От ненависти до... любви? (гет)

Ему всё-таки удалось сломать меня. Он не смог этого сделать, унизив меня как свою жену. Не смог, когда пытал меня, вкладывая в пытки всю ненависть к магглорождённым волшебникам. Не смог, когда надругался надо мной как над женщиной. А сломать меня оказалось так просто. Для этого и нужно-то было, чтобы я влюбилась в него, а он оттолкнул меня. И мог ли он, произнося убивающее проклятье на нашей свадьбе, предположить, что всё окажется так просто? Могла ли это предположить я?

Я не погрузилась в равнодушие, как это было после измены Рона или насилия Люциуса. Я не плакала, забиваясь в какой-нибудь уголок, где меня никто не нашёл бы. Я как будто рассыпалась на мелкие кусочки. И собрать из них меня прежнюю не получалось, как я ни старалась.

Я стала другой. Нет, ритм моей жизни не изменился. Я так же занималась детьми и домом, встречалась с друзьями, бывала в обществе. И если в отношениях с детьми и друзьями мне как-то удалось создать видимость того, что всё в порядке, то в отношениях с мужем переменилось всё.

Люциус стал мне безразличен. Совершенно. Мне было всё равно, чем он занимается, что думает, что чувствует. В обществе я вела себя с ним по-прежнему уважительно. Но дома — нет. Я могла язвительно ответить ему, не щадя его чувства, и мне было всё равно, что после этого он мог сделать со мной. Конечно же, конфликты я не инициировала и поддерживала иллюзию того, что между нами всё хорошо. Но я больше не боялась его. Я его просто не замечала. Смотрела так же, как в своё время Драко — как будто сквозь него.

Кажется, об этом я не рассказывала. Когда Драко узнал о том, как Люциус повёл себя со мной после родов, он попытался поговорить с отцом. Об этом поведала мне Астория. Сказать, о чём Драко говорил с Люциусом, она не могла, но догадаться было не сложно. Очевидно, разговор успехом не увенчался, потому что, как сказала Астория, она никогда не видела своего мужа таким взбешённым (она употребила именно это слово), как тогда, когда Драко выскочил из кабинета отца. Но после того случая Драко избегал смотреть на Люциуса. Вёл он себя с ним по-прежнему почтительно, но лишний раз не смотрел на него. А если необходимость посмотреть всё же возникала, смотрел как будто сквозь него. Перестал он это делать только тогда, когда в имении поселилась Мелисса. По-видимому, тот поступок Люциуса примирил его с отцом так же, как и меня.

Но в этот раз я не могла даже представить, что должно было произойти, чтобы я захотела наладить отношения с мужем. Его поведение изменилось — он стал внимательным и заботливым мужем и даже в постели, вопреки своему обычному поведению, чаще проявлял нежность. Только... мне всё это было безразлично. Я не отталкивала его, нет. Просто той меня, которая с радостью откликнулась бы ему, уже не было. Не уйди он тогда, когда я призналась ему, всё было бы по-другому. Но он ушёл. А я... Я разбилась. И хотя его забота и внимание, которые он стал проявлять позже, и оказались тем средством, которым я смогла скрепить себя, собирая по кусочкам, всё же это была уже не я. Вы ведь знаете это выражение, что как бы искусно не склеили разбитую вещь, трещины на ней всё равно останутся. Так и я. Я склеила себя, но трещины всё равно остались. И заставить их исчезнуть могло только волшебство.

Так прошёл год. И неизвестно, что было бы со мной и Люциусом, если бы однажды вечером ко мне не зашла моя сестра.

* * *

Новость, что Мелисса встречается с Майклом Линделлом, принёс Драко. Ему это было крайне неприятно, и Драко даже не стал скрывать этого.

— А тебя, Грейнджер, я вообще не понимаю, — возмущался он за ужином. — Из-за него Мелисса едва не лишилась волшебной палочки, а ты так спокойно относишься к тому, что они стали парой.

