Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением (гет)

26 января 2000 года — среда

В войне нет ничего хорошего. Обыкновенный ад, и кто-то выживает, а кто-то нет.

Майкл Чимино

Гермиона приходит в себя в Мунго. Сложно перепутать с чем-то её блёклые, бесцветные стены и запах антисептиков, тихие голоса и далёкий плач. Во всех больницах, магловских ли, волшебных, царит одно и то же чувство обречённой надежды.

По всем канонам, Гермиона должна бы чувствовать себя, будто её избили до полусмерти, и всё-таки ощущает себя замечательно. Возможно, уставшей, да и пальцы, лежащие поверх одеяла, подрагивают, но боли нет.

Она приподнимает одеяло и осматривает нижнюю часть своего тела. Одна нога забинтована, но прямая, как прежде. Живот выглядит так, будто его никогда не ранило режущим заклинанием, если не считать тонкого бледного шрама.

— Волшебство, — бормочет Гермиона. Она никогда не перестанет удивляться.

Единственным настоящим сюрпризом оказывается пустая палата. На тумбочке стоят цветы, на стуле висит пальто, так что она уверена, что Драко был здесь, но не может представить, куда он мог подеваться.

Несмотря на логический склад ума, Гермиона чувствует, как её охватывает паника: сердце бешено колотится в груди, дыхание становится прерывистым. Разум заполняют воспоминания о битве — от Хогвартса и Сивого, склонившегося над учениками с окровавленной мордой, до Хоксворта, умоляющего сохранить ему жизнь, и искалеченной ноги. Гермионе не привыкать к травмам, но даже её постоянная потребность знать больше не помогает унять тревогу.

Открывается дверь, и входит целительница, улыбаясь пришедшей в сознание Гермионе. Она произносит диагностическое заклинание и внимательно рассматривает диаграмму.

— Тс-с, — говорит целительница. — С вами всё хорошо. Вы в безопасности. Мы находимся в больнице Святого Мунго. Меня зовут Вивиан.

Целительница Вивиан призывает маленький флакон и откупоривает его. Гермиона трясёт головой, ей совсем не хочется засыпать.

— Это всего лишь успокаивающий бальзам, — уточняет она. — Он не усыпит вас.

Вивиан вкладывает флакон в руку Гермионы, и та выпивает его залпом. Спустя секунды, которые тянутся как часы, она вновь обретает контроль над своим телом. Паника уступает место смущению, и Гермиона прикрывает глаза дрожащими руками.

Нежные, прохладные пальцы целительницы ложатся на её запястье.

— Миссис Малфой, — тихо произносит она. — Пожалуйста, расслабьтесь.

— Простите, — выдыхает Гермиона. Целительница крепко, но безболезненно сжимает запястье. Затем она медленно опускает её руку, и у Гермионы не остаётся другого выбора, кроме как смотреть ей в лицо. У Вивиан добрые голубые глаза, и Гермиона не отрывает от них взгляда.

— Прошу вас, не извиняйтесь, — говорит она. — Последние три года день за днём я становлюсь свидетельницей десятков травм. Волшебный мир пережил много сражений и потерь, и было бы поистине удивительно, если бы и вы сумели избежать их. В этом нет ничего постыдного.

Гермиона сглатывает и заставляет себя дышать. По ощущениям проходит целая вечность, прежде чем она находит в себе силы ответить:

— Всё нормально. Я в порядке.

Целительница улыбается ей.

— С вами всё хорошо, а скоро станет ещё лучше. Вы провели без сознания почти четыре дня, миссис Малфой. У вас были обширные повреждения левой ноги, большая часть которых уже восстановлена, хотя, вероятно, ещё некоторое время вы будете хромать. Наибольшие опасения вызывает травма вашего мозга. Мне сообщили, что вы уже сталкивались с Круциатусом?

— Да, — шепчет Гермиона. Потускневшие воспоминания о Беллатрисе перемешиваются со свежими о Долохове, она как наяву видит их нацеленные на неё волшебные палочки.

— Тогда вы должны быть знакомы с побочными эффектами. У вас произошло кровоизлияние в мозг, которое вызвало серьёзную внутричерепную гематому. Пришлось потрудиться, чтобы стабилизировать ваше состояние. Честно признаться, мы так и не разобрались, почему повреждения не оказались ещё серьёзнее. Наверное, кто-то хорошо оберегал вас.

Гермиона с трудом сглатывает, опуская взгляд на обнажённое запястье, где обычно находится браслет. На ум приходят слова Драко, но он не обещал никакой защиты, а только сигнал и возможность безбарьерной трансгрессии, однако другого объяснения нет.

— Но… Я поправлюсь? — спрашивает Гермиона после долгой паузы.

— Обязательно поправитесь, — заверяет её целительница. — А пока постарайтесь немного успокоиться.

— Спасибо, — тихо отвечает Гермиона.

