Дамы семьи Поттер (гет)

Вернувшись в Ставку в конце января, когда эпидемия драконьей оспы наконец пошла на спад, Поликсена застала там нездоровое оживление — все как будто что-то знали. Хмурился непривычно серьезный Долохов, Руквуд не поднимал головы от мудреных схем, а носящий траур по матери Люциус еще больше походил на статую имени себя. Однако по-настоящему Поликсена встревожилась, когда бледная и не похожая на саму себя Белла безразлично мазнула по конкурентке взглядом и снова уткнулась в тяжелый гримуар из блэковской библиотеки. Было очевидно, что в кои-то веки у нее есть дела поважнее, чем ставить на место фаворитку Рабастана.

Все что-то знали, и это что-то полностью занимало их мысли.

Осторожные расспросы вскоре дали плоды, и Поликсена похолодела — каким-то образом Лорд все-таки проведал о пророчестве, о котором, как она полагала, знали только трое: Каро, Северус и сама Поликсена. Проведал — и проникся, да так крепко, что предсказание стало задачей первоочередной важности. Ну и конечно, все имели на этот счет свое особое и ценное мнение.

Долохов, к примеру, полагал, что любые попытки избежать исполнения только его приближают, и приводил в пример древних царей, Ирода и Лая. Руквуд искал лазейку в формулировке и через слово поминал «самоисполняющееся пророчество» и «эффект бабочки». Белла изучала летописи Блэков на предмет похожих случаев, а также выступала за то, чтобы уничтожить всех детей, которые родятся в июле, вне зависимости от пола и рода деятельности родителей. Услышав такое предложение, Поликсена чуть не убила ее саму: как раз на днях стало известно о беременности Каролины, и по расчетам Панси должна была появиться на свет именно в середине лета.

Ее чувства понял и разделил только Люций.

— Нарцисса в положении, и наш ребенок тоже родится в июле, — срывающимся голосом прошептал он, отведя Поликсену в сторону и накрыв их обоих всеми известными ему чарами. — Но мы попробуем вызвать роды в начале июня. Мерлин и Моргана… мой единственный сын, мой наследник родится недоношенным, потому что какая-то мерзкая Трелони не смогла удержать за зубами свой длинный язык!

— Трелони? — недоуменно нахмурилась Поликсена. Она смутно припоминала девчонку на курс младше, учившуюся вместе с Пандорой на Когтевране, — та тоже была потомственной провидицей, и порой их с Каролиной даже сравнивали, причем не в пользу подруги. В отличие от Каро, предпочитавшей скрывать опасный талант от посторонних, Сивилла в открытую хвалилась своим даром — и видимо, дохвалилась.

— Вся эта история с пророчеством шита белыми нитками, — Малфой потер висок нервным жестом и уставился в окно с таким напряженным вниманием, будто там должны были показать ответы на все наболевшие вопросы. — Лорд узнал о нем от Долохова, а Антонину растрепал Северус Снейп.

Поликсена тоже повернулась к окну — потому что с каждой секундой ей становилось все сложнее удержать лицо. Они с Севером не виделись с самой дуэли: сперва Поликсена выжидала, давая брату время остыть, а подруге — пойти на поправку, а потом поняла, что просто-напросто боится назначать Снейпу встречу. Что если он подтвердит, что заклинание, искалечившее Каро, выпустила палочка Поликсены? Как вообще им общаться дальше, учитывая прямой запрет Патрокла и то, насколько все запуталось?

Она старалась поменьше думать о друге и о том, как Север переживает последствия дуэли, потому что тогда становилось совсем невмоготу, однако все равно думала — и надеялась на то, что ему было легче, чем самой Поликсене: по крайней мере, он не жил с Каролиной под одной крышей и не видел ее каждый день…

И вот теперь это.

