Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением (гет)

Примечания:

Сегодня исполняется ровно два года с того момента, как я впервые опубликовала "Войну", и по такому случаю — новая глава. Надеюсь, в грядущем году мне удастся закончить перевод всей работы, включая экстры, хотя я, как и всегда, не загадываю, потому что меня ещё ждёт написание диплома, защита и начало PhD. Где найти время на всё про всё даже не знаю, но вдруг этот год решит нас пощадить. В любом случае, всех с Рождеством и наступающим Новым Годом, пускай всё у всех будет хорошо!

Шестое января, 2000 год. Четверг

Гермиона Грейнджер не хранит приятных воспоминаний об отделе тайн. При воспоминании о проклятии Долохова грудная клетка отдаётся фантомной болью; перед встречей с Визенгамотом приходится принять и обезболивающее зелье, и успокаивающий бальзам, потому что каждый раз, закрывая глаза, Гермиона видит перед собой пустое посмертное выражение на лице Сириуса.

Гарри, как всегда, рядом. Он надел все имеющиеся у него аврорские регалии, в основном для устрашения, поскольку сегодня у него выходной. Гарри в полной мере пользуется своей репутацией, и Гермиона ему очень благодарна.

По другую сторону стоит Драко. Гермиона долго размышляла, стоит ли ему присутствовать на заседании Визенгамота, но, благодаря Люциусу, он владеет уникальной информацией о членах совета, которую нельзя сбрасывать со счетов. Как бы Гермиона ни любила его, она не дура — Драко Малфой слизеринец до мозга костей, и его с ранних лет учили читать людей и манипулировать ими в своих интересах, а сейчас Гермионе нужно любое влияние, до которого получится дотянуться.

Чёрные двери распахиваются, и троица входит внутрь, где их встречают суровые лица ведьм и волшебников разных лет. Кингсли сидит в центре, рядом с ним Эрнест Хокворт и Гавейн Робардс, начальник Гарри. Робардс — глава отдела магического правопорядка, и Гарри его уважает; Гермиона почти уверена, что в этой комнате он союзник.

Лицо Кингсли ничего не выражает, но Гермиона замечает, что он выглядит таким же измученным, как и она. Интересно, думает она, слышал ли он о Ханне, Трейси Дэвис или других волшебницах, которые поженились себе на беду.

— Мисс Грейнджер, вы были приглашены на слушание в полном составе Визенгамота, что весьма необычно. Пожалуйста, расскажите нам, зачем вы нас сегодня созвали. — Эрнест Хокворт смотрит на неё прищуренными глазами. Пускай Кингсли и сидит в кресле министра, очевидно, что бразды правления сейчас находятся в руках Хокворта.

— Благодарю, что собрались ради меня, — говорит Гермиона со спокойствием, которого вовсе не испытывает. — Я просила о встрече с Визенгамотом, чтобы обсудить Закон о Восстановлении Магической Нации и многочисленные последствия, которые он имеет для Волшебной Британии.

— Уверен, что вам неизвестно, мисс Грейнджер, но после введения ВМН экономика страны улучшилась: Гринготтс сообщил о двенадцатипроцентном увеличении количества хранилищ и галлеонов, а также о почти трёхпроцентном ежемесячном росте числа предприятий в Косом переулке. В больнице Святого Мунго за последний месяц было подтверждено больше магических беременностей, чем за последние три года. Может, это и есть последствия, о которых вы говорите?

Эрнест Хокворт говорит это медленным, уверенным тоном, от которого позвоночник прошибает всплеском гнева. И не только у неё: Гарри незаметно наклонился в её сторону, и пускай он выглядит спокойным, его челюсти крепко сжаты от сдерживаемых эмоций. Гермиона часто видела такое на пятом курсе.

Драко рядом так неподвижен, что напоминает статую. Гермиона уже почти забыла, какой силой обладает его имя даже после войны, но сегодня в этом невозможно ошибиться. На Драко мантия, которая стоит дороже, чем весь её дом, и самая мрачная Малфоевская усмешка, которую он отрабатывал годами. Если бы Гермиона не провела с ним утро, уютно свернувшись калачиком на диване и планируя встречу с Визенгамотом, она бы мгновенно сникла под силой его взгляда.

