Эльфы, люди и притворщики (джен)

В семье Долгопупсов тоже хватало заморочек, но хоть Гермиона там всем нравилась и к ней никто не придирался. Алиса и Фрэнк, исцеленные Балинором, были тихие и скромные люди, если не сказать пришибленные… хотя и было от чего. Семнадцать долгих лет провести в состоянии полуовоща, слабенько или почти не реагируя на внешние раздражители, а потом проснуться и обнаружить, что сынок из годовалого карапуза вымахал в двухметрового детинушку, а мамуля согнулась от старости… Да тут впору ещё раз крышей съехать, повторно и надолго. Вот и стали они тихонями да молчунами, мама и папа Невилла. И так же тихо они творили свои тихие дела… например, размножались. Так что у Невилла и старушки Августы случился самый настоящий шок, когда они обнаружили, что Алиса вскоре располнела в талии. Её срок совпал со сроком Лери, и в парк по вечерам стали приходить два беременных бегемотика. А позже, чуть поотстав от них, забеременела Нарси, бедняга Северус аж за голову схватился, похоже в долине Мирабель намечался бэби-бум. Ну, а сами Малфои были в сильнейшем шоке — куда-то подевалось старинное проклятие, из-за которого женщины рода Малфуа были вынуждены рожать только по одному наследнику. Естественно, Люциус, любящий муж и будущий отец, буквально пылинки сдувал с драгоценной супруги и практически превратил её в хрустальную вазу, над которой трясся почище чем над раритетом эпохи Мин стоимостью в двадцать миллионов фунтов стерлингов. А Драко же, узнав о нежданном пополнении в семье, от счастья не знал, куда бежать и кого благодарить за это невозможное чудо… И его можно понять, парень с розового и невинного детства знал, что сестры или брата ему никогда не дождаться и что у него у самого может быть только один ребёнок, и желательно мальчик, на дочурку он пусть не рассчитывает, а тут такой подарок — беременная мама! Землю, что ли, поцеловать?! Вот эту самую, благородную и добрую землю Балинора… И Драко, не задумываясь и не заботясь о том, видит ли его кто, опустился на колени и аккуратно лег, распростер руки, желая объять необъятную землю, страстно поцеловал желтый песочек, обильно орошая его горячими слезами тихого благодарного счастья. Потому что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что древнее проклятие снято Балинором.

Сороконожка, похоже, тоже решила не отставать от людей и пару месяцев назад устроила Великий кошачий турнир. Коты всех мастей и разной степени пушистости стеклись со всей округи к Радужному дому и устроили жесткие баталии за обладание прекрасной незнакомкой, загадочной домашней кошечкой из-за моря. Победителем турнира вышел черно-белый кот, которого все называли Маэстро за аккуратную и аристократичную внешность: на груди белая манишка, на всех лапках аккуратненькие беленькие носочки и симпатичный белый носик, ну словно фрак надел, только цилиндра и тросточки не хватало для зеленоглазого усатого джентльмена. Живоглот Гермионы, увы, проиграл во всех схватках и лапа Сороки ему не досталась, но его утешили местные кошки, для которых он был по-своему интересен, а как же, пушистый, ярко-рыжий полукниззл из-за моря!

А под боком Сороконожки в настоящее время попискивали пятеро котяток, двое черных и трое серых, причем один вышел и в папу, и в маму сразу, он родился серо-белым. С полом и окрасом тоже вышла путаница, два мальчика, черненький и серо-беленький, а остальные девочки. Счастливый папаша, против ожидания Лери, никуда не смылся, как это делают обыкновенно коты, а остался рядом, поселился где-то под самой крышей Радужного, поближе к любимой, значит. Поняв, что кошак не собирается удирать в неизвестном направлении, Лери умилилась и постаралась приманить верного котика на кухню. Сначала он дичился и всех сторонился, но постепенно доброе отношение хозяев Радужного сделало свое дело и дикий балинорский кот оттаял и доверился людям. Попал он сюда не как многие корабельные кошки и коты попадают в чужие порты — пришвартовался пароход в Стамбуле, к примеру, наивные кошки, думая, что плавание окончено, сходили на берег, а корабли уплывали без них…