— Когда Лорд вызвал Снейпа на ковер, — продолжал Люциус, болезненно морщась, — тот выдал абсолютную нелепицу: якобы Дамблдор собеседовал Трелони в «Кабаньей голове», у этой припадочной случился пророческий транс, а Северусу удалось подслушать. Собеседование в «Кабаньей голове», ну надо же! Почему сразу не в борделе? В общем, гиппогрифу ясно, что или Снейп темнит, или это интрига Дамблдора, но у Лорда оказался пунктик на пророчествах — он ненавидит терять контроль над ситуацией. И вот, спешите видеть: собираем сплетни о том, кто и когда родится, словно старушки на семейном чаепитии. А некоторые истерички — не будем называть имен — собираются устроить форменный ге-но-цид!

Поликсена закрыла лицо руками и медленно вдохнула и выдохнула. Дышать, надо дышать. Вдох-выдох. Это должно быть просто.

— Моя племянница тоже родится в конце июля, — наконец процедила она, убирая руки. — И вызвать роды раньше нет никакой возможности — слишком большой риск для Каролины. Я убью Снейпа.

Она развернулась к выходу, но Люциус неожиданно крепко ухватил ее за локоть.

— Убьешь человека, который сообщил Лорду информацию первостепенной важности? — вкрадчиво поинтересовался он. — Тот не поймет твоего рвения — в последнее время он вообще странно себя ведет… Мне кажется, Лорд склоняется к идеям Беллатрикс, и мне это очень не нравится. Нельзя убивать детей.

— Нельзя, — вздохнула Поликсена, забирая у него руку. — Дети — это будущее…

Вот только как прикажете втолковать это Лорду?

* * *

В Ставке Север так и не появился, и она аппарировала прямиком в Коукворт: черный заводской дым, грязный снег, стены в липкой копоти, покосившийся заборчик и стаи бродячих собак… Поликсена чувствовала, как ее переполняет холодная ярость, густо замешанная на обиде и изумлении. Предатель! Как он мог так с ними поступить? Что ему пообещали? Они с Каролиной ведь даже Обет тогда не взяли — настолько привыкли, что в их кругу можно говорить о чем угодно, настолько доверяли!..

Взлетев на крыльцо, Поликсена с ноги распахнула хлипкую входную дверь — защитных заклинаний на доме не было. Вихрем промчалась по комнатам: пусто. Север обнаружился в спальне, пьяный, всклокоченный и небритый. Она взмахом руки распахнула шторы и окно, впуская тяжелый и дымный воздух с улицы, и принялась тормошить одеяльный кокон.

— Вставай сейчас же!

— Отстань, бога ради, — проворчал Север, отворачиваясь к стенке и укрываясь одеялом с головой.

— Я не могу убить тебя, пока ты валяешься, как тряпка, — процедила Поликсена, отстраняясь. — Вставай и дерись, как мужчина!

— Убивай так, — раздался равнодушный ответ из-под одеяла. Хриплый голос был ломким, как лед, и она на секунду прикрыла глаза, потому что вопреки здравому смыслу Снейпа все равно было до боли жаль. — Я и сам не хочу дальше жить…

— Какого Мордреда ты рассказал о пророчестве Долохову?! — не выдержав, простонала Поликсена. — Север, ты вообще в своем уме?! Почему сразу не Лорду? Толкнул бы речь на собрании в Ставке!

Наконец Северус нехотя стянул с головы одеяло, сел и потер красные глаза. Перевел на нее взгляд и подозрительно прищурился.

— Так ты все-таки не сон, — наконец сказал он, придирчиво осматривая ее с ног до головы. — И даже не приятная галлюцинация. Очень жаль.

Поликсена снова вспыхнула, и от злости у нее даже затряслись руки. Она шарахнула друга невербальным эннервейтом, а затем без колебаний наставила на него палочку.

— Дай мне пять минут, — помолчав, попросил Север хмурым, но изрядно протрезвевшим голосом. — И обещаю: потом мы поговорим.

— Если ты аппарируешь прочь, я тебя из-под земли достану, — посулила Поликсена и, покинув спальню, мстительно хлопнула дверью. Угроза была беззубой: она и так прекрасно знала, что никуда Северус не исчезнет, — тот был кем угодно, но только не трусом.