— Мистер Хокворт, пока эти…

— Верховный чародей, — холодно прерывает её Эрнест, наклонившись вперёд и сцепив пальцы под подбородком. — Мисс Грейнджер, я уверен, что ваши намерения праведны. Но, если быть откровенным, у вас не имеется никакого опыта в нынешней ситуации, вы едва окончили школу и, судя по всему, сообщили прессе, что счастливы в браке. Я ошибаюсь?

Гермиона вздрагивает и делает шаг вперёд, оставляя Гарри с Драко за спиной. Несмотря на намерение сохранять спокойствие, она вряд ли захочет оставить это без внимания.

— Верховный чародей Хокворт, — безапелляционно заявляет она. — Ваше пренебрежительное отношение ко мне и тому ужасному положению, в которое ВМН поставил стольких волшебников, — это, если говорить действительно откровенно, худший случай министерского идиотизма со времён невежества министра Фаджа в отношении Волдеморта.

При упоминании бывшего министра по залу проносятся вздохи и ахи, и Гермиона, рассчитывавшая на это, начинает свою речь:

— Мне всё равно, если вы считаете, что у меня «нет никакого опыта в сложившейся ситуации». Вы заблуждаетесь, если считаете, что я не способна провести исследование — рост, о котором вам сообщает Гринготтс, не имеет ничего общего с ростом бизнеса, а связан исключительно с перемещением вкладов старых семей. В частности, ведьм, благодаря ВМН оказавшихся в полной власти нежеланных мужей — мужей, которым достаётся семейное наследство, на которое они не имеют ни малейших прав! Хранилища объединяются, а волшебники и ведьмы достают галлеоны и конвертируют их в магловскую валюту, готовясь — я уверена — к побегу от вашего тиранического и бестолкового закона.

— Мисс Грейнджер, как вы смеете…

— Как вы смеете? — перебивает его Гермиона. — Как вы смеете бахвалиться сообщениями о беременности из Мунго, когда знаете, что половина этих беременностей произошла в результате изнасилования и принуждения? Вы играете жизнями людей и обманываетесь, полагая, что дети, которые вырастут и узнают, что именно вы сделали с их матерями и отцами, сердечно отблагодарят вас.

— Долиш, уведите её отсюда! — кричит Хоксворт, лицо его краснеет от ярости. Аврор Долиш, сидящий в стороне, вынимает из кармана палочку. Он колеблется, и только поэтому Гермиона не обходится с ним жёстко.

Она вскидывает руку и произносит невербальное оглушающее заклинание, Долиш падает обратно на стул, теряя сознание.

Это впечатляющая демонстрация силы, и таковой она и затевалась. Гермиона тренировалась с Драко всю неделю — зал, в котором они находятся, предназначен для подавления магии, и все выступающие перед судом должны сдавать палочки, прежде чем войти. Сейчас в арсенале Гермионы остались только невербальные заклинания, в то время как члены Визенгамота ничем не стеснены.

Хокворт замирает, но делает вдох, как будто готовясь крикнуть что-то ещё, и Гермиона наносит последний удар:

— ВМН должно понести ответственность за резкое увеличение, почти на тридцать семь процентов, случаев домашнего насилия — эту статистику вы, очевидно, не удосужились узнать в больнице Святого Мунго, — а также за исчезновение почти тринадцати процентов населения Волшебной Британии, состоящего из прекрасных волшебников и ведьм в возрасте от девятнадцати до сорока лет — именно таков возраст тех, кого затронул ВМН, — которые бежали из Британии после введения закона. И наконец, — Гермиона делает краткий вдох, обводя острым взглядом комнату, людей, которых она никогда не встречала или едва знает, но которые имеют влияние, чтобы сделать что-то правильное. — Этот постыдный закон ответственен за смерть Трейси Дэвис и Терри Будро, двух маглорождённых ведьм, вынужденных вступить в брак с известными приверженцами чистоты крови. Кроме того, он также ответственен за магическую кому, в которую впала член Ордена Феникса Ханна Аббот в борьбе за свою жизнь.