— Не нужно благодарности, — смеётся Вивиан. — Миссис Малфой, если позволите, то это я бы хотела поблагодарить вас.

— Что? Почему? — недоумевает Гермиона.

— Пока вы находились без сознания, многое произошло, — объясняет Вивиан. — На следующий день после «Косого марша» все ведьмы и волшебники, достигшие совершеннолетия, смогли отдать свой голос за нового министра магии — впервые в истории у нас появился министр, избранный народом.

— Кто? Кто стал министром? — спрашивает Гермиона. Демократическая практика голосования — это уже больше, чем она могла когда-либо мечтать.

— Артур Уизли, мэм, — отвечает Вивиан.

Внутри крепнет удивление, за которым тут же следует необъяснимое облегчение. Если бы она могла выбрать кого угодно, Артур занял бы одно из первых мест в её списке. Он добр и к тому же знаком с запутанными традициями магического общества, которые всегда ускользали от понимания Гермионы. Кроме того, он искренне верит в ценность маглов и не прочь поучиться у них.

— Вы… не шутите? — шепчет Гермиона. — Мистер Уизли… в самом деле?

Вивиан протягивает руку и бережно сжимает дрожащую ладонь Гермионы.

— В самом деле. Это была практически безоговорочная победа. Насколько я знаю, его рейтинг составил девяносто семь процентов. И знаете, что он сделал первым делом?

— Упразднил ВМН?! — Голос Гермионы срывается, в ней борются волнение и облегчение. Они победили!

— Не совсем, — отвечает Вивьен. — Первым законом, который ввёл министр Уизли, стал Закон о защите от дискриминации. Согласно ему, ко всем ведьмам или волшебникам, независимо от их крови или наследия, следует относиться с равным достоинством и уважением, и все люди имеют равное право на образование и защиту.

Гермиона, похоже, ничего не может с собой поделать — разражается неконтролируемыми слезами, несмотря на ещё действующий успокаивающий бальзам. Целительница снова и снова сжимает её руку, желая успокоить. Она не торопит, пока Гермиона пытается разобраться в своих чувствах. Растёт ликование: она годами отстаивала идею, что маглорождённые волшебники ничем не хуже других. Ей казалось, что за такой закон придётся бороться до конца жизни, а теперь он вдруг стал реальностью.

Вместе с тем она злится, что одиннадцатилетней Гермионе Грейнджер не повезло иметь никакой защиты от волшебного мира.

— Спасибо, — наконец говорит она. — Спасибо, что рассказали.

Вивиан кивает, и Гермиона замечает невольные слёзы в её голубых глазах.

— Я полукровка, миссис Малфой. Насколько я могу судить, министр Уизли — лучшее, что случилось с нашим миром за последнее десятилетие, и почему-то мне кажется, что я должна поблагодарить вас и за это тоже.

Гермиона качает головой.

— Семья Уизли всегда была достойной волшебной семьёй. Артур с Молли приняли меня как родную, как только мы познакомились. Это… лучшая новость, на которую я могла надеяться.

Дверь палаты снова распахивается, и Вивиан выпрямляется.

— Я так рада, что смогла сообщить вам эту новость. Уверена, вашему мужу тоже есть, чем поделиться.

Гермиона устремляет взгляд за её плечо в поисках Драко, и ей становится больно от его близости.

— Спасибо, Вивиан, — тихо благодарит Гермиона. Целительница отходит и покидает палату, неслышно закрывая за собой дверь.

Как только они остаются одни, Драко подходит, садится рядом и нежно касается пальцами её подбородка. Облегчение и изнеможение будто бы навечно поселились в его лице, и Гермиона с трудом может вспомнить время, когда они улыбались без скрытых тревоги и напряжения.

— Значит, она тебе рассказала? — спрашивает он. — Об Артуре?

Гермиона кивает.

— И о новом законе против дискриминации. Не могу дождаться, когда прочту его.

Драко издаёт смешок и наклоняется вперёд, прижимаясь в ласковом поцелуе к её лбу. Гермиона закрывает глаза и вдыхает — не будь она прикована к этой чёртовой кровати, то прижалась бы к нему на ближайший десяток лет и не сдвинулась с места ни на дюйм.

— Грейнджер, ты, можно сказать, написала его. Я позаимствовал большую часть из твоего билля о правах оборотней, а Артур немного внёс некоторые корректировки, добавив предрассудки в отношении крови, — уточняет Драко.

— Но… но… оборотни?! — протестующе восклицает Гермиона.

Драко приглаживает её волосы, и она с трудом может представить, как сейчас выглядит.

— Они с Биллом уже разрабатывают другую поправку. Артур хотел обсудить его с тобой, но могу с уверенностью сказать уже сейчас, что тебе предстоит много работы в ближайшее время.

— Похоже, мне всё-таки придётся нанять несколько человек для «Фонда имени Грейнджер для защиты магических существ», — поддразнивает Гермиона.