Впрочем, еще вчера Поликсена была уверена, что дураком или предателем он не был тоже…

Она сидела за столом на кухне, нервно постукивая пальцами по столешнице, когда Север наконец соизволил явиться: причесанный, хорошо одетый и гладко выбритый. Замер напротив, знакомым резким жестом скрестил руки на груди, и у нее перехватило дыхание. Сейчас она услышит — что именно?

— После дуэли я стал злоупотреблять спиртным, — тяжело проговорил Северус, глядя ей куда-то поверх правого плеча. Слова падали, будто камни, погребая под собой надежду, и Поликсене было почти физически больно их слышать. — Оказалось, что когда я пью, то много болтаю, а этого русского непросто перепить.

Поликсена покачала головой со жгучим разочарованием: а ведь клялся, что никогда не пойдет по стопам отца! Обещал и им с Каролиной, и сам себе, что никогда в жизни не примется топить тоску и горе в бутылке, — а затем взял и легко нарушил собственный зарок. И ладно бы единожды, но нет: Север нарушал его систематически, раз за разом плюя на собой же сформулированные принципы…

Поликсена полагала, что хорошо знает Северуса Снейпа, — но, видимо, опасно заблуждалась. Как можно дальше ему доверять, если у него не хватило силы воли сдержать даже это обещание — укоренившееся в горькой обиде на отца, самое важное и выстраданное, то, которое Поликсена наивно считала одним из столпов его мировоззрения? Особенно сейчас, в самый разгар войны и с учетом выданного Лорду пророчества, когда Поликсена просто не может рисковать: одно дело — она сама и ее сомнительные знакомства, но отныне на кону стоит безопасность всей ее семьи…

Доверять Северу дальше опасно, а дружить без доверия — совершенно невозможно: Поликсена обязательно проболтается снова, слишком привыкла полагаться на него во всем без исключения... Что остается — брать клятвы и Обеты на все случаи жизни, перед каждым мало-мальски значимым откровением? Вечно держаться настороже с человеком, который еще вчера был ближе и дороже родного брата? Это будет уже не настоящее, живое и честное, общение, а жалкая профанация прежней дружбы. Извращенная пытка, которой не заслуживает ни Северус, ни она сама.

Когда-то давно отец говорил, что в течение жизни все потомки Одиссея сталкиваются со страшным выбором — у каждого из них есть свои личные Сцилла и Харибда… и теперь, видимо, настал черед Поликсены.

— Что еще за бред с «Кабаньей головой»? — горько спросила она, в глубине души уже зная, как ей следует поступить, но еще не смирившись с этим решением.

— Когда на следующее утро после попойки меня вызвал Лорд, я плохо соображал, но сумел на ходу изобрести легенду, чтобы выгородить Каро. Помнишь, может: была такая Трелони, училась на год младше? Если хороший легиллимент по-настоящему верит в то, что говорит, это становится для него единственной правдой — а я очень хотел в это поверить. Лорд давил и так, и эдак, заходил со всех сторон, пробуя мои воспоминания и мысли на зуб, но в итоге отступил. Недооценил меня. История получилась на троечку, но на безрыбье…

Север горько усмехнулся и крепко обхватил себя руками, будто пытался согреться.

— Пришлось уточнить, что все случилось буквально накануне, — как иначе я объяснил бы, почему молчал столько времени? Лорд убил бы меня на месте… Знаешь, вчера я видел Лили, она гостит у родителей. Она покупала в аптеке витамины для беременных... Что если Лорд выберет именно ее ребенка?

Поликсена молча смотрела на него и не могла поверить своим ушам. Ей очень хотелось проснуться — хотя бы вчера, пока она не успела обо всем узнать, пока еще оставалась надежда на примирение и возвращение к их незавидному статус-кво. Проснуться бы до того, как Мордред дернул Севера подсесть именно к Долохову. До дуэли, толкнувшей ее, Поликсены, лучшего друга, единственного друга на то, чтобы забыться в алкогольном угаре — в который раз, хотелось бы знать?.. Даже сейчас хотелось — и это унизительное желание только подливало масла в огонь ее злости, потому что шло наперекор всей выучке, всему мировоззрению и просто здравому смыслу… и тем ужаснее было осознание: Поликсена и сама не заметила, как вплотную подошла к точке невозврата, после которой стало бы наплевать и на привитые ей принципы, и на голос разума, и на собственную гордость. Остановилась в полушаге от края пропасти — вот только надолго ли?