— Мисс Грейнджер! — Голос Хокворта звучит оглушительно громко, и Гермиона, сама того не желая, вздрагивает. — Слушание окончено — вы оглушили аврора министерства, и будете взяты под стражу за нападение. Арест…

— Если вы арестуете Гермиону, вам придётся арестовать меня. — Голос Гарри, обманчиво мягкий и смертоносный, как ножом разрезает воцарившуюся в зале заседаний атмосферу. Гермиона в очередной раз вспоминает, как глупо было не замечать силу Гарри. Сейчас она чувствует её даже спиной, и все глаза в зале обращены к Мальчику-Который-Выжил.

Вокруг раздается шёпот, и Гермионе приходится заставить себя не ухмыльнуться. Кем бы ни были жители Волшебной Британии, все они одинаково очарованы Гарри Поттером. У Хокворта не останется иного выбора, кроме как отступить, так что теперь у них появился ещё один враг.

Гермиона уже привыкла постоянно иметь врагов.

— Мистер Поттер…

— Нет, — отрезает Гарри. — Если вы хотите арестовать нас обоих, прошу. Надеюсь, отдел магического правопорядка примет моё краткое уведомление об отсутствии по уважительной причине. Подумайте, мистер Робардс, как вы считаете, я смогу отдохнуть несколько недель от должности руководителя отдела, пока буду находиться под стражей?

— Гарри, пожалуйста, — говорит Гавейн Робардс. Он молчал с самого начала и теперь стал бледным и дёрганым. Гермионе почти что жаль его, ведь Робардс ни в чём не виноват — как главный аврор он просто обязан присутствовать на слушаниях Визенгамота. — Мы же не хотим арестовывать никого из вас, правда ведь, Хокворт?

Хокворт не отводит взгляда, но делает глубокий вдох.

— Нет. Ареста не требуется, раз уж аврор Долиш не планирует выдвигать обвинения.

Долиш, оправившийся от оглушающего заклинания Гермионы, спокойно качает головой. Гермиона улыбается ему — когда-то они были союзниками, а теперь он на службе — очевидно, ему не хочется её арестовывать.

Вдруг впервые заговаривает Кингсли, и его голос настолько неправилен в своей слабости, что Гермиона недоумённо моргает.

— Министерство нуждалось в разрешении последствий войны, как вы все прекрасно знаете. ВМН стал таким решением. У нас не было выбора.

— Выбор есть всегда, — сурово говорит Гарри. — Министерство использовало детей, чтобы вести войну их руками, а после предало этим законом. Вы сделали из нас солдат, а теперь удивляетесь, когда мы не хотим подчиняться. Министерство сделало свой выбор.

Гермиона вдыхает тишину, повисшую после слов Гарри, и усмиряет гнев. Это её шанс что-то изменить.

— Мы лишь просим министерство пересмотреть Закон о Восстановлении Магической Нации в качестве решения проблем, с которыми сталкивается Волшебная Британия. Мы понимаем, что в одночасье отменить ВМН невозможно, и предлагаем министерству сделать первый шаг — дать возможность развестись тем парам, которые отчаянно в этом нуждаются. Разрешите подавать прошения о разводе, будьте прозрачны в отношении процесса согласования и рассмотрите другие варианты как для экономического, так и для демографического роста.

— Я полагаю, мисс Грейнджер, вы уже подготовили эти «другие варианты», которые нам следует рассмотреть? — зло выдавливает Эрнест Хокворт с выражением крайнего презрения на лице.

Гермиона делает шаг вперёд и щёлкает пальцами, призывая толстый конверт, который хранился в верхней мантии Драко. Она бесцеремонно отправляет его в сторону Хокворта, и конверт скользит в его руку, словно тот сам его призвал. Необыкновенное проявление магии.

— Полагаю, здесь вы найдёте разнообразные варианты, — говорит она самодовольно. — И ещё — миссис Малфой, если не возражаете.

Она поворачивается на пятках и проходит мимо своих спутников; Драко неторопливо следует за ней, не забыв окинуть холодным взглядом каждого члена Визенгамота. Он так же умел во владении магией, как и она, и всем это известно. Все они присутствовали на суде за его преступления во времена правления Волдеморта.

И наконец, Гарри Поттер — человек, который в конце концов уничтожил Волдеморта, величайшего Тёмного волшебника за целое столетие, — качает головой, глядя на Кингсли. Очередной министр, предложивший ему разочарование и ложь. Присутствие Гарри накаляет обстановку, и Гермиона чувствует отголоски его магии даже на полпути к выходу.

