Мир тебе, Воин (джен)

Алмазному Богу снился сон. Нелепое нагромождение образов, которое может привидеться во время болезни. Он находился на Небесном Корабле и держал в руках тысячи канатов. Вокруг били молнии, гром сотрясал воды вспенившейся Аананди. Канаты качались на ветру и вдруг натянулись, будто кто-то схватился за другой конец. Потом этот кто-то начал тянуть тросы на себя. Алмазный Бог упёрся, но тросы, намокшие от дождя, скользили в руках, а тот, на другом конце, продолжал тянуть. Алмазный Бог прошептал слова — и тросы превратились в змей. Он сжимал их хвосты, приказывая жалить стоящего на другом конце. Но тот впитывал яд — и никак не умирал. Гадар снова зашептал — змеиная чешуя загорелась. Огонь от хвостов устремился к вражеским рукам. Огонь пожирал руки, впивался в сердце, но оно продолжало биться. Алмазный Бог сжал пальцы — и вдруг увидел в них пепел. Проклиная того другого, он пытался ухватиться за последние нити пепла, но нити выскользнули, и он остался с пустыми руками.

Он ненавидел такие сны. И порой готов был сорвать с окна проклятую тряпичную куклу, чтобы больше никогда не убаюкивал его дождь. Но в бессоннице таилась боль. Тело застывало плотной коркой, корка ломалась — и так без конца. Только во сне он забывал о боли.

Сегодня пробуждение принесло кроваво-солёный привкус поражения. Алмазный Бог отправился в тронный зал и приказал позвать Экейна.

Спустя несколько минут на пороге появился младший слуга.

— Оставь нас, — приказал он Третьему. — А ты проходи, располагайся, — он указал на ступени у своих ног.

Экейн послушно сел.

— Ты уже успел освоиться?

— Здесь очень красиво, — тихо проговорил слуга.

— Я всегда любил красоту… — он задумчиво посмотрел на мозаичные окна, в которых играл слабый утренний сет. — В прошлый раз мы говорили о моих знакомых, теперь поговорим о твоих, — глаза сузились, на губах появилась усмешка. — Расскажи о своём друге.

— О моём друге? — испуганно переспросил Экейн.

— О том, которого ты предал. Расскажи, как это было? Тебе понравилось?

— Не надо, — закрыв лицо руками, простонал Экейн.

— Тебе понравилось предавать? Становиться свободным от мелких обязательств, от пустых упрёков, от нравоучений, от доверия и любви?

Экейн замотал головой.

— И ты предашь его снова, правда?

— Нет!

— Предашь. Ты приведёшь его сюда.

— Я не смогу! — воскликнул Экейн. — Даже у Тария не получилось. Как я сделаю это один?

Гадар с мучительной болью поднялся с трона и опустился на ступени.

— Ты теперь не один, — он мягко коснулся лица своего слуги.

* * *

Когда Кайт открыл глаза, в окна уже проникал солнечный свет. Сидящий в кресле человек поднял голову и пристально посмотрел на него.

— Как вы себя чувствуете?

— Очень слабым.

— Вам больно?

— Всё прошло, не волнуйтесь. Это просто слабость.

— Я позвонил в школу и к вам домой. Сказал, что вам нездоровится. Надеюсь, после этого ваша мать перестанет отпускать вас сюда.

— Мама очень добрая. Кроме того, я согласился пообедать с будущим отчимом. Думаю, за это мне полагается некоторая свобода. Правда, обед состоится в субботу.

— Вот и отлично.

— Можно мне прийти в воскресенье?

— Для начала вам нужно вернуть себе способность ходить.

— Силы скоро вернутся, — пообещал Кайт.

— У меня сегодня важная встреча в лаборатории, — с досадой глядя на часы, проговорил профессор. — Я отложил все остальные дела, но её отложить не получилось.

— Всё в порядке. Я просто полежу немного.

— Я говорил с Триггви. Он попросил Ияри прислать сюда одного из стражей.

— Профессор…

— Не хочу, чтобы вы оставались один в таком состоянии.