Проснуться бы задолго до этого дня и до необходимости делать немыслимый выбор — еще до пророчества Каролины, до того, как участие Севера в рейдах вынудило Поликсену наконец взглянуть правде в глаза, пусть и мельком; до того, как сама она получила из рук отца белую маску, до выпускного бала, разделенного на троих, до целого года, проведенного порознь, до собственной несчастливой помолвки, до перевода Каро в Хогвартс и ее предложения дружбы… Возможно, даже до поступления на Слизерин.

Когда именно Поликсена должна проснуться, чтобы исправить совершенно все?

Еще и Эванс тут как тут. Ну разумеется, как только в деле замешана святая Лили, все остальные сразу же идут в утиль… и этой пощечины она уже не могла вынести, это было уже чересчур — даже для ее натренированной выдержки… И как только Северу удается так щедро и точно сыпать ей соль на рану? Очередной проклятый талант — словно мало ему других…

— Мне стоило догадаться, что тебя волнует исключительно благополучие Эванс.

Если бы яд в голосе Поликсены мог убивать, Снейп упал бы замертво — а так стоял себе как ни в чем ни бывало и только хмурился озадаченно. Она тяжело поднялась со стула, собирая боль и отчаяние в бьющие наотмашь слова и заранее презирая себя за этот шаг.

— Как насчет моей семьи, а, Север? Каро тоже ждет ребенка, и тот родится как раз в июле. Как насчет самой Каролины — что с ней станет, если Лорд все-таки докопается до правды? Мерлин, Север, ну что же ты наделал… ты хоть понимаешь, что тебя убить за это мало? А я…

А она, Поликсена, — черная овца в сплоченной белорунной отаре. В старину такие, как она, распахивали ворота крепости перед вражескими лазутчиками, поставив сладкоречивых чужаков выше сородичей, выше долга и чести. Любой другой человек ее воспитания сделал бы нужный выбор играючи и без колебаний. Разбуди того же Люциуса Малфоя посреди ночи — и он назовет правильный ответ, еще блуждая между сном и явью, не разлепив до конца заспанных глаз. И дружба здесь совершенно ни при чем: вытвори что-нибудь подобное дядюшка Ренар — и отец не медлил бы ни секунды, его рука бы точно не дрогнула… а рука Поликсены не может даже поднять палочку.

Слабачка.

Северус стоял замерев, словно ледяная статуя, и Поликсена с тянущей тоской поняла: это конец. Ну разумеется, она его не убьет, какое там — просто не сумеет. Поликсена может сколько угодно возмущаться, капать ядом и грозить всевозможными карами, да и наставлять палочку тоже… но правда такова, что она никогда не нанесет Северу смертельный удар — ну или хоть какой-нибудь, если на то пошло. Просто не сможет — это черта, через которую невозможно переступить, легче заавадиться самой.

И никому другому тоже не позволит — даже если придется встать между женихом и Севером или между Севером и родным братом… Между прочим, старшим братом, сперва драгоценным наследником, а теперь и вовсе главой семьи, тем, кого Поликсене положено слушаться беспрекословно и защищать ценой собственной жизни, — вот только заслонять собой она станет вовсе не Патрокла.

Это понимание поднялось откуда-то изнутри душной волной отчаяния и стыда, охватило ее всю с головы до ног и заставило поспешно отвернуться, потому что Поликсена уже не могла держать лицо, а актриса из нее всегда была паршивая…

Семья всегда идет первой — непреложная истина, впитанная с молоком матери, фундамент всего ее мира, основа основ. Поликсене казалось: она словно наяву видит, как по этому фундаменту бежит сеть глубоких трещин, как трещины змеятся и расширяются, грозя разрушить и похоронить под обломками все, что ей дорого и знакомо.

