Выбор (джен)

Мир вернулся к Лестрейнджу уже на острове, который оказался совершенно крошечным, не больше средней комнаты: совершенно плоский тёмный камень посреди чёрной воды. Тут не было ничего, кроме источника зелёного света, струившегося из стоящей на постаменте каменной чаши, которая до дрожи напомнила ему ту, куда он несколько дней назад собрал кровь Мальсибера.

— Мы на месте, — сказал Дамблдор. — Подойди.

Старик выглядел сумрачным и строгим — Лестрейнджу на мгновение показалось, что директор колеблется и не слишком уверен в том, что собирается делать. Впрочем, наваждение быстро рассеялось, и Лестрейндж приблизился. Несмотря на огромное пространство и прохладу, ему было душно — до того, что он оттянул вниз ворот и вздохнул поглубже. В чаше оказалась изумрудная прозрачная жидкость — именно она и излучала свет — а на дне лежал предмет, похожий на кулон или медальон на длинной цепочке.

— Боюсь, тебе придётся это выпить, — вздохнул Дамблдор, доставая из кармана самую обыкновенную фарфоровую чашку в цветочек. — Мне нужна эта вещь. Если бы был известен иной способ её достать, то я не потребовал от тебя этой услуги, поверь. Но увы, — он развёл руками, и жест вышел неопределённым — то ли приглашающим, то ли сочувственным.

В горле застрял противный комок; Родольфус сглотнул и постарался не сбиться с предложенного делового тона.

— Я умру? — буднично поинтересовался он, беря чашку.

— Не могу сказать — не знаю, — отозвался Дамблдор, и было в этой обезоруживающей честности что-то такое, что вызывало невольное уважение. Лестрейндж осознал, что боится — но боится не этого могучего старца, а самого себя. Каково это — умирать, и знать об этом? Удастся ли сохранить лицо?

— Я твёрдо могу поручиться, что это произойдёт не сразу, — словно разгадав его мысли, продолжил старик, пристально глядя Родольфусу в лицо. — Не сразу, слышишь — и я даю слово, что приложу все усилия, чтобы отыскать противоядие. Но обещать ничего не могу — исход мне неизвестен. Ты вызвался сам, и теперь отступать поздно.

— Вызвался, — Родольфус покрутил в руках чашку, чтобы унять неожиданную пляску пальцев. Оказывается, это и вправду страшно. — Я не отказываюсь... Сообщите Рабастану, если что?

— Разумеется, будь спокоен, — кивнул старик, указывая на чашу. — Я сказал правду — я не представляю действия этого зелья, но не сомневаюсь в том, что испытание серьёзное. Оно может парализовать, заставить тебя позабыть, что ты здесь делаешь, причинить боль или каким-то способом лишить сил и разума... Но тебе придётся его выпить, иного пути нет. И поэтому, — он протянул руку, — отдай мне твою палочку. Я её сохраню и верну, когда всё закончится.

— Если я выживу, — усмехнулся Родольфус. — Ну да.

— Когда всё закончится, — твёрдо поправил Дамблдор. — Ты сильный маг, да и я кое-чего стою.

— Что ж, разумно, — помолчав, сказал Лестрейндж и, сняв ножны, протянул их директору. — В таком случае — сохраните пока для меня.

— Сохраню, — церемонно произнёс Дамблдор, чуть поклонившись и убирая их за пазуху.

Вот теперь действительно отступать было некуда.

— Ваше здоровье, — усмехнулся Лестрейндж и зачерпнул чашкой первую порцию.

Жидкость обожгла холодом сперва его пальцы, а затем и рот. Никакого вкуса он не ощутил, но последней его мыслью было, что уж лучше бы он был…

Дамблдор стоял неподвижно, пристально глядя на замершего у чаши Лестрейнджа. На втором глотке тот закрыл глаза — по той гримасе, что исказила его лицо, старик безошибочно угадал, что сейчас тот видит что-то такое, чего всю жизнь избегал. Да, испытание... судя по всему, это была настоящая пытка, но прервать её он не мог, как бы ни хотелось. Медленно, но на удивление уверенно Родольфус опустил чашку и, наполнив её, снова выпил. Его пальцы, сжимавшие край каменной посудины, задрожали, и колени тоже дрогнули — Дамблдор сделал движение, чтобы подхватить, но Лестрейндж устоял и зачерпнул зелёное зелье в третий раз. Не допив буквально глотка, его пальцы разжались, чашка плавно соскользнула в изумрудную жидкость, и Дамблдор не успел её поймать. Зато успел удержать от падения самого Родольфуса — тот покачнулся и медленно повалился на каменную чашу, сползая набок. Дыхание участилось, стало тяжёлым, словно он взбирался на вершину горы или шёл по очень крутой лестнице, а лицо подёргивалось, как бывает с человеком, видящим во сне кошмар.

