Мир тебе, Воин (джен)

Две тени мелькали между деревьями, на мгновение превращаясь в закутанные в чёрное фигуры и снова становясь неясным дуновением ветра. Молочный туман протягивал к ним студенистые когти, но тени каждый раз оказывались быстрее.

— Они шепчутся, постоянно шепчутся у меня в голове, — простонала одна тень, закрывая до белков залитые чёрным глаза.

— Ничего, скоро привыкнешь, — ответила ей другая.

Скользя между скалами, они продолжали двигаться вперёд и вверх, туда, где у границы леса должна была стоять полуразрушенная гостиница. Но вместо осыпающихся камней и разбитых стёкол их ждал высокий замок, горящий разноцветными огнями.

Тарий остановился, поражённо глядя на словно ниоткуда взявшееся строение.

— Что это? — в голосе Экейна страх мешался с восхищением.

— Не знаю, — покачал головой Тарий. — Когда я уходил, его не было.

Он сделал шаг — и под ногами зажглись бледным сиянием снежные цветы, указывая путь.

Чем ближе они подходили, тем ярче становился замок. Высокие стрельчатые башни с мозаичными окнами, вплетённые в камень существа с чешуйчатыми телами. Двери открылись, и внутри заиграла тихая музыка. Они шли по проходу с прозрачным потолком, поддерживаемым колоннами, напоминающими деревья Туманного леса. Из комнат по обе стороны коридора доносились шёпот и смех. На столах стояли напитки и яства, наряженные в шелка тени качались в медленном танце. Казалось, здесь отмечают какой-то праздник. Но Гадара нигде не было. А комнаты всё не кончались, словно замок внутри уподоблялся размерами горе, на склоне которой стоял. Путники уже испугались, что заблудились, когда заметили дверь из обычного крашеного дерева. Тарий толкнул её наугад и оказался в старой полуразрушенной гостинице. Лунный свет, проникающий в разбитые окна, озарял фигуру, сидящую в углу комнаты.

— Мой господин, — Тарий поклонился.

— Где Второй? — бросив взгляд на стоящего за спиной архивариуса человека, спросил Бог Мрака.

— Он отказался. Я сделал, как вы велели, но там появился Сорнэй.

— Сорнэй?

— Вам нужно было убить его тогда.

— Возможно, — он бросил взгляд на качающуюся в лунном свете тряпичную куклу. — Что ж, посмотрим, кого ты привёл. Подойди.

Экейн повиновался, сжимаясь под взглядом Алмазного Бога.

— Это Майт Тойли, новый куратор участников Фестиваля Небесных Кораблей. Когда-то он сам был Левой Рукой Бога Милосердия.

— Трус, — разочарованно протянул Тёмный Бог, читая его глазами. — Но ты будешь предан мне, потому что никто не сможет причинить большую боль, чем я. И потому что нет никого, сильнее меня. Третий, отдохни в любой из комнат, что придётся по вкусу. Ты заслужил награду за свою работу. А ты, — он кивнул Экейну, — садись, поговорим.

Тарий поклонился и вернулся в сияние огней и звуки музыки. Экейн опустился на пыльные подушки.

— О чём вы хотели услышать, мой господин?

— Значит, ты сателлит Бога Милосердия? Какое глупое имя. Табит никогда не была милосердной.

— Мы думали, Табит — мужчина. В этом году его роль впервые досталась девочке. Это вызвало волну насмешек. А потом боги пробудились — и мы узнали.

— И какие они, эти боги?

Экейн залился краской стыда, скрываемой темнотой.

— Я почти не говорил с ними.

— Да, ты же у нас трус, — покачал головой Гадар. — Слушай, скоро начнётся дождь. Он всегда приходит в одно и то же время… Расскажи о Сорнэе.

— Его появление на фестивале стало неожиданностью. Нищий мальчишка, всего месяц назад приехавший в Гелиадор. Однако его дедом оказался влиятельный предприниматель. Думаю, именно Грэм Маршалл посадил его на вершину. Но с самого начала стало ясно, что Сорнэй не подходит для этой роли. Только однажды…

— Что однажды?

— За несколько дней до окончания фестиваля сателлит Наала поскользнулся, спускаясь с Небесного Корабля. И тогда произошло что-то странное. Самого меня там не было, но рассказывали, будто всё залил свет — и Твид Садатони очутился на земле, целый и невредимый. А Сорнэй упал без сознания.

— Он забрал его боль?

