаты.

Заметившая их медсестра строгим голосом напомнила о правилах посещения, но, заглянув в палату и посмотрев на показатели мониторов, с радостным лицом побежала за доктором.

Осмотрев больного, врач подтвердил, что кризис миновал. Пульс был слабым, но ровным, тени на лице утратили голубоватый оттенок.

— Спасибо, — прошептал Альраи.

— Вот видишь, дорогая, нет причин для волнения, — ласково сказала Беате Сария. — Отдохни немного.

— Я останусь здесь! — воскликнула женщина.

— Выпьешь горячего чаю и вернёшься, — бабушка взяла её за руку. — Ему нужно увидеть твою улыбку, когда он проснётся.

Она мягко вывела женщину из комнаты. В коридоре к ним присоединился Альраи. С того момента, как он переступил порог палаты у него в голове калёным железом горели слова, сказанные Норвеном Войдом: «Он не Мелкон. Вы послали на Акелдаму безоружного». Беата Сорнэй их не слышала и считала произошедшее с сыном несчастным случаем, случившимся по дороге к горному святилищу. Но это не облегчало ему поиск слов, чтобы попросить прощения.

— Я рад, что Кайту стало лучше, — произнёс он самую банальную фразу.

И вдруг она сама обратилась к нему в надежде получить отпущение.

— Я плохая мать! Знаете, недавно он пришёл ко мне и спросил, зачем живут люди. Я не смогла быстро придумать ответ, и он спросил, зачем живу я. И я сказала, что он смысл моей жизни. Что я родилась, чтобы он мог прийти в этот мир. Нельзя говорить такое! Нельзя заставлять человека становиться чьим-то смыслом!

— Госпожа Сорнэй… — Альраи коснулся её плеча.

Но она перебила, горячо и горько:

— А самое ужасное — я ему солгала! Да, я часто думала, что живу ради него. Но не тогда, не тогда… В тот вечер я думала о себе, что живу, чтобы просто быть счастливой. Последнее время я думаю только о себе…

— Быть счастливой — чудесная цель жизни, дорогая, — проговорила Сария, увлекая её к автоматам с напитками. Но в старых мудрых глазах женщины дрожала печаль: она не знала, кто больше нуждается сейчас в сострадании: женщина, которую она вела под руку, или старый настоятель, который оставался позади в быстро пустеющем коридоре.

Найджела с Вирджи увела медсестра, Накайн понёс им восстанавливающие травы. Экейна Альраи отпустил в Храм, поговорить с ожидающим там известий Тарием и подготовиться к новому дню.

Оставался человек, лежащий в кресле в углу комнаты ожидания. «Он не Мелкон. Вы послали на Акелдаму безоружного». И вот тут у Альраи совсем не было слов.

Настоятель заставил себя вернуться и остановился перед креслом.

— Норвен, тебе тоже нужна помощь. Позволь врачам осмотреть тебя.

Он молчал, глядя в пустоту перед собой.

— Ты прав, — сдался старик. — Я совершил чудовищную ошибку, едва не стоившую вам жизни. Единственное моё оправдание…

— Вы хотели всё сделать правильно, — глухо проговорил Норвен.

— Я хотел защитить доверенное мне. И хотя Кайт оказался не Мелконом, вы удостоверились, что Гадар освободился. Теперь мы знаем, к чему готовиться. Возможно, именно поход на Акелдаму позволил пробудиться Наалу и Табит. Ваш подвиг не был напрасным!

Норвен резко поднялся:

— А если бы он умер там? Наш подвиг и тогда не был бы напрасным? Кианан, вы не знаете, что прячется в том лесу! Не знаете, как лес извратил бы ваши желания и ваши страхи. Я… я чуть не убил его, потому что вместо Кайта увидел белую маску Мелкона. Это тоже имело бы оправдание?

Настоятель ступил назад, пытаясь укрыться от горящего взгляда.

— Я шёл назад, зная, что каждая минута отдыха может стать для него смертельной. Зная, что мне нужно снова пройти через этот проклятый лес и не убить его. Сотни раз мне казалось, что я несу мёртвое тело. А лес шептал, что я должен оставить его там, среди деревьев, в которых он видел погибшего отца. Оставить его, чтобы спастись самому и успеть сообщить вам о воскрешении Гадара. Если бы я оставил его там умирать, Кианан, это тоже было бы подвигом?

Так и не дождавшись ответа, Норвен ушёл, и Альраи остался с Кайтом один.

Пробуждение Наала и Табит стало для него оправданием, знаком, что ему воздалось по его вере. А этот завёрнутый в белые простыни юноша был символом роковой слепоты веры. Сколько раз Кайт говорил ему, что не чувствует в себе Мелкона, а он не желал слушать, предпочитая считать это скромностью, робостью.

— Ты был прав, Джая, — прошептал Альраи.

Пришла Беата Сорнэй, и он оставил её наедине с сыном. А сам бродил по больничным коридорам, не находя для себя ни сил, ни права спать.

Под утро вернулся Норвен. Он сменил одежду и стёр кровь, но скорее всего воспользовался своим домом, а не помощью врачей. У Альраи были сильные сомнения по поводу его здоровья — выглядел он не намного лучше своего ученика — но настаивать на встрече с доктором побоялся.

Меж тем Норвен подошёл к Кианану и, когда тот уже приготовился к новому потоку обвинений, проговорил тихо:

— Простите, я резко говорил с вами. Я оказался не готов к тому, что увидел на той горе. Но я сам вызвался идти туда. Вы не заставляли меня.

— Я заставил его — ты это хочешь сказать?

— Я не имел права так говорить с вами, — не ответив, продолжил Войд. — Вы спасли мне жизнь, и я этого не забуду.

— Норвен…

— Если вы согласны простить мне мои слова, то не будем больше об этом, — перебил Войд, стараясь снова не расплескать горечь и гнев. — Отдохните, я посмотрю, как он.

— Вряд ли я смогу уснуть, — он красными от бессонницы глазами посмотрел в окно, за которым начинался рассвет.

— Тогда выпейте кофе, чтобы не спать.

Из палаты в поисках своей дозы кофе вышла бледная Беата. Увидев профессора, она подошла, прижимая к груди руки:

— Простите, я не поблагодарила вас!

— Вам не за что благодарить меня, госпожа Сорнэй, — проговорил Норвен, опуская глаза.

— Неправда! Кайт много говорил о вас! Как вы занимались с ним в Храме. Знаете, в детстве он был очень смышленым ребёнком, но смерть отца, переезды — всё это повлияло, и в школе ему было тяжело. А в этом году он написал тесты по всем предметам! Он так радовался! Кайт говорил вам? Он теперь мечтает строить дороги!

Чувство вины в глазах Альраи стало почти нестерпимым. Норвен Войд слушал женщину, придавленный почти такой же виной.

— Я выпью кофе и вернусь, — сказала Беата.

Проводив её и настоятеля, Войд зашёл в палату. Остановившись у постели, он посмотрел в бескровное лицо. Дыхание раненого стало прерывистее, губы хватали воздух. Норвен хотел позвать доктора, но Кайт вдруг открыл глаза. Мутным взглядом он обвёл палату, а потом вспомнил. Лицо озарила слабая улыбка:

— Профессор, вы смогли в одиночку пройти Туманный лес.

Норвен Войд проговорил, садясь на постель:

— Я был не один.