Методика Защиты (гет)

Настежь дверь. Из непомерной стужи,

Словно хриплый бой ночных часов -

Бой часов: "Ты звал меня на ужин.

Я пришел. А ты готов?.."

А.Блок "Шаги Командора"

A "ghost" in English was originally a visitor or guest.⁽¹⁾

David W. Anthony's "The Horse, The Wheel, and Language"

Росаура полусидела на кровати. Время уже перевалило за полночь, а Руфус ни разу не отвлёкся от своих бумаг, карт и чертежей. Росаура раздумывала, как бы позвать его без риска напороться на раздражённое рычание. Её насторожили его недавние планы положить её спать в одиночестве, а самому закрыться в другой комнате, и Росаура боялась, что неосторожным словом напомнит ему об этом намерении. Пока же она роскошествовала: могла смотреть на его прямую, как палка, спину, слушать скрип пера, а краткие всполохи свечи даже навевали сон…

И всё же не по-людски это.

— Милый...

Он не отозвался. Наверное, подумал, что это кому-то другому. Кому угодно, не не ему.

— Руфус!

Всё равно промолчал. Тогда Росаура смекнула.

— Скримджер.

— Так.

Успех. Но он всё равно не обернулся.

— Ты будешь спать?

— Буду.

Даже не шелохнулся.

Росаура вздохнула. Этот ответ был бы корректным, даже если бы подразумевал "отоспимся в гробах". В случае Руфуса Скримджера — даже более вероятно, чем "послезавтра после обеда пару часиков". Очевидно, открытый вопрос — не тот педагогический приём, который требовался, чтобы расколоть этого упрямца. Задавать вопрос специальный вроде "когда? Почему? Какого чёрта, Скримджер?" было бы опрометчиво. Быть может, попробовать положительный пример?

— Я ложусь.

Она попыталась вложить в эти слова всю нежность своего трепетного сердца.

— Давно пора.

Значит, за временем он следил. И за ней следил. За всем следил, кроме собственного поведения. Быть может, ей стоило быть честной?

— Я тебя жду.

— Не надо.

Что же, он ответил ей тем же. Росаура вздохнула. Руфус на миг поднял голову, и перо застыло над пергаментом.

— Если тебе мешает, я уйду в другую комнату.

— Нет-нет, что ты! Я уже почти сплю.

— Ясно.

Как они с ним работают?..

Росаура затихла, осознав, что если она хочет добиться своего, ей придётся быть очень смелой (или очень глупой). Иные способы она испробовала и проиграла по всем фронтам. Видимо, придётся признать превосходство материнского опыта и сделать на него последнюю ставку.

Росаура взяла с собой вещи и проскользнула в ванную. Спустя полчаса она ступила свой первый робкий шаг соблазнительницы. Домашние туфли, которые положила ей мать, были на небольшом каблучке. Из духов, которые положила ей мать, нашлись те, что нужно: с ночной пряной ноткой. Волосы Росаура заколола повыше, оставив несколько прядей виться у висков. Рукавом шёлкового халатика, пошитого на восточный манер, она тут же зацепила дверь и чуть не грохнулась. Несмотря на неудобство, халатиком пожертвовать она не могла: ему надлежало в нужный момент распахнуться в двух местах, обнажив колено и грудь. Под халатиком стан Росауры облекло кружево пеньюара. Минуту назад она пересилила себя и посмотрела в зеркало, которое увеличила, чтобы оглядеть себя с головы до ног. Собственно, после этого она и запахнулась в халатик, но носик вздёрнула. Будь она в другом положении, она бы рассмеялась над этим убогим маскарадом. Но та пора жизни, в которую она так резко вступила, была, по слухам, устроена по совсем иным законам. Приходилось вслепую доверять вкусам и обычаям более старших и опытных проходцев.

«Ладно. Главное, чтобы он отвлёкся от этих своих бумажек. А там уже будет неважно», — приободрила себя Росаура и, как если бы готовилась нырнуть в ледяную воду, задержав дыхание, быстро-быстро прошла через гостиную в спальню, только на пороге опомнившись, что её походка согласно моменту должна быть плавной и неслышной. Она убедила себя, что последние три шага вполне ей удались.

Она остановилась у него за спиной. Он почувствовал её приближение, но не обернулся. Тогда Росаура положила руку на спинку стула. Руфус вскинул голову.

— Что?

Росаура промолчала, а потом, больше повинуясь порыву, дотронулась до его плеча. Плечо было как каменное.

— Чем пахнет? — насторожился Руфус.

От одного сварливого вопроса Росаура испытала круговорот эмоций: от обиды и разочарования до стыда, робости и опаски, — но заставила себя удержаться и от обиженного ответа, и от колкого вопроса: ему не понравились её духи!.. Всё же она понимала, что если она сейчас скажет что-то не то, он попросту рыкнет и отпугнёт её. Тогда лучше вообще ничего не говорить. В ту секунду, когда он уже хотел встряхнуть головой, Росаура запустила пальцы в его волосы. Руфус замер. Росаура улыбнулась, подступая ближе. За минувшие месяцы его волосы потускнели, но были всё такие же густые и тяжёлые и в бликах свечи отливали темным золотом. Она любовалась, как переливаются длинные пряди промеж её тонких пальцев, и зарывалась глубже, ощущая, как он, подавляя глубокий вздох, подаётся ей навстречу. Она, зажмурившись, целовала его макушку, затылок, гладила подбородок, шею… Даже дома в три часа ночи он застёгивал рубашку на все пуговицы, что, право, было вовсе ни к чему. У того, кто живёт на износ, и мимолётная ласка вызовет затаённый стон, а Росаура старалась усердно. И вот Руфус уже откинул голову на сгиб её локтя, и она наклонилась, чтобы приникнуть к его губам, наконец-то не сжатым в тонкую нить, а приоткрывшимся в томлении, как краем глаза Росаура увидела под его рукой пергамент, а на пергаменте знакомое имя, трижды подчёркнутое чёрными чернилами:

— Ремус Люпин?!

Пергамент тут же свернулся в свиток, острое перо воинственно чиркнуло острием о стол, Скримджер резко обернулся к Росауре полубоком, будто желая грудью защитить свои драгоценные бумаги. Его лицо мгновенно превратилось в каменную маску, и только глаза горели подозрительностью.

— Чего ты добиваешься? — огрызнулся Скримджер.

Росаура даже не обиделась на его тон — открытие слишком взволновало её.

— Почему там имя Ремуса?

— Что ты увидела? — жёстко перебил Скримджер. Росаура действительно ничего больше не успела прочесть, но догадаться было нетрудно, какой список остервенело составляет Руфус Скримджер в ночи чёрными чернилами.

— А моё имя там есть? — дрожащим голосом осведомилась Росаура.

Скримджер глядел на неё, сощурившись, и, помолчав, бесстрастно сказал:

— Нет.

Это не принесло Росауре ни капли успокоения.

— Ты подозреваешь его, да? — сорвалась она. — Ты ещё на Рождество взъелся на него, как…

— Ну, — сказал Скримджер, — продолжай.

Видно, он был слишком утомлён и вымотан, чтобы сдерживаться.

— Как… Как на врага! — воскликнула Росаура. — Что он тебе сделал? Всего лишь был в не то время не в том месте? Но там и я была! И ты, между прочим!

На самом деле, она боялась. Боялась, что этот печальный и добрый Ремус Люпин, который давал ей свои конспекты и непринуждённо болтал про классификацию мороков и ворожбы, окажется человеком, который носил за пазухой нож. Как это вышло в случае Сириуса Блэка, предавшего лучших друзей.

— Он ведь и мухи не обидит… — жалобно сказала Росаура, вторя своим мыслям. — Он был старостой школы, отличник, тихоня, да, Блэк и Поттер были сущие бандиты, но Ремус наоборот их уравновешивал и заботился, чтобы их диверсии не привели к членовредительству… По крайней мере, именно Люпину стоит сказать спасибо, что когда половина слизеринского стола после завтрака покрылась чешуей, меня это не коснулось!

Скримджер и бровью не повёл.

— Он, что, не явился дать показания? — не унималась Росаура. — Он ведь очень слаб здоровьем, его, наверное, это совсем подкосило…

— Отчего же, явился, — ответил Скримджер. — Даже при исключительных талантах Сэвиджа допрос вышел добротным. Однако не без издержек: всё те же грабли, как и в прошлый раз, когда его вызывали по делу Поттеров. К сожалению, тогда дело тоже вёл не я.

— Так назначь ему свидание, — огрызнулась Росаура. — Наедине да под луной!

Произошло неожиданное: Скримджер усмехнулся. Но оттого стало ещё страшней.

— С такими, как он, «под луной» разговор короткий.

— Что ты имеешь в виду?..

— Ты сказала, он слаб здоровьем. А ведь правда, вы учились в одно время. И что, он пропускал занятия?

— Да, когда у него бывали обострения, он на пару дней ложился в лазарет. Один раз я даже видела его, он был совсем бледный, истощенный… Это что-то хроническое. Но это никак не мешало ему быть лучшим учеником, он всегда шёл впереди программы…

— Предусмотрительный молодой человек, — всё ещё усмехался Скримджер. — И никакой закономерности в этих приступах не наблюдалось?

Росаура нахмурилась.

— Пожалуй, раз в месяц...

— А не случалось ли, что он пропускал особенно важные занятия по Астрономии, например, зачёт по теме лунных пятен, или по Травологии, когда вы работали с растениями, которые распускаются только в полнолуние?

Росаура прикрыла глаза. Она вспомнила недавнюю перепалку Скримджера и Грюма и неосторожные слова, сказанные в пылу гнева. Вспомнила и ещё некоторые подробности, которые делали ответ слишком очевидным. Она знала, что Скримджер смотрит на неё в мрачном удовлетворении, но чёрта с два он получит её отчаяние. Она сказала глухо:

— Я училась на курс младше, я не могу знать, какие занятия он пропускал.

— И, конечно, не могла знать, что он оборотень.

Росаура не хотела смотреть на Руфуса. Открытие выбило её из колеи, но она не желала, чтобы он упивался её растерянностью. Она не хотела выглядеть беспомощной. Она сказала:

— Это же болезнь!..

— Да, неизлечимая болезнь, ликантропия.

— Он не виноват…

— Что его укусили в детстве? Ничуть. Что его родители, договорившись с Дамблдором, отдали его в школу? Соглашусь, это не было его выбором. Что он скрывает свою болезнь, когда пытается устроиться на работу по протекции того же Дамблдора и ходит по гостям в дом, где маленький ребёнок, при галстуке? Вот уж…

Голос Скримджера натянулся до скрежета.

— Ты ищешь крайнего! — воскликнула Росаура. — Ты обозлён, тебе лишь бы найти козла отпущения! А тут как удобно, неизлечимо больной опасной болезнью человек, безработный, без поддержки, который не сможет за себя постоять…

Скримджер побледнел и хлопнул ладонью по столу.

— У этого, как ты выразилась, «человека», есть свои права и обязанности, — процедил он, сдерживая ярость: самым оскорбительным для него было обвинение в непрофессионализме. — И он их регулярно нарушает. А кучка сердобольных гуманистов уверена, что так и должно быть, ведь сердце у него, разумеется, золотое. Завели себе домашнего волка и радуются. Поглядел бы я на чулан, в котором они запирают его в полнолуние. Или, может, выпускают бегать без поводка? Подумаешь, загрызёт пару-тройку маггловских ребятишек, наутро никто не вспомнит.

— Прекрати!

— Пожалуй, нет, я продолжу, — он тяжело поднялся, не спуская с неё сурового взгляда. — Понимаю, он твой однокашник и глаза у него щенячьи. А теперь попробуй поразмыслить не как ласковая девочка, которой зверюшку жалко, а как учитель, черт возьми, на ответственности которого триста человек детей. Представь на минуту, что среди твоих учеников один раз в месяц становится зверем, готовым порвать первого встречного, чей укус заразен…

Росаура зажмурилась. Это действительно было ужасно. Одна только мысль о подобном положении дел вводила её в панику.

— Это немыслимо, — прошептала Росаура. — Тут какая-то ошибка. Дамблдор не допустил бы, чтобы с обычными детьми жил и учился тот, кто настолько опасен!

— Именно Дамблдор это и допустил, — криво усмехнулся Скримджер. — Вопреки всем законам, правилам и здравому смыслу. Наша правовая система работает вкривь и вкось. Автономия Хогвартса уже не раз становилась преградой для вмешательства во внутренние дела школы. Когда там происходит чёрт знает что, всё остаётся на совести Дамблдора. Директор там как король, а все обожают его и уверены, что уж он-то не выпустит ничего из-под контроля. Хоть кто-нибудь из родителей или из детей в твоём наборе был осведомлён о том, что вы учитесь бок о бок с оборотнем?

— Нет…

— Разумеется. Какой родитель в здравом уме отдал бы своего ребёнка в школу в таком случае? А учителя? Половина подали бы в отставку, если бы узнали, что за эксперимент проводит Директор. Но Дамблдору очень хотелось показать своё великодушие. Рискнуть всеми ради того, чтобы один мальчишка получил счастливое детство! Ну, скажи, правильно ли это?

Росаура сжала кулаки.

— Нет. Это безумие. Нужно было просто выработать ему индивидуальное обучение, есть же дети, которых родители по иным причинам не отдают в школу, они учат их на дому, а дети прибывают в Хогвартс только для сдачи экзаменов… Но Ремус… Слушай, это трагедия, а не приговор! — воскликнула Росаура пылко. — Да, он неизлечимо болен, и уж такой человек, как Ремус, сам себя за это ненавидит, но это не значит, что он кругом виноват! Фрэнк и Алиса принимали его как родного, он бы никогда…

— Так не в этом ли ошибка, Росаура? — сухо произнёс Руфус. — Впускать в дом собаку, которая должна жить на цепи в будке?

— Перестань! Он прекрасный человек, совестливый, честный, замечательный друг, надёжный, деликатный, ты его не знаешь, ты не имеешь права говорить о нём так!

— Когда он в полнолуние перегрызает глотки, он пользуется салфеткой?

Росаура закрыла рот рукой. Скримджер смотрел на неё неумолимо.

— Я, может, не сошёлся с ним по-дружески. И ничего не знаю о его бесконечно прекрасной человеческой стороне. Но о волчьей натуре я осведомлён сполна. Стаи оборотней издавна селятся на севере Шотладнии, потому что их туда изгнали несколько веков назад, когда в Англии был убит последний волк, и мои предки издавна занимались в основном тем, что следили, чтобы оборотни не нападали на людей. Дед брал меня на ловлю, а потом сколько раз я приходил на вызов уже по службе, хотя до вмешательства властей доходит от силы один случай из десяти. И я ни за что не желаю тебе увидеть хоть раз то, что они оставляют после своих набегов в деревнях. Луна убивает в них всё человеческое. Они чуют кровь и видят добычу, вот и всё. Одинокая овца или родная мать — им уже без разницы. Хотя человечина их привлекает больше. Особенно младенцы.

Росауре хотелось забиться в угол и спрятаться от этой жестокой правды, но она заставила себя стоять и не опускать глаз.

— Быть может, на счету твоего однокашника лишь парочка козлят и только. Быть может, в школьные годы Дамблдор лично его усыплял на время полнолуния и прятал в погребах, я не знаю. Но последние пару лет он жил в стае, это доказано. А более терпим к оборотням помимо Дамблдора был все эти годы Сама-Знаешь-Кто. Он делал ставку на весь этот маргинальный сброд, чтобы сеять панику, устраивать погромы...

Росаура покачала головой.

— Ремус не мог бы… Ты его не знаешь!..

