Власть женщины сильней (гет)

Бенвенуто ди Менголли пришел в себя только через сутки после возвращения от отца. Едва открыв глаза, он был вынужден выслушать отповедь Валлетто за то, что так неразумно щедро растратил Силу. На самом деле, видя, что господин несколько часов кряду не приходит в сознание, слуга и учитель молодого дракона не на шутку испугался за него. Гневная речь камердинера сопровождалась взглядом, наполненным такой искренней тревогой, что это вызвало непривычный отклик в душе юноши. Бенвенуто сел на кровати, осмотрелся. Камин полыхал полным пламенем, везде в спальне, где только можно было, стояли зажженные свечи. Он спустил ноги на пол, поднялся и вдруг ощутил такой прилив сил, что не выдержал и рассмеялся.

— Валлетто, прикажи подать одежду и еды. Еды — много!

После обильного завтрака монсеньор Менголли отправился к синьоре Виктории Морно.

Ожидая пока хозяйка выйдет к нему, Бенвенуто стал невольным свидетелем ее спора с каким-то синьором. По разговору кардинал понял, что это и есть тот самый строгий врач, и он запрещал донне Кастильо какую-то поездку, заклиная ее памятью любившего ее супруга дона Фердинандо. Вот двери распахнулись шире, и в гостиную шагнул высокий худой мужчина в камзоле на испанский манер. Заметив кардинала, он склонил голову в поклоне, извинился и вышел. Следом к синьору Менголли вошла сама Виктория. На пороге развела руками и улыбнулась:

— Теперь вы понимаете, почему я не люблю сердить своего лекаря. Здравствуйте, монсеньор.

— Добрый день. Вы вновь больны? Я не вовремя?

— Нет, что вы. Просто я немного… устала на вечере в доме синьоры Юлии. А Мигель уже второй день меня корит за это. Но все это пустяки. На самом деле, я очень рада… тебя видеть, Бенвенуто.

— Я тоже, — он шагнул ей навстречу и раскрыл объятия.

— Что произошло тогда с кардиналом Перетти? Он здоров?

— Да, все в порядке. Известие о помолвке твоей сестры с Манфреди его несколько расстроило. Сейчас уже все хорошо. Прости, но я слышал часть разговора. Ты собираешься уехать?

Виктория стушевалась, легко провела по его плечу рукой и отошла.

— Да.

— Далеко?

Она лишь кивнула.

— Надолго?

— Поверь, это для твоего блага.

— Нет. Я уверен, что сам в состоянии определить, что является для меня благом!

— Я хочу помочь тебе. И знаю как.

— Виктория, я слушаю тебя, — Бенвенуто подошел к женщине и нежно, но требовательно, прикоснувшись к подбородку, приподнял ее лицо к своему.

— Король Испании выдаст свою дочь за Пьетро Альдобрандини. И сегодня у меня будет подтверждение этого — я жду кое-кого. Ты сможешь прийти к Папе не с пустыми руками.

Менголли отпустил графиню, зашагал по гостиной.

— А твой отъезд? Какая-то часть платы за это подтверждение?

— Это не важно.

— Ах, вот как?! Мои чувства — не важно?

— Бенвенуто, — она покачала головой, как мать на неразумные слова ребенка.

Бенвенуто постарался взять себя в руки.

— Прости. Я не имею права ничего требовать от тебя. Хотя, — он хитро улыбнулся, вспоминая, что первоначально привело его в дом Морно.

Но закончить кардинал не успел. Вошел слуга:

— Госпожа, к вам какой-то синьор. Он представился как дон Гаспар и утверждает, что вы его ожидаете.

— Проси.

Виктория посерьезнела, как-то внутренне подобралась. Их план с Боргезе начал исполняться.

Испанец вошел, звеня шпорами, скинул плащ и шляпу слуге, оставаясь в прекрасном расшитом золотом камзоле. Графиня присела в глубоком реверансе. Кардинал стоял чуть поодаль и выжидающе смотрел на гостя.

— Я благодарю его величество Филиппа за оказанную мне честь. Монсеньор, позвольте представить вам дона Гаспара де Гузмана, графа Оливареса, нынешнего валидо короля Испании.

Монсеньор Монтальто не позволил и толике изумления, охватившего его после представления прибывшего, проявиться на лице. Лишь почтительно склонил голову.

— Его величество предположил, что вы, донна Кастильо, не поверите никому иному, доставившему то, что привез я.

— Его величество совершенно прав. Позвольте представить вам, граф, синьора Бенвенуто ди Менголли монсеньора Монтальто.

Дон Гаспар, не скрываясь, оценивающе посмотрел на молодого человека. Этот взгляд заставил Менголли плотнее сжать губы.

— Говорят, вы сын бывшего папы Сикста.