Министерство жаждет власти, как несколько месяцев назад заметил Драко, и они совершили ошибку, объединив друг с другом самых могущественных волшебников Великобритании. С Гарри на их стороне, влиянием Малфоя и семьёй Уизли за спиной, министерство теперь диаметрально противоположно Ордену Феникса.

И теперь они это знают.

* * *

Гермиона с улыбкой на лице проходит через камин в дом на Гриммо, Драко с Гарри едва не наступают ей на пятки. Джинни, Рон и Джордж сидят на недавно купленном диване, очевидно, ожидая их возвращения, и при виде их Гермионе почти хочется расплакаться.

Эта неделя была одной из худших за последнее время: Рон почти каждый час проводил в больнице у постели Ханны. Джордж работал сверхурочно в магазине, подменяя его, и по их измождённым лицам видно, что они оба измотаны.

— Плохая новость заключается в том, что Эрнест Хокворт — насквозь прогнившее человеческое отродье, — заявляет Гермиона. — Однако есть и хорошая — Визенгамот решил рассмотреть нашу петицию о разрешении разводов в соответствии с ВМН, если брак не подлежит восстановлению.

— Что значит «не подлежит восстановлению»? — мрачно уточняет Рон.

Гермиона вздыхает.

— Если бы я только знала, Рон. Я отдала им все свои предложения по улучшению экономики и стимулированию роста населения, не прибегая к такому варварству, как ВМН. В пакет также вошёл пошаговый план по отмене закона, и первый шаг — разрешённый развод, так что в любом случае это уже победа.

— Это определённо победа! — улыбается Джинни. — По крайней мере, это заставит некоторых членов Визенгамота задуматься, а с учетом статьи, которую Полумна завтра опубликует о заседании, люди не смогут не обратить на это внимание!

Гермиона кивает, и в ней вспыхивает надежда, утраченная многие недели назад. «Придира» печатала материалы, полученные после последнего интервью Гермионы с Драко: читатели рассказывали обо всём — от ужасов ВМН до историй успеха, и сейчас продажи «Придиры» почти такие же высокие, как за два года до войны. Завтра Полумна выпустит статью Гермионы, почти идентичную той, что она передала Хокворту сегодня утром — то есть все варианты, которыми министерство может восстановить экономику и численность населения без обращения к Закону о Восстановлении Магической Нации.

— Ещё как обратит, даже если Хокворт подлец, каких поискать, — говорит Гарри, осторожно присаживаясь рядом с Джинни и занимая место Рона. — Пока не станет известно о беременности Джинни, статья в «Придире» должна стать самой заметной новостью на этой неделе.

Держать беременность Джинни в секрете — задача не из лёгких, это одно из немногих светлых пятен в жизни семьи Уизли, но все они поклялись хранить тайну. Ребёнок Гарри Поттера будет считаться светлым пятном и для ВМН, а это совсем не то, чего они хотят.

— Мне кажется… Кажется, Ханна будет счастлива, — тихо говорит Рон. — Когда проснётся. По крайней мере, теперь у неё будет выбор, даже если Невилла не вернуть.

Джинни хлопает в ладоши.

— Подождите… разве Невилл теоретически не может развестись с Панси — может, они могли бы…

— Нет, — перебивает Джордж. — Нет, Джин. Вот именно, что сейчас это, благодаря Гермионе, ещё только «теоретически», но мы не можем вложить надежду в голову Ханне, как и выбор Невилла. Мы расскажем ей о возможности развода, если и когда министерство даст больше информации.

Джинни немного теряет запал, но Гермиона втайне рада, что Джордж высказался. Невилл не слишком откровенничает о своих чувствах по отношению к Ханне и Панси, но вряд ли справедливо бросать этот выбор к его ногам, когда они ещё даже не знают, возможно ли это вообще.

— По крайней мере, Чарли теперь сможет избавиться от гарпии, — бормочет Джинни.

Драко прижимается к её плечу.

— Астория — человек.

Все затихают, а Джинни виновато отводит глаза. Хотя Астория с трудом прижилась в семье Уизли, в основном она просто молчаливая и серьёзная, но не то чтобы гарпия.

— Прости, — говорит Джинни. — Это было грубо. Наверное, я должна была сказать, что теперь Чарли и Астория могут избавиться друг от друга, поскольку с самого первого момента, когда они прочитали имена друг друга, было очевидно, что они друг другу не подходят.