— Вряд ли я понадоблюсь Гадару.

— Страж пробудет здесь до моего возвращения, — сказал Норвен, вставая. — Отдыхайте. Я сейчас принесу завтрак и буду собираться.

У двери он остановился, пытаясь подобрать какие-то слова, но ничего не нашёл, кроме короткого и невыразительного:

— Спасибо, Кайт.

Отнеся завтрак, он стал складывать документы. Потом открыл шкаф. На деловую встречу свитер не наденешь, а заниматься гардеробом последние дни времени совершенно не было. Он выдвинул ящик с новыми рубашками. Взгляд упал на запечатанную упаковку. Здесь не было ни одной вещи с короткими рукавами. Даже в жару, даже домашние футболки — свои шрамы он больше всего не хотел показывать самому себе. И эту рубашку купил по ошибке.

Норвен нерешительно повертел в руках упаковку, потом распечатал и взял с полки галстук. Отутюжив одежду, он переоделся и посмотрел в зеркало. Там отражался незнакомый человек с гладкой, неестественно белой кожей.

Каменный выступ камина, построенного отцом из любви к помпезности, вдруг начал приобретать формы волчьей головы — и в комнате появился страж. Он кивнул ему, взял сумку с документами и вышел в солнечное сентябрьское утро.

Норвен проходил между заводами и складами, до сих пор не веря, что он — это он. Бетонные стены фабрик сменились зеркальными стенами вестибюля станции. Он вглядывался в них украдкой, как в детстве, когда надеешься увидеть отражение супергероя из новой серии мультфильма, просмотренной за завтраком. Сегодня зеркальная поверхность не показывала ни гигантского робота, ни рыцаря в сияющих доспехах, ни волшебника в остроконечной шляпе, но отражающийся там человек казался невообразимее, чем все роботы, рыцари и волшебники.

Метро выдохнуло его в центре города, за высотными зданиями краснела верхушка нелепой башни. Откуда-то прилетел ветер, уже несущий с собой неуловимую прохладу осени. Впервые за много лет Норвен чувствовал прикосновение к своей коже солнца и ветра. Хотелось замереть и стоять так. Он посмотрел на часы и прибавил шаг.

Старый охранник на проходной помахал рукой, улыбнувшись:

— Господин Войд, сколько здесь работаю, впервые вижу вас в летней рубашке.

— Я тоже вижу себя впервые, — пробормотал Норвен.

— А лето-то почти закончилось. Вам нужно успеть погулять под солнышком. Очень уж вы бледный.

Норвен усмехнулся и пошёл к лифту.

В конференц-зале, где он докладывал о ходе исследований, были такие же зеркальные стены. Прекрасная память позволяла не заглядывать в подготовленный текст, и он смотрел, казалось, на сидящих напротив людей, но на самом деле — мимо них — на самого себя.

После совещания он извинился за необходимость уйти раньше и покинул зеркальный зал. Яркое небо блестело над крышами небоскрёбов. Ветер трепал тонкую рубашку, пробуждая чувство безумной юношеской свободы. Норвен снял галстук и расстегнул верхние пуговицы, впуская в себя больше ветра. Потом посмотрел на часы.

«Солнце подождёт», — решил он и поспешил к метро короткой дорогой через заросший сквер. Строители детской площадки не предполагали, что спустя несколько десятилетий вокруг появятся огромные здания из стекла и бетона и накроют вечной тенью этот клочок зелени. Теперь ржавая горка и качели привлекали разве что хозяев собак и тех, кто торопится. Но сегодня на низких качелях сидел человек в чёрном.

«Пришёл сюда после похорон…» — с суеверным страхом подумал Норвен.

Человек поднял голову, и он узнал Майта Тойли.

— Ты?

— Я ждал тебя, — проговорил Экейн. — Наверное, ты тоже ждал меня.

— С чего это? — презрительно проговорил Норвен. — Ты продал себя Гадару! Надеюсь, он хотя бы заплатил тебе достойную цену!