Драко улыбается.

— Что ж, я рад, что нашёл время пообщаться с ним. Ты официально принята на работу, Грейнджер. Артур уже подписал все контракты на сотрудничество с твоим фондом.

— Драко! А что, если бы я не хотела? Что ещё я пропустила за четыре дня? — стонет Гермиона. У неё кружится голова при мысли о возможности проконсультироваться напрямую с министерством.

Драко принимает серьёзный вид, и Гермиона чувствует, как внутри всё сжимается. Именно такими она помнит дни, последовавшие за битвой за Хогвартс: почему-то у всех тогда были одинаковые выражения лиц, когда начали подсчитывать потери.

— Хоксворт признался во всём под действием сыворотки правды, — говорит Драко. — Большую часть времени он в сознании, но ослеп на оба глаза, а нервная система полностью разрушена в результате пыток Долохова. Его поместили в Мунго на всю оставшуюся жизнь под усиленный контроль.

— А что Долохов? — уточняет Гермиона, выплёвывая его имя словно ядовитый сгусток. В ноге эхом отдаётся фантомная боль, и она сомневается, что сможет навсегда от неё избавиться.

Драко морщится и отводит взгляд.

— Он тоже… не в себе. Я зашёл слишком далеко.

Гермиона сглатывает. Она знала об этом ещё до того, как спросила. Она и сейчас как наяву чувствует наэлектризованный Круциатусом воздух в министерстве. Если бы она не умоляла Драко остановиться, Долохов скончался бы на месте от приченённой ему боли.

Это было бы одновременно и милосердием, и тем, чего она никогда не желала бы для Драко. Гермиона постоянно ощущает, как внутри неё сгущается тьма от произнесённых смертельных проклятий, пускай даже они и были необходимы, — теперь она сомневается, что когда-нибудь почувствует себя такой же чистой, как прежде.

— Ты спас меня, — говорит Гермиона, потому что другого способа заставить его простить себя не существует.

Драко кивает.

— Я знаю. И мне ни капли не жаль.

— Вот почему ты смог это сделать, — шепчет Гермиона. Она помнит, как он однажды сказал ей то же самое, когда она призналась в убийстве Сивого.

— Да, — соглашается Драко. Он качает головой, разгоняя мысли, и Гермиона пытается ободряюще улыбнуться.

— Как там Уизли? — спрашивает она. — Тео? Чжоу? Невилл?

— С Уизли всё в порядке. Отделались порезами и синяками, ничего такого, с чем не справятся целители Мунго. Невилла задело, но его уже подлатали. Тео тоже цел и невредим, вернулся домой к Полумне.

Он замолкает, и Гермиона повторяет про себя его слова. Он кое-кого упустил.

— Расскажи мне, Драко. Расскажи, кого мы потеряли, — серьёзно шепчет Гермиона. — Я знаю, что это тяжело, но ты должен.

Он вздрагивает и берёт её руку в свою, переплетая пальцы. Несколько мгновений Гермиона смотрит, как он дышит, собираясь с духом.

— Чжоу погибла, — говорит он. — Парвати погибла. Долиш тоже. Ещё несколько человек, с которыми мы лично не знакомы. Довольно много авроров — некоторые выполняли приказы и попали под перекрёстный огонь, а некоторые перешли на нашу сторону и пали. Блейз потерял руку из-за тёмного проклятия, но с ним всё в порядке. Проклятие, которым Долохов поразил Поттера, практически оглушило его на левое ухо, но в остальном всё.

Гермиона сжимает его руку так сильно, что хрустят кости, и закрывает глаза. Столько смертей и боли, и ради чего?

— Гермиона, — голос Драко звучит мягко, напряжённо и невероятно близко. Она кивает, но не способна ответить. Другой рукой Драко обнимает её за плечи, и она внезапно оказывается прижатой к его груди, утыкается носом в тёплую шею. Гермиона цепляется за него, пытается представить мир, который отличается от настоящего, где её друзья росли без страха, где живы Тонкс, Чжоу, Ремус, Добби и Нарцисса.

— Мне так жаль, — наконец выдыхает Гермиона. Она ни в чём не виновата, конечно же, но в жизни случаются моменты, когда просто-напросто не находится правильных слов, и именно об этом она сожалеет.

— Мне тоже, — отвечает Драко.

28 января 2000 года — пятница

В «Норе» царит немного напряжённая атмосфера, даром что Молли Уизли постаралась с ужином на славу. Разговоры тише обычного, все взгляды прикованы к новому шраму на лбу Чарли — Гермионе ещё только предстоит избавиться от этого порыва, так же, как и к Гарри, который подсознательно поворачивает голову, чтобы лучше слышать здоровым ухом.

К пустым стульям рядом с Джорджем и Роном.