— А ты не знаешь, на что людей толкает нужда и отчаяние. Что при самом либеральном раскладе может обещать оборотням правительство? Резервации, доступ к инклюзивному образованию, кучу справок, закрепляющих за ними статус недееспособного члена общества. Что давал оборотням Сама-Знаешь-Кто? Безнаказанное удовлетворение инстинктов, чувство общности. Вместо того, чтобы ограничивать их и запирать на засов, он раскрыл широко ворота и выпустил стаю на вольный бег. Кого не прельстит право сильного? Вся риторика этих фанатиков как раз на этом и строится. Поэтому его целевая аудитория — аристократы и маргиналы. Первым в рамках правовой системы тесно, вторые за эти рамки вынесены. А он дает им карт-бланш.

— Люпин получил образование, он сознательный член общества...

— Знаешь, даже жестоко было прививать ему эту мысль за годы обучения в школе, — покачал головой Скримджер. — Главный документ у него не аттестат, а все равно справка, в которой все черным по белому сказано. При всей своей склонности к благотворительности едва ли Дамблдор назначил бы Люпину именную пенсию, да? Тогда надо было бы ему фонд для всех оборотней открыть. Нет, старик подцепляет только нужных ему людей, подкупает, задабривает, заставляет почувствовать себя исключительными…

— Так быть может, Ремус жил в стае по плану Дамблдора! Ведь он член этого их Ордена!

— Быть может, — спокойно сказал Скримджер. — Мы тоже пытались внедрять своих агентов, но их быстро раскрывали. Невозможно жить в стае и не потерять человеческий облик, тихоням и чистюлям там вспарывают брюхо на раз-два. Так что даже если этот ваш Люпин был пай-мальчиком и оказался там по благословению Дамблдора, ему, очевидно, приходилось допускать «неизбежное зло». Пара козлят, пара ребят… Это было бы слишком подозрительно, если бы в полудикой стае завёлся оборотень-вегетрианец, не находишь?

— Но он же отличный волшебник, он мог бы…

— Не мог бы. В полнолуние они ничего не могут, кроме как убивать.

Росаура вздохнула, понимая, что её ещё накроет, только позже. Рядом с Руфусом она невольно училась сдерживать свои эмоции, отсекать лишнее, что мешало бы рассуждениям.

— Даже если так, он жил в стае и… мог делать то, что от него требовалось…

— Или просто то, что велел инстинкт.

— Это не значит, что он предал своих друзей! — воскликнула Росаура.

Скримджер лишь пожал плечами.

— Конечно, не значит. То, что он оборотень, может быть напрямую связано с предательством, а может быть лишь веской причиной, чтобы взять его на карандаш и не спускать с него глаз.

— А лучше поводок надеть, — с горечью сказала Росаура.

— Да, — бесстрастно сказал Скримджер. Росаура закрыла глаза.

— В любом случае, их было пятеро, — сказала она. — Нельзя сваливать всё на Ремуса только потому, что он…

— Я никогда не стану задерживать и тем более обвинять людей без прямого доказательства их вины, — проговорил Руфус кратко, но с горячностью. Видимо, переживания Росауры всё же уязвили его. — Есть только одна попытка… — со странным, подспудным волнением добавил он.

Росаура подняла взгляд, захваченная дурным предчувствием. Помолчав, она шагнула к Руфусу, борясь с желанием взять его за локоть.

— Руфус, ты не думал… Может быть, они уже покинули страну?

— Министерство отслеживает все перемещения за границу, — жёстко ответил он. — Нет, эти гниды внутри.

— Почему ты думаешь, что они забились в нору все вместе, когда логичнее было бы разбежаться?

— Потому что они повязаны общей кровью. Для них это не просто дельце на раз, но акт фанатичного служения. Кровавая оргия, чёрная месса, называй, как хочешь. Не стоит путать маньяков с обычными преступниками или наёмными убийцами. Например, «нора» у них не какая-нибудь конспиративная квартира, а самое настоящее логово, хорошо обжитое. Они не работают «чисто», наоборот, они ведут игру со следствием, уверенные в своём превосходстве. Поэтому ходы высчитываются, другое дело, что они почти всегда на шаг впереди.

Росауре стало нехорошо: то ли от его бесстрастного тона, которым он говорил о том, что играет взапуски со смертью, то ли от недоброго огонька в его хищных глазах.

— Тебе это нравится, да?

Он искоса посмотрел на неё и сказал жёстко:

— Если ты думаешь, что для меня это игра, ты ошибаешься.

— Но ты будто играешь в партию. С азартом, Руфус!

— Я рад, что наш враг осязаем. Это значит, что рано или поздно мы столкнёмся лицом к лицу, — спокойно произнес он.

Сказал бы он, например: "Я рад, что ты принесла мне чай. Я рад, что встретил тебя. Я рад, что сегодня мы вместе уснём и вместе проснёмся. Я рад, что остался жив и судьба подарила мне ещё один шанс"?.. Нет, вся его радость была о кровавой охоте — вот тут он точно знал, чего хочет и что чувствует. Росаура тяжело вздохнула и произнесла безнадежно, надеясь закончить этот разговор:

— Они могут быть где угодно…

— На самом деле, на Британских островах осталось не так уж много мест, где не селятся магглы и не проложено электричество, — вопреки ожиданиям, бодро подхватил Руфус. — Нащупать магглоотталкивающие чары довольно просто, засечь концентрацию волшебства в безлюдном месте тоже. Барьер, запрещающий перемещения, также прощупывается. В таком случае координаты высчитываются с точностью до пяти-шести футов. И есть только одна попытка, — повторил он всё с тем же затаённым огнём.

— Почему?

— Потому что есть закон о вторжении в частную собственность. Хозяин имеет право стрелять на поражение. Чтобы постучать в дверь и пересечь порог, нужен ордер, или же проводится операция по захвату.

— И если ты сможешь убедительно доказать, что они находятся в этом конкретном месте, тебе дадут ордер?

Руфус поглядел на неё искоса и усмехнулся. Росауре очень не нравилось, как часто он усмехается за весь этот тяжёлый разговор.

— С недавних пор это дискуссионный вопрос, ты же знаешь.

— Но ты же не будешь сам…

— Что толку гадать сейчас, пока ещё ничего не ясно! — он с раздражением хлопнул по бумагам на столе. — На административном уровне будет тысяча препятствий в любом случае. Просто так получить ордер на вторжение в дом какого-нибудь знатного семейства практически невозможно. Их либо хватать на месте, либо плевать потом в потолок. Сколько бы крови они не пролили, власть и богатство в их руках. Нужны неопровержимые доказательства, чтобы их прижать. Не задумывалась, почему Сириуса Блэка так быстро упекли за решетку? Потому что семья от него отреклась — иначе бы и пальцем его никто тронуть не посмел бы, а Грюм бы полоскал потом ребят, что не пристрелили его на месте. И, другой вопрос, почему его тогда сразу не приставили к стенке? А потому что даже изгой, он все равно Блэк.

— Но Крауч…

— Крауч из той же когорты. Он воюет с ними по их правилам. Ведь он так и не продавил закон об аресте имущества, например, хотя его давно уже подготовили. Даже в тюрьме с пожизненным сроком Блэк — один из богатейших волшебников Британии. Или Малфой — что там, амнистия благодаря чистосердечному признанию? Нет, Крауч стал плеваться тем же ядом: они нас убивают, так и мы их убивать будем. А законодательно их придушить, ограничить права, ввести квоту на представительство в Визенгамоте — нет, что вы. В таком случае Крауч рискует тоже оказаться за бортом. Лучше он потеряет руку, чем место в парламенте. Не знаю, помнишь ли ты, с чего это всё началось десять лет назад. Кампания за права сквиббов. Поверь, чистокровным плевать, пусть сквиббы хоть на голове стоят, но в программе был пункт, с которого все эти Блэки, Краучи и Малфои пеной изошли. Что сквиббы могут занимать правительственные посты. И это была инициатива сверху, как ни странно. Министр в то время был магглорожденный. Он чувствовал, как вокруг него смыкается кольцо чисткоровной элиты, требует, чтобы он ни одного решения без их ведома не принимал. Он решил разворошить осиное гнездо и заготовил проект, по которому 30% Визентамота должны были состоять из магглорожденных, 5% из сквиббов, 30% из полукровок и 35% из чистокровных. И нарглу понятно, что преимущество было бы обеспечено его партии. Увы, вскоре он подал в отставку по состоянию здоровья. По крайней мере, так всем сказали.

Росаура подумала: «Почти как Кеннеди», ⁽²⁾ и перевела взгляд на окно. За ним стояла густая морозная мгла, и ни единого пятнышка света в самую тихую пору ночи.

— Значит, ты думаешь, что преступники из верхушки?..

Росаура вспомнила разговор с матерью. Вспомнила её оговорку и страх в голубых глазах. Вспомнила, как дрожал её голос, когда она говорила о слугах, которые преданы Хозяину и будут продолжать его дело во что бы то ни стало. Не ради богатства, не ради власти, а единственно ради фанатичного поклонения. Должна ли она сказать об этом Руфусу? Поможет ли ему это? Или это очевидно и так, и нечего впутывать ещё и мать?..

Пока Росаура колебалась, Руфус рассуждал:

— Почти уверен. Это обдуманный ход. Их целью было не нанести удар по нашим силам, а именно запугать. Объявить, что они ещё не склонили головы. Но вместе с тем они выбрали Фрэнка и… и Алису, — голос его на секунду дрогнул, — потому что хотели что-то узнать. Фрэнк был приближен и к Дамблдору, очень. Аластор отказывается со мной это обсуждать. Подозреваю, он сам ничего не знает толком. Это старик на людях — добрый дедушка, а на самом деле у них в этом Ордене тоже жесткая иерархия. Из всех оставшихся Фрэнк был молод, но уже опытен, не раз доказывал как свою верность, так и свое мастерство. Его не особо потрепало за минувшие годы, и он, наконец, получил должность, которая открыла ему широкие горизонты. Почему они взяли не Аластора, который ближе всех к Дамблдору и заодно наш шеф? Потому что у Фрэнка была болевая точка. Поэтому они взяли их вдвоём.

— Это чудо, что с ними не было ребёнка, — прошептала Росаура.

Руфус стоял, опершись о стол, чуть склонив голову, но так, что лицо его оставалось в тени. Росаура могла видеть только, что в рваном отсвете свечи его щёки казались совсем впалыми, а под глазами налились тёмные круги.

— Самое паршивое, мы не знаем, что удалось им выпытать, — сказал он глухо. — Адреса всех мракоборцев и орденовцев? Планы Дамблдора? Наши планы? Пароли, которыми мы проверяем друг друга на оборотное зелье? Как бы то ни было, они вызнали всё, что им нужно было, если Фрэнк это знал. Но что теперь они будут делать? Убивать нас по одиночке в собственных постелях? Снова попытаются захватить власть?

— Послушай, Фрэнк никогда бы…

Руфус посмотрел на Росауру, и под его взглядом ей стало тяжело стоять на ногах.

— Человек хранит свою честь, пока помнит, кто он и что он. Есть степень боли, которая заставляет забыть об этом. А там одна надежда: что сердце не выдержит раньше. Но Фрэнк был здоров и молод.

— Фрэнк и сейчас молод… — сказала Росаура, потому что должна была хоть что-то возразить этой убийственной правде жизни.

Руфус, не глядя на неё, достал сигарету, но закуривать не стал. Сказал как бы про себя:

— Один Круциатус чего стоит…

— Я знаю.

Руфус оглянулся на неё. Росаура медленно кивнула.

— Один мальчик выстрелил в меня Круциатусом.

— Что?..

Он тут же шагнул к ней, будто боялся, что она тот час же упадёт на пол, задыхаясь от боли. Росаура мотнула головой, пытаясь успокоить и Руфуса, и себя:

— Быть может, ты слышал о той истории в конце ноября, как одного гриффиндорца исключили за нападение на слизеринца, Селвина. Они вырезали у него на лбу Тёмную метку. Я пошла на крики и…

— Постой-ка, как ты назвала этого ублюдка? «Мальчиком»?

— Руфус…

— Он изуродовал студента и напал на преподавателя, а его просто исключили?

— И он дал потом интервью в проправительственной газете, и немало людей считают его героем. Он, кажется, приходился племянником вашему бывшему шефу.

— Макмиллану?..

— Да.

Руфуса будто передёрнуло, он на секунду зажмурился.

— Это было одно из первых громких политических убийств, — медленно проговорил он, с явным нежеланием обращаясь к тяжёлым воспоминаниям. — Мы нашли его в запертом изнутри кабинете, грудь вспорота, все рёбра наружу, а в руке у него — собственное сердце… И да, в этом ноябре один из братьев Селвинов публично приписал себе это убийство. Быть может, он лгал. Его все равно осудили по высшей мере, поэтому мог и выдумать, чтоб набить себе цену, терять-то уже нечего. Тоже был маньяк.

— Как бы то ни было, его сына даже не пустили попрощаться с отцом перед казнью, — сухо сказала Росаура. — А потом мальчика искалечили однокурсники.

— Черт, — Руфус отбросил сигарету, — но как ты там оказалась? Ты, что, была одна?

— Да, и я даже не поверила сначала, когда они наставили на меня палочки…

— Но как это случилось? Неужели никого не было вокруг?

— Они утащили Селвина в Запретный лес.

— Но что ты делала в Запретном лесу одна?

Росаура повела плечами.

— Да просто пошла прогуляться.

Руфус беспокойно провёл рукой по волосам.

— И на кой чёрт тебя туда понесло?

Росауру вдруг что-то разозлило. Вот это его обращение к ней, как к неразумному ребёнку. Она скрестила руки на груди и усмехнулась, как он сам не раз усмехался.

— Да так, мухоморы собирала. Хандрила. Лелеяла свое разбитое сердце и попранные девичьи мечты. Если конкретно, то думала о том, какой же ты мудак, Скримджер.

В другой момент она бы здорово посмеялась с выражения его лица — совершенно растерянного, но сейчас сил уже не было.

— И для этого ты пошла одна в лес?.. — такая реальность просто не укладывалась в его голове. Это было для него настолько немыслимо, что он даже не оскорбился.

— Жаль, не ночью, а то на луну бы ещё повыла, да много тебе чести. Видишь ли, ты меня обидел, и я долго не могла тебя простить.

И зачем она говорила ему это? Видела же, что в глазах его застыла сущая мука. Он корил себя, что не был с нею тогда, не смог её защитить. Тут только Росаура осознала, что дала ему повод думать, будто это из-за него она подверглась опасности. И, заглянув глубоко в свою душу, она увидела тьму, которая согласно кивнула: да, она призналась нарочно, что ушла в лес из-за мыслей о нём, чтобы он сейчас испытал хотя бы толику той боли, которую она перемолола в себе за эти месяцы.

Росауре стало жутко от самой себя. Но вместо того, чтобы повиниться или сказать ласковое слово, она вскинула голову и, улыбнувшись холодно, сказала:

— Не терзайся так. То происшествие с Макмилланом — ерунда. Хуже было с Энни. Фрэнк хотел выстрелить в неё, но это бы её убило, нельзя же стрелять в детей. Я обняла её, а её корёжило, как одержимую, она превращалась во что угодно, лишь бы я разжала руки. Это было похлеще всякого Круциатуса, скажу я тебе. Фрэнка-то оглушила её магия, я осталась с ней одна. Но я не отпускала её. Я обещала ей, что она увидится с мамой. Так и произошло.

Росаура была воспитана в скромности и теперь будто со стороны слышала свой горделивый рассказ. Злая воля подстегнула её: сколько можно, чтобы он над ней превозносился и держал её за фарфоровую статуэтку! Пусть знает, через что ей довелось пройти! ...и как только в ней восторжествовали эти горделивые мысли, как ей почудилось на миг, будто чужой пристальный взгляд лёг ей на душу. Но Росаура уже была в запале, чтобы опомниться.