Нет, кошки в Балинор попадали по-другому. Жуткое сито бермудского феномена скрупулезно и тщательно отсеивало людей и электронику, и осиротевшие кошки и собаки потерянно бродили по палубам в безуспешных поисках непонятно как и куда исчезнувших людей, зовя, прося покормить, откликнуться. Но в трюмах и на гондеках находились лишь такие же брошенные лошади, коровы и прочий скот, перевозимый по Атлантике. Но помощь приходила, рано или поздно птицы и дельфины замечали отфильтрованные корабли, пароходы и парусники и сообщали всем, кто мог хоть чем-то помочь. И к брошенным кораблям спешили эльфы, ворлоки, двары и прочие народы Балинора, поднимались на палубы, гладили обнадеженных потерянных зверей и перевозили в населенные места. С лошадей снимали уздечки, с их копыт сдирали подковы и отпускали на волю. Ну что ж, сыновья и дочери ветра ничего не имели против свободы и с благодарным ржанием уносились в закат, коров с баранами пристраивали в семьи, а вот с кошками и собаками вышла знатная закавыка. Они оставались на берегу, храня верность пропавшим хозяевам, и никакими силами их нельзя было переманить к себе. И лишь годы спустя, после долгих бесплодных лет ожидания они постепенно расселялись вглубь мегаостровов и материков и, к сожалению, дичали. Но их потомки, рожденные уже в Балиноре, не так сильно страдали из-за отсутствия хозяина, просто потому, что они их не знали. Кот по имени Маэстро попал сюда много лет назад и успел поскитаться по миру, пока не приблудился сюда, в долину Мирабель. Что-то заставило его остаться здесь, ну и, конечно, кошачья интуиция его не подвела, он дождался, в его жизни появилась Сороконожка, смешная и милая возлюбленная.

Честно говоря, Лери искренне всплакнула, узнав трагичную историю собак и котов. И прямо-таки заласкала, жалеючи сиротинушку-котейку, отчего тот чуть не сбежал, но опомнился, да и Лери подутихла и сбавила ласки, тоже одумалась, поняв по кошачьей реакции, что перегнула палку.

А так, ну, всё в порядке, в общем и целом, настроение у неё как у всех беременных, стандартно-плаксивое, гормоны скакали дикими мустангами, бросая её то в смешинки, то в беспричинный плач. Да и пузо всё больше и больше. А ведь скоро ещё и гестоз начнется, и это её пугало больше всего, больниц тут нет, капельницу не поставишь и придется, что называется, положиться на полное и абсолютное русское авось. С аппетитами тоже творилось не пойми что, и если в европейском городе Зальцбурге ещё можно было покапризничать и послать мужа в ночной супермаркет за свежей клубникой в декабре, то здесь такое не прокатит. И Лери изо всех сил смиряла свои ненормальные желания, стараясь обуздать этих «гастрономических лошадей». Да и куда тут мужа пошлешь? Магазинов-то нет! Ну разве что в огород за чем-нибудь, что пожелает её внутрипузный житель, или гормоны, поди разбери, кто чего требует…

Да и жалко Михаэлюшку поднимать посреди ночи за смородиной, устает же сердешный за день, целыми днями вкалывает в том же огороде. Увлекся цветочками в последнее время, походы дальние совершает в поисках разных цветиков-семицветиков, а уж как радуется каждой дивной находке, прямо сердце поет, глядючи на него. И цветники шикарные вокруг дома появились, альпийские горочки и висячие садики теперь просто радовали глаз каждого, кто случайно забредал к ним и замечал всю эту цветочную экспозицию. Водяные лилии и кувшинки в прудах, нарциссы и прочие лилейники на солнечных местах, купавки, бархатцы и ноготки всех цветов и оттенков…

В общем, хобби у Михаэля появилось и Лери правда было жаль его будить. Так что если ей что-то вдруг приспичит, она безропотно встает с постели и тихо-тихо, чтоб, не дай бог, не разбудить драгоценного мужа, спускалась вниз на кухню, кротко и молча жалея саму себя. И там, на кухне, заливаясь слезами сама не зная почему, начинала чревоугодничать тем, что найдет. А если нужное не находилось, то что поделать… и Лери впадала в тихую истерику, не в силах совладать со своими спятившими гормонами. Гарри поначалу пугался, когда, привлеченный шумом, спускался вниз и обнаруживал на кухне рыдающую маму, а вокруг неё зайчиками скакали Люпин, Дог и Тоби, пытаясь угадать и услужить её беременным капризам. Потом это, как ни странно, стало нормой, и Гарри, подав маме платочек, терпеливо выслушивал её жалобы и старался выполнить их по мере своих сил и возможностей. Да и не так много она и просила, ничего запредельного, во всяком случае, так, мелкую ерунду вроде подогретого молока с черным хлебушком. Ну, молоко подогревалось тут же, а за черным хлебом, хочешь-не хочешь, а приходилось либо ходить к соседям, либо уговаривать покрошить в молочко другой, вот этот, вкусный пшеничный… или вот, булочка, нежная, сладкая…

И на улицу Лери теперь не отпускали одну, это был прямой приказ Элронда, беременную женщину должны сопровождать по крайней мере двое или трое и никак не меньше! И ни в коем случае не подпускать к ней телят, жеребят и прочих тяжелых звериных деток, способных толкнуть и уронить беременную.