— Говорят, будучи третьим сыном вы готовились к церковной карьере, но не преуспели в этом.

Оливарес прищурился, отчего его черные, отменно завитые, усы встопорщились. Через мгновение испанец расхохотался.

— Браво, юноша.

Смех немного разрядил обстановку, но дон Гаспар перестал смеяться так же неожиданно, как начал.

— Донна, я хотел бы поговорить с вами приватно.

Виктория посмотрела на Бенвенуто и решительно качнула головой:

— У меня нет секретов от моего священника.

— Будь по-вашему. Я привез вам две бумаги. Вы подпишите первую, — тут испанца осенила мысль, — и кардинал будет свидетелем. После — получите вторую, ту, которую ждали.

— Я готова.

— Прошу. Ваш отказ от всяких, подчеркиваю, всяких притязаний на кастильскую корону и согласие на уединение в одном из испанских монастырей.

— Монсеньор, — обратилась Виктория к Менголли, — прошу вас, прочтите все.

Кардинал понадеялся на свое знание языка и ознакомился с бумагой. Одна деталь заставила его задуматься. Дон Гаспар внимательно смотрел на прелата, и эта заминка не ускользнула от него. Монсеньор перечитал соглашение, главным образом для того, чтобы еще раз оценить возможные последствия своих следующих слов. Оливарес ждал.

— Однако, уважаемый граф, здесь не указывается то, что обитель должна быть испанской. Я правильно понимаю — его величество не настаивает на этом и синьора Виктория может выбрать какой-нибудь монастырь по эту сторону моря?

Испанец досадливо закусил ус, но тут же улыбнулся:

— Его величество был сосредоточен на первом пункте договора.

Бенвенуто вежливо кивнул и уловил теплый одобрительный взгляд своей синьоры.

— Графиня, вы можете это подписать. А в выборе обители я окажу вам всяческую помощь.

— Не сомневаюсь, монсеньор.

Стряхнув песок с подписанного Викторией документа, граф Оливарес убрал бумагу. Взамен протянул небольшой пакет, из которого графиня достала не только письмо короля, но и перстень-печатку.

— Откуда это у вас?

— От вашего хорошего друга. На любом документе, подписанном герцогом, должен быть оттиск этого перстня. Вы вольны распорядиться этим колечком. Я был против. Но король остался непреклонен.

— Вы сумеете извлечь из этого пользу для Испании и для себя, дон Гаспар, — донна Кастильо пристально, со значением посмотрела на Оливареса.

Тот кивнул:

— Благодарю вас, донна. Мне пора. Буду ждать новостей из Ватикана. Удачи всем нам!

Когда испанец откланялся, Виктория устало опустилась в кресло и облегченно вздохнула.

Менголли внимательно читал послание монарха Святому отцу. После посмотрел на женщину:

— Что это за перстень?

— Его вручил мне герцог в день венчания. Это фамильная ценность. Он пропал странным образом перед моим… отъездом. Я не смогла его найти.

Виктория говорила, разглядывая золотую печатку с изображением кастильского герба в обрамлении четырехконечных звезд.

— Это значит, что перстень должен быть передан с письмом Филиппа?

Она кивнула:

— Или я должна быть передана вместе с ним, — Виктория невесело рассмеялась.

— Воистину, что не подвластно никому, подвластно женщине.

Менголли подошел к Виктории, поднял ее из кресла и привлек к себе:

— Стоит ли Папе знать про эту… тонкость?

— Решите сами, монсеньор, кому знать об этом. Ты действительно любишь меня? — она пристально, немного обеспокоенно всматривалась в его глаза.

— И хочу тебе это доказать прямо сейчас, — прошептал он ей прямо в губы, крепче прижимая к себе.

Еще утром, едва встав после долгого забытья, Менголли ощутил прилив сил. И теперь жаждал поделиться ими с желанной женщиной. Уже предвкушая долгий проникновенный поцелуй, он вдруг понял, что Виктория готова упасть.

— Боже, — проговорила она, — снова. Позови Мигеля. Помоги мне сесть… и воды, прошу.

Не без труда совладав с порывом, Бенвенуто исполнил все просьбы, а сам отошел в сторону. Врач поспешил к госпоже по первому требованию. Мигель делал свое дело, тихо приговаривая на смеси испанского и итальянского:

— Теперь-то вы будете слушаться? Если не меня, то монсеньора. Хоть вы скажите, — обратился он к кардиналу, — что с такими болями в сердце нельзя никуда ехать.

Менголли сухо проговорил:

— Синьора никуда не едет, если я все правильно понимаю.

— Вот и славно. Est? bien!

— Оставь нас, Мигель.

Дыхание Виктории выровнялось, она поднялась и отошла к окну. Менголли остался на месте.