— Блейз с Падмой развелись, — говорит Джордж. Капилляры в глазах полопались, нога под столом бессознательно дёргается. Несмотря ни на что, он продолжает пить исключительно воду, и Гермиона не знает, гордилась ли она им когда-нибудь сильнее, чем сейчас.

— Дин Томас с Кэти Белл тоже, — добавляет Драко. — Тео сказал, что Полумна опубликует это в следующем выпуске «Придиры» вместе с другими разводами. Цифры начинают складываться, а ведь идёт только первая неделя.

Миссис Уизли кивает.

— Да, Артур упоминал, что за последнюю неделю оформлили больше разводов, чем за последние четыре десятилетия.

— Так и есть, — соглашается Перси. — А ещё мы столкнулись с большим количеством беременностей, многие из них которых нежелательные. Пары просто следовали рекомендациям ВМН и теперь оказались в безвыходной ситуации. Помните Мариэтту Эджкомб? Они с Майклом Корнером как раз в таком положении.

— Какой кошмар, — бормочет Джинни, положив руку на неумолимо растущий живот. Она снова сидит рядом с Гарри — злость от запрета на участие в Марше угасла, стоило узнать, что на самом деле произошло и в какой опасности оказалась её семья. Перед лицом новой войны просто не осталось места для злости.

— Анджелина наконец-то избавилась от этой змеи, Адриана Пьюси, — добавляет Джордж. — Она уезжает из страны. Недавно написала, чтобы извиниться за скорый отъезд. Сказала, что не может больше оставаться здесь после стольких потерь.

Повисает тишина, Гермиона отпивает тыквенный сок. Её думы обременены предстоящими похоронами Чжоу, безотрывно следующими за вчерашними похоронами Парвати. Падма весь день выглядела бледной тенью самой себя, Джордж не отходил от неё ни на шаг, когда увидел. Она схватила его за рукав до побелевших пальцев.

С тех пор она не покидала квартиру Джорджа, разве что для того, чтобы оформить развод с Блейзом.

— Как Падма? — спрашивает Рон. Очевидно, он думает о том же, о чём и Гермиона.

Джордж вздыхает.

— С ней всё хорошо. Думаю, она поживет у меня какое-то время. У меня есть свободная комната, а её родители уже вернулись во Францию. Им невыносимо оставаться здесь, и я их не виню.

— Джордж, ты уверен? — уточняет Молли. — Ты уверен, что не против, если она останется?

На лице Джорджа мелькает любопытство, и всё же он медленно кивает.

— Да, мам. Похоже, это здорово, когда кто-то рядом. С появлением Парвати я как-то привык к этому. И Падма понимает. Мне не хочется, чтобы она… — он на мгновение замолкает и откашливается: — не хочется, чтобы ей довелось узнать, каково это… Но она понимает. И, наверное, в этом смысле мы подходим друг другу.

Молли отводит заслезившиеся глаза. Гермиона даже представить себе не может, как тяжело ей было наблюдать, как дети проходят через подобное. В этом она находит единственное утешение от родительского Забвения — по крайней мере, им не пришлось видеть её такой. Она больше не та маленькая девочка, которую они отправили в Хогвартс.

— А когда ты собираешься развестись, Рон? — тихо спрашивает Артур. Вопрос висел на языке у каждого из собравшихся, но Гермиона не удивилась, что именно Артур его задал.

Рон хмурится.

— Думаю, что обсужу это со своей женой, когда она очнётся.

— Рон, я серьёзно…

— Мам, я тоже серьёзно, — перебивает Рон. — Это решение только моё и Ханны.

— Я понимаю, дорогой, — Молли поджимает губы, — правда понимаю. Но разве ты не хочешь…

— Мам, я хочу, чтобы Ханна очнулась, — безапелляционно заявляет Рон. — И когда она придёт в себя — потому что она обязательно придёт в себя — я буду рядом. Если наш брак навязан министерством, это не значит, что мы перестали быть друзьями. Я буду рядом, когда она очнётся, и тогда мы решим, как лучше поступить для нас обоих.

Гермиона сглатывает комок в горле. Она до ужаса гордится своими друзьями — и не только ими, на самом деле.

— Конечно, — отвечает Молли через мгновение. — Конечно, ты прав, Рон. Прости.

Сопротивление в глазах Рона рассеивается, и он ёрзает.

— Всё нормально, мам. Я знаю, это тяжело. Но не хочу торопиться с разводом, а целители Ханны говорят, что в последнее время у неё усилилась мозговая активность. Так что я не против подождать. В любом случае, прошла всего неделя с тех пор, как ВМН отменили.

Гермиона замечает, как Джинни одобрительно улыбается брату, — Рон долго отличался вспыльчивостью и нетерпением, а теперь, закалённый страданиями и смертями, приучился подолгу сидить у больничной койки Ханны и рассказывать ей истории.

Гермионе приятно видеть его таким, но она всё равно жалеет, что пришлось повзрослеть раньше времени.