Драко не поправляет её, но Гермиона и без того поняла — он не согласен с чем-то в словах Джинни, только ей не удаётся понять с чем. Астория, судя по всему, несчастна в роли жены Чарли и хочет отказаться от неё. Чарли тем временем успешно избегает её благодаря международному порт-ключу, который Румыния подарила ему после объявления ВМН. Из всех пар, с которыми Гермиона проводила время, они больше других нуждаются в разводе.

— К другим новостям, — объявляет Гарри, отвлекая всеобщее внимание от загадки Астории Гринграсс. — Я проследил за туннелем Розмерты, который обнаружила Гермиона, и добрался до дома. Пока наблюдаю за ним в мантии при каждом удобном случае, но до сих пор никто не входил и не выходил в моё присутствие. На доме лежат чары, но Розмерта, возможно, наложила их сама, чтобы спрятать свою семью ещё до появления всяких законов.

— Надо выманить того, кто забрал ребёнка, — говорит Рон. — Иначе ничего не выйдет. Миона сказала, что кто-то трансгрессировал, как только она вошла в дом, так что у них наверняка есть своя защита.

— Тогда придётся использовать кого-то в качестве приманки, — стонет Гермиона. Она ненавидит планы, в которых приманкой выступают живые люди. Слишком много переменных!

Гарри усмехается её словам, и на секунду она снова оказывается в лесу Дин, строя планы, которые неизбежно пойдут прахом.

— Ты всё правильно поняла. В следующие выходные я приглашаю всех нас в тот дом, подхожу к двери и, когда кто-нибудь приходит, оглушаю. Тогда мы сможем выбить из них любую информацию.

— Поттер, ты понимаешь, что просишь нас преследовать, нападать, похищать и допрашивать незнакомцев ради тебя? — зло бросает Драко.

— Новичок, — хихикает Джордж, — мы так живём годами — добро пожаловать в клуб!

Драко закатывает глаза, но больше ничего не говорит. Гермиона прислоняется к нему, и он поминутно сжимает её талию. Это успокаивает: теплая рука обхватывает поясницу, а биение его сердца ровно отдаётся в плече. Интересно, устал ли Драко от заговоров, планов и сражений так же, как и Гермиона — интересно, думает ли он, как хорошо это у них получается — воевать.

Гермиона скучает по временам, когда она просто знала много книг — хотя теперь не без гордости можно добавить, что дружба и храбрость ей тоже по плечу.

— Не хотите остаться на обед? — интересуется Джинни.

Джордж отвечает:

— Спасибо, Джин, но я утром оставил Парв за главную в магазине, так что мне лучше вернуться.

— А я согласен, если предлагаешь, — быстро отвечает Рон. — Больничная еда — мерзость, какую поискать.

Джинни смеётся и поднимается, Гарри встаёт следом. Он превратился в щенка в теле мужчины и ходит за Джинни по пятам по всему дому, предлагая дотянуться до вещей и потереться о её ноги. Сейчас Джинни это нравится, но Гермиона ждёт неизбежного появления Гарри Поттера у дверей её дома, когда его гиперопека станет непомерной.

— Вообще-то нам тоже пора идти, — мягко говорит Гермиона. — Мы с Драко почти не спали несколько дней, готовясь к этому дурацкому слушанию.

Гарри кивает.

— Да, отдыхайте. Посмотрим, какие новости опубликуют в завтрашних газетах, и, надеюсь, к понедельнику у нас будет план.

Попрощавшись, они выходят на заснеженное крыльцо площади Гриммо, и Гермиона смотрит на мужа. Он внимательно наблюдает за ней, но выражение его лица, как всегда, почти непостижимо — впрочем, за эти дни она превратилась в своего рода профессионального читателя Драко Малфоя, и по тонким морщинкам, собравшимся в уголках его глаз, несложно догадаться, что он доволен.

— Знаешь ли ты, что, когда станешь старше, у тебя появятся морщинки от улыбок, — насмешливо шепчет Гермиона.

Драко закатывает глаза.

— У Малфоев не бывает морщин.

— У всех рано или поздно бывают морщины, Драко, — возражает Гермиона, борясь с улыбкой.