— Это было три года назад, Драко, — ответила я. — Они выросли. Спроси Гарри, его родители тоже не могли терпеть друг друга большую часть учёбы. Однако потом поженились. Да и наша дружба с Гарри и Роном началась с того, что они обидели меня.

— Твои примеры ни коим образом не гарантируют, что Линделл не обидит Мелиссу.

— Если помнится, моя жена и ты все годы учёбы были врагами, — закончил наш спор Люциус, — однако сейчас за её сестру ты переживаешь больше, чем за свою собственную.

Драко кинул на него взгляд, ясно говоривший, кто был виновен в нашей вражде, но вслух этого сказать не осмелился.

И вот во время пасхальных каникул в последний год учёбы Мелисса зашла ко мне в комнату — мои бывшие покои теперь превратились в мою личную гостиную, где я могла принимать гостей. Сюда, в отличие от комнат Люциуса, члены семьи могли попасть.

— Гермиона, — сказала Мелисса, сев на диван. Поступив в Хогвартс, она стала называть меня полным именем, которое не могла выговорить, когда была маленькой и только училась говорить, и потому называла Мионой. — Майкл предложил мне выйти за него замуж, и я согласилась.

— Поздравляю, — ответила я, закрывая книгу, которую читала, и откладывая её в сторону. — Только, надеюсь, ваши матримониальные намерения не скажутся на экзаменах? Всё-таки последний год. Вы собираетесь пожениться сразу после сдачи ТРИТОНов?

— Нет, — ответила она, и я вопросительно взглянула на неё. — Не после ТРИТОНов. Через три года.

— Решили проверить свои чувства? — слегка удивившись, спросила я.

— Не мы, — ответила Мелисса. — Это условие мистера Малфоя.

Я посмотрела на неё с изумлением.

— Я сегодня зашла к нему и попросила, чтобы он повёл меня под венец, — пояснила она и тихо добавила: — Вместо папы.

Предложение заменить родителей жениха и невесты на свадьбе всегда считалось знаком особой чести, оказывемой человеку, и в маггловском, и в магическом мире. Но чтобы на это согласился Люциус?

— Он согласился, — как будто услышав мои мысли, сказала сестра. — Только при одном условии, вернее, при двух.

— Меня не удивляет, что он выдвинул условия, — покачала я головой. — Скорее, то, что он вообще согласился. Как ты его уговорила?

— Ну, вообще-то, я не уговаривала, — ответила Мелисса. — Сначала он в самом деле спросил, почему я не попросила об этом Драко. Я ответила, что люблю Драко как старшего брата, и если мистер Малфой откажется, то я попрошу его. И сказала, что без мистера Малфоя ничего не было бы — ни моего поступления в Хогвартс, ни моего знакомства с Майклом.

— И что он сказал? — поторопила я её. Неожиданно для меня самой мне захотелось узнать, как подействовали на Люциуса эти слова.

— Спросил, сколько времени мне понадобилось, чтобы прийти к такому выводу. А я ответила, что знала это всегда. Помнишь, в тот день, когда выяснилось, что я тоже волшебница, я перед сном спросила тебя, почему он не рассказал об этом раньше? Ты мне ещё ответила, что я не знаю, через что ему пришлось переступить? — Я кивнула, и Мелисса продолжила: — Я сказала ему об этом, и ещё о том, что когда начала учиться в школе, я поняла это. Он немного подумал и согласился. При условии, что мы подождём три года. Проверим свои чувства.

— А второе условие? — немного помолчав, спросила я.

Мелисса покраснела.

— Это самое странное. Я чувствовала, что первое условие не единственное, и спросила его. Он сказал, что хотел передать мне его через тебя, но раз я сама об этом заговорила... В первую брачную ночь я должна быть девственницей, — на одном дыхании смущённо выпалила она и спросила: — Ты можешь мне объяснить, почему?