— Бенвенуто, ты доволен? Я хоть чем-нибудь помогла тебе?

— Смею надеяться, что да. Письмо самого Филиппа и… перстень весомые основания лично обратиться к Святому отцу. Думаю, Папа оценит это по достоинству.

— Когда ты идешь к нему? Мне не хотелось бы подвергать этот перстень случайностям…

— У меня сегодня доклад у Его Святейшества.

— Я буду в приемной к этому времени.

— Хорошо.

Они помолчали.

— Вероятно, я утомил вас. До встречи.

— Подойдите ко мне, мой кардинал, — и уже положив руки на его плечи, — обнимите меня. Меня никогда не утомит ваше присутствие. Не смейте так говорить.

Женщина прильнула к нему, поцеловала уголок губ.

— До встречи. И, надеюсь, до вечера.

Монсеньор Монтальто так и ушел, не вспомнив, что собирался уведомить графиню Морно о подарке — античной статуе Крылатая Виктория — ожидающем хозяйку на вилле.

* * *

Синьора Юлия утром сказалась больной. Жерар, так и не узнавший, что накануне совершил поездку по следам невесты, встревожился и был готов совершить для нее все, что поможет поднять настроение и улучшить самочувствие. Даже съездить к хорошей знакомой графини, передать записку и забрать забытую однажды у той любимую шаль синьоры де Бельфор.

Как только синьор Манфреди покинул палаццо Бельфор, его хозяйка чудесным образом выздоровела, приказала приготовить выходное платье, уложить волосы и запрячь карету. Меньше чем через час Юлия отправилась вновь — сначала в Ватикан, на удачу. Скорого возвращения Жерара она не опасалась, в письме синьоре Аккомпли была просьба занять барона беседой и осмотром погребов взамен на обещание впоследствии раскрыть цель маневра.

В этот день Юлии сопутствовала удача. Кардинал Перетти был в коллегии и даже передал, что ждет синьору де Бельфор.

Чувствовал себя монсеньор на удивление сносно. Беспокоили только жжение на месте шрама от кинжала и слабость. Да еще приходилось бороться со страхом, что вот сейчас снова грудь перехватит, стиснет стальной обруч, а в легких взорвется ядро начиненное иглами. Когда доложили о синьоре де Ла Платьер, Перетти читал сообщение о том, что в Рим приехал человек от испанского двора и направился к Виктории Морно. Новость очень не понравилась монсеньору.

— Узнайте, зачем он приехал. Не опоздайте на этот раз! И пригласите синьору Юлию.

Кардинал откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, размышляя, что сулит или чем грозит этот визит испанца. Привычным, почти неосознанным жестом положил одну руку на грудь, второй — предложил вошедшей синьоре присесть.

Случайно или намеренно, Юлия надела платье того же цвета, что и мантия кардинала. Яркость одежд подчеркивала бледность их лиц. Графине уже удалось узнать, по какой причине монсеньор не смог принять ее в назначенный день. С порога ей показалось, что Перетти плохо. Но она знала, что он постарается это скрыть, и не хотела ничего спрашивать. Сейчас они были чужими.

Графиня плавно опустилась в кресло, ожидая, когда его высокопреосвященство заговорит. А кардинал вдруг оттолкнулся от спинки и открыл глаза, которые горели прежним живым огнем:

— Так о чем вы хотели поговорить?

— Я прошу отсрочки выплаты по векселям.

— Я уже ответил вам — это невозможно. Тем более теперь.

— Что же изменилось теперь?

— Вам ли не знать, — усмехнулся он.

— Увы, я не понимаю о чем вы. Если сегодня же после полудня вам будет выплачена большая часть суммы, я смогу получить отсрочку?

Перетти в деланном удивлении воззрился на собеседницу:

— Вы?! Ах, да… Имущество супругов да будет едино, — и беззаботно продолжил. — После полудня вы сможете получить отсрочку, и довольно длительную, если ваш нареченный постарается.

— Причем здесь он? Или вы вдруг сочли безземельника достойным скрестить с вами шпагу?

— С момента помолвки он не безземельник и вполне достоин скрестить со мной оружие.

Стук в дверь отвлек их. Вошедший служитель принес еще одно сообщение — от синьоры Морно вслед за испанцем ушел кардинал Менголли. Понимание того, что в интриге замешан сын, к тревоге добавило гнев, но Перетти лишь коротко бросил:

— Пришлите его ко мне.

Когда за служителем закрылась дверь, Юлия решила использовать последний довод:

— Кардинал, может ли духовное лицо участвовать в дуэли? Не будьте самоуверенным. И чего вы хотите больше — получить деньги или убить барона?!

— Решите сами! А в дуэли будет участвовать не кардинал Перетти, а граф де Невре. Потому что вы правы — кардинал бы просто уничтожил Манфреди, не марая своих рук.