— А как же Чарли? — вспоминает Джинни. Сразу после Марша он вернулся в Румынию, ни с кем толком не попрощавшись. Он планировал уехать на следующей неделе, но Гермиона так с ним и не виделась с тех пор, как объявили о ВМН.

Молли бросает взгляд в сторону лестницы, словно ожидая, что покажется Астория, которая безвылазно сидит в своей комнате. Тишина становится напряжённой, и Гермиона не может понять, почему Молли колеблется.

— Чарли… решил не торопиться, — говорит Молли. — И Астория тоже. Я уверена, что они… скоро расстанутся.

Рон с Джорджем синхронно хмурятся, а Гермиона недоумевает, почему Молли так явно увиливает от прямого ответа. Она что-то не договаривает.

Гермиона собирается спросить напрямую, но Драко внезапно сжимает её колено. Она бросает на него задумчивый взгляд, и он едва заметно качает головой.

— Понимаете, моя сестра предпочла бы пока остаться со мной, — поясняет Дафна. — У Астории с отцом имеются некоторые расхождения во взглядах.

— Мягко сказано, — бормочет Перси, и Дафна беззлобно шлёпает его тыльной стороной ладони. У этой парочки отсутствует всякое желание разводиться, что видно невооружённым глазом, и Гермиона рада видеть хотя бы одну пару в семье Уизли, которую сблизили кошмарные события последних нескольки месяцев.

— Итак, Гермиона, — говорит Артур, уводя разговор в сторону от разводов. — Я слышал, у тебя есть какие-то новости, которыми ты хотела поделиться.

— Ещё какие! — улыбается Гермиона. — Как вы все знаете, я работаю с мистером Уизли над некоторыми новыми законами, которые следовало бы отдать на рассмотрение Визенгамоту в ближайшее время. Драко приставал ко мне с просьбой нанять кого-нибудь в помощь, раз уж мы все заняты, так что я даже написала профессору Граббли-Дёрг, чтобы она помогла мне составить несколько актов по магическим существам.

— И?.. — нетерпеливо подстёгивает её Драко с понимающим блеском в глазах. Он показал себя во всей красе — с волнением слушал, как она наизусть зачитывает параграфы директив и указов, и предлагал действительно полезные решения. Как бы сильно она ни любила Рона, сейчас ей очевидно, насколько они не подходят друг другу: она никак не может привыкнуть, что день за днём Драко сглаживает её недостатки, а она — его.

— И-и… Я убедила Джуни поработать консультантом для домашних эльфов на полставки, — заканчивает Гермиона.

— Джуни чуть с ума не сошла. — Драко закатывает глаза.

Гермиона отмахивается от его слов.

— Всё нормально, она успокоилась, когда я объяснила, что мы её не увольняем!

Рон прячет смешок за кашлем, и даже Гарри выглядит так, будто пытается не рассмеяться, но Гермиона игнорирует и их.

— И! Я наняла Алисию Спиннет — помните её по школе? — чтобы она помогала с администрированием, — добавляет Гермиона.

Гарри с нежностью качает головой.

— Конечно, мы помним Алисию. Это великолепно, Гермиона.

— Да, — рьяно соглашается Рон. — Всегда знал, что ты изменишь мир, Миона.

Гермиона краснеет от похвалы и бросает взгляд на Артура.

— Ну, твой папа отлично чувствует себя на посту министра. По сути, он выполняет всю работу…

— Нет, — решительно, но по-доброму прерывает её Артур Уизли. — Ни в коем случае. Именно вы все меняете этот мир к лучшему. Я невероятно горжусь тем, что являюсь вашим отцом и другом.

— И то верно. — Молли сияет от слов мужа и кивает. — Нам с Артуром повезло, что у нас такая большая любящая семья, и это касается всех в доме, неважно, рыжие они или нет.

Все, включая Гермиону, с трудом сдерживают слёзы. Дафна вытирает глаза и улыбается мужу. Гарри обнимает Джинни за плечи, сидя среди людей, которых по праву считает своей единственной семьёй. Драко закатывает глаза, но не может скрыть ласкового выражения на лице, переплетая пальцы с Гермионой.

Краем глаза Гермиона замечает движение и, бросив взгляд в сторону лестницы, замечает Асторию, на лице которой застыло обманчиво спокойное выражение.

— Стори! — восклицает Дафна: — Присоединяйся к нам. Молли устроила настоящий пир.

Астория смотрит на Молли, но миссис Уизли уже взмахивает волшебной палочкой и вынимает из шкафчика чистую тарелку. Она левитирует её на свободное место возле Джорджа.

— О, ничего страшного, я могу просто уйти…

— Ерунда, — перебивает Молли. — Иди поешь. Мы будем рады, если ты останешься.