Дамблдор усадил его на камень, прислонив спиной к столбу, на котором стояла чаша. Помедлив, так же тяжело вздохнул, вытащил прямо из воздуха ещё одну чашку с зельем и, склонившись, осторожно влил её содержимое в слегка приоткрытый рот Лестрейнджа. Тот глотал послушно, но едва Дамблдор убрал от его губ чашку, прохрипел испуганно и жалобно:

— Не надо… я больше не хочу… пожалуйста…

Дамблдор, темнея лицом, заставил себя вновь наполнить её. На этот раз Лестрейндж вдруг дёрнулся и, выкрикнув:

— Нет! Нет, не надо! Нет! — попробовал оттолкнуть руку старика, но не смог и лишь сжал зубы, мотая головой. Глаза распахнулись — взгляд был мутным и будто не совсем разумным; он то пытался отвернуться, то мёртвой хваткой вцеплялся расшитый рукав директорской мантии. — Нет, пожалуйста… я не могу. Не могу…

— Пей, — тихо попросил Дамблдор, и его сухие пальцы стёрли испарину с виска Родольфуса. Тот обмяк, и плотно стиснутые челюсти разжались сами собой.

Ещё глоток. А потом ещё один. И ещё…

— Пожалуйста! — жалобно и хрипло прошептал Родольфус после шестой чашки. — Я понял… я всё понял… Я же не могу, не могу всё это исправить! Просто не могу… всё уже случилось… случилось… Хватит… Хватит, пожалуйста! Я клянусь… я никогда… никогда больше… никогда…

Он прикрыл руками голову, словно защищаясь, но Дамблдор опять зачерпнул зелье и, положив ладонь на пылающий лоб Родольфуса, влил в него седьмую порцию изумрудной жидкости.

— Отпустите его, — умоляюще прошептал Родольфус. Слёзы градом катились по его щекам из-под плотно сомкнутых век. — Он не виноват… он просто не может… это я должен был… я…

— Уже немного, — совсем мягко проговорил Дамблдор, зачерпывая зелье снова. — Чашки три, не больше. Пей. Пожалуйста, пей.

Родольфус припал к чашке с непонятной жадностью, но едва допил её, закричал так резко и пронзительно, словно выпил концентрированную кислоту.

— Не надо больше, пожалуйста, не надо!

— Ещё две, прошу, — Дамблдор словно уговаривал ребёнка, отказывающегося пить горькую микстуру — немногословно, но с бесконечным терпением.

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, довольно! Только не это… не это… я сделаю всё, всё… всё… — фарфоровый край посудины стукнулся о зубы Родольфуса, и тот с удивительной послушностью выпил очередную порцию. По телу прошла судорога, и он, упав на бок, прохрипел:

— Убейте меня! Я хочу умереть! Умереть! Убейте! Только прекратите это… убейте, убейте, УБЕЙТЕ МЕНЯ! — голос звучал так отчаянно и страшно, что Дамблдор вздрогнул и на секунду зажмурился. Но всё же зачерпнул остатки изумрудной жидкости, опустился на колени рядом с Лестрейнджем, и попросил ещё тише и горше:

— Пожалуйста. Это последняя. Выпьешь — всё закончится. Обещаю.

Родольфус буквально приник к чашке и залпом осушил её, а потом его вдруг выгнуло жуткой дугой, он перекатился лицом вниз и затих. Директор отбросил чашку, мгновенно подхватил его и, развернув на спину, увидел на искажённой гримасой ужаса лице словно разинутый в безмолвном крике рот и зажмуренные глаза. Поспешно подхватив медальон, старик склонился над Лестрейнджем, чертя палочкой сложную вязь заклятий. Жив. Да, определённо жив — но надо спешить. Что же...

— Так будет быстрее, — пробормотал старик себе под нос, делая ещё один взмах палочкой и вновь поднимая с земли носовой платок. Обратный путь буде проще, но надо торопиться.

На сей раз проход в скале он открыл своей собственной кровью. Выбравшись на берег, тут же аппарировал в свой кабинет в Хогвартсе, трансфигурировал один из стульев в кушетку, бросил на неё платок и вернул Лестрейнджу его облик. Он был очевидно взволнован и напряжён как струна, но не сделал ни одного лишнего движения — выбрав в шкафу пару зелий, смешал их, налил в стакан толстого зелёного стекла и, слегка похлопав Родольфуса по холодным щекам, заставил выпить. Некоторое время ничего не происходило, но потом Лестрейндж вздохнул поглубже — один раз, другой, третий...

— Хорошо, — прошептал старик. — Хорошо... ну давай же...

Лестрейндж измученно застонал, приоткрыл глаза, и его вырвало в ловко подставленный Дамблдором плоский и широкий сосуд.

— Хорошо... вот так, хорошо... слишком много дряни накопилось... ничего, справимся, — он опять наполнил стакан и протянул его совершенно измученному Лестрейнджу. Тот послушался — его снова вырвало, но взгляд постепенно становился всё более осмысленным. Дамблдор продолжил — вызвав рвоту ещё трижды, налил в стакан другое, почти чёрное, зелье. Родольфус машинально выпил и выдохнул — протяжно и расслабленно. Судороги и боль утихали, мир постепенно возвращал себе привычные очертания.