Юлия побледнела еще больше:

— О, нет… Но почему?!

— Потому что доверял ему. Потому что считал его… своим человеком. А вас…

Он резко замолчал. Лицо исказилось презрением, разочарованием, и сразу стало понятно, насколько сложно ему было удерживать маску той самой самоуверенности. Перетти поднялся и отошел к окну.

— А меня? Кем была для вас я? — от волнения у Юлии перехватило горло.

— Вы? — он помолчал, после, не поворачиваясь от окна, проговорил. — Светом, ночью, жизнью.

— Тогда почему мы стали так далеки? Нет, не отвечайте! — она провела руками по щекам, утирая слезы.

А он продолжил уже совсем другим тоном:

— Кроме того, ваша помолвка расстроила наши политические планы.

— Что?! Но каким образом?

— Я поговорю с вами об этом после.

Юлия задумчиво посмотрела на его спину.

— Мне интересно знать, каким образом мои отношения с бароном Манфреди помешали большой политике.

— Я же сказал — после!

Графиня вздрогнула от внезапных раскатов его голоса.

— Простите, синьора.

— Тогда зачем вы вообще заговорили об этом?! Если нам не о чем больше говорить, я уйду.

Между ними повисла тишина. Обернувшись, он увидел, что Юлия встала.

— Не о чем говорить? Похоже, — Феличе согласно кивнул головой, — мы слишком много сказали друг другу за последнее время.

Он вернулся к столу, тяжело оперся на него.

— Или не сказали ничего. Впрочем, как и сейчас. Мне очень жаль. Прощайте, кардинал.

Перетти хотел было ответить, но снова появившийся на пороге секретарь помешал этому:

— Ваше высокопреосвященство, вы велели доложить сразу. Барон Манфреди здесь.

По лицу Юлии Перетти догадался, что она не ожидала встретиться с бароном здесь, более того — не желала этого.

— Придержи синьора Жерара немного, потом пригласи.

— Слушаюсь, монсеньор.

Кардинал открыл перед Юлией низенькую, скрытую обивкой стены, дверь в смежную комнату:

— Можете подождать здесь.

Склонив голову в благодарном поклоне, она воспользовалась предложением. В комнате почти не было мебели. Только широкое двойное кресло с мягкими, набитыми шерстью, сиденьем и спинкой, столик с вином и фруктами, на котором лежало несколько книг, и пара высоких напольных подсвечников. Свет проникал из маленького окошка высоко под потолком. Здесь было хорошо слышно все, о чем говорили за дверью.

Кардинал вернулся в кресло за столом.

Барона Манфреди провели в кабинет. Шпаги при нем не было — оружие он оставил в приемной. Жерар молча поклонился.

— Вы заставили себя ждать, милостивый государь.

— Вы заставили меня совершить вчера напрасную поездку, — Манфреди не мгновение задумался, — милостивый государь.

Перетти лишь тихо скрипнул зубами. Молодой, по сравнению с ним, здоровый, с лихо вьющимися черными волосами барон был красив и держался непозволительно уверенно и вызывающе.

— Граф! Вы позволили себе недостойно обойтись с дамой. И не заставили себя ждать ту, которая не желала видеть вас.

— Это наше с дамой дело. Известно ли вам, что вы сделали большую глупость, послав мне вызов?

— Ваш сан позволяет вам поучать… Но я не нуждаюсь в наставлениях! Вы бьете только тех, кто слабее вас! Но попробуйте так же поступить с тем, кто сильнее.

— Это кого же вы имеете в виду, барон? Уж не себя ли? — лицо Перетти исказилось глубочайшим презрением.

— Не обязательно. И вы всегда расправлялись с тем, кого боялись. Даже когда были Папой!

— А вы, как я понимаю, расправляетесь с теми, кто спасает вам жизнь?

— О, не со всеми. Только с теми, кто мешает… моей любимой.

— Или той, кто платит за вас долги?

На лице Манфреди появилось искреннее изумление:

— На что вы намекаете?

— На то, что синьора де Бельфор продала все свои драгоценности, чтобы хоть частично закрыть ваши векселя, барон, — кардинал криво улыбнулся.

— Вы лжете!

— Синьор! Достаточно оскорблений, которые вы уже мне нанесли!

Манфреди вскинул голову, открыто усмехаясь. От желания одним ударом снести эту усмешку с лица противника у Феличе сжались кулаки.

— Время и место назначу я, — буквально прорычал Перетти, одновременно резким росчерком набросал несколько слов на бумаге и протянул ее барону, — оружие можете определить вы.

Это было против обычая, но Манфреди решил не спорить.

— Отлично. Пистоли, верхом — проверим удачу. А после, если вдруг вы еще будете живы, мы скрестим шпаги.