Я покачала головой:

— Нет. Думаю, раз ты предлагаешь ему заменить на свадьбе отца, каждому отцу было бы приятно вести к алтарю невинную девушку. Но точно я не знаю. Я спрошу у него, — пообещала я и добавила: — Надеюсь, выдержки вам с Майклом хватит.

Я ещё помнила, как в её возрасте хотела быть с Роном.

— Хватит, — улыбнулась Мелисса. — Мистер Малфой посоветовал мне учиться проявлять сдержанность, и с тех пор я старалась следовать его совету.

— Он посоветовал тебе учиться проявлять сдержанность? — потрясённо спросила я. — Когда?

В тот вечер я наконец-то узнала, что произошло между Мелиссой и Майклом на третьем курсе.

* * *

Линделл был сыном мракоборца, погибшего незадолго до окончания войны. Собственно говоря, отца своего он не помнил. Однако, как говорится, с молоком матери впитал ненависть ко всему, что было связано с Волдемортом. В том числе и к Пожирателям смерти, двое из которых носили фамилию Малфой. Но всё же он понимал, что до Люциуса ему не добраться, а конфликтовать с Драко — нерационально. Мелисса, хоть и носившая ту же фамилию, что и подруга Гарри Поттера, всё же была для него в первую очередь родственницей ненавистных пожирателей. Именно поэтому она стала мишенью, на которой он вымещал всю свою обиду и злость.

Прожившая несколько лет в волшебном мире, но всё же понимавшая, что в конце концов ей придётся покинуть его, Мелисса не стремилась узнать о нём больше, чем я ей позволяла. Когда же стало известно, что ей этот мир покидать не придётся, было уже поздно — до начала учёбы в Хогвартсе оставалось всего несколько недель, и в первую очередь мы с Драко старались объяснить ей то, что известно было любому ребёнку из магической семьи с рождения. Поэтому в школу она отправилась, совершенно не зная ничего ни о Гарри Поттере, ни о Волдеморте, ни о том, кем являлась её старшая сестра в волшебном мире, ни о Пожирателях смерти, ни о том, что её любимый Драко и его отец были ими.

По всей вероятности, узнав об этом, она была потрясена — однако никогда она не говорила на эту тему ни со мной, ни с Драко. Более того, она никогда не скрывала, что привязана к своему родственнику Драко Малфою. На какое-то время это даже стало причиной отчуждения между нею и её факультетом. Однако она училась также хорошо, как я, всегда старалась помочь тому, кто обращался к ней за помощью и во всём, что не касалось Малфоев, была истинной гриффиндоркой — поэтому то, что она была родственницей Малфоев, довольно быстро забыли. Помнили лишь о том, что она являлась младшей сестрой героини войны.

Исключением был только Майкл Линделл. Он не упускал возможности лишний раз напомнить, что её сестра вышла замуж за пожирателя смерти, на что Мелисса с достоинством отвечала, что, несмотря на его прошлое, Люциус Малфой является членом её семьи. А семью, как известно, не выбирают. Терпение Мелиссы лопнуло, когда к очередному выпаду Линделл добавил, что я продалась Малфоям. К этому времени моя сестра знала достаточно о том, при каких условиях был заключён наш брак. Однако всё же в тот раз она сумела сдержать себя, пригрозив однокурснику наслать на него проклятье, если он ещё хоть раз посмеет высказать подобную мысль. И выполнила обещание, когда он не внял её совету.

Не знаю наверняка, но, как мне кажется, именно то, что Мелисса защищала его и Драко, тронуло Люциуса. Он в самом деле превыше всего ставит интересы семьи и ради тех, кого любит, готов многое вытерпеть. И Мелисса, чтобы не предать тех, кто был её семьёй, вытерпела и неприязнь факультета, и нападки Майкла. В этом они с Люциусом были похожи. Отозвав её в сторону после того визита к директору, он посоветовал ей вести себя более сдержанно: если Мелисса считает себя членом его семьи, то нужно учиться проявлять выдержку, потому что это всегда было сильной стороной Малфоев. И с того дня Мелисса бояться его перестала.