— У меня не было выбора!

— Неужели?

— Ты не понимаешь… — на глазах Экейна выступили слёзы. — Не все могут быть такими, как ты. Я… боюсь боли.

— Да что ты знаешь о боли? — шагнув к нему, проговорил Норвен. — Как ты смеешь лить тут слёзы? А когда я плакал и умолял помочь? Ты забыл?

— Нет, нет! Не забыл! Не смог забыть… Потому и вернулся в Храм. Хотел как-то искупить… Но ничего не вышло… И теперь я должен привести тебя. Пойдём со мной!

— Ты с ума сошёл?

— Пожалуйста! — он схватил его за руки. — Я не хочу снова причинять тебе боль. Но я должен привести тебя. Если я не выполню приказ… — он вздрогнул, вспоминая Тария, целую ночь горящего изнутри.

— Сам разбирайся со своим хозяином! — он попытался оттолкнуть Экейна, но тот только крепче вцепился в его запястья — и вдруг разжал пальцы.

— Твои руки! — потрясённо прошептал Экейн.

— Я больше не тот мальчишка, над которым вы могли издеваться! И за твоей спиной нет Ауриго! Глупо было думать, что ты сможешь победить меня один!

Плечи Экейна мелко задрожали, то ли от смеха, то ли от слёз:

— Я теперь никогда не бываю один.

Тень за его спиной заблестела, становясь жидкой. Чёрная вода закипела, из неё выросла высокая фигура. Она сделала шаг — и слилась с человеческим телом. Тьма залила глаза Экейна до белков, вены налились чёрным. Он схватил запястья Норвена железной хваткой, ища шрамы, которые можно было бы наполнить огнём боли, ища — и не находя.

— Ни единого… Ни единого шрама! — прорычало чудовище губами Экейна. — Как?

— Не твоё дело! — грубо выкрикнул Норвен.

— Я хочу знать, как ты исцелился! — чёрные бездны впились в Норвена, голову пронзила острая боль. Тот, чьи глаза смотрели на него глазами Экейна, пытался вырвать ответ.

Норвен поднял голову и медленно выговорил:

— Не смей читать мои мысли.

И резко вытолкнул его из своего сознания. Экейн повалился на высохшую траву.

А Норвен повернулся и пошёл к лабиринту стеклянных зданий. Каждый шаг возрождал какую-то далёкую силу. Вернулся ветер. Казалось, он сам приказывал ему поднимать к небу палую листву и семена догорающих цветов. В тоннелях метро ветер утих, но вырвался на свободу на дороге к Храму.

«Зайду быстро к Кианану, домой ко мне они сегодня не осмелятся явиться».

Перед разомкнутой аркой теперь висела натянутая между металлическими столбиками цепочка. Табличка сообщала, что Храм Даглар закрыт на время проведения реставрационных работ. Обойдя цепочку, Норвен направился к музейному зданию.

На скамье возле Большого пруда читал книгу Аран Дипэк. Норвен замедлил шаг и пробормотал приветствие.

— Здравствуй, Войд, — кивнул старик. — Давно не виделись. Ты выглядишь взволнованным.

— Встретил старого друга, — сквозь зубы ответил его бывший ученик.

— Друзья — это хорошо, — улыбнулся Дипэк. — Кианан вот позволил мне заглянуть в вашу библиотеку, хотя Храм закрыт. Я столько искал эту книгу. Когда тут работал Тарий, было намного удобнее. Куда он запропастился?

— Вы не знаете, где Кианан? Мне надо с ним поговорить.

— Я видел его у заводи. Ступай. Кианан — очень мудрый человек, он непременно что-нибудь тебе присоветует.

Норвен поклонился и направился к ручью.

По-прежнему ярко светило солнце, стрекозы носились, расписывая небо невидимыми знаками. Всё также ярко горели листья под ногами. Но что-то нарушало эту картину, словно фальшивая нота в мелодии, неверная тень на картине. Норвен вспомнил разговор с Экейном — нет, не это. Раньше. Слова Тария: «После окончания фестиваля дурак Альраи сам вручил мне ключ от цепей Гадара. Скрижаль лежала на траве, а он решил, будто это оброненный мной документ из архива». И сейчас… «Кианан — очень мудрый человек».