А Руфус странно посмотрел на неё и повторил её же слова, будто только их и расслышал:

— "Похлеще всякого Круциатуса"? — произнес он тихо, но у Росауры отчего-то перехватило дух. — Дай Бог тебе испытать только один выстрел того желторотого мальчишки, чтобы до конца жизни судить об этом проклятии так.

Росаура опустила взгляд. Перед кем она бахвалится?.. Что за чёрт ею крутит? Она прекрасно знала, что сила темных проклятий зависит от степени распада души волшебника. Мальчик, стрелявший в неё, был преисполнен болью за близких и праведным гневом — и то воздействие было ужасающим. Настоящие же изуверы наслаждаются страданиями своих жертв. Получают извращённое удовольствие от своего черного дела. Истязают и мучают, потому что чужие крики и хруст костей доводят их до сладострастного исступления. Поэтому Непростительные заклятия по силам сотворить далеко не каждому — для этого в колдуне должна исчерпаться человечность.

И ведь она знала, что Руфус, как и многие мракоборцы, попадал под такие удары... Когда он сказал сейчас о степени боли, за которой кончается чувство реальности, он знал, о чём говорит. Росауру жёг стыд, но что-то в её душе сопротивлялось возможности примирения. Вместо того, чтобы признать свою неправоту, она сказала сухо:

— Как видишь, я жива. Видимо, мне судьба, чтобы ты уморил меня полуночными спорами. Кто виноват в том, что случилось с Энни, еще неизвестно, но, знаешь, я сомневаюсь, что это был кто-то со Слизерина. А что до истории с этим Макмилланом, так она явно свидетельствует о том, что не только слизеринцы не чураются чёрной магии. Гриффиндорцы успешно осваивают проклятья, а совесть позволяет им изувечить детей врага, потому что месть становится «делом чести».

Тут по сердцу будто провели наждачной бумагой. Росаура как никогда и желала, и боялась разглядеть то, что было на дне его львиных глаз, а Руфус, как нарочно, поднял в надменности свою тяжёлую голову и властно посмотрел на мрак за окном. Неужели из всего, что она сказала, он услышал слово «честь», но не «месть»?..

— Руфус…

— Мать что-то тебе сказала, — вдруг произнёс он.

Росаура оторопела. Вот, он спрашивал о том, о чём она сама думала ему сказать. Но тёмное пламя в его глазах задушило в ней склонность к правдивости.

— О чём ты?..

— Где она была в ночь на Рождество?

— Я не знаю…

— Плохой ответ. Такой вопрос задаст тебе даже Сэвидж. А твой ответ подразумевает, что если не знаешь ты, то будут пытаться узнать другие.

— Они с отцом были дома… — Росаура совсем растерялась, и тут Скримджер отчеканил:

— Ложь.

Росаура ступила шаг назад, но сказала твёрдо:

— Моя мать не делала ничего плохого. Она ничего не знает…

— Ей так кажется.

От его ровного тона дрожь прошла по спине. Но Росаура сжала кулаки и заговорила:

— Вы прислали мне повестку, чтобы я рассказала в конце концов о ней, верно? Ещё когда Крауч заключал со мной сделку, он намекнул, что ему интереснее не моя работа в школе, а круг общения моей матери. Ни дать ни взять клуб Стэпфордских жён, чёрт возьми! Где она была на Рождество? Зачем ты спрашиваешь, если сам слышал, что сказал мой отец про «шабаш с кровью младенцев». Зачем ты спрашиваешь меня, Руфус? Думаешь, я буду свидетельствовать против родной матери? Скажу ли я тебе хоть что-нибудь о ней? Нет. Ни тебе, никому из твоих ищеек!

Руфус сделал движение, будто хотел перебить её, но Росаура подняла руку и с ожесточением продолжила:

— Я скажу только, что моя мать на три года уезжала из страны и прервала все контакты, а сейчас вернулась, чтобы встретить Рождество в кругу семьи.

— Такой ответ никого не удовлетворит, — сказал Скримджер, за ровным тоном едва сдерживая негодование. — Пойми, это может быть критически важным…

— Я не собираюсь подвергать риску мою мать! Если они узнают, что она хоть как-то близка к следствию, они расправятся с ней! И с отцом заодно! Я не хочу, чтобы мои родители подвергались опасности даже ради самой искренней жажды справедливости!

— А я — хочу?! — сорвался Скримджер. — Я пытаюсь сделать всё возможное, чтобы больше никто не погибал. Но для этого нужно общее содействие! А все попрятались по своим углам. Что я могу один, если даже ты отказываешься помочь?

— Я — отказываюсь?! Я готова делать все, что ты мне скажешь, я сколько раз говорила, что пойду с тобой, куда угодно, но не требуй, чтобы я втягивала в это мою мать!

— Она уже в это втянута по уши. Если бы она согласилась сотрудничать, мы бы разом вышли на их змеиное гнездо!

— Она согласилась бы сотрудничать, если вы могли бы предоставить защиту. Но ты сам сказал, что теперь и мракоборцам впору бояться собственной тени. Какое вам доверие?

Его лицо помрачнело.

— Так всё и посыплется, потому что каждый заботится о своей шкуре, — он рвано вздохнул и посмотрел на неё искоса, тяжело. — Твоя мать знала, что ты оправляешься встречать Рождество к Лонгботтомам?

Росаура чуть не сказала «да», но его тяжёлый взгляд внушил ей настороженность. В следующую секунду она поняла, что одно это признание подвело бы черту под его подозрениями. Тогда Росаура вскинула голову и произнесла холодно:

— Ты допрашиваешь меня, Руфус?

Если бы он нахмурился, заморгал, провёл ладонью по лицу, будто очнувшись — камень упал бы с её груди. Но ничего подобного, он не переменился ни в лице, ни во взгляде, и лишь сдержал себя от того, чтобы подступить к ней на шаг ближе — тогда она бы отступила и упёрлась спиной в стену.

— Ты должна быть готовой к тому, о чём тебя будут спрашивать, — сухо сказал Скримжер. — Будут спрашивать жёстко. Все в ярости, Росаура, все хотят отыскать этих подонков, и ни с кем не будут церемониться.

— Ты предлагаешь отрепетировать? — голос Росауры звенел от негодования.

— Да, — сказал Скримджер бесстрастно. — Тебе следует рассказать мне всё, что тебе известно, тогда я смогу разобраться, что имеет важность для следствия, а что нет. Что тебе стоит говорить, а что будет лишним или только спровоцирует…

— Что? — Росаура посмотрела ему в глаза. — Вы избиваете подозреваемых?

Скримджер побледнел.

— Откуда у тебя это в голове?!

— Журналистами ты не гнушаешься.

Его лицо стало таким белым, что отчётливо выделился след на недавно разбитой губе. Росаура не знала, зачем она бросила ему эти слова, точно камень. Просто ей было страшно. Её почти трясло, когда она думала, что ей надо будет явиться в мракоборческий отдел и дать показания. И сейчас она отчётливо поняла, что рассчитывала, да, именно рассчитывала, вот так, с претензией, по-слизерински, на то, что Скримджер избавит её от этого. Но он же первый её принуждал. Признаться ему в том, что ей страшно и стыдно, она не могла — это никак бы его не переубедило, поэтому ей оставалось только срывать на нём свою бессильную злость. По крайней мере, ничего лучше она придумать не смогла.

— То, что я сделал — недостойно, — произнёс Руфус, когда молчание придушило их окончательно. — Но остаётся моим личным проступком…

— Если следователь будет на меня давить, это тоже останется его личным проступком?

— Ему не позволят превысить полномочия.

— Ты превысил. И тебя всего-навсего отправили в отпуск. Потому что ты — ценный кадр. Бесценнейший. Кто бы сомневался. Но лицо-то ты человеку разбил.

Справедливо было бы заменить, что Скримджеру лицо тоже разбили, однако Росаура нарочно опустила это, а сам Руфус, помолчав, сказал лишь:

— Тебе ничего не сделают.

— Правда? Какие гарантии, Руфус? Или ты пойдёшь со мной и за руку держать будешь?

Видит Бог, изводя его отчаянной насмешкой, она больше всего на свете желала, чтобы он сказал: «Да, разумеется». Но он, конечно, произнес:

— Так не положено.

— Я в тебе не сомневалась, — горько усмехнулась Росаура. — Зачем суетиться, если случай пропащий? Я понимаю, вам нужен человек, который сдал преступникам планы Фрэнка и Алисы. Больше половины гостей были заслуженные мракоборцы, тут и думать нечего. Остаётся выбирать между оборотнем и школьной учительницей? На первый взгляд, выбор очевиден. Но давай копнём глубже. Люпин — с одиннадцати лет на поруках у Дамблдора. А что можно сказать обо мне? Ты знаешь, кто я в глазах окружающих. Выпускница Слизерина. На моём курсе училась треть нынешних узников Азкабана. Я с ними бок о бок за партой сидела. Про мою мать мы уже поговорили. А если рассмотреть мою краткую педагогическую карьеру, то тут тоже будет букет. Эта ваша Сайерс на раз-два собиралась повесить исчезновение девочки на меня и Слизнорта, только потому что мы в коллективе — единственные слизеринцы. На меня напал тот гриффиндорец, потому что я надела слизеринские цвета на квиддичиный матч. В конце октября я своим умом вышла на мальчишку, у которого на руке была самая настоящая Тёмная метка, и он своими пакостями терроризировал всю школу, но донесла ли я об этом официальным властям? Нет, я привела его Дамблдору, и Дамблдор взял всё под контроль. Вижу, для тебя сейчас это большая новость! Вот так работает наша автономия, ты абсолютно прав. И, кстати, я лгала этой вашей Сайерс, чтобы выгородить Слизнорта, когда она хотела повесить на нас пропажу Энни. Да, добавь к этому, что самый близкий человек для меня в школе — это профессор Слизнорт, которого от разбирательства спас только инфаркт и дружба с Дамблдором. Спроси любого моего коллегу, тебе скажут, что я у Слизнорта — комнатная собачонка. Кто-нибудь ещё вспомнит, что в октябре я была приглашена на его вечеринку и играла на рояле для Люциуса Малфоя. Кстати, матушка мечтала меня под него подложить. Ты удивлён? А как ещё бы мне при новом режиме сыром в масле кататься, а не пойти на ремни, как без влиятельного покровителя? Видишь, с тобой моя maman конкретно так просчиталась. Очевидно, твоя любезность будет заключаться в том, чтобы под руку меня на эшафот привести. Вот, я тебе всё рассказала.

Росаура не сводила взгляда с Руфуса, хотя перед глазами стояла будто белая пелена. Она искала или уже придумывала себе, чтобы в его лице хоть что-то дрогнуло. Чтобы с его узких губ сорвался глупый, ревнивый и такой человеческий вопрос: «Зачем ты играла для него на рояле?» Чтобы он закричал, в конце концов, схватил её за плечи, стал упрекать в глупых выдумках, уверять в своей преданности... А на самом деле после краткого молчания он сказал:

— Ложись спать.

Они стояли и смотрели друг на друга, неспособные шевельнуться. Холод, разлившийся меж ними, пугал своей всеобъемлющей массой. Росауре отчего-то почудилось, что за спиной Руфуса стоит чужая тень. Она моргнула и убедила себя, что это от всполоха свечи.

— А ты ляжешь со мной? — отгоняя нездешний страх, быстро спросила Росаура. Кажется, её шёлковый халатик давно уже распахнулся, и кружево отбрасывало на её медовую кожу причудливый узор от пламени свечи. Но они не замечали этого. Росаура спросила о сокровенном глухо и безучастно, ради самого вопроса, сомневаясь уже, желает ли она того. Однако была ведь надежда, что всё случившееся в последние десять минут — лишь наваждение, одурь, и сейчас он подойдёт к ней, прижмёт к себе, и оба они забудут о внешней тьме, что обступила их неумолимо.

— Мне нужно работать, — сказал Руфус. — Я говорил, что буду занят.

Росаура испытала желание расхохотаться гнусно и зло. Всю нежность и робость в ней будто выжгло.

— Как я могла забыть! Что, может, по расписанию будем?

Скримджер несколько секунд глядел на Росауру без всякого выражения, и она сдерживала истерический смешок от мыслей, что он мог задуматься над этим предложением всерьёз.

— Будут накладки, — сказал наконец Руфус. — У меня ненормированный график.

Росаура запрокинула голову и громко выдохнула, пытаясь не закричать.

— Понимаю, раз я отказалась сотрудничать со следствием, то теперь нечего тратить на меня нервы и силы. Вижу, ты желаешь остаться с уликами наедине больше, чем со мной. Это так необходимо в три часа ночи…

— Это тебе что-то необходимо в три часа ночи. Зря я стал расспрашивать тебя сейчас, ты не в состоянии отвечать за себя. Завтра всё обсудим. Иди спать.

— Хорошо, — пока Руфус с недоверием принимал её ложное смирение, Росаура опустила глаза и в напускной робости сказала: — Поцелуй на ночь?

Он, чуть нахмурившись, шагнул ближе и наклонился к ней, даже не попытавшись обнять или хотя бы придержать её голову. Кратко коснувшись её губ, он отошёл прочь так быстро, что она даже не успела ничего заметить. Единственное, что пришло ей в голову, так это будто к её рту на секунду приложили камень. Ей стало почти смешно — это взыграло злое веселье. Не дав ему утвердиться в чувстве выполненного долга, она настигла его, схватила руками его шею, обвила, подтянулась и принялась целовать с жадностью, которую подсмотрела когда-то в каком-то паршивом маггловском фильме — но, право, в образцовых книгах об этом писали слишком расплывчато и метафорично, поэтому что ещё ей оставалось?.. Она взяла его руку и положила на свой бок, ближе к груди. Он был нужен ей здесь и сейчас во что бы то ни стало. На секунду ей показалось, что он ответил ей. Она прижалась к нему сильнее, и тут же он отстранился.

— Это лишнее, — сказал Руфус ничуть не изменившимся голосом. Если бы не кровь, что билась веной на его шее, можно было бы подумать, что он преспокойно удил рыбу. — Я занят.

— Необязательно отходить от стола, — выдохнула Росаура, и только потом осознала, что именно. Она бы сгорела от стыда, но гнев полыхал сильнее. Отступать было некуда: она подалась к Руфусу, вспоминая улыбку матери, и провела ладонями по кружеву, что едва прикрывало грудь.

— Необязательно отрываться от дел, — Руфус скрестил руки и смотрел как будто сквозь неё. — Это отвлекает. Расслабляет. В конце концов, утомляет. Заставляет думать о другом. Я же предупреждал, что буду работать, — окончил он сухо. Но поскольку она подняла руку, чтобы вновь дотронуться до него пылко, требовательно, он бросил, будто сквозь зубы: — Уже накувыркались.

Эти его слова костью встали поперёк горла. Она могла бы догадаться и раньше… Но всё равно это было невыносимо. Как будто весь воздух разом отобрали, сжав лёгкие железным кулаком.

— Ты думаешь… — сипло выговорила Росаура, — ты правда думаешь, что если бы ты был на службе в Рождество, ничего бы не случилось?

Он молчал на секунду дольше, чем было дозволено, если бы он действительно хотел её переубедить. И она заговорила вместо него, потому что на самом деле боялась, что он подтвердит её судорожные опасения:

— Боже, Руфус, на тебе не держится весь мир! Это была не твоя ответственность!

Росаура чувствовала, что вот-вот заплачет. Она ненавидела себя за эту кипящую боль внутри, которую вызывало одно его небрежное слово, но на секунду ей захотелось вцепиться в него когтями и драть его волосы в исступлении, особенно когда он сказал:

— Каждый в ту ночь подумал так. Каждый позволил себе праздновать.

Росаура чуть не взвыла. Она даже накрыла себе рот рукой и задержала дыхание. Когда она отняла руку от лица, губы её застыли в мёртвой улыбке.