Семья идет первой — но стоя на кухне чужого дома в маггловском Коукворте, Поликсена с ужасом осознавала, что ради хозяина этого дома она готова пойти на немыслимое предательство: пожертвовать благополучием всех Паркинсонов по отдельности и вместе взятых. Наплевать на безопасность беременной Каролины, нарушить прямой запрет брата, придумать Северу еще сотню, еще тысячу оправданий, закрыть глаза на его доказанную вину — а при необходимости даже взять эту вину на себя. Сделать все это — и намного, намного больше — ради человека, который с ней просто дружит.

Она чуяла, что не все так гладко, как ей бы хотелось верить, уже довольно давно — а догадываться начала задолго до этого, — однако предпочитала закрывать на неудобную правду глаза, потому что не понимала, что с этой самой правдой следует делать. Поликсене казалось, что за прошедшие годы она приспособилась и научилась с этим жить, приструнила свои путаные желания и взяла их на короткий поводок, — однако теперь она с горечью понимала, что заблуждалась еще и в этом.

Пора было признаться честно: на самом деле у Поликсены не было ни крошки контроля. Совсем наоборот — узел, который она завязала на шее собственными руками, затягивался все туже, оставляя все меньше пространства для маневра.

Это внезапное понимание было как ведро холодной воды: постыдное осознание того, что Поликсена больна — давно и неизлечимо; того, насколько низко она себя ценит, раз готова пойти на что угодно — лишь бы оставаться рядом… раз за разом подставляя плечо, спасая от бед, вклиниваясь между дорогим другом Северусом и последствиями его ошибок, одна страшнее другой.

Дальше так продолжаться не может, строго отчитала Поликсена саму себя и крепче стиснула зубы. Дальше так жить нельзя — а потому пора наконец взять себя в руки и сделать правильный выбор. Разрубить этот узел прямо сейчас, пока он окончательно ее не задушил. Не зря ведь говорят, что с глаз долой — из сердца вон… что-то за этим да стоит, должно ведь стоять!

Потому что если нет, если здесь не справится даже разлука, то песенка Поликсены совершенно точно будет спета…

Нужные слова пришли на ум сами — холодные и злые, острее лезвия бритвы, — слова, которые Северус еще долго не сможет забыть. Больнее всего делают близкие: хоть Поликсена и не знала его так хорошо, как привыкла думать, этого все равно должно было хватить с лихвой. Она никогда не навредит Северу по своей воле, это непреложный факт жизни, вроде того, что солнце встает на востоке, — однако причинить боль все-таки сумеет… И может, хотя бы эта встряска заставит его прийти в себя — даже если сама Поликсена этого уже не увидит.

— Ты окончательно потерял мое доверие, — она подошла к Северусу вплотную и заглянула ему в глаза, с трудом выдавливая из себя слова. — Ты поставил под удар все, что мне дорого. Я больше не желаю тебя видеть, Снейп, — никогда. Забудь о том, что вообще меня знаешь. И возьмись за ум — в следующий раз меня рядом не окажется.

Поликсена увернулась от его неловко протянутой руки и аппарировала прочь — пока еще была на это способна.

* * *

С того дня Север как под землю провалился — в Ставке болтали, что Лорд собирался устроить его в Хогвартс, чтобы держать своего протеже подальше от активных боевых действий. Поликсена только молча кривилась: угробить такой потенциал в школе — воистину план, достойный стратегов прошлого. Впрочем, отныне это совершенно, ну вот совсем ее не касалось…

В июле родилось трое, но до поры до времени было известно о появлении на свет только двоих из них. Хранить тайну было несложно: Каролина не покидала мэнор еще с февраля, а Патрокл и Поликсена умели держать рот на замке — не чета кое-кому другому... За менее осторожными Поттерами и Лонгботтомами объявили охоту, впрочем, участвовали в ней не все: брат сослался на заботу о болезненной жене, а Люциус — на финансовые дела Ставки.