Он обхватывает её руками и прижимает к себе так, что её голова оказывается под его подбородком, как кусочек пазла. Гермиона обнимает его в ответ, поглаживая пальцами спину.

— Если уж Малфою без морщин не обойтись, — говорит Драко, — то, полагаю, они должны появляться только от улыбок.

Смех Гермионы заглушается хлопком трансгрессии, и, мягко приземлившись перед домом, они высвобождают друг друга из объятий. Крыша припорошена снегом, к тому же Гермиона убедила Джуни оставить рождественские украшения ещё на неделю. Впервые дом выглядит так нарядно, и ей не хотелось избавляться от домашнего рождественского уюта.

Она вешает пальто на самый нижний крючок вешалки, Драко — один из высоких. После заседания Визенгамота он так и не сменил парадную мантию, Гермиона вновь любуется красавцем-волшебником, за которого вышла замуж.

— Наслаждаешься видом, Грейнджер?

Гермиона поднимает глаза, и видит, как Драко ухмыляется. Пойманная с поличным, она краснеет, хотя, чисто теоретически, ей разрешено смотреть сколько угодно.

Драко не дает ей шанса ответить. Он делает шаг вперёд и, ухватившись за край её нарядного пиджака, притягивает к себе. Гермиона прижимается к нему, как будто так и должно быть.

— Ты была великолепна сегодня, — шепчет он, осыпая шею нежными поцелуями. Гермиона поворачивает голову, чтобы открыть ему больше доступа, а тем временем его вторая рука пробирается к волосам, аккуратно уложенным в шиньон. Гермиона чувствует, как локоны освобождаются от пут и обвиваются вокруг его пальцев, словно хотят обнять и его.

— Спасибо, — задыхаясь, отвечает она. Руки скользят по его мантии — от него исходит тепло, и Гермиона чувствует себя как кошка на солнце.

— Грейнджер, — бормочет Драко между поцелуями, — уедешь со мной?

Гермиона смеётся на вдохе:

— Что? Куда?

Драко немного отодвигается, чтобы иметь возможность видеть её лицо. Его глаза бесконечно серые — Гермиона больше не понимает, как могла считать его холодным, потому что Драко смотрит на неё с огнем, лижущим позвоночник, и она готова сжечь весь мир, чтобы удержать его в своих объятиях.

— Когда всё закончится, уезжай со мной, — серьёзно говорит Драко. — Куда захочешь, Грейнджер. Скажи куда, и мы поедем.

— Куда угодно? — неуверенно поддразнивает она. — А если я захочу в Антарктиду, или… или на Северный полюс?

Драко не улыбается, только вертит на пальцах прядь волос — о, она, должно быть, выглядит смешно, с наполовину сползшим шиньоном, и следами укусов, краснеющими на шее.

— Если захочешь отправиться туда, то туда и поедем.

Она прижимается к нему ближе, так близко, что не совсем понимает, где начинается она и заканчивается он.

— Я хочу увидеть океан.

— Хорошо, — вздыхает он.

— И Париж, — добавляет Гермиона. — Может быть, Нью-Йорк.

— Хорошо, — повторяет он, наклоняясь лбом к её лбу. Драко прижимается к её животу, и Гермиона отчаянно хочет его — впрочем, рядом с ним желание никогда её не покидает.

— И Сидней. В Австралию, — тихо добавляет она. Звучит слишком по-интимному серьёзно для таких слов. Наверное, голос выдаёт её, потому что Драко отодвигается снова, изучая её лицо.

— Почему Сидней?

Гермиона сглатывает.

— Мои родители там. То есть они меня не узнают. Я разговаривала с целителями разума, и ущерб, который я нанесла, необратим, но…

— Прекрати, — останавливает её Драко. Он поднимает обе руки и кладёт их ей на щёки, поглаживая большими пальцами скулы. — Ты спасла их, Грейнджер. Они живы благодаря твоему выбору — ты сделала всё, что могла, с тем, что имела, и это спасло им жизнь. Это не ущерб. Это самоотверженность.

Гермиона чувствует, как на глаза наворачиваются слёзы, и ей хочется вырваться из его объятий, спрятаться подальше, как она всегда делала, но Драко не отпускает её. Он ещё не закончил.

— Тогда мы поедем туда. Сперва, — мягко говорит он. — У нас есть сколько угодно времени, Гермиона. Мы можем поговорить с лучшими специалистами. Если ничего не поможет, тогда познакомимся с ними, и они заново влюбятся в тебя.