— И что, теперь ты вообще не прикоснёшься ко мне?

— Прекращай это. И оставь меня в покое.

Её колотило от ярости и обиды, в то время как в его голосе слышалась лишь глубокая усталость. Он сел за стол, развернул перед собой пергамент, и ни вздоха не упало с его плотно сжатых губ. Росаура отошла к кровати, чтобы сохранить хотя бы крупицы достоинства. Хотя лучшим вариантом было бы улететь отсюда к чёрту на метле. Но силы у неё все были выпиты. Глухая обида будто опустила её на дно болота, и со всех сторон давила чёрная вода. И вновь Росауре показалось будто чужое присутствие во внешней тьме. Но Руфуса окликать она не стала.

* * *

Ей не нужно было открывать глаз наутро: тишина подсказала ей, что он снова ушёл невесть куда, не пожелав разбудить её ради такой нелепицы, как прощание. Росаура ощутила, как из её сердца, словно из огнива, высекли гнев, — подскочила и, оправляя бесполезное кружево, кинулась к рабочему столу. Тот был идеально прибран, только чернильница с пером и стопка чистых листов, Росаура проверила — нет, никаких невидимых символов желтизна пергамента не скрывала. Гнев разгорался живее. Значит, он ей не доверяет. Значит, убрал всё, чего мог ненароком коснуться её взгляд! Что же там за секретнейшие сведения, что ей даже одним глазом посмотреть нельзя? Что же там ему мёдом намазано, что вместо меня он пялился на эти чёртовы бумажки! Ни на секунду не мог оторваться! Спалить бы всё дотла, раз ей он предпочёл эти планы и выписки!..

Росаура Вэйл попала впросак: её избранник уже оказался женат, и эта костлявая супруга обещала пережить их всех; имя ей было «Работа». Над тупой, бесполезной ревностью Росауры эта собственница лишь бы посмеялась.

Росаура взмахнула палочкой, сказав на пробу пару обнаруживающих заклятий, и одно позволило понять, что документы здесь, но укрыты столь надёжно, что лучше и не лезть — руку отхватит. «И это он против меня так! — взвилась мысль языком пламени. — Как будто я главный враг и шпион! Конечно, ведь «с кем нюхается её мамаша», как бы не так!». Росаура стегнула палочкой по столу — тот зашатался, но ни один из ящиков не выдвинулся навстречу; хлестнула другой раз — оболочка защитных чар блеснула металлом. Росаура кинулась к кованому сундуку, что стоял тут же, и убедилась, что он представляет собой идеальный куб, не имеющий и крохотной щёлочки, что подразумевала бы крышку. Вновь с помощью волшебства Росаура попыталась расколоть этого молчуна, но добилась лишь того, что от него повеяло жаром, а железо на углах накалилось, и остатки здравомыслия подсказали Росауре: сундук уничтожит собственное содержимое, но не откроется без слова хозяина.

— Я здесь хозяйка! — ухватилась Росаура за последнее, что у неё было: право, запечатлённое магией. — Откройся мне, как ты открылся бы своему хозяину.

Сундук тут же остыл, но остался нем. Росаура осмелела и положила руку на верхнюю грань, и тут же ей пришёл ответ, как если бы кто-то прошептал ей на ухо: «Откроется лишь по последней воле хозяина». Росаура резко одёрнула руку. Ей давно следовало понять, что Руфус Скримджер мог бы без доли иронии частенько употреблять выражение «только через мой труп».

Росаура со злостью пнула сундук, но легче не стало. Только вылив на себя кувшин воды, она почувствовала хоть какое-то облегчение. За одиноким завтраком она даже смогла убедить себя, что перепалка в три часа ночи едва ли могла быть названа адекватной. Что вообще представляет из себя человек в столь позднее время? Чисто сомнамбула без воли и интересов. Тот «допрос», который он ей устроил, не состоялся бы, если бы она сразу честно сказала ему то важное, что можно было изъять из разговора с матерью. Ведь он с ног сбивается, чтобы напасть на след, любая крупица сведений может помочь ему, а она встала в позу, понимаете ли, за долю секунды дошла до того, что лгала ему в лицо! Ведь он сам слышал, как отец жаловался на то, что мать загуляла «на шабаше» в Рождественскую ночь. Может, он хотел спросить её о матери все эти дни, но сдерживался, а теперь, когда посвятил её в трудности, почти непреодолимыми, с которыми сталкивается в расследовании, конечно, рассчитывал на её помощь. Она же почти смеялась ему в глаза. Гнусно! Он ведь льнул к ней. Ему нужно было успокоение, отдых. В его синяках под глазами уже можно хранить картошку. Он из гордости будет работать в ночи, но кто, как не она, мягко, ласково, должна дать ему передышку? И опять же, это её чёрт за язык дёрнул выкрикивать имя Люпина, а потом препираться. Если бы не её неосторожность, всё прошло бы как по маслу… Хотя, как знать. Он ведь был совсем измучен с этой проклятой ногой. Быть может, она и правда слишком многого хочет? Но, право, ей не нужно было именно то, причем «необязательно в постели», какой же стыд… Ей нужен был он — рядом, его редкая нежность — в её сердце. Если бы они просто легли вместе и заснули на пару часов — и то было бы счастье. Большее было и не к чему; она же, наслушавшись материнских советов, лишь опростоволосилась. Он ведь так переживал, когда узнал, что в неё стреляли тёмным заклятием… И зачем она напомнила ему о своей давней обиде? Это вызывало её беспокойство. Она простила его, да. Но боль, оказывается, всё ещё зудела где-то на дне, и, как ноет рана в непогоду, в дурном настроении эта боль прорывалась наружу всплеском гнева. Глупо, глупо… Что с этим сделать?..

Росаура заметила про себя, что в худшие моменты обиды или ярости начинает вести себя точь-в-точь как мать. Та же дрянная усмешка, те же точечные уколы, те же передёргивания и нарочито обидные слова, лишь бы задеть по живому, по самому сокровенному! Когда в детстве она слышала отголоски родительских ссор, она всегда была на стороне спокойного и рассудительного отца, а крики и бурные сцены, которые устраивала мать, наводили Росауру на единственную мысль: «Когда я вырасту, я ни за что не буду такой!». Но именно такой она и оказалась.

— Ну уж нет, — громко объявила Росаура, покончив с завтраком. На её возглас в гостиную на картину прибежал Брэди. Росаура подошла к псу и погладила его нарисованный нос. Брэди чихнул, и Росаура рассмеялась. Вышло грустно и натянуто, но для дня, который начался так паршиво, уже неплохо. — Я сделаю так, чтобы он отдохнул, — доверительно сказала Росаура Брэди, а тот знай себе вилял хвостом, лишь бы она чесала ему за ухом, — признавайся, твой хозяин любит жаркое? А, может, ему душу развеселит что-нибудь шотландское? Чем его там кормил великий и ужасный дедушка? Какими-нибудь овечьими желудками? Фу, ну и мерзость!

Брэди задорно гавкнул, одобряя полёт мысли Росауры. Ободрившись, Росаура принялась за дело. Быть может, это и правда самое лучшее, что она может для него сделать — просто позаботиться? Приготовить вкусную еду, согреть постель, сделать его угрюмое жилище уютным и тёплым, чтобы он ощутил этот властный, могучий зов домашнего крова. Он должен захотеть возвращаться из своих опасных скитаний, он должен знать, что его ждут, что ему рады…

И во что бы то ни стало, хоть рот себе заклятием залепляй, нельзя задавать ему вопросы и требовать внимания, пока он не поужинает!

Росаура была довольна тем, что ей удалось успеть за шесть часов. В квартире было чисто и опрятно, но необжито, и она передвинула где-то мебель, где-то расстелила скатерти и салфетки, разложила подушки, переставила книги, поменяла сервиз на более изящный. Но усердней всего она хлопотала на кухне. Она очень наделась, что обед удастся ей на славу. Отец в общем-то был неприхотлив, главное, чтобы к чаю подавали его любимые бисквиты, но мать всегда держала домашнюю кухню на высоте и давала Росауре уроки (конечно, не переставая повторять, что когда Росаура выйдет замуж, у нее непременно будет в распоряжении домашний эльф, и самой готовить ей не придётся, но знать рецепты и процесс приготовления она обязана как образцовая хозяйка). Росаура не всё запоминала должным образом, но была пара блюд, которые она могла бы приготовить с закрытыми глазами.

Когда она помешивала котёл, раздался стук в дверь. Не очень-то громкий, но весьма настойчивый. Росаура достала палочку и встревоженно прошла в прихожую. Стук, затихший было при её приближении, возобновился.

В зеркале у вешалки отражалось сахарное личико старушки-соседки, миссис Лайвилетт. Вот она вновь занесла свой кулачок и забарабанила в дверь так, как будто за ней гналась стая собак.

— Откройте, пожалуйста! — дребезжал её высокий голосок. — Святые угодники, ну должен же быть кто-то дома!..

Волнение, окрасившее румянцем лицо старушки, уязвило совесть Росауры. Быть может, бедняжка плохо себя чувствует и боится вызвать врача?.. Или ещё что случилось, нужна помощь? Толку прятаться от безобидной старушки!

Росаура приоткрыла дверь.

— Чем я могу помочь?

Миссис Лайвилетт оторопела, а в следующий миг её выцветшие глазки вспыхнули торжеством.

— О-о, добрый вечер, милая моя… О-о, вы так любезны, душенька, я уже совсем не знала, что и делать-то!..

— Что-то случилось?

— О-о, да всё то же, всё то же… А что, мистер Скримджер не дома?

— Нет, он… на работе, — Росаура одёрнула себя, что вообще не надо было об этом говорить, но уже было поздно. — Так чем я…

— О-о, а вы, значит, хлопочите по хозяйству, чудненько-чудненько, милочка, м-м, что-то готовите вкусненькое, умничка, умничка…

— Мэм, позвольте…

— Мистер Тиббискитус! — всплеснула руками старушка. — Опять пропал!

Росаура уставилась на соседку во все глаза. И ради этого… Однако воспитание взяло вверх, и быстро подавив в себе досаду, Росаура сочувственно ахнула:

— О, неужели опять сбежал?

— Негодник! — всхлипнула миссис Лайвилетт.

— На улице такой мороз, вряд ли он…

— Вот я и боюсь, никак околеет, бедовый мой…

— А вы смотрели под креслом?

Конечно же, в квартире миссис Лайвилетт всенепременно обязано было быть кресло, достаточно больше, чтобы под ним мог скрываться откормленный кот.

— И под креслом, милочка, и под диваном, и под кроватью, и на шкафу…

— Нигде-нигде?.. А вы выпускали его из квартиры?

— Утром я выходила к молочнику, молоко все в льдинки превратилось, такая стужа, святые угодники…

— Так может, он в подъезде? Внизу кто-нибудь живёт?

Тут Росаура ощутила прикосновение чего-то мягкого к ногам, оглянуться не успела — а рыжий хвост уже проскользнул мимо неё в прихожую. Миссис Лайвилетт взвизгнула слишком уж театрально:

— Ага, держи вора!

И попыталась протиснуться вслед за котом. Росаура попробовала выдержать оборону:

— Погодите здесь, я его вам принесу…

— Тиббискусек мой, ну куда ты от мамочки!..

Старушка напирала с неожиданной силой, а Росауру вновь подвели хорошие манеры: она не была приучена давать отпор пожилым дамам, и спустя мгновение вынуждена была признать своё полное фиаско — миссис Лайвилетт следом за своим котом с видом триумфатора проникла в квартиру.

— Тапочки не предлагайте, я в своих! — рассмеялась старушка.

«Что там с законом про вторжение в частную собственность?..» — с отчаянием подумала Росаура и бросилась следом.

— Ой, он сразу на диван! Ой, какой у вас милый пледик, шотландка?.. Полиняла, жаль.

Миссис Лайвилетт стояла посреди гостиной и с неприкрытым любопытством оглядывалась. Росаура чуть не утёрла пот со лба, подумав, как же вовремя решила здесь прибраться.

— Ой, ну чудно, а напомните, милочка, как вас зовут?..

— Росаура Вэйл.

— Какое чудное... я хочу сказать, чудесное у вас имечко! Ой, не дуйтесь, это комплимент! Мою сестру звали Присцилла, тоже не позавидуешь!

— Мой отец — профессор филологии, у него были свои пристрастия.

— И где ваш отец преподаёт? Или он уже…

— Он преподаёт в Оксфорде.

Росаура и не скрывала гордости в своём голосе. Давно она не наслаждалась эффектом, который производило упоминание о карьере отца: волшебники крайне редко понимали, что к чему, а вот у миссис Лайвилетт тоненькие подкрашенные тушью брови полезли на лоб, под кромку взбитых кудрей.

— Святые угодники, профессорская дочь в этом логове, ой, я хотела сказать, ну какая прелесть! А вы, наверное, учитесь?

— Я преподаю.

— Как, в таком возрасте? Простите, ничуть не хотела… В первый раз вы показались мне такой юной, что я и подумать не могла… Ох, — миссис Лайвилетт распирало от восторга: что за жирная, смачная сплетня, зажарить бы её с корочкой! — Нет-нет, теперь я вижу, что вы вполне в возрасте… возрасте… — она сощурилась так, будто выискивала на лице Росауры морщины и подпалины, даруемые грузом прожитых лет. — И что же вы преподаёте, где?

— Английский, ⁽³⁾— нашлась Росаура. — В средней школе.

— И как вас детки-то не съели! Позвольте, но сколько вам лет?

Росаура чуть не ляпнула: «А вам?». Иногда бестактность, которую позволяли себе представители старшего поколения, попросту вводила в ступор.

— Тридцать пять.

Миссис Лайвилетт тоже вошла в ступор и даже посмотрела на Росауру через очки, потом поверх очков, а потом снова через очки, на всякий случай пригрозила пальцем и всё-таки не осталась в долгу:

— Ну а мистеру Скримджеру — пятьдесят? Я думала, он с вами на пенсию наконец вышел. Хотя бы по состоянию здоровья, ну, вы понимаете... И как его так угораздило!

— О чём вы? — получилось довольно холодно.

— Да о том, — понизив голос до жаркого шёпота, воскликнула миссис Лайвилетт, — что в каком состоянии надо быть, чтоб так под машину угодить!

Росаура поджала губы. Значит, Скримджер сказал соседке, что попал в аварию. Что же, звучит адекватнее, чем стычка с медведем, но миссис Лайвилетт вело чутьё заправской старой перечницы, она чувствовала подвох.

— Водители могут быть очень неаккуратны, — произнесла Росаура.

— Ах, вы так хладнокровно об этом говорите, милочка, но ведь вы даже не подозреваете, как невнимательны бывают и пешеходы!.. Он ведь почти месяц в больнице пролежал, вы не знали?..

— О, ваш котик нашёлся, — Росаура с елейной улыбкой пресекла этот фарс. — Помочь вам…

Она шагнула к коту, чтобы взять его в охапку и вышвырнуть за дверь, но кот лишь вальяжнее растянулся на диване и ощерился. Миссис Лайвилетт подскочила и закружилась по гостиной, восклицая:

— О, чудо, какие салфеточки! О, это фарфор? Цзинь-цзинь, поёт, не подделка, ну надо же! У моей тётушки был похожий сервиз. О, какой прелестный пейзаж. Правда, несколько уныло, вы не находите?

Росаура закусила губу, судорожно вспоминая, могут ли магглы видеть движущиеся картины, и на всякий случай взмолилась, чтобы Брэди не вздумал прибежать навстречу нежданной гостьей прямо сейчас.

— Тоже что-то шотландское, да? — уточнила миссис Лайвилетт, придирчиво рассматривая картину. — Вообще, знаете, я подозревала, что мистер Скримджер — шотландец.

— Да что вы, — вежливо удивилась Росаура.