В заботах о новорожденной Панси время пролетело незаметно. В Ставку Паркинсоны вернулись только в марте 81-го и ужаснулись увиденному: Лорд вел себя крайне странно, пророчество стало его идеей фикс, а паранойя распространилась и на соратников. Теперь он передавал свои указания через Беллу и неделями не появлялся в Ставке лично. Штаб вообще казался опустевшим, но Поликсену это даже порадовало: так было меньше шансов наткнуться на Севера. Пока что она не была готова его простить. Пока что она не была готова о нем даже думать — о нем и о том, что поняла о себе в тот зимний день в Коукворте. А еще о том, что заноза, засевшая в сердце, никак не желала исчезать, несмотря на то, что Поликсена прилагала к этому все усилия.

О трагедии в Годриковой Лощине узнали из газет, и первым, что к своему стыду почувствовала Поликсена, была одуряющая волна облегчения: до мушек перед глазами, до звона в ушах. Ее очень пугали метаморфозы Лорда — тот почти не походил на себя прежнего, — и отныне Панси с Каролиной наконец-то были в безопасности…

Понимание цены пришло гораздо позже. Поттеров было жаль, хотя Паркинсоны никогда не поддерживали связь с той частью семьи, — сестры Кассиопея и Дорея не ладили с самого детства. До падения Лорда Поликсена не раз представляла, как, проведав об обмане, тот решает, что ребенок Пророчества — именно Панси, и приходит за ней в мэнор. Этот кошмар снился Поликсене почти каждую ночь, и она просыпалась в холодном поту, стискивая палочку в руке, — та уже давно и прочно обосновалась под подушкой. Уснуть после такого было невозможно, а потому Поликсена на цыпочках прокрадывалась в детскую и остаток ночи сидела рядом с племянницей, гладя Панси по волосам, — ну или вовсе ложилась рядом с ее кроваткой.

Снились ли такие же кошмары Эванс? Может, она тоже клала палочку под подушку? Впрочем, опыт показал, что это ничуть ее не уберегло…

Вторую новость Поликсена сперва приняла за безвкусный розыгрыш, настолько нелепой и далекой от правды она казалась. Сири Блэк — и коварный предатель? Да еще и предавший не кого-нибудь, а самого Джеймса Поттера? Сириус, которого она знала, был самовлюбленным придурком, но у него имелись неоспоримые достоинства, — и главным из них была абсолютная, непостижимая верность. Поликсене казалось, что она спит и ей снится один долгий и муторный кошмар — как иначе объяснить то, что все внезапно встало с ног на голову?

Два долгих дня Поликсена боролась с собой, чтобы просто не взять — и не аппарировать прямиком к Северу. Устроить лучшему другу, так сказать, приятный сюрприз. Ее семья теперь была в безопасности, — а значит, можно было снова… снова что? Того, что ей было нужно, Северус дать не мог, а на меньшее Поликсена была категорически не согласна. По крайней мере, пока — но ведь еще не вечер… кто знает, до чего она способна опуститься в будущем? Поликсена уже совсем не понимала саму себя — и не доверяла самой себе тоже.

К тому же, несмотря на то, что прямая угроза для Панси и Каролины исчезла, в общей схеме вещей ничего не изменилось: Поликсена давно знала, что Север как-то незаметно стал ее ахиллесовой пятой, но раньше просто принимала это как данность и не особенно переживала на этот счет. Отныне подобная беспечность была недопустима, потому что она знала о себе неприятную истину: случись ей снова делать выбор между благом близких и Северусом, Поликсена способна выбрать именно Севера. Вот такой она моральный урод.

Да, Поликсена прекрасно понимала, что видеться со Снейпом ни в коем случае нельзя — потому что у нее не достало бы сил и решимости снова уйти, — но эта навязчивая идея не давала спокойно спать по ночам. Аппарировать — и там уж как-нибудь разобраться на месте. Поликсене позарез нужно было обрести хоть одну точку опоры в этом новом, сумасшедшем мире, и для этой цели компания лучшего друга подходила просто изумительно… однако каждый раз она останавливалась в самый последний момент.

Друзьям полагается говорить правду. Что она скажет Северу? Что рада тому, что Лорд выбрал сына Эванс, а не ее собственную племянницу? Что соболезнует горю Снейпа, потерявшего любимую девушку, — но продолжает винить его за все случившееся: за бессонные ночи в детской и за палочку под подушкой, а главное — за то, что Поликсене пришлось сделать невозможный выбор и столкнуться лицом к лицу с собственными демонами?