Гермиона с трепетом выдыхает. Ей хочется потребовать от него обещаний, выведать причину его уверенности. Он целует её прежде, чем у неё появляется шанс, мягко и сладко, так, как она всегда представляла себе будущего мужа; так, как она никогда не могла представить себе Драко Малфоя ещё несколько месяцев назад.

И вдруг всё становится ясно — возможно, Драко постучится в дверь её родителей, очаровательно втянет их в разговор, а может, и останется на ужин. Она станет нервно трястись за столом, а тёплые карие глаза отца, так похожие на её собственные, посмотрят на неё с беспокойством. Папа не узнает её, но это не будет иметь значения, потому что он по-прежнему будет рассказывать свои ужасные шутки, а мама приготовит её любимые блюда, сама того не зная. И Гермиона будет молча просить прощения, чувство вины начнёт исчезать с каждым мгновением, когда она увидит их счастье в новой жизни, жизни, которую она им подарила.

И Драко будет рядом.

Она отстраняется, переплетает их пальцы и увлекает за собой по короткому коридору. За последнюю неделю спальня преобразилась: на подоконнике всё так же горят голубые колокольчики, а на тумбочке, поверх зачарованного блокнота, стоит фотография, которую Гермиона подарила ему на Рождество. Постель в беспорядке, но не от кошмаров и страха, а от страсти.

Гермиона сбрасывает пиджак, и пальцы Драко ложатся на подол рубашки, аккуратно стягивая её через голову. Пока он освобождается от мантии, Гермиона распускает волосы до конца. Раздевшись, они оказываются лицом друг к другу, и Гермиона проводит взглядом по шрамам, которые стали ей так хорошо знакомы, — свидетельствам войны в следах Сектумсемпры и бледнеющей Тёмной метке.

Его пальцы так же нежно, как и всегда, касаются проклятых слов на её предплечье; иногда Гермиона задумывается, что, где бы ни находилась Беллатриса Лестрейндж, она знает, что её племянник, кровь от крови, проводит ночи, обнимая «грязнокровку», лаская её и доказывая, что для него это не имеет никакого значения, снова и снова.

— Я люблю тебя, — шепчет Гермиона. Комната наполовину освещена последними лучами полуденного солнца, и глаза Драко сверкают серебром. Она притягивает его к себе, обмякая под тяжестью его веса. Если бы она только знала, что её ждет такое, что годы боли и крови закончатся именно здесь…

Драко глубоко целует Гермиону, руки блуждают по её телу. Он нажимает пальцами на бёдра и раздвигает их, забираясь к ней между ног. Гермиона инстинктивно обхватывает его лодыжки, фиксируя их на месте.

— Я дам тебе всё, ведьма, — шепчет Драко ей на ухо. У Гермионы перехватывает дыхание, когда одна из его ладоней нащупывает грудь, и он ловкими пальцами перекатывает её сосок, пока тот не становится острым, как кончик булавки. Гермиона горит с головы до ног, но Драко не торопится.

Он медленно движется вниз по её телу, останавливаясь на груди, уделяя ей особое внимание, и Гермиона едва различает гортанные крики, вырывающиеся изо рта. Он целует её бедра и проводит языком от пупка вниз, вниз, вниз.

Драко бесконечно дразнит её, поочередно посасывая и обдавая холодным воздухом клитор, пока она не начинает извиваться от удовольствия. Он прижимает её к себе и начинает лизать всерьез, пустив в ход руку и вставляя в неё два пальца одновременно.

Драко на мгновение поднимает голову, когда ей кажется, что она почти на пике. Его глаза — чистое пламя.

— Кончи для меня, — призывает он, и слова отпечатываются на её коже.

Гермиона только и может, что подчиниться, и когда он снова приникает к ней ртом, она разрывается на части с его именем на губах. Драко не останавливается, даже когда она хватает воздух от возбуждения, а лишь двигается вверх по её телу.

Гермиона пробирается рукой вниз и хватает его за член, награждая его задыхающимся вздохом. Она направляет его к влагалищу, и Драко медленно входит в неё, наслаждаясь каждым мгновением.