— Да-да, — хмыкнула миссис Лайвилетт и, понизив голос, уточнила: — Он когда здоровается, никогда не улыбается. Дикость! Теперь можно с чистой совестью сказать, что это не пробелы в воспитании, а национальный колорит, хи-хи! А вы что, не знали?

— Знала.

— О, — миссис Лайвилетт была явно недовольна сухостью Росауры. — Нет, ну а пледик вам бы постирать.

На пледике как раз совершенно по-хозяйски развалился мистер Тиббискитус и вперил в Росауру свои зеленущие глаза, отчего она почувствовала себя здесь в меньших полномочиях, чем внезапные вторженцы.

— Теперь обязательно постираю, — с чувством произнесла Росаура.

— А что вы скатерть не стелите? — миссис Лайвилетт кивнула на голый стол.

— А мы на кухне обедаем.

— Всё набегу, набегу, — старушка укоризненно покачала головой. — Да разве там у вас на кухонке есть, где развернуться? А там что…

— Желаете чаю?

Росаура загородила собой дверь в спальню: вот туда пустить назойливую соседку казалось совсем неприемлемым. Миссис Лайвилетт прекрасно всё поняла и только расплылась в довольной улыбке.

— О, да мне интересно по планировке, у вас тоже балкон есть?

— Балкона нет.

— Жаль, жаль! Значит, у вас там спальня, ну-ну. От чая не откажусь, благодарю вас, как любезно!

Росаура чуть по лбу себя не ударила. Предложение выпить чаю вырвалось само собой, как рефлекторная фраза вежливости, между прочим, подразумевающая столь же вежливый отказ. Однако тапочки миссис Лайвилетт уже зашаркали в сторону кухни. Мистер Тиббискитус нахально мяукнул и принялся вылизываться. Росаура еле удержалась, чтобы не пнуть его с дивана, но поспешила на кухню, только сейчас осознав, что на плите стоит котёл…

Миссис Лайвилетт заметила котёл. Про него она сказала:

— О, какая оригинальная кастрюлька.

Ещё она заметила отсутствие холодильника.

— У нас сломался, — сказала Росаура.

Также миссис Лайвилетт обратила внимание на отсутствие духовки.

— Времени нет, знаете ли, — развела руками Росаура.

Наконец, миссис Лайвилетт, присев за стол, сощурила глазки и ткнула пальцем перед собой:

— Да ведь это подсвечник!

— Мы сторонники естественного освещения, — улыбнулась Росаура. Как раз темнело, и Росаура наклонилась, чтобы зажечь свечи. Тут она поняла, что собирается сделать это с помощью волшебства, а спичек в доме нет. Тогда Росаура взяла подсвечник (зря она попыталась сделать это одной рукой, ведь он оказался чертовски тяжёлым) и, отдуваясь, сделала вид, что ищет спички в ящике, тогда как незаметно за спиной запалила свечу. Миссис Лайвилетт смотрела на это так, будто вместо свечи Росаура подожгла бы шашку динамита.

— Да, но…

Миссис Лайвилетт закономерно оглянулась на потолок, где не нашла следов ни лампочки, ни проводов.

— Мы делаем ремонт. Проводку меняем.

— О.

Миссис Лайвилетт поёрзала на стуле, определяясь, слишком ли ей неуютно, чтобы, оставив в стороне любопытство, уйти восвояси, но соблазн был слишком велик. Пригладив свои белоснежные букли, она с прищуром поглядела на Росауру и елейным тоном пропела:

— Какая вы хозяюшка, милочка! Обживаетесь, значит. Да-да, сразу чувствуется женская рука, — миссис Лайвилетт вновь обвела взглядом пространство, подмечая всё больше деталей. Костёр любопытства в её незабудковых глазах разгорался всё ярче, и Росаура уже будто слышала, как затрещат в огне свежие подробности, которые старушка вознамерилась вытащить из неё клещами. — А то мистер Скримджер, конечно, одинокий, бедняжка, а одинокий мужчина — запущенный мужчина, помяните моё слово! Он даже женщин к себе не водил, а я бы непременно заметила, уж доверьтесь моему опыту. Ну разве что, вот в последнее время… Не раз тут появлялась, бегала туда-сюда, лёгонькая такая, тёмненькая, с короткой стрижкой, точно воробушек, глаза ласковые! Это когда он вернулся после больницы, уже хроменький, вот она всё вокруг него вилась, еду носила, первые разы с лестницы приучала как спуститься, да-да. Ну, вы меня поймите правильно, он же недели на три пропал, я тоже волновалась уже, мы с ней разговорились чутка, я и порадовалась, что он один не остался, а то ведь наоборот стоило ожидать, что если и было у него с кем что, так всё, пиши пропало, с такой-то ногой. А тут столько заботы, столько радения, потому я так и удивилась, вы меня поймите, когда он вас так решительно рекомендовал…

Росаура как раз отвернулась, чтобы снять с плиты чайник.

— Простите, — сказала она, — я принесу вам чашечку из того сервиза.

— О, будьте так любезны, милочка!

Чувствуя себя под взглядом старушки как под прицелом двустволки, Росаура прошла в гостиную и опомнилась только тогда, когда фарфоровое блюдце в её руке глухо треснуло: слишком сильно сжала. Кот на диване поглядел на неё насмешливо и продолжил вылизываться. Росаура прикрыла глаза и увидела перед собой лицо Алисы Лонгботтом. «Немыслимо даже думать о таком», — сказала себе Росаура, не зная, что уже угодила в силки.

Она вернулась на кухню, и торжествующий взгляд старушки факелом горел с другого конца коридора. Теперь миссис Лайвилетт не спешила сыпать словами через край. Молча и неотрывно она наблюдала, как Росаура наливает ей чай.

— А себя что же обделяете?

Росаура налила чай и себе. Огонь свечи метался и чадил.

— Простите, я забыла предложить вам печенье.

Росаура выиграла полминуты, чтобы не встречаться взглядом со старушкой. Миссис Лайвилетт с удовольствием макнула печенье в чай и откусила половину.

— Так вы сказали, мистер Скримджер на работе?

— Да.

— В праздничные дни — и работает!

— Приходится.

— И во сколько он вернётся? Темно-то уже как!

— Обычно он возвращается поздно.

— О, так вы не знаете, когда именно у него заканчивается работа?

Намёк был прост и ясен, как удар топора.

— У него ненормированный график.

Миссис Лайвилетт удовлетворённо отложила топор и похрустела плечами.

— Мне, знаете, у него неловко было спрашивать напрямую, что же у него за служба такая занятая, так, может, вы мне шепнёте?

Росаура поглядела на миссис Лайвилетт, забыв прогнать из взгляда недоумение. Однако старушка ничуть не смутилась, а напротив, взялась за щипцы:

— Или вы сами даже не знаете? — на её лице проступило чувство высокомерной жалости.

— Мистер Скримджер — сотрудник Скотланд-Ярда, — произнесла Росаура после паузы. — Сами понимаете, у него есть основания не распространяться об этом.

— О, ну конечно! — шёпотом вскричала миссис Лайвилетт. — Как же! Скотланд-Ярд, мамочки! Неудивительно, что он пьёт.

— Что?

— Скотч, что ж ещё, он же шотландец.

— Простите, что?..

До миссис Лайвилетт наконец дошло, что вопрос Росауры был не уточняющий, а укоряющий.

— Боюсь, я вас неправильно поняла, — улыбкой Росауры можно было бы резать хлеб. Однако миссис Лайвилетт была ещё довоенной закалки сплетница, она многое на своём веку повидала, чтобы оскорблённые чувства какой-то девочки могли вогнать её обратно в тесные рамки приличий.

— Поняли вы меня правильно, милочка.

— Благодарю, но, кажется, это не ваше дело.

— А чье же ещё? Уж лучше я вам сейчас скажу, чем вы потом себе шишки набьёте! Подозреваю, с родителями вы своё положение не обсуждаете, ну так Господь мне не простит, если я девочку без совета оставлю! Даром что девочка такая нахалка! — воскликнула миссис Лайвилетт и придержала свои букли, будто боялась, что от возмущения они сейчас осыплются. — Ещё и профессорская дочка! Уж не знаю, какими судьбами вы здесь очутились, милочка, и насколько у вас всё серьёзно, молодёжь сейчас не поймёшь, но нельзя же быть такой наивной! Чем это кончится? Смотрю я на вас, вы тут вертитесь, такая молоденькая, симпатичная, но ведь святая простота! Знаете, все эти приключения приятны и даже полезны для разнообразия, но ни в коем случае без продолжения, и уж точно не с таким мужчиной, как этот, — сказала старушка, понизив голос. — Помяните моё слово. Ну скажите, он, что, правда позвал вас замуж?

Росаура выпрямилась и сцепила руки за спиной: в пору было опасаться, что с них сорвётся пламя.

— Вы переживаете, что вас не пригласят на свадьбу?

Миссис Лайвилетт сокрушённо покачала головой, оплакивая благоразумие современной молодёжи.

— Если это из-за ребёночка, я бы на вашем месте ещё сто раз подумала…

Росаура поднялась из-за стола и обнаружила, что не может вздохнуть поглубже, чтобы успокоиться: в груди давно бушевало пламя и уже корябало глотку.

— А вы сто раз подумали, прежде чем приходить сюда с такими разговорами?

Миссис Лайвилетт ничуть не смутилась.

— О, да я сразу, как вас увидела, девочка миленькая вы моя, так поняла, что вас выгнали из дома за такой вот загул. Ну, дело молодое, с кем не бывало — но это не приговор, поверьте! Совсем не стоит того, чтобы навеки себя связывать, благо, сейчас медицина далеко пошла, а вы ещё совсем стройненькая. И даже если родители на вас осерчали, наверняка же у вас есть какие-нибудь родственники, к которым можно…

Росаура вонзила ноготь в подушечку пальца.

— Извините, у меня ещё много дел.

Миссис Лайвилетт только вздохнула:

— А вы не утруждайтесь-то сильно, в вашем-то положении. Тем более этот человек ваши старания ну точно не оценит — даже не заметит!

— Заберите вашего кота.

Миссис Лайвилетт прицокнула языком, но всё же поднялась.

— А той-то, которая до вас была, мой котик очень даже понравился! Но она и постарше вас была, поумнее, даже кольца не снимала, чтоб никаких недопониманий не возникло, — старушка сделала пару шагов к двери и нагнулась, постучав по колену: — Тиббискусек мой, миленький, где ты? Нам тут не рады!

Выпрямилась, пригрозила Росауре костлявым пальчиком:

— Неблагоразумно, душенька, отрицать очевидное. Уж поверьте, я-то хоть мало что о мистере Скримджере знаю, но много что понимаю. Чтоб такой человек, как он, остепенился — это скорее свиньи полетят! А вы свои лучшие годы…

Входная дверь распахнулась. На порог шагнул человек, в железной руке — палочка. Сверкнула алая вспышка, и миссис Лайвилетт рухнула на пол. Взвизгнул кот.

Росаура слепо моргала, опёршись о стену. Спустя мгновение она поняла, что человек этот — Скримджер. Он как раз захлопнул за собой дверь и подошёл ближе, так и не опустив палочки.

— Она одна? — раздался его голос.

— Что ты с ней сделал?..

— Одна?

— Да… Там кот…

Опомнившись, Росаура бросилась было к старушке, но её удержала твёрдая рука.

— Не прикасайся к ней.

— Ты… ты оглушил её!

— Она пила что-нибудь при тебе?

— Я угостила её чаем… Руфус, Господи… Что ты наделал?!

Он всё ещё удерживал её.

— Значит, ждать минимум час, — сказал он сам себе, не реагируя на её крики. — Отойди.

Он взмахнул палочкой, и бесчувственная миссис Лайвилетт приподнялась в воздух. С её ног слетели тапочки. Росаура вскрикнула:

— Смотри, у неё на лице синяк! Она ударилась, когда упала!

Скримджер молча повёл палочкой — из передника и карманов старушкиного платья стали вылетать и встраиваться на комоде всякие мелочи: моток ниток, газета, напёрсток, очечник…

— Руфус, прекрати!

— Это ты прекрати, — она кричала, он говорил гораздо тише, но жёсткий тон действовал, как оплеуха. — О чём ты думала? Пустила на порог незнакомого человека…

— Это же твоя соседка!

— Выглядит как моя соседка. Ты сказала, она пила чай. Действие оборотного зелья выдохнется через час, а пока…

— Ты знаешь это наверняка?.. — ахнула Росаура.

— Что это злоумышленник, прикинувшийся моей соседкой? Нет, не знаю. Но обязан проверить.

— Так значит, ты попросту напал на пожилую женщину!.. Наугад! Надо врача, срочно! Оглушающее заклятие в ее возрасте…

— Пока не удостоверюсь, что это та сама пожилая женщина, никаких врачей. Магглы, между прочим, тоже восприимчивы к Империусу. Я должен убедиться, что она чиста.

— Как ты будешь в этом убеждаться? Увезёшь её на допрос?!

— Зачем далеко ходить.

На этих словах он указал палочкой в сторону: старушка отлетела в гостиную и не совсем бережно опустилась на диван. Кот, забившись под кресло, наблюдал за происходящим расширенными от ужаса глазами. Вероятно, глаза Росауры выглядели примерно так же. И даже более жутко: потому что Скримджер, уложив старушку на диван, щёлкнул пальцами, и из его палочки с хлопком выскочили верёвки, которые обвили, точно змеи, щиколотки и запястья миссис Лайвилетт.

Этого Росаура вынести не могла — кинулась к старушке и, теряя дар речи, схватила её за руку.

— Что ты творишь?! Прекрати! Так нельзя! Она же совсем старенькая! Ты… зачем так туго?! Господи, ты с ума сошёл! Я… я сейчас вызову…

— Вызывай, — ровно сказал Скримджер. — Я прибуду.

Росаура глядела на него, открыв рот, и впервые сполна осознала, что Руфус Скримджер имеет власть не только в этом доме, но и во внешнем мире, и власть немалую. О нем могут написать оскорбительный пасквиль, сделать выговор, временно отстранить от служебных обязанностей, но он занимает значительный пост, у него в подчинении больше людей, чем тех, кому подчиняется он сам, и те, кто стоит над ним, ценят его очень высоко, а те, кто подчиняется ему, признают его авторитет и выполняют его приказы неукоснительно. Власть его состоит не только в возможности решительно и жёстко действовать по обстоятельствам, но и влиять на обстоятельства, создавать их и изменять по своему усмотрению.

Росаура положила пальцы на хрупкую шею старушки, чтобы нащупать пульс (на руке из-за верёвок это невозможно было сделать), дотронулась до холодного лба… Это что-то немыслимое, противоестественное, так не должно быть, и в то же время он действовал чётко и уверенно, как будто для него такое было в порядке вещей…

— Ты выстрелил ей в спину…

— Ты бы хотела, чтобы я поздоровался и заранее принёс извинения за причинённые неудобства? Так, ты показывала ей чулан?

— Нет, я не пустила её в спальню.

— Завидное благоразумие. О чём она тебя спрашивала?

— О тебе. О нас. Во сколько ты обычно возвращаешься домой.

— И что ты сказала?

— Что у тебя ненормированный график, — выплюнула Росаура. Скримджер сцедил лишь:

— Бабское трепло.

Раздался тягучий кошачий визг. Росаура обернулась и увидела, что Скримджер держит за шкирку кота, а тот извивается, царапается и пытается укусить крепкую руку в чёрной перчатке, на что Скримджер и бровью не ведёт, направив на кота палочку.

— Ему больно, опусти! Он же тяжёлый, ему нельзя так висеть!

Скримджер повёл палочкой, и кота будто овеял лёгкий ветерок.

— Не анимаг, — констатировал Скримджер.