— Забрал боль? — удивлённо переспросил Экейн. — Не знаю… Но Альраи решил, что это пробудилась сила Мелкона. Потому и отправил Сорнэя на Акелдаму.

— Сила Мелкона? — в усмешке тёмных губ промелькнуло презрение.

— Альраи ошибался, — кивнул Экейн. — Бог Войны так и не появился. Перед смертью Наал сплёл заклинания, удерживающие его душу и душу Табит. По этим якорям они смогли вернуться. Но вы убили Мелкона, — Экейн опустил глаза, понимая, что его взгляд должен гореть восхищением силой господина. Но он ещё не научился восхищаться убийством. — Для него Наал не мог создать якорь, только священные знаки, которые должны были стать чем-то вроде сигнальных огней. Душе Сорнэя не хватило света.

— Начинается, — глядя на лунный занавес на разбитом окне, проговорил Гадар. — Слушай!

По старой крыше забарабанил дождь.

— Каждую ночь в одно и то же время. Только под этот звук я могу заснуть.

Тяжёлые веки смежились, дыхание стало ровнее — а потом глаза открылись, и в них зажглись грозные огни.

— Но перед сном мне нужно сделать кое-что.

Он поднялся и медленно, будто движения причиняли боль, вышел в коридор, наполненный музыкой и огнями. За одним из столов сидел Тарий, уже полупьяный от вина и теней с пышными грудями и томным взором.

Музыка замерла, огни дрогнули, когда на пороге появился Гадар. Но он растянул алую рану рта в подобии улыбки — и праздник продолжился.

— Рад, что тебе нравится. Но твой кубок уже пуст.

Он прошептал слова — и сосуд наполнился. В руке Гадара тоже возник бокал вина.

— За тебя! — Гадар поднёс бокал к губам и медленно выпил.

Тарий поклонился и отпил из своего кубка. Пальцы разжались — и снова сжались на собственном горле, будто сжигаемом изнутри. Кубок покатился по ковру, проливая остатки яда.

— Я приказал тебе привести Второго, а ты не выполнил мой приказ, — проговорил Гадар, равнодушно глядя на корчащегося от боли слугу. — Да ещё позволил себе думать, что можешь рассчитывать на награду. Это тебя не убьёт, но, надеюсь, ты усвоишь урок, — он поднял голову. — Вот теперь можно спать.

* * *

Кайт проснулся рано, но ещё долго лежал, вспоминая свои сны. Потом тихо спустился вниз, стараясь не разбудить сжавшегося на диване человека, и стал варить кофе. Руки творили ежедневную магию, наливая воду и зажигая огонь, а перед глазами были другое время и другая кухня, на которой он также варил крепкий до горечи кофе.

— Как вы себя чувствуете? — раздался голос позади.

— Профессор! Я не разбудил вас? Я готовлю кофе и тосты.

Норвен сел за стол, хмуро глядя на слишком бодрого Кайта. Он ни минуты не верил в эту бодрость, даже если все повязки на его груди окажутся белее снега. Взяв чашку, он сделал глоток — вкус удивительно напоминал тот, что он привык пить.

— Угадал, — с улыбкой ответил Кайт на непроизнесённый вопрос.

Он склонился над своей чашкой. Время шло, и улыбка таяла.

— Профессор, почему вы не сказали о моих руках? Даже мне самому?

Норвен помрачнел. Ещё вчера ему показалось, что желание узнать правду послужило толчком к разрушению или, наоборот, появлению чего-то.

— Вам лучше использовать свои руки, чтобы писать домашние задания, ловить мяч… что там ещё полагается пятнадцатилетнему мальчишке? Хотя, боюсь, мои попытки забить вашу голову формулами сослужили дурную службу. Не позволь я вам прийти сюда, не было бы всего этого, — он хмуро посмотрел на угадывающуюся под свободной футболкой повязку.

— Теперь вы должны позволить мне ещё одно. Дайте мне исцелить ваши шрамы.

— Вам себя бы сначала исцелить! — с горечью воскликнул Норвен.

— Себя я исцелить не могу. Это так не работает. Но вам помочь сумею.

— Даже Наал не может вылечить раны, нанесённые этим мечом.

— Я смогу, — тихо произнёс мальчик.

Норвен, раздражаясь, наклонился к нему:

— Мы с вами условились говорить правду. У вас нет волшебных пилюль. Чтобы другой человек избавился от боли, вам нужно забрать его боль себе. Если вы попробуете вылечить меня, снова откроется ваша собственная рана.