— Лучше?

— Намного, — сипло отозвался Родольфус, осторожно приподнимаясь повыше.

— Что ты чувствовал? — опасения за жизнь больше не было, и Дамблдор не смог удержаться от вопроса.

Родольфус, не ответив, вздрогнул, накрепко зажмурился и замотал головой, и поэтому не увидел выражения лица старого директора — тот глядел сочувственно и печально.

— Тогда покажи. Мне надо знать... это необходимо. Посмотри на меня.

Как ни странно, Родольфус послушался, и когда прозвучало негромкое «Легиллименс!», даже не попытался защититься, только сжался в комок, но глаз не отвёл. Контакт был коротким и почти незаметным — так мог работать только настоящий мастер. Присутствие чужого разума скользнуло и исчезло — директор отпустил его очень быстро, и Родольфус вновь закрыл руками голову и опять плотно зажмурился.

И заплакал.

— Удивительный талант, — задумчиво и печально проговорил Дамблдор спустя пару минут. — Талант, растраченный на чудовищные и бессмысленные вещи. Полагаю, это зелье вполне можно было бы использовать вместо заключения в Азкабане... неизвестно, что страшнее, правда ведь?

Родольфус кивнул, не находя слов, но Дамблдор продолжал смотреть на него настойчиво и почти сурово, и Родольфус выдавил:

— Д-да. М-можн-но.

— Смертельного проклятья эта гадость в себе не несёт, — Дамблдор вычертил палочкой несколько витиеватых знаков над самым его телом и удовлетворённо кивнул. — Впрочем, какие-то последствия могут возникнуть — я не знаю точного состава зелья. В любом случае, постарайся встать. Тебе пора.

— Да, — Родольфус медленно открыл глаза и неуверенно пошевелился, спуская ноги с кушетки. — Мне надо домой.

— Я бы не советовал тебе сейчас аппарировать.

— Я… дойду, — Родольфус тяжело поглядел на него и, подняв трясущуюся руку, с видимым усилием провёл ей по лицу.

— Пешком? — осведомился Дамблдор.

— Я… да. Не знаю, — Лестрейндж судорожно вздохнул и тяжёлой рукой потянул вниз ворот. — Но мне надо. Надо домой.

— Я могу открыть камин, — подумав, предложил Дамблдор. — Только один раз. Сейчас это лучший выход.

— Наш закрыт, — помолчав, с сожалением отозвался Родольфус. — Не поможет.

— Ты не подстраховался? — кажется, старик слегка удивился. — Не сделал, например, портал?

— Портал, — повторил Лестрейндж. — Да. Да, — сказал он снова и сунул руку за пазуху. Движения его были дёрганными и неверными, но сознание, похоже, к нему вполне вернулось — некоторое время он сидел так, отдыхая, а когда вынул руку, в ней был зажат обычный морской камень: простая галька, какой полно на морском берегу. — Где моя палочка?

— Вот она, — Дамблдор пошарил в рукаве, извлёк узорчатые ножны и протянул их владельцу. — Я дам тебе с собой составляющие для зелья. Их надо смешать в равных пропорциях, разделить на два раза и выпить через двенадцать и двадцать четыре часа. Запомнил?

— Двенадцать и двадцать четыре, — тускло повторил Родольфус, словно сказанное его вовсе не интересовало.

— И последнее. Посмотри на меня, — казалось, старик колеблется — как тогда, возле чаши с медальоном, но измученный Лестрейндж этого не заметил. Он опять равнодушно подчинился — хозяин кабинета взмахнул палочкой и прошептал:

— Так безопаснее. Обливиэйт.

Взгляд Родольфуса затуманился, и оставался таким довольно долго — будто бы простое заклинание на сей раз почему-то отняло у Дамблдора много времени. Когда он закончил, Лестрейндж сморгнул, вздохнул раз, другой, и повторил:

— Мне нужно домой.

— Иди, — просто сказал Дамблдор и напомнил: — Зелье. Не забудь — через двенадцать и двадцать четыре часа. И не вздумай сейчас лечь спать. Продержись до следующего вечера или хотя бы до полудня.

— Зелье, да, — Родольфус окинул взглядом кабинет, кивнул и быстро сжал лежащий на ладони камень — раз, два.

И исчез. Старик шумно выдохнул — лицо его исказила гримаса, как две капли воды напоминающая мучительные судороги его спутника. Как же тяжко... Но дело сделано — как ни крути, немалое оправдание.

— Возможно, теперь мы узнаем, — негромко пробормотал старик себе под нос, — насколько правы те, кто полагает, что порой зло может породить свою противоположность.

На узловатой сухой ладони тускло поблёскивал зеленоватый металл заветного медальона.