Гермиона смотрит, как Астория неуверенно оглядывается по сторонам, то ли надеясь, что её всё-таки прогонят, то ли — что благородно спасут от необходимости соглашаться. В конце концов она подходит к столу и садится между Джорджем и Дафной. С их последней встречи на Рождество Астория осунулась и побледнела, она выглядит болезненно, но когда протягивает руку к свежему домашнему хлебу, то на губах играет слабая улыбка.

— Грейнджер, ешь и помалкивай, — тихо говорит Драко.

Гермиона поворачивается к нему — и, как всегда, удивляется, что он они вместе и в безопасности. Кольцо на пальце кажется таким же естественным, как браслет на запястье, вернувшийся на своё законное место.

Она даже не отвечает, только мягко улыбается. Некоторые чувства не требуют слов, и это одно из них. Она кладёт в рот большой кусок картофеля, и Драко пытается скрыть улыбку, глядя на её действия. Его ладонь покоится на её бедре, и она любит, любит, любит его.

30 января 2000 года — воскресенье

Гермиона сидит на заднем дворе, куда Драко наложил запрёщенные температурные чары. Она кутается в просторный свитер, и, несмотря на тихо падающий снег, на крыльце тепло и сухо. Пальцы согревает дымящаяся чашка чая, и Гермиона задумчиво глядит вдаль.

Она размышляет о возможности получения от министерства разрешения на расширение своего коттеджа. Её уже посещала эта мысль во время покупки, но Гермиона постоянно откладывала её, потому что дом находился под защитой Фиделиуса, и она не хотела никого впускать. Тогда Гермиона мечтала о лишней комнате, которую можно было бы заставить книгами, с креслом, на котором она могла бы читать; теперь, однако, её мечты формируют несколько иные образы. Она представляет два дубовых стола, расположившихся среди книг, и пару мягких кресел — там они с Драко стали бы работать бок о бок и чувствовали себя комфортно. Ещё одно место, где было бы безопасно. Ещё одно место, чтобы быть вместе.

Кроме того, ей посчастливилось быть исключительно хорошо знакомой с министром — она могла бы сообщить о местоположении дома только Артуру, поскольку Гарри и без того его знает. Только они вдвоем могут одобрить расширение.

Дверь за спиной открывается, и Гермиона даже не вздрагивает, когда на плечи ложатся большие ладони, а волос касаются губы.

— Наслаждаешься незаконной теплотой, Грейнджер? — спрашивает Драко, опускаясь на стул рядом. Он выглядит дьявольски красивым, и Гермионе хочется пересесть к нему на колени.

— Мне нравится большинство наших незаконностей, — парирует Гермиона, — в том числе и пара-тройка защитных чар, которые я самолично накладывала на дом.

Драко ухмыляется:

— И этом мы ещё молчим про незримые чары расширения на сундуке.

Гермиона закатывает глаза, но не может удержаться от смеха. Приятно находиться с Драко, когда причины для тревог в конце концов разрешились. С того самого момента, как она получила письмо от министерства с витиеватыми буквами имени своего будущего мужа, у Гермионы не получалось по-настоящему расслабиться.

Однако теперь она уверена, что Драко остаётся рядом по собственной воле, и это взаимно. Теперь их семья так же реальна, как и любая другая, во всех смыслах — их не связывает ни ВМН, ни другие законы, принуждающие к беременности, или браку, или послушанию.

У них есть только они.

Гермиона встаёт со стула и делает три шага к Драко. Она устраивается у него на коленях, и он подхватывает её руками, словно баюкая. Гермиона обнимает его лицо пальцами, и хотя в последнее время они дрожат почти беспрерывно, она не больше не отвлекается на них. Дрожь, шрамы и хромота, с которыми она теперь живёт, доказывают, что она именно этим и занималась — она жила.

Гермиона нежно целует Драко в губы и запускает пальцы в белокурые пряди. Он скользит ладонями вверх по её спине, и они вместе забывают обо всём.

Гермиона отстраняется только для того, чтобы коснуться губами его подбородка, Драко приподнимает её свитер, обвивает грудь руками, наслаждаясь теплом её кожи. Гермиона хватает его за плечи и принимается ёрзать у него на коленях, зная наверняка, что ему это нравится.

Драко стонет, запрокинув голову. Гермиона прикусывает ему кожу на открытой шее, оставляет дорожку поцелуев, и когда она доходит до ключицы, покачивая бёдрами взад-вперёд, Драко резко поднимается.

Гермиона вцепляется ему в плечи, но Драко держит крепко. Он уносит её в дом, чай на столе окончательно забыт. Дверь в спальню, к их великому неудобству, закрыта, и Драко останавливается.

— Грейнджер… — хрипло произносит он, опуская Гермиону на пол. Его голос звучит так же возбуждённо, как и она сама. Гермиона наощупь находит пуговицы на его рубашке и ловко расстегивает их, но Драко прерывает её, стягивая её свитер через голову. Отбросив его, он отступает на шаг, любуясь, как Гермиона стоит в одном нижнем белье. Она открывает дверь и проскальзывает внутрь, покачивая бёдрами и направляясь к кровати.