Норвен ускорил шаг, чувствуя, как стынет ветер.

Настоятель сидел на скамье, листая страницы старых легенд. Заметив Норвена, он положил книгу на колени.

— Саймон сказал, ты попросил у него стража.

— Страж скоро вернётся, — пробормотал Норвен, всё ещё не веря, что собирается это произнести. — Я пришёл к вам сказать, что виделся с Майтом Тойли. Но я скажу другое. Кианан, тогда, после окончания фестиваля, вы знали, что отдаёте Тарию?

Пальцы сжали переплёт старой книги. Альраи медленно опустил взгляд.

— Быть того не может… — прошептал Норвен. — Так я прав? Вы знали? Знали, что это за скрижаль?

— Знал, — ещё тише ответил Альраи.

— Но если вы знали, то почему… не спрятали, не уничтожили?

— Её нельзя уничтожить, — глухо проговорил Альраи, — чего я только не пробовал. А всё спрятанное, рано или поздно находится.

— Ради всего святого! Вы сами отдали её ему? Ключ от цепей Гадара?

— Да.

— Но зачем?

— Она всё равно когда-нибудь бы нашлась, а может, Гадар и сам раньше порвал бы свои оковы!

— Пусть когда-нибудь, но не теперь! Вы же сами говорили, что вы Хранитель! Вы должны были защищать Гелиадор от Тёмного Бога, а не выпускать его!

— Я и пытаюсь защитить Гелиадор! — белея лицом, воскликнул Альраи. — Защитить от тьмы не на год, не на сотню лет, а навсегда! Ты говоришь, пусть скрижаль нашлась бы когда-нибудь. Но кто будет тогда Хранителем? А если им окажется такой, как дед Деврая? Готовый закрывать на всё глаза, боящийся даже шороха шагов тех, в чьих кошельках звенит золото! А главное — кто будет тогда воплощением Богов? Думаешь, они пробудятся в таких, как Ауриго и остальные, истязавшие тебя?

— А вы были уверены, что Наал и Табит пробудятся во внуке Деврая и в Валентайн?

— Дело не в них, — голос настоятеля стал тише, в нём прозвучала боль. — Не их руки могли держать меч, способный убить Гадара.

— Сорнэй?

— Да, Сорнэй! Я видел, как ты что-то выбросил в пруд. А потом в лунном свете заметил металлическую пластину и достал из воды. Тарий бегал по Храму, тряс тебя, задавал вопросы другим, облазил весь парк. И я понял, что он ищет её. Я не мог понять почему. Ты определённо должен был прочесть те слова — и ничего не произошло. Ни тогда, ни на следующий день, ни потом. Но то, как нервничал Тарий, говорило, что это не просто металлическая безделушка, не чей-то розыгрыш. Я стал искать ответы в библиотеках. И когда стал архивариусом, получил доступ к архивам Храма Даглар. Там я нашёл описание ключей от оков Гадара — священных слов, записанных на металлических скрижалях, обещающих исполнение желания в обмен на возвращение Бога Тьмы. Но в тексте скрижалей таилась ложь. Лишь третий, прочитавший скрижаль, обретал желаемое. Я осмотрел пластину и нашёл на оборотной стороне две вертикальные линии. Тогда я понял, почему Тарий подбросил тебе ключ, он хотел стать Третьим.

Правду о падении Гадара я узнал раньше, чем получил имя Альраи. Возможно, в тот день Вилен Деврай выпил лишнего, а может, ему стало слишком тяжело нести эту ношу в одиночестве. Он сказал, что я всё равно стану Альраи после его смерти, и открыл мне всё. И, признаться, по прошествии лет мне трудно упрекнуть его в несдержанности. Я никому бы не пожелал жить с этой тайной.