* * *

Как и обещала сестре, вечером я спросила Люциуса, почему в первую брачную ночь Мелисса должна быть девственницей.

— Странно слышать такой вопрос от женщины, которая сохранила девственность до двадцати четырёх лет, — насмешливо ответил мне Люциус.

— Странно слышать такое условие от того, кто всегда предпочитал тёмную магию, — парировала я.

— Милая, именно потому, что я всегда предпочитал тёмную магию, я и знаю ценность девичьей крови.

— Ну, кровь Мелиссы вряд ли нужна будет в каком-нибудь ритуале. И вообще-то, насколько я знаю, кровь в тёмной магии берётся силой — так, вроде бы, зелья и заклинания действуют лучше.

— И? — усмехнулся Люциус. Его этот разговор явно забавлял.

— Странно в этом случае слышать от тебя о ценности девичей крови.

— Девственная кровь не может быть взята силой, — сказал Люциус. — Она может быть только подарена.

Услышав эти его слова, я замерла в изумлении.

— Поэтому ни один по-настоящему тёмный маг не изнасилует девственницу, — продолжил он.

Я скептически посмотрела на него.

— И что будет, если тёмный маг изнасилует девственницу? — спросила я.

— Он будет проклят, — ответил Люциус. — Он и его потомки мужского пола. Пока не исчезнет род.

Я прикрыла рот рукой, пытаясь сдержаться, но всё же не смогла и уткнулась лицом в подушку, сотрясаясь от беззвучного смеха.

— Милая, с тобой всё в порядке? — услышала я Люциуса. Если бы я не знала, что я ему безразлична, я бы сочла, что он беспокоится обо мне.

Я посмотрела на мужа. Не слыша моего смеха, он решил, что я плачу, судя по выражению его лица. Поняв, что ошибся, он вновь стал бесстрастным.

— Можно узнать, что смешного я сказал? — холодно спросил он.

— Ничего, — ответила я, сотрясаясь от нового приступа хохота. — Просто я подумала, насколько вы, урождённые Малфои, всё-таки похожи. Из любой ситуации стараетесь извлечь выгоду. Что ты, что Драко, что Николас.

— Неужели? — язвительно сказал он. — Объясни.

— Ну, у Николаса это качество пока проявляется слабо, но со временем разовьётся. Драко, например, даже мою беременность использовал для того, чтобы попрактиковаться на мне, как в будущем он будет ухаживать за беременной Асторией. Ты же, проявив ко мне внимание в первый раз, всего лишь спасал свой род от проклятья.

Увидев гнев в его взгляде, я поспешила загасить вспышку:

— Прости-прости, — сказала я, всё ещё веселясь. — Я не считаю, что ты поступил неправильно. Скорее, я смеюсь над собой, над своей ошибкой — я-то всегда считала, что ты просто не хотел обидеть меня.

Успокоившись через некоторое время, я вернулась к нашему разговору:

— Хорошо, я поняла про девственную кровь. Но это не объясняет, почему Мелисса должна быть девственницей в брачную ночь.

Люциус немного помолчал, а потом ответил:

— Мужчина, забирая девственность женщины, взамен отдаёт ей частичку своей магии. Эта магия как бы дремлет внутри женщины, а когда женщина беременеет, превращается в своеобразный щит, который защищает её и их ребёнка до родов. И, кроме того, так ребёнок получает дополнительную магическую силу к той, что он получает от отца и матери вместе с кровью и плотью. Если первая близость происходит после заключения брака, эта сила увеличивается многократно — об этом прекрасно знают в чистокровных семьях. Но магглорождённые — они слишком много времени проводят вне магического мира, поэтому довольно спокойно относятся ко всем этим взглядам о свободе нравов. Признаюсь, я не ожидал, что ты, магглорождённая, окажешься девственницей, да ещё в таком возрасте...

Он продолжал говорить, а я... Я слишком была поражена его словами и не обратила внимания, что Люциус первый раз делает мне комплимент.