Также стоит отметить, что в Радужный дом зачастила Эйлиан, Радужная дочь Глорфинделя, старинного и верного друга Элронда. Древний эльф-перворожденный, мудрый и сильный стихийный маг, оказался совершенно беспомощен перед обаянием и любовью дочери. Лери сперва не очень хорошо понимала, зачем приходит красавица Деянира. Но будучи наблюдательной и мудрой по жизни, она кое-что заметила и стала делать так, чтобы гостья как можно чаще оставалась наедине с Северусом. Именно к нему уже в течение трёх месяцев приходила Эйлиан, ради него, безжалостно втоптав поглубже пресловутую девичью гордость. Потому что дурак Северус не замечал очевидного, так как не верил, что он кому-то может понравиться, а вот поди ж ты, полюбился он, носатый грач, красавице Радуге, эльфийской дочери. И прекрасная эльфийка старательно окучивала объект своей любви, нежно заговаривала с ним, задавая интересные вопросы, на которые он ну просто должен был ответить, советовалась с ним по поводу всяких трав, пригодных в зельеварении, пела ему песни своим дивным голосом, причем как-то верно угадывая его настроение и напевая именно то, от чего Северус полностью расслаблялся и погружался в полнейшую нирвану.

И надо сказать, её труды не пропали даром. Измученное и истерзанное двумя известно какими сволочами сердце зельевара оттаяло и раскрылось навстречу любви с сиреневым взглядом. Их всё чаще можно было увидеть вместе, золотоволосую стройную красавицу Эйлиан и мрачного, вечно затянутого во всё черное худого и длинного Северуса.

Впрочем, он стал чаще улыбаться, его черные антрацитовые глаза засияли золотыми звездочками, а однажды он запел, подпевая деве Радуге…

Вот так, совершенно неожиданно разгорелась-родилась любовь, когда Эйлиан вместе с остальными обитателями Дома встретила Элронда и Келебриан и среди толпы незнакомых людей увидела одного человека, который выделялся мрачностью и пристрастием к черным одеждам. Загадочный человек с северным именем. Сердце Радуги пропустило удар, потом ещё один, а там и вовсе чуть не остановилось… это что же получается, его она ждала? Вот этого мужчину, печального мага по имени Северус? Да, его. Со временем её уверенность только крепла, пока не превратилась в точную и прямую истину, она любит Северуса. Осознав же это, эльфийская дочь ринулась в атаку на черный неприступный бастион, и с каждым новым таранным ударом в нём всё больше и больше становилось трещин, пока крепость окончательно не рухнула под натиском девичьей любви.

Гарри услышал музыку, доносящуюся из гостиной, и заволновался, никогда доселе он не слышал, чтобы кто-то играл на рояле. И спеша выяснить, кто играет, Гарри покинул комнату и торопливо спустился в холл. За роялем сидел Северус и мерно наигрывал Моцарта, а у ног его на полу сидела Эйлиан и с любовью смотрела снизу вверх в дорогое, любимое лицо. На диване сидели, обнявшись, Михаэль и Лери, с нежностью взирая на молодую парочку.

А Северус играл, и из-под его длинных музыкальных пальцев вырывались чудесные венские мелодии, созданные Моцартом и старым вишнёвым роялем. И стекались, сходились на незнакомые звуки музыки эльфы с окрестных домов и звери с птицами из леса да полей… Все спешили послушать неведомые до сего момента звуки в этом мире.

И пусть играет Северус, пусть, а мы послушаем. Ведь он играет сердцем, которое наконец-то раскрылось для любви, раскрылось для Эйлиан, которая полюбила его всем своим сердцем и всей душой, которая уже не ждала никого много столетий, но оставалась юной и вечной, оставалась для него, для Северуса, одинокого человека, пришедшего из-за моря, которого она наконец-то дождалась.

Отнесла б я тебе малинки,

Только нет до тебя дороги.

Улыбаешься с фото-картинки,

На лице никакой тревоги…