У нас было оружие — священный меч. Но не было рук, способных держать его. В чьём сердце мог возродиться Бог Войны? И тогда я вспомнил легенду, что поведал мне Джая Савитар. Он говорил, все наши дороги свиты в серебристую спираль, блестящую во тьме пространства и времени. Мы все идём по ней, жизнь за жизнью. И когда ступаем на последний виток, наши души сияют в ночи, подобно звёздам. Тогда я счёл это просто красивой сказкой, попыткой утешить моё начавшее утрачивать веру в людей сердце. Но узнав о Гадаре, я снова обратился к древним рукописям. Долгое время мне действительно попадались одни лишь легенды и сказки. И вот в сочинениях одного астронома я вычитал, что появление тех, кто проходит последний круг по спирали, отмечается в небесах. И нашёл формулы, способные определить время рождения завершающих свой путь. Я не верил в звёздные гороскопы, но в шутку решил провести вычисления — и получил дату с точностью до секунды. А ещё через несколько лет на фестивале я встретил молодую женщину с ребёнком. Несмотря на царящее вокруг праздничное настроение в её глазах была печаль. Мы разговорились. Оказалось, она родилась в Гелиадоре, но, выйдя замуж, уехала на север. Родители не поддержали её выбор и прервали всякое общение. Даже на внука не хотели посмотреть. Недавно отец всё же пригласил их погостить, но отношения опять не ладились. Ей было одиноко. Все слова, что она мечтала сказать своим родителям, она тогда сказала мне. О том, какой была свадьба и белое платье, как гордились свёкор со свекровью, узнав, что у них будет внук. Как она волновалась перед родами. Какая вьюга была утром, и какой удивительный звёздный дождь шёл вечером. Она запомнила время рождения до секунд. И это были те самые секунды! Ей хотелось дать сыну южное имя, но свёкор настоял на своём — Кайтос Сорнэй — что-то о звёздах и королях. Я видел этого ребёнка. Он сидел на руках матери и разглядывал плывущие Небесные Корабли. И клянусь, Норвен, в ту минуту я почувствовал облегчение, что эта женщина скоро вернётся на север и север навсегда отнимет его у меня. Но этой весной, прогуливаясь перед закатом вдоль Аананди, я встретил мальчика, только приехавшего с севера. Он попросил помолиться за свою мать Беату Сорнэй. Я спросил, как его имя. Он ответил: «Кайтос Сорнэй», — Альраи закрыл лицо руками. — Годом позже, месяцем позже! Но судьба привела его ко мне в год его шестнадцатилетия прямо перед началом фестиваля.

— Значит, Гор Скалатэни… Кайт говорил, заплативший за участие в фестивале человек даже не помнил его имени.

— Гор — мой друг. Я попросил его помочь, но, подписывая чек, он вряд ли запомнил содержание просьбы.

— Вы… купили его!

— Я не думал, что совершаю что-то плохое. Им с матерью действительно нужна была поддержка. И участие в фестивале стало бы такой поддержкой. Я не фанатик, слепо верящий легендам, я просто хотел посмотреть, действительно ли он похож на того, в чьём сердце способен пробудиться Мелкон. И с самого начала меня начали одолевать сомнения. Его отношения с остальными участниками не ладились, он не достаточно успевал в учёбе. И всё же, когда он заблудился на той горе, я не смог его исключить. Джая говорил, что он не Мелкон, но я продолжал надеяться. Начался фестиваль, и надежда моя таяла. Ушёл Триггви, а Мелкон не терял товарищей. Кайтос продолжал ссориться с Биджоем и блуждал в одиночестве по Гелиадору. Всё это совсем не походило на Бога Войны. Но когда Твид Садатони поскользнулся на своём корабле, я увидел чудо! И я подумал, что это Мелкон. Что я испытал в то мгновение! Великую радость, что мои надежды сбылись. Но и неизмеримую тяжесть — ибо мне предстояло принять самое трудное в моей жизни решение.

— Боги, и вы решились? — дрожа, прошептал Норвен.