— Ты сказал — в чистокровных? — переспросила я. И, не заметив, что говорю вслух, растерянно добавила: — Значит, и Рон тоже об этом знал?

Мгновенно пальцы мужа с такой силой сжали моё запястье, что на глазах у меня выступили слезы, и я умоляюще посмотрела на него.

Едва сдержавая гнев, Люциус процедил:

— Милая, я поверил тебе, что тот поцелуй для тебя ничего не значил. Но не смей в моей постели сожалеть о том, что не твой бывший жених порвал тебя!

И он оттолкнул меня от себя с такой силой, что я стукнулась головой о спинку кровати, а сам откинулся на подушки.

Но я не обратила внимания на его грубость, потому что думала о другом. Значит, все те годы, что я считала, что Рон просто не хотел меня как женщину, я ошибалась? А на самом деле он просто уважал меня настолько, что хотел сделать всё по правилам?

Я молча легла в постель и укрылась одеялом. Все мои мысли были заняты только этим открытием. И всё же какая-то часть моего сознания воспринимала то, что происходит вокруг, поэтому, не глядя на Люциуса, я — видимо, опять сработало моё неуёмное стремление к справедливости! — сказала:

— Ты не прав. Нашу первую ночь я ни на что не променяла бы.

В следующую секунду я оказалась лежащей на спине, мои руки — прижатыми к кровати над моей головой одной рукой Люциуса, а другая его рука скользнула между моих ног.

Я ненавидела, когда он так делал. Знаете, есть такое выражение: тело предаёт. Так вот, это выражение совершенно точно. В такие минуты тело действительно предавало меня. Разумом я не желала этого, а моё тело предательски отзывалось на его ласки. Не скажу, что это происходило часто, но с того, первого, раза мы оба знали, что за всем удовольствием, которое получала я, стояло одно: Люциус напоминал мне, что имеет надо мной власть.

Отойдя от полученного удовольствия, я открыла глаза и хотела насмешливо спросить, зачем ему понадобилось показывать свою власть надо мной на этот раз? Но слова замерли у меня на губах. Близко наклонившись ко мне, Люциус напряжённо вглядывался в моё лицо. Так, словно старался в нём что-то найти. Нашёл или нет, я не поняла, но он отпустил меня и лёг на своё место. Удивлённая, я села на кровати и посмотрела на него. Я знала это выражение на его лице — так он выглядел, когда обдумывал какой-то серьёзный шаг. То, что тогда он принимал самое важное решение в своей жизни, я и подумать не могла. Но почему-то мне захотелось прижаться к нему, тем самым выказывая свою безмолвную поддержку. Совсем как раньше. Я подползла к нему ближе и положила голову ему на плечо — я не делала так с того дня, когда меня поцеловал Рон.

С самого начала между нами повелось так, что если Люциус доставлял мне удовольствие, то я доставляла удовольствие ему. Изначально это было вызвано моим стремлением отблагодарить его, а в последний год — нежеланием чувствовать себя ему обязанной. Но что бы мной ни двигало, Люциус знал, что я в долгу не останусь, и обычно усмехался, когда я начинала ласкать его. Однако в этот раз, когда я начала гладить его грудь, постепенно спускаясь к животу, он внезапно перехватил мою руку и прижал к своей груди.

— Не сегодня, — сказал он. — Спи.

* * *

Не скажу, что наши отношения изменились с того дня. Но иногда у меня вдруг появлялось какое-то необъяснимое желание поддержать Люциуса или удержать его от какой-то ошибки. Такое случилось всего два или три раза, но об одном случае я, наверное, расскажу.

Это произошло в августе прошлого года. Николас и Оливия получили письма из Хогвартса и теперь с нетерпением ждали, когда же мы отправимся в Косой переулок за покупками. Перед самым выходом я зашла к мужу в кабинет и рассказала, как мы с детьми распланировали посещение магазинов.

— Ты не против? — спросила я. — Или ты планировал что-то другое?