От очередной издевки Перетти накрыла новая волна багровой ярости, кровь зашумела в ушах. Он медленно поднялся из-за стола и глухо пророкотал:

— Вон. Вон, пока я не убил тебя прямо здесь.

Жерар демонстративно медленно сложил бумагу, где прочитал место и время встречи, подчеркнуто учтиво поклонился и покинул кабинет прелата. Когда барон вышел, кардинал потянул ворот сутаны, из-под которого вверх по шее уже начали подниматься некрасивые алые пятна, закрыл глаза, чтобы унять накатившее бешенство. Почти неслышно скрипнула дверь, за которой все это время находилась Юлия, но после резкого: «Останься там», — снова закрылась.

Юлия слышала весь разговор. Что она пережила за эти минуты! Два самых любимых человека были врагами и намеревались убить друг друга. И она знала — кто бы ни победил в этой дуэли, она будет оплакивать погибшего и винить победителя. Возможно, Манфреди скоро надоел бы ей. Всю жизнь Юлия боролась за свою любовь, и любовь, которую бросили к ее ногам, была лишь тихой остановкой. Рано или поздно она устала бы от размеренной и спокойной жизни, как это было уже не раз. Возможно, раскаялась бы в том, что вышла замуж за барона… Но сейчас она помнила все унижения и оскорбления, нанесенные Перетти. Гордость боролась с любовью к нему. И сейчас она любила Жерара Манфреди.

Графиня слышала, что кардинал принял еще одного человека. Намеренно или нет, но хозяин кабинета и его посетитель говорили тихо. После Перетти вошел к ней. В руках у него был довольно внушительный сверток.

— Рада, что вы вспомнили обо мне! — она поднялась из кресла, на котором сидела, замерев и стиснув руки в отчаянии.

— Вот это докажет вам, что я не забывал о вас, — он небрежно положил на стол свою ношу и отошел налить себе вина из кувшина.

Юлия проводила взглядом глухо звякнувший сверток, но, помедлив, все же подошла ближе и аккуратно развернула ткань. На сукне в тонком луче света из окна сверкнули переливами всех цветов ее заложенные драгоценности. Графиня вздрогнула как от удара.

— Откуда… вы узнали об этом?

Перетти осушил бокал, потом ответил:

— Нетрудно было догадаться! А ювелиров, способных дать за них всю цену сразу, в Риме всего двое.

Юлия подняла горсть драгоценностей, посмотрела на них так и эдак — камни играли и сияли. Пальцы ее разжались, и украшения ссыпались обратно на сукно.

— Зачем вы принесли это?

— Манфреди отдаст мне долг без вашей помощи.

— В таком случае, я продала свои драгоценности, потому что они мне наскучили!

Бережно, чтобы не запустить им в стену, кардинал поставил бокал на стол. И вдруг легко проговорил:

— Пожертвуйте их церкви.

— Жертвуйте сами! Они теперь ваши. А я итак слишком много пожертвовала церкви.

Юлия шагнула от стола, и ее волосы позолотил луч солнца.

Она не отводила глаз от Перетти. Он так же молча смотрел на нее. Молчание и взгляды длились и длились. И в них не было на этот раз ни явного, ни скрытого противостояния. Феличе подумалось, как хорошо было бы сейчас приласкать ладонь о золото волос, порадовать обоняние не остывшим шлейфом сандала, а горячей смесью сладко-древесного и женского аромата. Тело и руки ломило от желания прикоснуться, привлечь к себе женщину. Почувствовать, как прогибается в талии ее стан, откидываются назад плечи, напрягается грудь, и бедра теснее прижимаются к чреслам. Юлия заметила, что взгляд Феличе изменился — зажегся жадный, жаждущий огонек. Затрепетали крылья носа, участилось и потяжелело дыхание. Ей до слез захотелось ответить на этот призыв. Отдать себя в тесное объятие, положить голову на широкую грудь, покрытую алым муаром. Вдохнуть неповторимый мужской запах — смесь горьковатых духов, церковных благовоний, хорошего вина, лошади и кожи перчаток, а фоном всему этому смешению нечто совершенно особенное, только его, Феличе Перетти, чему и названия-то не определишь. Мучительно захотелось ощутить, как именно его крепкие руки смыкаются на талии и помогают подняться на цыпочки, дотянуться, чтобы оказаться во власти требовательных губ. Стоп! Но почему? Почему никогда он сам не склонится с высоты своего роста к ее лицу, к ее губам? Почему всегда она тянется в струну, чтобы получить каплю, глоток его поцелуя? Нет! Довольно.