Росаура взмахнула палочкой, и кот высвободился. Скримджер оглянулся на Росауру, и она глазом моргнуть не успела, как палочку вышибло из её рук. Она невольно отодвинулась к спинке дивана.

— Ты, кажется, не поняла, — отчеканил Скримджер, — это чистая случайность, что я вернулся и застал тебя ещё живую, несмотря на всю дурь, на которую ты оказалась способна! Ты бы ещё своего оборотня пригласила на чай!

— Уж лучше оборотня на чай, чем с тобой ужинать. Тебе дай волю, ты их живьём сожрёшь!

— А если это Пожиратель? — воскликнул Скримджер. — Или шпион? Сколько раз ты поворачивалась к ней спиной? Насколько тщательно она всё тут осмотрела? Да что с тобой такое?..

— Это с тобой что такое? А что если она умрёт?!

— Это будет некстати.

Секунду Росаура глядела на Скримджера, и шок, парадоксально, придал ей сил. Она решительно поднялась и сказала:

— Сейчас же освободи её. Если ей не оказать помощь, она уже не очнётся.

— Она получит помощь, когда я удостоверюсь, что она не причинит нам вред.

— Верни её в сознание и просто сотри ей память, в конце-то концов!

— Я это сделаю в том случае, если она действительно окажется моей соседкой, которой руководило исключительно её любопытство и твоя доверчивость, когда она пришла сюда и стала задавать вопросы. Но ты права, оставшиеся пятьдесят минут можно провести с большей пользой, чем выслушивать твои истерики. Если моя работа не для твоих нежных глаз — лучше иди книжку почитай. Там покрасивее пишут.

Он отстегнул пряжку на вороте и скинул мантию. Оправил рукава рубашки и бросил на бесчувственную старушку такой взгляд, что для Росауры всё решилось.

— Нет.

— Что — «нет»?

Росаура прошла к углу, куда отлетела её палочка, подняла её и, обернувшись, направила на Скримджера.

— Только тронь! Если ты не отпустишь её, я тебя прокляну. Я знаю, ты не дашь мне и шанса, — добавила Росаура, не дав Скримджеру заговорить, — но я также знаю, что рефлексы у тебя волчьи. Ты сам не заметишь, как снесёшь мне голову. Здорово будет, да?

На белом лице Руфуса Скримджера глаза казались двумя каплями янтаря, в которых застыли мушки-зрачки. Там, за гладкой поверхностью, один Бог знает, что сошлось: ярость и страх, отчаяние и злость, но внешне лишь губы его сжались так, будто их зашили изнутри проволокой.

В мёртвом молчании Скримджер убрал свою палочку в кобуру на бедре и тяжело прислонился к стене. Трость он оставил у двери и только сейчас ощутил в ней нужду, когда усталость навалилась на него и уличила в бессилии не перед обстоятельствами, но перед чувством.

Росаура больше на него не смотрела. Подошла к миссис Лайвилетт, маовением палочки освободила её от верёвок. Коснулась палочкой её груди, вливая в неё толику своих собственных сил, и, сквозь шум в ушах, уловила, что дыхание старушки стало глубже и ровнее. Пробуждать её здесь и вправду было опрометчиво, для начала следовало её перенести обратно в собственную квартиру. Росаура желала бы обойтись без стирания памяти, потому что как знать, какие последствия причинит это серьёзное колдовство и без того изношенному мозгу? Больше всего она опасалась, что выстрел Скримджера достал до сердца старушки. Оглушающее заклятие обыкновенно не могло причинить большого вреда, только дезориентировать, слегка контузить, при повышенной мощности — довести до потери сознания, но если организм был слабым, а выстрел — прицельным, последствия могли быть самыми плачевными.

«Что если она умрёт? Что если умрёт?! Господи, пощади…»

Росаура волшебством бережно приподняла старушку на воздух и медленно направилась со своей необыкновенной ношей к двери. Она чувствовала, что Скримджер пристально следит за ней, но не желала ни в чём объясняться. Единственное, она опасалась, что он остановит её, когда она повернётся к нему спиной.

Но вот она уже отпирала дверь в квартиру миссис Лайвилетт, а не услышала даже шагов следом за собою. Неужели он так просто смирился?

Стоило Росауре ступить через порог, как лампочка в прихожей замигала отчаянно, среагировав на проникновение волшебства. Росаура знала, что ей необходимо наложить на себя сдерживающие чары, которые угасили бы её магию, но позволили бы безопасно находиться в напичканном электричеством маггловском жилище, но ей нужно было уложить старушку на кровать и позаботиться о ней — что она могла бы без волшебства? Приходилось рисковать. Шаг, другой — из дальней комнаты бормотание телевизора пошло шипением. Лампочки мигали, вспыхивали, и чудилось, будто к стойкой кошачьей вони примешался запах гари. Росаура все силы прикладывала к тому, чтобы пронести бедную миссис Лайвилетт меж нагромождённой мебели без серьёзных столкновений, и сама то и дело напарывалась на углы тумбочек, этажерок и трюмо. Мистер Тиббискитус шмыгнул след за ними в квартиру и теперь путался под ногами, норовя царапнуть Росауру под коленом. От разлитого в воздухе волшебства его шерсть стояла дыбом. Кошачий коготь глубоко задел ногу, и Росаура вскрикнула от боли — тут же три лампочки в хрустальной люстре взорвались, и несколько блестящих капелек-украшений разлетелись по комнате, Росаура еле успела отвернуться. Наконец, старушку удалось уложить на её высокую взбитую кровать. В затемнённой и загромождённой спальне витал удушливый запах валерьянки, а по полу расстилался смрад старости.

Росаура оттёрла пот и попыталась придумать, что делать дальше. То, что миссис Лайвилетт уже четверть часа не приходила в сознание, казалось дурным знаком. Росаура могла бы привести её в чувство волшебством, но это вновь было бы искусственным вторжением в немощное тело. И потом, вдруг повреждения глубже, вдруг с ней уже внутреннее кровоизлияние или ещё Бог весть что?

— Необходимо вызвать врача, — сказала Росаура мистеру Тиббискитусу. Тот прыгнул на кровать к хозяйке и щерился в подозрительности. — Где тут телефон?

Телефон нашёлся — но стоило Росауре прикоснуться к трубке, как руку прошиб ток. Она слишком волновалась, поэтому магия буйно схлёстывалась с электричеством. Да что там, «волновалась», она была в панике. Паника стучала молотом в висках, ходила дрожью по рукам и коленям. Слишком многое случилось, о чем невозможно было и думать. Росаура закрыла глаза и поднесла палочку к своей груди, пытаясь успокоиться и смириться — это требовалось, чтобы загасить магию внутри. Она ощутила, что слабеет, и едва успела сесть на кровать рядом с бесчувственной старушкой, чтобы не упасть. Волшебство поддерживает в волшебнике силы, здоровье, бодрость, ловкость и молодость. Теперь же вся тяжесть прожитых дней обрушилась на Росауру со всей беспощадностью, а рана на ноге от кошачьего когтя закровила болезненно, и все ушибы, и ломота в теле, и повреждения, и даже последствия купания в снегу полторы недели назад — всё разом напомнило о себе. Только тяжело отдышавшись, Росаура смогла сфокусировать взгляд и дотянуться до телефонного справочника, который лежал на прикроватной тумбочке. В дрожащей руке он ощущался очень тяжёлым, а страницы будто были смазаны клеем. Росаура не догадалась включить свет, и перед глазами всё плыло, ей стало очень жарко. Она опомнилась, когда почувствовала, что вот-вот соскользнёт с атласного покрывала, и наконец-то прочитала слово, которое подспудно приковало её внимание на первой странице: «Доченька».

Росаура потянулась к телефону и рухнула на колени перед тумбочкой. С пятой попытки набрала номер.

«Что я скажу?.. — мысли ворочались в голове вяло, как мухи. — Как… об этом сказать?..»

— Алло? Алло, кто это? Говорите!

— Алло, — прошептала Росаура.

— Кто это? Вы, наверное, ошиблись!

— Мисс… мисс Лайвилетт?

— Вообще-то, уже двадцать лет как миссис Брикс. Что вам нужно? Это какой-то розыгрыш одноклассников? Назовите своё имя!

— Вашей матери плохо.

Трубка онемела. Росаура закусила губу, чтобы не напугать саму себя тяжёлым дыханием.

— Что вы говорите? Вы кто? Что с мамулей?!

— Я… соседка. Она… она упала. Она без сознания.

— Господи Боже мой! Где она упала? Давно? Она рядом с вами? Что с ней? Вы вызвали врача? Понимаете, я в Рочестере. Мне ехать два часа. Вызовите врача! А если её увезут в больницу? Вы сможете поехать с ней? Алло?!

— Я сейчас вызову врача. Я не знаю… Это всё так неожиданно, — вдруг выдохнула Росаура и почувствовала, что в глазах защипало, а из носа закапало. — Я… я правда надеюсь, что с вашей мамой… с ней будет все хорошо… Господи, простите меня. Простите!

— Так, так, спокойно! Эй, слышите меня? Девушка! Мисс! Вы главное не паникуйте. И я не буду паниковать, Боже милостивый. Просто вызовите врача и делайте все, что он скажет. Я приеду, как только смогу. Если мою мамулю увезут, напишите адрес больницы и езжайте с ней. Вы сможете? Могу я вас об этом попросить? Я вам заплачу. Девушка!

— Да, конечно, я поеду. Ничего не надо… Я прослежу. Простите меня… Приезжайте, пожалуйста.

— Как вас зовут? Где вы живёте? Вы там одна?

Трубка выскользнула из руки Росауры и голосила ещё несколько секунд, потом всё оборвалось, пошли гудки. Росауре казалось, что эти отрывистые звуки режут ей мозг изнутри.

Вы одна? Одна? Одна... Одна.

Она сидела на ковре у кровати и не могла поднять руку, чтобы положить трубку на рычаг. Одна. Одна. Одна. Нужно вызвать врача. Одна. Одна. Поскорее, пока она действительно... одна.

Всхлипывая, Росаура перевалилась на колени и дотянулась до диска. Отец вбивал ей в память номер "Скорой", несмотря на то, что мать категорически презирала маггловских врачей. Росаура приложила трубку к плечу и сжала зубы.

— Адрес, мисс? Дайте адрес!

Росаура осознала, что не знает точного адреса.

— Понимаете, я здесь в гостях. Вообще я тут не живу. Я просто увидела, что ей плохо...

Наконец, она продиктовала дежурному телефон миссис Лайвилетт, и адрес был установлен.

Росаура смотрела на сухонькую фигурку старушки, пергаментную кожу, что, казалось, вот-вот порвётся, на скопление лиловых жилок на висках, на присыпанные дешёвыми румянами щёчки, на потёкшую краску у глаз и глубокий след от очков на переносице... Как сломанная кукла лежала старушка на своей придавленной кровати среди прелого батиста и замызганного атласа. Росаура думала, что ведь сама в какой-то момент их разговора желала, чтоб земля не сносила миссис Лайвилетт. Душа сгорала в пламени гнева, и Росаура была в шаге от того, чтобы придушить старушку голыми руками или, по крайней мере, приложить её чем-нибудь тяжёлым, тем же подсвечником. Только за то, что старушка слишком много болтала, злорадствовала и делала пошлые намёки, задавала неудобные вопросы и слишком откровенно тешила своё любопытство, походя оплевав всё, что было Росауре дорого. Самой большой подлости соседки — подброшенного семени сомнения — Росаура пока не замечала, поскольку оно не проросло ещё под толщей смятения. Так, Росаура с ужасом смотрела на бесчувственную старушку, а тем самым — в свою душу, и думала, что Руфус выстрелил в миссис Лайвилетт от страха (прежде всего за неё, Росауру), в ситуации, которую он расценил как опасную, а она сама способна была стереть старушку в порошок, прежде угостив чаем, единственно из задетого самолюбия...

Дальше всё шло как в тумане.

Врачи приехали быстро. Росаура жалась в угол, кот — и тот был смелее, протяжно мяукал и путался под ногами. Росаура почти было вздохнула свободно, когда миссис Лайвилетт погрузили на носилки, сделав ей укол, и понесли на выход, как вспомнила, что дала обещание её дочери отправиться следом в больницу.

— Вы кем приходитесь больной? — спросили её.

— Я… понимаете, я обещала её дочери…

— Вы друг семьи?

— Я должна поехать с вами. Стойте-стойте, куда вы её повезёте? Я должна оставить адрес…

Она замешкалась, карандаш падал из рук, её ждали, злились. Она выбежала из квартиры, захлопнула дверь, чуть не прищемив коту хвост — тот попытался опрометью последовать за хозяйкой. Росаура прикрепила листок с адресом больницы к глазку. Санитары ругались, всем было очень холодно. На лестничной площадке возникла заминка из-за слишком крутых ступеней.

— Куда это?

Росаура вскинула взгляд и увидела Руфуса. Он смотрел на неё неотрывно поверх мельтешащих голов. Вопрос был обезличен, но Росаура знала, что он пытается дозваться её. Она заставила себя быстро отвести глаза и в глупом порыве чуть не обогнала носилки, чтобы выбежать из подъезда первой, но заставила себя взяться за перила и спускаться вместе со всеми.

— Старушке совсем плохо, откачивать будем.

— За котом есть кому присмотреть?

— Вы здесь живёте, сэр? — спросили у Скримджера.

— Да, я сосед.

— Давно её знаете? У неё родственники есть? К ней уже случалось «Скорую» вызывать?

— Я же сказала, что позвонила дочери, — заговорила Росаура, не уверенная, что её кто-нибудь слышит, тем более смотрела она в пол, — её дочь едет, я оставила ей адрес больницы…

— Вы прям так пойдёте? — спросили у неё с раздражением.

Росаура поняла, что вышла на мороз в домашнем платье и туфлях.

— Да я быстренько, — и она побежала к карете «Скорой помощи». Втиснулась, хотя никто не желал уступать ей место. Врач сказал:

— Пропустите дочь.

— Да не дочь она…

Карета отъехала. Росауру сильно качнуло, она схватилась за какой-то поручень и смотрела перед собой. А перед ней стояли носилки, и рука миссис Лайвилетт чуть свесилась и безвольно дёргалась на каждой кочке. По морозу машина гнала безумно, и на каждом повороте дух захватывало от визга шин по льду. Врач бесстрастно ставил капельницу. Росаура оцепенела, глядя на эту птичью лапку, которая качалась из стороны в сторону, из стороны в сторону… Дурнота подкатывала к горлу, но холод оглушал сильнее.

По приезде в больницу Росауру окликнул шафёр — она так и застыла, будто примёрзнув к двери, хотя носилки уже вынесли и врач даже что-то ей сказал. Росаура двигалась как во сне. Она спрыгнула с подножки и чуть не завалилась на бок, в снег. Очень хотелось пить. Она побежала за врачом, поскальзываясь, силясь что-то сказать, и казалась самой себе бездомной собакой.

В тепле ей сказали:

— У нас гардероб не работает!

— Мне не нужно.

— Но где ваше пальто?

— Я забыла его дома.

Росаура прикрыла руками шею. Та была совсем ледяная. Слова проталкивались наружу, будто сдирая кожу.

— Посидите пока, — сказали ей. — Потом расскажете подробно, что произошло.

Росаура опустилась на жёсткую скамью и обняла себя руками. Перед глазами всё плыло. Она будто задремала… а потом чья-то рука её растормошила. Росаура подняла дикий взгляд. «Где я? Почему я здесь?!»

— Постарайтесь вспомнить, что именно произошло, — попросил её человек в белом халате.

Росаура огляделась. Белые стены, синий кафель. Она в больнице. Она ведь была недавно в больнице. Потому что она хотела увидеть Фрэнка и Алису. На них напали, их похитили и пытали. Ей не дали увидеть их. Она снова пришла их навестить? Никто не стал ей объяснять, что же именно произошло. Ей нужно увидеть их. Увидеть их лица. Она должна понять, почему никто не радуется, когда говорит, что они остались живы.