На этот раз всё происходит медленно — они занимались любовью уже много раз, и Драко всегда внимателен, но это что-то новое. Он смотрит на неё так, будто не видел ничего подобного раньше, и Гермиона с трудом замедляется и смотрит в ответ. Драко нашёптывает что-то, слова растворяются в коже, и хотя Гермионе не слышит большинства из них, всё равно понимает, что он говорит.

Он опускается и замирает: их совместное дыхание тает в тишине комнаты.

Гермиона вдавливает в него бёдра.

— Боже, Драко, двигайся…

Драко проводит ладонями по её рукам, находит запястья, а затем прижимает их к кровати. Он двигается мучительно медленно, входя и выходя из неё, будто в его распоряжении всё время мира — в прочем, так и есть.

Гермиона чувствует, как внутри снова разливается тепло, и стонет, когда он отпускает одно из запястий, проводя освободившимися пальцами по клитору. Он надавливает большим пальцем, и Гермиона едва не теряет сознание от удовольствия — и тогда, наконец, он двигается, потирая пальцем в такт бёдрам, прижимающимся к ней.

— Чёрт, Гермиона, — рвано шепчет он. — Гермиона.

Сама она забывает всякие слова, и без предупреждения чувствует, как закручивается спираль, прижимаясь к нему в оргазме. Драко практически сразу заваливается на неё, на выдохе произнося её имя.

Они лежат друг на друге, потные и липкие. Драко тяжело дышит над её шей, при этом он удерживает большую часть веса на руках, чтобы не раздавить её. Однако Гермиона была бы не против такого исхода — ей кажется, что если она каким-то образом ещё больше погрузится в матрас, станет с Драко единым целым.

В конце концов он переворачивается, берёт с тумбочки палочку и быстрым заклинанием очищает их обоих. Драко подхватывает её на руки, и Гермиона прижимается к его груди.

— Гермиона, ты… — Драко медленно отстраняется, и Гермиона моргает, открывая глаза. Не в его характере оставлять вопрос недосказанным, так что её любопытство только распаляется.

— Что?

Драко пожимает плечами. Движение оказывается неловким, потому что Гермиона наполовину лежит на плече, и её лицо вдавливается ему в шею. Она чуть не смеётся, но в последнюю секунду сдерживается, потому что ни капли не хочет, чтобы он решил, будто она смеётся над ним.

— Ты как-то говорила, что тебе нужно найти лазейку в течение года, — наконец говорит Драко. Низко и мягко, и это совершенно не вопрос. Гермиона заставляет себя не напрягаться. Она прекрасно понимает, к чему он клонит, но не готова дать ответ. Она даже не уверена, что знает, как его найти, потому что не то чтобы она не думала о детях. Она думает о них каждый раз при виде того, как Джинни кладет руку себе на живот.

— Да, — шепчет она.

Драко позволяет тишине окутать их, и Гермиона понемногу расслабляется. Его голос звучит так ласково, что Гермиона чувствует, как на глаза снова наворачиваются слёзы.

— Я не тороплюсь, Грейнджер, — говорит он. — Я просто… хотел, чтобы ты знала, что эта мысль мне не противна.

Гермиона даёт волю фантазии, как никогда не могла с Роном. Она представляет себе светловолосых малышей с серьёзными серыми глазами. Представляет, как Драко вживается в новую роль; представляет, какой он терпеливый, нежный и добрый с ними — прямо как с ней.

Гермиона представляет, как дети залечивают раны, оставленные войной; представляет, как невинные маленькие люди, никогда не видевшие ненависти, жестокости и смерти, растут, загораясь любопытством к миру, как Гермиона в юности.

Она представляет, как далеко готова зайти, чтобы её дети никогда ничего подобного не увидели — представляет любовь, которую испытывает к родителям, к Гарри и Рону, к Драко, и мысленно бесконечно умножает её, задаваясь вопросом, способно ли её сердце снова рискнуть такой болью и любовью.

— Мне не нужен ответ, — продолжает Драко, словно она не оставляла его наедине с тишиной. — Я просто хотел, чтобы ты знала.

— Хорошо, — хрипло говорит Гермиона. — Я… я подумаю об этом.

Примечания:

Гарри, Драко и Гермиона во время суда

https://pin.it/5VOkYNd53

https://pin.it/l8NU3OV6G

https://pin.it/5usdxO4bG