Феличе смотрел на Юлию неотрывно, завороженно. Пружина желания закручивалась все туже. И вот уже готово тело сорваться в неосознанное движение — шаг к ней. Но неуловимо изменилось выражение ее глаз. Вот только они подернуты мягкой сладкой пеленой, они ласкают. А в следующий миг в них нет и следа томной готовности стать его, и только его, женщиной. Теперь в этом янтаре вновь светится знакомый и ненавистный вызов.

Это отрезвило как фальшивая нота во время Credo. Сжался кулак, загоняя ногти в ладонь, скрипнули зубы, прогоняя наваждение. Она увидела и всё поняла! Вот и полуулыбка торжествующей женщины, и скользнувший меж губ кончик языка. Он сцепил руки за спиной, чтобы не показать, как они дрожат.

— Вы назначили время и место поединка, но я не расслышала. Так, где и когда?

— Вас, — голос все-таки изменил ему, — это не касается. Я не называл место и время, я написал это на бумаге и отдал барону.

— Сегодня после полудня у вас будет вся сумма долга.

— Пришлете золото с курьером, я прикажу отрезать ему уши.

Юлия зло прищурилась:

— Только попробуйте причинить вред Жерару!

Графиня развернулась к двери в кабинет, но уже на пороге обернулась и продолжила:

— И только попробуйте погибнуть!

Через несколько мгновений Перетти услышал, как захлопнулась дверь кабинета. Он вновь наполнил бокал вином, но выпил на этот раз только половину. Кардинал вернулся за свой стол и вызвал секретаря.

— Ты передал монсеньору Монтальто, что я хочу его видеть?

— Его высокопреосвященство сейчас на аудиенции у Святого отца.

— Глупый мальчишка, — проворчал Перетти. — Испанец?

— После ухода от синьоры Морно он пообедал в таверне и сразу покинул город по дороге в сторону моря.

— Имя?

— Нет, монсеньор.

— Иди. И приведи ко мне Монтальто тот час после аудиенции! Тот час! И мне нужно имя испанца!

— Слушаюсь, монсеньор.

Бенвенуто вышел от Папы воодушевленным. Доклад его произвел благоприятное впечатление, но главное — старик был очень доволен новостью из Испании. Тут к месту оказалась и синьора Морно. Виктория всячески подчеркнула заслуги кардинала Менголли в переговорах о бракосочетании Пьетро с испанской принцессой. Про перстень решено было пока умолчать. Триумф омрачило появление помощника кардинала Перетти. Тот передал желание отца видеть сына у себя. Бенвенуто встревоженно обернулся к Виктории:

— Неужели ему уже что-то известно?!

Виктория осталась спокойна:

— Вероятно. Если за мной или за вами следят.

Бенвенуто нахмурился. Графиня успокаивающе улыбнулась:

— Будьте увереннее! Если вы сами ничего не скажете, ничего плохого не случится. Идите, не сердите отца ожиданием. А я буду ждать вас вечером.

Монсеньор Менголли переступил порог кабинета кардинала-епископа Перетти. Взаимное приветствие, и Бенвенуто ждет, чтобы определить, кто его хотел видеть — кардинал или отец. Феличе махнул рукой в сторону кресла, предлагая сесть.

— Спасибо, что приехал к Лейзеру и потом сидел со мной.

Бенвенуто похолодел — неужели старуха проболталась? Отец был совершенно спокоен, но молодой кардинал прекрасно знал, что это спокойствие в одно мгновение может взорваться гневом.

— Я беспокоился за вас, отец.

— Это была не самая лучшая ночь… Мне снился ужасный сон. Словно я горю в адском пламени. Сеттима сказала, я кричал. Напугал тебя, наверно. Если так — прости.

— Отец, я…

— Или именно это позволило тебе решить, что со мной уже можно не считаться?

Вопрос кардинал-епископ задал все тем же ровным голосом, но теперь уже глядя прямо в глаза Бенвенуто.

— Ты был сегодня у де Бюсси.

Менголли возмущенно вскинул голову:

— Вы следите за мной?

— Там же и тогда же побывал посланец, — Перетти прищурился, — испанского короля. А тебе известно, какие отношения сейчас связывают Святой престол и Мадрид. И как к этому отношусь я. О чем вы говорили?

— Он передал синьоре Морно письмо личного характера.

Кардинал-епископ покивал, пальцы отстучали дробь по столу.

— Ты за кого меня принимаешь? Молчишь… Сын, ты помнишь наш уговор? Дела семьи — наши дела. Твоя жизнь для меня бесценна. Но, — голос Перетти зазвенел металлом, — кардинал Менголли, не рискуйте становиться на пути кардинала Перетти! И еще… Думаю, вам полезно будет знать, брат мой, что синьора Морно регулярно общается с монсеньором Боргезе. Теперь, надеюсь, вам не составит труда понять, под чью дудку вы так старательно пляшете!

Молодой кардинал подскочил с места, лицо его пылало ответным гневом:

— Я прекрасно это знаю! Но никто не помешает мне извлечь из этого свою выгоду.