— Что с ними?

— С кем? Мисс? Вы меня слышите? — и через плечо: — Да у неё шок.

— Это дочь, — сказал кто-то.

— Нет, — вспомнила наконец Росаура. — Дочь приедет. Я просто…

— Вы вызвали «Скорую», верно?

— Да. Да! Скажите, она в порядке?

— Миссис Лайвилетт в реанимации. Нужно выяснить характер травм. На инсульт не похоже, вероятно, какое-то внутреннее кровоизлияние.

— Боже…

— Когда вы звонили, вы сказали, что больная упала.

— Да.

— Где это произошло?

Росаура вспомнила всё. Она подняла взгляд на человека в белом халате. У человека были тёмные глаза и морщинка вдоль лба. Он хотел от неё правды. Увы, она не могла ему с этим помочь. Ложь полилась из её рта беспрепятственно:

— Я шла по улице. Увидела, что пожилой леди плохо. Она упала.

— Она упала, потому что поскользнулась или потеряла сознание?

— Резко упала. Наверное, поскользнулась. Я подбежала к ней. Она попросила довести её до дома, сказала, вон, соседний подъезд…

— То есть после падения она была в сознании?

— Да, я предложила сразу вызвать врача из магазина, но она сказала, что ничего страшного и просила проводить её домой. Я ей помогла. Она попросила уложить её в кровать. Я предложила вызвать врача. Она отказалась и попросила меня дать ей лекарство…

— Какое?

— Не помню… Я не разбираюсь.

— Она вела себя спокойно? Как будто с ней такое в порядке вещей?

— Мне кажется, я волновалась больше, чем она.

— Почему вы сразу не вызывали врача?

— Потому что она просила…

Почему? Почему? Почему ты сразу не вызвала врача? Чего ты ждала? Ты не вызвала, не вызвала врача…

...Ты живёшь с человеком, который напал на беззащитную женщину со спины.

— А потом я гляжу — она лежит без сознания. Я попыталась привести её в чувство, но ничего не вышло. Я… наверное, я запаниковала. Я позвонила её дочери, а дочь сказала вызывать врача.

— Конечно, надо было сразу вызывать врача!

— Вот и всё…

— Вы сидите на сквозняке. Где ваше пальто?

— Я оставила его там, у неё.

Кажется, она повторила это раз пять.

— Вам тут больше нечего делать, вы можете возвращаться к себе.

— Не могу. Я буду ждать. Её дочь должна приехать.

Её дочь приехала. У неё был громкий голос и фигура в лисьем манто. Сначала она ругалась с врачами. Росаура дорисовала её лицо в своём воображении, потому что сидела, вцепившись в собственные плечи и привалившись к стене, не в силах шелохнуться. Дочь миссис Лайвилетт остановилась рядом.

— Так это вы?

— Простите меня, — прошептала Росаура.

— Святые угодники, девочка, за что? Эй, мисс, послушайте меня! — дочь миссис Лайвилетт села рядом. Её лисица щекотала Росауре щёку. У дочери миссис Лайвилетт были толстые губы, жирно намазанные помадой, они дрожали в волнении. — Вы расскажете мне, что случилось, чёрт возьми?!

Росаура стала рассказывать. Дочь миссис Лайвилетт вздыхала и охала.

— Вас трясёт! Вы курите?

Росаура мотнула головой, но пошла за дочерью миссис Лайвилетт на заднее крыльцо. Мороз ударил Росауру по щекам, и она снова ощутила себя, будто проснувшейся в незнакомом месте с чужими людьми.

— Вас просто колотит! Бедная моя мамуля… Да что с вами? Где ваше пальто?

— Я оставила его… — тут Росаура поняла, что дочь вернётся в квартиру и не найдёт там никакого пальто. — О, наверное, я забыла его в «Скорой помощи».

— Как же вы пойдёте?

— Куда?

— Домой, куда!

— Но я должна дождаться… Ах, да, вы же приехали.

Терпкий дым оседал на лисий мех. Росаура зажмурилась. От дешёвых сигарет першило в горле. Она знала эти сигареты. Сердце забилось, сбрасывая с себя оковы потрясения. Ей нужно домой. Что она здесь делает одна?

— Знаете, давайте-ка я вас подвезу. Уже метро закрыто, автобусы не ходят.

— Но ваша мать…

— Врачи сказали, состояние стабильное. Стабильно тяжёлое. Вам здесь точно делать нечего. Да вас прям колотит. Вы часом ничего там не употребляете? Студенты...

— Я преподаватель...

— Конечно-конечно... И что за платье, как с барахолки, в пол... Волосню-то какую отрастила... Опять эти хиппи... Я говорю, вы предупредили родных хоть, что задерживаетесь? Бедная моя мамуля... Слушайте, не знаю, как вас отблагодарить. Я так погнала, что трижды чуть с трассы не слетела. Гололёд адский. Вы не очень далеко?

— Да мне… — Росаура осеклась, запутавшись, о чём кому лгала. Кому она сказала, что вообще не местная, поэтому и адреса не знает, а кому сказала, что является соседкой несчастной старушки?.. Кажется… кажется, дочери-то она ещё лгала не так много и легко.

Тут в смятенном сознании Росауры раздался странный голос. Он говорил: "Ты можешь назвать любой адрес, и она отвезёт тебя, куда пожелаешь". Росаура слышала: "Вернись домой, Росаура. Вернись домой!". Где её дом? Где её ждут? Где ей будет хорошо?

— Ах, точно, вы же мамулина соседка! Недавно переехали? Вообще, она что-то на Рождество мне рассказывала... Ну да, хиппи и есть. Я говорю, всё-всё, идёмте. Только быстренько, вы ж совсем в лёгком… Вас бы ещё лечить не пришлось!.. Нет, точно накурилась. Вот же позорище.

Росаура позволила себя увести. Лисица тыкалась ей под бок. Лишь бы её забрали туда, где не так холодно. Мама, мама...

В авто дочери миссис Лайвилетт были кожаные кресла, которые задубели на морозе. Росаура обожгла ладони о заледеневшую ручку двери. Авто завелось с третьего раза. Взвизгнули шины на льду. Проклятущий кошмар продолжался, Росауру снова мутило и шатало, дважды она больно стукнулась лбом об окно, и это напоминало ей, что она не спит, а действительно куда-то мчит в ночи, а за рулём — человек, у которого от тревоги за престарелую мать трясутся губы и руки.

— Ну, выходите, чего вы.

— Вы скажете, что с вашей матерью?

Росаура не расслышала ответа; лисий мох копошился, снова дымила сигарета. Потом Росаура поняла, что дочь миссис Лайвилетт плачет.

— Бедная мамуля. Бедная-бедная моя мамуля! Боже, я не приехала к ней на Рождество...

Росауру хватали трясущиеся руки, трясущиеся губы бормотали:

— Нет, всё-таки как это хорошо, что вы были рядом, Господь Всемогущий, как это хорошо… Боже, я как подумаю, что мамуля лежала бы так одна, я же собираюсь в Тунис, вы бывали в Тунисе? Там и в январе купаться можно... Белый песок, чистый бархат, и по программе турфирмы... О, как хорошо, что вы помогли!

— Нет, нет, — шептала Росаура, пытаясь сбросить с себя эти руки, а с совести — незаслуженную благодарность. — Нет, вы… вы простите меня, слышите, пожалуйста, простите меня!..

— Ах, как хорошо, спасибо вам, спасибо, и ведь поехала без пальтишка, бедняжечка, спасибо, спасибо!

— Нет, нет… Нет!

Росаура вырвалась прочь, дверца хлопнула, холод набросился на неё, перехватил дыхание. Росаура вбежала в подъезд и на середине лестницы поняла, что ей нужно решить, идти ли дальше, наверх. Больше всего ей хотелось опуститься на ступеньку и примёрзнуть намертво к холодному камню. Разницы она бы не почувствовала: точно такой же вот уже часов пять лежал у неё на груди.

Сверху полился свет — это открылась дверь в квартиру. Росаура вжалась в перила, как будто лестница начала трескаться у неё под ногами. Но шаги не приближались. Тогда Росаура поглядела наверх исподлобья и заметила тёмную фигуру в дверном проёме — человек стоял, скрестив руки на груди, и его глаза в темноте чуть светились, как светятся у зверей. Росаура ощутила гнетущий призыв инстинкта броситься опрометью вниз и выбежать из дома. Но вдруг входная дверь громко хлопнула, и по лестнице защёлкали каблуки.

— Я ж без вас в квартиру не попаду! — крикнула Росауре дочь миссис Лайвилетт. — Ключей-то у меня нет, а кота кормить… Ой, добрый вечер…

— Добрый вечер, — прозвучало в ответ.

— Извините, сэр, переполох тут устроили. Моя мамуля в больницу загремела, вы представляете? Хотя что удивительного, в её-то возрасте… На улице поскользнулась, ещё врача отказывалась вызывать! Ну и к чему это ослиное упрямство? Фух, ну и лестницы у вас, — лисьи меха тяжёло задышали рядом с Росаурой. — А вы что стоите, мисс? Сами, наверное, опомнились, что ключи унесли от мамулиной квартиры…

— У меня нет ключей… — выговорила Росаура.

— Что… Но как я попаду…

— Я не закрывала дверь.

— Что?! Да вы бы ещё нараспашку дверь оставили! Вы о чем думаете?! У мамули там, вообще-то сервиз! Серебро! Телевизор я ей в прошлом году купила! Святые угодники, ну как так можно! Вот же бестолковая молодёжь!

— Не было у меня никаких ключей! Проверьте, дверь незапертая. Вы, наверное, сами свои где-нибудь забыли...

— Что-о?! Да хватит мне голову дурить! Эй, девушка!

Росауре хотелось скрыться от этих визгов, и невольно она стала подниматься выше и выше, судорожно цепляясь за перила.

— А если она мне врёт? А, сэр, вы подумайте, а если припрятала ключики и придёт завтра обчищать мамулину квартирку, а? У, чертовка!

— Молчать.

Одно слово, даже не на повышенных тонах — но то было слово разгневанного мужчины. Лисьи меха покачнулись и распластались по перилам. Росаура одёрнула руку, и тут же её локоть перехватила чужая крепкая рука. Два шага — и она уже стояла на пороге рядом с Руфусом, он практически поднял её по воздуху, чтобы приблизить к себе. Однако у дочери миссис Лайвилетт от гнева колдуна не отнялся язык: её дочерние чувства бурлили сильнее и прорвались потоком брани:

— Ну надо же! А вот оно что! Да это же тот самый алкоголик! Ну и забирай свою наркоманку! Два сапога пара! То-то эту девицу всё трясло! Да вы решили мою мамулю выжить! Что, тесно вам стало? Отдай ключи, мерзавка! Пока она меня за нос водила, ты мне всю квартиру обчистил, гад лохматый?! Ах вы, твари! Я на вас с полицией приду!

— И не вздумай.

Росаура невольно вздрогнула: глаза Скримджера вспыхнули в темноте, и пусть он даже не поднимал руки и не держал палочку, в подъезде ощутимо повеяло магией. Дочь миссис Лайвилетт тихонько охнула и привалилась к перилам. Когда она подняла побелевшее лицо, то было на редкость пустым и растерянным, и Росаура впервые увидела, какие у неё на самом деле большие, яркие глаза — до того, в дрожании и мельтешении, они казались узкими щёлкми. Дочь миссис Лайвилетт секунду обескураженно переводила взгляд с Руфуса на Росауру.

— Ой, добрый вечер... А... А вы соседи, да?.. А моя мамуля в больницу загремела, ну вы представляете!.. В её-то возрасте!

Потом прижала руку ко рту и тоненько воскликнула:

— Как же там наш котик?! Бедная, бедная моя мамуля, мамулечка моя…

И, карабкаясь по перилам, тяжело пробралась к материнской квартире. Дверь сама распахнулась ей навстречу. Кот прыгнул дочери миссис Лайвилетт на руки и, оказавшись на одном уровне с головами людей, напоследок кинул на Скримджера лютый взгляд, и, Мерлин свидетель, тот вернул ему такой же.

Скримджер закрыл дверь. Миг они с Росаурой глядели друг на друга, просто потому что оказались друг к другу очень близко.

— А с ней ты что сделал? — только и вымолвила Росаура.

— Ничего страшного, — произнёс Скримджер. Он будто хотел взять её за руку, но Росаура отвернулась и отступила на шаг, второй, а потом быстро прошла в спальню и, захлопнув дверь, бросилась на кровать.

Она знала, что он вошёл следом. Но, сбившись в комок, она нарочно отвернулась к стене, окунула лицо в покрывало и сжала зубы до боли в дёснах — а те всё равно стучали, как на морозе.

Кажется, Руфус окликнул её. Подошёл ближе, но так и не прикоснулся. Росаура понимала, что, наверное, плачет, может, даже рыдает, тщетно пытаясь заглушить саму себя в складках колючего покрывала, но ни на миг она не позволила себе обернуться или хотя бы сменить положение. Сколько так продолжалось — десять минут, час?.. В какой-то момент она ощутила, что её заставляют чуть приподняться, а к губам подносят очень горячий стакан.

— Пей, — услышала Росаура, и точно деревянная ладонь накрыла её лоб, что был весь в испарине. — Пей!

Она не хотела; что-то упрямое и гордое не примирялось в ней с происходящим, но пересохшие губы вняли приказу, и вскоре тепло заполнило её доверху, разве что пар из ушей не повалил. Сознание будто озарила вспышка, и снова пришло это судорожное: «Где я?!», Росаура дёрнулась, но её держали крепко, и прилив бодрости быстро сменился полной расслабленностью, и вот её уже опрокинули на подушки, а ей стало очень жарко. Теперь ладонь, что касалась её лба, казалась холодной, и, вопреки злому упрямству в душе Росауры, тело её тянулось к этой ладони и облегчению, которое она даровала. Дыхание выравнивалось, сердце унималось, и Росаура увидела пред собой лицо Руфуса, бледное и почти непроницаемое, если бы не тревога в глубине его глаз. Губы его были крепко сжаты, но Росаура вдруг вспомнила о нежности, которую эти губы уже не раз ей дарили — и словом, и делом. Что-то внутри неё, отогретое, натерпевшееся, двинулось навстречу этим губам, но Росаура подняла взгляд на жёлтые глаза и вспомнила, как они полыхали жестокостью. Она инстинктивно дёрнулась, пытаясь сбросить со лба его руку, зажмурилась и отвернулась к стене, замерла, вцепившись в покрывало, готовая уйти под него с головой. Но без надобности: он больше не прикасался к ней. Его уже не было в спальне, когда её настигла болезненная дремота.

Жар спал, Росаура очнулась в сознании чистом и оглянулась: в спальне свет был погашен, а за неплотно прикрытой дверью метался огонёк свечи. Чуть вытянув шею, Росаура увидела, что Скримджер там, перенёс свои документы за дубовый обеденный стол, который никогда не накрывали для гостей, и что-то царапает пером в пергаменте, закусив сигарету. Дым вьётся, вьётся, но Руфус лишь глаза сощурит, и всё ему ни по чём. Эта мирная, домашняя сцена ничуть не прояснила душу Росауры. Напротив, лишь больше обозлила. После страха и растерянности прошедшего дня на сердце Росауры опустилась полуночная мгла. Против здравого смысла Росаура... оскорбилась. Лучше было бы предположить, что он не хочет нарушать её сон или правильно понял, что она в глубоком потрясении и обиде, поэтому не сидит без сна у её постели, а оставил её в покое, но Росауре больше хотелось найти за ним ещё грех, и в его поведении удобно было видеть не суровую заботу, но холодность безразличия. Конечно, она бы отвернулась от него или вовсе прогнала, будь он рядом и попытайся прикоснуться к ней или заговорить, но именно то, что он ушёл в соседнюю комнату, чтобы не тревожить её, и тем самым не оставил ей возможности показать характер, ещё больше разъярило Росауру. "Ну и чёрт с тобой!" В таком остервенении, почти помутнении, но уже не разума, а чувств, Росаура стала выкликивать для себя самый крепкий сон, и наконец-то тот нагрянул.