Или, еще хуже: как она честно и откровенно объяснит сперва односторонний разрыв их дружбы, а потом робкую попытку примирения? Северус знает ее как облупленную. Даже если какое-то время Поликсене и удастся увиливать, рано или поздно он докопается до правды… и что произойдет тогда? Здравый смысл твердил, что ничего хорошего, что их дружбе снова придет конец, — но что-то внутри подначивало узнать наверняка, и Поликсена изнемогала от этого бесконечного перетягивания каната…

Конец ее метаниям положил арест Басти — как и другие невероятные новости этих дней, Поликсена узнала о нем из «Пророка». Лестрейндж смотрел с газетной передовицы недоуменно, насмешливо и неожиданно высокомерно — так, как никогда не смотрел на нее. Она прочла статью, с трудом улавливая смысл, и согнулась, словно от удара в живот.

Белла. Это фанатичная сука Белла повела их туда. Пока все остальные сидели тихо, затаившись, будто мыши под веником, Беллатрикс не вынесла ожидания и утянула за собой в пропасть всех, кто подвернулся под руку, — и собственного мужа, и безнадежно влюбленного в нее Рабастана…

Вспомнилось, как Белла настаивала на том, чтобы убить всех рожденных в июле детей, и Поликсена поняла: без стальной хватки хозяина на загривке Блэк дала волю своей кровожадности. И, может, после особняка Лонгботтомов она навестила бы и Паркинсон-мэнор… Интересно, на чью сторону встал бы Басти? Поликсена была рада тому, что никогда не узнает этого наверняка.

Потенциальный разговор с Севером снова отошел на второй план: арест Лестрейнджей и Крауча будто нарушил хрупкое перемирие, в одночасье сорвал плотину. В кандалах, под прицелом палочек, увели Патрокла и Люциуса, а Поликсена приютила Нарциссу с маленьким Драко в Паркинсон-мэноре и забаррикадировалась внутри: молодых матерей должен был охранять хоть один боец, а защиту собственного дома она знала назубок. Однако репрессий не последовало, женщин допросили только раз — чистых предплечий оказалось вполне достаточно.

Когда осунувшиеся Патрокл и Люций вернулись к женам, а Поликсена наконец смогла оставить мэнор, видеться с Северусом она уже не хотела.

Тогда, в Коукворте, Поликсена поступила единственно верно — и вот наглядное подтверждение ее правоты: все случившееся так или иначе было виной лучшего друга. Держи он язык за зубами — и всего этого не произошло бы. Лорд не зациклился бы на пророчестве. Победа осталась бы за ними. Не погибли бы Поттеры; Лонгботтомы не поселились бы навечно в Мунго, а Басти и Сириус — в Азкабане…

И помолвку еще можно было отменить — достаточно было убедить Вальбургу, и у Поликсены имелись подвижки в этом направлении, — однако теперь все пошло прахом. Леди Вал уже давненько вела себя странно, но арест сына окончательно ее сломил: она начала путать дни и годы, звала умерших людей и просиживала долгие часы перед фамильным гобеленом. Вальбурга не сумела бы освободить Поликсену, даже если бы захотела…

А еще по-прежнему оставалась бы надежда на примирение с Севером, на то, что удастся проскочить между Сциллой и Харибдой, — и Поликсене не пришлось бы наступать себе на горло и сжигать все мосты. Она пребывала бы в блаженном неведении насчет своих приоритетов, и рано или поздно жизнь наладилась бы, пришла бы в шаткое равновесие… Для счастья Поликсене требовалось совсем немного…

Однако все случилось так, как случилось, — и наиболее мудрым решением было просто оставить все, как есть. Последовать собственному совету и все забыть. Слава Мерлину, в первое время у нее хватало насущных забот, потому вместо попыток увидеться со Снейпом Поликсена с головой ушла в борьбу за амнистию Басти, зацепилась за эту идею фикс, как за спасательный круг, — и напрочь запретила себе думать о Севере. Она подумает о нем когда-нибудь потом — когда простит. Если простит.