Драко следует за ней — как всегда обещал.

Они льнут друг к другу, Гермиона выдыхает его имя, пока он целует её ребра, где ещё виднеется тонкий белый шрам. Его ладонь, грубая и тёплая, лежит на внутренней стороне её бедра, и Драко проводит пальцами именно там, где ей хочется, отчего Гермиона скулит.

— Такая нетерпеливая, — шепчет Драко, скользя губами по её пупку и вниз. Она не успевает ответить, как он достигает клитора, а стоит ему лизнуть, как все слова и мысли окончательно покидают её разум.

Гермиона бездумно перебирает пальцами его волосы, извиваясь от ласк и готовая вот-вот кончить. Но каждый раз, стоит ей приблизиться к оргазму, Драко отстраняется, находя новые чувствительные места на её коленях, бёдрах, ягодицах.

— Драко, — выдыхает она, — пожалуйста.

Он что-то бормочет, но её мольбы достигают его ушей, потому что внезапно они с Драко оказываются лицом к лицу, его серебристые глаза одновременно нежные и напряжённые. Гермиона сжимает его бёдра и надавливает икрами, вырывая из него потрясённый вздох, когда он глубоко погружается в неё.

Они стонут одновременно, и кажется, что проходят секунды и целая вечность, прежде чем он начинает двигаться.

— Чёрт, — выдыхает Драко ей в шею.

Гермиона прижимается к нему, прислушиваясь к его прерывистому дыханию, и приникает губами к уху.

— Я люблю тебя, — шепчет она, потому что знает, что это сводит его с ума.

Драко обхватывает её руками и переворачивается вместе с ней. Гермиона смотрит на него сверху вниз и сперва неуверенно покачивает бёдрами, полностью опускаясь. Драко закрывает глаза и прикусывает нижнюю губу.

Она нежно проводит ногтями по его груди, проходится по соскам. Его глаза снова распахиваются, охватывая её всю целиком.

И только тогда Гермиона понимает, что больше не стесняется — в ней нет ничего, чего бы он не видел, ничего, что бы он не любил. Драко знает её шрамы и страхи, видел её и в горе, и в радости — он знает её, и он её любит.

Тогда Гермиона запрокидывает голову, а Драко просовывает руку между их сплетённых тел к клитору и двигает большим пальцем вверх-вниз, пока она не начинает задыхаться и раскачиваться в его объятиях. Гермиона выкрикивает его имя, он притягивает её к себе, стискивает в объятиях и толкается ещё несколько раз, пока не кончает, выстанывая её имя в ответ.

Когда пульс замедляется и Драко произносит очищающее заклинание, Гермиона прижимается к нему. Так они и лежат, нежась в лучах заходящего солнца. Гермиона слушает стук его сердца, а Драко бесцельно теребит её локон.

— Я кое-о-чём подумал, — произносит вдруг Драко, его голос сливается с вечерней тишиной. Гермиона почти засыпает, но при его словах открывает глаза.

— Мне нравится, когда ты думаешь, — дразняще бормочет она, думая о его засосах и разливающемся по венам тепле.

Драко коротко смеётся, и Гермиона растягивает губы в улыбке, не отрываясь от его груди.

— Я серьёзно, Грейнджер.

Она медленно садится, натягивая одеяло, чтобы прикрыться. Его взгляд неизменно опускается к её груди, хотя он только что видел её обнажённой.

— Тогда расскажи, о чём ты подумал, — предлагает она. Драко снова смотрит ей в глаза, но быстро отводит взгляд, и Гермиона догадывается, что он в самом деле нервничает из-за того, что пытается сказать.

— Я думал о Мариетте Эджкомб, — залпом отвечает Драко.

Гермиона моргает.

— А что с ней?

Драко садится, сокращая расстояние между ними.

— Ну, она беременна, верно? И, как сказал Перси, таких как она много. Из-за ВМН случилось много нежелательных беременностей, а браки заканчиваются разводом, понимаешь?

Гермиона медленно кивает.

— Да?

— Гермиона, многие из этих ведьм и волшебников не хотели остепеняться так рано. Министерство принудило их, — говорит Драко. — И я знаю, что некоторые теперь решат оставить детей, некоторые из пар даже после развода планируют сохранить совместную опеку. Но Мариэтта… ну, она не хочет, и Майкл тоже, понимаешь?

— Ты хочешь усыновить их ребенка? — хмурясь, спрашивает Гермиона. Это не самая плохая идея, и она склоняется к мысли о детях, но просто не уверена, что сейчас подходящее время.

— Нет, — Драко качает головой, — нет. Я имею в виду, конечно, если ты захочешь, то можно попробовать, но я не об этом хотел сказать.

Гермиона наклоняет голову — впервые за долгое время она не понимает, куда движется разговор и к чему клонит Драко.