Росауре снилось, что она стоит на берегу лесной реки в солнечный полдень. Жара нестерпимая, и манит зеркальная гладь. Она высвобождает ножку из туфельки и пробует мыском воду. Её тут же сводит судорога — до того студёная! Росаура хочет вынуть ногу, но та будто проваливается ещё глубже, а за ней и вторая, хотя по своей воле она стояла бы на берегу! Росаура пытается выбраться из реки, но холод пронзает её уже по пояс, а там и по грудь, и солнце на небе меркнет.

Росаура хватала ртом воздух в страхе, что уже наглоталась воды. Страшнее было, что лёгкие оледенеют прежде, чем она успеет захлебнуться. И пусть она стиснула мокрыми ладонями простыни, холод и ужас холода никуда не ушли. Она всё не могла раскрыть глаз, хотя ощущала, что проснулась. Она подумала, что, должно быть, окно распахнулось, и в дом вошёл незваным гостем мороз последних дней декабря, но воздух вокруг был застоявшийся, тяжёлый. Им невозможно было надышаться. На каждом вдохе будто ледяной клинок пронзал Росауре грудь.

Её стиснула паника. Она хотела закричать, но не могла и вздохнуть. Пошевелить пальцем было почти невозможно, будто её придавило сверху плитой.

«Надо открыть глаза. Я хочу открыть глаза. Открой глаза. Открой!»

Свинцовые веки дрогнули, и Росаура увидела, как темнота чуть расступается перед взором, а совсем рядом, в ногах, что будто так и были окунуты в студёную воду, собралось холодное белое свечение, повторяющее собой силуэт сидящего человека.

«Призрак».

— Таковым являюсь, — раздался тихий голос, и силуэт плавно обернул голову к Росауре. Будто по изволению, её глаза распахнулись широко-широко, чтобы она смогла увидеть отчётливо контур молодого печального лица в обрамлении волнистых волос, изогнутые в грустной улыбке губы, жемчужны-глаза.

«У него ресницы как у женщины», — только и подумала Росаура.

— Я вас разбудил, — сказал призрак. — Не думал застать здесь… Впрочем, я бестактен. Не смог удержаться, очень уж захотелось познакомиться. Обыкновенно тут чертовски одиноко. Появляется раз в месяц, а ты сиди жди.

Росаура хотела сказать хоть что-нибудь, поскольку галантное обхождение и невинный облик привидения угасили её панику (правда, оледенение всех членов, а с ним — чувство ужаса никуда не ушли). Однако губы её, чуть приоткрывшиеся во сне, сейчас пульсировали, налившись кровью, как если бы она висела вниз головой (хотя лежала на спине, придавленная невидимой тяжестью), и не могли шевельнуться.

— Являюсь таковым… — повторил, чуть переиначив, призрак, и, взглянув на Росауру, усмехнулся, довольный каламбуром, — таковым, как вы. Вам, кажется, очень одиноко. Мы, потерянные души, знаем толк в одиночестве. Бесконечность одинокой ночи, ох…

Казалось, от ужаса кожа вот-вот заиндевеет.

Не то чтобы сам призрак, этот печальный юноша, выглядел устрашающе. Хогвартс был населен призраками, они преспокойно сновали меж детей, и единственная издержка заключалась в том, что при нечаянном соприкосновении с призраком возникало ощущение, будто тебя окатили ведром ледяной воды. Школьные призраки были миролюбивы и в меру болтливы, отзывчивы, пусть и со своими причудами. Так волшебники с детства приучались не бояться привидений. Вот и этот призрачный юноша всем своим видом и манерами будто был создан для того, чтобы произвести приятное впечатление. Но в жилах буквально стыла кровь от одного его присутствия.

«Кто ты?»

— Мне кажется, ваше лицо мне знакомо. Я лет шесть назад окончил школу. Мы могли видеться там? Я учился на Когтевране. Наш декан — этот коротышка, профессор Флитвик, с голоском мышонка. Скажите, он до сих пор делает себе подставку из десяти книг, чтобы студенты могли видеть его из-за кафедры?..

Вопреки тяжести и холоду, с губ Росауры сорвался краткий смешок: да, именно из десяти книг, кажется, десятитомник «Элементарной магии» Амброзия… Призрак встрепенулся:

— Я знал, что вы помните! Нет-нет, мы точно виделись. Если люди помнят одни и те же вещи, значит, они вместе смотрели на них. Меня звали Джулиан. А как ваше имя?

Одна часть Росауры доверчиво тянулась к этому обходительному и такому одинокому юноше, который будто самой судьбой был послан составить ей компанию в час обиды и недоумения, а сверх того в голове появилась в слепой уверенности мысль, что стоит с ним подружиться, так тяжесть перестанет сдавливать ей грудь, а холод обернётся дружеским теплом, однако в глубине души что-то упорно сопротивлялось этому намерению. Росаура заставила себя сдержаться.

«Что тебе нужно? Что ты делаешь здесь?»

То был крик ума; в сердце же горела иная мысль: как дозваться Руфуса? Как только она вспомнила о нём, так уверенность в мыслях стала стремительно таять, холод острее обступил её тело, но в душе раздулся огонь: где он? Не может же он бросить её… Она будто бы никогда не нуждалась в нём так сильно и безотлагательно, как сейчас.

Призрак, что подтвердилось, читал её мысли, но не мог услышать зова сердца. Чуть качнул своей миловидной головой, и если бы был живым, то непременно бы вздохнул, однако грудь его навеки осталась неподвижной. Он сказал:

— Я всё же докучаю вам, как жаль. Объяснюсь: я жду хозяина, — он помедлил и произнёс чётко и гулко: — Я его гость.

Миг — Росауре почудилось, будто за гладкой белизной его полупрозначных черт сгустилось что-то тёмное, опасное, отчего желудок скрутило до рези. Однако тут же призрак чуть улыбнулся, как бы извиняясь за докучливость, будто бы он и сам не рад, что на нём таковые обязательства, и всё бы ничего, если бы в Росауре не сжалось всё от одной этой улыбки. Призрак же заговорил своим привычным глухим шелестящим голосом, по-свойски махнув рукой:

— Я так-то на Рождество хотел заглянуть. Поздравить, — улыбка призрака стала шире, холод в груди Росауры — сильнее. — Но, поверите ли, никак невозможно было. Здесь точно баню растопили, и пытался подступиться, и чуть ли не плавился, а как это возможно с душами моего положения — ещё большой вопрос… Н-да. Вышла задержка. Все эти дни бился, чтобы явиться — и вот наконец сегодня почувствовал, что жар поослаб, и на том спасибо. Вы крепко спали, — вдруг сказал он, чуть склонившись к Росауре, — наконец-то, подумал я. Ваше сердце так оглушительно стучит, что снаружи впечатление, будто в колокола трезвонят, — призрак передёрнул плечами, — я всё думал, что же он такое выдумал, чтоб от меня отделаться.

Росаура хотела вскрикнуть, но изо рта вышел лишь сдавленный хрип: призрак провёл ладонью по её оголённому локтю, и это было сродни тому, как если бы к её коже прижали обледенелое железо.

— Однако он выбрал самый ненадёжный способ, — произнёс призрачный юноша, воспарив над Росаурой и не отпуская её локтя, — совсем непохоже на него. И чертовски трусливо.

Жемчужные глаза его полыхнули чёрным пламенем.

— Позови его, — приказал призрак и сомкнул руку на шее Росауры.

Сначала с её губ сорвался крик. Она задыхалась, лежа парализованной, ощущая, как мертвящий холод пронизывает челюсть, поднимается по затылку, грозит выдавить глаза из глазниц…

«Господи, помилуй!»

Призрак зашипел и отпрянул. Рука, которой он душил Росауру, почернела и будто бы скукожилась, а Росауру бросило в жар: так хлынула по жилам оттаявшая кровь. Росаура резко села в кровати; миловидное лицо призрака исказилось в ярости, и тут дверь распахнулась.

Руфус миг глядел на призрака; призрак обернулся — сначала головой, потом всем телом, и издал ликующий вопль. Руфус взглянул на Росауру и бросился к ней. Он прошёл сквозь призрака, припадая на больную ногу, в два шага добрался до Росауры и схватил её за плечи.

— Не говори ему своего имени! — голос его был страшен.

Росаура могла лишь помотать головой и вцепиться в его локти, податься ближе к его посеревшему лицу, но за его спиной воспарил белый призрак, и Росаура не могла отвести от него глаз; призрак, потемнев от досады, разинул рот, что стал огромен, как бездна, и возопил:

— Руфус Скримджер!!!

Руфуса хлестнула судорога, но он взял лицо Росауры в свои руки, которые были ещё горячи.

— Не смотри на него, — сказал он, — не думай о нём.

— Смотри на меня! — взвыл призрак, и вопль его скрипел гвоздём по стеклу, резал слух зубчатой пилой, пронизывал внутренности раскалённой иглой. — Не смей отворачиваться от меня! Трус! Или ты забыл, что ты сделал со мной?..

Жемчужно-белый силуэт призрака пошёл рябью; аккуратная одежда повисла лохмотьями, правильные черты молодого лица исказились, щёки ввалились до рваных прорезей, рот отвис, волосы растрепались, точно рвали их клочьями, но самое жуткое — глаза, эти глаза-жемчужны, их будто выжрало то пламя, что плескалось в них, и на месте его прекрасных глаз с густыми, как у женщины, ресницами, осталась обожжённая глазница, а другой будто взорвался, как яйцо в кипящей воде, и потёк по костистой скуле…

— Не смотри на него!

Руфус закрыл ей глаза леденеющей ладонью. Росаура знала: ужас вонзился ему в спину, как нож.

— Смотри, смотри на меня! Вздумал прикрыться от меня своей женщиной! Трус! Скольких женщин я не обнял, скольких не приласкал — по твоей милости!

— Не слушай…

Росаура желала бы закрыть свои уши, но больше проняло её не от воплей привидения, но от боли в голосе Руфуса — и это ему она захотела замкнуть слух.

— Предатель! Мясник! Смотри на меня! Ты не забыл ли, как меня звали? Для тебя я был лишь единицей в расчёте!

— Я не забыл тебя, Джулиан Хамфри, — отвечал Руфус Скримджер.

— Джулиан Хамфри… Какое славное имя... Моя мама шутила, что назвала меня в честь Цезаря... где теперь моя мама? Я не могу увидеться с нею. Из-за тебя! Плачет ли она по мне? А сколько мне было лет, когда я был жив? Сколько я был живым? Меньше, чем ты! Меньше! По смерти нет времени. У меня отобрали время. Ты отобрал!

— Если ты хочешь поговорить, — Руфус попытался взять свой привычный бесстрастный тон, но нынче он звучал жалким эхом его обыкновенной строгости, — пройдём поговорим. Не нужно здесь… концертов.

— «Концертов»! Изувер! Тебе в кои-то веки стыдно? Перед ней стыдно? Так слушай же, слушай, я расскажу, как вы, сэр, убили меня, я расскажу о всех, кого вы, сэр, послали на смерть, я говорю с тобой от их имени…

— Я помню. Имена.

— И я прослежу, чтобы не забывал! Ни секунды! Что для тебя секунда, живой? Мёртвые отдали бы за секунду душу. Кому-то не хватило секунды, чтобы остаться в живых! Ты бросил нас в это пекло. Трясёшься от холода? А мы горим.

Руки Руфуса и вправду дрожали. Но он не отнимал их от глаз Росауры.

— Она знает? — голос мертвеца прозвучал совсем близко, вторгаясь в сердцевину их судорожного объятья. — Она знает, что ты послал нас на смерть, не дождавшись приказа? Просто потому, что ты испугался угрызений совести.

— Это был наш долг, — проговорил Руфус Скримджер.

— Это была твоя блажь! В этом не было никакого смысла! Всё равно они все погибли! Старики, женщины, дети! Вот только и мы, между прочим. В нашей гибели не было ни малейшего смысла. Ты знал, что никаких шансов нет. Ты послал нас на смерть, но тебе не хватило мужества погибнуть с нами заодно. Потому что ты распоряжался, а мы подчинялись твоим приказам. Или, скажешь, тебя ждали? А меня мать не ждала? Или она недостаточно горячо молилась? Чёрт тебя раздери! Чёрт тебя раздери!!! Почему ты жив, а я нет? Почему она утешает тебя, а я никогда, никогда не смогу ощутить тепла человеческого, никогда впредь! Меня звали Джулиан Хамфри, я жил двадцать пять лет. Расскажи это ей. Расскажи!

— Джулиан Хамфри, двадцать пять лет, — заговорил Скримджер тоном, которым диктуют отчёт, только голос его лишился звучания, — тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года погиб при исполнении служебного…

— Лжец! Трус! Убийца. Я не погиб, сэр, о нет. Молния поджарила моё сердце. Гляди.

Росаура ощутила, как ледяная ладонь, что закрывала ей глаза, прижалась к её лицу ещё плотнее, будто в последнем, натужном порыве. Но тут же ослабла: верно, в тот миг Руфус Скримджер видел на своих руках невинную кровь. Он боялся запятнать ей Росауру.

Росаура, онемевшая, смотрела, как Руфус с пустыми глазами склонил голову к своим рукам, белее, чем у призрака, а сам призрак вознёсся над ними, испуская вопль и холод, и замкнулась тьма.

— Руфус!.. — прошептала Росаура. Она хотела коснуться его, взять за плечо, но всякое движение было почти невозможным, будто они находились глубоко-глубоко под водой. — Руфус, попроси у него прощения. Попроси прощения, он уйдёт!..

Росаура улыбалась сквозь страх: сердце подсказывало ей, что это единственно верный путь, и нужно-то только... Ей стало очень легко от простоты этого откровения. Сейчас они вынырнут с этих дьявольских глубин, со дна ледяного озера... Лишь бы он услышал её:

— Попроси прощения!

Руфус Скримджер, серый и холодный, как утопленник, вскинул свою гордую голову. Голос его был ровен и сух.

— Быть может, мне попросить прощения у самого дьявола? Я всё сделал правильно.

То, что раньше было глазами призрака, разгорелось торжеством. Он простер руку и схватил Скримджера за подбородок, будто на миг обретя плоть.

— Смотри, гордец, — они оба, призрак и человек, повернули головы к Росауре. — И она за тобой явится.

Росаура осталась без дыхания. Руфус не сводил с неё взгляда, из которого стремительно исчезала осознанность, будто его душу пили жадными глотками. Вот призрак расхохотался и одёрнул руку, и Скримджер повалился на бок.

Господи, пощади!

В озарении Росаура подняла руку, чтобы сотворить крестное знамение. При первом же движении не руки ее даже, но сердца, призрак зашипел и ощерился пугающим оскалом обгоревшего черепа. Но когда Росаура, превозмогая ужас, прорубила рукой воздух, будто тяжёлую, влажную могильную землю, и довела дело до конца, призрак выкрикнул:

— Недолго тебе!

И сгинул.

Примечания:

Эстетика к финалу главы https://vk.com/wall-134939541_12463

1) Слово "призрак" в английском языке изначально имело значение "посетитель" или "гость".

Вернуться к тексту

2) Президент США Джон Кеннеди был убит в 1963 году на пике своей популярности. Среди множества версий убийства есть мнение, что Кеннеди был устранен политическими конкурентами ввиду выбранного им экономического курса, невыгодного политической элите

Вернуться к тексту

3) т.е. литература

Вернуться к тексту