— Решился. Я достал скрижаль, которую хранил много лет, и отдал её Тарию.

— Вы поэтому оставили его при Храме?

— После того, что он сделал с тобой, я не мог позволить ему продолжать занимать должность куратора. Но я не хотел терять его из виду и предложил занять вместо себя пост главного архивариуса.

— Почему вы сами не прочитали текст на скрижали? Стали бы Третьим! — презрительно проговорил Норвен.

— Не думаю, что это подействовало бы. Я не собирался отдавать Гадару Гелиадор.

— Возродили бы его, а в награду за услугу попросили бы прикончить самого себя.

— Он не стал бы выполнять такое желание.

— А вы бы попробовали! Или лучше было поручить грязную работу Тарию?

Альраи невольно посмотрел на свои руки.

— Не могу поверить в то, что вы рассказали! С того момента, как пробил этот проклятый колокол и он решился идти на Акелдаму, я каждую минуту боялся, что Гадар вернулся и я оказался причастным к его возвращению. А вы так просто говорите мне, что сами отворили ему дверь!

— Просто? Нет, Норвен, ничто не давалось мне с таким трудом, как это злополучное решение! Когда вы вернулись с Акелдамы и стало ясно, что та формула была ошибочна, что в душе Кайта нет обещанного света, как я винил себя!

— Не могу поверить! — потерянно повторил Войд. — Зачем вы вообще пригласили меня сюда, если затевали такое? Вы знали, как я ненавижу это место! Но заставили приходить каждую неделю, да ещё отправили развлекать этих детей!

Настоятель молчал, потом проговорил, опустив глаза:

— Кайтос…

— Что Кайтос?

— Я думал, рядом с тобой Мелкон может показать себя.

— Рядом со мной? При чём тут… — и не договорил, поняв. — Так вот кого вы видели во мне? Слугу Гадара? Встретив которого, Мелкон должен был снова достать свой меч?

— Норвен…

— А Майт вам понадобился, чтобы мои воспоминания стали ярче и я сильнее срывался на Кайте, побуждая его проявить божественный гнев? Я прав?

Альраи сжался под его взглядом.

— Я верил вам! Все эти годы я верил только вам! Думал, вы искренне относитесь ко мне, а вы просто «не хотели терять меня из виду» на случай, если придётся пробуждать Мелкона!

— Нет, Норвен!

— Замолчите! Вы спасли мне жизнь, и я всегда буду в долгу перед вами. Но я больше не могу его выполнять.

Он сделал шаг, собираясь уйти.

— Подожди, — прошептал Альраи. — Я должен это сказать. Ещё один человек видел тогда, что Ауриго и остальные делали с тобой. Это был Тарий. И он не позволил бы Ауриго убить тебя, потому что тем вечером собирался подбросить тебе скрижаль. Я остановил истязание раньше, но твоей жизни ничего не угрожало.

Норвен побрёл, глядя перед собой невидящим взором. Он плохо помнил, как миновал арку ворот, как прошёл вдоль серых стен и остановился возле дома, втиснутого между фабрикой и складами. В гостиной, слабо освещаемой солнцем даже днём, горели светильники. Мальчик сидел с книгой на диване. У его ног дремал каменный волк.

Норвен жестом отпустил стража, и тот исчез, слившись с каменной кладкой камина.

— Как вы? — коротко спросил он.

— Хорошо. А вы?

— Не очень. Я встретил Тойли.

— Он что-то сделал вам? — Кайт собирался встать.

— Ничего он не сделал, — проговорил Норвен, возвращая его на диван.

— Тогда почему у вас такое лицо?

— Обычное лицо, — проворчал он. Некоторое время Норвен мерил шагами тесную гостиную, потом сел рядом с Кайтом. — Я снова прошу дать мне обещание, что вы больше никогда не пойдёте в Храм.

— Но профессор…

— Прошу вас! Это очень важно для меня. Если вы думаете, что чем-то обязаны Альраи, то знайте, это не так! Вы не должны приходить в Храм. И я тоже больше никогда не приду туда.