— Мои раны быстро заживают. Вы же видели, — спокойно произнёс Кайт. — Тарий ушёл, но он вернётся. Вы сами сказали, шрамы — это оружие против вас. Нельзя позволить ему воспользоваться этим оружием снова.

— Поговорим об этом потом, когда вы будете чувствовать себя лучше. Не надейтесь, что меня обманули ваш бодрый голос и кофе.

— Хорошо. А сейчас, может быть, вы посмотрите моё домашнее задание?

— Посмотрю.

— Вы, наверное, собирались сегодня пойти в Храм?

Норвен кивнул.

— Я схожу с вами.

— Нечего вам там делать.

— Хочу повидать Саймона.

— Кайт, вы не Мелкон! Боги, сателлиты — для вас это всё закончилось.

— Да, но Саймон — мой друг.

— Он оставил вас.

— Но мне не хочется оставлять его.

Норвен покачал головой:

— Давайте сюда ваши тетради. Очень надеюсь, что там меньше глупостей, чем в вашей голове.

Они час правили домашнее задание, в котором оказалось достаточно «глупостей», а потом пошли в Храм. На дорожке возле тренировочного поля им встретился Акус Лестер.

— Мне нужно поговорить с Киананом, — сказал Норвен и направился к главному флигелю.

— Ну, что, Сорнэй, пора взяться за меч? — спросил Лестер.

— Простите, но сегодня я не могу.

На губах Лестера появилась горькая усмешка. Он вспомнил человека, живущего сейчас под одним из мостов Аананди. Стоящий перед ним мальчик стал ещё одним разочарованием мастера мечей.

— Идите, — махнул рукой Лестер.

Кайт побрёл к пруду. На скамье дремал кот, пришедший с пепелища его прошлой жизни. Но сегодня Сепий не открыл янтарных глаз.

Саймона он нашёл в траве у края широкого поля.

— Привет, — сказал Кайт.

— Это ты!

— Я был недалеко и решил заглянуть.

— Ты знаешь о кураторе?

— Да.

— Мы опоздали. Там была эта чёрная жидкость, похожая на нефть. Ияри рассвирепел. Но Альраи мне сказал, чтобы мы обязательно возвращались в Храм. Ияри нужно беречь. Стражи слушаются только его.

— Ты становишься воином, — улыбнулся Кайт.

— Какой там! — горестно вздохнул Саймон. — Мне ужасно страшно, хотя Ияри только призрак. Я остаюсь рядом, потому что боюсь даже прозрачных клыков.

— Вряд ли ты остаёшься только поэтому.

— А ты? Тебе вчера было страшно?

Взгляд Кайта затуманился, голос прозвучал глухо:

— Вчера я заново пережил свою смерть. Да, мне было страшно.

Саймон непонимающе посмотрел на друга, но тут в противоположном конце поля показался огромный серебристый волк. Кайт поднялся, в изумлении глядя на удивительное животное. Волк приближался, плывя в высокой траве. Соломенные волны остались позади, но Кайт смотрел не в яркие глаза, не на острые клыки, не на прозрачные крылья, касающиеся земли. Взгляд его был прикован к клочку алой шерсти. Шагнув вперёд, он протянул ладонь к шее волка, но потом медленно опустил.

«Её я не смог бы исцелить», — мысленно произнёс он.

«Эта рука наносит неисцелимые раны», — ответил волк. Он расправил крылья и, поднявшись в небо, скрылся в горах.

— Мне пора к мастеру Лестеру. Он каждый день вытряхивает из нас душу! — вздохнул Саймон, потирая ушибленный бок. — А я не стал способнее в битвах на мечах только потому, что меня слушается прозрачный волк.

Они вместе направились к Храму, потом Саймон повернул на тренировочное поле, а его спутник — к Большому пруду. Печальный взгляд скользил по деревянным остовам лавок, в праздники расцветающих ярко-алыми вывесками, под которыми продавались амулеты. Он искал в них эхо девочки с именем, печальным, словно отблеск свечи. Но сегодня лавки наполняли лишь палая листва и ветер.

Кайт вернулся к заводи, где профессор разговаривал с настоятелем.

— Здравствуйте, Альраи, — мальчик поклонился.

— Здравствуй. Мне жаль, что тебе пришлось встретиться с Тарием, — взгляд снова подёрнулся чувством вины.

— Профессор, я возвращаюсь домой. Спасибо за урок.