— Вообще-то я собирался зайти во «Флориш и Блоттс». Хотел купить кое-что для себя, заодно и детям учебники. Ты можешь в это время сходить с детьми к Олливандеру. Я был у него несколько дней назад, он должен подобрать палочки. Сами выберите, какие больше понравятся. Что с тобой? — спросил Люциус, когда я покачала головой.

— Ты не можешь так поступить, — вырвалось у меня. — Не должен.

— Прошу прощения? — недовольно посмотрел он на меня.

Я подошла и обняла его, и только потом ответила:

— Знаешь, когда мы собирали в Хогвартс Мелиссу и покупали ей волшебную палочку, Драко сказал, что ни за что не станет сам покупать палочку сыну. Но это будет только через год. А ты можешь упустить кое-что очень важное сейчас. Доверься мне, — чуть более настойчиво продолжила я. — Ты не пожалеешь об этом.

Подобрать волшебные палочки двойняшкам оказалось непросто, и в лавке мистера Олливандера мы пробыли довольно долго.

— Ну что же, мистер Малфой, видимо, вы унаследовали рассудительность своих родителей, — наконец сказал мистер Олливандер Николасу. — А ваш характер, мисс Малфой, — продолжил он, обращаясь уже к Оливии, — похоже, полностью соответствует вашему имени.

Увидев восторженные глаза детей, я невольно сжала руку мужа и посмотрела на него. Люциус, как часто бывало на людях, поднёс мою руку к губам и поцеловал. Возможно, со стороны это и выглядело, как обычная галантность. Но я знаю, почувствовала: этим он хотел мне показать, что не пожалел, последовав моему совету.

* * *

В ту ночь я проснулась внезапно. Несколько недель меня не отпускало чувство, что я не увидела что-то очень важное, не придала значения какой-то мелочи. И сейчас, кажется, поняла, чему именно. И то, что я поняла, было настолько невероятным, что я выскочила из спальни, накинув только пеньюар, не взяв палочку и даже не обувшись, и почти бегом направилась прямо к гобелену с семейным деревом Малфоев.

За пару дней до отъезда в Хогвартс ко мне прибежали дети и сказали, что на гобелене под моим портретом появилась новая надпись. Не поверив, я пошла посмотреть сама. Нет, дети не ошиблись — под прежней надписью «Гермиона Джин Грейнджер Малфой» появилась ещё одна: «Магглорождённая». Тогда все мои мысли были заняты тем, чтобы отправить детей в Хогвартс и переживаниями о том, как они устроятся в школе. Как и Мелисса в своё время, двойняшки взяли со старшего брата обещание, что мы узнаем о том, куда распределила их шляпа, из их писем, и Драко сдержал слово. И в этот раз его поступок вызвал недовольство даже у Люциуса. Поэтому только к вечеру второго дня учёбы мы узнали о том, что Николас вполне ожидаемо попал на Слизерин, а Оливия — на Когтевран. Ещё несколько недель я жила лишь ожиданием новостей о том, как чувствуют себя дети в школе. И только когда стало ясно, что они ощущают себя более-менее уверенно, что они вроде как нашли первых друзей, моё внимание переключилось на другие вещи. И одной из них была как раз появившаяся надпись под моим портретом.

Подойдя к гобелену, я внимательно всмотрелась в надпись. Слёзы потекли из моих глаз, когда я поняла, что моя догадка верна. Люциус. Люциус, готовый на всё ради тех, кого любит. Люциус, никогда не умевший показывать свою любовь. Люциус, признавшийся мне в любви так, что только я смогла бы понять это. И, вопреки правилу действовать без риска, сильно рисковавший, потому что я просто могла и не понять, что это признание. Он использовал единственное волшебство, способное вернуть меня прежнюю. Ту, которая любила его.

Даже не пытаясь сдержать слёзы, я прислонилась к стене и поглаживала вышитые буквы.

— Что с тобой? — услышала я за спиной резкий голос Люциуса.