— Вот как?! — Феличе поднялся следом. — Я… старался беречь тебя от всех этих интриг. Тебе еще многому надо научиться!

— Вот и буду учиться. По самому высшему классу!

— То есть, противостоя мне?!

Бенвенуто помолчал, упрямо тряхнул головой:

— Да. Раз вы не даете мне встать рядом.

Менголли развернулся на каблуках и шагнул к выходу. Феличе провожал его растерянным взглядом. У самых дверей он окликнул сына:

— Имей в виду, они просто используют тебя!

Бенвенуто обернулся, встретился взглядом с отцом — словно язык пламени лизнул сознание. Так ничего и не ответив, молодой кардинал вышел. Только про себя подумал: «Прекрасно! Главное, продолжайте так думать, синьоры. Все!»

Феличе разочарованно опустился обратно в кресло, с силой провел руками по лицу:

— Опоздал… Неужели опоздал…

Тут он прислушался — за окном над городом разносился звон колоколов.

— Еще туда не хватало опоздать.

Через некоторое время кардинал Перетти покинул Ватикан. Феличе поехал к себе — переодеться и подготовиться к встрече с бароном Манфреди. Однако, так просто на восточную окраину города, за сады монастыря святого Себастиана, ему отправиться было не суждено. Уже перед выходом Сеттима сообщила, что его желает видеть монсеньор Оттавиани.

Марк, не дожидаясь приглашения, прошел в покои хозяина дома. С порога окинул взглядом Перетти, нет — графа де Невре. Любимый черный с серебром пурпурэн, плащ на плечах, шляпа, перчатки, шпага, кинжал приготовлены на столе.

— Значит все-таки правда, — вместо приветствия неожиданно зло проговорил иезуит.

— Что с тобой, друг мой?!

— Зачем тебе эта pugnare in rubo?!

— Это вовсе не «драка в кустах»! Мне послали вызов. Я как дворянин и мужчина не мог не ответить, — Феличе с совершенно откровенной усмешкой смотрел на возмущенного прелата.

— А как насчет твоих же указов о запрете дуэлей?

— Ну, граф де Невре может себе позволить пренебречь церковными постановлениями…

— Очень удобно!

— Вполне в вашем духе, провинциал, — Феличе расхохотался.

Но Марк не поддался на уловку:

— Ты так и не ответил. Зачем ты так рискуешь именно сейчас?

Вся веселость Перетти развеялась, он заинтересованно посмотрел на Оттавиани:

— Есть новости из Испании?

— Брат Иосиф встречался с братом короля. Хуан готов обдумать вариант с мезальянсом. Он считает — это поможет успокоить Филиппа. Но ему нужны гарантии.

— Он их получит, — отмахнулся кардинал. — Королева так и не понесла?

— Увы, Господь пока не даровал Филиппу наследника. Маргарита единственная дочь, но кортесы настаивают на официальном признании ее неполноценной.

— Тогда чего добивается Боргезе?! Он испортит мне всю игру с этой безумной девчонкой! Каков его интерес?! Ведь не сводничество же только!

— Его интерес — не дать тебе удовлетворить твой… А главный — голоса на очередном конклаве.

— А вот это мы еще поглядим!

— Тебе-то что?! Ты со своей красавицей будешь в Толедо.

— Синьор Боргезе на Святом престоле будет мешать мне и в Кастилии!

Теперь пришла очередь Марка рассмеяться от души.

— Договорим после. Не хочу опаздывать, — синьор Невре прикрепил шпагу к перевязи, сунул кинжал в ножны на спине, пистолет уже был приготовлен и закреплен в седле.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — отсмеявшись, размеренно проговорил Марк.

— Ох, брат иезуит, и настырен же ты… Был бы здесь Иосиф, он бы тебе разъяснил…

— Был бы здесь брат Иосиф, он бы тебе разъяснил!

— Пойми же, это не мне нужно. Это ей нужно.

Феличе натянул шляпу, прикрыв полями лицо, и со словами: «Помолись за меня», — вышел.

— Где бы мы были, если бы действовали только молитвами, брат мой, — тихо проворчал римский провинциал Общества Иисуса.

Графиня де Бельфор вышла из дворца, где располагалась коллегия, пытаясь разобраться в противоречивых чувствах, охвативших ее после всего случившегося. На площади в карете ее ждал верный Пьер.

— Синьор Шане, сегодня… Точнее, я думаю, что сегодня барон и кардинал, точнее, граф, дерутся на дуэли. Я должна знать, где и когда! Поднимите всех, кого сможете, вот деньги. Вы знаете к кому можно обратиться. Не медлите!