Норвен извинился и, оставив Кианана, подошёл к Кайту. Взяв его за локоть, он произнёс тихо:

— Я рассказал о вчерашнем в общих чертах. Вы тоже не геройствуйте и помалкивайте. Попросить кого-нибудь проводить вас?

На плечо мальчика опустился чёрный ворон.

— Полковник, вы вернулись? — улыбнулся Кайт. — Он проводит меня.

Такой странной компанией мальчик и ворон дошли до перехода, миновали турникеты, сели в вагон, пустынный в воскресные послеобеденные часы. Поезд качнулся и понёсся к окраинам Гелиадора.

Начальник маленькой станции, которому Кайт вручил свой билет, удивлённо рассматривал странного компаньона на его плече, но ничего не сказал. Кайт нырнул под эстакаду и остановился возле здания из бурого кирпича.

— Спасибо, что проводили меня, — он осторожно снял ворона с плеча и посадил на каменный выступ. А сам поднялся на второй этаж.

Беата, только вернувшаяся, спешно распаковывала сумки и заталкивала в микроволновку полуфабрикаты.

— С возвращением! — она поцеловала сына. — Прости, потом я приготовлю что-нибудь посущественнее.

— Я позавтракал у профессора, а потом заглянул в Храм.

— Молодец! — она потрепала его по щеке, наивно радуясь, что благодаря какому-то волшебству сын, наконец, выбрался из пут одиночества, которым отдал себя после смерти отца.

— Я встретил там Саймона Триггви.

— Мальчик, который должен был стать Левой Рукой Мелкона? А по телевизору говорили, что Храм закрыли на реставрацию.

— Саймон будет помогать в реставрационных работах.

— Ясно.

— Мама, завтра вечером мне нужно будет пойти к профессору Войду. Во вторник контрольная, хочу ещё позаниматься. Я останусь у него, а утром поеду сразу в школу.

Лицо Беаты залила радость, а сразу потом — стыд.

— Это не из-за меня с Рэем? — пробормотала она, комкая подол юбки.

— Вовсе нет! Просто хочу хорошо написать контрольную. Кажется, все эти годы я спал. Теперь мне многое надо сделать.

— Хорошо. Но обещай, что в субботу мы поужинаем все втроём. Рэй тоже хочет встретиться с тобой.

— Договорились. А теперь — уроки!

Он забрался на кровать со стопкой книг и тетрадей. Но когда Беата разложила по тарелкам заботливо приготовленные микроволновкой овощи и котлеты, она нашла сына спящим. Женщина осторожно достала из его рук потрёпанный, весь в карандашных пометках учебник, потом накрыла тонким пледом. Солнцу как-то удалось пробиться сквозь матовость толстых стёкол. Его лучи озаряли бледное, почти прозрачное лицо. Беате вдруг стало страшно. Кайт повернулся во сне, подложив под щёку опустевшие руки. Она вздохнула, убегая от своего страха, и вернулась за стол.

* * *

На следующее утро Кайт пришёл в школу задолго до начала занятий, чтобы ещё раз всё повторить. Учитель расспрашивал его так и сяк, ища какой-то подвох, но в конце концов вынужден был поставить «отлично», сказав, что готов преклонить колено перед тем волшебником, которому удалось вбить в каменную голову Сорнэя эти знания.

Обрадованный своей удачей Кайт отправился на урок физкультуры, где справка от докторов всё ещё давала ему право отдыхать на скамейке запасных. Прогуливаясь по полю, пока другие проносились круг за кругом, он рассматривал стрекоз, чертящих прозрачными крыльями тонкие знаки.

— Прохлаждаешься, пока другие занимаются? — пробежав свои круги, к нему подошёл Стинэй.

— У меня ещё действует освобождение.

— Ты для этого пошёл на Акелдаму? Чтобы потом отлынивать от физкультуры?

Кайт не ответил, продолжая следить за стрекозами.

— Я встретил Триггви. Он мне рассказал. Ияри пробудился, — в голосе дрожала с трудом сдерживаемая зависть.

— Ты тоже можешь вернуться.

— Я? При чём тут я? — запальчиво воскликнул Стинэй.

— Ты сожалеешь, что ушёл. Я вижу…

— Мне не пришлось бы уходить, если бы не ты! — хватая его за рубашку, процедил сквозь зубы Стинэй. — Если бы не твоё безумное желание идти на ту гору, я до сих пор был бы в Храме. С мечом Мелкона! А так как в твоей мелкой душонке Бог Войны не пробудился, возможно, именно мне выпала бы честь нанести удар Гадару!