Обернувшись, вместо ответа я бросилась ему на шею, покрывая его лицо поцелуями и слезами.

— Я люблю тебя. Если бы ты только знал, как я тебя люблю, — шептала я.

— Да что с тобой? — осторожно отстраняя меня от себя, сказал он. — О чём ты?

— Вот об этом, — я провела пальцами по надписи «Магглорождённая» и снова обняла его.

— Ну и что? — наигранно удивившись, спросил он. А сам напряжённо вглядывался в моё лицо. Чтобы убедиться, что я действительно поняла, кем для него я стала. — Очередное изменение надписи, вызванное магией нашего брака.

Я резко замотала головой.

— Нет, это не так. — Я вдруг снова ощутила себя прежней хогвартской всезнайкой. — Я знаю. Я читала об этом. Когда надпись изменилась в первый раз, я решила узнать, чем это вызвано. Людей не интересует магия гобеленов. А для неё на самом деле имеет значение только родственная связь. Статус крови ей безразличен. Иначе половина портретов вошедших в семью волшебников имела бы подпись «полукровка». Прости, я не хотела тебя задеть, — сказала я, увидев, как похолодел его взгляд, а затем продолжила: — Но это правда. Когда поменялась моя фамилия, это произошло потому, что ты признал меня членом своей семьи. Не для людей — для себя. А то, что твоя фамилия появилась позже, и то, что на гобелене отображается моя девичья фамилия, связано только с тем, что наш брак заключён по велению рун. Написать же на гобелене что-то, что не заложено в его магии, может только волшебник. Так же, как и выжечь с него члена семьи. И любое вмешательство в магию гобелена необратимо. И кроме того, — немного помолчав, добавила я, — хоть ты и пытался сделать так, чтобы надпись не отличалась от других надписей на гобелене, всё же буква «л» написана точно так же, как пишешь её ты.

— Ты не можешь этого знать, — усмехнулся он. — Я никогда не писал тебе.

Это была правда. Он никогда не писал мне писем, и я никогда не видела даже деловых бумаг, написанных им.

— Никогда, — согласилась я. — Кроме одного-единственного раза.

Единственное письмо, вернее, записка, содержащая всего два слова: «Мне жаль». Записку, под которой не было подписи, я получила на следующий день после того, как узнала о гибели родителей. И я вряд ли бы поняла, от кого она, если бы не знала, что филин, доставивший её, принадлежал лично Люциусу.

— Ты и вправду невыносимая... — начал было Люциус и остановился.

Подняв голову, я увидела, что он застывшим взглядом смотрит на что-то позади меня. Я обернулась. Прямо перед нами в воздухе сияли две руны «райдо», точно такие, какие мы увидели четырнадцать лет назад — одна чёрная, другая белая, со светящейся золотой каймой. Мигнув один раз, руны соединились и развеялись.

«Когда цель, поставленная перед вами магией, будет достигнута, только от вас и вашего мужа будет зависеть то, как вы будете жить дальше» — как будто наяву услышала я голос Дамблдора. Могла ли я подумать, что понять, насколько прав был профессор, мне придётся в тот же миг, когда магия сочтёт задачу, поставленную ею, выполненной? «Я сам не допустил бы, чтобы грязнокровка, будь она хоть трижды моей женой, родила больше детей, чем это необходимо по договору», — эти слова Люциуса я вспоминала по нескольку раз в день последние две недели и боялась, отчаянно боялась открыться ему.

— Я беременна, — не глядя на него, сказала я и даже зажмурилась, ожидая слов, которые должны были стать моим приговором.

— Тогда можно узнать, почему ты стоишь босиком на холодном полу? — послышался его голос. Фраза показалась мне невероятно глупой для Люциуса, но для меня это были лучшие слова, что муж сказал мне за всю нашу совместную жизнь.

— Жду, когда ты отнесёшь меня в спальню, — ответила я не менее глупо, глядя на него счастливыми глазами, и обняла, когда Люциус подхватил меня на руки.