Пьер проклял в сердце всех мужчин, заставляющих так переживать женщин из-за своего эгоизма, и, прикрыв эфес шпаги плащом, зашагал в сторону окраины города. Графиня же направила возницу в римскую контору банкира Фуггера, чтобы договориться о кредите для покрытия оставшейся части долга Жерара Манфреди.

* * *

К месту дуэли граф де Невре и барон Манфреди подъехали одновременно. За графом следовала карета. Барон прибыл один.

— Вы без компаньона, барон? — скидывая плащ и шляпу на землю под ближайшее дерево, поинтересовался Перетти.

— В отличие от вас, граф, — Манфреди кивнул в сторону остановившейся неподалеку кареты.

— Там врач. Вы, возможно, еще поблагодарите меня за предусмотрительность. В нашем случае формальности и лишние свидетели ни к чему.

Жерар лишь молча кивнул.

Они разъехались на достаточное расстояние и взяли пистолеты на изготовку. Посылая животное вперед, де Невре привстал в стременах. Барон напротив — пригнулся к шее лошади.

Можно было выждать и выстрелить в упор, когда кони сойдутся близко. Но что если противник выстрелит первым и не промахнется? Выстрелы прозвучали почти одновременно. Жерар почувствовал, как пуля горячо полоснула по левой руке. «Вот и уравняли шансы, молодой человек», — подумал граф, осаживая лошадь и соскакивая с седла.

Жерар, тоже спешившись, попытался придумать, чем перетянуть кровоточащую руку. Но его противник был не склонен проявлять милосердие.

— Черта с два я позволю тебе это сделать! — крикнул де Невре и, на ходу вынимая оружие — шпагу и кинжал — бросился к барону.

Жерару пришлось поспешить приготовиться к отражению атаки:

— Как не по-христиански, монсеньор, — стиснув зубы, проговорил он.

В следующее мгновение барон на два клинка принял удар тяжелой шпаги Перетти. Левая рука отозвалась резкой болью, рукав потяжелел от крови. Отчаяние подсказало неожиданный выпад, и уже граф со стоном выдохнул. Перетти отступил на полшага, не сводя глаз с противника, коснулся вспоротого сталью пурпурэна и поблагодарил Всевышнего за то, что шпага барона соскользнула по пряжке перевязи. И вновь металл зазвенел, сталкиваясь в ожесточенных ударах. В какой-то момент могло показаться, что клинки шпаг и кинжалов переплелись, а Невре и Манфреди сошлись в тесных объятиях. Звон сменился неприятным скрежетом и оборвался сдавленным криком. Тело Жерара отяжелело и безвольно опустилось на траву. Граф посмотрел на поверженного соперника и только тогда в полной мере почувствовал боль в раненом боку. Из кареты к ним уже спешили мастер Лейзер со своим помощником. Перетти раздраженно отмахнулся от сунувшегося было к нему еврея:

— Посмотри, что с этим!

Де Невре добрел до своей лошади и оперся на седло. В этот моментна поляну выехала еще одна карета. Из нее выскочила женщина и, подхватив подол платья, побежала к лежащему на земле барону. Врач отступил в сторону. Опустившись на колени рядом с Жераром, Юлия подняла лицо, искаженное мукой, к Перетти. Она не хотела опоздать. Но посыльный долго искал Пьера, а сама она задержалась в банкирской конторе. Де Невре устало повернулся к Давиду:

— Он еще жив?

Тот неопределенно повел плечами. Юлия уложила голову барона на своих коленях:

— Жерар, любимый…

Манфреди открыл мутнеющие глаза, лицо исказила судорога, когда с губ слетели слова:

— Он все-таки прикончил меня…

— Нет! Жерар, я люблю тебя…

Юлия посмотрела на Лейзера, на Перетти и закричала:

— Сделайте же что-нибудь! Помогите ему! Будьте милосердны.

Феличе разозлился:

— Если только причастить грешника!

Барон Манфреди вздрогнул всем телом, его взгляд, устремленный в небо, остановился. Женщина до крови закусила губы, чтобы вновь не закричать от отчаяния и горя. Повинуясь знаку врача, его подмастерье поднял графиню с колен и отвел от тела. Она не плакала, только глаза горели бешеным огнем.

— Отпустите меня! Перетти, я ненавижу тебя…

Кардинал скривился от боли, когда взбирался в седло. Подобрав поводья, он обратился к Юлии:

— Синьора, жду вас завтра в коллегии. Надо завершить вопросы с векселями… покойного.

Не дожидаясь ответа, Перетти развернул лошадь и покинул место поединка.

После того как уехала карета Лейзера, Пьер нашел повозку, чтобы отвезти тело синьора Манфреди в ближайший монастырь.

Последним злополучную поляну покинул странного вида человек, все это время сидевший за обломком старинной ограды и державший наготове заряженную аркебузу.