Он вздыхает.

— Послушай, Грейнджер. У меня есть огромное поместье, в которое я больше никогда не собираюсь возвращаться. Тебе оно всё равно не нравится, а я бессилен отделить хорошие воспоминания от плохих. Но моя тётя Андромеда едва сводит концы с концами в своей квартирке с Тедди, и формально она Блэк.

Понимание обрушивается на Гермиону, как молния, и она почти чувствует, как сердце сжимается в грудной клетке.

— Ты хочешь, чтобы Андромеда с Тедди переехали в мэнор?

— Да, — решительно кивает Драко. — И я подумал, что, возможно, я мог бы открыть поместье для сирот, оставшихся после войны. Тедди ведь наверняка не единственный. Там хватит места всем, одно крыло можно превратить в приют для волшебников, и нанять персонал…

— Ханна, — внезапно восклицает Гермиона.

Драко моргает.

— Что?

— Ханна любит детей. Она всегда мечтала о большой семье, и как только очнётся, то может заинтересоваться. Рон говорил, что она хочет стать целительницей, так что она сможет обучаться и присматривать за детьми, — объясняет Гермиона.

Драко кивает.

— Да… да, это хорошая идея.

— Я передам Рону, чтобы он ей рассказал, — говорит Гермиона. — Он всё ей рассказывает, когда навещает. И о том, что происходит сейчас, после ВМН. Что если они захотят развестись, то этого легко добиться, но он ждёт, пока она придёт в сознание, чтобы принять решение. Может, это поможет ей вернуться к нам.

— Так и поступим, — решает Драко. — Я договорюсь с Артуром о лицензии, и мы откроем первый волшебный приют в Британии. По крайней мере, это даст Мариетте и другим ведьмам, оказавшимся в её ситуации, возможность выбора.

Гермиона наклоняется вперёд и прижимается лбом к его лбу. В сердце борются столько чувств, что оно может не выдержать, но все они постепенно вытесняют казавшиеся вечными горе и ужас.

— Я люблю тебя, Драко Малфой, — шепчет она. — Это просто невероятная идея. Я так горжусь тобой.

Драко шумно сглатывает и обнимает её, снова усаживая к себе на колени. Некоторое время он подбирает слова, но Гермиона его не торопит. Она кладёт голову ему на плечо и впитывает его тепло и близость. Всю жизнь она провела, пытаясь найти своё место, стать достаточно хорошей, но с Драко ей не нужно и пытаться.

— Всё, что есть во мне достойного, — шепчет Драко серьёзно, уверенно и искренне, — началось с тебя, Гермиона.

Он ласково прикасается ладонью к её подбородку, как будто она сделана из хрусталя, и Гермиона проводит пальцами по его коже, на руке поблёскивает кольцо. Драко наклоняется и целует её, а Гермиона жмётся к нему, пока не перестает понимать, где начинается и заканчивается поцелуй, потому что остаются только они, всегда они, вместе.

5 февраля 2000 года — суббота

Чжоу хоронят на территории Нотт-мэнора. Полумна сажает звездовку, вербену и циннии на её могиле в знак непоколебимой храбрости, дружбы и силы. Министр магии Артур Уизли вручает ей посмертный орден Мерлина первой степени за участие в «Косом марше», и её родители принимают его со слезами на глазах.

Гарри Поттер, несмотря на то, что ему неудобно находиться в центре внимания, произносит речь на её похоронах. Его слова, записанные Полумной, снова и снова перепечатываются в «Придире» и «Ежедневном пророке» в течение следующих месяцев:

— Чжоу Чанг была одной из сильнейших ведьм, которых мне посчастливилось знать. Она была хорошей подругой, бесценным союзником и девушкой, которая с юных лет познала боль утраты. Печально это осознавать, но, как и многим из нас, собравшимся здесь сегодня, ей так и не довелось пожить в мире, — говорит Гарри, и его голос эхом разносится вокруг.

Гермиона оглядывает небольшую группу людей. Среди них нет ни одного человека с сухими глазами. Вдалеке пасутся фестралы, и Гермиона не сомневается, что они видны каждому здесь присутствующему.

— Прошу вас, присоединяйтесь ко мне, — приглашает Гарри. Он взмахивает волшебной палочкой и вызывает спатифиллум, лилию мира. Гермиона повторяет за ним, и вскоре каждый держит в руках белоснежный цветок. Они дружно выпускают их и смотрят, как лилии грациозно опускаются на гроб из красного дерева, стоящий в земле.

— Прощай, Чжоу. Надеюсь, теперь ты обрела покой, которого всегда заслуживала, но которого не испытала при жизни, — говорит Гарри. — Запомни нас не войной, но прощением, надеждой, верностью, которая никогда не поколеблется, и дружбой, которая никогда не подведёт. И мы навсегда запомним тебя такой. Покойся с миром.