— Ты представляешь битву так, Стинэй? Тысячи зрителей, ожидающих твоего удара, удар — и бесконечные аплодисменты? Но если надо пойти во тьму и умереть безымянным?

Биджой с силой оттолкнул его, Кайт повалился на алые листья.

— Кто ты такой, чтобы учить меня? — он наклонился, руки сжались в кулаки.

— Биджой, тебя тренер зовёт! — раздался крик с поля.

Стинэй сплюнул и побежал на беговую дорожку.

— Надо бы вразумить его хорошенько, — раздался грозный шёпот. Тень Кайта поднялась и превратилась в юношу в чёрных одеждах.

Кайт встал, отряхивая брюки, и покачал головой:

— Мне нужны силы для другого.

Он пообедал в столовой и до вечера сидел в школьной библиотеке. А когда стало темнеть, взял рюкзак и отправился к дому, зажатому между забором старой фабрики и складами. Над входом качался тяжёлый старомодный фонарь. Кайт опустился на низкие ступени, выходящие прямо на дорогу. Через час по этой дороге к дому пришёл человек. Он уже доставал ключи, когда вдруг заметил озарённого фонарём мальчика.

— Кайт, вы что тут делаете?

— Я ведь обещал прийти.

— Опять ваши глупости. Посторонитесь.

Зайдя в гостиную, он включил свет, но лампам не удавалось рассеять скопившуюся в углах тьму.

— Уже поздно, ваша мать должна волноваться.

— Я сказал ей, что останусь у вас.

— Я согласился с вами позаниматься. Но я не приглашал жить у меня! — воскликнул он. Надо поговорить с этой Беатой. Какого чёрта она с такой лёгкостью отпускает своего сына?

— Профессор…

— А если вы насчёт вчерашнего разговора, то вы ещё недостаточно здоровы.

— Дальше ждать может быть опасно.

— Упрямый мальчишка! Я же сказал, нет! Не стоило тащиться в такую даль, чтобы услышать это снова!

— Но я…

— Даже если у вас есть какая-то там сила — вы что, будете ходить по городу и лечить всех, у кого есть шрамы?

— У других нет таких шрамов. И потом — вы не все.

— Да вы меня знаете без году неделю! — воскликнул Норвен, сам почему-то чувствуя, что лжёт.

— Профессор, прошу вас! — во взгляде и голосе Кайта была такая мольба, будто он сам испытывал боль.

— Хорошо… — пробормотал он, отступая. — Что мне нужно делать?

Кайт опустился на диван. Профессор сел рядом.

— У вас ведь шрамы не только на руках?

— Не только.

— Снимите свитер.

Норвен не двинулся, словно не расслышал его слов. Потом медленно стянул тёмную ткань.

— Ну, как вам такое?

— Я смогу, — тяжело дыша, сказал Кайт. Он повернул раненные плечи, оказавшись за спиной профессора. — Не смотрите назад, пока я не опущу руки.

Потом сам снял белую школьную рубашку. Глубоко вдохнул и коснулся иссечённой спины. Долгое время ничего не происходило, и вдруг Норвен увидел, как алые линии, будто реки, повернулись вспять. Начиная таять у самых ладоней, они набухали кровью выше запястий. Эта волна гасла, снова вскипая на локтях. В углах зашептались тени, лампы вспыхнули и погасли. Но одна, должно быть, ещё горела — из-за спины, куда Кайт запретил ему смотреть, лился свет. А шрамы вдруг словно ожили. Они извивались алыми лентами, вгрызаясь в плоть. Норвен сжал покрывало. Кровавые змеи цеплялись за кожу, сражаясь за каждый миллиметр его тела — и каждый миллиметр медленно проигрывая. Все они собирались под пальцами, невесомо касающимися лопаток. Шло время — и пальцы стали слабеть. Норвен слышал, как сбивается дыхание сидящего позади него человека, как руки ищут на что опереться, но ничего не находят — ибо сами должны быть опорой.

Норвен дёрнулся, собираясь повернуться.

— Нет, — прохрипел Кайт.

И снова потекли минуты безмолвной битвы. Визжали тени, змеи извивались, исторгая яд. Но каждая капля уходила в те руки. Голова Кайта опустилась — Норвен чувствовал, как касаются кожи волосы. Но руки не опускались. И вот пальцы, бессильно чиркнув по коже, упали. Он порывисто обернулся. Наверное, то было иллюзией. Грудь Кайта заливала кровь. Открывшаяся рана была такой глубокой, что, казалось, в неё видно сияющее тихим светом сердце.